В доме напротив

Глава 6

В дальнейшем Адиль бей часто возвращался мысленно к тому мгновению, когда Соня обернулась, ища его глазами, а потом опять принялась за еду, в то время как брат и золовка наблюдали за ней, он — совершенно невозмутимо, а она — насмешливо фыркая.

Да, на этом кончилась целая эпоха его жизни и началась другая, но он-то этого еще не знал и был недоволен тем, что гроза все медлила.

Работать не хотелось. Когда Соня вернулась, он не вышел из спальни, сел на край кровати в надежде, что ей понадобится о чем-нибудь спросить его. Но этого не случилось, и тогда, часа в четыре, он провел гребенкой по волосам и вошел, в кабинет.

— Вы спали? — спросила она.

— Нет.

Он почувствовал сразу же, что все изменилось, но не мог понять, что именно.

Соня была в веселом, даже очень веселом настроении. Это веселье не было бурным. Она писала, и на лице ее, как всегда, сохранялось выражение прилежной девочки. Но глаза смеялись, и когда она вскинула голову, он увидел в глубине этих глаз пляшущие золотые искорки.

Она улыбалась Адиль бею, и он вернулся в спальню, чтобы справиться со своим лицом.

Три-четыре раза возвращался он в кабинет и уходил оттуда, то поглядывая на Сонину тонкую белую шейку в вырезе черного платья, то пытаясь вновь разглядеть золотые искры в глубине глаз.

В пять часов она встала, чтобы убрать бумаги. В половине шестого, как всегда, надела шляпку и, уже выходя из кабинета, уверенно и откровенно повернулась к Адиль бею.

Она, должно быть, знала, что ее ждет. Он двинулся ей навстречу — пристыженный, на что-то решившийся, несчастный. Ему хотелось взять ее за плечи, отвести на то же место, что утром.

— Слушайте, Соня…

Она стояла выпрямившись, держа сумочку обеими руками, и казалась еще более тоненькой, совсем девочкой.

— Вы действительно этого хотите? Потом добавила тем же тоном, протянув правую руку дверной задвижке:

— Ждите меня сегодня вечером. Света не зажигайте.

Позже он увидел, как она вернулась домой с пляжа и ужинала с братом и золовкой. Они зажгли лампы и закрыли окна.

Адиль бей бродил в темноте по консульству, то присаживался ненадолго, то опять ходил взад-вперед.

И Соня пришла. Он услышал ее шаги. Она открыла дверь, а потом, перед тем как закрыть ее, выглянула в коридор. Он видел только светлые пятна — лицо, шею, руки. В доме напротив все еще горел свет. С высокого неба упали, вырвавшись наконец на свободу, первые капли дождя.

Адиль бей не сказал ни слова, не пошевелился, а Соня положила сумочку на письменный стол, сняла шляпку, подошла наконец к нему и сказала:

— Вот и я!

Сколько же раз приходила она за две недели? Десять, возможно? Адиль бей подстерегал ее, когда она в конце дня готовилась уйти. Она кивала ему в знак согласия все с той же улыбкой или же говорила “нет”.

И стоило ей это произнести, как она переставала слушать его просьбу. Нет, и все тут.

Девушка приходила, когда становилось совсем темно, уходила, когда брат ее удалялся от окна, где курил перед сном.

В первый вечер кто-то постучал в дверь, и они застыли в неподвижности, в темноте, прислушиваясь к уходящим шагам. Позже зазвонил телефон, но Соня не дала снять трубку.

Окна в доме напротив распахнулись, несмотря на дождь: г-жа Колина легла спать, а сам Колин в одиночестве наслаждался прохладным воздухом.

Как близко они находились, те и другие! Соня была спокойна, так спокойна, что Адиль бей удивился: зачем же она пришла? А он весь дрожал, обнимая ее, снимая с нее черное платье, обнажая почти детское тело, открывшееся ему без кокетства и без страсти.

— Почему вы так взволнованны? Он видел ее глаза совсем близко, эти глаза с любопытством смотрели на него и как будто размышляли.

— Странный вы человек!

Она сказала это, зашнуровывая ботинки, в то время как Адиль бею хотелось прижаться лбом к окну.

