Наташа
Ночью почти не спала, поэтому сейчас даже не верится, что всё это на самом деле. Сижу на полу возле дочери и глажу ее по спине. Не представляю, что делать и говорить. Такое ощущение, что внутри что-то сломалось.
Рыдания стихают.
— Сонь, — зову дочь по имени.
Она поднимает голову, встречается со мной глазами. Сначала в ее глазах испуг, который очень быстро перерастает в ужас.
— Мам… Я… — она озирается по сторонам, смотрит на свою рубашку, на пуговицы от нее, которые рассыпаны по полу, — Мам, он не трогал… Прости… Я…
Она трет лицо руками.
На меня нападает апатия. Вот так внезапно. Как будто внутри меня выключили что-то, что давало мне силы. Я понимаю, что не могу ничего — ни слушать ее, ни звонить Марку, ни разруливать очередную задницу.
Я так устала всех спасать… Сейчас хочется на необитаемый остров. Подальше от людей, которых я не понимаю.
Тянет низ живота. У меня в сумке лежат несколько тестов на беременность. Давно пора их сделать. О том, что будет после, не думаю.
Как пьяная встаю. Ноги не держат. Меня ведет в сторону. Соня тоже вскакивает с пола и удерживает меня. Постояв так какое-то время, бреду в спальню.
— Мам… — слышу в спину, но ответить не могу. Не могу издать ни звука. Достаю из сумочки пару тестов и ухожу в туалет. Делаю один тест, затем еще. Зачем? Не могу себе объяснить. Голова кружится, тошнит, начинает ломить левую половину головы.
Мне очень плохо. Сижу на крышке унитаза и ни о чем не думаю. Проходит минут пять, Соня начинает стучать в дверь. Я тяну руку и забираю с раковины тесты. Оба — положительные.
Вдох сделать тяжело.
Я выползаю из туалета, держась за стену, дохожу до кухни. Воды бы попить. Боли внизу живота становятся всё сильней.
Что теперь со мной будет? Я беременна. Четвертым ребенком. Его отец ушел и сказал, что не вернется. Скорее всего, он прав. Зачем тащить на себе часть моего бремени, когда можно жить легче? Я сама во всем виновата. Хотела женского счастья. Вот оно. Во всей красе.
Соня все время шла за мной. Сейчас стоит и смотрит на меня расширившимися глазами. А у меня разжимается рука. Тесты выпадают на пол. Она их видит. Такого виноватого лица я у нее не помню. Но мне разве от этого легче?
Очередной спазм… Больно, страшно, одиноко… Кто бы знал, как меня достало быть сильной… Кто бы только это знал!
Меня накрывает, потому что я ломаюсь…
Я начинаю плакать. Потом рыдать…
— Не могу… Я так больше не могу… За что вы так со мной?! За что?! Я же живой человек! — вою во весь голос.
Не могу остановиться. Раскачиваюсь из стороны в сторону. Живот болит все сильнее. Потом начинаю кричать. В голос.
Прибегает Арс. Но даже его присутствие не помогает. Я его пугаю… Я сама себя пугаю…
Соня
У меня на затылке начинают шевелиться волосы. Такого кошмара, что сейчас творится, я не могла бы придумать. Ругаю себя последними словами. Но это делу никак не помогает. Не знаю, кого мне жалко больше, бледного Арса или бьющуюся в истерике мать.
Мы с братом зовем ее, но она нас словно не слышит. Надо что-то делать, но что?
Хватаю телефон, трясущимися руками звоню Марку. Почему именно ему? Не знаю. Но звоню несмотря на жгучее чувство стыда после утренней выходки. У него выключен телефон. Других его номеров я не знаю… Меня саму накрывает паника. Особенно, когда мама сползает со стула и сворачивается на полу, держась за живот, при этом она не перестает плакать.
Егор! Вот точно кто знает, что делать.
— Да, Сонь? — голос брата действует на меня успокаивающе.
Быстро обрисовываю ему ситуацию.
— Скорую вызывай! Про беременность им скажи обязательно. Я скоро приеду.
Егор и врачи приезжают одновременно. Старший брат поднимает маму с пола и уносит в спальню. Присутствие Егора и посторонних благоприятно сказывается на ее состояние. Она отвечает на вопросы врачей. Они остаются с ней в спальне, осматривают ее.
Потом, сделав укол, выходят к нам.
— Кто здесь главный? — спрашивает здоровый, усатый дядька.
— Я, — отвечает Егор.
— Вот что, молодой человек. Вы ей кто? Сын? — Егор согласно кивает, — У Вашей матери — нервный срыв. Мы вкололи успокоительное, которое можно в ее положении. От госпитализации она отказалась. Мы ее осмотрели, кровотечения нет. Сейчас она будет спать. Но когда проснется, если ей не станет лучше, везите ее в больницу. Папка ваш где?
Егор пожимает плечами.
— Нету? — кряхтит врач, — Ладно, сынок. Тогда тебе придется со всем справляться.
— Я справлюсь, — Егор в себе не сомневается.
Я тихо выдыхаю. Все это время я про себя молилась, чтобы с мамой не случилось ничего плохого. Я больше никогда не буду ее огорчать.
Старший брат, проводив врачей, возвращается.
— Объясни мне, что случилось? И где этот Ромео, когда он нужен?
Теперь я чувствую острое желание уменьшиться. До размеров атома. Сейчас придется всё объяснять.
— Я есть хочу, — вклинивается Сеня.
— Давай я ему завтрак сделаю и всё тебе расскажу, — делаю чай и бутерброды, отправляю братишку в его комнату.
Нам с Егором делаю чай. И начинаю рассказывать. Про всё. Про приезд отца, про болезнь дедушки, про его предложение уехать с ним, про Мота, про клуб, про то, что напилась, про то, что Марк меня привез, про то, как с ним поругалась вместо того, чтобы сказать "спасибо", про разорванную рубашку и спровоцированную ссору. Про то, что он хотел объясниться, а мама попросила его уйти. Про то, что он сказал, что не вернется. Про тесты на беременность и последовавшую истерику.
Он не перебивает меня, дает всё рассказать. Только с каждым моим словом делается всё мрачнее.
Когда я, наконец, замолкаю, спрашивает:
— Зачем, Соня? Ты ведь понимаешь, что натворила? Что это мерзко, подло? Или ты, как отец — способна думать лишь о себе? Кому ты нужна, кроме матери, ты задумывалась? Ты же оставалась с отцом… Помнишь же, чем это закончилось… И что теперь?
— Я извинюсь перед Марком…
— Нужны ему твои извинения… А что будет, если он правда ушел и не вернется?! Мама же беременна! Четвертого растить одна будет? Тебе это доставит какую-то радость? Или аборт пойдет делать? Из-за тебя убьет такого же ребенка, как ты?
Я начинаю отрицательно трясти головой.
— Она не станет… — почему такое очень страшно себе представить.
— Даже самые сильные ломаются. А близких надо беречь. Но не добивать…
Все справедливо, что он говорит. По моим щекам начинают течь слезы.
— Я так разочарован, Сонь. Что даже жалеть тебя не могу. Ступай к себе.
Возразить бы… Но что можно сказать в свое оправдание? И разве есть что-то, что оправдывает такое? В груди болит. Сильно.
Но… Раз я всё испортила, значит должна и исправить.
Я сжимаю свой телефон и ухожу в свою комнату. Там продолжаю звонить Марку. Мне нужно с ним поговорить.
Но аппарат абонента по-прежнему выключен.
Спустя несколько часов я одеваюсь и выскальзываю из дома.
Я должна исправить то, что натворила.