Прошла неделя, и Артём обосновался в квартире Ляли прочнее, чем в своей. Он перетащил в ее вторую комнату свое старое химическое оборудование и теперь дополнял его всякими устройствами. Также в его руках появлялись все новые и новые химикаты и электронные книги на планшетах — удобно, когда не хотелось занимать основной компьютер-чип.
Тёма творил свои зелья, во время чего, а также после, они с Лялькой говорили обо всем на свете.
В эту пятницу Ляля встретила его в прихожей с двумя чашками кофе в руках
— Какая, ты говорил, у твоего рокового начальника-профессора была фамилия? Балабайкин?
— Спасибо, — Артём вожделенно принял капучино. — Да. А что?
— Представь, я сегодня поняла, что знала его бывшую жену. И при этом довольно хорошо. Алена Арсентьевна — доктор исторических наук. У нее другая фамилия.
— Откуда?..
— Мир тесен. Я ходила на ее спецкурс по истории психиатрии, а потом начала помогать ей в исследованиях.
— О! И какая она?
— Умная. Старше меня лет на десять. Смелая в суждениях. Очень начитанная. Красивая — почти классическое лицо, светлые волосы.
Они оба зашли на кухню, Артём сел за стол, готовый слушать продолжение.
— Я подбирала ей материалы для новых статей и даже для очередной книги. Как я потом поняла, этот подбор составлял 80 % всей необходимой работы. Она изучала их, использовала, добавляла умные рассуждения… Я так втянулась, что и не заметила, как трачу на нее почти все свое время. Но она меня водила на интереснейшие мероприятия: закрытые лекции для членов правительства, круглые столы по острейшим социальным проблемам. Она на многое мне открыла глаза, с ней так интересно было говорить. Я как раз социальной политике тогда училась, получала второе высшее. Первое-то у меня по истории.
— И что дальше?..
— У меня появился Пауль. Она вроде с пониманием отнеслась, что я ей стала уделять меньше внимания. Но исправно три раза в неделю я была у нее. И вот один раз у нее поломалась стереосистема, а мастера было долго ждать, и я предложила позвать Пауля, чтобы он ее наладил. Заодно мы с ним после этого собирались пойти на свидание. Я сидела вся в бумагах у нее в кабинете, Пауль пришел с набором инструментов. Фрустрация, да он как секс-машина тогда выглядел! Короче, я корплю над книжками, входит она, спрашивает, как дела. Я что-то начинаю отвечать. Тут она берет бумаги у меня из-под руки и говорит: «Дай посмотреть мои материалы». Дальше начинается апокалипсис. «Где это, где то?» Я что-то мычу: я половину не успела. Пауль же, прогулки под луной, ну и остальное… И вдруг как заведенная она начинает на меня орать: «Да я, да работаю сутками над книгой!» Раньше-то она честно сокрушалась, что больше получаса над ней не проводит, никак не может сосредоточиться. «Что за х… ты мне подсунула?!» Я думала, сейчас уже никто такие выражения не употребляет, но она же историк!.. Разбрасывает бумаги, которые я собирала, кричит. Я в оцепенении, дверь открыта, Пауль все слышит. Когда мы с ним оттуда выбрались, меня всю трясло. Паша меня успокаивал целый вечер и полночи. Это еще он ей и систему умудрился закончить чинить при всем этом. Она вроде сбавила обороты под конец, обняла меня, сказала, что все можно исправить, но мне как-то не полегчало.
— Обалдеть… Ты потом с ней общалась?
— Едва ли. Как-то скрутила себя, заставила завершить первую половину работы. Все передала ей. Потом сослалась на новую должность. И ушла. Бывало потом пересекались. Она такой милой всегда после этого казалась. Звала на разные мероприятия. Но я ни разу не согласилась. Вот так и закончились мои профессиональные начинания и в истории, и в психиатрии. Теперь я так, любитель. А я уже собиралась диссертацию готовить… Переквалифицироваться думала. Но, наверное, и лучше.
— А без нее никак было?
— Можно. Но там такой тесный круг, она на все «сходки» была вхожа. Всегда могла шепнуть, кого стоит пропускать на защиту, а кого нет. Может, мне это не помешало бы. Но видеться так часто было бы уж слишком. С ней нам оказалось не по пути.
