Очередное утро началось с приступа тошноты. Сказать, что я испугалась — ничего не сказать. В голове пронеслись сотни вариантов диалога с Игнатом, мамой и ее новым мужем. Да и что я могла сказать, кроме: «так получилось».
Ни секунды не медля, я метнулась в аптеку и купила несколько тестов. К моему великому счастью, все они оказались отрицательными.
«Так, все», — подумала я тогда. — «Он никогда ко мне больше не притронется. Не подпущу!».
Я прекрасно осознавала, что с недавнего времени Игнатушка затесался в мамины любимчики и сколько бы слез я не пролила, рассказывая как мы с ним умудрились заделать киндера, она обвинила бы во всем меня.
«А ведь так она начала вести себя не так давно», — вспомнила я. И действительно, ежедневное пиление моей личности началось с того времени, как Игнат и его отец стали неотъемлемой частью нашей жизни. Ничего дурного в отношении Петра Игнатовича я не мыслю. Нормальный мужик. С гонором, конечно, ну все же ректор как-никак. А вот сынок его, судя по всему, что между нами приключилось, да и по первому впечатлению от него….
Тот день, как известно, не задался с самого утра и то, что я начала вытворять всякую дичь после — достойное его продолжение.
Убедившись, что люлькаться с заскребышем мне придется не скоро, я набрала своего обидчика. Даже не знаю, где он был, но говорил он полушепотом, тогда как я орала, точно заполошная. Я вывалила на него всю инфу о несостоявшейся беременности и его вине. И наказала, строго-настрого наказала, ко мне больше не приближаться. И вообще послала ко всем чертям и много еще куда. После сбросила звонок. Он мне не перезвонил. А я ждала. Ждала минут тридцать. Хотелось, чтобы он почуял свою вину хоть чуть-чуть, но ему, судя по всему, было плевать.
Мама вернулась с работы чуть позже и в приподнятом настроении. Я вышла навстречу. С ее маленькой головы слетела меховая шапка и на плечи рухнули блестящие рыжие кудри.
— Ого! — удивилась я.
— Да, — улыбнулась мама. — Захотелось чего-нибудь новенького.
Я видимо как-то не так улыбнулась потому, как мама вопросительно глянула на меня. Я же в это время думала, хорошо ли я припрятала в мусорном ведре использованные и к счастью отрицательные тесты на беременность.
«Новенького она захотела. Знала бы она…»- подумала я.
— Тебе не нравится? — спросила мама.
— Что?
— Цвет волос, что-что…
— Нравится, конечно.
— По твоему лицу не скажешь.
— Да я о своем задумалась, — попыталась слиться я. — Экзамены же скоро.
Мама скинула с плеч тяжеленную шубу.
— Игната попроси, пусть поможет.
— Сама разберусь, — резанула я.
Мама махнула на меня рукой и пошла по своим делам. А я потопала на кухню, чтобы подогреть ей что-нибудь на ужин.
По дому разнесся приятный аромат горохового супа на свиной косточке. Не знаю, кому как, конечно, но я с девства любила гороховый суп и любви своей изменять не собиралась.
Матушка приманилась на запах.
— Я голодна, как волк, — проинформировала она меня и положила обе руки на живот.
Я глянула на нее, подняв одну бровь. Тарелка горячего супа стукнула донышком о кухонный стол.
— Волосы прибери, — сказала я.
— И точно, — вспомнила она и, махнув ладошкой, слиняла из кухни. Вскоре вернулась с огромной рыжей шишкой на темечке.
Мы сели за стол.
— Вкусно, — промычала она.
— А-то! Ты чего такая бодрая сегодня?
Мама подула на ложечку с супом.
— Мария Сергеевна уходить собирается.
— И?
— Ну, что и? — удивилась она.
— А! — поняла я. — На места директора метишь?
Она употребила содержимое ложечки и аккуратно положила е на стол.
— Разумеется! — ответила мама. — Разве я не заслужила?
— Заслужить-то ты заслужила, но… — задумалась я.
