В лесу

2

Дело Девлин мы получили в августе, утром в среду. Если верить моим записям, было 11:48, поэтому все остальные пили кофе. Мы с Кэсси играли на моем компьютере в “Червяков”.

– Ха! – И Кэсси отправила своего вооруженного бейсбольной битой червяка на моего.

Мой червяк по имени Подметальщик Уилли завопил: “Ой мамочки!” – и полетел с обрыва в океан.

– Я тебе просто поддался, – заявил я.

– Ну да, конечно, – ответила Кэсси, – настоящих мужиков девчонки не побеждают. Это даже червяку ясно – только слюнтяй с маленькими яйцами способен…

– К счастью, я не сомневаюсь в собственной мужественности, поэтому мне даже отдаленно не грозит…

– Тсс! – И Кэсси развернула мою голову в сторону монитора: – Вот так, молодец. Веди себя хорошо и позаботься о своем червячке. Видит бог, ему недолго осталось.

– Переведусь, пожалуй, в Службу спасения. Там спокойнее, – сказал я.

– В Службе спасения надо быстро реагировать, солнышко ты мое, – съязвила Кэсси, – а ты полчаса думаешь, как поступить с нарисованным червяком, так что вряд ли тебя отправят заложников освобождать.

В этот момент в кабинет ввалился О’Келли.

– Где все? – поинтересовался он.

Кэсси стремительно нажала Alt-Tab. Одного из своих червяков она окрестила О’Дурелли и нарочно отправляла в самые безнадежные передряги, чтобы посмотреть, как его разнесет на куски динамитная овца.

– У нас перерыв, – объяснил я.

– Тут археологи труп раскопали. Кто возьмется?

– Мы, – ответила Кэсси и, оттолкнувшись ногой от моего кресла, отъехала на свое место.

– Почему мы? – спросил я. – А патологоанатомы что, не могут разобраться?

Когда археологи находят человеческие останки на глубине менее девяти футов под землей, то закон обязывает сообщить в полицию. Это на тот случай, если какому-нибудь умнику придет в голову закопать тело, например, на кладбище четырнадцатого века, рассчитывая, что труп сойдет за средневековый. Считается, наверное, что если кто-то умудрился выкопать яму глубже девяти футов и остался при этом незамеченным, он заслуживает некоторого поощрения за такой энтузиазм. Бывает, что при обвалах и эрозии почвы находят скелет, тогда вызывают полицейских и патологоанатомов, но, как правило, это формальность. Отличить современные останки от древних сравнительно несложно. Следователей вызывают лишь в исключительных случаях – допустим, если труп найден в торфянике и его свежесть не оставляет сомнений.

– Не в этот раз, – ответил О’Келли, – труп недавний. Девочка, похоже на убийство. Патрульные нас ждут. Это тут, в Нокнари, так что ночевать не придется.

У меня сбилось дыхание. Кэсси складывала в сумку вещи, но тут замерла, и ее взгляд на долю секунды остановился на мне.

– Простите, сэр, но полноценное расследование убийства мы сейчас не осилим. У нас полно работы по делу Мак-Лофлина и…

– А вы, Мэддокс, думали, что после обеда у вас выходной? – перебил ее О’Келли. Кэсси он недолюбливал по ряду до одури банальных причин – из-за пола, стиля одежды, возраста, полугероического прошлого, – и эта банальность бесила ее намного сильнее, чем собственно неприязнь начальника. – Так что если вы собирались за город прошвырнуться, то в самый раз. Криминалисты уже выехали. – И он вышел из кабинета.

– Вот паскудство, – расстроилась Кэсси. – Райан, прости, пожалуйста, я просто думала…

– Да забей, Кэсс, – успокоил ее я.

Что мне в Кэсси нравится больше всего, так это ее способность помолчать и не лезть когда не надо. Была ее очередь садиться за руль, однако она выбрала мою любимую машину без опознавательных знаков – “сааб” 98 года, прямо мечта, а не машина – и бросила мне ключи. В машине Кэсси достала из рюкзака стопку компакт-дисков и передала их мне: водитель выбирает музыку, а сам я все время забываю захватить диски. Я поставил тот, где, по моим соображениям, будут громкие басы, и прибавил громкости.

