В мареве Атолла

Юрий Моисеев ПРОШЛИ ГЛАЗА «МАЙИ»

— Как давно я вас не видел, Ивонна! — Высокий широкоплечий человек наклонился над пультом элегантного оператора командующего метеофлотом.

— Да, вы, товарищ адмирал, кажется, и не пытались это сделать, — голос ее был заносчив, даже чуть капризен, а карие глаза обрадованно улыбались.

— Ах, Ивонна! Все мое время отнимали эти разбойницы — мисс Ураган, мадемуазель Ураган, синьорина Ураган…

— О чем вы сожалеете? Романтические дамы и… все у ваших ног.

— Мда… я и не подозревал, что мои профессиональные обязанности могут так соблазнительно восприниматься… А как себя чувствует «Закон бурь»? — И тревожная нотка проскользнула в его тоне.

— «Закон бурь» гневен, — лукаво сказала она, — поэтому соберитесь с духом. Проходите, О'Кеан вас ждет.

Адмирал переступил порог, и она услышала его слегка приглушенный голос:

— Плавать по морю необходимо!

И неторопливый ответ командующего:

— Жить не так уж необходимо!

Дверь закрылась, и она не уловила как О'Кеан с какой-то непонятной интонацией повторил эту странную фразу, которая не переставала волновать ее. Древняя формула океанского братства, дерзновенной воли, встающей один на один с ураганом. И через долгие века она снова вошла в лексикон моряков, став формулой привета.

— В самом деле, Иван, оказывается, жить не так уж необходимо.

— И это говоришь ты — Патрик — «Закон бурь» планеты, и какой прекрасной планеты — Земли! Послушай, да ведь всю жизнь было в тебе твое окаянное упрямство. Неужели оно может тебе изменить?

— Эх, Иван, мои пять хворостей великолепно уживаются во мне, пока я не возьмусь лечить одну из них. Тогда остальные немедленно взбунтуются за пренебрежение. — Командующий встал, расправляя плечи, и подошел к окну. Взглянув на голых мальчишек, играющих в прибое, он с невольным вздохом повернулся к адмиралу.

— Право же, порой я чувствую себя так, словно проглотил пяток мин замедленного действия. И каждая тикает и тикает, приближая мой ураганный час. И кружит надо мной одноглазая птица Балигу, протягивая к сердцу когти-молнии.

— Столько ураганов прошло над нами, Патрик, что нас по-настоящему уже ничем не испугаешь. Не засиделся ли ты в своих роскошных апартаментах? Не вернуться ли тебе в моря? — И адмирал Родионов, не скрывая скептической гримасы, оглядел просторный кабинет, а командующий, прищурившись, с грустной усмешкой смотрел на него.

Всю дальнюю стену занимала огромная карта путей ураганов за три века в развертке Лумиса. Издали переплетение траекторий бурь вокруг Северного полюса поразительно напоминало символ параграфа, что дало повод назвать карту «законом бурь» и перенести это определение, конечно со всей почтительностью, на командующего. На карте перемигивались зеленоватые огоньки, отмечая суточное положение судов патрульных эскадр в Тихом, Атлантическом и Индийском океанах.

— Инспекцию начнешь с Тихоокеанской эскадры. Из донесений спутников видно, что один из циклонов явно трансформируется в ураган, а Делонг пока молчит.

— Наверно, пришлось разбросать внимание на несколько целей.

— Может быть, может быть, — досадливо поморщился О'Кеан. — Я полагаю, пришло время подумать о перспективах нашей службы. До сих пор мы, высунув язык от усердия, пытаемся насыпать перцу на хвост каждому новорожденному циклону и так или иначе свое дело выполняем. Но мы ведем борьбу со следствиями, и постепенно из поля зрения выпадают причины. Такой путь в принципе бесплоден. А нам сейчас под силу более радикальные решения.

— Ты хочешь, чтобы патрульные эскадры превратились в филиалы Академии наук Мира? — проворчал Родионов, поглубже усаживаясь в кресло.

— Что ж, Иван, в нашем флоте немало ученых, способных на гораздо большее, чем мы получаем от них. Мы все еще не научились как следует использовать потенциал людей. А время ставит новые задачи.

— Аккумулировать солнечную энергию? — бросил адмирал, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Да! — с выразительной силой ответил О'Кеан, и рыжие его волосы золотом блеснули на солнце. — Но проблему надо ставить пошире: аккумулировать еще в космосе солнечную энергию. Ее избыток в тропиках в конечном счете и рождает ураганы. И, знаешь ли, напрашивается точная ассоциация. Неиспользованная энергия солнца трансформируется в циклоны. Невостребованная, прости за прозаизм, энергия людей, их воля, способности, таланты, плодотворное вдохновение также вырождаются, перерождаются в неслышимые и поначалу неощутимые шторма. Во всяком случае это поток непрерывно утрачиваемой энергии.

— Я все понимаю, Патрик! — сказал Родионов. — Идеи носятся в воздухе, и я не раз хотел поговорить с тобой по аналогичному поводу, почувствовав признаки тревожных настроений у экипажей штормового патруля. Когда опасное дело становится обыденным, то надо что-то менять, пока оно окончательно не превратилось в безнадежную рутину. Накапливается скука, равнодушие, растет духовная энтропия.

— Значит проблема поставлена своевременно. И в этом плане тебе надо подготовить экипажи всех эскадр. Наступает новая эпоха в жизни метеофлота, — продолжал О'Кеан, расхаживая по кабинету. — Теперь мы будем работать в прямом контакте с Космическим Центром. Недавно завершено строительство энергетического пояса по всей тропической зоне планеты, и станции готовы принять солнечную энергию. Специальные корабли-энергоприемники готовы к выходу в океан.

— Наконец-то! — вырвалось у Родионова.

— Да, наконец-то! — приостановился на мгновение командующий, — но слишком все затянулось. За долгие века люди уничтожили миллиарды тонн угля, нефти, свели миллионы гектаров леса, загрязнили атмосферу. И могли бы вплотную подойти к непоправимому нарушению экологического равновесия в природе, если бы не серия международных договоров об охране природы. А между тем уже сотни лет работают миллионы самых простых устройств на солнечной энергии для опреснения, нагрева и перекачки воды и отопления жилищ. И пусть их кпд невелик, что-то около пятнадцати процентов, в космосе их эффективность будет намного выше. А какие блестящие результаты мы получили на плотах-энергоприемниках, дрейфующих в Гольфстриме! Сколько даровой энергии за счет температурного перепада верхних и придонных слоев воды! По меньшей мере в сотни раз больше, чем энергетический потенциал самой развитой страны. А выйдя в космос, в принципе, мы всего за несколько дней сможем получить от солнца количество энергии, равное всем энергетическим запасам Земли.

В нашу эпоху мы действуем в масштабах земного шара и должны мыслить глобально. Наверно, самое большое несчастье людей в том, что они долгие века были в плену всяческих нелепостей. И неважно, чем они занимались. Толкованием якобы священных книг, яростной защитой очередной вздорной религии, подсчетом ангелов на острие иглы. Или же выращиванием петрушки, картофеля, ананасов. Трагедия была в том, что их души были скованы, разобщены страхом, невежеством, инерцией. И какая же великая сила духа была нужна, чтобы увидеть звезды, уходить в океаны навстречу неизведанному, не устрашиться тайн природы! Какое мужество было у тех, кто сумел разорвать томительные, затягивающие путы привычного, обыденного! И это были не столько поиски неведомых земель, сколько мучительные поиски самих себя, попытки раскрыть неисчерпаемые глубины своей собственной Вселенной.

Тогда таких людей называли авантюристами. Однако сейчас было бы авантюрой думать и поступать иначе. Я вот к чему веду, Иван. Если, как я предполагаю, ты столкнешься с на стоящим ураганом, будь с ним поделикатнее. Одно дело перекрывать гравитационными полями только что зародившиеся вихри. А если ты возьмешься за укрощение урагана…

— Послушай, Патрик, — с досадой прервал его Родионов, — ну, почему ты уверен, что я поведу себя как новобранец, дорвавшийся до мороженого?

— Я ведь все-таки немножко знаю тебя, Иван, и боюсь, что тебе захочется поиграть стихиями, отомстить за прошлые поражения. И ненароком вызовешь серию цунами или, на худой конец, скажем, локальное подводное извержение. Согласись, это будет посерьезнее урагана.

— Согласен, Патрик, согласен, — недовольно проворчал Родионов. — Буду вести себя примерно как благонравная девица на выданье.

— Ох, что-то трудно в это поверить, старый пират, но так и быть! — засмеялся О'Кеан. — Что же еще? — задумчиво сказал он, поглаживая подбородок. — Кажется, все. Ну, а свое завещание я изложу тебе, когда ты вернешься.

— Не собираюсь его выслушивать, черт побери! Но с воодушевлением вспомнил бы нашу старую застольную. Как это там, Патрик, а?

— Знаю, знаю, что ты вспоминаешь… «Миледи смерть, мы просим вас За дверью подождать! Нам будет Бетси петь сейчас И Дженни танцевать!..»

Голос командующего, густой, тяжкий, заполнил кабинет, и такая воля к жизни прозвучала в нем, что Родионов порывисто шагнул к нему и положил руку на плечо.

