С автоколонной, доставившей ночью боеприпасы, Дык неожиданно получил письмо от Нга. Рано утром его разыскал Дон и, протянув конверт, сказал:
— Я встретил твою Нга в городе Тханьхоа. Она просила передать письмо прямо тебе в руки; изволь получить.
Нга писала:
«Любимый!
Мне улыбнулось счастье — я повстречала Дона и вот пишу тебе «молнией». И вообще мне кругом везет. Я нашла попутную машину, которая сегодня вечером идет отсюда прямо до Хайфона. Так что завтра я уже буду дома, и ты можешь не волноваться за меня. Собралась написать длиннейшее письмо, потому что очень многое хотелось тебе сказать, а сейчас не знаю, что же писать дальше? Я до сих пор сама не своя, живу как во сне. Стоит закрыть глаза, и я сразу вижу тебя. Мечтаю снова побыть с тобой хоть одну минуту, просто сказать тебе: «Здравствуй, это — я!»
Разве не чудо, что мы с тобой встретились! Мы ведь родом из разных мест и никогда не видались прежде. Неужели было время, когда мы не знали друг друга? Самое дорогое у меня в жизни — это ты, и ты любишь меня. Ведь теперь я твоя жена. Когда разобьем американцев и снова настанет мир, я всегда буду рядом с тобой и постараюсь, чтобы у тебя была счастливая семья. Пускай мы сейчас в разлуке, но ты всегда со мной, всегда в моем сердце, и я тоже всегда с тобой.
Любимый, ты, наверно, сейчас очень занят — сколько тяжелых дел там у вас, на фронте! Обо мне не беспокойся и не скучай; просто, если у тебя будет как-нибудь время, напиши мне несколько строк. Я желаю тебе доброго здоровья и хорошего настроения. Передай, пожалуйста, от меня привет Тхо и Хюйену. Я, правда, их никогда не видела, но ты столько про них рассказывал, что я их полюбила; и не только их, а всех, с кем ты каждый день вместе идешь в бой. Желаю вам сбить побольше американских самолетов!
Ну, прощай. Целую тебя. Вернусь домой, сразу же напишу, что нового в Хайфоне. Люблю тебя, целую еще тысячу раз! Твоя Нга».
Дык сложил конверт и спрятал в нагрудный карман; потом снова вытащил и перечитал письмо. «У меня тоже самое дорогое на-свете — это ты… — думал Дык. — Спасибо, спасибо тебе, Нга! Ну, прощай, мне пора…»
Восемь часов… Девять… Все спокойно. На новых позициях «шестерки» тренируются расчеты. Стволы орудий поднимаются вверх, опускаются, поворачиваются из стороны в сторону вслед за деревянными моделями самолетов, насаженными на длинные шесты. Каждым таким шестом размахивает несколько человек, точь-в-точь как бумажным драконом на празднике.
— Отставить! — крикнул помощник ротного Тхо, поглядев на часы. — Личный состав может отдыхать!
Дык стоял возле пушки, расчетом которой командовал Лай. Солдаты спрыгнули с вращающейся площадки лафета.
— Что-то «джонсонов» не видно, — сказал один. — Уж не случилось ли с ними чего?
— Просто вчера им здорово вмазали!
— Ребята, — ухмыльнулся Лай, — а ну как они прямо сейчас пожалуют!
— Очень даже свободно. Подойдут за облаками и атакуют, безо всяких там кругов и пируэтов.
Дык невольно посмотрел на небо, словно прикидывая, с какой стороны может появиться противник.
— Вы, Лай, должны дать самолету спуститься как можно ниже, — сказал он, — и тогда уж открывать огонь. Пусть остальные расчеты ведут огонь по-другому, пускай кругом вас рвутся бомбы, ваша задача — добиться попадания с первых же снарядов.
— Ясно!
— Ну что, Тат, слышал вчера, как пушки стреляют? Принял боевое крещение?
— Разрешите доложить, — улыбаясь, ответил новобранец с оспинами на лице, — на первых порах оно, конечно, чуть-чуть…
— Чуть-чуть страшновато, — договорил за него «писатель» Бинь.