В Нокнари я не бывал с того самого лета. Меня отправили в школу-интернат спустя несколько недель после несостоявшегося отъезда Джейми, но не в ту же самую школу, а в Уилтшир – чтобы услать меня еще дальше, у родителей просто не хватило денег. Когда я на Рождество приезжал домой, то жили мы в Лейкслипе, то есть по другую сторону от Дублина. Как только мы съехали на двухполосную дорогу, Кэсси вытащила карту и, ориентируясь по ней, повела нас по разбитым, в колдобинах, проселкам, где разросшиеся кусты царапали стекла.

Мне, что неудивительно, всегда хотелось вспомнить, что произошло тогда в лесу. Те немногие, кто помнит про исчезновение в Нокнари, не раз предлагали мне пройти сеанс гипноза, однако меня от этой идеи почему-то воротит. Я вообще с недоверием отношусь ко всяким примочкам в духе нью-эйдж, само явление, насколько я могу судить с безопасного расстояния, вполне имеет право на существование, а вот связанные с ним люди меня смущают. Такие обычно отлавливают тебя на вечеринках и втолковывают, как пришли к выводу, что они – победители и заслуживают счастья. Я боюсь, что гипноз сделает меня кайфанутым просветленным придурком наподобие семнадцатилетнего сопляка, открывшего для себя Керуака, и я начну проповедовать пьянчужкам в пабах.

Археологические раскопки в Нокнари проходили на пологом откосе возле холма. На обнаженной, развороченной почве темнели непостижимые археологические письмена – траншеи, ямы, огромные муравейники земли, жилые вагончики, разбросанные обломки каменной стены, все это складывалось в безумный лабиринт, сюрреалистический, постапокалиптический. С одной стороны с лабиринтом соседствовала рощица, а с другой возвышалась стена, которую венчали аккуратные зубцы. Стена тянулась от деревьев до дороги. На самой высокой точке склона, неподалеку от стены, копошились криминалисты, от всех остальных их отделяла сине-белая лента, отчего зрелище походило на сцену из детективного фильма. Скорее всего, я знал каждого из этих криминалистов, но ситуация – их белые комбинезоны, ловкие руки в перчатках, безымянные бережные инструменты – превращала людей в зловещих незнакомцев, агентов вездесущего ЦРУ. Лишь два объекта выглядели открыточно надежно и успокаивали взгляд – низенький беленый фермерский дом возле дороги, перед которым растянулась черно-белая пастушья собака, да каменная башня, увитая плющом с листвой, на ветру походившей на подернутую рябью воду. За дальним концом поля темнела полоса реки, посверкивающая солнечными бликами.

Как раз на этой территории когда-то, двадцать лет назад, рос лес. Полоска деревьев – все, что от него осталось. Сам я жил прежде в одном из домов за стеной.

Такого я не ожидал. Ирландские новости я не смотрю, для меня они представляют собой однородный, вызывающий головную боль поток неотличимых один от другого политиков с глазами социопатов, которые издают бессмысленную белиберду вроде той, что получается, если в ускоренном темпе прокручивать запись. Я предпочитаю зарубежные новости – расстояние упрощает достаточно, чтобы появилось успокаивающее заблуждение, будто лица на экране совсем разные. До меня доходили слухи, что возле Нокнари ведутся археологические раскопки, которые стали объектом неких разногласий, и все же ни подробностей, ни точного местоположения раскопок я не знал. Такого я не ожидал.

