В паутине южной ночи

Ему показалось или он на самом деле видел эту женщину раньше? Нет, наверное, все же показалось. Возможно, ослабело от трехдневного запоя зрение. Или ему просто хочется, чтобы он видел ее раньше. А лучше — чтобы она оказалась его знакомой. Он попытался припомнить ее имя или хотя бы придумать его, но не смог. Значит, он с ней незнаком. Но почему же тогда она не отрывает от него взгляда?

Денис рассматривал ее красными, воспаленными глазами. Несмотря на свое состояние, он прекрасно понимал, что к такой женщине на кривой кобыле не подъедешь. К таким подъезжают на «Вольво». А его «Вольво» сгорела. «Вместе с женой…» — некстати подумал он.

И все-таки, почему она непрерывно пялится на него? Понравился? Но тогда она должна хотя бы улыбнуться или там моргнуть. А она просто рассматривала его, сидела и цедила из своего бокала то ли вино, то ли вишневый сок… Ему вдруг до ужаса захотелось, чтобы женщина не была такой строгой. Чтобы она не сидела так прямо, положив на столик лишь кисти рук, как и подобает хорошо воспитанной даме с идеальными манерами. Денис усмехнулся. Он-то отнюдь не идеален, как его погибшая жена. И что такого произойдет, если он сейчас поднимется, и подойдет к ней, и сядет за ее столик? Самое страшное, что может произойти: она просто встанет и уйдет. От пьяницы с красными глазами. Он почти привстал, когда увидел, что ладонь женщины сдвинулась с места. Как завороженный, он следил за ее рукой. Что она хочет сделать? Поковырять в носу? Он глухо рассмеялся и увидел, что ее ладонь легла обратно на свое место. Денис опустился на стул. Что это было? Какой-то жест? Она не хочет, чтобы он к ней подходил, и предостерегающе подняла руку?

Он в очередной раз махнул официанту, призывая наполнить опустевший бокал, и снова посмотрел на женщину. Она не сводила с него внимательных глаз. «Разве это называется безупречными манерами? Даже мне ясно, что это уже неприлично!»

Он поднялся с места, тяжело, грузно вытащил свое несколько обрюзгшее, но все еще стройное и ухоженное тело из-за столика и сделал первый шаг по направлению к ней. Потом — еще шаг. Эти шаги ему нелегко давались. Даже в пьяном угаре Денис жутко боялся, что она опозорит его на весь бар. Как-нибудь обзовет, метко и едко. Или просто окатит его таким холодным взглядом, после которого захочется выскочить отсюда, чтобы обогреться. Или вообще возьмет и позовет охранника. И тогда Дениса вышвырнут отсюда, как какого-то бомжа. Может быть, она с ним играет?

И все-таки он шел к ней. Старался идти прямо, а не зигзагом. Женщина продолжала смотреть на него. Она не позвала секьюрити и не сказала Денису какую-нибудь гадость. И не стала лгать, что место рядом с ней занято. Она сидела и смотрела на него.

Он подошел, уселся на неудобный стул (черт, с такими ценами на спиртное могли бы выбрать мебель получше) и икнул. Женщина поморщилась и отвела голову чуть в сторону. Денис развеселился. Если бы он посмел икнуть в присутствии такой женщины, когда был трезвым, то никогда бы не простил себе этого. А так, с пьяного, какой спрос?

— Здравствуйте, — вежливо сказал он светским тоном. — Сегодня отличная погода, не правда ли?

Она удивленно на него покосилась.

— Да, неплохая.

Теперь удивился он, потому что раньше уже слышал этот голос. Такой, черт возьми, нежный, с хрипотцой, и оч-чень сексуальный. Денис завелся мигом, даром что пьяный был. Ему тут же захотелось затащить ее в дамскую комнату, сорвать с нее это красное платье и… Интересно, какое у нее белье? Наверное, кружевное и очень дорогое. А трусики — узенькая полосочка, затерявшаяся где-то в крутых бедрах. Он судорожно сглотнул и пожалел, что не захватил с собой остатки виски. А денег на новую порцию уже не хватит. Интересно, она не успеет уйти, пока он вернется к своему столику за стаканом?

Денис обернулся и увидел, как официант забирает с его стола стакан. Ну, вот и все. Попить больше не удастся. Он расслабился.

— А в Крыму, говорят, холодно, — снова начал он.

Она пожала плечами.

— Вы не были этим летом в Крыму? — настойчиво продолжал он.

Она покачала головой.

Ему очень хотелось снова услышать ее голос. Поэтому он и задавал такие дурацкие вопросы о погоде. Надо спросить что-нибудь такое, чтобы она не смогла снова покачать головой или пожать плечами. Что-нибудь такое, чтобы она ответила прямо.

— А как вас зовут?

Женщина молчала. Она то ли очень удивилась этому вопросу, то ли поняла, что Денис до судорог хочет услышать ее голос, и издевалась над ним.

— Меня — Денис, — добавил он.

Черт, что бы еще сказать? Ну почему она так таращится на него, будто он чудо заморское? И не урод, скорее даже наоборот, правда, пьян немного, но что в этом такого уж чудовищного?

— Эй, с вами все нормально? — вырвалось у него.

— А что со мной не так? — мигом отреагировала она, и Денис вновь заслушался.

— С вами все в порядке, даже очень, — уверил он незнакомку. — Не хотите ли ко мне в гости?

Вопрос прозвучал спонтанно, Денис сам к нему не подготовился и теперь застыл в ужасе. Сейчас она рассмеется ему в лицо, встанет и пересядет за другой столик. Но она продолжала сидеть на своем месте.

— Хочу, — вдруг тихо ответила она. — Ну что, идем?

У нее не было кружевного белья, как думал Денис. И не было узкой полоски бикини. Под платьем вообще не было ничего. Только тело — стройное, загорелое, с неожиданно широкими бедрами и маленькой грудью. Денис не поверил сам себе, когда увидел эту роскошь. Но самое ужасное — то, что он, даже не успев раздеться, рухнул на постель и мгновенно захрапел. И именно эта защитная реакция его организма, когда он несколько дней подряд только пил, и совсем не ел, и почти не спал, спасла ему жизнь.

Лика недоверчиво оттянула верхнее веко у мужчины. Нет, похоже, и в самом деле спит, не притворяется. И вообще, какой смысл притворяться спящим, если ты только что привел в свой номер красотку из бара с явным намерением ее трахнуть?! Просто ей не повезло сегодня, как никогда. Придется вновь выходить в бар и цеплять там очередного партнера на ночь.

Она вздохнула. Может быть, отступить от правил? Может, сегодня позволить себе расслабиться и сделать то, чего она никогда ранее не делала? То есть нарушить эти правила? Но нет, нельзя. Правила для того и существуют, чтобы их выполнять. Особенно если они созданы тобой. Попробуешь нарушить их один раз — и все, начинается анархия. А там, где анархия, конец дисциплине.

Она с сожалением оделась и вышла из номера, поправляя платье. Санаторий был приличный, престижный даже. Номера — удобные, мебель стильная и персонал неплохой. Вон, мимо только что прошмыгнула горничная как тень. Она не смела и глаз поднять на Лику, хотя наверняка знает, что она на этом этаже не проживает. А в другом санатории горничная бы открыто усмехнулась прямо в лицо.

Лика пожалела, что не может сама поселиться здесь. Когда-то она сама была и горничной, и официанткой, и ей не хотелось воспоминаний, болезненных и откровенных. Ничего хорошего из того времени она не вынесла, так какого черта? Поэтому она сняла уютный маленький домик у самого моря, неподалеку от санатория.

Следователь Куропаткин был расстроен. Он уже семь лет живет на море, и ни разу — за все семь лет — ему не давали отпуск в летнее время. Зимой — пожалуйста. В апреле? Да ради бога! Но ни в июне, ни в июле, Ни в августе — ни за что!

