В оковах мрака

Глава 8

Наоми всегда в изрядной степени была открыта для окружающих, не скрывала своей сексуальности, не стыдилась ни тела, ни взглядов. Однако и в её шкафу со скелетами хранилось два маленьких грязных секрета.

Одним из секретов Наоми была её склонность брать и присваивать чужие необычные вещи.

Вот и последние свои приобретения она принесла в комнату, скрытую за потайной готической дверью, и выложила рядом с остальными трофеями на экспозиционном столике. Здесь лежали все её маленькие сокровища и безделушки, позаимствованные у разных владельцев поместья и собранные девушкой за многие годы.

Столешница уже почти полностью была заставлена. Так что в скором времени для этих целей придётся использовать и кофейный столик. Учитывая, что люди жили в Эланкуре лишь треть её загробной жизни, добыча Наоми могла считаться весьма неплохой.

«Что ж, надо признать, я, действительно, склонна к воровству», — думала Наоми, разглядывая свои сокровища.

Как правило, девушка присваивала не какие-то ценные вещи, а разные мелочи, которые ей были интересны. В её коллекции значились работающий от батарей телевизор с давно севшими батареями, новомодный бюстгальтер, граммофон, а также упаковка презервативов, за которые в двадцатые годы Наоми готова была бы отдать любые деньги.

Здесь также лежали спичечные коробки и дублоны, оставшиеся после празднования Марди Гра^[23], леденец, который Наоми не суждено было съесть, и около дюжины баллончиков с краской, конфискованных у бесчисленных юных вандалов, посещавших Эланкур.

Наоми обычно встречала их стуком дверей, заставляла взлетать в воздух чехлы с мебели, а сухие листья кружиться вихрями, после чего les artistes^[24] граффити, намочив в штаны и побросав свои баллончики с краской, задавали стрекача. Этот дом принадлежал Наоми, в нём заключался весь её мир. И она не желала до конца своих дней лицезреть эти дурно состряпанные произведения «искусства».

Словно сорока, которая тащит всё в гнездо, девушка собирала самые разные вещи и приносила их в своё тайное убежище. Когда-то эта комната была танцевальной студией, с деревянным паркетным полом, зеркалами во всю стену и станками для упражнений. За прошедшие годы здесь почти ничего не изменилось. Разве что повсюду появились стопки газет, да зеркала претерпели кое-какие изменения, чтобы лучше соответствовать новому внешнему виду Наоми. Проще говоря, она их все разбила.

Когда после её смерти в доме появились грузчики и принесли коробки, чтобы упаковать и вывезти её имущество, Наоми так горячо хотела забрать и припрятать кое-что в этой комнате, что эти вещи на самом деле начали двигаться. Именно тогда она впервые осознала, что может перемещать предметы силой мысли.

В безумном порыве девушка подняла в воздух все вещи, которыми особенно дорожила: драгоценности, одежду, альбом для газетных вырезок, весь запас запрещённого ликера и даже тяжёлый сейф, и переправила их в свою потайную студию.

Однако теперь ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как её вещи, так же, как и весь её дом, ветшали у неё на глазах. Наоми не могла даже прикоснуться к ним, не могла провести страждущими кончиками пальцев по волнам прохладного шёлка или щекочущим перьям страждущими кончиками пальцев по волнам прохладного шёлка или щекочущим перьям.

— И что теперь? — спросила девушка вслух.

Словно в насмешку над ней ответом Наоми была лишь звенящая тишина. Одна… она была одна… совсем одна…

Наоми задумалась, может, ей материализоваться снова в комнате вампира или переместиться туда. Девушка уверяла себя, что это всё из-за давящей на неё тишины она колеблется, а не из-за самого этого красноглазого сумасшедшего. Тем не менее, он, казалось, чувствовал её, как никто другой из всех, кто когда-либо появлялся в Эланкуре.

Что-то в этом вампире притягивало Наоми, несмотря даже на его безумие и немытый внешний вид. Иона безо всяких сомнений страстно хотела попытаться снова с ним поговорить.

Тем не менее, сегодня она была настолько истощена, что на возвращение уже не осталось сил. Концентрируясь для телекинеза, Наоми исчерпала всю свою призрачную энергию. Девушка нуждалась в отдыхе, поэтому она полетела к своей «походной» кровати^[25].