Артём дослушал, затаив дыхание. Лялька пострадала почти от того же, от чего и он. Но для нее это было увлечение, а для него — дело всей жизни.
— Ты бы хотела снова выйти замуж?.. — защитные пластиковые очки Артёма склонились над пробирками, а мысли тронули сидящую рядом Лялю. Теперь у нее в квартире красовалась целая лаборатория.
— Не знаю, может быть, — она повела плечами. — Но только не ради самого брака, то есть не для галочки.
— А кого бы ты хотела?..
— Ой… Есть типаж, который мне нравится, но он сейчас спит рядом с тренершей по фитнесу… По крайней мере, иногда.
— И весь офис за него переживает в этот момент… — у Артёма начало просыпаться пошлое чувство юмора — это радовало — и солидарное отвращение к Паулю.
— Ну да. Но я представляю себе, что новый муж будет старше меня лет на 10–15, эдакий веселый жизнелюб, который хорошо сохранился, будет снисходительно относиться к моему мировоззрению… Может, даже слегка седой, но симпатичный.
— Почему сразу старше?..
— Чтобы были взрослые дети и не доставал меня с этим.
— По всему, ты нашего врача Александра описала.
— Слушай, а ведь и правда! Я ему всегда нравилась, по-моему. Жаль, он счастливо женат. Для меня — жаль… Шучу.
— Ты могла бы выйти и за ровесника…
— Нет. Ты же знаешь, я родить не могу.
— Ты сама говорила, что здорова.
— Была до отравления.
— Прости за подробности, но… эти функции не пострадали.
— Ладно. Физически здорова. А вот судьба моя явно больная…
Лялька взялась за лоб, и Артём пожалел, что начал этот разговор.
— Я тебя расстроил, прости.
— Ничего. Ничего, Суслик. Просто голова болит.
— Иди поспи. Понюхай лаванды. Помни: тебе нельзя обезболивающие.
— Да, я помню.
Ляля грустная удалилась в другую комнату. Артём с радостью бы ринулся за ней, но у него были в разгаре химические реакции.
В полдесятого он тихо подошел к кровати, намереваясь попрощаться на сегодня. Ляля спала. Ему показалось, что он слышал до этого звуки плача из комнаты. Он решил не тревожить ее сон и свернулся одетым на диване.
Проснулся Артём в пять утра и обнаружил на себе одеяло и подушку, которую обнял во сне.
— Ляля, ты спишь?..
— Не-а, — лежа на кровати, она смотрела без звука какой-то фильм, бегающий по комнате отчаянными героями. Голос ее был вполне бодрым. — Ты из-за меня опять домой не пошел?.. Пора тебе второй ключ отдать, ты его больше заслужил, чем Пауль.
Артём заспешил на работу намного раньше положенного. И вдруг вернулся через час.
— Что такое? — Лялька, недоумевая, встала на пороге. — Зачем ты здесь?.. И… почему у тебя кочан капусты в руках?..
— Ты не все увидела в видеофоне, — Артём повел второй рукой, в которой у него был экологичный пакет. Из него выглянула мордочка с усами.
— Боже мой! Кто это?..
— Лабораторная крольчиха Гватемала. Мне разрешили ее взять. Пусть пока у тебя поживет, чтоб тебе веселее было выздоравливать. Кормить этим. И твои таблетки будем ей давать. Это чтоб ей веселее было.
Фармацевтические шутки во всех веках оставались похожи. Лялька с удивлением открывала для себя, что Артем очень здорово юморил и прекрасно чувствовал собеседника. Ранее это было спрятано от нее за его переживаниями о жизни или речами Пауля, забивавшими застенчивого приятеля. За пределами корпоративного здания они и не общались.
Ляля, улыбаясь, взяла на руки большое ушастое существо.
— Привет!.. Она такая белая… А глазки черненькие. В ней, наверное, килограммов пять будет!
— После этого кочна — все десять. Я рад, что вы подружились.
— Спасибо, Тёма… Это то, что мне нужно, — Ляля сама удивилась, как ее обрадовало живое чудо.