Постоянные разбои, грабежи, изнасилования не давали ему спокойно дышать все летние месяцы. Именно в это время преступные элементы активизировались с необычайной силой и не оставляли следователю ни малейшей надежды на отдых вместе с семьей. Впрочем, хоть какой-то плюс в его переезде к морю был: жена перестала ворчать, что он никогда не отдыхает с ней и сыном. А теперь она спокойно загорает на пляже с утра до вечера, и муж ей совсем не нужен. А ведь вокруг столько похотливых курортников…

Эти мысли тоже не придавали бодрости уставшему, обалдевшему от жары Куропаткину. В кои-то веки, спустя семь лет добросовестной работы он наконец-то заслужил летний отпуск! Через три дня он должен был бы лежать на пляже рядом с женой и сыном, играть с ними в карты, брызгаться теплой морской водой, кататься с ними на катамаране и «банане», ездить на экскурсии. Ведь, смешно сказать, он ни разу не был ни в самшитовой роще, ни в Новоафонском монастыре, ни в Воронцовских пещерах.

Когда-то, только приехав сюда, он с женой (сын тогда был совсем маленький) съездил на 33 водопада. Единственное, что он вынес из той экскурсии, — это чувство страха, когда карабкаешься по трухлявой лестнице над очередным ущельем, в которое низвергается небольшой водопадик, да вино «бургунское», которое продавали адыгейцы у водопадов.

Да-да, «бургунское», а не «бургундское», именно так было написано на бумажке возле полуторалитровой баклажки. Местные неграмотные жители приписывали своей бодяге популярные названия французских вин. Тут были и бургундское, и «Божоле», и ликер «Шартрез». Впрочем, если не быть слишком привередливым, можно сказать, что вино на вкус было довольно приятным, особенно белое, из мускатного винограда.

Куропаткин опомнился, не давая своей памяти утянуть себя в омут воспоминаний, иначе будет еще хуже. Тогда, когда они вместе с женой только приехали на этот курорт, им все казалось волшебным. И морской запах, и чудесные растения, и удивительный климат субтропиков, и домашнее вино, и местное лакомство с чудным названием «чурчхела». И ласковое море, и теплые губы жены на его теле, когда они прошли по пляжу за мыс…

Всю последнюю неделю он был в эйфории, представляя, как здорово ему будет отдыхать с семьей. В этот раз они вместе собрались в Питер, город, из которого приехали сюда. Наташка, жена, даже записывала, куда они поедут, какие места посмотрят. А теперь, когда до долгожданной свободы осталось всего три дня, ему поручили дело об убийстве. Начальник отделения вызвал й, вытирая лы-сйну платочком, повернулся к вентилятору и сообщил — вентилятору, что Куропаткйну прй^-дется взять дело об убийстве курортника в санаторий «Янтарь».

— Но у меня же отпуск, — возмутился Ку-ропаткин.

Он не принял всерьез слова начальника, скорее всего, тот забыл, что следователю пора хотя бы раз за столько лет отдохнуть в июле, а не в декабре йлй апреле.

Но начальник не стукнул себя по лбу, не крякнул от досады, как он это всегда делал. И даже не повернулся к следователю. Это был плохой знак, лучше бы он заорал и стукнул ку-14 лаком по столу, А то, что начальник по-прежнему смотрит на вентилятор, означало только одно: начальник все понимает, й ему просто стыдно смотреть в глаза Куропаткйну.

— Маркин на больничном, — сухо сказал он, все так же не поворачиваясь к следователю, — а Горщйков завален делами по уши. На нем висит изнасилование, два ограбления и несколько разбойных нападений. Повесить на него еще и убийство я не могу. Остаешься только ты…

— Маркин постоянно на больничном, — вспылил Куропаткин, — зачем только вы его держите!

Начальник, толстяк по имени Николай Николаевич, или просто Ник Ник, почти как Ниф-Ниф, наконец повернулся к следователю и с укором взглянул в его глаза, напоминая одним взглядом, что Маркину уже за шестьдесят, сердце пошаливает и другие старческие болячки напоминают о себе. И разве он против, чтобы в его отделении были крепкие и здоровые следователи? Только где они?!

Куропаткин вздохнул и вышел из кабинета. Ему предстояло вести тяжелый разговор с женой и лицезреть заплаканное личико сына, который уже мечтал об их питерской рыбалке.

Выходных дней у него почти не было. Он не привык работать четко по графику: строго до шести вечера, кроме субботы и воскресенья. Свидетели тоже работали и оказывались дома как раз или поздно вечером, или в субботу. Материалов было так много, что он не успевал читать их в рабочее время, а оставить на понедельник не мог, вследствие чего брал работу на дом. Поэтому отпуск — это был единственный шанс отдохнуть. И вот теперь этот шанс уплывал из-под носа вместе с расположением жены и уважением сына.

Денис проснулся оттого, что кто-то довольно чувствительно толкал его в бок.

— Чего надо? — прохрипел он, медленно просыпаясь и ужасаясь собственному голосу.

Казалось, что в горло насыпали песка, и голос еле-еле пробивается через толстый слой.

Он очень захотел пить. Голова, на удивление, не болела. Наверное, организм привык за трое суток беспросветного пьянства и насквозь проспиртовался. Как там говорят? Вашем алкоголе крови не обнаружено? Или что-то в этом роде…

— Поднимайтесь, — велел грубый голос.

Денис и в самом деле приподнялся и уставился на особу в белом переднике и дурацком чепце. Она напоминала Джен Эйр. Та тоже была страшненькой и обожала незатейливые белые чепчики.

— Вставайте, ваше время истекло, — назидательно сказала горничная и подняла вверх толстый палец.

Денис с интересом наблюдал за ней. Вот забавный персонаж! Особенно здорово прозвучала фраза про истекшее время. Интересно, как бы она повлияла на потенциального самоубийцу или просто легковозбудимого человека?

Он поднялся с кровати и, шатаясь, побрел к выходу. Уже возле двери он вдруг вспомнил, что идти ему, собственно, некуда.

— Эй, я же здесь живу, — оглянулся он на горничную.

— Вы заплатили только за сутки, сутки уже прошли, — скептически выплюнула она ему в лицо.

Подумать только, а он-то считал, что этот санаторий славится своим сервисом! Или сервис хорош только тогда, когда человек заказывает номер не на одни сутки, а на две недели, а потом вовремя выметается и оставляет горничной хорошие чаевые? И при этом не хрипит ей в лицо голосом, который рассыпается на песчинки, словно мумия из одноименного фильма?

Денис вышел в коридор и вдруг вспомнил, что он живет в этом номере уже не одни сутки. И, следовательно, горничная ошиблась. На всякий случай он спустился в прохладный бар, выпил стакан сока, а потом дошел до портье и поинтересовался, до какого числа оплачен его номер.

— Какой у вас номер? — спросил портье.

— Двухместный, — откашлялся Денис. Когда он вставал с кровати, то мельком заметил дверь в другую комнату, о которой раньше и не подозревал. И зачем он взял двухместный номер, если второй комнатой и не пользовался? Надо же было так переплатить! Хотя… Он посмотрел на прилизанного в духе тридцатых годов портье и понял, что одноместный ему не светил. Что же, этот прощелыга дурак совсем, чтобы сбрасывать в разгар сезона «однушки», когда небось получает за сдачу двухместных номеров премии?

— Нет, я имею в виду номер вашего люкса, — улыбнулся портье.

— Э… не помню, — стушевался Денис. У него что, — еще и люкс?! Понятно теперь, почему денег почти не осталось.

— Но фамилию-то свою хоть помните? Он назвал фамилию, и портье стал листать журнал регистрации.

— Двадцать четвертый номер, оплачен до обеда восемнадцатого июля.

— А сегодня какое число?

— Сегодня шестнадцатое, — учтиво сказал портье.

— Значит, у меня еще два дня? — вопросил Денис.

— Да, верно…

Портье снова улыбнулся, но не удивленно, скорее привычно. Видимо, работа в таком санатории здорово его подготовила к самым нелепым вопросам.

— Тогда какого же черта?.. — начал Денис и передумал ругаться.

Совок — он и есть совок, его ничем не исправишь, ни новыми корпусами, ни прямо-таки ресторанным питанием, включенным в путевку, ни запредельной ценой, сравнимой разве что с лучшим отелем на Лазурном побережье. Главное — это люди, а люди у нас все те же. Грубые, бесцеремонные, твердокаменные. Таких не разжалобишь. Жаловаться на горничную — без толку, себе дороже встанет. Только нервы трепать. Негатив, как учит мудреная книга «Дианетика», которую он пытался осилить по совету жены уже второй год, притягивает к себе негатив.