Я заехал на парковку с противоположной от жилых вагончиков стороны дороги и затормозил между фургоном криминалистов и большим черным “мерседесом”, который принадлежал Куперу, патологоанатому. Мы вылезли из машины, и я остановился проверить пистолет: чистый, заряженный, на предохранителе. Пистолет у меня в наплечной кобуре, так ее не видно. Светить пушкой я считаю оскорбительным, все равно что членом на публике трясти. Кэсси говорит, что класть она хотела, что там оскорбительно, а что нет. Когда ты девушка ростом пять футов и пять дюймов, уважение тебе не повредит, поэтому она носит кобуру на поясе. Нередко такое отношение нам на руку: вокруг не понимают, кого следует бояться больше, крохотную девушку с пушкой или здоровенного парня, похоже, безоружного, и необходимость выбирать выводит из равновесия.

Кэсси привалилась к машине и вытащила из рюкзака сигареты.

– Будешь?

– Нет, спасибо, – отказался я.

Я осмотрел ремни и затянул их, удостоверившись, что нет перекрученных. Собственные пальцы казались мне толстыми и неуклюжими, будто не связанными с остальным телом. Мне не хотелось, чтобы Кэсси сказала, что кем бы ни была убитая, вряд ли убийца прячется за вагончиками и ждет, когда его возьмут на пушку. Она откинула голову и выпустила в ветви дым. День выдался по-ирландски летний, вроде как невнятный – скользящие по небу облака и пронзительный ветер, а на смену всему этому того и гляди придут ливень, или палящее солнце, или и то и другое сразу.

– Ладно, – проговорил я, – пора вживаться в образ.

Кэсси затушила сигарету о подошву, сунула окурок в пачку, и мы перешли через дорогу.

Между вагончиками с потерянным видом бродил мужчина средних лет в мешковатом свитере. Увидев нас, он оживился.

– Следователи, – догадался он, – вы же следователи, да? А я доктор Хант… то есть Йэн Хант. Руководитель раскопок. Куда вы хотели бы пойти – в кабинет, или к телу, или?.. Я же не знаю, как правильно. А у вас протокол и прочее.

Таких, как он, невольно представляешь мультяшными героями: крылья, клюв – и вот вам пожалуйста, вылитый Вуди Вудпекер.

– Я детектив Мэддокс, а это детектив Райан, – представила нас Кэсс. – Если можно, доктор Хант, то пусть кто-нибудь из ваших коллег покажет детективу Райану территорию, а вы пока отведете меня к телу.

“Вот стервочка”, – подумал я. Состояние у меня было одновременно возбужденное и заторможенное, как бывает, когда обкуришься, а потом перепьешь кофе. Крошечные кусочки слюды на перерытой земле блестели чересчур ярко и коварно. Не надо меня оберегать. Однако у нас с Кэсси есть неписаное правило, согласно которому мы, по крайней мере в присутствии посторонних, друг с другом не спорим. Иногда кто-то из нас этим пользуется.

– Э-хм, хорошо. – Хант посмотрел на нас и мигнул. Мне показалось, что он постоянно все роняет – желтые линованные страницы, жеваные салфетки, наполовину развернутые леденцы, – хотя в руках у него ничего не было. – Разумеется. Они все… Обычно территорию показывают Марк и Дэмьен, но за Дэмьена вы… Марк! – Он показал на открытую дверь вагончика, и я разглядел внутри несколько столпившихся у стола человек. Армейские куртки, бутерброды, кружки, от которых идет пар. Комья земли на полу. Один из мужчин кинул на стол стопку карт и стал пробираться между пластмассовыми стульями к выходу.

– Я их всех попросил остаться, – сказал Хант, – я же точно не знал… Доказательства. Следы и… волокна.

– Отлично, доктор Хант, – похвалила Кэсси, – мы попытаемся очистить место преступления, чтобы вы побыстрее вернулись к работе.

– Нам всего несколько недель тут осталось, – сказал парень, который остановился в дверях вагончика. Низенький и жилистый, в мешковатом комбинезоне поверх футболки он смахивал на ребенка. На ногах у него, однако, были грязные берцы, а под футболкой выпирали мышцы, накачанные и рельефные, как у боксера в полулегком весе.

– Тогда поторопитесь и покажите нам с напарником территорию, – сказала ему Кэсси.