Наоми принесла её в свою студию давным-давно. И хотя она не ощущала прикосновения ни к самой кровати, ни к белью, которым та была застелена, Наоми спала на ней почти каждую ночь. Ей нравилось вести себя так, как при жизни, насколько это, конечно, было возможно, за исключением, правда, прохождения сквозь стены и телепортации.

Девушка свернулась клубочком в дюйме над кроватью и приготовилась погрузиться в мечтания Наоми называла свой призрачный сон мечтаниями, потому что он отличался от того сна, который она знала при жизни. Если ей не приходилось прибегать к телекинезу для чего-то большего, чем перемещение газеты, она могла обходиться без такого отдыха на протяжении многих дней. Просыпалась она всегда внезапно, не ощущая никаких изменений, кроме восполненной внутренней энергии. Всё остальное, её одежда, волосы оставались неизменными, ведь теперь ей даже не нужно было брить ноги и подмышки. Как правило, девушка просто теряла сознание часа на четыре.

И так происходило всегда, пока каждый месяц на небосклон не восходила серебристая луна. В такую ночь какие-то силы заставляли Наоми танцевать. И каждый раз она кружилась в безумном танце до тех пор, пока в полном изнеможении и потрясении не начинала желать себе настоящей смерти.

До следующего подобного представления Наоми осталось всего три дня…

Её maman всегда говорила, что серебристая луна приносит удачу таким людям, как они — людям, которые изо всех сил стремятся взлететь до небес и удержаться там как можно дольше. И неважно, сколько раз они упадут, они поднимаются и делают это снова и снова. Вот почему Наоми задумала организовать свой приём именно в одну из подобных ночей.

Однако удача не сопутствовала ей в тот вечер — вечер торжества, задумывавшегося, чтобы отпраздновать свершение всех мечтаний Наоми. Наоми было двадцать шесть лет, когда она купила Эланкур. Она добилась всего сама, тяжким трудом вырвавшись из Vieих Саггfi[26], и тщательно скрывая своё тёмное прошлое.

Её покровители из фешенебельных кварталов так никогда и не узнали, что Наоми была незаконнорождённой дочерью французской fimigrfie[27], родившейся в убогом Французском квартале. Связь между Наоми JIapecc и безызвестной танцовщицей бурлеска Маргаритой л'Ар так никем и не была обнаружена. Как и то, что и сама Наоми некоторое время танцевала в бурлеск-шоу.

Тёмное прошлое известной балерины осталось тайной за семью печатями.

Наоми едва исполнилось шестнадцать, когда её maman умерла от гриппа, и девочке, чтобы прокормить себя, пришлось выйти на подмостки. Она к тому времени уже была довольно хорошо развита, и с помощью соответствующего макияжа и нарядов вполне могла сойти за двадцатилетнюю. Времена были тяжёлые, а деньги получалось заработать приличные.

У Наоми не было ни душевных метаний по поводу своего занятия, ни каких-либо моральных предубеждений. Каждый получал то, что хотел, и никому это вреда не приносило. Так что она никогда не стыдилась того, чем занималась. Тем не менее, всё же хранила своё прошлое в секрете, потому что понимала — другие могут не разделять её взглядов.

Наоми целый год копила деньги, а потом ушла из бурлеск-салона. Она всегда мечтала стать балериной и не желала, чтобы пропали даром все те уроки, на которые с трудом наскребала деньги её мать, и все те усилия, которые приложила Наоми, дабы оправдать жертвы, принесенные её матерью ради образования дочери. Так или иначе, но Наоми всё удалось…

«А потом я умерла».

Наоми хотела бы, чтобы Конрад увидел в ней балерину, которой она когда-то была — блистающую на сцене, в роскошном наряде, разрумянившуюся от гордости, утопающую в бурных овациях. Счёл бы он такую Наоми привлекательной?

Девушка мрачно вздохнула. Этого ей никогда не узнать.

Что несёт завтрашний день для неё и для Конрада, этого вампира-убийцы с могучим телом и больным разумом?

«Сможем ли мы его спасти, если он не желает быть спасённым?» — подумала Наоми перед тем, как окончательно погрузиться в свой призрачный сон. — «Мы?»