Когда Денис поднялся в свой номер, горничная уже перестелила постельное белье и теперь вовсю шуровала пылесосом.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Денис, перекрикивая пылесос. Он пожалел, что не купил в баре бутылку воды. Пить снова хотелось с неимоверной силой.

— А, вы за вещами? — сообразила она. — Вон ваши сумки, возле кресла. Я уже сложила вашу одежду…

Денис еле сдержался, чтобы не треснуть Джен Эйр по лбу щеткой от пылесоса. Она даже и не подумала выключить его, чтобы не кричать на весь санаторий. И ей и в голову не пришло, что лазить по чужим сумкам — это не есть хорошо, а очень даже плохо и непорядочно. И если она видела, что он забыл взять сумки, почему же не крикнула, чтобы он вернулся? Может быть, она нечиста на руку, это исчадие ада, созданное Шарлоттой Бронте?

Стараясь держать себя в руках, Денис выключил пылесос, взял Джен Эйр за руку и выставил ее из номера вместе с пылесосом. Она так удивилась, что даже не сопротивлялась. Это было очень неплохо, потому что в противном случае истощенному алкоголем Денису пришлось бы худо. Он вряд ли смог бы сдвинуть с места этот бульдозер в чепце. В дверь раздались гулкие удары.

— Откройте, иначе я вызову охрану, — грубым, лающим голосом кричала горничная.

— Нет, не похожа она на тактичную и корректную гувернантку Джен Эйр, хоть и та была со странностями, — заключил Денис и увидел холодильник. .

В недрах агрегата таились целых две банки со спасительной жидкостью — кола и банка местного пива. Денис предпочел второе и с жадностью одним глотком опрокинул половину банки. За дверью стихло, а потом вновь раздались шаги и довольно деликатный стук.

— Денис Валерьевич, откройте, пожалуйста, — взмолился голос. Он принадлежал мужчине, а не белому чепцу, поэтому Денис, подумав, распахнул дверь.

Там стоял маленького роста мужчина в темном костюме с карточкой «Администратор».

— Входите, — предложил подобревший после пива Денис.

Он вспомнил, что не покупал местного пива и не ставил его в холодильник, ему бы и в голову это не могло прийти. Значит, администрация санатория постаралась. Может быть, даже этот низкорослый мужичок, который, уверенно прошагал внутрь.

— Я приношу вам свои извинения, — начал он, — понимаете, Татьяна работает у нас недавно, она еще не привыкла к нашим порядкам и часто путается…

— Татьяна — это та, в чепчике? — уточнил Денис.

— Да-да, — сконфузился администратор. — Прошу вас простить ее… Чтобы компенсировать вам моральный ущерб, администрация санатория продлевает ваш отдых еще на сутки, естественно, за наш счет, — пропел мальчик с пальчик. То есть не мальчик с пальчик, а скорее мужичок с ноготок.

— Спасибо, — восхитился Денис. Настроение улучшилось. Может, не так все и плохо? Может, сервис на самом деле становится лучше?

Администратор пожал Денису руку и вежливо удалился. А через десять минут другая горничная, молоденькая и хорошенькая, своим стуком вытащила Дениса из ванны и, стараясь не глядеть на голый торс, обвязанный полотенцем ниже пояса, протянула ему поднос, на котором стояло металлическое ведерко, а оттуда выглядывала бутылка шампанского «Абрау-Дюрсо».

— Слушай, а этот ваш администратор, он не того? — поинтересовался он у девушки.

— Чего — того? — не поняла она.

— Ну, не принадлежит ли он к сексуальным меньшинствам?

Девица покраснела, глупо хихикнула и, вручив Денису ведерко с шампанским во льду, схватила поднос и убежала.

Да, сервис все же хромал, хотя стремление администратора к европейским гостиничным стандартам было похвальным.

Борис с ужасом смотрел на свои руки. Они тряслись. Тряслись, как у маразматичного старика, как у пьянчужки, как у больного человека. Впрочем, он и так болен. Разве нет? Разве страх — это не болезнь? Хотя нет, не болезнь. От болезни можно вылечиться, пить таблетки, соблюдать диету и ходить на прием к врачу. А от страха избавиться невозможно. Он всегда с тобой. Болезнь разъедает тело, а страх — душу. И еще неизвестно, что страшнее.

— Лучше бы я умер, — забормотал Борис и уронил рыжую кудрявую голову на покрытые рыжеватым пушком руки.

Пару лет назад он умудрился подцепить сложную болезнь с таким же сложным названием. Но он очень хотел выздороветь и сумел сделать это. Но, как оказалось, напрасно он это сделал. Он вообще напрасно жил. Его жизнь оказалась никому не нужной, никчемной и невостребованной. Он не совершил научного открытия, не полетел в космос, даже не стал почетным донором. Он ничего не сделал, ради чего можно было бы цепляться за жизнь. Он — пустышка, серрсть, ничтожество. И его мелкая душонка жалобно стонет и корчится от страха. Если он ничтожество, то почему же он не хочет избавиться от этого мира и избавить мир от себя?

Ответ нашелся быстро. Именно поэтому и не хочет, что он ничтожество. Потому что боится. Боится умирать. Он хочет, чтобы его жалкая жизнь продолжалась, он всеми силами цепляется за свое никчемное существование, хотя понимает, что смешон и неприятен сам себе и окружающим.

Но, как бы там ни было, у него нет времени на препирательства с самим собой. Он трус и на одном этом основании согласится на то, что от него требуют. Четыреста тысяч долларов!.. Триста тысяч он брал у них под договор у нотариуса ровно восемь месяцев назад. А сто тысяч — это проценты.

Но он не собрал столько и не мог собрать, его дело, автосервис, лишь начало становиться на ноги, как кто-то подставил ему ножку. Даже не ножку, ножищу…

Кто-то — это конкуренты, в этом Борис был уверен. Но что же делать с деньгами и с Мишаней? Отдавать, конечно, что же еще. Но как? Вот в чем вопрос. Именно этот вопрос не давал ему покоя, не давал Борису спать, не давал ему жить. А ведь он думал, что жизнь — налаживается! Что Мишаня, одноклассник, которого он неожиданно встретил в Москве, оказался на его дороге не случайно. Что небесам было так угодно, чтобы он, Борис, невзрачный рыжик, наконец-то смог стать кем-то. И Борис попытался это сделать. Попытался забыть, что всю жизнь ему не везет, с самого рождения, что все у него валится из рук, что ни одного дела он так и не довел до конца и что мама говорила, что его сглазили. Еще во младенчестве. Только кому надо было это делать? Обычно наводят порчу на того, кому завидуют. А разве можно завидовать младенцу?

Он ведь немощный, зависимый и к тому же пока еще ничего не успел добиться в жизни! Так зачем же завидовать младенцу? Это можно делать только в одном случае: если малыш красивый, а собственный ребенок того, кто завидует, гораздо менее приятен внешне. Но Борис был отнюдь не красавец. Рыжий, маленький, невзрачный, с россыпью золотистых веснушек по всему лицу, с блеклыми, словно застиранными голубыми глазами, он и в детстве был таким же бесцветным, как застиранная пеленка. Куда логичнее было бы завидовать его сестре. Вот кто красавица, так это она. Но у нее все отлично, ее жизнь великолепно сложилась. Она добилась всего, чего хотела. И делает только то, что ей нравится. Она не открывала автосервис, который через восемь месяцев его существования конкуренты спалили дотла. Она не брала взаймы у бандитов, и ей не надо напряженно думать, как же теперь вернуть эти деньги. Мишаня, правда, сказал, что насчёт денег ему нужно обратиться как раз к сестре. У нее есть эти деньги, и она может выручить брата. На что Борис сказал Мишане, что ни при каких обстоятельствах он не станет причинять неприятности единственному близкому существу, которое у него осталось после смерти родителей. А Мишаня сказал, что в таком случае его ребята причинят неприятности самому Борису. И неприятности эти будут гораздо крупнее, чем те, которые Борис мог бы причинить своей сестре. Во всяком случае, Борис останется жив, если добудет эти четыреста тысяч в течение месяца, добавил Мишаня.