Теперь, по прошествии трех недель, он затруднился бы ответить: стал он счастливее или, наоборот, несчастнее Соня днем по-прежнему старательно работала и держалась спокойно, как будто между ними ничего и не было.

Адиль бей внимательно наблюдал за домом по ту сторону улицы. Колин и его жена тревожили его все больше и больше. Могли ли они не знать? А если Колин знал, почему с таким равнодушием посматривал на консульство?

Он пытался говорить Соне “ты”, но из этого ничего не вышло. Держа ее в объятиях, он внезапно испытывал отчаяние.

— Что с вами? — спрашивала она, улыбаясь. Что с ним? Он страдал оттого, что она была здесь, принадлежала ему, но добиться настоящей близости не мог.

— Вы не любите меня, Соня.

— Смотря что значит любить.

Она была нежна, иногда даже ласкова. Он почти не выходил из консульства. Зато однажды, в десять часов утра, явилась Неджла Амар и воскликнула:

— Так-то вы приходите ко мне в гости!

В кабинете было много народу. Адиль бей почувствовал неловкость, взглянул на Соню, а та, придерживая бумаги карандашом, указала глазами на гостью, а потом на дверь спальни.

— Вы знаете, что мой муж возвращается на той неделе?

— Это вы мне звонили? — спросил он невпопад.

— Нет. Но сознайтесь, что я имела право ждать от вас известий.

Кто же тогда звонил по телефону, в тот первый вечер? Кто стучал в дверь?

— Не знаю, что с вами такое, Адиль, но вы, по-моему, очень изменились.

Она сняла шляпу, перчатки, посмотрела в зеркало.

— Что вы поделывали с того дня?

— Ничего.

— Вы меня не поцелуете?

По ту сторону закрытой двери Соня принимала посетителей. Персиянка ушла только два часа спустя, видимо недовольная. Они почти поссорились.

— Признайтесь, вам что-то обо мне наговорили! — воскликнула она в какую-то минуту.

— Клянусь вам…

— С кем вы встречались?

— Ни с кем.

— Однако вас видели в баре.

— Я заходил туда один раз.

Когда Неджла прошла через кабинет. Соня на нее даже не взглянула. Адиль бей сел на свое место. Секретарша указала ему на человека, сидящего в углу, лицом и одеждой напоминающего пирата.

— Он хочет поговорить с вами наедине.

— Иди сюда! — сказал консул.

— Только когда вы закончите с остальными. Соня, как всегда, записывала.

— Твоя очередь.

Мужчина многозначительно посмотрел на девушку и пробормотал по-турецки:

— Вы думаете, можно говорить? Соня поняла. Она приподнялась, будто ждала распоряжения.

— Останьтесь. Ты можешь говорить. Мужчина протянул ему грязные документы, которые вытащил из-за пазухи.

— Это твой паспорт?

— Нет. Это паспорт того, кто умер. Он велел мне, если с ним случится беда, принести его документы сюда, чтобы дали знать его сестре, она живет в Смирне.

Соня поняла, что записывать не надо, и воспользовалась этим, чтобы привести в порядок другие бумаги.

— Объясни.

Мужчина пошел к двери, открыл ее, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

— Я шестерых переправил в Анатолию, по горным тропам. Когда мы уже почти что были на месте, нас обстреляли и одного из шестерых убили.

— Ты многих так переправил?

Тот не ответил, забрал свою меховую шапку и, уходя, пробормотал:

— Так вы сделаете с бумагами все, что надо? Утро прошло. В кабинете было пусто и грязно. Соня надевала шляпку.

— Вы не сердитесь? — спросил Адиль бей.

— Из-за чего?

— Из-за этой женщины.

— Вы иначе и не могли поступить. С вашего разрешения я днем не приду, сегодня визит эскадры.

— Хорошо.

Разве он мог поцеловать ее, сказать ей что-то нежное, когда она стояла перед ним такая прямая, точно жесткая. Вдобавок он все думал о том человеке, который сейчас ушел из консульства, и злился на Неджлу, оттого что в воздухе пахло ее духами.

— До завтра, Адиль бей.

— До завтра.

Остаток дня Адиль бей болтался по улицам. В городе был какой-то праздник. На первом же перекрестке ему преградила путь конная милиция.

