В лабиринтах судьбы

«Как скоротечно прошли годы, ёшь твои двадцать! – подумал он, вглядываясь в противоположный берег. – Хотя нет, не прошли они, Стёпа, а пролетели, как пролетают над посёлком перелётные птицы. Как скворцы, например. Появились весной, порадовали человека своим пребыванием, развели потомство и влетели под хмурые и тяжёлые осенние тучи. Вот и жизнь твоя, словно птица, не успела раскрыть крылья, а ты, Стёпа, уже не осиливаешь короткого пути до города, притомляешься. Слабы стали твои крылья и взмах не тот».

Степан с тоской посмотрел на тихие воды реки Чусовой, как вдруг почувствовал, как потемнело в глазах, течение реки куда-то отодвинулось, противоположный берег пропал из виду. Сердце сильно толкнулось и замерло.

«Неужели остановилось, так внезапно и неожиданно? – с удивлением подумалось ему. – Но почему мне не больно, почему не колет и не давит в груди? Странно».

Немного погодя оно затряслось мелкой бабочкой и, как бы набирая обороты, затолкалось в груди всё увереннее и сильнее. Толчки ожившего сердца отдавались в висках. Пелена перед глазами растворилась. Берег вновь засинел у подножия далёкого дымчатого ельника.

«Фу ты, напасть какая! Сдурело оно, что ли, в одночасье? Рано ещё пугать меня. Преждевременно. Крылья мои хоть и ослабли, однако, полетать ещё не мешало бы».

Внезапная смерть не пугала старика. К ней он был готов, хотя не ждал и не желал.

«Мой корень крепок и живуч, я один из его отростков, и усыхать раньше времени не собираюсь». – Так говорил он не раз и жене, и соседям, если те упоминали иногда о его возрасте. Сам же задумывался: «Живу пока, и проживу ещё сколько-то, а для чего? Кому нужна моя жизнь? Старших сыновей поблизости нет. Сергей рядом, но упёртый, вредничает, в моей помощи не нуждается. Внучка появилась на свет, а я её не видал. Если жить дальше, надо что-то менять, чтобы цель была. Надо искать подступы к Серёге».

И потекли его мысли, потекли, не останавливаясь.

«Строил гнездо, лепил его по брёвнышку, по досочке, а для чего, спрашивается? Опустело оно и стало ненужным никому». – Это пугало Степана больше всего. – «Большой просторный дом, широкий двор с постройками и – никому не пригодится. Возьмёт «костлявая» косу и шваркнет ею тебя по-настоящему. Согнутся ноги в коленях и закроются глаза на веки. Кому твоё добро пригодится? Старшие сыновья не вернутся, в лучшем случае продадут твой дом после смерти и поделят пай между собой. А поделят ли? Скорее всего, откажутся в пользу Серёги. Но и ему твоё хозяйство не потребуется, есть уже. Разве что защемит память о предках, продаст дом Гайворонского и переедет в родительское гнездо?»

Больше всего Степана угнетало чувство обиды на Сергея, на его непоколебимую уверенность в своей правоте. И чем больше он думал о нём, тем больше убеждался: виною всему была Ефросинья, с её набожностью и упрямством. Из-за неё произошёл весь этот сыр-бор.

«Другая мать так бы не поступила. Избрала бы иной путь. Откуда у Фроси такая непримиримость?» – размышлял Степан. Он вспомнил её молодой. Тогда ему казалось, Фрося была простой, добродушной женщиной, и совсем без изъянов. Характер миролюбивый и уступчивый.

«Может быть, тогда я не разглядел её по-настоящему? Не замечал всего, что вижу в ней сейчас? Может быть, только под старость обнажилась её истинная душа?» – терялся в догадках Степан и не находил ответа. Воспоминания налагались одно на другое, мысли начинали переплетаться. Он смотрел на реку, брови его хмурились.

– Пусть не прав Сергей, – сказал он вчера жене, – пусть даже так, но ты, Фрося, мать ему. Сделай облегчение сыну, пойди навстречу первой.

– Не смогу я войти в их дом, не смогу никогда, – подумав, ответила Ефросинья.

– Кто такая Катька? Дочь Ирода. Была и останется ею навсегда. Вот пусть и продолжает жить в доме Ирода. Не смогу я простить ей сети паучьи, которые она набросила на нашего сына. Попался он в них, и выпутаться не может.

«Вот от чего побаливает твоё сердце, Степан. Устало оно биться в одном ритме с Ефросиньей, воспротивилось через много лет, и даёт сбои. Но сейчас ты не в силах что-либо изменить. Остаётся ждать, когда наступит полная тишина», – сделал окончательный вывод Степан, глядя на просторы реки.

…В это же самое время Ефросинья сидела у окна и тоже смотрела на реку.