Борис сначала отказался напрочь, глухо сообщил бывшему однокласснику, что не станет у сестры снова просить денег. Ведь он только и делает, что берет у нее деньги. Она уже вложила большую сумму в этот автосервис, и, по-хорошему, Борис должен ей деньги точно так же, как и самому Мишане. Мишаня же пожал плечами и повторил, что сроку дает месяц.

— Ты понимаешь, — он обнял Бориса за тощие плечи, — если бы это я дал тебе денег, то ждал бы сколько угодно. Но это пацаны, а я за тебя поручился, в натуре…

Вот это «в натуре» и добило Бориса. Он закрыл дверь за Мишкой и задумался. Неужели ему придется и вправду обращаться к сестре? После всех неприятностей, которые он ей доставил, опять просить ее об одолжении? Одолжении суммой в четыреста тысяч долларов…

Куропаткин нервно затянулся. Он все время пытался бросить курить, но при нынешних убийствах это просто невозможно. Как же так получилось, что их тихое курортное местечко превратилось в настоящую бойню! Это был уже третий труп. Третий труп за недели'. Не слишком ли много?

Все убитые никак не связаны друг с другом, отдыхали без своих семей и были не старше пятидесяти лет. Один умер от сильного удара в висок тяжелой пепельницей, стоявшей у него в люксе, второй был задушен при помощи подушки. А третий… третий был убит ножом в сердце. Такой вот милый коктейль. И при этом никаких следов, никаких свидетелей. Это же курорт, сюда люди приезжают, чтобы отдыхать, а не следить за другими отдыхающими!

Почему-то Куропаткину казалось, что этими трупами в местных санаториях и гостиницах дело не ограничится. И он оказался прав. Правда, пока что об этом он и сам не знал.

Зато знал то, что жена в этот раз не согласится подождать, пока он наконец распутает этот клубок убийств, и уедет в гости к матери, в прохладный Питер, вдвоем с сыном. А Куропаткин останется в душном Сочи, станет приходить домой поздно вечером, уставший и бледный, несмотря на беспощадное солнце. И дома его будут встречать пыль, пустой холодильник и нестерпимая тоска по той жизни, которой у него никогда не будет.

Денис готовился к отъезду. Морально. Четыре дня на море пролетели… Результатом этого так называемого отдыха были густая щетина на щеках Дениса, мешки под глазами, отечность лица и стойкий запах перегара. Все эти дни он пил. И не четыре дня, которые он провел здесь, а гораздо больше. Он пил со дня смерти жены. Но тогда приходилось сдерживать себя. А здесь, где его никто не знает, он накачивался спиртным под завязку, так, что с трудом добирался до своего номера.

Спрашивается, ради чего только приехал на море? С таким же успехом он мог запереться в своей квартире и пить там. Заказывать продукты и, главное, алкоголь по телефону. Смотреть телевизор или глазеть в потолок.

Но он не мог оставаться в своей квартире после того, что произошло. Правда, это произошло не в квартире, но все равно оставаться там, где еще витал ЕЕ запах, где повсюду лежали ее вещи, ее книги, ее антикварные безделушки… Вернее, то, что осталось от ее любимых антикварных безделушек.

Ее обожаемая старинная фарфоровая посуда гордо пыжилась в таком же старинном напыжившемся серванте. Она не знала, эта тупая посуда, что хозяйки уже нет и пыжиться не для кого, ведь Денис все равно ничего не смыслит в таких штуках.

Эмма боготворила такие вещи и окружала себя ими. Она и Дениса оставила возле себя, потому что он вполне отвечал ее требованиям — был старомодным, громоздким и красивым. Разве что не старым. Но это поправимо, смеялась она. Очень скоро ты будешь настоящим антиквариатом…

Он, возможно, и будет. Только она уже этого не увидит. Умная, красивая, тонкая, эстетствующая Эмма, обожающая красивые старинные вещи, погибла. Так страшно и так нелепо… На глазах у Дениса. Ее машина v взорвалась. Вместе с ней…

Денису тогда показалось, что он сошел с ума. А в следующую секунду он подумал, что Эмма разыграла его. А еще в следующую понял, что это правда. Что Эммы не стало. Любовь к розыгрышам и черному юмору не вязались с ее тонкой натурой, она никогда так не поступала и не решилась бы на такой ужасный поступок. После трех лет брака Эмма прекрасно знала, когда можно рискнуть, а когда нельзя. Иначе будет хуже. К тому же она разыгрывала его утонченно, это было вполне в ее характере. А этот ужасный взрыв — он был громким и мощным, грязным и дешевым трюком, совсем не в ее духе.

Она не рискнула бы так его напугать, потому что… Потому что он ни за что не простил бы ей такого, и она это знала. Она умела вовремя остановиться, его прелестная немка. Но тогда, неделю назад, когда на его глазах взлетела на воздух «Вольво», он бы все отдал за то, чтобы Эмма всего лишь разыграла его. Чтобы она выскочила из-за дерева, за которым пряталась, и, насмешливо глядя на него холодными, прозрачными голубыми глазами, сказала:

— Корнилов, ты опять попался! С тебя — та севрская шкатулка начала XIX века…

И он бы купил ей ее! Купил бы ей тысячу таких шкатулок, если бы она только осталась жива! Раньше он ворчал, что Эмма тратит сумасшедшие деньги на эти так называемые Раритеты, хотя на эти деньги они вполне могли бы позволить себе дом за городом вместо «двушки», хоть и в центре. Или даже могли оставить эту квартиру себе и, поднатужившись, все равно купить дом за городом. Но она была непреклонна.

— Корнилов, настоящий раритет — это ты, — улыбалась она. — Только ты можешь так спокойно отзываться о произведениях искусства, шедеврах мировой культуры и сравнивать эти бесценные творения с какой-то недвижимостью!

— Какой-то, — ворчал Денис. — Не какой-то, между прочим! В семи километрах от МКАД охраняемый коттеджный поселок, рядом лес и озеро. И дом на две семьи, у каждой — свой вход. Зелень, клумбы, свежий воздух, и гараж — в доме!

Ему очень нравилось, что не нужно выскакивать зимой из дома и нестись галопом к машине. А потом мерзнуть в салоне, ожидая, покуда мотор прогреется. Еще хорошо, что в последние несколько лет у него хорошая иномарка…

А вообще гараж в доме — это мечта любого советского мужчины. Только Эмма, привыкшая к буржуазной роскоши, думала иначе. Ей не нужны были эти мечты советского мужчины. Гараж в доме и сам дом за городом ее ничуть не удивляли и не вдохновляли. Она детство и юность прожила со своими родителями, обеспеченными и уютными, и спокойно относилась к тем вещам, которые ценятся в нашем обществе: хорошая недвижимость, в том числе дачная, добротные машина, мебель, чтобы не хуже, чем у соседей…

Эмму серьезно интересовал только антиквариат. И Денис смел надеяться, что лично он тоже ее интересовал. Иначе она бы не вышла за него замуж. Не уехала бы из своей респектабельной Германии в сумасшедшую Россию. И не осталась бы здесь, с ним.

Хотя она и так не осталась…

Денис усмехнулся. Эмма бросила его. Оставила одного. Он расценивал это как предательство. А как иначе?

«В машине подтекал топливный насос. Вдобавок была пробита изоляция проводки. Ваша жена повернула ключ в замке зажигания, проводка заискрила, воспламенились пары бензина…»

Машина у них была общая. Но Денис на ней редко ездил. «Вольво» в основном пользовалась жена. Эмма всегда была аккуратна, по-немецки педантична. Она стабильно проходила техосмотры машины, как и сама обязательно два раза в год посещала всех врачей, включая стоматолога, для профилактики. Как же это, а?

После похорон Денис прямо с кладбища поехал на вокзал. А куда ему было ехать? Он не собирался устраивать поминки. Эмме бы это не понравилось. Она вообще терпеть не могла столь любимые русскими людьми застолья. А халявная выпивка на поминках приводила ее в ужас.

Поэтому, лишь только гроб с тем, что осталось от Эммы, опустили в землю, Денис повернулся и ушел.

