То, что он до последней минуты не сообщал ей эту важную новость, что он затаил ее в себе и не пустил в ход этот козырь тогда, когда она слушала его болтовню и когда они вместе предавались отдыху, было одним из тех неожиданных поступков, какими он все еще мог производить на нее впечатление; это чем-то напоминало ей о сокрытой в нем силе, той самой, с которой он тогда выставил вон пьяного солдата, говорило о его жизненном опыте, сказавшемся и на его карьере. Это заставило ее немного прислушаться к доносившейся до нее музыке; она поверила так, как, может быть, не верила раньше, что будущее ее определилось. Ясно было, что мистер Мадж — это ее судьба; но как раз в эту минуту она сидела, глядя куда-то в сторону, и когда она наконец снова услышала его голос, он не увидел ее лица. Он не заметил на глазах у нее слезинок, а ведь они-то отчасти и объясняли, почему она все еще медлит с ответом, и он дерзнул выразить надежду, что теперь-то она насытилась своим пребыванием у Кокера. Тут она обернулась.
— Ну конечно. Там сейчас полное затишье. Никто не приходит, разве что какие-нибудь американцы от Траппа, а от этих нечего особенно ожидать. Вряд ли у них вообще есть тайны.
— Тогда выходит, что той исключительной причины, которая удерживала вас там, теперь уже нет?
Она на минуту задумалась.
— Да, той уже нет. Я все разгадала. Они все у меня в руках.
— Значит, вы можете уже перейти? Она все еще медлила с ответом.
— Нет, пока еще рано. Остается еще одна причина, совсем другая.
Он осмотрел ее всю, с ног до головы, как будто причину эту она держала то ли у себя во рту, то ли в перчатке, то ли под жакетом, а может быть, даже ухитрилась на нее сесть.
— Ну так назовите же ее мне, прошу вас.
— Тут я как-то раз вечером вышла, и мы сидели в Парке с одним господином, — сказала она наконец.
Он слушал ее с поистине безграничным доверием, и теперь она даже сама не могла понять, почему ее это не раздражает. Оттого, что она имела возможность открыть ему всю правду, которой никто не знал, ей становилось легко и свободно. Теперь ей действительно захотелось все рассказать и отнюдь не ради мистера Маджа, а только потому, что ей это было нужно самой. Правда эта заполняла весь тот отрезок жизни, с которым она готовилась расстаться, заливала его светом и окрашивала как некую картину, которую она непременно сохранит в сердце и которую, какими бы словами она ни пыталась ее описать, все равно не увидит никто другой. К тому же ей вовсе не хотелось возбуждать в мистере Мадже ревность; это не доставило бы ей ни малейшей радости, ибо та радость, которую она за последнее время изведала, отвратила ее от развлечений более заурядных. Да к тому же у него ведь и не было повода ее ревновать. Самым странным было то, что она всегда знала, что, вообще-то говоря, чувство его уязвимо; как видно, он и тут проявил осмотрительность: в сердце полюбившейся ему девушки не было яда. Она сразу же поняла, что никогда не может увлечься человеком, в котором какое-нибудь другое, более высокое чувство не пересилит ревность.
— А для чего же все это понадобилось? — спросил он с участием, которое отнюдь не говорило в его пользу.
— Ни для чего, мне просто представился случай пообещать ему, что я его не оставлю. Это один из моих клиентов.
— Так ведь это он должен думать о том, чтобы вас не оставить.
— Он-то меня не оставит. Но я должна продержаться там до тех пор, пока я буду ему нужна.
— Нужна, чтобы сидеть с ним в Парке?
— Может быть, буду нужна и для этого, но я этого делать не стану. Я была рада его повидать, но все сложилось так, что с нас хватит и одного раза. Я могу принести ему больше пользы другим способом.
— А скажите, каким же?
— Ну, в другом месте.
— В другом месте? Подумать только!
Эти слова она слышала и от капитана Эверарда, но насколько же иначе они звучали в его устах!
— Нечего вам думать. Ничего тут нет. И все же, может быть, вам следует знать.
— Ну конечно, следует. Так что же дальше?
— Да как раз то самое, что я ему и сказала. Что я готова сделать для него что угодно.