— Говори уже!
— Я о том, что зарплата не намного больше, а вот ответственности завались. Оно того стоит?
— А как же! — мама вскинула руки. — Карьерный рост, новые связи и прочее.
— Ага, — усомнилась я, — вообще потом дома появляться не будешь.
— А ты будто скучаешь?
— Конечно! — ответила я. — Особенно, когда готовить самой лень.
Мама усмехнулась и продолжила ужинать.
Я включила телевизор. В очередной раз по всем каналам шли новости, потому я остановилась на том, на котором показывали рекламу.
Реклама томатной пасты резко перепрыгнула на рекламу презервативов, потом нам пообещали необыкновенный объем волос после первого же применения и следом, будто пытаясь добить, сообщили о новом сезоне реалити-шоу про беременных малолеток.
— Ой, выключи, — попросила мама, как только начали показывать этих дурр, залетевших от таких же безмозглых дебилов.
Да, я считаю их именно такими, не смотря на то, что сегодня чуть не оказалась в подобной ситуации, но мне не шестнадцать и вину свою я признаю.
— Ты чего так разозлилась? — спросила я на свою беду.
Она не стала медлить с ответом.
— Да ты представляешь, сегодня Петр ездил с Игнатом в автосервис. Сидят они, значит, ждут и тут Игнатушке нашему звонит кто-то, Петр говорит то девушка была и давай она на Игната кричать, ну, девушка эта. Он успел только расслышать что-то о беременности и кучу всяких оскорблений. Потом Игнат, конечно, объяснился, что встретился на одну ночь со своей бывшей. Просто мальчик от нахлынувших воспоминаний не смог удержаться и вот так все получилось. Но, к счастью, никакой беременности нет.
Она оттараторила эту историю и с облегчением выдохнула. После внимательно глянула на меня.
— Дочь, ты чего такая испуганная сидишь, — сказала она, и косо улыбнулись. — Все, говорю, не придется тебе с племянниками нянчиться.
— Ага, — ответила я и отвела от нее взгляд. А сама подумала, что мне очень сильно повезло, поскольку Петр Игнатович не узнал меня по голосу.
Мама покачала головой.
— Бедный мальчик, — сказала она.
— Чего? — выкрикнула я. — Чуть ребенка не заделал и он еще бедный?
— Конечно! Ты же знаешь, какой он. Уверена эта бывшая его стерва еще та, затащила мальчика в койку и хотела ребеночком к себе привязать.
— Да с чего хоть ты взяла?
— Ну, сама рассуди: отец его ректор, машина у него хорошая, в общем, перспективный жених и доверчивый, к сожалению.
— Он злобная заноза в заднице, мам, — попыталась я переубедить родительницу. — Ты розовые очки то сними.
— Ты людей по себе не суди, — грозно заявила она и встала из-за стола.
— Ну, в смысле? — взбурила я.
Она ничего не хотела слушать и, поставив тарелку в раковину, покинула кухню.
Мне даже показалось, что стало темнее. Будто весь свет она забрала с собой. В голову принялись лезть всякие нехорошие мысли.
«А что бы я делала, если бы действительно забеременела?»- подумала я и заметила, как руки стали трястись. Будто окончательное осознание всего этого ужаса пришло ко мне только в тот момент, когда мама чуть ли не черным по белому расписала, что Игнатушку она любит больше меня и в случае чего Игнат ни в чем не виноват.
Пока я размышляла обо всем этом и исходила на яд, передо мной возникла мама.
— Ну что, ты закончила? — спросила она.
Я вопросительно глянула на нее.
— Через несколько дней Игнат с вещами приедет, идем в комнате порядок наводить.
— Поздно уже, — устало ответила я.
— Так все! Отставить пререкания! — произнесла она в приказном тоне. — Я уже начала. Заканчивай свои дела и помоги мне.
— Ладно.
Когда я вошла в будущую комнату Игната, мама уже вынимала из потайных шкафчиков дивана, (или как их еще назвать), пакеты и коробки с хроникой нашей семьи.