А на вокзале купил билет на ближайший поезд. Ближайший шел в Адлер. Люди ехали на море, чтобы купаться, загорать и радоваться жизни. Денис ехал, чтобы как можно дальше уйти от действительности, уехать от нее. Ему казалось, что с каждым километром эта жуткая, невыносимая боль в его груди будет утихать. Он ошибся. Ио обратно ехать не хотелось. Поэтому он нашел свободный «люкс» в санатории и оплатил его на столько, на сколько хватило половины тех денег, которые у него были с собой. Оставшуюся половину он решил оставить. И потратил довольно приличную сумму на спиртное.

Хорошо, что он уезжает через три дня. Иначе неизвестно, куда его завело бы это сумасшедшее, пьяное время. Вот и вчера он даже решился привести в номер женщину. Хотя разве кто-то может сравниться с Эммой, восхитительной, строгой, соблазнительной Эммой? Или все-таки может? Эта женщина — может?

Денис горько вздохнул и направился в ларек неподалеку. Денег, распределенных на три следующих дня, оставалось в обрез, и теперь он мог позволить себе лишь пиво или дешевую водку. Ничего дешевого, Денис не любил, поэтому остановился на пиве. Прихватив пять бутылок, он нашел ловко спрятанную лавочку в зарослях олеандра и уселся там, прямо напротив выхода из санатория. Со стороны его не было видно, а ему самому, в свою очередь, не хотелось никого видеть, хотя если повернуться, то выход из санатория прекрасно просматривался.

Когда он залил себе в горло третью бутылку «Сибирской короны», то вдруг обратил внимание на женщину, выходящую из здания. Это была именно та дама, которую он вчера привел в номер и потерпел сокрушительное фиаско, мгновенно уснув. Она что-то несла в Руке.

Денис сначала хотел было подойти к ней и объясниться, извиниться, наконец, но потом передумал. Что-то в облике женщины насторожило его, и он остался сидеть на лавочке, чувствуя сильный сладковатый запах олеандра. Денис вспомнил, что это растение считается ядовитым, и пожалел, что уже протрезвел для того, чтобы обглодать его ствол, засунуть в рот пригоршни розовых цветов и умереть, отравившись. И попасть на небеса к Эмме. Хотя нет, это Эмма на небесах. А он попадет в пекло, где черти будут жарить его на сковороде…

Она вытащила нож из тела и обтерла кровь простыней. Никакого удовольствия в том, чтобы убивать, нет. Говорят, что маньяки получают удовольствие от убийства. Если это так, значит, они больные люди, им надо лечиться. Ей не было приятно убивать. Мало того — она ненавидела эту часть своей работы. Именно так она и думала обо всем этом — как о своей работе. Она, как самка каракурта, убивает самца, с которым только что спаривалась. Только она — не паучиха, а человек. Несмотря на то, что женщина. Ведь мужчины считают, что человек — это мужчина, а женщина — это просто женщина. Получается, что женщина не человек…

Но в последнее время она чувствует свое сходство с самкой каракурта все сильнее, и сильнее. Отчего бы ей не почувствовать себя царицей Тамарой, той, которая за одну ночь любви лишала своих любовников жизни? Впрочем, понятно почему. Это сравнение ей не подходит. Она не царица, и делает это не из желания развлечься. Это во-первых. И, если уж быть честной до конца, Тамара предупреждала своих одноразовых возлюбленных, что наутро им уготован кол. Или как там их убивали? А она никого не предупреждает. Правда, и не поощряет. Мужчина сам лезет в эту ловушку, она всего лишь наблюдает, как он гибнет. Ну, и помогает ему, конечно, — погибнуть.

Она вздохнула. Пора было уходить. Надо помыть руки, лицо, внимательно осмотреть себя — вдруг на нее попала кровь, и одеться, наконец. Охота еще не закончена. Может быть, сегодня она поймает новую жертву? Или лучше ей отдохнуть?

Она все же решила, что нужно отдохнуть. Именно за этим она и приехала на курорт. Отдых ей не повредит. Отдых должен быть основной частью, а эта работа — как дополнение к отдыху, не самое приятное.

Не глядя на мертвое тело мужчины, с которым совсем недавно самозабвенно занималась сексом, она прошла в ванную, быстро приняла душ, оделась и вышла из номера.

Ее не волновало, что кто-то ее увидит. Разве смогут доказать, что это именно она убила его? Она никогда не оставляет следов, так чего же беспокоиться!

Отпуск Лики подходил к концу. Она в общем-то сделала все, что было запланировано ею ранее, но все же ей казалось, что она могла бы сделать и больше.

Пришла пора возвращаться домой. Тем более что Лика устроилась на новую работу с отсрочкой выхода на нее. Она — профессиональный секретарь-референт. Работает по, своей специальности уже несколько лет. И, конечно же, отлично справляется со своими обязанностями. Именно этот факт и заставлял ее совершенствоваться, повышать квалификацию, а заодно искать фирмы, способные заплатить ей еще больше. В результате к своим тридцати трем годам Лика имела отличную репутацию, зарплату в полторы тысячи долларов и статус незамужней женщины.

Лика не собиралась выходить замуж. Ей это было не интересно и вовсе не нужно, и она не желала впускать в свою уютную квартирку мужскую особь со всякими проблемами, претензиями и вонючими носками. Отчего-то всегда, когда она думала о врзможности завести мужа, она представляла себе именно вонючие носки. Морщила нос и в очередной раз убеждалась, что собственные спокойствие и гармония стоят одиночества. Если она захочет, то может обзавестись ребенком — слава богу, сейчас у нее для этого есть все условия, а наше общество перестало смотреть на одиноких мамаш как на неполноценных.

Но Лика ребенка не хотела. Во всяком случае, пока. Пока она не была готова к такому самопожертвованию. И ее вполне устраивала ее жизнь. Вернее, устраивала бы полностью, если бы не кое-что… Лика от этого никак не могла избавиться. И, скорее всего, уже никогда не сможет. И только это «кое-что» мешало ей наслаждаться жизнью.

Борис плакал, некрасиво размазывая слезы по некрасивому лицу. Мишаня сочувственно подал ему платок, но Борис не притронулся к нему. Он не хотел брать Мишаниного платка, не хотел дотрагиваться до руки этого убийцы! И почему именно он, эта сволочь, этот подонок принес ему ужасную весть? В старину гонцов, появившихся с плохими вестями, убивали. А что, если Борис сейчас убьет Мишаню? Правда, у него нет ни ножа, ни пистолета, ни даже палки, которой он мог бы бить этого мерзавца, рока у того не выступит кровь на выпуклом лбу, пока он не станет молить о пощаде, пока его пульс не остановится…

Борис знал, что отсутствием предметов, которыми можно убить, он оправдывает собственную несостоятельность. Убить можно и не вооружаясь. Можно прыгнуть на этого борова, зубами впиться в толстую шею, прокусить сонную артерию, испачкаться в чужой крови и совершить сладостный акт возмездия. Но он также знал, что ничего подобного не совершит. Что будет продолжать плакать, жалобно размазывая слезы, и мечтать о том, чтобы Мишаня и вся его банда сдохли одновременно. Чтобы попали в гущу теракта и погибли все, разом! Чтобы машина, в которой они ехали, взорвалась…

Мысли о машине снова напомнили ему о сестре, которая умерла так страшно и так нелепо.

— Прими мои соболезнования, — с трудом выговорив последнее слово, сказал Мишаня, не выпуская изо рта зубочистки. Этот урод постоянно ковырялся в зубах, и зубочистка была словно его визитной карточкой.

Его соболезнования совершенно были не нужны Борису, так же, как и он сам. Эмма погибла. Погибла ли? Ее убили! Эти скоты, во главе с Мишаней, убили ее, чтобы Борису было легче взять четыреста тысяч долларов. Они же не могли не понимать, что, даже если Эмма согласится вернуть долг за брата, то может не согласиться ее муж! А Денис не слишком-то жаловал своего шурина. Ведь так, кажется, называют брата жены? Денис считал его ничтожеством и выдал ему на автосервис лишь пятьдесят тысяч долларов, решив, что большего тот не заслуживает. И был прав. Борис и есть ничтожество, он так чувствует и так ведет себя, в полном соответствии с этим определением. И будет продолжать вести себя так же и дальше. Потому что он — трус и ничтожество.