— Вот именно, Патрик! И пусть она подождет за дверью, пока мы сами не позовем ее!

— Ладно, дружище! Устраивай свои дела, и перед отлетом приказываю прибыть ко мне.

— Есть, товарищ командующий! — Родионов направился к двери, и прощальная улыбка О'Кеана неожиданной болью отозвалась в его сердце. Тем же мгновенным потрясением, когда волна перехлестывает парапет набережной и веер брызг взлетает перед тобой, закрывая небо.

Океан стремительно отступал, обнажая дно, где бились застигнутые врасплох рыбы, судорожно хватая воздух, сводя и разводя жаберные щели, и ошеломленные крабы неуклюже карабкались в поисках убежища с камня на камень, скользя и путаясь в водорослях. Величавая река, только что неторопливо катившая свои воды, рванулась вперед, с ревом обрушиваясь в раскрывающуюся бездну, над которой всплыл хрупкий мостик радуги.

А на горизонте, застилая робкие утренние звезды, поднималась с неправдоподобной, пугающей медлительностью гигантская волна, и ветер срывал с высоты ее гребня хмельные клочья пены. Время словно остановилось, отсчитывая последние удары сердца, пока волна поднималась и поднималась, казалось, не только над островом, где все живое было парализовано ужасом перед неминуемой гибелью, но возносясь призраком неумолимого, слепого возмездия над всем миром. И когда, наконец, изогнувшись, она ринулась на берег, заглушая панические крики людей и рев обезумевших животных, к нему пришло чувство облегчения. Хотя он понимал, что, достигнув берега, волна пойдет по руслу реки со скоростью снаряда в стволе орудия и надеяться на спасение бессмысленно.

Дрогнула и застонала земля от чудовищного удара… и адмирал Родионов проснулся в своей просторной каюте на борту подводного крейсера «Дарума», флагмана эскадры штормового патруля. Проснулся от легкого стука в дверь.

— Радиограмма, товарищ адмирал! — послышался настойчивый голос.

— Одну минуту! — Наскоро одевшись, он подошел к двери и взял у вахтенного радиограмму. Поеживаясь от утреннего озноба, адмирал бегло проглядел ее и бросил на стол, где на раскрытой книге лежала большая раковина. Родионов осторожно отодвинул ее и, опираясь ладонями на стол, пробежал глазами страницу.

«Вначале все было лишь недвижность, спокойствие и безмолвие. Не было ничего, кроме того, что в небе, и не было ничего, кроме неба. Ничто не имело формы. Сущим было только спокойствие над водами и безмолвие моря.

Одни лишь боги были в сияющем свете, и один лишь свет показывал то, что не было создано, и боги спрашивали себя, как может существовать жизнь всех тех, кто вынужден жить в тени вечной ночи, которая есть сердце небес и чье имя есть Хуракан».

— Сердце небес Ураган! — медленно повторил Родионов.

Он полюбовался розовой тающей глубиной раковины и, задумчиво улыбаясь, приложил к уху, ощутив ровную прохладу ее завитка. Далекий, то уплывающий, то накатывающийся гул давным-давно прокатившихся волн невольно заставил его прикрыть на мгновение глаза. Когда в дверь снова постучали, он поспешно отложил раковину и крикнул:

— Войдите!

— Простите за раннее вторжение, товарищ адмирал…

— Ну, что за официальный тон, капитан Делонг, да еще с самого утра, — радушно сказал Родионов. — Проходи, Франсуа. Вчера мы так и не успели с тобой поговорить. Мы с тобой не виделись, однако, целую вечность.

— Последний раз на Таити, Иван Арсентьевич, когда проходил ураган «Дрейк».

— Да, да, старый пират, простите, сэр Фрэнсис Дрейк, дорого нам обошелся, — помрачнел Родионов. — Так нелепо погиб тогда мой закадычный друг, Лоуренс, командир крейсера «Луизиана».

— Что делать, до сих пор каждый ураган стоит немало. Но во всяком случае теперь тысячи людей не погибают в один миг.

— Всемирная служба погоды делает свое дело неплохо… Я сейчас перечитал отрывок из священной индейской книги «Пополь Вух». Образы удивительной силы! «Ураган — это сердце небес!» Насколько проник в мышление предков этого народа фатализм! Ураган воспринимался как необходимая составляющая жизни, как само ее существо, ее главный, неизменно торжествующий закон.

— В планетарном плане это только справедливо. Кстати говоря, многие первобытные народы неплохо знали повадки стихий. Например, индейцы-карибы во время урагана вплотную приникали к земле не только для того, чтобы их не унесло, но и чтобы найти в почве воздух и спастись от удушения.

— Да, в этом приеме опыт и знания многих веков. А наука до обидного мало знала о стратегии ураганов, о тайнах их рождения и смерти, о философии ураганов, как выражались ученые-моряки. — Родионов осторожными ласкающими пальцами провел по раковине. — Как жаль, что мы слышим в ней только биение нашего пульса. И никакой информации о жизни океана.

— Ты совсем не переменился, Иван Арсентьевич!

— Я слишком много отдал точным наукам, Франсуа, и поэтому из естественного чувства протеста обращаюсь к мирам образов. В принципе, мне кажется, что образ несет в себе информацию, не сопоставимую по концентрации с научным фактом. Тем более что научная гипотеза зачастую не выходит за пределы образа. Недаром, когда хотели зашифровать опасное знание, то прибегали к образному языку. И может быть, это вообще самый верный путь к тайнам природы.

— Черт возьми, Иван Арсентьевич, не ожидал найти в тебе такого, — поискал Делонг слово, — закоренелого скептика. Так, пожалуй, можно добраться и до черной магии, колдовства и заклинаний стихий.

— Что ж, колдуны первобытных племен умели вызывать по заказу или дождь, или гром. И были даже такие священные танцы: танец Грома и танец Дождя. — Родионов непроницаемо смотрел на Делонга, а тот, хотя и давно был знаком с адмиралом, как всегда в разговоре с ним, не знал, то ли смеяться, то ли протестовать.

— Плохо только, что колдуны не умели прекращать дождь, иначе можно было бы попытаться использовать их опыт, сказал он, наконец, решив поддержать шутливый тон.

— К сожалению, мы будем вынуждены развлекаться совсем другими пируэтами и заклинаниями. Ну, хорошо! — открыто улыбнулся Родионов. — Перед твоим приходом я получил радиограмму. Нам предлагают идти на перехват циклона «Майя».

— Я уже приказал изменить курс.

— Мда… Я вижу, мой мирный инспекционный вояж снова трансформируется в разведку боем.

— На моей памяти, Иван Арсентьевич, ты всегда предпочитал штормовую погоду.

— Да, получалось как-то так, что всю жизнь я сам навлекал на себя бури. Чуть ли не на уровне некоей загадочной предрасположенности к несчастьям.

— Ну, за проделки «Майи» ты явно не отвечаешь.

— В том лишь случае, если мы справимся с ней своевременно. Только однажды в своей жизни, — медленно сказал Родионов, — я видел на юге Индии штормовую волну в десяток метров и потом много раз во сне. Убийственная была картина, хотя под защитой генераторов гравитационного поля нам ничего не угрожало.

— Однажды такая волна, если не ошибаюсь в 1737 году, пришла с Бенгальского залива в дельту Ганга и погубила ни много, ни мало триста тысяч человек.

— Гекатомба во имя сердца небес Урагана! Немудрено было нашим предкам видеть в ураганах волю беспощадных богов. Когда из Сахары, где зарождались многие атлантические циклоны, поднималась красная пыль с пресноводными диатомеями и морскими фораминиферами, вызывая к ужасу верующих «кровавые» дожди в Европе, то, например, в Лионе тамошний проворный епископ немедленно предписал своей пастве усиленные моления и пост.

— Но самое интересное, Иван Арсентьевич, это работа ученых того времени. Сколько нужно было терпения и знания, чтобы сопоставить факты, не имея в распоряжении и подобия нашей техники. Собрать красную пыль с парусов судов, стоявших в гавани Мальты, на зданиях и судах Генуи, на улицах Лиона, на поверхности снега в Тироле и на этом основании прийти к правильному выводу: ураганы зарождаются в Сахаре.

— Не мешало бы и нам, наконец, сделать правильные выводы, — бросил Родионов, вставая. — Хорошо, Франсуа, через две склянки я буду на мостике.

Легко покачиваясь на утренней зыби, «Дарума» шел малым ходом курсом на зюйд. Родионов и Делонг встречали на мостике зарю, пламеневшую, как никогда не обманывающее предупреждение, как неумолимое предзнаменование, и пульсирующие отблески надвигающейся катастрофы ложились на их загорелые лица. Спиральные гряды облаков в сотни километров длиной, подсвеченные зловещим медно-красным заревом, тянулись над ними в немыслимой высоте.

— Какая избыточная щедрость красок и как эти пурпурные завесы к лицу нашей героине! Не правда ли, Иван Арсентьевич?

— Великолепный наряд для Немезиды, Франсуа! — согласился тот, не отрывая взгляда от встающих на горизонте облачных колоннад, за которыми таилось пока еще неведомое разъяренное божество. — Пожалуй, пора запросить сводку Ураганного Центра по всей акватории.