Все расхохотались, а Тат договорил солидным баском:
— В общем, я теперь обстрелялся!
— Правильно, еще несколько налетов, и ты будешь настоящим ветераном.
Дык пошел на КП. «Писатель» продолжал подтрунивать над новобранцем:
— Да-а, Тат, тебя уже ротный хвалит — растешь на глазах!
— Он на вид злой, а сам-то очень добрый.
Этот глубокомысленный отзыв снова всех рассмешил.
Командир расчета Лай, конечно, не знал, долго ли продлится неожиданный отдых. Тем не менее он достал иголку с ниткой и, скинув гимнастерку, сел штопать ее прямо на краю окопа. Иногда он поднимал голову и рассматривал длинные, крытые листьями дома на берегу, рядом с лесопилкой. Каждый день работницы с лесопилки приносили солдатам на коромыслах зеленый чай. Отсюда, с новых позиций, видно было, где они живут.
Интересно, который там дом Туйен? Лай запомнил ее, потому что девочка была очень похожа на его сестренку Хонг. Дома у них с Хонг была большая дружба; самая младшая в семье, она всегда чинила брату рубашки, гладила брюки и во всех семейных неурядицах держала его сторону…
Когда Лай в шестом классе бросил школу и пошел учиться на электрика, отец пришел в ярость.
— Ты бы хоть семь классов кончил! — кричал он. — Мне при старой жизни учиться не довелось, а ты должен смотреть вперед! Правительство все вам дает — только учись! Или думаешь, я тебя еще год не прокормлю?
А Лай твердил свое:
— Надоело, не хочу больше учиться…
— Дуралей, — горячился отец. — Нынче человек без науки все равно, что рыба без воды!..
Вообще на Лая свалились тогда все несчастья. Он вместе с приятелями дебоширил в классе, и учитель ударил его по лицу. Лай решил ни за что не возвращаться в школу. Но было и другое — Лай видел, как трудно старику отцу прокормить восемь ртов, как еле сводит концы с концами и надрывается в бесконечных хлопотах мать, и он решил поскорее принести в семью заработок. Отец долго не мог примириться с тем, что сын бросил ученье. Поэтому, когда старик возвращался с работы не в духе, Лай, стараясь не попадаться ему на глаза, проскальзывал на кухню или выходил погулять в переулок. Хонг увязывалась за ним следом. Она молча держалась за рукав его рубашки, точно боялась, как бы брат не ушел насовсем…
Тат и Бинь сидели рядышком и негромко разговаривали. Бинь умудрялся одновременно еще и читать толстенный, затрепанный до дыр роман. Тат только что вытащил прямо из бруствера огромный клубень батата — их пушка стояла посреди поля, засаженного бататами, — и с задумчивым видом взвешивал на руке находку:
— Из такого клубня можно сварить целый обед!
Тат огляделся, словно надеясь обнаружить в грудах свежей земли еще парочку бататов.
— Знаешь, Бинь, — сказал он, — кто мастер готовить бататы? Моя старшая сестра. Я сам их не очень любил. Меня дома все баловали, мать с сестрой отдавали мне самые вкусные кусочки, поэтому, если долго приходилось жевать бататы, я бывал недоволен. А вот сестра, за милую душу, лопала их круглый год… Дом наш стоит на самом краю деревни, прямо у железной дороги. Когда я был маленький, мать говорила: «Видишь эту насыпь? По ней ходит поезд…» Откуда мне было знать что, такое поезд? Ведь дорогу разбили еще в начале войны с французами. Да и сестра моя никогда не видела поезда. Я впервые увидал паровоз в кино. А в позапрошлом году нашу дорогу восстановили. Тут уж я разглядел паровоз и вагоны — все как есть. Он теперь ходят мимо нас до самого города…
— Неужели — усомнился Бинь, по-прежнему глядя в книгу.
— Честное слово! Хочешь верь, хочешь нет, а сестра у меня стала первой свинаркой в округе. Она главная на свиноферме, а свиньи у них — что надо. Когда я уходил в армию, сестра даже заплакала.