Призрак не возвращалась целую ночь.

И он негодовал на неё за это.

Лишь далеко за полдень следующего дня Конрад вновь ощутил аромат роз. Свет вечернего солнца заливал всю комнату, тем не менее, он мог видеть, как призрачная девушка прошла прямо сквозь закрытую дверь. Теперь он знал, что нужно искать, как высматривать её, словно скрытый текст в графической головоломке.

Посетительница вела себя так, будто и не уходила. Она с рассеянным видом прилегла на матрац и закинула свои изящные руки за голову. При этом её длинные волосы разметались по простыням чёрными, блестящими локонами, ярким пятном выделявшимися на белом фоне, а бледная грудь едва не выскочила из корсета платья.

Она, без сомнений, была прощена.

Однако, если в Конрада ещё не вдохнули жизнь, то почему это зрелище так пленило его? Почему оно заставило его клыки болезненно заныть?

Конрад по-прежнему не мог решить, была ли она порождением обрывочных воспоминаний, хранившихся в его памяти, галлюцинацией или призраком. Для порождения искажённой памяти эта девушка слишком хорошо подходила к этому месту и к ситуации. А если она всего лишь плод его воображения, то с какой стати ему воображать женщину, абсолютно противоположную тому типу, который был в его вкусе?

Конрад думал, что ему нравились высокие светловолосые женщины, нордической внешности, с позолоченной солнечными лучами кожей от длительного пребывания на открытом воздухе. Эта женщина, напротив, была миниатюрной, с бледной кожей и не выше пяти футов^[28] ростом. И её волосы были черны, как ночь.

В своей наполненной тяготами человеческой жизни Конрад едва ли удостоил бы её хотя бы жалостливым взглядом, ведь такая хрупкая девушка скорее всего не пережила бы очередную зиму в его разрываемой войной стране.

И она на самом деле долго не прожила. На вид ей было немногим за двадцать. Если призраки появлялись в результате насильственной смерти, то как она встретила свою кончину так рано?

Этого не случилось бы, если бы у неё был сильный защитник.

«Я был сильным», — подумал Конрад и низко зарычал. — «Если бы она была моей женщиной, я бы её уберёг».

Может быть, встреть он эту девушку на самом деле в прошлом, он не предрёк бы ей так поспешно гибель в ближайшую зиму и не отвернулся от неё. Может, он сблизился бы с ней. В своей обычной грубой манере, но он мог бы предложить ей покровительство и защиту. В конце концов, Конрад был опытным офицером, благородного происхождения — и, по крайней мере, до Великой Войны это что-то, да значило. Возможно, она приняла бы его.

«О, мой Бог, иметь такую женщину на своём попечении… брать её каждую ночь…»

Конрад мог живо представить себе, как это могло бы быть. В течение минувшего дня привычные кошмары вампира начали перемежаться странными видениями, в которых он, удерживая руки этой девушки над головой, накрывал собой её восхитительное маленькое тело.

«Существует грань… черта…» — взывал к остаткам благоразумия Конрад. — «Но может ли статься так, что эта женщина реальна?»

В таком случае вполне вероятно, что призрак не плод его воображения, и что вот уже три дня он прожил без единой галлюцинации. Последний раз подобное случалось с ним не меньше сотни лет назад.

А это могло означать, что он, возможно… начал исцеляться.

Словно вспышка в его сознании всплыло воспоминание, и он понял, о чём сожалел, чего жаждал так страстно…

Однако его размышления прервали Николай и Себастьян. Они вошли в комнату с одинаковыми хмурыми выражениями на лицах и направились прямо к нему.

«Почему у Николая шприц в руках?»

— На черта этот долбанный укол? Я ничего не сделал, — низким, предостерегающим голосом обратился к ним Конрад.

— Нет, но мы опасаемся, что ты можешь что-нибудь натворить, — ответил Николай. — Нам нужно вывести тебя из комнаты, а это убережет тебя от лишнего вреда.

Николай приблизился, и Конрад взвыл.

— Убери эту грёбанную штуку от меня, Николай! — он не желал быть в беспамятстве, не мог допустить этого снова. — Нет!

«Я не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии».

— Будьте вы прокляты! Я сказал нет!