В паутине греха

Глава 8

Эмма добралась до шатра, в котором размещался бокс для собак, когда гроза уже началась, и, к счастью, успела отвести Флайта на место и привязать его. Буквально через несколько минут в шатер набилось столько народа, что очень скоро стало совершенно невозможно провести собаку к месту, без того чтобы кто-нибудь на нее не наступил.

Эмма подумала, что это, наверное, один из тех внезапных ураганов, о которых она время от времени читала, но самой ей никогда еще не приходилось слышать столь яростных завываний ветра. Люди все прибывали и прибывали, толпа становилась плотнее, и Эмма, ухитрившаяся притиснуться к скамье, на которой сидела собака, чтобы ей не наступили на ноги, почувствовала первые признаки беспокойства, и это беспокойство явно разделял мужчина, занимавший место рядом с ней.

— Это просто кошмар! — сквозь шум прокричал он ей. — Если этих идиотов набьется сюда еще, трибуны не выдержат, и держу пари, что и сам шатер тоже не устоит.

Почти одновременно с его словами раздался треск ломающегося дерева — это была одна из опор, грозившая рухнуть, — раздался женский визг, и через мгновение все вокруг превратилось в ад кромешный. Подумать о себе Эмма не успела, потому что, Флайт, перепугавшись, запутался лапой в цепи и в ужасе пытался освободиться; внезапно почувствовав обжигающую боль в руке, девушка поняла, что у нее разошлись швы. В ту же минуту канаты, сдерживавшие поток людей, теперь пытающихся выбраться наружу, оторвались от опоры, освободившееся полотно шатра подняло ветром, ничем не сдерживаемая опора распалась надвое и рухнула, завалив край шатра.

Происходившее в последующие несколько минут было столь ужасно, что Эмма впоследствии едва могла поверить, что прошло всего пять минут до того, как на место прибыли сотрудники «Скорой помощи» из госпиталя Святого Иоанна, занявшиеся пострадавшими, которых, к счастью, оказалось немного. Но по мере того как шатер быстро пустел, сложностей у самой Эммы только прибавлялось, потому что не оставалось никого, кто мог бы помочь ей вытащить Флайта, который так плотно намотал на себя цепь, что не мог даже пошевелиться, и сидел, скорчившись, прижав уши, глядя вокруг дикими глазами. Эмма старалась изо всех сил, рискуя, что перепуганный пес может в любую минуту ее укусить, но лишь туже затягивала цепь, пытаясь добраться до застежки на ошейнике. Скамьи рядом с ней были уже пусты. Без посторонней помощи она ничего не сделает. Чтобы позвать кого-нибудь, ей надо было оставить собаку одну, надеясь, что пес слишком крепко запутался, чтобы пытаться высвободиться самому и нанести себе новую травму.

Эмма начала пробираться сквозь редеющую толпу в поисках кого-нибудь, кто не был бы занят своей собственной собакой, и вдруг увидела Макса, который внимательно осматривал скамьи для собак и время от времени останавливался и о чем-то расспрашивал встречных. В следующий момент толпа плотно прижала ее к нему, и Эмма почувствовала, что подхватившие ее руки слегка дрожат.

— Слава Богу, я вас нашел! — сказал он. — С вами все в порядке? Вы не ранены?

— Нет, со мной все в порядке, но я беспокоюсь за Флайта. Он запутался в цепи, и я не могу его освободить, — сказала она и расплакалась.

— Ничего, я его вызволю. Где он? — спросил Макс и добавил, когда они вернулись к скамье Флайта: — Я забыл номер вашего места и решил, что вы там, под этой грудой полотна. Я вытаскивал людей, думая найти вас.

— К-какая смешная прич-чина — чтобы в-вытас-кивать людей, я хочу сказать, — проговорила она, и в голосе ее послышался истерический смех вперемешку со слезами, но он бросил на нее резкий взгляд и так же резко хлопнул ее по щеке.

— Не сомневаюсь, это очень смешно, но оставьте свой юмор на потом, — сказал он, а она провела рукой по своей щеке и с удивлением обнаружила, что она мокрая от слез, и тут же пришла в себя.

— Я не заметила, что плачу, — сказала она. — Извините меня, Макс, что я вела себя так глупо.

— Это вы меня извините, я был слишком груб. Ну а теперь давайте поможем Флайту и вытащим его отсюда. Господи, какие только неудобства не согласны претерпеть маньяки от собаководства ради какого-то никому не нужного кусочка картона!

— Мэриан, должно быть, страшно волнуется, — сказала Эмма.

— Мэриан сейчас утешает бесценный друг Доусон в баре, и она, возможно, и не подозревает об этих тривиальных событиях.

— Тривиальных?