— Она воспитанная. Ничего сгрызть в доме не должна, отпускай ее в свободное путешествие. Ну, если верить ребятам, конечно. Я пойду, а то опоздаю. Берегите друг друга.
Когда Артём пришел вечером с коробкой пончиков, Лялька его встретила вместе с Гватемалой.
Он пил чай и расслаблялся на диване, она гладила кролика.
— Я сегодня вышла в город и купила ей вот это, — Лялька показала на ладони маленькие початки кукурузы.
— О! Ты выходила?..
— Не все же сидеть, как вампир в своем замке. Гватемале нужно вкусное. Представляешь, я даже накрасила глаза, давно этого не делала, — Артём рассмотрел задорные стрелки. — Теперь я на 10 % красивее.
— Ты и так красивая.
— Спасибо. Ты такой милый. Твоей избраннице очень повезет с тобой, — Артём скривился, как будто съел лайм целиком. — Я вчера излишне остро прореагировала на твои слова. Для меня это тяжело.
— Понимаю.
— Когда я прошла все анализы в клинике и Пауль — тоже, я вдруг поняла, что детей приносит Бог. В самом деле! Все точно знают, как все работает, но никто не установил, почему иногда все получается, а иногда нет. Как объяснить вероятность успеха или неуспеха у двух здоровых людей?.. Тогда я осознала, как мало от меня зависит. Ничего от меня не зависит. Бог либо даст, либо не даст. А Он не дал. Видимо, это моя доля…
Тёма не стал с ней спорить. Соседство с Гватемалой успокаивало Ляльку, она говорила ровно и вскоре прекратила эту тему.
— Общество наше, Суслик, живет взаимоисключающими категориями, — горячо вещала Лялька, пока Артём работал над формулами, используя для этого огромные цифровые «ватманы». — Какие у нас главные идеи? Бескрайнее интеллектуальное и физическое саморазвитие и самоотрешенное служение обществу. Наше общество порождает яйцеголовых красавцев, которые почему-то должны забыть себя и работать на общественное благо, делая все, что от них хочет ВОЗ и ООН.
— Что плохого в том, что люди заботятся друг о друге?..
— Ничего. Но на всеобщем уровне это не работает! Да и человек не набор установок и идеалов!.. У нас полно желаний, склонностей и потребностей! И это нормально!.. Да и идеалы у всех не только могут, но и должны различаться. В этом секрет успешного общества.
— Не понимаю тебя. Профессию можно выбрать по своему вкусу.
— Если ты получишь высшее образование, а желательно, еще и ученую степень, будешь врачом, социальным политиком или ученым. Может, ты хочешь поделки из дерева делать или на гитаре играть.
— Это можно в свободное время делать.
— А где это время? При наличии семьи, которая нужна до тридцати лет, двоих детей, еще парочки высших образований и работы?.. На досуг у тебя минут пять останется. Пока ты не вспомнишь, что полезнейшим спортом не позанимался. А сделаешь нечто подобное своей профессией, не присоединишься к крупной корпорации, тебя будут считать чудаком, квартира у тебя будет самая посредственная, за выживание бороться будешь. Где наша художественная литература? Последняя хорошая книга была написана пару веков назад. Сейчас одни специальные труды. Где оригинальные музыкальные группы? Только коллективы из консерваторий и какие-то единицы-самородки. Все у нас распиханы по государственным компаниям, и попробуй из нее выйти — штормом жизни унесет.
— Я понял, о чем ты.
— Еще есть люди с плохими склонностями. Да и у каждого из нас есть склонности, обществом не одобряемые, об этом еще Фрейд говорил… Можно, кстати, их в мирное русло направлять, а у нас предпочитают считать, что их не существует.
— Кто говорил?..
— Неважно, — Лялька решила, что знания о Фрейде для Артёма будут в самом деле лишними. — Вот я бы предпочла еще года четыре жить с мужем и научиться снова обниматься в свое удовольствие, возможно, потом и срослось бы у меня что-то… Но… — она вздохнула. — Я думаю, что смогла бы перенести и свои страдания, и жалостливые взгляды, давление и постоянные рекомендации от врачей на всех осмотрах, а вот Пауль этой какофонии противостоять просто не смог. Он как будто на хребте своем все нес и не выдержал. Почему бы обществу не быть попроще и не засунуть свои документы подальше, признав, что все люди разные?