— Ты лучше вот что скажи — только подумай сперва. — Бинь осклабился. — У твоей сестры столько же оспинок, как у тебя?
— Иди-ка ты!… — Тат стукнул его по спине.
— Пардон, я пошутил.
— Тат, дай ему еще разок! Для науки! — обернулся к ним Лай. — У него у самого младшая сестра — писаная красавица. Бей, пока не отдаст за тебя! И пусть карточку ее покажет!
— Ну, ладно-ладно! А желающие свататься пусть прежде щедрость свою докажут!..
Лай, расхохотавшись, натянул гимнастерку и снова стал глядеть на лесопилку. По двору ее время от времени проходили рабочие — мужчины и женщины, некоторые с винтовками на ремне. Ветер доносил далекий шум машин, и Лаю казалось, будто он различает жужжание пилы.
— Боевая тревога!
Реактивные самолеты с вытянутыми фюзеляжами и короткими широкими крыльями четко выделялись на фоне облаков: Ф-8[29] — авиация военно-морских сил. Условия для боя были благоприятны. Облака шли очень высоко, поэтому противник был хорошо виден; и солнце не било в глаза.
Самолеты летели с юга на большой скорости. Они прошли над зелеными горами Чыонгшон, сохраняя строй и высоту, недоступную для зенитного огня, и потянулись вдоль гор. Можно было подумать, что они пролетят мимо, к какому-нибудь другому объекту.
Но вдруг головной самолет развернулся и выпустил клуб черного дыма как раз над зенитными позициями.
«Намечает ориентир для бомбежки!» — мгновенно понял Дык и крикнул:
— Наблюдать за вторым самолетом!
Самолеты быстро перестроились в кильватер. Следующий Ф-8, долетев до дымовой отметки, лег на крыло и стремительно понесся к земле.
Дык видел, что линия, по которой пикировал самолет, рассчитана очень точно. Но янки не ожидали встретить здесь выдвинутую на новые рубежи «шестерку». С места, где стоял Дык, самолет был похож на черное пятно, которое беззвучно и с невероятной быстротой увеличивалось в размерах.
Наконец раздался рев двигателей. Самолет с каждой секундой приближался. Соседние роты начали бить залпами. Десятки огненных разрывов преградили путь самолету, но он упрямо шел вниз… Четыре тысячи метров… три тысячи пятьсот… А он все не сбрасывает бомб. Пилот, вероятно, решил во что бы то ни стало поразить мост! Дык выбрал подходящий момент.
— Огонь! — закричал он.
Разрывы, словно раскаленная скорлупа, окутали пространство вокруг самолета. Дык заметил, как отделились от него и понеслись к мосту черные капли бомб. И вдруг загрохотало орудие Лая, выпустившего очередью несколько снарядов, как раз когда самолет выходил из пике, подставив под огонь свое белое брюхо.
Точно незримая нить связала командира расчета с Дыком: за какую-то долю секунды Лай, как и Дык, понял, что надо взять самолет на выходе из пике, и прошептал несущейся прямо на них машине:
— Так, теперь тебе крышка!..
— Ребята, спокойней! Наводите точнее!.. — крикнул политрук Хюйен, стоявший позади расчета.
«Писатель» сидел на лафете рядом с Лаем. Прильнув к стеклам прицела, он мягко покручивал колеса, перемещавшие ствол; пот, заливавший ему лицо, стекал за ворот. Тат, стоя на земле около пушки, держал в вытянутых руках обойму со снарядами. Услыхав рев двигателей, он задрал голову, разглядывая самолет.
— Тат! Не зевай! — окликнул его политрук.
Лицо Лая побагровело от напряжения, он не моргая следил, как в крестике прицела вырастал силуэт самолета. Он слышал, что Дык скомандовал: «Огонь!» — и соседние орудия уже начали стрелять, но решил выждать еще секунду. Вот сейчас самолет выйдет из пике! И весь сложный расчет, мгновенно выданный нервными клетками мозга, вылился в одном слове:
— Огонь!..