«Всякое ведь случалось, – рассуждала она мысленно. – Спорили со Стёпой, ругались, всё было. Вчера и не спорили, и не ругались, а не поняли друг друга, не сошлись во мнениях. Раньше всё было ладно в семье. Жили дружно, пока не ушёл из дома Сергей. С его уходом всё разладилось».

Наступило то, чего она так боялась: они остались со Степаном одни в доме. Два старых, никому не нужных человека.

«Как жить дальше, если все сыновья отвернулись от тебя? Сергей ушёл в чужой дом и не собирается возвращаться. Коля – далеко, теперь его дом в Москве. Он известный хирург и работу свою не оставит. Старший, Юра, заложил свой фундамент в далёком Владивостоке. У него трое своих сынов. Надеяться на его помощь не приходится. Он и в детстве был не ласков, особой любви к родителям не испытывал. У Юры своя жизнь, непонятная для нас со Степаном. Вот уже семь лет он не появлялся в отчем доме. Посёлок Лисьи Гнезда перестал быть родным для него. Большая часть жизни Юрия связана с приморьем.

Степан стал холоден, разговаривает со мной только при необходимости. Всё больше молчит».

С виду в их жизни вроде бы ничего не изменилось. Муж её не обижал, и тревожиться о чём-то не было причин. Но Ефросинья чувствовала, что произошёл какой-то надлом в их отношениях, что-то непоправимое произошло в совместной жизни. Надо было что-то срочно поменять, чтобы вернуть всё на свои места. Пожаловаться некому, поговорить не с кем. Не с Кутеихой же делиться своими мыслями. Никто не поймёт её трудностей. Иногда приходили письма от Николая, короткие и сухие. Ничего не тревожило его в родительском доме. Видимо, он уверовал, что Сергей находится рядом, поможет старикам в любой момент. Писать ему об уходе младшего брата в чужой дом не хотелось. Тяжёлые, безрадостные мысли вертелись в голове Ефросиньи. Порой она соглашалась со Степаном, что поступила несправедливо по отношению к Сергею, но побороть в себе необъяснимую неприязнь к невестке не могла. Приходилось терпеть и делать вид, что ничего существенного не произошло. Иногда она уходила в дальний угол подворья и давала волю слезам. Делала это в отсутствии мужа.

…Степан Жигарёв сидел у реки уже около часа. Ничего не смог он придумать, чтобы вернуть сына. Солнце поднялось довольно высоко, и ели обрели другую окраску: стали ярко-зелёными, более приветливыми. Небо блестело ослепительной синевой, не пуская облака дальше кромки горизонта. День струился свежестью и теплотой. Стояла пронзительная тишина, нарушаемая лишь изредка сильными взмахами крыльев таёжной птицы.

«А ведь Серёге на днях будет день рождения, – отметил вдруг про себя Степан. – Сколь же годков ему исполнится? Совсем запамятовал».

Он принялся исчислять годы сына, и только с третьей попытки ему удалось подытожить возраст Сергея.

«Уже двадцать семь, – продолжал рассуждать Степан. – Совсем, вроде, недавно со службы на флоте вернулся, а уже двадцать семь исполнится. – Сходить, поздравить, что ли? Нет, пожалуй, не надо этого делать. Оконфузит, и уйду я от него, как в навозе вымазанный. Вот ведь жизнь настала! Будто на фронте. Стоят люди напротив друг друга, не стреляют, и сближаться не собираются. Потому что враги. И мы, как враги. Заняли выжидательную позицию: авось всё утрясётся само по себе. Нет, так не бывает. Тут либо братание, либо война до победного конца. Неужели я ослеп под старость и не вижу той тропинки, по которой следует идти к сыну? Не бес же в него вселился, в конце концов, который вытравил в нём всё человеческое, оставив только враждебность и вечное непримирение».

Степану стало стыдно за себя, за своё бездействие.

– Так дело не пойдёт, – решительно проговорил он вслух. – Заставлю Фросю испечь пирог и отнесу молодым. Поздравлю с днём рождения, а заодно и с рождением внучки. А там посмотрю, что из этого выйдет.

На том и порешил старый таёжник. Окинул взглядом последний раз окрестности, встал с шаткой скамейки и, не спеша, тронулся в обратный путь

Глава 11

Решение принято: Афганистан.

В посёлке Игорь появился неожиданно для всех. Высокого роста, плечист, твёрдо стоит на крепких, чуть кривоватых ногах. Немного вьющаяся смоль густых волос полукольцом лежала на воротнике джинсовой рубахи. На смуглом от природы лице, не переставая, блуждала снисходительная улыбка. В маленький прокуренный кабинет начальника лесосплавной конторы Бориса Калегина он вошёл без стука. Здоровенный мужчина, с рыжеватыми волосами восседал за облупленным столом и громко ругался по телефону.