Он пошел другой дорогой. На главной улице стояли зеваки, изо всех окон свисали красные флаги. От дома к дому были протянуты полотнища с какими-то надписями. Над крышами парил чудовищно увеличенный, многометровый портрет Сталина.

В тот момент, когда впереди показалась головная часть шествия, конная милиция молча, без единого слова, с плетками в руках, оттеснила толпу, и Адиль бея прижали к какой-то подворотне.

Он почти ничего не видел: шли люди, несли флаги, лозунги, знамена с портретом Ленина. Потом появился военный оркестр, а за ним прошествовали моряки, все в белом, с синими воротниками и длинными лентами на бескозырках.

Никто не кричал. Никто не разговаривал. Только музыка гремела в тишине. Шествие двинулось дальше, толпа отхлынула. Все зеваки бросились в одном и том же направлении. Адиль бей издалека увидел помост, украшенный красным бархатом, но его опять затолкали, и он оказался на берегу моря.

На рейде среди иностранных судов стояли пять военных кораблей. Катера с шумом носились по сверкающей воде. Молодые люди устанавливали на фасаде Дома профсоюзов и клубов гигантские надписи из электрических лампочек.

Адиль бей вздрогнул, услышав сзади, чуть ли не в метре от себя, автомобильный гудок. Он отскочил в сторону, а Джон, сидевший за рулем, остановил машину и разразился дурацким смехом, заметив его испуг.

— Как дела? — Лицо его было красным, одежда в беспорядке. — Вам в эту сторону? Садитесь! — Он открыл дверцу, и Адиль бей не решился отказаться.

— Разве вы не приглашены на банкет? Вечером состоится парадный обед с танцами в честь офицеров флота.

Никогда нельзя было понять, шутит ли Джон или же говорит серьезно.

— Для начала одного расстреляли!

— Одного — кого?

— Какого-то субъекта! Это обычно происходит неподалеку от меня, во дворе казармы ГПУ. Привели его часа в два. Приставили к стенке и влепили в него несколько пуль. Говорят, это какой-то горец, переправлявший через границу тех, кто пожелает…

Они ехали около нефтеперерабатывающего завода.

— Где вас высадить?

— Здесь.

Адиль бей был очень бледен. На мгновение он в нерешительности задержался возле дверцы машины.

— У него были усы? — с трудом проговорил он.

— Пышные черные усы, как у крестьян в ваших краях.

— Спасибо.

— А как Неджла?

Но Адиль бей уже ничего не слышал. Не прячась от солнца, он быстро шел вперед, и в голове гудело, будто его сопровождал рой мух. Дорогу опять перекрыли, но он свернул в переулки и наконец оказался перед зданием, куда ходил к начальнику Иностранного отдела. Дверь была открыта настежь. Все внутренние двери тоже. Он прошел внутрь, обошел десять или двадцать кабинетов — нигде никого не было, никто не откликался.

Когда он вышел на улицу, шествие, должно быть, окончилось, к толпе присоединились сотни моряков; они шли по три — по четыре в ряд, румяные, с бритыми затылками, и выглядели очень упитанными. Все они были светловолосыми, рослыми, широкоплечими. Это были парни с берегов Балтики. Они улыбались городу, солнцу, красным флагам и лозунгам.

То был настоящий праздник. Некоторые уже подхватили девиц в белых платьях и веревочных туфлях, работающих в порту и на нефтепереработке.

Адиль бей искал Соню. Вернувшись в консульство, он убедился, что в доме напротив никого нет, — окна семейства Колиных были закрыты.

Приняв внезапное решение, он минуту спустя звонил у дверей итальянского консульства.

— Передайте мою карточку господину Пенделли. По террасе кто-то ходил. Слуга пригласил войти, и госпожа Пенделли тотчас же приняла его, ласково и приветливо, будто между ними никогда не было никаких недоразумений. Пенделли, в светлом полотняном костюме, даже поднялся с кресла. Раздался кокетливый голос: “А я? Со мной не здороваются?” Это была Неджла.

— Долго же вы нас знать не хотели, — пробормотал Пенделли без какой-либо иронии в голосе.

На террасе было светло. Подали чай, как и тогда, в первый его приход. Адиль бей заметил, что с балкона рядом с итальянским флагом свисает советский.

— Вы вывесили праздничные флаги? — удивился он.

