В Грецию - "дикарем"

Ночлег с видом на Парфенон

Вернувшись к хижине в воскресенье на закате, я к своему смятению обнаружил, что в ней за выходные кто-то побывал.

Конечно, это был хозяин. Толстую связку бамбуковых стволов, которые я, чтобы о них не спотыкаться, закинул на крышу, он упрямо переложил на старое место, поперек входа у калитки. Калитка, которую я примотал проволокой, чтобы не лезли любопытные, снова была распахнута. Странный хозяин, упрямый. Едва сунув нос, я понял, что показываться здесь больше нельзя. А вдруг он не уехал, а ушел на дискотеку или в море порыбачить?

Оставался выбор — или ежедневный кемпинг на всю предстоящую неделю, или ежедневное питание. Было выбрано питание.

Начался новый этап одичания. Ближайшую ночь предстояло провести в прямом смысле под открытым небом — на пляже. Потребовались и новые навыки. Чтобы сходить искупаться, как, например, спрятать на ровном открытом месте свою сокровищницу поясную сумку? Ответ крайне прост: закопать ее в песок — только когда никто не видит. Место для пляжного ночлега я догадался выбрать вдали от фонарей и одеться потемнее, чтобы слиться с местностью. о и залечь не совсем на отшибе, а так, чтобы близкий человечий дух отпугивал змей и прочих недоброжелателей. Такое место нашлось неподалеку, у кемпинга «Кастраки», с внешней стороны обращенного к пляжу забора, проще говоря — под забором. Кемпинг был облюбован немецкими туристами, а потому отличался образцовой чистотой и соблюдением отбоя ровно в 23–00.

Оказалось, что до первой половины ночи песок греет, а со второй половины начинает высасывать из тебя тепло. Поверх шортов были одеты светлые штаны, которые я вез с собой в расчете на завязывание романа в каком-нибудь милом приморском ресторанчике. а первую рубашку напялена вторая, она же и последняя. Ее я про себя назвал пальто. Между прочим, в Москве я работаю юристом и хожу на работу в красивых галстуках.

Ночевать вообще без всякого убежища оказалось очень неуютно. Человеку по природе своей хочется хоть куда-нибудь уткнуться, как зверушке в норку. До рассвета я еле вылежал. Солнцу я обрадовался как спасителю — оно хоть еще не грело, но давало право куда-то идти.

Следующий рассвет я встретил на лавочке на холме Пникс в Афинах. Как раз над пещерой, где перед смертью был заключен Сократ. Пещера представляет собой выемку в холме размером с небольшую комнату, закрытую толстой ржавой решеткой.

Что может быть прекраснее — открыть глаза и увидеть ослепительно белый Парфенон на холме Акрополис в лучах восходящего солнца? В ту минуту я сказал себе, что благословляю худосочную карточку, лишившую меня денег, но подарившую столь необычные ощущения.

Нашел я и бочку Диогена, в которой он спал, подобно собаке. Бочка оказалась не бочкой, а как бы маленьким дугообразным мостиком в центре древнего города, выложенным из скрепленного глиной камня. Такого убежища ему было достаточно, чтобы укрываться от дождя.

Что поражает в соседстве с греческими памятниками — это исходящая от них незамутненная свежесть человеческой мысли и чувства. Все последующее — только поросль, толкования и перетолкования. Грекам было дано опираться исключительно на свое внутреннее понимание истинности и красоты. Их никто не обвинял в первородном грехе, не заставлял цитировать классиков какого-нибудь «изма», учить аксиомы и теоремы — они сами их придумывали. Попросту говоря, им никто не капал на мозги, они единственные могли писать с чистого листа.