Мы по- теплому посмотрели друг на друга.
— Ладно, — протянула мама, — тащи вино.
— Прибираться завтра будем?
— Завтра-завтра, — ответила она и уронила взгляд в старый семейный альбом.
Я вернулась через несколько минут с бутылкой вина и двумя кружками, которые мы выиграли на прошлый новый год в розыгрыше компании, продающей газировку.
— Тащи сразу ведра, — усмехнулась мама, увидев у меня в руках две красные кружки с белыми медведями.
— Бокалы очень высоко стоят, — оправдалась я и пожала плечами.
Мы откупорили бутылку и разлили по нашим великолепным бокалам красную дурманящую жидкость. Мама открыла фотоальбом на случайной странице.
Там, на весь картонный лист располагалась фотография отца со мной на руках. Кудрявый мужчина с еле пробивающейся щетиной ласково улыбался со страниц старого альбома. Мою грудную клетку будто сжали. Стало так тяжело дышать. Я вспомнила четырнадцатилетние. Вспомнила, как затрещал домашний телефон, что стоял в прихожей. Мама подняла трубку и через несколько секунд обессилено рухнула, потянув за собой аппарат.
Отец работал электриком. Работа его и убила. Хоронили его в закрытом гробу. Я догадывалась почему, но старалась не представлять. Мама тогда долгие недели не могла прийти в себя. Мне приходилось кормить ее с ложечки. Бабушка, которой тоже уже нет, была тогда рядом, но ее стервозный характер делал только хуже.
Она сверлила маме мозг каждый день. Твердила, что она обязана встать и начать что-то делать, чтобы не оставить меня сиротой. Конечно, в чем-то она была права, но методы у нее были жесткие.
Как ни крути, они оказались действенными. Отстрадав свое, хотя я уверена, что этих недель ей было недостаточно, мама взяла себя в руки и, сжав кулаки из доброй и нежной мамы, которой я ее знала, превратилась в неистового достигатора.
— Я тебе рассказывала, как мы познакомились? — врезалась в мои воспоминания мама.
Я, соглашаясь, качнула головой.
— Расскажи еще раз, — попросила я.
Мама сделала глоток и распустила волосы.
— Мы с ним учились в одном классе, ну, только в выпускном. Его родители переехали как раз в последний год обучения в школе, — начала она. — Ох и ненавидели же мы друг друга. Я же отличницей была, а он… А он, как ты.
— Ой, ну конечно!
— Ты вся в отца, — укусила она меня и улыбнулась. — Спорили мы с ним на каждой перемене. А на уроке, когда я тянула руку, чтобы ответить, он обзывал меня энциклопедией…. Такая глупость, если подумать, но тогда мне от каждого такого обзывательства делалось очень обидно. Я даже классной руководительнице пожаловалась, а она, представляешь, повела нас обоих к директору. И этот умник возьми да скажи, что я ему нравлюсь, вот он и дразнится, мол, по-другому я на него внимания не обращаю. Так мы с ним вместе около кабинета директора после уроков просидели несколько часов, пока наши родители не освободились после работы, чтобы предстать перед директором. Помирились, подружились и больше не разлучались….ну, почти.
— Романтичненько, — подытожила я. Сказала это, и не понятно на кой вспомнила первую ночь с Игнатом, и стало мне от себя противно. Опять.
— Да-да, — согласилась мама. — Я в тот день еще от твоей бабушки нагоняй хороший получила. Она сказала, что если я и дальше буду такой тютей, то замуж никогда не выйду.
— Бабуля как всегда в своем репертуаре.
— Была б она жива, ты бы себя так разболтанно не вела.
— Все ошибаются, мам, — простонала я.
— Ну-ну.
Мама перелистнула несколько страниц назад и рассмеялась. Там папа стоял с букетом полевых цветов в военной форме и без своих шикарных кудрей. Она рассмеялась так звонко, что у меня заложило уши.
— Ты чего, мам?