— Есть! — Капитан крейсера произнес несколько слов в микрофон. Обернувшись, он перехватил радиограмму у матроса, поднявшегося из люка, и протянул ее адмиралу.

— Сообщение спутника.

Взяв красный листок, Родионов прочел про себя, потом вслух:

— «Полюс на 04 час. 00 мин. гринвичского времени 15 августа обнаружил вихрь циклона «Майя» на один восемь норд, один четыре шесть ост с развитой циркуляцией радиусом около шести градусов в квадрантах норд-ост, зюйд-ост и зюйд-вест».

— Шесть градусов! Прозевали, все-таки! — покачал он головой, наклоняясь над картой с неподвижными зеленоватыми огоньками — подводными лодками дивизиона и сближавшимся с ними огоньком крейсера. Привычным жестом провел рукой по лицу.

— Передай радиограмму: «Дженни» идти в квадрант… Сообщи координаты и прогноз его пути.

— Есть! — козырнул капитан и спустился в рубку боевого поста. Вахтенному офицеру, вопросительно взглянувшему на него, он досадливо бросил: — Штормовой Иван сам будет командовать операцией. Вот не повезло, Алексей!

— Что делать, адмирал теперь не часто выбирается в океан, — примирительно улыбнулся тот.

— Немедленно радируй Ларсену. — Делонг заполнил бланк, положил его на стол вахтенного и поднялся на мостик.

Не глядя на него, Родионов негромко сказал:

— Не огорчайся, Франсуа. В этом году тебе предстоит укротить не менее десятка взбалмошных и, конечно же, очаровательных дебютанток. Может быть, правда, не таких свирепых. Или ты уже вошел в роль демиурга?

— Да нет, Иван Арсентьевич! — пожал плечами капитан, поднимая бинокль и без особой нужды всматриваясь в горизонт.

— Прибавь ходу до полного. Подберемся к циклону вплотную, чтобы собрать побольше информации, и только тогда пойдем на погружение. Всплывать в центре «глаза». — Адмирал взглянул еще раз на грозные облака и направился к люку.

Когда он спускался по трапу, его с силой прижало к поручням. Делонг переключил крейсер на гравитационную тягу, и в краткий миг он набрал полную скорость. Прекратилась и легкая качка: корабль уже не плыл, а, скорее, летел, летел стремительно, как стрела из лука. Родионов шел по просторному светлому коридору, с удовлетворением осматриваясь по сторонам. Овладение термоядерной и гравитационной энергией, совершавшееся на его глазах, в считанные годы изменило лицо века и особенно сказалось на конструкторской мысли. Прежде всего отпала необходимость в жестких ограничениях. Подводный дворец «Дарумы» не мог и присниться конструкторам подводных лодок прошлых эпох, которые тряслись над каждым кубическим сантиметром пространства.

Офицеры встали, когда он переступил порог командного пункта и прошел к пульту. Всю стену над овалом экрана занимало изображение Дарумы — божества древнеяпонской мифологии, победителя стихий, которое словно нависало над людьми: огромный безволосый купол черепа, сокрушительной пристальности взгляд с плавающими точками зрачков, бесформенный, плотно сомкнутый рот и что-то вроде многочленистых ног в левом углу картины. И грозные сполохи пламени над вздыбленными волнами.

Родионов взглянул на Даруму, словно подобравшегося перед прыжком, и слегка сдвинул брови. Он недолюбливал избыточную экспрессию в выражении чувств, утверждая при случае, что романтическая, чисто внешняя приподнятость зачастую подменяет, имитирует непосредственное действие.

Внимательно проглядев показания приборов на пульте кибермозга, он сказал:

— Командиры постов, доложите готовность.

Наклонив голову, он выслушал короткие ответы, по давней привычке стараясь уловить не только смысл, но и тон рапортов.

— Гравитационные генераторы в норме!

— Термоядерные двигатели в норме!

— Служба контроля полей в норме!

— Метеоразведчики левого и правого борта ушли к цели!

— Скорость ветра по курсу? Прогноз трассы циклона?

— Картина почти классическая, товарищ адмирал, — ответил старший офицер. — Идет процесс углубления циклона. Скорость ветра у цели триста километров в час. Траектория — почти правильная парабола. Направление по ведущему потоку к полюсу.

Бесконечные, однообразные ряды волн, постепенно уменьшаясь, проносились на экране: метеоразведчик все круче набирал высоту, посылая закодированные донесения кибермозгу крейсера и изображение на экран. Сплошной туман застлал экран, в глубине которого струились, сплетаясь и расходясь, бесформенные облачные образования. Родионов повернулся во вращающемся кресле к командирам постов.

— У нас еще есть время, и я хотел бы сказать вам, что в ближайшее время все должно радикально измениться, и, вероятно, — добавил он, помолчав, — романтические цели штормового патруля в нынешнем его виде могут потерять всякое значение. Вы знаете, что когда-то десятки циклонов ежегодно направлялись от экваториального пояса бурь к берегам Японии, Китая, Маршалловых островов, Филиппин и Кореи. Несколько меньше — в Карибское море, обрушиваясь на Флориду, Техас, Луизиану, Каролину и Мексику. Они опустошали Индию и Бангладеш, острова Мадагаскар, Реюньон и Маврикий. Тогда только половина циклонов в нашем полушарии становилась ураганами. Теперь, конечно, они не добираются до наших городов и поселений, но держат в напряжении тысячи людей, поглощая огромные средства. Этот циклон успел сформироваться по недоразумению, от которого никто не застрахован: спутники понадеялись на патруль, а мы в свою очередь на спутники. Но дело-то в том, что наши методы борьбы никогда не решали проблемы. Мы только уничтожаем циклоны в зародыше, а нужно аккумулировать энергию тропиков. И Космический и Ураганный центры планеты вплотную взялись за это.

— А самое радикальное решение никогда не обсуждалось, товарищ адмирал? — смело прервал его молодой офицер, командир поста метеоразведки. — Увеличить наклон земной оси к плоскости эклиптики до 45 градусов. В этом случае при общей ширине тропической зоны до 90 градусов циклонов не будет и в помине.

— Самые радикальные решения — не самые лучшие, хмуро улыбнулся адмирал. — Боюсь, что мы будем похожи на ученика чародея из старинной притчи, который вызубрил заклинание, призывающее волшебные силы, но с перепугу запамятовал способ водворить их на место.

Офицеры засмеялись, а вместе с ними, ничуть не смутившись, и поклонник радикальных методов.

— Пожалуй, это было бы похоже на лечение головной боли по принципу: болит? — Отрубить ее и дело с концом! — продолжал Родионов. — Грешно пренебрегать этой дьявольской мощью. Мало-мальски приличный циклон ежесекундно развивает энергию, равную энергии трех первых атомных бомб. А потенциал среднего урагана — это полмиллиарда таких бомб. Когда мир был молод, эскадры титанических циклонов лепили облик нашей планеты, перенося зародыши и семена жизни, разрушая цветущие страны и оплодотворяя бесплодные пустыни. Ветры, дожди и штормовые приливы формировали материки. Эволюционные явления только перерабатывали, моделировали то, что создавалось ураганами. Тысячи километров они проходили по великой тихоокеанской или атлантической параболе полосой в сотни километров шириной, упираясь головой в стратосферу и непрерывно накапливая свою мощь. Чем не владыки пространств! Чего стоил, например, «Ураган Саванны-ля-Мар»! В 1780 году одна волна буквально смыла этот несчастный город, унеся в океан всех людей, животных и постройки. А неделю спустя в том же году он за считанные дни потопил английский флот у острова СентЛюсия, французский флот у острова Мартиника, множество судов у Бермудских островов, стер попутно с лица земли несколько городов, похоронив под развалинами тысячи людей. Недаром его назвали «Великим Ураганом». А еще через несколько недель ураган «Солано» потопил испанский флот. Поистине, божественная беспристрастность! Это геофизическое чудовище во все времена пожирало тысячи человеческих жизней, словно перст неумолимой, карающей судьбы, как трагический неотступный рок древних. Вероятно, я несколько увлекся, но все мы когда-то писали стихи, а это, знаете ли, не проходит даром. Не так ли, лейтенант Эванс? — обратился он неожиданно к командиру поста метеоразведки.

— Да, да, товарищ адмирал! — оживился Эванс. — И очень любопытны имена циклонов. Это «элефантас» на Малабарском берегу, «бахио» на Филиппинах, «вилли-вилли» в Австралии, «бычий глаз» на мысе Доброй Надежды, «хуракан» у народов Центральной Америки. А варианты названия тайфуна: «тифоенс», «тифон», «туфан», «тайфу», «тайфон»-уже давно навели на мысль о тесных связях древних народов, хотя их разделяли тысячи километров.

— Стоит только добавить, — сказал Родионов, — что к циклону неприложимы никакие абсолютные правила. Мне кажется, одно из самых глубоких и емких суждений, когда-либо произнесенных по поводу циклона, — высказывание участника первых полетов в сердце циклона, кстати, Эванс, вашего соотечественника: «Вы сейчас уже имеете представление о том, что это такое, но все будет совсем не таким, и каждый раз все это будет не так, как вы ждете, и вам никогда не удастся вспомнить точно, что же это было».

