В лесной глуши

2

Купидо явился к месту встречи на пятнадцать минут раньше условленного времени и сразу увидел, как молодой человек приближается к источнику Чико-Кабрера. С этого места обычно отправлялись на экскурсии в горы – тут сходилось множество дорог, бравших начало в различных районах Бреды, потому что здесь можно было наполнить фляги чистой и целебной водой, успокаивающей мышечные боли и, по слухам, вылечивающей не одну болезнь. Купидо удивился, что молодой человек пешком прошел целых два километра от города, окруженного дубами и оливами, расположенного значительно ниже к югу и растянутого по направлению своих дорог, так что уже трудно было угадать, что прежде он напоминал убитую бурей и распластанную на земле голубку. Купидо удивился, потому что привычка ходить пешком казалась ему анахронизмом; все, кого он знал, ездили на машине, даже если надо было преодолеть расстояние в два раза короче. Привычку ходить, подумал он, возрождали в конце каждой недели группы туристов из больших городов; их привлекало разнообразие местного пейзажа и богатство фауны, а также желание заняться очень древним видом спорта, в наши дни окрещенным новым словом «треккинг»[2].

Это место выбрал человек, которого Купидо только что увидел, жених девушки, убитой три дня назад. Он оставил на автоответчике просьбу о встрече – хотел обсудить какие-то факты, связанные с ее смертью. Ему осталось пройти не больше пятидесяти метров, и Купидо отметил, что он довольно молодой, высокий и сильный, из тех, что любят длительные походы в лес, из нового поколения путешественников, которые спустя две тысячи лет вспомнили совет Юлия Цезаря о пользе долгих маршей, которые намеревались вернуть деревьям и кустарникам их первоначальные названия, давно забытые людьми моложе сорока лет, и которые учились каждый подвид quercus[3] называть своим именем, а не просто словом «дуб». Они не имели ничего общего с шумными семействами, выезжавшими по воскресеньям из больших городов на природу и оставлявшими там горы мусора, с шумными семействами во главе с властным папашей, заядлым курильщиком, давно утратившим спортивную форму и распространявшим вокруг истеричное напряжение подобно футбольным комментаторам. Эти привыкшие к здоровому образу жизни новые люди вполне могли бы посостязаться в силе и ловкости с самым крепким деревенским парнем, привыкшим к тяжелой физической работе, причем предугадать результат этих состязаний заранее никто бы не рискнул. Купидо видел, что они не похожи на остальных, они с большим уважением относятся к провинции, они опрятны и вежливы, высоки, как и он, они не поддаются искушению демонстрировать мнимое превосходство городского образа жизни над незатейливым деревенским укладом. Но они и не кричали на каждом углу о пользе деревенского воздуха или продуктов – еще один способ скрыть то же самое презрение. У них была хорошая экипировка, дорогая обувь, прочная и непромокаемая, одежда, одновременно легкая и очень эффективно защищающая от воды и холода. Купидо смотрел на таких людей с симпатией, хотя и немного отчужденно, как на представителей заманчивого мира, который он узнал слишком поздно и к которому не будет принадлежать никогда.

Мужчина подошел к детективу; когда он шагал, из-под его ног с измученной долгой засухой земли поднималась пыль. Он остановился около источника, и солнце осветило его недавно выбритое лицо, обозначив тонкие морщины вокруг глаз и у рта; вблизи он не выглядел таким уж молодым. Ему, наверное, было около тридцати, но казалось, что еще лет десять он будет выглядеть так же, не прилагая к этому никаких усилий.

Купидо привык, что его клиентами были в основном люди зрелого возраста, где-то между сорока и шестьюдесятью годами, не уверенные в себе, слабые и трусливые в принятии решений, поэтому немного удивился энергичности и свежести обратившегося к нему за помощью человека.

– Рикардо Купидо?

– Да.

– Маркос Англада, – представился тот, протягивая руку. – Не знаю, удачное ли это место для разговора, но я хотел увидеть, где все случилось.

– Пожалуй, это лучшее место, – подтвердил детектив.