— В некотором роде да. Я и сам знал, что завалится именно шатер с овчарками, пока не пошел выяснять. Комитет выставки не видит причин для прекращения деятельности, в барах жизнь бьет ключом, так что, согласно традиции, выставка продолжает свою работу. А теперь постарайся отвлечь внимание нашего приятеля, пока я попытаюсь применить грубую силу.

Эмме показалось, что прошла целая вечность, но наконец собака была свободна. Пес тут же сел и принялся лизать поврежденную переднюю лапу. Рана конечно же открылась, и Макс осторожно ее осмотрел, посетовав, что, поскольку он сейчас не на службе, при нем нет его саквояжа.

— Надо найти дежурного ветеринара и быстренько это заштопать, — сказал он и тут же увидел, что из руки Эммы на собачью подстилку капает кровь.

— Так вы все-таки ранены! — воскликнул он. — Какого черта вы молчали, когда я вас об этом спрашивал? Снова проявляете ненужный героизм, надо полагать, бросились спасать упавших.

— Мне кажется, просто разошлись швы, вот и все, — тихо сказала она. — Не понимаю, отчего вы все время обвиняете меня в проявлении излишнего героизма, мистер Грейнджер. Ведь это вы, а не я, бросились спасать людей.

Невольная улыбка, тронувшая его губы, исчезла, но веселый огонек в глазах не погас.

— Когда вы начинаете называть меня по фамилии, это верный признак вашего неудовольствия, Эмма Пенелопа, — сказал он, приподнимая угол пропитавшейся кровью повязки и заглядывая под нее, — а если вы собираетесь уличать меня в излишнем героизме, то вам бы лучше помолчать. К счастью, там не случилось ничего серьезного — несколько синяков, несколько порезов, небольшой приступ истерии, но могло быть значительно хуже.

— Все и так хуже некуда, — довольно язвительно ответила Эмма, и на минуту в его глазах появилось суровое выражение, и лицо его напряглось.

— Да, — сказал он, вдруг коснувшись пальцем ее лба и разглаживая на нем морщинку, — для вас, когда вы остались здесь одна, это действительно, должно быть, было ужасно. Извините меня, Эмма, если я показался вам слишком бесцеремонным. Мне тоже пришлось поволноваться. А теперь, если вы останетесь здесь с собакой, я пойду разыщу ветеринара и, если удастся, врача. Гроза почти кончилась, и этот край шатра вполне безопасен. Рабочие уже занялись починкой.

— А зачем врач?

— Боюсь, вам необходимо снова наложить швы. И на этот раз мы сделаем все так, как полагается. Я скоро вернусь.

Оставшись одна в почти опустевшем шатре, Эмма почувствовала себя маленькой и потерянной. Какое неподходящее время для того, чтобы копаться в своих чувствах и обнаружить правду, какой бы неприятной она ни была. Тот момент, когда Макс нашел ее и она ощутила, как дрожат у него руки, казался слишком реальным и чересчур откровенным, чтобы за ним можно было усмотреть нечто большее, чем просто обеспокоенность человека за судьбу своей знакомой. И все же если, несмотря на очевидность такого объяснения, ей захочется отказаться от него, правду в конце концов все равно придется признать, и эта правда тяготила ее и делала такой беззащитной…

Эмма решительно переключила внимание на пса, удивляясь себе — как это она могла забыть о нем и предаться бесплодному копанию в собственной душе. Пес все еще дрожал, но ужас исчез из его глаз, он лизал Эмме лицо с тем выражением, которое бывало у него, когда он чувствовал себя виноватым, и примирительным жестом протянул ей лапу.

— Бедный ты мой, бессловесный дурашка… разве ты не знаешь, что ты ни в чем не виноват? — сказала она, готовая снова расплакаться, и он самодовольно показал зубы и от дружеских чувств обслюнявил ей юбку.

Макс вернулся один с наскоро собранным набором бинтов. Перевязав лапу псу, он наложил временную повязку Эмме — только чтобы дойти до палатки первой медицинской помощи, развернутой госпиталем Святого Иоанна.

— Лучше подождать немного, пока рассосется очередь и они смогут заняться вами без спешки, — сказал он. — А пока можем воспользоваться привилегиями Доусона и расположиться поудобнее на местах, отведенных для судейской коллегии. Давайте-ка посмотрим сможет ли наш друг наступить на лапу.

С этими словами он осторожно снял пса со скамьи и вывел его из шатра.

Эмма, следовавшая за ними по пятам, с удивлением обнаружила, что дождь кончился, ветер утих и лучи солнца пытаются пробиться сквозь облака. Судьи готовы были возобновить работу, и Эмма слышала, как помощники называют номера участников, а диктор произносит обычный набор объявлений.

Это внезапное возвращение в нормальный мир заставило Эмму вспомнить о своих обязанностях, и ее мысли автоматически встали на место. Предстояла еще борьба за звание лучшего в породе, а если повезет — то еще и в открытом классе, а может быть, даже и за звание лучшего на выставке… Привычные мысли настолько сильно овладели ею, что она даже не осознавала, насколько абсурдными должны были казаться Максу ее сбивчивые объяснения; вдруг она заметила, что он смотрит на нее с каким-то озадаченным выражением лица.