– Марк, – подал голос Хант, – Марк, детективам надо показать территорию. Как обычно, проведешь и расскажешь.

Марк смерил Кэсси взглядом, а затем кивнул. По всей видимости, некую личную проверку она прошла. После чего он повернулся ко мне. Лет двадцати пяти, волосы собраны в длинный хвост, лицо по-лисьи узкое, с невероятно живыми зелеными глазами. Такие мужчины – те, для кого собственное мнение о других намного важнее того, что другие о них думают, – всегда внушали мне жуткую неуверенность в себе. Они сочатся такой убежденностью в собственном превосходстве, что я остро ощущаю свою бестолковость, неестественность и бесхребетность, на мне будто чужая одежда, и нахожусь я не там, где надо.

– Вам тогда резиновые сапоги нужны, – он ехидно взглянул на мою обувь, что и требовалось доказать, – в сарае есть запасные.

– Спасибо, обойдусь, – ответил я.

Я понимал, что археологи работают в выкопанных в грязи канавах глубиной в несколько футов, но мне страшно не хотелось бродить за этим чуваком, нелепо заправив брюки в чьи-то стоптанные резиновые сапоги. Мне срочно требовался какой-нибудь предлог – чашка чая, перекур, – чтобы минут пять спокойно посидеть и обдумать, как поступить дальше.

Бровь у Марка поползла вверх.

– Как скажете. Нам вон туда.

Он развернулся и зашагал между вагончиками, даже не обернувшись, чтобы удостовериться, что я следую за ним. Кэсси неожиданно ухмыльнулась – мол, вот ты и купился, и от этого мне слегка полегчало. Средним пальцем, так, чтобы Кэсси видела, я потер щеку.

Марк повел меня по территории, по узенькой тропинке между загадочными земляными сооружениями и кучами камней. Ступал он словно мастер единоборств или браконьер – шаги широкие, легкие и пружинистые.

– Средневековая сточная канава, – сказал Марк.

С раздолбанной, полной дерна тачки взлетели две вороны, но, решив, что мы неопасны, вернулись и продолжили клевать дерн.

– А это поселение эпохи неолита. Начиная с каменного века эта территория почти всегда оставалась заселенной. И до сих пор. К примеру, этот дом – он построен в восемнадцатом веке. В свое время в нем разрабатывался план Ирландского восстания 1798 года.

Марк посмотрел на меня через плечо, и я вдруг ощутил нелепое желание объяснить свой английский выговор и сказать, что я не просто ирландец – я еще и родился прямо тут, практически за углом.

– Нынешний владелец дома – потомок тех, кто этот дом построил.

Мы добрались до каменной башни в центре площадки. Посреди плюща темнели бойницы, часть разрушенной стены сползла на землю. Выглядело это до оторопи знакомо, но оттого ли, что я действительно вспомнил башню, или же я полагал, будто должен вспомнить, – этого я точно не знал.

Марк выудил из кармана пачку табака и принялся сооружать самокрутку. Ладони у него были замотаны малярной лентой.

– Центральную часть замка построил в четырнадцатом веке клан Уолшей, а в течение следующей пары столетий замок достроили, – продолжал он, – им принадлежала вся окрестная территория, вон от тех холмов, – он мотнул головой в сторону горизонта, где горбились, заслоняя один другой, поросшие темными деревьями холмы, – до излучины реки внизу, за фермерской усадьбой. Все они были бунтовщиками и налетчиками. В семнадцатом веке они отправлялись в Дублин, до самых английских казарм в Рэтмайнз, хватали там ружья, нападали на солдат, разбивали пару черепушек и смывались. К тому времени, когда англичане организовывали погоню, эти ребята были уже на полпути назад, сюда.

Рассказывал он отлично. Воображение нарисовало мне вздымающиеся копыта, свет факела, грозный смех и нарастающий темп армейских барабанов. За его спиной я увидел возле сигнальной ленты Кэсси – она разговаривала с Купером и что-то записывала.