— Ладно, я пошел, — Мишаня тяжело поднялся, перекинул зубочистку на другую сторону мясистого рта и направился к выходу.

Он тоже знает, что Борис — ничтожество. Именно поэтому он и его банда и ссудили ему деньги, зная, что такая дохлая рыба с крючка не сорвется. И что же делать? Идти у них на поводу? А что, впрочем, ему еще остается! Он не хотел доставлять неприятностей сестре и прямо заявил об этом Мишане. И он все сделал за него. Он сделал так, что сестре теперь все равно. Они убили ее, эти ублюдки!

Борис плакал, бессильно стуча кулаками по столу. Он знал о тебе все, жалкий маленьким человечишка, и от этого ему было еще хуже. Он знал, что, даже если он будет утешать себя тем, что после всего убьет Мишаню, он не сможет это сделать. Не сможет убить убийцу родной любимой сестры. Кишка тонка. И Мишаня со своими дружками тоже это знают. Иначе не стали бы трогать Эмму. Они сделали свой ход, сложный и хитрый, не побоялись пойти на убийство, хоть бывший одноклассник и отрицал это. Но все же Борис не верил ему. Эмма была убита, это уж точно. Потому что как могла быть неисправна проводка в «Вольво» и как мог протекать топливный насос, когда его ребята, ребята из автосервиса, тщательно следили за машиной Эммы? Борис радовался, что хоть эту малость он может делать для сестры! Она регулярно пригоняла машину в его автосервис и в последний раз была у него не далее чем две недели назад. И, естественно, тогда провели диагностику автомобиля.

Мишаня договорился с кем-то из парней, и… Борис похолодел. Значит, кто-то из автомехаников повредил топливный насос. Намеренно. Выходит, виноват не только Мишаня. Он выступил заказчиком, а исполнитель… Кто?

Борис обхватил рыжую голову руками. Эмма уже на небесах. Она бы не хотела видеть его таким расклеившимся. И не хотела бы, чтобы он мстил. Не потому, что была такая добрая и всепрощающая, а потому, что боялась за брата. Ведь если Борис решится на убийство, то из-за своей неуклюжести и неловкости не сможет довести дело до конца. И тогда уже могут убить и его.

Но как же дальше жить Борису после того, что произошло с сестрой? И после того, ЧТО он должен будет сделать? Мишаня поставил его в четкие рамки и условия. Он проговорил все тщательно и медленно, чтобы это втемяшилось в голову Бориса. Он должен все сделать, иначе станет трупом. Кому от этого будет легче, если Эмма уже мертва? Хотя, с другой стороны, никто по нему и не заплачет. Тогда зачем же ему так хочется остаться в живых? Ответ пришел сам собой: чтобы отомстить. В рыжей голове звенели колокольчики, которые нежно пели на немецком языке: «Месть, о как сладка ты, месть…»

И пожалуй, впервые за этот жуткий день Борис подумал, что вполне может отомстить за сестру. Ему ведь будет нечего терять. Но сначала нужно сделать то, что приказал Мишаня. Чтобы по его следам не бежали шестерки бандита. А уж потом, когда все будет сделано, Борис спокойно выследит и уничтожит того, кто испортил машину сестры. А затем он доберется до самого Мишани и избавит мир от его присутствия.

И только после всего этого Борис Эленберг сможет жить спокойно. Если захочет, конечно. Если захочет жить вообще.

Она потянулась, игриво устраиваясь на полу. Кровать — это так банально! Куда лучше соблазнить этого потного мужика с бегающими глазками не на обычной постели, а на ковре не первой свежести. Впрочем, мужик тоже был далеко не первой свежести, такой же потрепанный и потертый, как и коврик. Но какое ей дело до изношенности и того и другого?

Женщина медленно поднимала платье вверх, обнажая тонкие щиколотки, икры колени…

Мужчина как-то взвизгнул, не сводя глаз с ee рук, подтягивающих узкое платье все выше и выше, и стал расстегивать пеструю гавайскую рубаху.

И почему все они, эти самцы после сорока лет, так любят гавайские рубахи? Они напоминают им о молодости? Заставляют чувствовать себя яркими, бодрыми петушками?

Забавно, как меняются их глаза, когда она проделывает такие штучки из своего арсенала обольстительницы. Взгляд подергивается какой-то поволокой, становится влажным и как будто пьяным. Мужики не соображают, что делают, бросаются на нее и сгорают в ее огне… Подумать только, что творит похоть с солидными главами семейств!

Поэты придумали другое название похожи — страсть. Но только страсть — та же самая похоть. Мужчины пытаются придумать оправдание своей животной похоти, поэтому и нарвали ее другим словом, более красивым и действительно оправдывающим все на свете. «Ушел от жены и детей? А что вы хотите — это страсть!» «Бросила институт, не доучившись один год, потому что забеременела? Это страсть, господа!»

Ей стало смешно. Мужчина, выпячивая грудь и, наоборот, втягивая в себя животик, навалился на нее сверху. От него пахло потом и дорогой туалетной водой. Подумать только, как самоуверенны самцы! С чего он взял, что такая женщина, как она, вдруг обратит на него, внимание, что тут же пойдет в его номер и, чтобы поднять его тонус, даже станет соблазнять его? Как он решился на то, чтобы заговорить с ней, навязчиво звать в кафе, угощать холодным лимонадом, а потом так же настойчиво приглашать в свой номер? Якобы сыграть партию в нарды, о которых они говорили в кафе, глядя, как ловко режутся местные в интеллектуальную игру. Она была уверена, что он даже не знает правил игры. Правил игры в нарды, имеется в виду. Потому что правил ЕЕ игры он не знал абсолютно точно. Иначе не стал бы настаивать на том, чтобы она непременно заглянула к нему на партию в нарды. Она сопротивлялась как могла. Но в результате он победил. То есть проиграл. Победил — потому что она все же пошла. Проиграл — потому что его жизнь закончена.

— Иди ко мне, милый, — отрепетированным сексуальным голосом произнесла она, полностью оголяясь и выгибаясь на ковре.

Он замер, судорожно всхлипывая, а потом бросился на нее. Она ненавидела эти приемы, но иначе как раскочегаришь такого вот тучного мутноглазого престарелого Казанову? Мучиться с их вялой плотью ей не хотелось, именно поэтому и приходилось соблазнять — так, чтобы они все делали сами.

— О, мой бог, — простонала она.

В этот раз ей и впрямь понравилось. Этот толстяк приятно удивил ее, довел до оргазма, который она обычно симулировала. Неизвестно, насколько хорошо он играет в нарды, но в любовных играх он знал толк. Он умел развлекаться и знал, что хочет взять от жизни. Ей даже на секунду стало жаль его, но только на секунду. Во всяком случае, он взрослый мужчина и должен понимать, что за удовольствия надо платить. А цену он не спрашивал…

Все жертвы оказались из разных городов страны. И жили в Сочи тоже в разных местах. Куропаткин, которому начальник дал в помощь стажера Булыгина, не обнаружил связей между ними, по всей вероятности, все трое были незнакомы между собой. Двое из них занимались мелким бизнесом и решили отдохнуть на курорте от дел, а один — еще и от жены. Люди как люди, совершенно обычные. Никаких роковых страстей, врагов, семейных тайн. Жена Олега Фомина, погибшего от удушения подушкой, приехала самая первая. Хотя это было неудивительно: Фомины жили в Ростове.

— Почему ваш муж поехал на Черное море, ведь Азовское куда ближе, — поинтересовался Куропаткин.

— Он сказал, что поедет на Азовское, — всхлипнула жена. — Но потом вдруг оказалось, что его приятель из Владивостока, с которым они дружат еще с армии, тоже едет на море. Их отпуска совпали, но Валера — это тот армейский друг, он хотел именно в Сочи. Поэтому Олег и поехал сюда, в частный пансионат, Валера должен был подъехать чуть позже…

— А почему не поехали вы?