— Деточка! Эта собака сегодня уже не сможет выйти на ринг. Он же безнадежно хромает — посмотрите сами, — сказал он и провел перед ней Флайта.

Он был прав. Пес не только хромал, но и трусливо поджимал хвост, шарахаясь от прохожих, что взволновало Эмму гораздо больше.

— Если это скажется на его темпераменте, Мэриан его вышвырнет, — уныло сказала Эмма. — Она говорила, что он и так был пугливым, когда она его покупала, и потом отношения между ними так и не наладились.

— Ну, от того, что он будет болтаться здесь, лучше не станет. Покажите его здешнему ветеринару, пусть он его освидетельствует и напишет, что собака не в состоянии принимать участие в дальнейших соревнованиях, тогда вы сможете уехать пораньше, — сказал Макс, и в ту же минуту к ним подлетела Мэриан, размахивая руками и всем своим видом демонстрируя обеспокоенность.

— Ради Бога, Эмма! Ты могла бы иметь совесть и сказать, что с Флайтом все в порядке! Я как узнала, что завалился шатер, в котором размещались овчарки, просто места себе не нахожу от волнения! — воскликнула она.

Вид у нее действительно был взволнованный, но Эмма подозревала, что главная причина вовсе не в беспокойстве за собаку, а в том, что был поставлен под угрозу запланированный на сегодняшний день триумф.

— Боюсь, что с собакой не все в порядке, — ответила Эмма, стараясь, чтобы ее голос звучал сочувственно. — Он запутался лапой в цепи и захромал.

Краска гнева мгновенно залила лицо Мэриан, и ее взгляд утратил бархатную мягкость.

— Запутался в цепи? Что ты хочешь этим сказать? Тебя что, не было рядом? — резко спросила она, не заметив перевязанную лапу собаки.

— Конечно, я была рядом. Но моих сил было недостаточно. Нам пришлось в конце концов разрезать ошейник.

— Нам? — Мэриан, казалось, только сейчас заметила Макса и прикусила губу, без особого успеха пытаясь убрать из своих интонаций оттенок презрительности, когда продолжила: — Так, понятно. Ты, стало быть, убедила Макса составить тебе компанию. А мы-то с Фрэнком ломали голову, куда ты делся, Макс.

— Он взял на себя труд прийти и удостовериться, все ли с нами в порядке, — резко сказала Эмма, и Мэриан снова покраснела и посмотрела долгим взглядом на Макса, но тот ничего не сказал.

Эмма, возмущенная как эгоизмом Мэриан, так и отсутствием поддержки со стороны Макса, нетерпеливо воскликнула:

— Ради Бога, Мэриан! На сегодня уже достаточно, мы вполне можем уехать. Ветеринар осмотрит собаку и отпустит нас.

— Ты что, с ума сошла? Мы же не можем пропустить соревнования в отдельных классах, не говоря уже о том, что мы претендуем на титул «Лучший на выставке» — все говорят, что он у нас уже в кармане!

— Собака хромает, — тихо сказал Макс. — Если ты будешь благоразумна, Мэриан, то отвезешь Флайта домой, ему надо отдохнуть и восстановить нервную систему. Он испытал довольно серьезное потрясение.

— Ты хочешь сказать, что он опять стал пугливым? Мне показалось, что он поджимает хвост, когда я шла к вам сюда. В самом деле, Эмма, если тебе нельзя доверить ценное животное на каких-нибудь пять минут, то лучше…

— То лучше мне убраться? — спокойно досказала Эмма, забыв наконец об осторожности.

Макс продолжал хранить молчание, а Мэриан, уловив загадочное выражение его лица, поспешно сказала:

— Нет, я, конечно, не имела этого в виду. Я просто расстроена. У меня были большие надежды на Флайта. Мы могли бы получить звание лучшего на выставке. Все по нему просто с ума сходят. Макс, неужели ты не можешь что-нибудь сделать? Ну, сделай ему какой-нибудь укол, залатай его как-нибудь, приведи его в порядок.

Когда Макс заговорил, его голос зазвучал так, словно он терпеливо втолковывал что-то неразумному ребенку, но Эмма, уловив знакомую нотку, поняла, что дольше спорить он не намерен и терпение его истощается.

— Нет, не могу, — твердо сказал он. — Даже если бы мне удалось замаскировать это повреждение, мы нанесем собаке непоправимый вред, если заставим перегружать больную лапу, и последнее — по счету, но не по значению, — ваш хендлер не в состоянии больше сегодня бегать по рингу.