– Мне ужасно неловко вас перебивать, – сказал я, – но, боюсь, на полноценную экскурсию у меня нет времени. Мне нужны лишь самые поверхностные сведения о территории.

Марк облизнул папиросную бумагу, заклеил самокрутку и вытащил зажигалку.

– Как скажете. – И он принялся показывать в разных направлениях: – Поселение эпохи неолита, ритуальный алтарный камень бронзового века, круглый дом железного века, жилые дома викингов, центральная часть замка четырнадцатого века, замок шестнадцатого века, жилой дом восемнадцатого века.

Кэсси и криминалисты стояли как раз возле “ритуального алтарного камня бронзового века”.

– По ночам территория охраняется? – спросил я.

Он рассмеялся:

– Не-а. Мы запираем сараи, где сложены находки, и офис, но все самое ценное сразу же отправляем в город. И сараи с инструментами мы тоже начали запирать – правда, только месяц-два назад. Кое-какие инструменты пропали, и мы обнаружили, что в сухую погоду фермеры поливают поля из наших шлангов. Но больше ничего. Какой смысл охранять это все? Через месяц тут в любом случае ничего не останется, кроме вот нее. – Он похлопал по камням башни, верхняя часть которой пряталась в плюще.

– Почему? – спросил я.

Он уставился на меня, во взгляде – недоверчивое отвращение.

– Через месяц, – слова он выговаривал с деланой отчетливостью, – наше гребаное правительство собирается закатать всю эту территорию в асфальт и построить тут дебильное шоссе. Для средней части замка они любезно согласились оставить островок – так у них появится возможность лишний раз подрочить на собственное великодушие, ведь они спасают наше культурное наследие.

Тут уже и я вспомнил про шоссе. О нем говорили в каком-то новостном выпуске, кроткий и вежливый политик ужасался действиями архитекторов, потому что те готовы были выгрести миллионы из карманов налогоплательщиков, чтобы переделать план застройки. Вероятнее всего, в этот момент я переключил канал.

– Мы постараемся вас надолго не задерживать, – сказал я. – Вон у того дома я видел собаку, она лает, когда на территории появляются чужаки?

Марк пожал плечами и вновь занялся самокруткой.

– На нас не лает, но пес нас знает. Мы его объедками подкармливаем, да и вообще. Если кто-то слишком близко к дому подходит, он может и потявкать, особенно ночью, но не на тех, кто около стены. Это уже не его территория.

– А машины – на них он лает?

– На вашу лаял? Это пастушья собака, а не сторожевая. – И Марк выпустил между зубами тоненькую струйку дыма.

Значит, убийца мог прийти откуда угодно – по дороге, со стороны дома, даже вдоль реки, если он из тех, кому нравится все усложнять.

– Пока вы мне уже достаточно помогли, – сказал я, – спасибо, что уделили время. Подождите вместе с остальными, а мы через несколько минут сориентируем вас.

– Не наступайте на объекты, которые смахивают на археологические, – попросил Марк и зашагал обратно к вагончикам. Я же направился к телу.

Ритуальный алтарный камень бронзового века представлял собой плоский массивный валун, футов семь в длину, три в ширину и три в высоту, вырубленный из скальной породы. Землю вокруг очистили и разровняли бульдозером, а судя по тому, как проминалась почва у меня под ногами, случилось это относительно недавно, но рядом с камнем земля осталась нетронутой, и получился своего рода остров над разрытой землей. На вершине этого сооружения сквозь крапиву и высокую траву проглядывало что-то бело-голубое.

Это не Джейми. Я и раньше об этом почти догадался, ведь существуй хоть малейшие подозрения – и Кэсси сообщила бы мне, однако до сих пор меня никакими удивительными новостями не огорошили. У девочки были длинные темные волосы, одна коса упала на лицо. Сперва я лишь это и заметил – темные волосы. Мне и в голову не пришло, что тело Джейми не могло настолько хорошо сохраниться.