— Я тебе рассказывала же, как в воинскую часть к нему ездила?
— Может быть, — начала я припоминать, но на ум ничего так и не пришло. — Напомни.
— Он когда в поезд садился, поклялся, что будет писать мне не реже раза в две недели. Ну, вот так он решил. А я то, я только за! Забрали его весной, а зимой он раз и писать перестал. Я подумала, нашел себе кого-то или что? Два месяца письма не приходили. Это сейчас интернет есть, и позвонить можно, а тогда попробуй дозвонись еще, — сказала она и тяжело выдохнула.
— И что ты сделала? — спросила я.
— Я? Поехала в воинскую часть.
— Да ладно?
— Ну, а что? Располагалась она в соседней области. Я документы и деньги взяла, на поезд прыгнула. В четыре утра скорый проходил. К вечеру я была уже на месте. Там попутку поймала, старичка какого-то уговорила отвезти меня в часть. Ой, и дура же я была, совсем без башки. А если бы что случилось?
— Да ты не разглагольствуй, а рассказывай дальше, — поторопила я ее.
— А что дальше, он привез меня к части, назвал женой Декабриста и уехал. Там ворота металлические. Я стаю, стучусь в них. Выходят два парнишки вооруженных, мол, что надо? Я им то и то, мол, не отвечает на письма, что случилось? Они попросили меня ждать на месте, а вскоре ко мне вышла женщина. Из-под бушлата торчал белый халат. У меня от страха сердце в пятки ушло.
— А что случилось? — стало мне до ужаса интересно.
— Чирей на заднице у твоего папки случился, и сопли у половины части, — сказала она и рассмеялась. — Операцию ему делали, а потом так и оставили заживать, и шут его знает почему еще.
— Шрам остался?
— Остался. Он его боевым ранением называл.
На этих словах наши кружки опустели.
— Долить? — предложила я.
— Так давай добьем уже, не выбрасывать же.
— А как ты обратно добралась?
— А! — вспомнила мама и подавилась. — Дед этот обратно вернулся, — добавила она откашливаясь. Сказал, что я сестру его напомнила, она за мужем также побежала, только на фронт и не вернулась.
— А муж ее?
— И муж ее тоже. Дед этот сказал, что погибли вроде как в одной местности, а встретились или нет, никто не знает.
— Ужас!
— Так и есть, — подтвердила мама и убрала альбом в сторону.
Следом на пол повалились мои школьные фотографии. Я не могла сдержать смех, глядя на эти странные порывы фотографа освоить фотошоп. А еще и моська у меня была такая упитанная.
— Вот, тогда хоть в теле была, а сейчас доска доской, — пожурила меня мама.
— Я просто много нервничаю.
— От чего нервничаешь, ничего же не делаешь?!
— Тебе лишь бы укусить меня за что-то, — усмехнулась я. — Если, как ты говоришь, я ничего не делаю, это же не значит, что я ничего не чувствую.
— Гля, какая чувствительная нашлась, — сказала мама и как бы от удивления хлопнула в ладоши. Мне оставалось только улыбнуться, чтобы не влезть вдруг в спор, который мог перерасти в ссору.
Мы и не заметили, как в комнату вошел Петр Игнатович.
— Я смотрю вам тут и без меня весело, девочки, — сказал он.
Мама бросилась его обнимать.
«Ага, обхохочешься», — подумала я.
— Когда Игнат к нам переедет? — спросила мама.
Петр Игнатович задумался.
— Послезавтра, — вспомнил он и щелкнул пальцами, как раз за день до начала семестра. — Рада, что скоро на учебу? — обратился он ко мне.
— Вся в предвкушении, — ответила я и косо улыбнулась.
Мама хлопнула своего мужи по плечу.
— Да ну ее, — сказала она. — Пойдем, я тебя покормлю.
Петр Игнатович потер ладони и последовал за женой. А я осталась в гордом одиночестве наводить порядок в комнате своего злейшего врага, с которым мне предстояло жить через стенку.