Секунду казалось, что эти слова отрезвили Мэриан, но затем она произнесла ехидно:

— Ерунда! С Эммой не произошло ничего такого, что нельзя было бы в пять минут вылечить, уделив ей немного внимания. Ты забыл, Макс, что ты здесь мой гость, а не нянька при моих служащих.

Лицо Макса застыло, и даже Мэриан вдруг потеряла свой апломб и засуетилась, прежде чем услышала его ответ.

— Тот факт, что я принял ваше приглашение на ленч и билет на выставку и формально являюсь вашим гостем, до сего времени удерживал меня от некоторых замечаний, но позволю себе напомнить, что, помимо всего прочего, я здесь нахожусь по делу, по вашей же просьбе, и это вряд ли дает мне право отказывать в элементарном участии человеку, который на вас работает, — ледяным тоном произнес он.

— Ты, конечно, прав, — сказала Мэриан, быстро сориентировавшись и прибегая к своему неизменному очарованию. Она натянуто улыбнулась им обоим, как бы извиняясь. — Глупо, что я расстроилась, но мне так хотелось выиграть сегодня все возможные призы. Это просто ужасное разочарование.

— Ну, завтра тоже будет день. Ты получила свой драгоценный диплом, и еще настанет время для нового триумфа, — сказал Макс, слегка оттаяв, и она подарила ему кроткую улыбку прощения.

— Да, я должна вести себя хорошо, правда? Бедняжка Флайт… мой бедный, красивый ангелочек… — сказала она, внезапно вспомнив о собаке и опускаясь рядом с ней на колени, всем своим видом демонстрируя сочувствие, но пес мгновенно отскочил от нее и спрятался за Эмму.

— Не очень-то любезно со стороны моей собственной собаки. Он меня никогда не любил, а Эмма, конечно, этим воспользовалась, — сказала Мэриан совсем другим тоном, поднимаясь и раздраженно отряхивая с платья влажную траву. — Но все равно, Макс, мы не можем уехать. Ты же сам сказал, что ты здесь по делу. Я собираюсь купить ту суку, а мы не сможем заняться этим до тех пор, пока Фрэнк не закончит судить.

— На самом деле я здесь исключительно для того, чтобы присматривать за Эммой, которой совершенно не следовало сюда приезжать. — Макс произнес эти слова так тихо и мягко, что Мэриан, так же как и Эмма, решила, что ослышалась; потом она вспыхнула и ответила, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легкомысленно и игриво:

— Как нехорошо, Макс! Я-то знаю, что тебе нравится время от времени дразнить людей, но бедняжка Эмма может воспринять твои слова всерьез, а это вряд ли справедливо. Пойдемте, посидим у ринга боксеров. Тогда мы сможем заполучить Фрэнка сразу же, как только он закончит.

— Это не только нехорошо, но и просто нечестно. Это неправда, — сказала Эмма Максу, собираясь последовать за Мэриан.

— Откуда вы знаете? Вы не очень-то жалуете тех, кто желает вам добра, Эмма Пенелопа. — Голос Макса, шедшего рядом, звучал все еще тихо и мягко, но ей показалось, что она различила знакомую нотку осуждения в его голосе, и, будучи расстроена и самим происшествием, и его последствиями, девушка выпалила первое, что пришло ей в голову:

— Жизнь научила меня не жаловать доброжелателей. Разве Мэриан не предупреждала вас, что мне легко вскружить голову?

— Вы всегда играете в открытую. Помню, как вы нападали на меня в самом начале нашего знакомства. Но тем не менее вы, похоже, не всегда столь непоколебимы, пока не начинаете задирать нос, — сказал Макс, а перед ней промелькнула ясная картина того вечера в Плоуверс-Фарм, когда он так неожиданно обнял ее и так же неожиданно заронил первые семена нежности в ее сердце. Ей снова захотелось заплакать.

— У любого человека есть право экспериментировать со своими собственными чувствами, — сказала она, рассчитывая слегка сбить с него спесь. — Как знать, нравится ли кому-то, когда его целуют, если никогда раньше не пробовал?

— Совершенно справедливо. А вам?

— Что мне?

— Вам понравилось, когда вас целуют, то есть, я хочу сказать, когда я вас целую?

Теперь она ясно видела, что он над ней смеется, решив, к своему облегчению, что у нее самой намерения были куда более серьезные, чем у него, и ей удалось ответить легко и беззаботно:

— Я уже не помню.

Потом она с сожалением вспоминала, что эффектная концовка не удалась: в этот момент Эмма зацепилась ногой за поводок Флайта, чуть не упала, и Максу ничего другого не оставалось, как поддержать ее, а когда он поставил ее на ноги и распутал поводок, то отпустил не сразу.

— Не думаю, дорогая моя, что вы забыли, это во-первых, а во-вторых, не думаю, чтобы у вас хватило здравого смысла ставить подобные эксперименты, — мягко сказал он, и Эмма поспешно отвела взгляд — прежде, чем он мог бы прочесть в них правдивый ответ. Нет, она ничего не забыла, она должна была признаться в этом себе самой, хотя ей этого очень не хотелось. «Надо же — какая судьба, — мрачно подумала она. — Первая любовь и такая странная».