– Василий Петрович, я же тебе русским языком говорю: у меня на Телячьем Броде лес встал! Нужны катера, срочно! Что-что? Заторы у меня! Растаскивать нечем!

Мембрана в телефонной трубке барахлила, и Борис Александрович периодически в неё дул, будто таким образом можно было исправить положение.

– Подожди, Борис, недельку-другую, нет пока катеров, – отвечала трубка голосом Василия Петровича.

– Куда ещё ждать, когда большая вода вот-вот уйдёт. Весь мой лес останется на берегах! Кто мне его потом стащит в воду?

– Не поднимай сумятицу, Борис. Поможем, не беспокойся.

– На кой хрен вешать на меня дополнительную лямку, когда катером можно растащить брёвна в два счёта! Заторы-то пустяковые пока!

– А трактора у тебя для чего? Цепляй трос и растаскивай!

– Тьфу, ты! Опять за рыбу деньги. Я же вам ещё неделю назад сообщал: завод не выпустил их с ремонта.

Головному начальнику крыть, видно, было нечем, и он милостиво пообещал подогнать катер ровно через три дня. Прямо в затон Калегина. Борис Александрович с минуту ещё кричал в трубку, что три дня – это много, и что через три дня затор поднимется аж до Алексеевского монастыря, и разобрать его будет сложно, и на колхозных лугах останется много леса. Но Василий Петрович либо артистично изобразил, будто не слышит начальника лесосплавной конторы, и положил трубку, либо связь действительно прервалась.

Калегин тяжело и громко выдохнул, бросил трубку на такой же старый и избитый аппарат, как и стол, на котором он стоял. В глазах начальника лесосплава ещё не погасли молнии, когда он взглянул на вошедшего.

– Можно… Борис Александрович? – тихо и нелепо удосужился спросить Игорь.

Калегин оценил парня взглядом и грубо выбранился:

– Можно Машку взять… за одно место, а у нас принято говорить по-другому.

И без промедления спросил:

– В армии служил?

– Нет, – не совсем понимая, для чего его спрашивает строгий начальник, растерянно ответил посетитель.

– Оно и видать. Иначе сказал бы: «Разрешите войти».

– Разрешите… войти? – повторил Игорь.

– А что ты спрашиваешь, если уже торчишь передо мной? Глупо спрашивать разрешение на то, что уже совершил. Так-то! Чего стоишь в дверях? – несколько смягчаясь, произнёс он и жестом пригласил к столу.

– Ну, выкладывай, с чем пожаловал? – без прелюдии задал вопрос Калегин, и голос немного понизился.

– Вместо ответа Игорь достал диплом об окончании техникума и направление на работу. Оба документа, осторожно, положил на стол.

– Прислали, вот, – робея, выдавил он из себя.

– Силком? – спросил Калегин, изучая диплом.

– Почему же, сам.

– А что тебя потянуло в нашу тьму-таракань? – Борис Александрович положил на стол огромные кулаки, покрытые густыми волосами золотисто-пшеничного цвета.

На сплаве народ подобрался разношёрстный. Значительная часть работников состояла из бывших заключённых, сезонных мужиков, съехавшихся на заработки со всей округи, и пришлых, прибывших из далёких краёв по разным причинам. Про таких говорят: «Уехал, куда глаза глядят, лишь бы не видеть опостылевшей жизни». Одним словом, народец невысокой пробы. Поэтому и общение с ним, естественно, было грубоватым, с употреблением жаргонных словечек. А если учесть, что Калегин совсем недавно сел в кресло начальника конторы, вместо покойного Бориса Гайворонского, а до этого десять лет сам втыкал багор в непослушные брёвна, работая бригадиром, то можно было понять его и простить за столь неинтеллигентный разговор.

– Интересно, интересно… но сдаётся мне, загибаешь ты что-то.

– Есть причина, уклончиво согласился выпускник техникума.

– Говори, не стесняйся. У нас народ всё про всех знает. Сейчас не скажешь – через неделю по телеграфу сообщат.

– Как… это?

– А вот так: постучат по клавишам телеграфного аппарата и настучат. И запомни, дружок: ты попал в коллектив, а это, понимаешь ли, двигатель твоей предстоящей жизни. Тайное – всегда становится явным.

Игорь сидел обескураженный разговором и мучительно соображал, как поступить: или рассказать всё начистоту, или же лучше промолчать. Он выбрал второе.

«Расскажу я ему сейчас, зачем приехал в посёлок – возьмёт и не примет на работу. Он мужик крутой, плевать хотел на мой диплом. А мне такое решение, что серпом по одному месту. Нет-нет, раскалываться не надо».