Он сам хотел, чтобы встреча состоялась здесь. Ему не нравилось использовать свое жилище в качестве конторы. Он знал, что на возможного клиента оно производит впечатление чего-то временного, не слишком профессионального. Там не было ничего, что ассоциировалось бы с офисом частного сыщика: ни вентилятора с огромными лопастями, медленно вращающимися под потолком, ни металлического картотечного шкафа, запирающегося на ключ, ни грудастой секретарши с уймой свободного времени, которое она тратит на свой маникюр. С тех пор, как три дня назад он бросил курить, его квартира даже не пахла табаком. И хотя он отлично понимал, что все эти атрибуты вовсе не обязательны, книжно-киношный образ так глубоко укоренился в сознании приходивших к нему людей, что детектив всегда замечал их первый же удивленный и разочарованный взгляд – они не находили здесь того, что ожидали увидеть.

Купидо взглянул на северо-запад, на голубые утесы Вулкана и Юнке, где находились пещеры с наскальными рисунками, в сторону тех мест, где убили девушку.

– Вы здесь бывали? – спросил он.

– Да, пару раз я с ней сюда приезжал, и мы подолгу гуляли. Здесь, у этого источника, останавливались и, как нам советовали, наполняли фляги, – ответил Англада, указывая на черную металлическую трубу, из которой в глубокий гранитный бассейн струилась вода.

– По какой дороге вы ходили?

– По тропе, которую она уже знала и по которой поднималась до пещер с наскальными рисунками.

Детектив кивнул головой, вспоминая путь, который тоже неоднократно проделывал много лет назад.

– Ее нашли на этой же тропинке?

– Да, на ней.

Купидо наклонился к темной воде и подставил руку под свежую, прохладную струю.

– Мне кажется, вы как нельзя лучше годитесь для этой работы, – без колебаний сказал Англада, не поднимая глаз. – Вы здешний, знаете эту местность и ее обитателей.

– Какую работу вы имеете в виду?

– Тот, кто ее убил... Я хочу, чтобы вы нашли его, и хочу знать, зачем он это сделал. Мне нужно знать имя убийцы раньше, чем его узнает полиция, – тихо сказал он ледяным тоном.

Голос спокойный и решительный, подумал детектив, голос человека, привыкшего командовать, принимать решения и выбирать людей, которые их исполнят. Только не доверяющее закону желание личной мести могло сделать этот голос таким холодным. Казалось, у Англады достанет терпения и он не отступится от своей цели, даже если ждать придется долго. И тем не менее просьба Англады удивила Купидо.

– К нам, сыщикам, обычно обращаются, чтобы разыскать пропавшего человека или с еще более тривиальными вещами, но не для того, чтобы найти преступника. Это работа полиции.

Маркос оторвал взгляд от воды и с любопытством посмотрел на Купидо:

– Вы правы. В нашей стране просто обожают пропавших без вести, особенно если это молодые девушки. Мы находим их и чувствуем себя героями. Зато раскрытие убийства заставляет нас почувствовать себя судьями, а такого бремени никто нести не желает. Дрожь бежит по спине каждый раз, когда мы слышим о суде присяжных и думаем, что это может коснуться и нас. Я адвокат, – закончил он. – Возможно, поэтому и потерял веру в полицию.

– Если полиция не найдет его, мне и подавно будет нелегко это сделать.

– Я хорошо заплачу вам. Скажите, сколько вы берете за услуги, – настаивал Англада, дружелюбно и в то же время упрямо, с той самоуверенностью, что обычно выдает человека, привыкшего повелевать другими.

– Тридцать тысяч в день, включая все расходы. Плюс определенная сумма, если я доведу дело до конца, независимо от того, сколько времени придется работать.

– Договорились. Тридцать тысяч в день. Я дам еще миллион, если вы его найдете, – согласился адвокат поспешно, как если бы торопился разделаться с этим вопросом и посвятить себя тому, что его взаправду интересовало.

Рикардо кивнул головой. Он все еще не привык договариваться об оплате своих услуг. То, что он был вынужден вести речь о деньгах с человеком, обремененным куда более серьезными и неотложными проблемами, представлялось ему весьма неприятной формальностью. Купидо не мог отделаться от смутного ощущения, будто занимается шантажом. Но понимал, что, если не договорится о деньгах заранее, клиенту будет еще неуютнее, чем ему самому.

– Вы знаете точно, где все случилось? – спросил Англада.

– Да, – ответил сыщик. Он поднимался туда после того, как услышал сообщение на автоответчике.