К счастью, а скорее нет, но пару десятков минут спустя, мама вернулась в комнату и принялась за дело. В помойку полетели мои старые школьные альбому с рисунками и тетради. Следом и дневники. Она сказала, что там слишком много двоек и гордиться там нечем, чтобы оставлять на долгую память.
— Я так понимаю, вместо моих дневников тебе на память дневники Игната останутся? — разозлилась я и уже не смогла себя сдержать. — Вообще-то я твоя дочь, а он не больше, чем чужой высерок.
Да, было грубо, но у меня были основания так говорить. Очень и очень обидно наблюдать, как родная мать выбрасывает твое детство в мусорное ведро, чтобы какому-то пришельцу было комфортнее. Стало еще хуже, когда на своей щеке я почувствовала жгучий шлепок.
— Он рано остался без мамы. Мальчик практически рос в одиночестве, — начала объяснять мне мать. — Отец пропадал на работе. Разве так плохо, что я хочу дать ему материнскую любовь, которой он был лишен.
— Ты перегибаешь, — ответила на это я. — Я может тоже отцовской любви была лишена, так что-то Петр Игнатович не вьется вокруг меня, словно заведенный.
— Ты на что намекаешь?
— На то, что даже если твой любименький Игнатушка меня изнасилует, ты все равно меня обвинишь, — выпалила я и тут же об этом пожалела.
— Что у вас тут происходить? — спросил пришедший на шум Петр Игнатович.
— Ты что вообще несешь такое? Не стыдно тебе выдумывать такое? — разозлилась мать пуще прежнего.
— Вот видишь, я просто предположила, а ты уже поскакала защищать и кого? Человека, которого знаешь всего-навсего год.
— Знаешь что, иди в свою комнату, ты наказана, — сказала мать.
— Так остыньте! — попросил Петр Игнатович.
— Да пошли вы все, — прошипела я и ушла.
Уткнувшись лицом в подушку, я пыталась сдержать слезы, полагая, что эти люди моих слез не достойны. Было невыносимо обидно от того, что родная мать с улыбкой создает другую семью, оставляя свою родную кровь на обочине. Будто она хотела забыть все, что было связано с моим отцом. Будто я стала для нее тяжелым якорем, которой и не скинуть и не поднять. Мне даже подумалось, что она бы с удовольствием сдала бы меня в детский дом, будь я младше.
«Конечно, я учусь хуже него, я не покладистая и ленюсь порой, влипаю в неприятности, но, по крайней мере, я стараюсь быть честной», — думала я. — «А этот что? Что она там сказала? Без мамы рос? И что он поэтому решил мою забрать?»
Я преисполнилась желанием разбить ему об голову что-нибудь тяжелое и бить и бить до тех пор, пока мне не станет легче. Мне не хотелось видеть этих людей. Казалось, будто и моя мать и его отец все знали и просто смеялись за моей спиной. Смеялись и писали сценарии для очередных выходок Игната.
Психанув, я вытащила из шкафа сумки и начала собирать вещи. Минут через двадцать я снова завалилась на кровать и заревела. Идти мне было некуда. И самое страшное, что мне некому было об этом рассказать.
В дверь моей комнаты постучали.
— Можно войти, — послышался голос Петра Игнатовича.
— Да, — ответила я и вытерла слезы.
Он вошел и неловко подошел к кровати.
— Что он сделал? — спросил Петр Игнатович.
— Кто?
— Игнат.
Я испугалась.
«Неужели он сопоставил в своей голове все, что видел и слышал и, наконец, догадался», — подумала я, но ответила, что Игнат ничего не сделал.
— Точно? — поспешил убедиться он.
— Да что он мог сделать? — наигранно рассмеялась я.
— Ребенка, например, — сказал он и задумался.
— Вы чего это такое говорите? — испугалась я, и голос мой сорвался.
— А? Да сегодня узнал, что его бывшая девушка чуть не забеременела. Знаешь, я с ним с детства вел просветительские беседы, но он все равно продолжает совершать ошибки.