Купер от меня ускользнул и теперь опасливо двигался к дороге, после каждого шага встряхивая, как кошка, ногой. Один из криминалистов делал снимки, другой посыпал стол порошком для дактилоскопии, несколько местных полицейских топтались за лентой и болтали с ребятами из морга. Трава была размечена треугольными пронумерованными метками. Кэсси и Софи Миллер склонились над каменной поверхностью, рассматривая что-то у самого края. Софи я сразу узнал – ее прямую как доска спину никаким комбинезоном не замаскируешь. Софи мне нравится больше всех остальных техников-криминалистов. Она худощавая, темноволосая и сдержанная, а в белой одноразовой шапочке ей самое место возле израненных бойцов, и чтобы вдали гремели пушки, а Софи шептала бы бойцам слова утешения и поила их водой из солдатской фляги. Но на самом деле она стремительная и нетерпеливая, и ей достаточно нескольких хлестких слов, чтобы поставить на место всех, начиная с инспекторов и заканчивая общественными обвинителями. А такие несоответствия я люблю.

– Куда? – спросил я, остановившись у заградительной ленты. Без отмашки криминалистов на место преступления заходить запрещается.

– Привет, Роб! – крикнула Софи. Она выпрямилась и сдвинула маску на подбородок. – Погоди!

Кэсси подошла ко мне первой.

– Смерть наступила только сутки назад или около того, – тихо, чтобы не услышала Софи, проговорила она. Губы у нее слегка побелели – когда видишь мертвого ребенка, такое часто бывает.

– Спасибо, Кэсс, – сказал я, – привет, Софи.

– Привет, Роб. С вас двоих выпивка.

За пару месяцев до этого мы обещали ей по коктейлю, если криминалисты в лаборатории побыстрее сделают для нас анализ крови. С тех пор мы постоянно повторяли, что надо бы выпить, но так и не собрались.

– Сделайте и этот побыстрее, и мы тебя ужином угостим, – пообещал я. – Что у нас тут?

– Женщина, белая, возраст от десяти до тринадцати, – ответила Кэсси, – без документов. В кармане ключ, похожий на ключ от дома, но больше ничего нет. Голова разбита, а еще Купер обнаружил мелкие кровоизлияния и кровоподтеки на шее. Так что причину смерти узнаем после вскрытия. Она полностью одета, но, похоже, ее изнасиловали. Тут полно всяких странностей, Роб. Купер говорит, ее убили примерно тридцать шесть часов назад, однако насекомых почти не наблюдается, и если она тут вчера весь день пролежала, то непонятно, как археологи ее не заметили.

– Так ее не здесь убили?

– Однозначно нет, – ответила Софи, – камень не забрызган, и даже вытекшей из раны крови на нем нет. Ее убили где-то еще. Возможно, продержали тело с денек и только потом выбросили.

– Вы что-нибудь нашли?

– Целую кучу! Даже чересчур много. Тут, похоже, местные детишки пасутся. Сигаретные бычки, пивные банки, парочка банок из-под колы, жвачка, три выкуренных косяка. Два использованных презерватива. Когда у вас появится подозреваемый, в лаборатории задолбаются проверять его на соответствие. Но, честно говоря, по-моему, это обычный подростковый мусор. Повсюду следы. И заколка для волос. Вряд ли это ее, заколка была найдена под камнем, и, похоже, она довольно долго пролежала там. Но, возможно, вы все равно решите перепроверить. Обычно такие заколки подростки не носят, она пластмассовая, а сбоку земляничка, тоже из пластмассы. Такие бывают у детей помладше.

Меня словно повело назад, и я, чтобы не потерять равновесие, взмахнул руками. Я слышал, как Кэсси, стоящая где-то рядом с Софи, быстро проговорила:

– Возможно, заколка не ее. Одета девочка в белое и голубое, даже резинки для волос в тон подобраны. Девочка явно старалась. Но мы все равно проверим.

– Ты чего это? – спросила меня Софи.

– Ничего, – отмахнулся я, – просто кофе хочу.