— Это необходимо. Поскольку наши правительства признали Советы… А вы?

— Не знаю. Я как раз пришел вас просить…

— Чашечку чая? Оранжад? — спросила г-жа Пенделли. Плечи ее за эти дни потемнели от солнца.

— Спасибо. Говорят, только что расстреляли человека. Это был один из моих подопечных. Он утром приходил в консульство.

Пенделли закурил тонкую сигарету и с равнодушным видом выдохнул дым.

— Что же вы хотите узнать?

— Прежде всего, правда ли это. А затем… Пенделли нажал кнопку звонка. Вошел служащий в очках с черепаховой оправой, и консул сказал ему что-то по-итальянски. Служащий бросил быстрый взгляд на Адиль бея и кивнул.

— Это правда, — сказал консул. — Его арестовали на перроне вокзала, он ждал поезда на Тифлис.

— Садитесь же, прошу вас, — настаивала г-жа Пенделли. Он машинально сел. Но не мог усидеть на месте. Ему надо было убедиться. Когда служащий вышел, он сказал, тревожно озираясь:

— Сегодня утром он мне сознался, что переправлял через границу тех, кто хотел уйти в Турцию.

— Ну и что же?

— Он это сказал мне лично, у меня в кабинете.

— Там больше никого не было?

— Никого. То есть, конечно, была моя секретарша… Неджла расхохоталась.

— Сестра начальника морского отдела ГПУ! — воскликнула она.

Пенделли пожал плечами.

— Что же вы хотите знать?

— Как вы думаете, за ним давно следили?

— Нет.

— Почему?

— Потому что в таком случае ему не дали бы добраться до вас.

— Вы не хотите пирожных, Адиль бей?

— Нет, мадам. Извините. Я ведь в первый раз…

— В первый раз слышите о расстреле? — вздохнул Пенделли. — Да ведь каждый месяц, друг мой, исчезают несколько человек. И вы полагаете, это кого-нибудь беспокоит? Полноте! У отца на глазах арестуют сына, и он даже не посмеет спросить, за что…

— А что бы вы сделали на моем месте?

— Да ничего. Человек-то этот уже умер, не так ли? Будьте возможно любезней с вашей секретаршей и не вздумайте с ней об этом заговорить.

Какое-то время Неджла внимательно смотрела на Адиль бея.

— Наш друг с ней, может быть, уж чересчур любезен, — сказала она с неприязненной улыбкой.

— Что вы хотите сказать?

— Что она довольно мила собой и что я в первый раз вижу, чтобы русская секретарша вела хозяйство своего шефа.

Пенделли улыбался, уставившись на кончик сигареты.

— Не надо дразнить Адиль бея, — вступилась г-жа Пенделли.

— Вы знаете, что он не любит шуток.

— Как бы то ни было, — заключила Неджла, — если это не шутка, у него еще все впереди.

— Знаете, что вам следовало бы сделать прежде всего? — На этот раз в голосе Пенделли не было иронии. Чувствовалось, что он говорит серьезно. — Идите-ка поживее к себе и вывесьте красный флаг.

— Спасибо. Простите за вторжение.

— Какие пустяки! Этот дом для вас всегда открыт. Тем не менее уже с улицы он расслышал смех Неджлы, потом тихий голос консула:

— Шш! Он может вас услышать.

— А мне-то что? — возразила она. Конная милиция возвращалась с демонстрации. Всадники ехали по узкой улице, и она дрожала от стука копыт.

Густая толпа стремилась к порту — матросы с синими воротниками, девушки в белых платьях. Адиль бей пробрался сквозь толпу, чтобы поскорее попасть к себе и вывесить советский флаг.

На этот раз в доме напротив окно было открыто. Соня стояла перед зеркалом в новом платье, а мадам Колина на коленях, с булавками во рту, поправляла его. Платье было из черного шелка, и воланы на нем еще не успели обмяться.

Услышав, как зашелестел подымаемый флаг, Соня повернула голову, улыбнулась чуть-чуть, украдкой, и тотчас же лицо ее снова стало серьезным, она что-то сказала мадам Колиной, та встала с колен и закрыла окно.

На улице опять загремел оркестр, чуть было не заглушив телефонный звонок. Когда Адиль бей снял трубку, никто не ответил.