В стекла прицела Лай видел, как хищно заостренные бомбы несутся прямо сюда, ему в лицо. Он заметил, как содрогнулось тело самолета от врезавшихся в него снарядных осколков, и дрожь эта отдалась у него в ногах.
— Первый расчет, молодцы! Дайте ему еще! — закричал политрук.
За ревом самолетов и грохотом взрывов голос Дыка совсем не был слышен, но командиры расчетов сквозь дым видели зажатый в его руке красный флажок, указывавший цель. «Шестерка» вела огонь, не жалея снарядов.
— Горит! Горит!.. — крикнул Лай, увидав вспыхнувший в небе самолет.
Ветер затянул рубежи «шестерки» тяжелым черным дымом, валившим из воронок около моста. Люди ничего не видели в густом удушливом облаке. С того берега, где стояла «четверка», слышались частые залпы.
Дык застыл, подняв голову к небу.
Орудийные позиции огласились громкими криками. Им вторили радостные голоса, долетавшие с поля из-под бамбуковых изгородей.
— Падает!.. Падает!..
— Попалась, Пташка!
— Ух ты! До чего здорово!
Дык улыбался все шире, чувствуя, как его охватывает горячая волна счастья.
Остроносый Ф-8, заваливаясь из стороны в сторону, судорожно пытался набрать высоту, но вдруг перевернулся и начал падать вниз. Не было видно дыма, он, покачиваясь, словно гигантская подстреленная птица, падал колом, задрав кверху хвост.
Люди кричали, приплясывали, махали руками. Ополченцы, сидевшие в окопах, неподалеку отсюда, забыли даже, что надо стрелять.
Самолет с грохотом врезался в землю, взметнув ввысь оранжевый столб пламени и свистящие обломки металла.
— Ура-а! Еще один!
— Красиво горит, сволочь!..
Подбитый Ф-8, волоча за собой длинный хвост дыма, уходил к морю, стараясь не оторваться от своих…
Минуту спустя Дык пришел в себя.
— Прекратить шум! — скомандовал он. — Всем оставаться на местах! Приготовиться к штурмовому налету!..
На позициях роты сразу стало тихо. Зато вокруг, в поле, крики и шум не умолкали, несмотря на то что на другом берегу реки зенитки еще вели огонь.
Дым наконец разошелся, и стал виден мост. Он был по-прежнему невредим!
Два Ф-8 продолжали бой с батареями на той стороне. Но они больше не осмеливались снижаться, торопливо и неточно сбрасывая бомбы с высоты.
Посреди поля, метрах в шестистах от «шестерки», догорал самолет. Черный дым, смешанный с языками пламени, поднимался все выше и, растекаясь по ветру, свивался в небе гигантскими кольцами.
Пушки на противоположном берегу замолчали. И тогда на поле вдруг выросли фигурки людей. Они сбегались отовсюду к сбитому самолету, и их становилось все больше и больше.
Хюйен подошел к Дыку:
— Ты видишь, сколько народу? Надо, чтобы они сейчас же разошлись. Янки могут вернуться!
В этот момент появился Тай. Придерживая рукой свою огромную шляпу, он бежал наперерез толпе. За ним, немного отставая, торопились девушки-ополченки с винтовками. Тай остановился около самолета; громко крича и размахивая руками, он отгонял любопытных.
Следующая тревога началась, как раз когда в шестой роте были работницы с лесопилки, которые принесли солдатам вареные бататы и чай. Хюйен забеспокоился, но сами женщины обрадовались тревоге, как лучшему подарку.
— Давайте мы останемся, поможем в случае чего.
— Нет! — отрезал Хюйен. — Прошу спуститься с холма, там есть убежище.
Он приказал одному из бойцов проводить женщин в укрытие. И тут же раздался голос Дыка:
— Самолеты на бреющем!
Хюйен побежал на КП.
Реактивные машины шли на небольшой высоте изученным маршрутом — вдоль реки к высоте «сто двадцать».
С высоты ударили огненные трассы пулеметов. Хюйен едва успел обернуться в ту сторону, как головной самолет, разломившись надвое, рухнул в реку, подняв огромный столб воды.