— Не привносите ли вы ненужные эмоции в определение весьма несовершенного предохранительного клапана природы? — с плохо скрытой досадой произнес старший офицер. — Это всего лишь торичеллева трубка планетарного масштаба. Тропики накапливают избыток тепла и не знают, как от него освободиться. Массы воздуха идут от экватора к полюсу и обратно. Вращение земли разводит их, появляется зона пониженного давления, которая требует заполнения. И возникает циклон. Затем давление в его центре еще понижается: по горизонтали — за счет центробежных сил при вращении масс воздуха, а по вертикали — за счет восходящих токов теплого воздуха при конденсации облаков. Вот, кажется, и все секреты его карусели.

— Что ж, Доннер, ваш рационализм весьма уместен, скрывая улыбку, проговорил адмирал. — Однако, знаете ли, воображение всегда открывает некие дополнительные и зачастую совершенно неожиданные перспективы. Наши метеоразведчики должны дать не только голые цифры — это делается автоматически, а свои впечатления, как бы расплывчато это ни звучало. Их выводы должны быть сформулированы не только на языке фактов, но и на языке образов.

— Товарищ адмирал, — сказал Эванс, — насколько я знаю, вы принимали участие в разработке первых ракет с электронным мозгом. Наверно, сейчас уже немногие помнят об истории их создания. Не могли бы вы рассказать об этом, пока метеоразведчик добирается до «глаза» циклона?

— Пожалуйста, товарищ адмирал!.. Это было бы очень интересно… Может быть, мы далеко не все берем от ракет…дружно подхватили офицеры.

— В самом деле, Иван Арсентьевич, — раздался из микрофона голос Делонга, — командирам постов весьма полезно вас послушать. Время еще есть.

— Ну, меня уговаривать не надо, — рассмеялся Родионов, невольно взглянув на микрофон.

— В те времена я был главным психологом метеофлота, медленно начал адмирал, собираясь с мыслями, — поэтому я, разумеется, имел прямое отношение к этой работе. Вы знаете, что появление электронно-вычислительных машин вызвало поток самых восторженных надежд и упований, далеко опередивших тогдашнюю технику. Лет сто пятьдесят назад один выдающийся астроном высказал твердое убеждение, что в будущем люди научатся на время сливаться с любыми достаточно сложными машинами и таким образом смогут не только управлять, но и становиться космическими кораблями, подводными лодками, телевизионной сетью. И это даст нечто гораздо большее, чем просто интеллектуальное удовлетворение. Он был уверен, что острота ощущений, которые можно испытать при вождении гоночного автомобиля или полете на самолете, всего лишь бледный призрак того волнения, которое познают праправнуки, когда сознание человека будет свободно перелетать по их воле от машины к машине, легко рассекая просторы моря, неба и космоса.

— Поразительно мощная фантазия! — вырвалось у Эванса.

— Да! — согласился адмирал. — Этот астроном, правда, был не только большим ученым, но и поэтом. А союз воображения и знания всегда необычайно плодотворен. Так вот, когда мы зондировали атмосферу обычными ракетами или аэростатами, мы получали лишь отдельные параметры. О целостной картине речи не возникало. Но овладение гравитационной энергией решило множество проблем. Транспорт, энергетика, связь, да тут всего и не перечислишь, — махнул рукой Родионов.

— Наконец совершился качественный скачок в развитии вычислительной техники и психологии. Кибермозг, способный управлять сложнейшими промышленными системами, оказывается, мог быть и незаменимым советчиком отдельного человека. Психология, особенно социальная психология, стали настолько могущественны, что пришлось разработать специальный кодекс чести и права. Весьма разумная мера предосторожности, так как, несмотря на все старания, иногда, словно чудовища из темных глубин, появляются люди с генетическими дефектами: патологическим стремлением к власти, которые во что бы то ни стало намерены спасти мир по своей, конечно же, безупречной системе. Старая мысль: и в безумии есть своя система. Этот кодекс практически исключил потенциальную опасность манипулирования волей людей. Гравитационная энергия, кибернетика, психология… Наши ракеты просто не могли не появиться. Но на первых порах осложнений было хоть отбавляй. — Он помолчал, и перед его пристальным взглядом словно стремительно пронеслись далекие дни. И командиры постов притихли, боясь его прервать.

— Иван Арсентьевич, — нарушил паузу Делонг, — тут, наверно, самое интересное, все-таки, психологическая сторона дела?

— Да, да, — откликнулся адмирал, досадуя на свою мгновенную отрешенность.

— Вы сейчас совершенно спокойно принимаете как обыденный факт самые непростые вещи, которые нам немало попортили крови. И это, собственно, закономерно: пройденный этап — что о нем размышлять! Вы принимаете как должное, что матрица электронного мозга разведчика с зеркальной точностью запечатлевает перед полетом тончайшие оттенки вашего самосознания, все неповторимое своеобразие вашей личности, снимая с нее как бы маску, слепок, карту. Оставаясь в безопасности на корабле, вы;— именно вы! — ведете любые, самые рискованные исследования в космосе, атмосфере, океане со всей мыслимой полнотой эффекта присутствия. Когда ракета, словно пчела со взятком, возвращается, она отдает кибермозгу крейсера накопленную информацию. Но в принципе она может наделить воспоминаниями каждого из вас о никогда не совершавшихся вами путешествиях, открытиях, подвигах со всеми красками, звуками, запахами — всем спектром сенсорной информации подлинного события. В свое время утверждали, что коэффициент имитации неумолимо приближается к единице, к полному сопереживанию. Горячие головы додумались даже до того, что это, мол, означает следующую стадию эволюции. И пожалуй, некоторые основания для таких утверждений были. Ученым удалось добиться почти невероятного. Скажем, противоречивая, психологически враждебная вашей личности информация, которую принесла ракета, вытеснялась, вернее не допускалась в подсознание. И тут весьма точная аналогия с действием защитных механизмов психики.

— Но почему же в обычных условиях мы не используем этот эффект в полной мере? — спросил Доннер. — Вероятно, имело бы смысл не ограничиваться только утилитарным подходом, — неуверенно добавил он.

— Ваше сомнение справедливо, Доннер, — неохотно ответил адмирал, — но тут опять-таки все не просто. С самых первых шагов мы натолкнулись на поразительные вещи. Между ракетой и человеком иногда возникала какая-то своеобразная, разумеется, чисто психологическая, но от этого не менее реальная обратная связь. И гибель такой ракеты с наведенным «я» человека иногда самым тяжким образом отражалась на его психике. Каким бы это ни было парадоксом, но зачастую возникал самый настоящий, трудно снимаемый шок. Словно с ракетой погибал и человек, какая-то часть его личности. Согласитесь, что для человека с пылким воображением мало приятного представлять, что где-то, например в недоступных глубинах океана, мерцает его плененное сознание, чуть ли не он сам, черт возьми, безо всякой надежды на возвращение. И это может длиться долго, немыслимо долго. Поэтому для успокоения испытателей даже пришлось встраивать в ракеты специальные подрывные блоки. Отсюда возникли столь жесткие требования к психике испытателей и операторов, что им немногие могли удовлетворить. И в конце концов решили обходиться без таких обратных связей. Для наших целей, кстати, достаточно передать информацию на кибермозг, исключая из игры человека. А в принципе все можно было бы сделать очень просто. Ракета, возвращаясь, передает информацию непосредственно на мозг испытателя. Немного психотерапии, немного фармакологии — и человек просыпается в полной уверенности, что именно он, а не ракета была в океане или космосе. Причем оказалось, что далеко не каждого еще можно в этом разубедить: всегда остается место для сомнения. Нам пришлось ввести тщательнейшую проверку наследственности испытателей, завести на каждого специальные генетические карты, потревожить их прабабушек и прадедушек до десятого колена. Словом, все эти процедуры были признаны излишней роскошью.

Настойчивый сигнал прервал его. Адмирал поспешно повернулся к экрану.

— Докладывает правобортный разведчик. — Размеренный холодный голос Доннера раздался из микрофона. — Диаметр циклона около семисот километров. Диаметр его «глаза» двадцать километров. Высота циклона до пятнадцати тысяч метров. Циклоническая циркуляция охватила не только всю тропосферу, но и нижние слои стратосферы. В переднем правом квадранте от вихревого тела циклона обособилась воронка смерча со сверхзвуковой скоростью вращения масс воздуха. Сейчас я пойду по восходящей спирали. Контрольные параметры — температура, влажность, давление — передаются кибермозгу. Я нахожусь в зоне ветров максимальной силы, где они, сталкиваясь, рвутся к центру депрессии и выходят в свой круговой путь. Градиент давления…

Голос прервался.