— А я здесь причем? — попыталась я увести от себя подозрения.
— Да нет, Анечка, — поспешил он меня успокоить. — Это я к тому, что человек он взрослый и выкинуть может всякое. Потому и спрашиваю, не обидел ли он тебя чем-то?
— Да нет, Петр Игнатович, все хорошо. Он же хороший.
— Хороший, говоришь? — удивился мужчина. — Значит, точно чем-то обидел, не просто же так ты на него злишься.
— Не заморачивайтесь, Петр Игнатович.
— Ладно-ладно, Анечка. Только если что, сразу мне говори. Хорошо?
Я одобрительно качнула головой.
— Обещаешь?
— Я подумаю над этим, — ответила я.
Отчим рассмеялся.
— И на маму не обижайся, пожалуйста, я с ней поговорил, рассказал, что в детстве сынок был той еще занозой, временами, конечно, и вполне мог тебя чем-то задеть. Она, как мне показалось, успокоилась. Только вот ты же ее знаешь, извиняться первой она не пойдет — Львица!
— Ведьма, — усмехнулась я.
— Ну что ты так?
— А я ее дочь, так что я и себя укусила тоже.
Петр Игнатович скромно улыбнулся.
— Значит, мир?
— Я постараюсь сдерживать себя, — пообещала я. Честное слово, от такого обходительного отношения я обомлела и была готова даже припасть к материнским ножкам и взмолить о прощении. Но как только отчим покинул мою комнату, это желание ушло вместе с ним.
Следующим днем я с самого рассвета занялась уборкой и к маминому возвращению комната Игната уже блестела чистотой. Не то, чтобы я хотела ему угодить, просто это был единственный способ притупить дурные мысли и желание сжечь собственный дом или хотя бы каждую вещь, к которой он прикасался.
После всего, что я ему сказала, он мне даже не позвонил. Да, конечно, я сама потребовала, чтобы он держался от меня подальше, но извинения я готова была принять.
Мама оглядела мою работу, после качнула головой и ничего не сказав, отправилась на кухню. Я лишь тяжело вздохнула. Такая игра в молчанку могла длиться несколько дней, пока вдруг не случиться что-то такое, чем ей срочно нужно будет поделиться. Так всегда было. Но раньше, такое ее поведение задевало меня меньше.
Через час-полтора, когда я уже закончила с Игнатовой норой и перебралась в свою. Мама вошла в комнату и позвала меня на ужин. Я с превеликим удовольствием захлопнула ноутбук, в котором остался открытым документ с планом курсовой работы, которую я должна была защитить еще в прошлом семестре и потопала туда, куда было велено.
На столе меня ждал вкуснейший борщ с чесночными пампушками. Я была так рада, что в благодарность повисла у мамы на шее. Я с детства обожала пампушки, если припомнить, то она не готовила их больше года, а у меня у самой руки как-то не доходили. Да и вообще, у мамы всегда вкуснее!
Как только я приземлила свой попец, раздался звонок. Мама радостно подскочила с места.
— Как раз вовремя, — сказала она.
— С возвращением, Петр Игнатович, — выкрикнула я из-за стола, и принялась дуть на наполненную до краев ложечку. В следующую секунду ложечка вывалилась у меня из руки. Красные брызги разлетелись в разные стороны.
— А со мной поздороваться, — сказал Игнат.
— Ну, ты чего, как поросенок? — прошипела мама. — Я а борщик приготовила, — улыбнулась она Игнату.
Тот радостно потер ладоши.
— Тогда я побежал мыть руки, — сказал он.
— Давай скорей, пока не остыл.
На кухню пошел Петр Игнатович.
— Простите, я не голодна, — сказала я и поднялась из-за стола.
— Ты это чего? — удивилась мама. — Я для кого готовила-то?
— Едаков хватает. У меня аппетита нет.
— А со стола кто убирать будет?
— Сынок уберет, — ответила я, и пошла в комнату.
В коридоре столкнулась с Игнатом, тот прошел мимо, будто мы были незнакомы.