— Я же вам говорила прежде, что я не особенно здравомыслящий человек. — Это было все, что она смогла сказать, надеясь, что ответ прозвучит достаточно туманно, чтобы его можно было истолковать как угодно.

— Я тоже так думаю, — ответил он, и в голосе его зазвучал смех, — и, раз уж на то пошло, у меня сейчас здравого смысла тоже не намного больше. Мне давно пора отвести вас к врачу, вместо того чтобы болтаться по выставке и нести всякий вздор, между тем как рука у вас, чего доброго, распухнет. Пойдемте посмотрим, не убавилось ли работы у этих ребят из «Скорой помощи».

К тому времени, как Эмме обработали руку и она выпила по настоянию Макса чашку крепкого чая, судейство в классе боксеров закончилось, и Мэриан с нетерпением ожидала у края ринга, пока Доусон разбирался с длинной очередью менее удачливых участников, жаждавших услышать его мнение относительно их собак.

— Где вас обоих носило? — сердито спросила Мэриан. — Я думала, что вы идете со мной по рингу.

— Сначала надо было показать Эмму врачу, — сказал Макс, а Мэриан бросила на него недоверчивый взгляд.

— Ну конечно, — отрезала она. — Я попытаюсь спасти Фрэнка от этих надоедливых новичков, а потом мы можем пойти посмотреть суку.

Доусона, однако, поторопить не удалось. Он решительно отмахнулся от Мэриан. Когда он наконец освободился и подошел к ним, то лишь затем, чтобы сказать, что собаку можно будет посмотреть только через час или даже позже, поскольку сегодня ее не выставляют и хозяйка приурочила свой приезд ко времени закрытия выставки. Он выразил Эмме соболезнование по поводу случившегося, оценивающим взглядом посмотрел на забинтованную лапу Флайта и предложил отправиться в клубный бар, чтобы убить время.

— Да, давайте пойдем и утопим все наши печали, — фыркнула Мэриан. — Просто ужасно, Фрэнк, что Флайт захромал, и именно на выставке.

— Да, обидно. Но это не меняет твоих планов относительно продажи, полагаю? — спросил Доусон, бросив на нее взгляд, в котором промелькнул алчный огонек.

— Ну-у-у, а какую цену ты мне предложишь?

— Очень заманчивую, как я уже говорил, при условии, конечно, что с ним все будет в порядке. Как вы считаете, нога у него заживет как следует, Грейнджер?

— Не вижу причины, почему бы и нет, но сегодняшнее происшествие не может на нем не сказаться, — коротко ответил Макс, а Мэриан ехидно прокомментировала:

— Этого бы никогда не случилось, если бы Эмма внимательно относилась к своей работе. На него же не упал шатер, он просто запутался в цепи.

— Нельзя винить в этом бедную девочку, — сказал Доусон, и в его глазах появился злорадный блеск. — Может быть, она была занята чем-то другим. — Он бросил на Макса быстрый, проницательный взгляд, и по его лицу побежали игривые морщинки от едва сдерживаемого смеха.

Но Мэриан это замечание показалось чересчур близким к истине, и она ответила слишком поспешно:

— Очень может быть. Эмма, надо вам сказать, чересчур впечатлительна.

Наступила короткая и неловкая пауза; Эмма почувствовала, как кровь приливает к ее лицу, а Доусон проговорил, игриво грозя пальцем:

— Подобные замечания, моя дорогая, следует делать наедине, а не то вас могут неправильно понять. А теперь предлагаю всем пройти в бар, там мы можем перемывать косточки и судьям, и участникам сколько душе угодно. Это ведь самое приятное, что бывает в конце выставки, не так ли?

Теперь настала очередь Мэриан покраснеть, и Эмма, хотя и знала, что Доусону доставляет удовольствие устраивать мелкие пакости, сейчас была благодарна за его вмешательство. Однако услышать возражения от Макса она не ожидала.

— Эмме необходимо ехать домой, с нее на сегодня хватит, да и собаке тоже, — отрезал он. — Я бы посоветовал вам отправиться сейчас же, Мэриан. Я вполне могу остаться и осмотреть эту суку, когда ее привезут.

— Да, конечно, только… мы же договорились… я хотела доставить всем удовольствие. По-моему, глупо проделать такой путь и не остаться еще на часок. А кроме того, я хочу немного развлечься — в качестве компенсации за неудачу с Флайтом. — Мэриан снова преобразилась в маленькую девочку. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, и в ее глазах читалась детская просьба быть снисходительными к ее капризам.