– Я бы хотел там побывать. Если вы не против, поговорим по пути.

Купидо вздохнул с облегчением. Первым ему надо расспросить именно адвоката, а сейчас как раз подходящий случай. Было лишь одно небольшое затруднение.

– Там могут быть люди, – сказал он.

– До сих пор? – удивился Англада.

– Да, места таких преступлений превращаются в достопримечательность. Там могут быть любопытные, движимые нездоровым интересом или какой-нибудь опоздавший фотограф. К тому же полиция еще не сняла ленточные ограждения.

– Не важно.

– Какие отношения вас связывали? – спросил Купидо, как только они сели в его машину.

– Мы собирались пожениться. В какой-то момент поняли, что хотим жить вместе, обсуждали нашу будущую совместную жизнь, хотя даты свадьбы пока не назначали.

Рикардо посмотрел на его профиль. Собеседник был привлекательным мужчиной: загорелая кожа, небольшой нос и темные короткие волосы. Детективу казалось странным, что он так жаждал мести, подобное поведение больше подошло бы человеку постарше, у кого смерть отняла все, что у него было, и уже нет сил начать все сначала. Купидо полагал, что разумнее было бы забыть о трагедии, не пытаться ничего выяснить, а снова вернуться к обычной жизни, благо она обещает быть долгой. Копаться в ране было столь же абсурдно, сколь и бесполезно.

– Почему она пошла одна? Вы сказали, что иногда сопровождали ее.

– Я предлагал ей пойти вместе, но она не захотела. – Маркос помолчал, будто детектив преждевременно затронул этот вопрос. – Последнее время она была какой-то странной, повторяла, что хочет пару дней побыть одна. С ней такое не в первый раз... Ее родители были из Бреды, и хотя она родилась в Мадриде, всегда говорила, что ее корни – здесь. Родители, пока были живы, приезжали летом в отпуск. Глория хорошо знала эти места и всегда была рада, возвращаясь сюда. Я не разделял ее энтузиазма. Есть и более красивые места с гораздо большими удобствами. С другой стороны, она работала над серией картин: темой были здешние пейзажи и наскальные рисунки.

– Она рисовала?

– Да, профессионально.

– Кто-нибудь еще знал, что в конце недели она поедет в заповедник?

– Кто угодно мог знать. Глория любила рассказывать, как здесь хорошо, – сказал Англада, делая неопределенный жест, указывающий на то, что он совсем не разделял ее вкусы.

– А с кем она была знакома здесь?

– Почти ни с кем. Она приезжала сюда не для того, чтобы встречаться со знакомыми. Конечно, кого-то Глория знала. Она здоровалась с людьми, но иногда даже не помнила, как кого зовут. Знала егеря из заповедника, – по-моему, его имя Молина. Он помог ей выхлопотать разрешение для посещения закрытых территорий, где она хотела рисовать. Один раз я ходил с ней к ее дяде, тете и двоюродному брату-подростку – больше никого из близких у нее не осталось.

– Вы помните, как их зовут?

– Клотарио. Брат ее отца. Мальчика зовут Давид.

– Какие-нибудь еще родственники?

– Вряд ли. У Глории был маленький дом, но жить в нем невозможно. Он достался ей от родителей после их смерти. Поэтому, приезжая сюда, она останавливалась в отеле «Европа», хотя в последнее время занялась домом. Починила крышу и туалет, мало-помалу приводила все в порядок. Родственники посоветовали ей найти рабочих. Она привозила сюда кое-какую мебель и посуду – все, что было не нужно в Мадриде.

– А теперь?

– Что вы имеете в виду?

– Кому теперь отойдет дом?

– Не только дом – еще и квартира, и студия в Мадриде. Никогда не слышал, чтобы она говорила о завещании. В двадцать восемь лет о таких вещах не думаешь.

– Все вместе, должно быть, стоит немало, – рискнул предположить Купидо.

– Да. Она не была миллионершей в привычном смысле, но имела солидное состояние. Наследники должны будут заплатить приличные налоги, и все равно сумма остается значительная. По закону все унаследуют самые близкие родственники.

Сложно было высказаться более ясно. Слова Англады имели конкретный подтекст. Хотя, возможно, это обычный язык адвокатов. Но если выяснится, что родственники из Бреды имеют какое-то отношение к убийству, наследства им не видать.