У нашего нового Дублина, стильного, полного движухи и влюбленного в двойной эспрессо, имеется огромный плюс: любые выкрутасы настроения можно свалить на недостаток кофе. В эпоху чая такое не работало – по крайней мере, до повальных отмазок не доходило.

– Я ему на день рождения капельницу с кофеином подарю, – сказала Кэсси. Ей тоже нравилась Софи. – От него, пока дозу в себя не вольет, пользы даже меньше, чем обычно. Расскажи ему про камень.

– Да, мы обнаружили два интересных момента, – сказала Софи. – Примерно вот такой величины камень, – судя по тому, как она раздвинула ладони, дюймов восемь в ширину, – наверняка стал орудием убийства, у меня почти нет сомнений. Мы нашли его в траве возле стены. С одной стороны к камню прилипли волосы и кусочки кости, есть следы крови.

– Отпечатки пальцев? – спросил я.

– Нет. Несколько смазанных пятен, но, похоже, они от перчаток. Интересно вот что: мы нашли камень возле стены. Возможно, убийца перелез через стену со стороны поселка, хотя не исключено, что он просто хотел, чтобы мы так подумали. И он выбросил камень тут. Логичнее было бы забрать камень с собой, отмыть и спрятать у себя в саду, а не тащить сюда вместе с телом.

– Может, сперва упал камень? – предположил я. – А затем убийца сбросил тело, перетащив его через стену.

– Вряд ли, – усомнилась Софи.

Она переминалась с ноги на ногу, осторожно подталкивая меня к плоскому камню. Софи явно не терпелось вернуться к работе. Я отвел взгляд. Трупов я не боюсь и выдерживал зрелища и похуже. Годом раньше, например, один папаша избил своего едва начавшего ходить ребенка, да так, что практически расколошматил тельце всмятку, но сейчас мне никак не удавалось избавиться от какого-то странного головокружения, глаза словно не желали фокусироваться. Я подумал, что мне, наверное, и впрямь надо кофе выпить.

– Камень лежал испачканной стороной вниз. А трава под ним лишь примята. Значит, камень там недолго пролежал.

– К тому же когда тело принесли сюда, кровь уже свернулась, – добавила Кэсси.

– Ах да, и еще кое-что любопытное, – сказала Софи, – иди глянь.

Я смирился с неизбежным и поднырнул под ленту. Другие криминалисты взглянули на нас и посторонились, освобождая место. Оба совсем молодые, почти практиканты, и я вдруг представил, какими они видят нас – матерые, отстраненные, поднаторевшие в искусстве взрослой жизни и разговорах. В какой-то мере эта картинка меня слегка встряхнула: вот парочка детективов из отдела убийств с непроницаемыми минами, плечом к плечу шагают к телу убитого ребенка.

Она лежала, свернувшись калачиком, на левом боку, словно заснула на диване под мирную беседу взрослых. Левая рука вытянута вдоль края камня, правая, с неестественно вывернутой кистью, прижата к груди. На девочке были серо-голубые брюки с заклепками и молниями в самых неожиданных местах, белая футболка, на груди украшенная принтом из васильков, и белые кроссовки. Кэсси была права, одежду девочка подбирала старательно – на толстой, упавшей на щеку косичке синел шелковый василек. Хотя девочка выглядела маленькой и щуплой, задравшаяся штанина обнажила упругую и накачанную голень. Возраст – от десяти до тринадцати, – скорее всего, установили верно: едва наметившаяся грудь чуть оттопыривала футболку. На носу, губах и по краю передних зубов запеклась кровь. Мягкие, невесомые кудряшки на лбу трепал ветер.

На руки девочке надели прозрачные полиэтиленовые пакеты, которые завязали на запястьях.

– Похоже, она сопротивлялась, – сказала Софи, – несколько ногтей сломано. Сомневаюсь, что под другими ногтями мы найдем материал для ДНК, ногти довольно чистые, но с одежды надо собрать волокна и другие материалы.