— Тогда предлагаю простую альтернативу, — быстро сказал Макс. — Эмма вместе с собакой могут уехать со мной сейчас же, а кто-нибудь из ветеринаров может дать свое заключение по поводу вашей суки. Совершенно безразлично, какой ветеринар подпишет свидетельство, если его квалификация это позволяет.

— Но я же хотела, чтобы это был именно ты! Может быть, Эмма возьмет твою машину, тогда ты можешь остаться, а я тебя потом отвезу? Ну конечно! Отличное решение. Как это мы не подумали об этом раньше? — сказала Мэриан, но ее потрясающая самоуверенность была поколеблена, когда Макс ответил с плохо скрываемым раздражением:

— Эмма не в состоянии вести машину, к тому же я не позволю садиться за руль моей машины кому попало. Если ты хочешь остаться с Доусоном, единственное, что я могу сделать, — это избавить тебя от твоей служащей и от собаки, предоставив тебе возможность вернуться, когда заблагорассудится.

— Послушайте! Если дело во мне, то я могу и сама добраться поездом. Пожалуй, так будет даже лучше! — воскликнула Эмма, опрометчиво обратив общее внимание на себя, а Макс холодно на нее посмотрел.

— Не говорите глупостей! — отрезал он. — Это будет кошмар, а не поезд. Можете ехать на заднем сиденье вместе с псом, если предпочитаете его общество моему, как вы уже намекали.

— Хорошо, — сказала Эмма, вдруг почувствовав, что этот нелепый спор окончательно утомил ее, и, хотя она была рада, что ее наконец оставили в покое, выражение лица Макса не сулило приятной дороги.

Мэриан уже тянула Макса за собой в сторону, сказав, что она хотела бы переговорить с ним о Флайте, прежде чем он уедет, и Эмма осталась наедине с Доусоном, который рассматривал ее с озорным любопытством.

— Ну что же, эту маленькую проблему решили если не ко всеобщему удовольствию, то, по крайней мере, к моему, — сказал он. — Наш великолепный ветеринар, по-моему, слегка обижен твоим нежеланием принять его предложение подвезти тебя.

— Он был обижен тем, что Мэриан оставила его ради вас, — парировала Эмма, прекрасно знавшая его умение любое дело поворачивать в свою пользу. — Вряд ли можно ожидать от него особого энтузиазма после того, как он потратил столько времени ради ее удовольствия.

— Неужели ты так ничего и не поняла в мужчинах с того времени, когда зеленой девчонкой работала у меня? — мягко спросил он.

Глядя в его узкое, неопределенного возраста лицо, она вдруг почувствовала, что больше не испытывает к нему ни неприязни, ни недоверия, и просто ответила:

— Может быть, и нет; но, по крайней мере, я узнала о них достаточно, чтобы не повторять больше своих ошибок.

— Ну, не важно, — сказал Доусон. — Я только хочу пожелать тебе удачи. И постарайся хорошенько использовать эту свою дорогу домой, если, конечно, твое сердечко имеет к этому хоть какое-то отношение. Ты на меня не сердишься?

— Не сержусь, — ответила она и, к своему удивлению, поняла, что сказала правду. Он был тщеславен, самодоволен и часто неразборчив в средствах, но в нем все-таки было что-то привлекательное.

— Ну, тогда еще раз — удачи тебе… — Он вдруг наклонился и поцеловал ее. — Ты ведь не станешь держать на меня зла за это, ради нашего старого знакомства, правда?

В этот момент Мэриан повернулась, и хотя то, что она увидела, ей не особенно понравилось, это дало ей возможность подкрепить свои обвинения.

— Очень плохо, — сказала она Максу, выслушав заключение о состоянии Флайта с надлежащей долей обеспокоенности в голосе. — Если бы Эмма вела себя поумнее, ничего бы не случилось.

— Она вряд ли могла бы предотвратить грозу и падение шатра, — довольно сухо заметил он.

— Конечно нет, но она могла бы успокоить Флайта, если бы занималась своим делом как следует. Были и другие случаи — эта оплошность с калиткой, то, как она намеренно настраивает Флайта против меня. Я могу рассказать о тысяче и одной неприятности, которые она мне доставила… Она слишком много о себе воображает, делая ставку на репутацию своего отца, и я просто возмущена. По какому праву моя собственная сотрудница обращается со мной так, словно я совершенно ничего не понимаю…

— Зачем же в таком случае держать такую работницу? — бесстрастно спросил Макс. — Если вы не удовлетворены ее работой, есть очень простое решение.

Она неуверенно посмотрела на него, прекрасно сознавая, что все ее жалобы действительно продиктованы скорее разочарованием по поводу событий сегодняшнего дня, чем обидой на Эмму, и ответила, недовольно надув губы:

— Я подумала об этом, но Фрэнк не позволит мне этого сделать, — сказала она и с удивлением увидела, как взорвался Макс.

— Доусон не позволит тебе?! — воскликнул он. — Ради всего святого, какое он имеет право диктовать тебе, кого принимать на работу?