Куропаткин понимал, что это вопрос личного свойства, и все же не мог его не задать. Может быть, эта дама решила избавиться от надоевшего мужа и получить его бизнес в собственные руки?

— У нас недавно ребенок родился, — снова всхлипнула она. — Куда я поеду с пятимесячным малышом?! Я и сейчас-то вырвалась на день, чтобы тело мужа забрать. Кто его так, а?

Через час неутешительной беседы Куропаткин ясно понял, что Фомин — не тот, кто ему нужен. Он был самым обыкновенным коммерсантом, и, чтобы убить его, требовался повод. И, уж конечно, убить его можно было и в Ростове, если использовать мотив о конкурентах. Но какие конкуренты могли быть у человека, держащего три палатки в городе? И жена подтвердила, что никто мужу не угрожал, никто ничего не требовал и палатки эти коммерческие у него еще с 1997 года.

Следователь отмел версию о том, что это жена могла заказать убийство Фомина. Зачем это ей надо, женщине, которая недавно родила? Наоборот, на данный момент ей, как никому другому, требуется помощь мужа и его поддержка, не только материальная, ведь воспитание ребенка — процесс долгий и сложный. Куропаткин растил сына и прекрасно об этом знал.

Так что Фомина можно оставить в покое.

Второй убитый, который умер от удара пепельницей в висок в своем номере в гостинице «Ласточка», был холостяком. Довольным жизнью. Это подтвердили его друзья, которые приехали за телом.

— Федя очень любил жизнь и радовался ей, — сказал плотный коренастый мужичок, самый близкий его друг. — Он был как ребенок, его все удивляло, понимаете?

— А как насчет женщин? — поинтересовался Куропаткин.

— Ну да, — смутился приятель, — он был большим бабником.

— Его привлекали все женщины без разбору, молодые, старые, красивые, не очень? — спросил следователь.

— Да нет, конечно, нет…

Это предположение насмешило приятеля убитого Федора Краснова.

— Он ни за что не позволил бы себе пойти на свидание с некрасивой женщиной. И, потом, никогда не встречался с дамами старше сорока лет. Он был не бедным и не жадным и мог себе позволить дарить женщинам подарки, красиво ухаживать. Сколько я его помню, у него всегда были женщины, он никогда не оставался один!

Куропаткин сделал пометку в блокноте.

— А может быть, что его убила женщина из ревности? Допустим, Краснов увлекся другой, а прежней пассии дал отставку? — задал он следующий вопрос.

Но друг погибшего снова улыбнулся и покачал головой.

— Вы не знали Федю! Я же говорю — он очень любил женщин и быстро к ним остывал. Но со всеми — я подчеркиваю, со всеми — своими любовницами он оставался в прекрасных отношениях. Я ему даже завидовал, знаете ли. Как это у него так ловко получалось — понятия не имею. Но все без исключения его женщины продолжали тепло относиться к нему, поздравляли с днем рождения и праздниками, и он тоже каждой посылал на день рождения и Восьмое марта по букету цветов. Каждой!

— А откуда вы знаете, что у него складывались теплые отношения абсолютно со всеми бывшими подругами? Может, были исключения?

— Нет, — твердо заявил тот. — Никаких исключений! Видите ли, я — секретарь Краснова. Работал с ним много лет, и все его любовницы были у меня на виду, потому что они приходили на работу к нему и звонили. А звонки все идут через меня, то есть я соединяю их с шефом. К тому же, знаете, Федя выбирал себе определенный тип женщин, не конфликтных, с флегматичным темпераментом, а не холериков. Поэтому все проходило как по маслу. Вначале — знакомство, ужин при свечах, постель, затем — подарок. Через некоторое время — разрыв, безболезненный, и на прощание — очередной подарок. Кстати, все подарки покупал я. Так что знаю всех его любовниц без исключения. Он не смог бы утаить от меня кого-либо, да и к чему ему это делать? Он выбирал тех женщин, которые не влюблялись в него. Он старался не доводить до этого, довольно быстро разрывая отношения, понимаете? Так что никаких страстей не было и быть не могло!

— А где вы сами были последнюю неделю? — задумчиво спросил Куропаткин.

— Понимаю, — ухмыльнулся секретарь Краснова. — Вы думаете: если никто из любовниц Федора не держал на него зла, может быть, его секретарь, этот маленький человек, решил его угробить? Может, он завидовал своему счастливому, обласканному шефу или даже приревновал его к одной из его женщин и решил наказать за это? Так?

Куропаткин неопределенно пожал плечами. Секретарь очень быстро уловил истину.

— Это моя работа — сомневаться, — как можно теплее постарался улыбнуться капитан.

— А я не имею ничего против, — расслабился секретарь. — Только не по адресу, товарищ следователь. Всю последнюю неделю я находился на работе с утра и до позднего вечера. Краснов уехал, а в его отсутствие нагрузка на меня удваивалась.

— А что теперь будет с фирмой Краснова? — вкрадчиво вопросил Куропаткин.

— А что ей-то? Учредители назначат нового руководителя, вот и все. А, понял. Вы имеете в виду, что я его убил из карьерных соображений? Вынужден вас разочаровать: я никогда не был его компаньоном, я всего лишь секретарь, птичка подневольная. Меня не назначат начальником, и думать нечего. В лучшем случае я останусь секретарем, потому что работаю уже много лет и отлично знаю производство. А в худшем случае меня просто уволят. Знаете пословицу: новая метла по-новому метет? Руководить фирмой будет соучредитель, компаньон Краснова, Беликов, или его ставленник. Но, поверьте, вы не в ту сторону смотрите. Беликов ничего не делал, а Краснов вкалывал как вол. А прибыль делилась пополам. Так что Беликову совершенно неинтересно убивать курочку, которая несет золотые яйца!

— Позвольте мне смотреть в ту сторону, в какую мне хочется, — проворчал Куропаткин, недовольный тем, что ив истории второго убитого нет никаких зацепок.

Остается еще третий, и вот он, похоже, темная лошадка. Марик Седов, заколотый ножом, был адвокатом, жил в Новосибирске. Никаких родственников у него нет, Марик — сирота. Правда, сибирские оперативники выяснили, что в последние два года Седов не работал по состоянию здоровья. Однако же деньги у него водились, раз он, не работая, приехал в Сочи и поселился в довольно дорогом санатории «Янтарь». И, потом, что же было у него со здоровьем, что он не мог работать? А вот приводить женщину к себе и заниматься с ней сексом он вполне мог! Чем же он болел-то?

Куропаткин был уверен, что Седов занимается частной практикой. Либо же он получил от своих клиентов столько денег, что работать ему уже не надо было. Но есть еще и третья версия. Седову могли угрожать, поэтому ему пришлось оставить работу.

Эта версия нравилась Куропаткину больше остальных. Потому что именно в ней можно было найти ключ к решению проблемы. В конце концов, убийца мог охотиться именно за Мариком Седовым. Но чтобы отвести от себя подозрения, убил еще двоих — на всякий случай. Так что стоит покопаться в прошлом Седова. Правда, этим будет заниматься не он, а земляки погибшего, по совместительству коллеги Куропаткина.

Он вытянул ноги и задумался. Эти убийства произошли одно за другим, что указывает на закономерность, нежели на совпадение. Интуиция подсказывала ему, что нужно обратить более пристальное внимание на Седова, которого убили самым последним. Надо еще раз сходить в «Янтарь», ведь не может быть, чтобы не было ни одного свидетеля. Впрочем, в случае с этими тремя трупами дело обстояло именно так. И всё же оставался один номер, тридцать седьмой, по соседству с тридцать шестым номером, в котором проживал Седов, где отдыхающих Куропаткин не застал ни утром, ни вечером. Видимо, люди с раннего утра загорали на пляже, а вечером отдыхали в кафе. Он решил, что надо будет пойти к ним сегодня, в обеденное время. Или лучше отправить Булыгина, чтобы тот узнал, когда они бывают в санатории и когда смогут поговорить с Куропаткиным. Потому что опрос свидетелей Куропаткин пока что не мог доверить стажеру, несмотря на его хватку и сообразительность.