На миг меня охватило желание больше не тревожить ее – оттолкнуть руки криминалистов, заорать бездельникам из морга, чтобы они валили отсюда. Ее и так лишили всего. Кроме смерти, у этой девочки ничего не осталось, и пусть у нее будет хотя бы она. Хотелось завернуть ее в мягкое одеяло, пригладить спутанные волосы, расстелить перину из опавших листьев, и чтобы в них шуршали всякие мелкие зверьки. Оставить ее спать, навсегда отпустить в тайную подземную реку, а над головой у нее будут кружить семена одуванчиков, убывающая и растущая луна и снежинки. Она так старалась выжить.

– У меня такая же футболка есть, – тихо сказала у меня за спиной Кэсси, – в детском отделе “Пенни” продавались.

Кэсси как-то ее надевала, но больше – я не сомневался – не наденет. Невинность была осквернена столь необратимо, что ирония по поводу такого совпадения выглядела совершенно невозможной.

– Я вот что тебе показать хотела, – заторопилась Софи.

На месте преступления она не позволяет себе ни сентиментальности, ни черного юмора. По ее словам, это отнимает время, которое лучше использовать для расследования, но на самом деле явно считает, что это для слюнтяев. Она показала на край камня.

– Перчатки нужны?

– Я не буду ничего трогать, – заверил я и опустился на корточки.

С этой точки я заметил, что один глаз у девочки приоткрыт, словно она лишь притворяется спящей и ждет подходящего момента, чтобы вскочить и закричать: “У! А вы и поверили!” По ее руке медленно полз маленький черный жучок.

Сверху на камне, в паре дюймов от края, был вырезан желобок шириной в палец. Время и погода почти до блеска отполировали его, и все же в одном месте рука у резчика сорвалась, отчего сбоку образовалась тонкая неровная насечка. Внутри нее темнело пятно.

– Это Хелен обнаружила, – сказала Софи, и девушка-криминалист с горделивой скромностью улыбнулась мне. – Мы сделали экспресс-текст, это кровь. Человеческая или нет, я попозже сообщу. Сомневаюсь, что это как-то связано с трупом, поскольку к тому времени, как девочку притащили сюда, кровь у нее уже свернулась. Уверена, что это пятно появилось тут много лет назад. Возможно, кровь принадлежит животному, а может, кто-то из подростков здесь поранился, но вообще это интересно.

Я вспомнил нежную впадинку на запястье Джейми, загорелую кожу на затылке Питера и белую там, где ему только что остригли волосы. Я чувствовал, как старательно Кэсси не смотрит на меня.

– Я здесь связи не вижу. – Сидеть на корточках, не придерживаясь за камень, стало сложно, я встал на ноги, и у меня тут же закружилась голова.

Перед тем как уйти, я поднялся на невысокий пригорок за телом девочки и оглядел территорию, отпечатывая в памяти картину: траншеи, постройки, поля, подходы, углы и расположение. Вдоль стены оставили полоску деревьев, видимо чтобы оградить чувствительных местных жителей от жестокости археологических раскопок. На высокой ветке одного из деревьев болтался обрывок синей веревки. Потрепанный, выцветший, он наводил на мысли о мрачной готической истории – зверские самосуды, полуночные самоубийства, – однако я знал, откуда на самом деле здесь взялась эта веревка. К ней была привязана шина.

О случившемся в Нокнари я научился думать так, будто это произошло с кем-то незнакомым, и тем не менее какая-то часть меня навсегда застряла здесь. Пока я рисовал схемы в Темплморе и расслаблялся на диване в квартирке Кэсси, тот мальчик все раскачивался на шине-тарзанке, карабкался на стену, чтобы услышать смех, увидеть, как светловолосая голова Питера исчезает в лесу, как мелькают загорелые ноги.

Были времена, когда я верил – во многом с подачи полиции, журналистов и моих потрясенных родителей, – будто я счастливчик, мальчик, которого ужасная волна выбросила на берег, тогда как Питера и Джейми отлив унес прочь. Больше не верю. В каком-то смысле – а для меня события эти слишком мрачные и значимые, чтобы играть в метафоричность, – из того леса я так и не выбрался.