У нее на щеках появились ямочки, и она, довольная тем, что совершенно случайно разбудила в нем искру ревности, с наигранной скромностью ответила, глядя на него широко раскрытыми глазами:

— Видишь ли, Фрэнк помогает мне советами. Он говорит, что я неверно начала и что сделаю очень большую глупость, если расстанусь с Эммой. Он очень уважает ее таланты собаковода, пусть даже она в свое время восприняла его интерес к своей персоне слишком серьезно, а я уважаю его мнение.

— Его мнение, возможно, совпадает с его интересами. Возможно, он преследует свои цели, время от времени давая подходящий совет, — сказал Макс, глядя через плечо Мэриан, и, обернувшись, она увидела, как Доусон порывисто обнял Эмму, и та, похоже, ничего не имела против.

Мэриан почувствовала, как у нее загорелись щеки, поняв истинную причину недовольства Макса, но быстро перехватила инициативу.

— Возможно, ты прав, — сказала она, улыбнувшись Доусону и Эмме. — Боюсь, что Эмма слишком уверовала в силу своего очарования, во всяком случае, это объясняет ее нежелание ехать с тобой, не так ли? В конце концов, она ведь в свое время работала у Фрэнка, а он все еще очень привлекательный мужчина…

Дорога домой, как и предсказывал Макс, действительно оказалась безрадостной. Попытки Эммы завязать разговор наталкивались на такую ледяную вежливость, что вскоре она замолчала, забившись в угол машины и стараясь отодвинуться от Грейнджера как можно дальше. Эмма смотрела на профиль мужчины, тщетно пытаясь проникнуть в его мысли.

— Нечего злиться, что я попыталась сделать все, чтобы не нарушить планы Мэриан. В конце концов, мне платят за то, чтобы я выполняла распоряжения и считалась с мнением хозяйки, — сказала она, делая последнюю попытку установить с ним контакт, но его довольно едкий ответ ее не воодушевил.

— Я, должно быть, неверно истолковал ваши добрые намерения. Ваши возражения удивили меня больше, чем ваша предупредительность.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Неужели? Вы совершенно ясно дали понять, что не хотите возвращаться домой со мной. На что вы рассчитывали? На возможность возобновить прежние отношения с Доусоном?

— Как вы могли подумать такое?! Я знаю, Мэриан кое на что намекала, но это все выдумки Доусона, он вбил ей это в голову потому, что его самолюбие было задето, но вы не имеете права думать, что…

— Не имею права? — перебил он ее, подыскивая нужное слово. — Он с такой фамильярностью поцеловал вас на прощанье, и вы ровным счетом ничего не имели против! Вряд ли меня можно обвинить в преувеличении: вы знаете, как вам выгодно себя вести, гораздо лучше, чем я предполагал.

— Если бы я не знала вас лучше, — с завидным самообладанием сказала она, несмотря на то что мысли вихрем вертелись у нее в голове, — я бы подумала, что вы ревнуете, хотя мысль эта совершенно абсурдна.

— Вы не знаете меня совершенно, Эмма Пенелопа, так что оставьте ваши выводы до тех времен, когда познакомитесь со мной получше, — сказал он. И хотя он обратился к ней с привычной насмешливостью, объединив два имени, в голосе его не было и намека на снисходительность.

Флайт, пошевелившись на заднем сиденье, тихонько заскулил от боли, а Эмма повернулась к нему, пытаясь его успокоить. Она и сама ощутила боль, сделав неосторожное движение поврежденной рукой, и тихонько охнула.

— Если уж вы заговорили о ревности, — вдруг проговорил он, — то с ревностью часто путают уязвленное самолюбие. Никому не нравится, когда его унижают.

— Вы бы лучше вспоминали об этом, когда сами прибегаете к своим излюбленным приемам, — ответила она. — Вряд ли вы имеете право жаловаться на то, что вас обижают.

— Нет? Ну, возможно, просто наше неверное представление о собственной персоне заставляет нас реагировать подобным образом без всякой видимой причины на то, что нам предпочитают общество кого-то другого. Вы, моя дорогая, показали это совершенно ясно, не желая ехать со мной. Вы что же, боялись, что я могу покуситься на вашу добродетель, чтобы не так скучать в дороге?

Эмма вздохнула. Доусон пожелал ей удачи и сказал, чтобы она получше использовала время, которое проведет в пути, но у нее было слишком мало опыта в подобных делах, чтобы вывести рассерженного мужчину из состояния, причин которого она не понимала.

— Вы мне не ответили, — услышала она голос Макса и не сразу вспомнила, о чем же он спрашивал.