— То есть как это «что угодно»?
— Всё.
Мистер Мадж ответил на это тем, что незамедлительно вытащил из кармана пакет с какими-то сластями. Сласти были предусмотрены с самого начала программой поездки, но только три дня спустя обрели форму и вкус шоколадных конфет.
— Возьмите еще одну, вот эту, — попросил он. Она взяла конфету, но не ту, которую он предлагал, после чего он продолжал: — Что же было потом?
— Потом?
— Что же вы сделали после того, как сказали ему, что готовы для него на все, что угодно?
— Я просто ушла.
— Из Парка?
— Да, и оставила его там. Я не позволила ему идти за мной.
— Тогда что же вы ему позволили делать?
— Ничего не позволила.
С минуту мистер Мадж размышлял:
— Так для чего же вы тогда туда ходили? Сказано это было даже не без некоторой укоризны.
— Я тогда сама еще точно не знала. Должно быть, для того, чтобы побыть с ним, один раз. Ему грозит опасность, и я хотела, чтобы он знал, что я об этом знаю. От этого наши встречи у Кокера — а именно из-за них я и не хочу уходить оттуда — становятся более интересными.
— Все это становится до чрезвычайности интересным для меня, — простодушно заявил мистер Мадж. — Так, выходит, он не пошел за вами следом? — спросил он. — Я бы пошел!
— Да, конечно. Помнится, вы же с этого и начали. Вы не можете выдержать никакого сравнения с ним.
— Никто не может выдержать сравнения с вами, моя дорогая. Вы становитесь дерзкой! Какая же это опасность ему грозит?
— Что его выследят. Он любит одну даму, и это незаконно, и я открыла его тайну.
— Это кое-что открывает и для меня! — пошутил мистер Мадж. — Так, выходит, у этой дамы есть муж?
— Неважно, что у нее есть! Оба они в страшной опасности, но он находится в худшем положении, потому что источником опасности для него является и сама эта дама.
— Совсем как вы для меня, та, кого я люблю? Если он так же напуган, как и я…
— Напуган он еще больше. Он боится не одной этой дамы, он боится и кое-чего другого.
Мистер Мадж выбрал еще одну шоколадку.
— Ну, я-то боюсь только одного! Но, скажите на милость, как же это вы можете ему помочь?
— Не знаю… может быть, и никак. Но пока есть хоть один шанс…
— Так вы не уйдете оттуда?
— Нет, вам придется меня дожидаться. Мистер Мадж смаковал таявшую у него во рту конфету.
— Да, но что же вы тогда от него получите?
— Получу?
— Да, если вы ему поможете.
— Ничего, ровным счетом ничего.
— В таком случае что же от него получу я? — спросил мистер Мадж. — Ради чего я должен ждать?
Девушка на минуту задумалась; потом она встала, чтобы идти.
— Да он о вас и слыхом не слыхал, — ответила она.
— Как, вы обо мне даже не упомянули?
— Мы вообще ни о чем не упоминали. То, что я вам рассказала, я все разузнала сама.
Сидевший на скамейке мистер Мадж поднял на нее глаза; часто бывало, что, когда он предлагал ей пройтись, ей не хотелось двигаться с места. Но теперь, когда ему, как видно, хотелось сидеть, у нее явилось желание идти.
— Но вы не сказали мне, что разузнал он.
Она посмотрела на него.
— Да он даже не знает о том, что вы есть, мой милый!
Продолжая сидеть, жених ее все еще хотел от нее чего-то добиться; поза его чем-то походила на ту, в которой она последний раз оставила капитана Эверарда, но впечатление, которое он производил, было совсем иным.
— Но тогда при чем же тут я?
— Вы совсем ни при чем. В этом-то вся прелесть!
И она повернулась, чтобы смещаться с собравшейся вокруг оркестра толпой. Мистер Мадж тут же догнал ее и взял под руку — спокойно и крепко, и это означало, что он уверен в своей власти над нею; уверенность эта была так велика, что только тогда, когда они расставались на ночь возле ее дверей, он вернулся к тому, о чем она ему рассказала.
— А вы его после этого не видали?
— После этого вечера в Парке? Нет, ни разу.
— Какой же он невежа! — заключил мистер Мадж.