Разрывы зенитных снарядов накрыли почти вплотную шедшие позади машины. Самолеты развернулись и, беспорядочно побросав бомбы, ушли. Черный дым заклубился над белым прибрежным песком.
Все заняло примерно полминуты.
Этот новый удар, нанесенный противнику, был, несомненно, чувствителен.
Прилетел самолет-разведчик и стал кружить над прибрежными холмами.
Потом снова появились истребители-бомбардировщики. Они шли со стороны моря. Сделав круг на большой высоте, они снизились и начали бомбить пулеметные установки. Зенитчики во всех ротах следили за развернувшимся поединком.
Высота была затянута клубами дыма. Но каждый раз, когда самолеты заходили в пике, оттуда долетала частая дробь пулеметов.
Дык, поднеся к глазам бинокль, следил за ходом боя. Самолеты пикировали и сбрасывали бомбы. К небу взлетали фонтаны пыли и дыма. Но бомбы падали на склоны, ни одна еще не попала в вершину. Пулеметчики продолжали вести бой.
Струя свинца хлестнула по брюху самолета. Отвалив в сторону, он с трудом набрал высоту и вышел из боя.
Еще один самолет вспыхнул в воздухе. Вокруг Дыка снсва радостно закричали люди.
А реактивщики — звено за звеном — заходили на бомбежку. Пыль и дым заволокли небо. Пулеметы на вершине «сто двадцать» били трассирующими пулями, намертво преградив путь, по котому прежде самолеты выходили на батареи.
Новая группа реактивных машин появилась с запада, навстречу им повернулись стволы зениток.
Вдруг Дык увидел маленькую фигурку девочки, бегущей между пушек.
— Туйен! Ты куда?
Тхо, стоявший рядом с окопом телефониста, поймал девочку за руку и, столкнув ее в окоп, крикнул:
— Сиди здесь, слышишь!..
«Мухобойки» шли на этот раз без строя, на разных высотах.
Две машины, снизившись, начали обстреливать ракетами и бомбить крытое черепицей здание школы на другом берегу реки.
Еще три самолета, пролетев дальше, тоже стали сбрасывать бомбы.
— Они целят в лесопилку!
Солдаты ругались, стиснув зубы от гнева. Орудия «шестерки» гремели… Залп… Еще залп.
Рядом с домами лесхоза из окопа бил по самолетам пулемет рабочего ополчения. В бинокль Дыку хорошо было видно, как из стрелковых ячеек, разбросанных по полям, ведут ружейный огонь ополченцы. Винтовочные залпы сливались с артиллерийской канонадой.
Около моста «единица» вступила в бой с одной эскадрильей, прилетевшей с моря.
Серия бомб разорвалась на территории лесхоза. Загорелись дома. Но пулемет ополченцев по-прежнему вел огонь.
Красный язык пламени распорол небо. Вражеский самолет вспыхнул, как факел. Летчик старался сбить пламя, но оно разгоралось все сильнее, и самолет вскоре взорвался. За секунду до взрыва от него оторвалась черная точка, над которой раскрылся гриб парашюта. Ветер относил его к видневшимся вдали холмам, поросшим лесом. Спускаясь все ниже, он вскоре исчез за деревьями.
Лесхоз горел. Огонь перебрасывался с крыши на крышу. Ополченцы выскакивали из окопов; крестьяне, рабочие выходили из укрытий — все бежали к горящим зданиям. Отсюда, с позиций роты, хорошо были видны фигурки людей, бросавшихся в охваченное пожаром здание лесопилки. Они пытались спасти машины.
Туйен поднялась на бруствер и, взглянув на разбушевавшийся пожар, бросилась бежать со всех ног. Около первого орудия ее перехватил Лай.
— Туйен!.. Постой, туда нельзя!
Девочка вырывалась, из широко раскрытых глаз ее текли слезы.
— Пустите меня тушить пожар!.. Пустите!..
— Побудь пока здесь. Улетят самолеты, тогда пойдешь.
Лай обнял девочку за плечи и усадил рядом на краю окопа.