— Вы, насколько я слышал, всегда стараетесь угодить тем, на кого работаете, — вдруг сказал он, прежде чем она решила, что же ему ответить, и в ее сердце внезапно вспыхнула ярость. Так значит, он, как и все остальные, слушал все эти сплетни, пока сидел у ринга рядом с Мэриан… Миссис Спунер, деликатно намекавшую на то, что ее муж склонен увлекаться молоденькими сотрудницами…

— Для меня не имеет особого значения ни то, что вы слышали, ни то, что вы себе вообразили по поводу услышанного, — сказала она, даже радуясь, что злость помогает ей высказать ему все, — но, что бы ни означала ваша мужская точка зрения, я вовсе не собираюсь, говоря вашими словами, угождать вам, чтобы возместить моральный ущерб. Я, конечно, понимаю, что гроза спутала все карты, в то время как вы уже решили поддаться на уговоры Мэриан, но если вам так хотелось оставить Доусона с носом, то не следовало уезжать уж очень рано. Он так резко нажал на тормоз, что машину занесло на мокром шоссе, и Эмма увидела, что они резко выехали на обочину. Макс выключил двигатель.

— До чего же вы глупы и упрямы, — в гневе воскликнул он. — Разве я не говорил сегодня, что приехал исключительно из-за вас? Неужели вы думаете, что мне есть хоть какое-нибудь дело до сплетен кучки болтливых баб, которым больше нечего делать, кроме как хвастаться своими собаками и копаться в мелких дрязгах своего крохотного мирка? Я намерен хорошенько проучить вас.

Потрясенная внезапной страстью его порыва, Эмма, сжавшись, сидела в углу, слушала, как дождь стучит в окно, и недоумевала: неужели он решил взять реванш за все неудачи сегодняшнего дня?

— Ну, что? — едва сдерживаясь, выдохнул он, не услышав от нее ответа. — Я вас напугал или вам все равно?

— Я… я не знаю, что вы хотите услышать в ответ, — заикаясь, произнесла она наконец.

— Так-таки и не знаете? Могли бы извиниться за прошлые необдуманные поступки… сослаться на ошибки ранней молодости, но, возможно, при сложившихся обстоятельствах объяснения — пустая трата времени. Вряд ли я имею право требовать каких-либо объяснений, поскольку вы мне ничем не обязаны, мы ведь всего лишь знакомые.

— А с какой стати мне извиняться? — холодно спросила она. — Как вы сами заметили, я вам ничем не обязана; моя жизнь и то, как я живу, — исключительно мое личное дело.

Он был слишком рассержен, чтобы удовольствоваться столь кратким и бесстрастным ответом, и саркастически заметил:

— Конечно, и в таком случае я должен извиниться за непрошеное вторжение. Но не кажется ли вам, что ваш друг Доусон слишком стар и потаскан, чтобы вновь пробудить былые юношеские мечты?

Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, и, прежде чем успела сообразить, что делает, размахнулась и влепила ему звонкую пощечину. На какое-то мгновение она вдруг испугалась, что сделала именно то, что могло бы заставить его претворить в жизнь свою угрозу проучить ее, но он лишь поудобнее устроился за рулем и включил зажигание.

— Я, наверное, заслужил это, — заметил он, и, что странно, в его голосе не было даже намека на злость. Эмме стало стыдно за свою несдержанность.

— Извините, — сказала она, — я никогда в жизни не делала ничего подобного.

— Думаю, что нет, Эмма Пенелопа, — сказал он с обычной насмешливо-терпеливой интонацией и снова стал самим собой.

— Говорят, что все когда-то происходит впервые, так что я на вас не держу зла. Пожалуй, я даже узнал кое-что интересное. Между прочим, наш друг Доусон, случайно, не женат?

— Он в разводе, и я не понимаю, какое до этого дело вам, — ответила она, будучи слишком усталой, чтобы придать своему ответу надлежащий оттенок презрительности.

— Ну, я все-таки чувствую себя ответственным за вас, — сказал он. — В конце концов, ведь это я нашел вам эту работу, присматривал за вами. Я вас даже зашивал, если только это говорит в мою пользу.

Она предприняла последнюю попытку отстоять свою независимость, освободить его от каких бы то ни было дальнейших заблуждений.

— Вам нет никакой необходимости чувствовать себя ответственным за меня или присматривать за мной, что бы вы под этим ни подразумевали, — сказала она, вновь обретая самообладание. — Надеюсь, вы уже поняли, что я в состоянии самостоятельно принимать решения, и, если вы со мной не согласны, вы все равно ничего не сможете с этим поделать.

— Вы уверены? Ну, кое-что я все-таки могу сделать, чтобы проверить на прочность вашу хваленую независимость. Я бы, например, мог попросить вас выйти за меня замуж, поскольку не верю, что ваш пожилой ухажер намерен двигаться именно в этом направлении. Не надо так удивленно на меня смотреть, я не заставлю вас смущаться и отказывать мне, бедное дитя, — сказал он и потрепал ее по голове, словно щенка, которого надо было приободрить, а затем, не дожидаясь ответа, включил газ и вывел машину на шоссе.