— Теперь ты его оправдываешь?
— Этого сомнительного любителя текилы и ночных признаний?.. Никогда, — Лялька подняла на руки Гватемалу, которая пыталась устроить себе гнездо из мягкого голубоватого пледа и заодно слегка его пожевала.
— Ей нужно купить место с кусками ваты и лоскутами, так наши из лаборатории сказали.
— Что ж ты молчал?
— Я забыл. Завтра куплю.
— Я сама схожу. Теперь я социально активна. Да, моя упитанная пушистая крошка?..
— Ты ей таблетки второй раз дала?
— У нее ничего не болит.
— Не заставляй меня ее отравить, чтоб заболело.
— Что?! Какие же вы, химики, злые и циничные!..
— А ты как думала?.. Твои голоса об этом не говорили?
— Какие голоса?..
— Ну, из старых книг? Ладно, я шучу. Давай-ка, — Артём подошел и вложил в рот безропотной крольчихе порцию лекарств. Она издала звук, похожий на чих.
— Изверг!..
— А ты — зеленая. Опыты на животных, слава Богу, разрешены. Вот на сусликах — я добьюсь потом запрета сам, — он рассмеялся.
— Кстати!.. В современном мире свободная продажа алкоголя и половые связи с кем ни попадя не осуждаются даже религией. Думаешь, так всегда было?.. Нет!.. Церковь была против добрачных отношений, возможность разводиться строго ограничивалась. Кое-где имелась уголовная ответственность за многоженство, были санкции за супружескую измену.
— Это я помню, — Артём обрадовался тому, что ему пригодились знания из получаемого на досуге юридического образования, в программе которого сохранился раздел, посвященный истории. Он никогда не собирался их использовать. Но должен же он был чем-то отвлечь себя, раз его главные начинания провалились.
— Существовали законодательные ограничения на реализацию алкоголя, вплоть до полного запрета. Европа ограничивала ее по ночам и выходным. Почему же так изменилось отношение к сексу и спиртному?
— Потому что раньше все были варварами и это было в эпоху мракобесия?..
— Нет. Потому что мы поняли, что люди есть люди. Стали алкоголь лучше очищать, проводить профилактику разных заболеваний, лечить научились хорошо, совершили прорыв в контрацепции. Отпустили эти вопросы. И что? Все погрязли в пьянстве и разврате?..
— Кроме твоего бывшего?
— Он пока только мечтает о последнем!.. — Лялька не смогла сдержать смеха. — Нет, не погрязли. Люди, которые хотят семью, детей и постоянных партнеров, все равно этого хотят. И моральные ценности: верность, честность, любовь — все еще живы. А почему? — снова задала она этот вопрос. — Потому что они есть, это объективная данность. Они значимы сами по себе и нужны людям. Так зачем же еще и пихать их насильно в глотку бесчисленными рекомендациями, общественным мнением, новостями, журналами? Психологами, которые только и умеют, что повторять тексты, заученные наизусть? Меня тошнит от этого.
— Хорошо, что именно от этого… — он тут же прикусил язык. — Лялечка! Прости, я не хотел.
— Плюнь, — она махнула ладонью. — Гватемала лучше бы управляла обществом, чем они. Да, милая?.. Меньше документов издавала бы, это точно.
— Ладно, — Артём повернулся с видом, что не может во всем с ней согласиться, однако сочувствует таким убеждениям. В самой же глубине души он и вовсе хотел бы поддаться порыву и предать все официальные бумаги костру инквизиции в центральном парке города. — Я и сам много раз думал, что делается много лишнего и не стоит так давить на людей. Но у меня только один вопрос: почему ты работаешь социальным политиком, если не веришь в общество?
— Это — такая же работа, как и все остальные. И я могу ее весьма неплохо делать. Это не значит, что я одобряю все, что делается. Но какие-то доли своих мыслей на своем месте я могу проводить в жизнь.