– Ладно. Не хочешь говорить – не говори, твоё дело. Направление твоё я передам в отдел кадров. Оформят тебя дорожным мастером, с окладом сто пятьдесят рублей в месяц. Нет у меня специалиста по дорогам, а ты по диплому – строитель, так?

– Ну, проходили курс «Строительство дорог».

– Вот и гарно, хлопче, как у нас говорят хохлы. Будешь наши дороги приводить в божеский вид. Есть участки – не проехать, не объехать. Паралич какой-то. Да ты сам проедешь, увидишь собственными глазами. Всё. Завтра же выходи на работу.

– Завтра? – удивился Игорь, рассчитывая денька два-три посвятить личным делам.

– Да, завтра. А чего ждать?

– Хорошо, – покорно согласился Игорь. – Завтра, так завтра. Мне, собственно, всё равно. Родственников и знакомых в посёлке у меня нет.

– Да, кстати, совсем забыл спросить, – спохватился Калегин, – права на управление машиной у тебя есть?

– Имеются, – утвердительно и с гордостью ответил Игорь.

– Замечательно. В гараже нашей конторы есть свободный «газон», вот его-то я тебе и отдам. Будешь свободно раскатывать по своим дорогам.

«Это хорошо, это даже очень хорошо», – с удовлетворением отметил про себя завтрашний мастер.

– С ночлегом у тебя, надеюсь, проблем не будет? – Калегин хитро сощурил глаза и пристально посмотрел в лицо Игорю.

Тот смутился, полагая, что этот хитрый крепкий мужик знает многое о нём, и ему стало не по себе.

«Ну и чёрт с ним, – со злостью подумал парень, – пусть себе знает, ничего противозаконного я ведь не собираюсь делать».

– С жильём у меня полный порядок, – ответил Игорь и, попрощавшись, вышел из конторы.

Случилось так, что одинокая соседка Гайворонских, подслеповатая старушка Груня, взяла и скончалась скоропостижно, оставив без присмотра опустевший дом. Поселковые мужики натащили полуистлевших досок и накрест заколотили все окна. В Перми у старушки оказался внук – Игорь Небаскин. Он-то и оказался законным наследником недвижимости старушки. Завещание покойницы было оформлено на него. Нежданно-негаданно на голову парня свалился дом в посёлке Лисьи Гнёзда. Вначале он растерялся, не зная, что делать с наследством. Советоваться с друзьями не захотел, да и смысла в этом не видел. Оформил документы домовладельца и на некоторое время выбросил всё из головы. Дело шло к защите диплома, забот появилось по «самое не могу». Замелькали места по распределению. Игорю, конечно же, хотелось остаться в Перми – здесь он рос и жил в детском доме. Однако, рассчитывать на благосклонность судьбы не приходилось – оценки в дипломе оставляли желать лучшего. Он мог распределиться только в район.

«Раз так, лучшего варианта и не придумать. Сразу убью двух зайцев», – отметил про себя молодой специалист. Чусовской сплавной узел в списке мест распределения значился.

«Уеду, устроюсь, жильё есть, время не торопит – отрабатывать в любом случае надо. Ну, а дальше – жизнь покажет. Может, покупатель найдётся, а может, женюсь. – При последней мысли он рассмеялся.

«В Москву надо сваливать, – уже серьёзно подумал Игорь Небаскин. – Генка там уже корни пустил, обещал помочь. Как-никак вместе детдомовскую бурду хлебали. Деньжат от продажи дома на первое время хватит».

На следующий день ровно в восемь ноль-ноль он был в конторе. Расписался в приказе, получил карту района.

– В первую очередь обследуй дороги до Бобровского леспромхоза. Они у нас самые плохие, а должны быть задействованы в самое ближайшее время. Потом смотаешься на Брусунский лесоповал, потом… потом решим отдельно, что будешь делать. Прикинь, сколько чего потребуется, чтобы дороги выдержали гружёный лесовоз. В помощь тебе я выделил сметчика – Катю Жигарёву. Все дефекты и объёмы положите мне на стол через три дня. Ты всё понял, дорожник?

– Так точно, Борис Александрович! – сам того не ожидая, по-военному отчеканил Игорь.

– Ишь ты, вчерашний разговор припомнил. Это уже с головой выдаёт тебя: либо ты злопамятен, либо службист. Хотя, может быть, ты просто подхалим. Впрочем, разберусь со временем, кто ты есть на самом деле.

Разговор происходил на улице, и Калегин, разворачиваясь, ступил своим яловым сапожищем в лужу. Грязно-серые брызги мокрой пощёчиной отпечатались на светлой штанине дорожного мастера.

– О-бля, – вполголоса выругался Игорь и, увидев, что начальник лесосплавной конторы удалился на значительное расстояние, добавил уже громче, – слон хренов!