И в командный пункт с притушенными огнями, где горели только глазки и подсвеченные шкалы приборов, прорвался глубокий непередаваемый гул, заглушающий непрерывные удары грома, нескончаемый разъяренный рык, от которого, казалось, останавливается сердце и внутреннее напряжение мучительно, бесконечно длится до последней невыносимой границы. И вдруг — странное безмолвие: метеоразведчик вышел в «глаз». И это неожиданное, как блеск молнии, молчание болезненно ударило по нервам людей, заставив их тревожно насторожиться. Грандиозные колоннады, теряющиеся в небе, вырастали на экране с подъемом разведчика. Среди колонн этого зловещего языческого храма потоками крови мерцали неподвижные огненные стены — многокилометровые разряды молний, а в середине «глаза» сиял ослепительный солнечный свет и нежнейшие перистые облачка парили на фоне безмятежного неба. А в немыслимой бездне, уходящей вниз, гигантские волны в десятки метров высотой врывались в эпицентр циклона, разгоняя сутолоку пирамидальных волн.

— Градиент давления не могу замерить, отказывают приборы. Иду к крейсеру… У цели остается левобортный разведчик.

И сразу же взволнованная скороговорка Эванса перебила Доннера.

— Первый раз в разведке? — повернулся Родионов к лейтенанту.

— Да, — с запинкой ответил он, — впервые.

— Ах так! Поздравляю с боевым крещением!

— Благодарю, товарищ адмирал!

А левобортный разведчик между тем старался изо всех сил.

— Это поистине арена железных ветров! Когда-то капитаны писали в своих судовых журналах: «Ветер — как металл!», «Ветер — становится видимым!», «Ветер — бесконечность!», «Ветер — который бьет!» В этих лаконических определениях спрессована огромная информация!

Разведчик Эванса шел по спирали, повторяя маневры правобортного, и говорил, говорил, захлестнутый величием зрелища. Родионов слушал, изредка поглядывая на Эванса, а тот сидел с замкнутым видом, словно не имел отношения к экспансивности ракеты.

На пульте перед лейтенантом погас один из двух красных сигналов — правобортный разведчик вошел в свое гнездо на палубе крейсера.

Родионов сверил свои часы с корабельными, взглянул на приборы и, поколебавшись, наконец, спросил Эванса:

— Сколько времени занимает «промывка» памяти разведчика?

— С трехкратной страховкой не больше десяти минут.

— Займитесь этим немедленно. Подготовьте аппаратуру для меня. Проверьте бортовые системы разведчика.

— Есть! — с готовностью откликнулся лейтенант. А Доннер невольно вздохнул, но промолчал.

На небольшом экране перед Эвансом струилась сложная кривая — электроэнцефалограмма правобортного разведчика.

Через несколько минут это была уже правильная синусоида, затем она почти выположилась, лишь изредка давая всплеск.

Лейтенант трижды повторил все процедуры, «промывая» самые глубокие контуры, пока не получил безупречную прямую линию — матрица электронного мозга была готова принять любую наложенную извне программу.

— Товарищ адмирал, матрица разведчика свободна. Вы можете пройти в пост записи. — Справа от лейтенанта открылась дверь в звуконепроницаемое помещение, где стояло глубокое кресло, опутанное проводами датчиков, идущих к сферическому шлему.

Когда Родионов откинулся на спинку кресла, Эванс, быстро подключив датчики, приостановился и нерешительно проговорил:

— Товарищ адмирал, лишний раз хочу вас предупредить. Матрица воспроизводит не только глубинные структуры психики, но и ваше сиюминутное умонастроение. Поэтому рекомендуется как-то собраться, иначе у цели разведчик может понести все, что угодно, а скорректировать его нельзя. В лучшем случае — выключить. Иногда, — помедлил Эванс, — это приходилось делать, когда в командном пункте появлялись дамы. Я сейчас вот тоже говорил явно с избыточной восторженностью.

— Хорошо, лейтенант. Постараюсь изгнать из сознания все чересчур образные соображения.

Вернувшись к пульту, Эванс проследил процесс заполнения матрицы. Когда контрольные кривые приобрели стабильность, ритмически повторяясь до тончайших деталей при различной глубине разрешения, он снова нажал кнопку, и дверь поста записи ушла в сторону. Освобождая адмирала от датчиков, он спросил:

— Сразу же отправим разведчика в полет?

— Не будем торопиться, наоборот, возвращайте левобортный.

Когда Родионов, приглаживая слегка взъерошенные волосы, уселся на свое место у пульта, из микрофона раздался голос Делонга, заглушаемый пронзительным свистом ветра.

— Товарищ адмирал, волнение усиливается, слишком велик расход энергии на стабилизацию крейсера. Разрешите вернуть левобортный разведчик и идти на погружение.

— Я уже отдал команду. Как только он вернется, выполняйте маневр. И поднимите радиобуй на поверхность.

— Есть!

Через несколько минут погас второй красный сигнал на пульте Эванса.

— Внимание! Идем на погружение! — предупредил Делонг.

Крейсер слегка покачнулся, заполняя балластные емкости обоих бортов. Пол наклонился и словно начал уходить из-под ног людей, невольно вцепившихся в подлокотники кресел.

— Десять метров! Тридцать метров! Пятьдесят метров! — отсчитывал бесстрастный голос вахтенного.

Бегущее гравитационное поле сложной конфигурации потекло по обводам крейсера, гася зарождающиеся турбулентные завихрения и не давая им развиться. Благодаря этому «эффекту дельфина» крейсер не потерял хода и продолжал идти под водой с прежней скоростью. Включились озонаторы, и свежий бодрящий воздух заполнил помещения корабля.

— Радирует «Дженни».

— Хорошо, Делонг. Передайте Ларсену расчетное время встречи. На всякий случай подтяните еще две патрульные лодки. Кто к нам поближе?

— «Таити» и «Кижи».

— Срочно сообщите им координаты квадрантов циклона, где они должны будут всплывать. «Дарума» и «Дженни» займут опасный полукруг.

— Решаем мы до сих пор вслепую, — с сердцем сказал Родионов, — и можем только прогнозировать. На позиции остается слишком мало времени для перебора альтернатив и принятия решения.

— И самое печальное, — добавил Делонг, — что кибермозг вынужден решать в условиях высокой степени неопределенности при самом недвусмысленном дефиците информации. Каждый циклон — яркая индивидуальность, и общих рецептов, увы, не предусмотреть.

— Черт бы побрал эти яркие индивидуальности! — проворчал адмирал, — Луизу, Нору, Мардж, Пэтси, Ванду, Веру, Карлу и прочих пленительных красоток.

— Циклон называли еще и по имени святого, в чей день он приходил, — вмешался Эванс, — по имени погибшего корабля, разрушенного города или острова. И только во время последней — второй мировой войны их стали называть двухсложными девичьими именами по заранее составленному списку. Вероятно, имелась в виду, — улыбнулся он, — кажущаяся непрогнозируемость поведения женщины.

— Гораздо резоннее было бы называть циклоны по номерам, — брюзгливо сказал Доннер, — все остальное просто псевдоромантика.

— Как знать, капитан-лейтенант, как знать!

— Делонг, попросите Ларсена запустить разведчика и выяснить обстановку к нашему приходу.

— Есть! Кстати, нужно уточнить некоторые детали. Не возникает замкнутая система изобар. Или это ошибка, или мы не учитываем какие-то неизвестные нам факторы.

В командном пункте мирно фосфоресцировали шкалы приборов. Кибермозг крейсера, выдав программу операции, был на холостом режиме. Тускло отсвечивал ослепший экран.

И люди переговаривались вполголоса, словно боясь преждевременно вспугнуть разбушевавшуюся красавицу, к которой как будто подкрадывался в глубине океана крейсер.

— «Дарума»! «Дарума»! Я — «Дженни»! — Неторопливый голос заполнил командный пункт, с властной уверенностью подчиняя себе внимание. — Говорит Ларсен. Подтвердите прием.

— «Дарума» на связи! — ответил Делонг. — Прием!

— У циклона «Майя» обнаружен ложный «глаз» диаметром около восьми километров. «Дженни» находится в его эпицентре на глубине пятидесяти метров. Жду ваших распоряжений, товарищ адмирал.

— Ларсен, в момент «ноль» мы с вами занимаем опасный полукруг. Рекомендуемую структуру операции примете от кибермозга «Дарумы». Сообщите ему исходные параметры.

— Вас понял.

— Запустите правобортный разведчик! — обернулся Родионов к Эвансу.

— Есть! — откликнулся лейтенант.

Как только метеоразведчик в тучах брызг и пены вырвался на поверхность и пошел вверх по оси циклона, на экране снова возникли облачные стены «глаза», возносившиеся на тысячи метров в стратосферу. Ровный голос адмирала раздался из микрофона:

— Прохожу зону антициклона. Видимо, с «Майей» будет справиться не просто. Циклон поднимает уровень океана в «глазе», и нетрудно предположить, что если бы он добрался до земли, то, уменьшив давление воздуха на квадратный километр поверхности, в принципе смог бы вызвать землетрясение. С высоты десятка километров особенно ясно, что циклон подчиняется закономерностям планетарного характера. Недаром циклоны следуют по пути теплых океанских течений, а на суше — по долинам рек, легко пересекая самые большие горы. Циклон — поистине космическое явление. Его закрученная облачная спираль удивительно похожа на фотографии спиральных туманностей.

Адмирал сидел в своем кресле, слегка насупившись, но улыбка, поблескивающая в глубине его глаз, явно свидетельствовала о том, что он очень доволен и от души развлекается, замечая вытянутую физиономию Доннера, выражение легкой иронии на лице Делонга и лихорадочное оживление Эванса.