Глаза Артёма ехидно загорелись, но потом потухли, и он ничего не ответил. Усталость взяла свое. В самом деле, вкладывать всю свою страсть в любимое дело после работы было совсем не то же самое, что заниматься исследованиями профессионально.
— Я потом с этим закончу, — он отложил записи.
— Давай дернем кофейку. Я тебя ужасно замучила своими «лирическими отступлениями», — она участливо положила руку на его плечо.
— Ничего, я крепкий, — отозвался он.
— А наша религия — это что вообще такое? — Лялькин фонтан было не заткнуть, она продолжала рассуждения, когда он приступил к работе на следующий день. — Ты знаешь, что та Библия, которая у нас есть, и близко не похожа на оригинальную.
— Она адаптирована вроде. Я слышал об этом.
— Она переписана вся!.. Там одна адаптация и осталась, то есть комментарии, а не текст. Нет, это, конечно, хорошо, что они есть, но текст-то сам они не должны были заменять. Наша всемирная религия, которой придерживаются все, попросту выхолощена.
— В смысле?.. Вот я верю в Бога. Всю жизнь верил, сколько себя помню. Так меня воспитали.
— Я не о том. Я говорю в целом. Раньше Бог был для людей реальностью. Особой, духовной, мистической. Сейчас это что-то вроде идеи, полувымысла, который признан необходимым и потому всеми разделяется. Не смысл, а вспомогательное средство. Поэтому в церковь все ходят хотя бы иногда: вроде как полезно, связи общественные поддерживает.
— Да, ты права, — он согласился полностью. Либо просто думал о чем-то другом?..
— Только прости, что я снова трогаю эту тему, но я правда хочу понять, — они изрядно помолчали, прежде чем он взглянул на нее. — Ты отказалась от помощи науки, чтобы иметь детей, потому что тебе не совсем нравятся ее методы, хотя они и эффективны? С ними твой брак продолжался бы, мужчина, которого ты любила, остался бы с тобой. Хотя, вероятно, ты посчитаешь подобное сохранение отношений обесцененным…
— Посчитаю, — Ляля помедлила, ответив сначала на последнюю фразу. Артем все больше раскрывался перед ней, и она видела, что за скромным его поведением прячется живой ум, не боящийся задавать вопросы. Он был настоящим исследователем по своей натуре. Исследователем, получившим слишком сильный удар и нуждавшимся в исцелении не меньше, чем она. — В этих методах меня не устраивает то, что они попирают саму жизнь, — сказала она негромко. — Жизнь, какой я ее вижу, какой уважаю. И тем более в моих собственных гипотетических детях. Это, как я думаю, один из краеугольных камней моих убеждений. Если я откажусь от него, что останется от меня?.. Ты не подумай: я не осуждаю тех, кто прибегает к технологиям. Я рада видеть, что дети родились у тех, кто отчаялся… И завидую даже. Но мысль о том, что сам метод дает стабильный сбой, отнимающий жизнь — да, жизнь! Не просто какое-то биологическое состояние, а именно жизнь! — не у горстки клеточек, а у плодов, которые уже словно люди, которые вот-вот будут готовы родиться… На мой взгляд, одно дело, когда по каким-то природным, физическим причинам эмбрион терпит неудачу в развитии, и совсем другое, когда мы имеем пугающую закономерность, не дающую ему появиться на свет. При том эта закономерность проявляется уже на большом сроке и гораздо чаще, чем при обычной беременности. Словно русская рулетка — игра, когда оставляют один патрон в барабане и стреляют в голову, — но и она честнее. Там везение, здесь — повторяющаяся неизбежность. Для меня реальна жизнь, доброта, любовь, разумность, сострадание. Из этого и состоит мой Бог. Если я выкину это из себя, разве я останусь собой? Разве смогу смотреть на себя в зеркало или спокойно просыпаться по утрам?..
Она замолкла. Артём кивнул. Он понял ее, большего не требовалось.
Прощаясь на ночь, Тёма изрек:
— Они дураки, что на место замадминистратора назначили не тебя, а Пауля. Ты в сто раз умнее его. Ты бы сделала мир лучше.