Марк
Появление у нас с Соней будет фееричным. Оба пьяные. Нет, я в сознании, конечно. Но нетрезвый.
После её высказывания между нами устанавливается молчание. Что ей говорить? И должен ли я это вообще делать? И стоят ли мои отношения с Наташей подобных моментов? А они будут обязательно. И еще не раз.
Но что делать мне? Поступить, как советовал отец? Правда, это он советовал давно. Сейчас он придерживается нейтралитета — ничего не высказывает, никак не комментирует. Только Майя с родителями стали слишком часто мелькать передо мной. И? Приехать сейчас к Наташе, сдать ей дочь и сказать, что между нами всё?
На психе и по пьяни можно такое выкинуть. Но я же просплюсь и завтра поползу обратно. Когда из-за работы несколько дней ее не вижу, чувствую, что готов выть на луну. Тоска такая, как будто ногу или руку оторвали. Хочу встать и пойти, а без костылей не могу. Хочу что-то сделать, а у меня всего лишь одна рука.
Да и откажусь от нее, она обратно не примет. От такой нельзя бегать. Ее развод это ярко продемонстрировал. Ты либо с ней, либо — свободен.
Я не хочу быть свободным.
Поэтому остается лишь одно — решать проблемы. В том числе, и с ее детьми. У некоторых не складываются отношения с родителями избранниц или избранников. Люди это как-то преодолевают.
— Сейчас нам с тобой влетит, — констатирует Соня, когда охрана провожает нас до квартиры, — Ты тоже не очень трезвый.
Меня за время поездки развезло. Лучше бы поехать к себе, но я обещал приехать. Да и по поводу любительницы ночной Москвы следует объясниться.
Звонок в дверь. Она мягко открывается. Наташа в пижаме и наброшенном наспех халате, благодарит моих ребят за доставку, закрывает за ними дверь и переключает внимание на нас.
Соня громко икает и зажимает рот рукой.
— В ванну ступай, юная алкоголичка. Не очень хочется рвоту за тобой убирать, — Наташа старается говорить тихо и размеренно, но я вижу, что у нее подрагивают руки.
Я почти готов к какому-то саркастическому замечанию. Знаю. она может.
Однако, его не следует. Она явно ждет, что я ей скажу.
— Я ее в клубе нашел. Она с парнем каким-то была.
— И вы решили выпить за встречу? — все-таки срывается.
— Наташ, *уйню не неси, — отсекаю я.
В этот момент Соня выползает из ванной. Ее рвало. Она бледная.
— Погуляли — молодцы. Сонь. ты что-то принимала?
Девчонку знобит. Она похожа на взъерошенного воробья. И против воли во мне просыпается жалость.
— Нет. Только, если намешали.
— Будем надеяться, что нет. Иди на кухню, я тебе сейчас воды с солью сделаю.
Соня уходит. Я перехватываю Наташу за руку.
— Марк, иди спать. Утро вечера мудренее.
Согласен с ней. Какие-либо разборки сейчас лишь спровоцируют ненужный конфликт.
— Если будет нужно, зови.
— Ступай, помощничек.
Иду в душ, затем в спальню. На кухне Наташа пичкает Соню активированным углем. Едва моя голова касается подушки, я отрубаюсь.
Пробуждение встречает сильной головной болью и жаждой. На прикроватной тумбочке меня встречает бутылка воды. Наташа крепко спит, свернувшись клубком и отодвинувшись от меня к противоположному краю кровати. Голову простреливает. Нужно обезболивающее.
Плетусь в туалет, потом на кухню, где находится аптечка. Здесь я не один такой страдалец. Соня роется в аптечке, бледная, с залегшими синяками под глазами.
— Головка бо-бо? — спрашиваю язвительно.
— А у самого? — тут же огрызается она.
— Я — взрослый мужик, и так было надо для дела.
— Так все начинающие алкоголики говорят, — обрубает она, — А правда в том, что сейчас мы с тобой оказались на одном уровне. И то, что маман вчера промолчала, не значит, что она не выскажется. Только вряд ли в ее планы входит воспитание взрослых мужиков.
— Да неужели? Ты вчера неслабо накосячила — обманула, ушла в клуб, напилась там. Ты хоть помнишь, что парень, с которым ты была. когда я тебя нашел, наминал тебе задницу? Понимаешь, чем могло закончиться, а?
Справедливые в принципе замечания вызывают всплеск ярости.
На самом деле я хорошо понимаю ее. Может, даже лучше, чем Наташа. Я сам бунтовал, пытался восстановить правильную картину мира. Закончилось всё не очень. Хотя не так плачевно, как могло бы. Ножевым ранением и парой дней в реанимации. После я перестал искать мифическую справедливость и понял, что сама жизнь имеет по себе удивительную ценность. Поэтому даже, если люди не оправдывают наших ожиданий, это следует просто принять. И отправляться на поиски тех, кто одной с нами крови. Они есть. Главное, их найти.
— А тебе-то что? — взрывается София, — Ну, что тебе до меня? Если я собственному отцу нафиг не сдалась, думаешь, я поверю, что какой-то левый мужик за меня переживает? То, что ты трахаешь мою мать, не дает тебе права лезть в мою жизнь!
Меня трудно вывести из себя. Но этой мелкой заразе удается.
— Выпороть бы тебя! Или рот с мылом помыть! — хватаю ее за руку и встряхиваю, чтобы привести в чувство.
— Сонь?! — раздается из коридора голос Наташи.
Девчонка тяжело дышит и прожигает меня ненавидящим взглядом.
— Ненавижу! — шипит тихо-тихо, чтобы слышал только я.
А потом вдруг дергает рубашку, которая на ней надета. Пуговицы разлетаются во все стороны. Под рубахой нет белья и я тупо пялюсь на оголенную девичью грудь, не зная, как поступить.
По закону подлости в этот самый миг на кухню заходит Наташа.
Соня не теряется.
— Мама, он хотел… Он приставал… — начинает плакать.
Тут-то до меня и доходит, как всё это выглядит со стороны. Я держу девочку за руку. Одежда на ней разорвана. Ее видно голой практически по пояс, так как разорванная рубашка сползла с одного плеча.
Я разжимаю пальцы. Соня опускается на пол, обхватывает колени руками и принимается рыдать.
Я стою столбом и вижу лицо любимой женщины. На нем ужас. У меня внутри тоже.
Но всё не может закончиться так!
— Наташ, дай я расскажу, что произошло, — прошу я, стараясь говорить как можно спокойней.
— Мама! — всхлипывает Соня на полу, — Пусть он уйдет! Пожалуйста…
Наташа замирает. Очевидно, что не знает, как быть.
А потом шепчет:
— Марк, уходи.
Мне это кажется верхом несправедливости. А еще предательством с ее стороны. Она даже не хочет меня выслушать.
Если всё так, то я — не мальчик для битья.
— Наташ, давай ты всё же меня выслушаешь…
Она вдруг кидается к Соне, опускается на пол рядом с ней и обнимает ее.
— Марк, уйди… — произносит еще тише.
Это что моя будущая идеальная жизнь? Где мне не дают даже высказаться?
— Если я уйду, то назад уже не вернусь… — предупреждаю сразу.
Вскидывает на меня глаза. В них растерянность. И боль…
— Я поняла…
И всё. Значит, такое решение всех проблем. Иду в спальню, быстро одеваюсь и ухожу.
А, оказываясь на улице, тоже не знаю, как быть дальше.
У подъезда меня ждет машина. Иду к ней на автопилоте.
— К отцу, — отдаю короткое распоряжение, забравшись в салон.