А разведчик, между тем, продолжал:

— Сам термин циклон, означающий по-гречески извивы змеи, впервые возник из наблюдения поединка кобры и мангусты. И самое любопытное, что древние ацтеки тоже называли ураган Пернатым Змеем. Изображение на экране радиолокатора показывает, что этот образ поразительно точен. Но ведь для европейской науки он стал возможным только после первых полетов в циклон на большой высоте, после выхода в космос. Не говорит ли это название о какой-то таинственной цивилизации, погибшей в глубинах времен? Кто знает?..

— Верните разведчик, лейтенант, — сказал адмирал, больше он нам не нужен. Делонг, уточните квадрант рандеву эскадры. И передайте штормовое предупреждение всем самолетам, ракетам и кораблям. В ближайшие сутки им лучше держаться от нас подальше.

Когда «Таити» и «Кижи» подошли вплотную к циклону, который успел пройти десятки километров по извечной дороге пассатов, «Дарума» и «Дженни» дрейфовали вместе с ним.

В глубине главного экрана крейсера возникла сложная наплывающая структура операции, похожая на кристаллическую решетку неведомого минерала с вкраплениями датчиков гравитационного поля в активных узлах. Рядом с основной структурой появилась вторая, уменьшенная по горизонтали почти вдвое. Затем они сомкнулись, и точки датчиков, дрогнув, двинулись по часовой стрелке в сходящуюся к вершине спираль. Снова и снова повторялась одна и та же пространственная структура, наглядно демонстрируя предстоящую операцию. Наконец, закончив расчеты, кибермозг выдал колонки цифр в окошечках на пульте управления.

— Делонг, передайте структуру операции кораблям эскадры.

— Есть! Товарищ адмирал, через десять минут мы будем на исходной позиции.

— Объявите боевую тревогу.

Частые удары гонга раздались во всех помещениях и отсеках корабля, и команда заняла места по боевому расписанию. Крейсер резко замедлил ход и вскоре остановился. Периодически включавшиеся гидрофоны передавали обычные шумы океана, полного жизни, только однажды раздался короткий прерывистый свист боли — видимо, на леерные ограждения палубы крейсера в момент его остановки наткнулся дельфин.

Когда закончилась короткая перекличка кораблей — проверка связи, Родионов оторвался от клавишей бортовой вычислительной машины и повернулся лицом к малым экранам, на которых появились изображения командных пунктов подводных лодок, уже занявших расчетные позиции.

— Внимание! Вначале мы сделаем попытку концентрированным ударом гравитационных полей «Дарумы» и «Дженни» остановить циклон и повернуть вращение всей его системы по часовой стрелке. Попытаемся закрыть оба его «глаза». Однако инерция циклона огромна и определить ее величину заранее с достаточной точностью невозможно. Поэтому возлагать большие надежды на первый этап операции не стоит. Все осложняет ложный «глаз» да еще смерч. Если циклон не потеряет своего внутреннего равновесия хотя бы на одно мгновение, что теоретически достаточно для распада его замкнутой структуры, приступим ко второму этапу — свертке пространства. Здесь мы должны скрутить циклон против часовой стрелки, по естественному для него направлению вращения в нашем полушарии, и направить его в стратосферу. В критический момент нужно подсечь гравитационным полем систему циклона. Иначе после его выброса в приземных слоях атмосферы снова может возникнуть глубокая депрессия. «Дженни»! «Таити»! «Кижи»! Подтвердите готовность ваших служб и постов. Переключите их непосредственно на кибермозг «Дарумы». Начало операции в момент «НОЛЬ»!

Кибермозг крейсера принял сигналы подтверждения, и чистым рубиновым светом загорелись его позиционные огни, сообщая о готовности к операции.

— Приготовиться к всплытию! Продуть цистерны! Внимание! Переключаю кибермозг на автономный режим! — Голос Родионова окреп, невольно заставив офицеров вспомнить прозвище адмирала — «штормовой Иван».

Окруженные гравитационными полями, как в коконах, корабли эскадры одновременно начали подъем. Когда они достигли поверхности, гравитационные поля раскрылись, как чаши гигантских цветов. И в командные посты ворвался непереставаемый громовой грохот бури. Датчики поля медленно, неотступно пошли по радиусу, сглаживая, словно паровым катком, огромные волны и выгибаясь вверх по окружности.

С бортов «Дарумы» и «Дженни» одна за другой стремительно вырвались ракеты с датчиками поля. По команде кибермозга крейсера датчики должны были инициировать гравитационное поле по всей высоте стен циклона и попытаться или повернуть вращение его системы по часовой стрелке или же, на худой конец, остановить на мгновение его дьявольскую карусель.

Кибермозг начал отсчет: Десять!.. Восемь!.. Пять!.. Три!.. Один!.. НОЛЬ!!!

В глубинах циклона возникло поле сокрушительной мощи.

Проходило мгновение за мгновением. В стенах «глаза» усилился ливень, миллионотонной тяжестью обрушиваясь в океан. Корабли напрягали свои энергетические «мускулы», и командиры постов, склонившиеся над пультами, почти физически ощущали эту напрасно уходящую в пространство силу.

Постепенно циклон начал подчинять себе возникшие поля и поворачивать их против часовой стрелки.

Уловив это мгновение, кибермозг «Дарумы» отдал команду «Таити» и «Кижи». Новая серия ракет с датчиками полей унеслась в циклон. Вначале, казалось, ничего не произошло.

По-прежнему уверенный сокрушительный рев бури заполнял пространство. Однообразная глухая пелена ливня закрывала горизонт. Но вот что-то дрогнуло, надломилось в небе, словно захлебнулось гневом сердце циклона в беспощадных тисках поля. И облачные громады нехотя сдвинулись, ощутимо ускоряя свой круговой бег, все настойчивее сжимая «глаз». Поколебались титанические колонны грозного языческого храма, подпиравшие само небо. Диаметр «глаза» сократился до нескольких километров и продолжал стремительно уменьшаться. Плотность его стен выросла до плотности монолитных глыб базальта. Спиральные вихри изменили направление своего вращения по вертикали, словно навиваясь на стены «глаза», и скорость их выросла до сверхзвуковой. Циклон трансформировался в грандиозный многокилометровый смерч. Разряды молний слились в один ослепительный грохочущий столб пламени, напоминая плазменный шнур в процессе термоядерной реакции.

Ливень усилился, хотя это казалось невозможным, и температура воды заметно поднялась. Все новые и новые массы сконденсированной воды обрушивались в океан. И в реве бури появился какой-то странный оттенок. Это уже не была все подавляющая, торжествующая оглушительная нота, невыносимая, для слуха, а словно прерывистый хриплый рык, исходивший из распахнутой пасти загнанного чудовища, захлебывающегося бессильной яростью и страхом, но не потерявшего отваги отчаяния. А неведомая опасность вплотную подступила к его убежищу, и дыбом становится каждый волосок на шкуре, и ненавистью застилаются глаза.

Стены воды, падавшие в океан, даже пригасили волнение, но подводные корабли, стоявшие на позиции с задраенными люками, начало немилосердно трепать. Адмирал подумывал уже отдать команду на погружение, но не рискнул прервать операцию. А на лобовой панели кибермозга лихорадочно перемигивались сотни огоньков. Каждое мгновение просчитывались десятки новых параметров, последовательно перебирались все варианты. Их сопоставление диктовало кибермозгу оптимальную стратегию для непрерывной корректировки основной модели операции.

Команды кораблей, и офицеры и матросы, завороженно следили за экранами, на которых гравитационное поле все теснее сжимало циклон в своих объятиях. И неимоверная его инерция уже выступала против него, помогая полю справиться с ним.

Наконец вихревое тело циклона, сжимаясь и разжимаясь, и похожее теперь на чудовищную прялку, на которую навиты были спирали облаков, сдвинулось, и поле, подчиняясь заданной программе, потянуло его в зенит.

И снова напряженно подобрались моряки на своих боевых постах, готовясь в любой момент вмешаться и взять операцию на себя, если это понадобится. Но кибермозг не подвел. Вся грандиозная деформированная структура циклона, надежно стянутая полем и пронизанная пучком молний, оторвалась от поверхности океана и устремилась вверх, словно стартующий звездолет. И могучее струйное течение хлынуло в стратосферу, огибая в своем беге земной шар.

Адмирал взглянул на приборы и вскочил с кресла, но кибермозг, опережая его команду, свернул защитные поля и, подав тревожный сигнал, выполнил маневр экстренного погружения.

Эскадра стремительно ушла в глубину. И уже под водой гидрофоны кораблей зафиксировали невероятный по мощи тяжкий удар миллиардов тонн воды, будто само небо обрушилось в океан, пытаясь во что бы то ни стало добраться до людей, осмелившихся вторгнуться в заповедные тайники природы и выбить у нее из рук самое безотказное оружие, верно служившее ей миллионы лет.

Командные пункты кораблей заполнил густой, напряженный, всепроникающий гул. Кибермозг, забирая всю мощность генераторов эскадры, выбросил гравитационный «зонтик», который принял на себя основную энергию гидродинамического удара. А над огромными океанскими пространствами продолжали свою карусель датчики полей, предупреждая опасность возникновения новой депрессии.