– Кто-нибудь еще приезжал сюда с ней из Мадрида? – спросил Купидо, пытаясь собрать как можно больше сведений. Он называл это грязной работой: сбором первичной информации, – иногда работа была рутинной и скучной, но всегда необходимой.

– Некоторые из ее друзей. По крайней мере, Камила и Эмилио.

Купидо ждал, что тот продолжит, но Англада замолчал.

– Кто они?

– Глория и Камила совместно владели выставочным залом в Мадриде.

– Они компаньонки?

– Да, знакомы с незапамятных времен, они прекрасно дополняли друг друга. Камила деятельная, пунктуальная, практичная. Она вела все дела. Зато Глория разбиралась в живописи. Это был ее вклад. Интуиция – обычно говорили они. Верь не верь, но, кажется, интуиция им действительно помогала. Кроме того, работа в галерее оставляла ей достаточно времени для рисования.

– А Эмилио?

– С Эмилио она познакомилась гораздо позже. Их объединяло то, что оба жили искусством, – сказал Англада с легким раздражением или иронией и с чувством неловкости от использования слов, значение которых он, казалось, понимает не очень хорошо.

– Он тоже художник?

– Нет, скульптор. У него в Бреде дача, наверное наследство дедушки с бабушкой. Огромный дом, куда он приезжает на время, когда хочет отдохнуть или когда ему заказывают какую-нибудь работу и ему нужно побыть одному. Эмилио кичится тем, что он художник маргинальный и непонятый, но в глубине души ему бы хотелось быть известным, чтобы его хвалили критики. В этом плане он неудачник, – сказал Маркос, и сыщик заметил явно пренебрежительный оттенок в его голосе. – Он уже много лет хватается то за один, то за другой проект, но ни одну работу до конца не доводит. В последнее время тоже занялся наскальными рисунками там, наверху, – указал он на Юнке. – Это была идея Глории – сделать что-то совместное из разных материалов, используя разную технику. Эмилио даже устроил свою выставку у них в галерее, но подробностей я не знаю. Я не заходил туда с тех пор, как... – Англада замялся, пытаясь подобрать слова, – ее убили. На самом деле галерея никогда меня особо не интересовала. Я знал, что Глория там счастлива со своими картинами и друзьями. Для меня этого было достаточно, хотя и мешало нам проводить больше времени вдвоем. Я не вписывался в ее среду. Иногда мы вместе выходили «в свет», но я не мог их понять. Они слишком богемны. Понимаете, у меня все четко расписано по часам, а у них – нет. С них никто никогда не требует отчета. Когда я находился среди этих людей, мне было трудно расслабиться. Глория же умела и со мной, и с ними быть самой собой. Вопрос о ее друзьях был единственным, в котором мы расходились.

– Приехали, – сказал Купидо.

Англада промолчал. Сыщик внимательно слушал собеседника, не перебивая, немного удивленный тем, что человек, внешне весьма уверенный в себе, доверял ему свои переживания, свои слабости. Часто такие беседы оказывались самыми важными, решающими в его работе.

Они доехали до поляны, и Рикардо остановил машину. С той стороны, где начинались деревья, от ствола к стволу была натянута огораживающая территорию желтая лента. Его опасения не подтвердились – вокруг никого не было. Возможно, еще несколько месяцев никто не рискнет в одиночку отправиться по этой тропе, точно так же, как никому не придет в голову присесть под деревом, на котором повесился человек.

– Это случилось здесь? – спросил Англада.

– Да, но мы вряд ли что-нибудь найдем, полиция наверняка уже все прочесала.

Маркос остановился около ленты, не осмеливаясь зайти за нее. Потом в задумчивости посмотрел на небо, сдерживая искушение раздавить ботинком вереницу гусениц, медленно и неумолимо продвигающихся к огороженному участку. Купидо, стоявший чуть поодаль, спросил:

– Кто мог желать ее смерти?

– Желать смерти? Нет, никто.

– У нас у всех есть враги, – безо всякого выражения сказал Рикардо.

– Но мало кто отважится на такое.

Детектив замолчал, в его памяти всплыли лица и имена людей, достаточно смелых для того, чтобы пойти на убийство, которые однажды, поверив в свою безнаказанность, не упустили случая его совершить.