— Еще бы немножко, и нам несдобровать, — хрипло сказал Родионов.

— До сих пор кибермозг еще ни разу не подводил, — бросил Делонг, — но все-таки рискованно целиком полагаться на него.

— Я, наверно, никогда не привыкну к невольной роли зрителя. Видимо, нужен какой-то иной, мне недоступный психологический настрой.

— Полагаю, что к этому в принципе невозможно привыкнуть, — хмуро ответил Делонг, вздрагивающими пальцами постукивая по пульту.

Через несколько часов эскадра поднялась на поверхность.

В глубине океана подводные лодки подтянулись к крейсеру и поэтому всплыли в непосредственной близости друг от друга.

Свободная вахта выбралась на палубу. Тяжелые волны шли по океану. Легкая тропическая одежда сразу же прилипла к телу, и не помогал даже сильный ветер. Могучие кучевые облака исчезли с горизонта, но атмосфера еще не успокоилась.

Прощальные лучи солнца изредка пробивались сквозь тучи и снова исчезали, словно испугавшись своей дерзости.

Настроение моряков после таких операций трудно было назвать веселым. Все понимали, что сила сломила силу и только. Энергия циклона была потеряна, в буквальном смысле слова выброшена на ветер. Поэтому они чувствовали себя в роли охотника, который долго и терпеливо выслеживал красивого и сильного зверя, настиг его, наконец, и убил. И теперь, стоя над ним, ничего не испытывает, кроме запоздалого раскаяния и сознания непоправимости совершившегося.

Родионов давно знал о настроениях экипажей кораблей штормового патруля и, уважая их, не пытался прямо воздействовать на людей. Торжественный органный хорал прервал его размышления. Повернув голову, адмирал увидел приближавшуюся «Дженни». Когда она застопорила двигатели, остановившись рядом с крейсером, легкий удар качнул его с борта на борт. Ларсен выбросил гравитационный «трап», подхваченный «Дарумой», и направился к крейсеру, ступая по пружинящей полосе поля, которую перехлестывали волны.

— Он решил нанести нам траурный визит и выразить свои соболезнования, — усмехнулся Делонг, взглянув на адмирала.

— Да! Да! — откликнулся он. — Я вижу, вы, тихоокеанские пираты, совсем не прочь порезвиться.

Ларсен, ухватившись за поручни штормтрапа, одним прыжком оказался на палубе «Дарумы» и вытянулся перед Родионовым.

— Товарищ адмирал, экипаж «Дженни» готов к поискам очередной Прекрасной Дамы!

— А ты не боишься, Тур, баховским хоралом повергнуть всю эскадру в окончательный минор? — спросил адмирал.

— Нет, Иван Арсентьевич! Мелодия постепенно примет мажорный характер и поведет людей за собой. Музыка умеет управлять человеком чуть ли не на уровне самого могущественного психохимического зелья.

— Иван Арсентьевич, Ларсен способен заговорить любого, когда усядется на своего любимого конька, — с улыбкой предупредил Делонг.

— Кто кого заговорит, Франсуа, кто кого! В самом деле, мне не приходило в голову, как можно было бы просто разрешить все наши проблемы. Исполнить, скажем, какую-нибудь потрясающую мелодию в инфрадиапазоне, ураган, заслушавшись, зазевается и тут же рассыплется грибным дождичком…

— «Дарума»! «Дарума»! — Звонкий женский голос раздался из видеофона. — Вызывает Ураганный Центр! Прием!

Делонг поспешно повернулся к вспыхнувшему экрану, на котором появилось веселое дерзкое лицо девушки.

— «Дарума» на связи! Прием!

— А… а… капитан Делонг! Как поживает «Майя»? Храбрые мужчины погубили беззащитную женщину и страшно восхищены своей отвагой? И неужели вам ни капельки не стыдно? — Она насмешливо выговаривала Делонгу, а тот, прижав руку к сердцу, тщетно пытался вставить хотя бы слово.

Сжалившись над ним, адмирал, слегка отстраняя, положил руку на его плечо.

— Капитан Делонг ни в чем не виновен, Ивонна. Он только выполнял мои приказания. А что касается «Майи», то исполнилась судьба и прошли глаза «Майи», и небо над нами проясняется.

— Простите, товарищ адмирал, — покраснела девушка, срочное сообщение. Переключаю на «Даруму» лейтенанта Паркера, патрульного экваториальной эскадрильи.

Экран на мгновение померк и снова засветился. Напряженное лицо пилота с капельками пота на лбу появилось в его глубине. Легкий разведывательный самолет-амфибия лежал на волне, развернувшись к ней носом. Медленные, тяжкие, словно маслянистые, волны, как будто убаюкивая, покачивали амфибию.

— Товарищ адмирал, в моем квадранте положение угрожающее. Температура воздуха 27, воды 29 градусов по Цельсию. Достаточно взмаха крыла бабочки, чтобы равновесие атмосферы нарушилось и начался циклон. Первые вихревые образования удалось локализовать, но энергии моего гравитационного генератора надолго не хватит, и не пришлось бы мне спасаться позорным бегством. Спутник «Пассат» в соответствии с прогнозом Всемирной службы погоды обнаружил появление конвекционных ячеек в грозовых облаках над архипелагом Туамоту.

— Хорошо, Паркер! — быстро ответил Родионов. — Сообщите контрольные параметры — температуру, влажность, давление — на кибермозг «Дарумы». Продолжайте патрулирование. Направляю в ваш квадрант «Таити» и «Кижи».

— Делонг, передайте распоряжение на лодки.

Отсалютовав флагману, лодки медленно развернулись и на волне бегущего гравитационного поля понеслись к горизонту.

— Ну вот, Ларсен, ты словно накликал бурю, — сказал адмирал. — Очередная прелестница зашевелилась в своей колыбели. Но ее утешат другие, а нам, пожалуй, нужно будет задержаться. Я вижу, однако, в эскадре подобрались сплошные поэты. Может быть, это условие приема в ряды штормового патруля и моряки проходят специальные тесты? «Взмах крыла бабочки»! Великолепно сказано, черт возьми!

— Ваша собственная формула — «Прошли глаза Майи», — улыбнулся Ларсен, — право же, удовлетворит самым строгим поэтическим канонам.

— Что ж, формулы древних индийских мудрецов до сих пор поражают силой и глубиной мысли и чувства. Исполнились неотвратимые предначертания, необратимые веления судеб, прошли глаза «Майи»!..

— Товарищи капитаны, поднимите метеоразведчики и проконтролируйте потенциально угрожаемые квадранты. Свяжитесь со всеми экваториальными спутниками. Сейчас сезон ураганов, и об этом нельзя забывать. Повторения операции с «Майей» не должно быть!

— Есть, товарищ адмирал! — в один голос ответили капитаны. Родионов уловил их избыточную готовность, но только прищурился на мгновение и продолжал: — Мы и так пошли на непозволительную роскошь — свертку пространства. Космический Центр расценит это как дерзкое покушение на свою монополию. Практически это то же самое, что запустить звездолет. А ведь давным-давно они стартуют только с лунного космодрома.

— Товарищ адмирал, — раздался озабоченный голос дежурного офицера из микрофона, — вас вызывает командующий флотом.

— Переключайте на мостик.

— Есть.

Медленно, словно с тяжким усилием поднимаясь из неведомых глубин, на экране видеофона появилось лицо командующего. Он всмотрелся и, приветственно кивнув, укоризненно сказал:

— Иван Арсентьевич, я вижу, ты весьма последовательно выходишь за пределы системы метеофлота. Космический Центр только что предпринял демарш по поводу Майи. Удовлетворения он не требует, но объяснений ждет. Что я должен сказать? Что ты действовал в соответствии со своей обожаемой теоремой Гёделя — решать задачи метеофлота с позиций более широкой системы?

— В соответствии с обстановкой, Патрик, — напряженно ответил Родионов. — Но, может быть, это заставит Центр побыстрее пустить в ход свою систему.

— Да, разумеется, — согласился командующий, устало проведя рукой по лицу, — меня в этом убеждать излишне.

Родионов невольно наклонился к экрану, и командиры кораблей, стоявшие поодаль, увидели, как адмирал словно осунулся на мгновение.

— Патрик, наверно, мне стоит сейчас вернуться в штаб и помочь тебе в дипломатических переговорах с Космическим Центром. А потом — Атлантика.

Через тысячи миль океанских пространств они взглянули друг на друга и, словно все волны и бури, все дальние горизонты в их жизни и тающие облака в высоком небе, и яростные солнца, и нависшие над миром звезды прошли перед ними.

— Эти переговоры пустяки, Иван, — после паузы ответил О'Кеан. — Но ты, пожалуй, оказался прав. Драматическое покорение «Майи» и в самом деле подтолкнуло Космический Центр. Через несколько дней начинается операция «Гелиос». Над всей тропической циклоноопасной зоной будет выведен конвой спутников-коллекторов солнечной энергии. Энергоприемники на материках и кораблях приведены в полную готовность. Ну, словом, жду! — Командующий прощально поднял руку, и экран померк.

На мостиках кораблей эскадры, продолжавших свой путь к экватору, остались только вахтенные. Когда метеоразведчики, закончив стремительный облет сотен тысяч квадратных миль, вернулись, крейсеры погрузились.

А в экваториальной зоне океан опять собирался с силами для новых бурь, не теряя надежды застигнуть людей врасплох и отомстить за гибель своих гневных дочерей.

Откинувшись в кресле, командующий сидел за своим столом и пристально следил за Родионовым, который взволнованно ходил по кабинету, стараясь не замечать насмешливых огоньков в глазах О'Кеана.

— В Космическом Центре меня приняли как посла враждебной державы перед объявлением войны, — с веселой иронией сказал адмирал. — Кстати, мне кажется, само здание, даже интерьер Центра рассчитаны на подавление потенциального сопротивления посетителей. Огромные залы и коридоры, циклопические колонны, стереоскопические изображения пейзажей далеких планет — не захочешь, да уверуешь…

— Что ж, думаю, это помогало им добиться почти неограниченного кредита у Верховного Совета Мира, — бросил командующий.

— Наверно. Во всяком случае, когда они за меня взялись, я пригрозил, что вообще откажусь разговаривать, если они не переменят тон. Нет да нет, беседа наладилась.

— Какие же претензии тебе предъявили?

— Приборы зарегистрировали небольшое подводное извержение, да еще накрыло волнами несколько безымянных атоллов. Вот, собственно, и все мои прегрешения.

— Ты дешево отделался, Иван.

— Пожалуй, но меня поразило другое, Патрик, — задумчиво произнес адмирал. — Мы уходим в океаны, никогда не теряя связи с землей. Они же долгие годы проводят в своих звездолетах, и это не может не изменить их психологии. Иной раз я ловил себя на мысли, что словно говорю с марсианами. Между нами едва ощутимый, но совершенно реальный рубеж, граница. Видимо, мышление профессиональными категориями приводит к какой-то отстраненности, иновидению. Им надо делать постоянные усилия, чтобы не потерять контакта с землянами. Их и правда трудно назвать землянами. Вероятно, это неизбежная расплата за прорыв в космос.

— Полагаю, что дело и серьезнее и проще, и ты как психолог должен был бы это понять. Такая отстраненность жизненно необходима, иначе как они вообще смогли бы расставаться с Землей. Своего рода защитный механизм, хотя тут, наверно, все сложнее.

— Товарищ командующий, — прервал их радостный женский голос, — начинается передача Космического Центра.

В огромном сферическом зале Ураганного Центра было необычайное оживление. Грандиозная программа «Гелиос» позволяла после многих миллионов лет противостояния человека и природы, едва ли не впервые в таких масштабах, овладеть стихийными силами. И это не могло не волновать сотрудников Центра.

Пробили корабельные склянки: здесь чтили древнюю традицию в память о моряках, погибших при встрече с ураганом.

Медленно померкли огни, и зал затих. Сначала как будто робкая заря прикоснулась к поверхности купола. Потом ослепительный поток света ударил в него, и раскрылось синее небо с перистыми облаками в зените. И легкий бриз подул в лицо, снимая избыточное напряжение, разглаживая суровые морщины, смягчая пристальность взгляда.

И стремительно сменяя друг друга, на экранах понеслись панорамы гигантских космодромов с бесконечными рядами ракет.

— Космодром «Саванна»! «Джунгли»! «Архипелаг»! «Амазонка»! — комментировал за кадром спокойный голос.

После объявления, двадцатиминутной готовности включился метроном, отсекая каждую минуту ударом гонга. И зал словно затаил дыхание. Последний продолжительный сигнал — и в четком строю начали стартовать ракеты со всех материков.

С овладением гравитационной энергией старты ракет потеряли привычный когда-то драматизм. Здесь не было ни выхлопов яростных языков пламени из дюз, ни облаков отработанных газов, ни грозного рева двигателей. Не успевали, кажется, опуститься ресницы зрителей, как ракета уже исчезала из виду. И только на краткий, неуловимый для глаза миг вздрагивало изображение на экране, когда смыкалось пространство.

Купол потемнел. Телевизионную передачу взяли на себя специальные спутники связи, выведенные на экваториальную орбиту. Среди немигающих созвездий появились головные ракеты конвоя, которые, маневрируя вспомогательными двигателями, плыли в глубине секторов купола. Кибермозгу флагмана потребовались считанные минуты для построения первой эскадры.

— Внимание! — напряженно сказал диктор. — Сейчас ракеты развернут панели накопителей энергии.

По общему сигналу за каждой ракетой начал в сопровождении торжественной музыки разворачиваться шлейф хрупких панелей, аккумулирующих в своих сотах солнечную энергию. И весь конвой стал поразительно похож на стаю мант — «морских дьяволов», когда они шеренгой выпрыгивают одновременно из волн и затем с тяжким всплеском падают в океан. А многим вспомнились энергоплоты, дрейфующие в Гольфстриме. Шлейфы ракет продолжали вытягиваться на многие сотни метров, пока не достигли следующей эскадры. По замыслу Космического Центра над Землей должен был возникнуть пояс, который возьмет на себя избыток энергии, перекрывая циклоноопасную зону.

— Первый этап операции «Гелиос» завершен в соответствии с программой! — радостно объявил диктор. — Следующее сообщение с борта флагмана конвоя смотрите и слушайте через 15 минут.

Сдержанный гул прокатился по залу. Послышались аплодисменты, восторженные восклицания. Адмирал Родионов повернулся к сидевшему рядом командующему.

— Ну, Патрик, кажется наша песенка спета. Придется овладевать профессией космических плотогонов.

— Без дела, Иван, мы не останемся. Всегда потребуются резервные корабли-энергоприемники. Переоборудуем эскадры и снова в море.

— Космический Центр все-таки остановился на прямой передаче электроэнергии, — сказал Родионов.

— Да, второй вариант признан небезопасным. Превращение солнечной энергии в микроволновую на орбите, передача ее на Землю и здесь снова ее трансформация в электрическую — все это требует весьма надежных методов фокусировки микроволнового излучения. А иначе при большом его рассеивании и высокой мощности — прямая угроза живым организмам. Но это потом, Иван, а сейчас смотри повнимательнее. Вот чем теперь мы будем заниматься. И пожалуй, это поинтереснее укрощения строптивых ураганов. Не правда ли?

— Да, да, разумеется, Патрик, — согласился Родионов, не отрывая взгляда от экрана, но легкая тень сожаления прошла в его тоне.

О'Кеан быстро взглянул на адмирала, улыбнулся и сочувственно положил руку ему на плечо.

А на секторах купола между тем возникли циклопические конструкции энергостанций. Над африканскими саваннами и плоскогорьями Индии, над островами Тихого океана и джунглями Южной Америки возносились гигантские антенны, готовясь принять первые импульсы энергии. Непрерывно сменялись дикторы, рассказывая об участии разных стран в операции.

Этот калейдоскоп сооружений, пейзажей, людей даже для тренированной психики человека XXI столетия был ошеломляющим. Одно дело мыслить глобальными, космическими категориями в кабинетной тиши, другое — почувствовать себя не только зрителем, но и участником событий в масштабах земного шара.

— Внимание! — снова включился флагман конвоя. — Накопление энергии закончено. Начинается ее передача.

Снова появились изображения нескольких энергостанций.

Каждая ракета вошла в контакт со «своей» станцией. Операторы Ураганного Центра с любопытством вслушивались в контрольную перекличку конвоя и Земли. Наконец подключился кибермозг флагмана и после паузы — последней проверки синхронности всех систем — импульсы энергии понеслись из космоса по лазерным лучам. Внезапно вспыхнуло острие одной антенны, затем другой, пока непрерывное мерцание разрядов не слилось в ослепительное голубое сияние.

На ночной стороне планеты это было особенно красивым зрелищем. По лазерным каналам, соединявшим ракеты конвоя и приемные антенны станций, струился неиссякаемый поток энергии. Этот невесомый мостик между космосом и Землей, пронизанный живым трепетом импульсов, был мостом в Будущее, о котором мечтали поколения людей. О нем думали самые светлые умы человечества в мрачных казематах и на каторге, думали в предсмертный миг, погибая на кострах, ложась на плаху, стоя с петлей на шее и у разрытых могил перед строем палачей.

«Обнимитесь, миллионы!» — восклицал когда-то поэт.

И мир стал единым. И сброшены оковы прошлого. Преодолены цепи тяготения. Разорваны путы стихийных сил — ураганов, воплощения слепой судьбы «Майи». И Солнце — вечный источник жизни — стало источником Будущего…

Передача закончилась. Разошлись секторы купола, и ослепительные лучи солнца ворвались в зал, словно древний бог Гелиос сошел со своей колесницы. И встали в радостном порыве люди, ибо нет большего счастья на Земле, чем быть единым со всем Человечеством.

Редактор С.Н.Кумкес

Младший редактор З.В.Кирьянова

Оформление художника В.А.Лаврова

Художественный редактор С.М.Полесицкая

Технический редактор Л.В.Барышееа

Корректоры Л.М.Чигина, Г.З.Ефимова

Издательство «Мысль».

Ордена Трудового Красного Знамени Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном комитете Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.

Scan, OCR, SpellCheck: Андрей Бурцев