Этим же вечером Куропаткин встретился с Валерием Житиным, армейским другом Фомина, из-за которого тот и поехал на Черное море, а не на Азовское. Житин плакал, не стесняясь слез, и рассказывал факты из их с убитым Фоминым службы в погранвойсках. Куропаткин проверил — Валерий Житин только что сошел с поезда, и тому было подтверждение: не только билет, оставшийся у Житина, но и свидетельство проводницы, запомнившей Житина из-за его пристрастия к чаю, который тот постоянно требовал у нерадивой служащей. На глазах распалась еще одна версия, которую Куропаткин строил на армейском дружке Фомина.

— Так вы не знаете, кто мог совершить покушение на вас? — вопросил Куропаткин.

— Понятия не имею, — вздохнул Денис. — Я здесь никого не знаю, никому неприятностей не доставлял, ни с кем не ссорился, не участвовал, не привлекался…

Он вдруг вспомнил ту красотку в умопомрачительном платье, которую он вчера ночью привел в номер. На секунду ему захотелось рассказать о ней уставшему, бледному следователю, но он тут же передумал. Эта женщина к делу не относится. Смешно предполагать, что это она таким вот изощренным способом мстит ему за несостоявшуюся ночь. Или, вернее, за его мужскую несостоятельность, сопряженную с многодневным пьянством.

— Как долго вы здесь находитесь? — спросил следователь. — Я спрашиваю, чтобы понять, может быть, вам только кажется, что вы никому не доставили неприятностей, может, вы что-то упустили, — разъяснил следователь.

— Завтра будет пятый день, как я здесь, — поник Денис. — За все это время я общался только с Джен Эйр, — вырвалось у него, — у меня с ней была небольшая стычка, но глупо думать, что она…

— Джен Эйр? — изумился следователь.

— Ну, это горничная, — засмеялся Корнилов. — Это я ее так прозвал. У нее, знаете ли, такой чепец…

Он уже жалел, что пошел в милицию. Жалел, что сидит напротив этого равнодушного человека, который, пожалуй, даже младше его" o, и рассказывает ему про Джен Эйр. А вместо этого мог бы купаться в море, ведь очень скоро он уже поедет домой, а за все время он так и не удосужился позагорать и искупаться. Видимо, капитан Куропаткин это тоже заметил: и неестественную для курортника бледность Дениса, и его одутловатость, и красные глаза. И стойкий, невыветриваемый запах перегара.

— Что, подозрительный тип, да? — подмигнул Денис капитану.

— Не подозрительный, просто странный, — ответил Куропаткин.

Денис пожал плечами. А что тут странного? У него погибла жена, его рыжеволосая красавица. Он наше;) утешение в алкоголе и находил его все это время. А вчера решил найти утешение в женских объятиях. И не нашел. Потому что уснул раньше, чем попал в эти самые объятия Впрочем, неизвестно, попал бы он в них, даже если бы не уснул. Может, он выгнал бы эту женщину, потому что заниматься любовью с кем-то сейчас казалось ему кощунством. Хотя кто говорит о любви? Это мог быть просто секс… Но беда в том, что и секса Денису не хотелось. О чем вообще может идти речь, о каком сексе, если его жена покоится на кладбище?

Просто Денпс подумал, что он сможет отвлечься, если останется с той женщиной на ночь. Он ошибся. Хотя как он может это утверждать, если так и не остался с ней ночью? Задумавшись, он не сразу услышал слова капитана.

— Что? Воды? О, было бы прекрасно! Он с жадностью выпил два стакана прохладной воды, не имеющей ни вкуса, ни запаха, и постарался привести мысли в порядок. Но те не слушались, разбредались по лабиринтам мозжечка, прятались в самых укромных уголках и не желали сотрудничать со следователем Куропаткиным. Денису вдруг пришло в голову, что представитель правоохранительных органов не должен иметь такую несерьезную фамилию.

Хотя какое дело ему до чужой фамилии? У Эммы была красивая фамилия — Элен-эерг. Необычная, Хотя что необычного, ведь она была наполовину немкой! Родители Эммы встретились во время войны. Мать, Надежда, была совсем юной, ей шел шестнадцатый год. А Курту только исполнилось семнадцать. В 1943 году немцы призывали даже таких сопливых мальчишек, использовав лимит взрослых мужчин. Впрочем, в сорок пятом воевать за Германию шли уже и пятнадцатилетние.

Курт встретил Надю у колодца, из которого все местные носили воду. Он помог ей донести два ведра до дома и с тех пор постоянно караулил ее именно там, у колодца. Молоденький голубоглазый блондин зацепил сердце русской красавицы, и она позволяла ему носить ведра с водой и брала тушенку и шоколад, которым он одаривал русскую девушку.

Они общались с помощью разговорников: Курт — с помощью немецко-русского, а Надя — русско-немецкого, который он собственноручно дал ей. В то время всем частям пехоты выдавали словари, чтобы немцы знали не только «курка», «млеко», «яйки», «давай», а могли провести более-менее квалифицированный допрос военнопленных.

Перед отходом своей части Курт принес Наде бумажку со своим адресом. Он сказал, что после войны хочет поступить в институт, стать строителем и жениться на ней. Не против ли она? Она была не против…

Прошло почти два года, война закончилась. Надя, созревшая семнадцатилетняя девица, написала Курту письмо в Дрезден. Не получив ответа через четыре месяца, она решила написать снова. После пятого ее письма ей пришел отрет из Дрездена от матери Курта Эленберга. На немецком языке было написано, что Курт в СССР, попал в лагерь для военнопленных, а потом его отправили в Москву, на восстановление народного хозяйства. Как через много лет узнал Денис, Курт строил жилые дома в районе нынешнего метро «Текстильщики». Это и был его строительный институт.

Надя замуж не вышла, не могла забыть Курта. А в 1953 году, когда она была уже взрослой двадцатипятилетней женщиной, ей пришло вдруг письмо из Дрездена.

Это был Курт. Он уже отлично изъяснялся по-русски. Через семь месяцев оживленной переписки Надя приехала к нему, да так и осталась в Германии.

Жили они с Куртом и его матерью, и все было бы отлично, кабы не одно «но». У молодых не было детей, Курт во время плена сильно простудился и долго болел, и его дальнейшая жизнь в СССР тоже не была сахарной.

Надя вместе с ним бегала по врачам, поила его отваром трав, микстурами, кормила пилюлями и яйцами молодых бычков.

Только в семидесятом году, когда ей самой было уже сорок три, она наконец забеременела. Родилась Эмма, красивая и рыжая, в Мать, девочка. А еще через четыре года родился Борис, полная противоположность красавице Эмме, хотя тоже — рыжий.

Эленберги были счастливы. Только вот Курт долго не протянул. Борису не было и семи лет, как отец умер. Сказалась война. А через шесть лет отдала богу душу и Надежда. Ей тяжело пришлось без мужа, и держалась она лишь потому, что надо было вырастить детей. Эмма закончила школу на тот момент, и Надежда была спокойна. Она знала, что дочь поможет непутевому сыночку и сама не даст себя в обиду. Так и случилось. Эмма не дала пропасть ни себе, ни Борису. А Денис уберечь ее не смог, как этб ни больно осознавать. Или даже — не захотел.

Он вдруг понял, как глупо то, что он сидит в кабинете у следователя и жалуется ему на то, что кто-то пытался его убить. Зачем все это? Зачем ему жить, если Эммы нет? Зачем он пошел в милицию и рассказал то, что случилось час назад? Для чего ему надо, чтобы этот капитан Куропаткин допрашивал его, совал нос в его жизнь и пытался дознаться, что же это было — покушение на его жизнь или несчастный случай? Почему Денис, даже не подумав, помчался в милицию, если еще вчера он хотел умереть? Да что там вчера, он каждый день хотел умереть. А как только такая возможность ему представилась, он вдруг струсил? Бросился в кусты? Вернее, не в кусты, а за помощью к сочинской милиции, рабочий день которой был уже окончен, и удивительно, как это следователь оказался на месте.

Денис фыркнул, осознав всю глупость, трусость и неприглядность этого своего поступка. А потом, даже не дослушав Куропаткина, вышел из кабинета, не прощаясь. Вот так просто вышел и прикрыл за собой дверь.

Он не видел, как изумленный капитан смотрит на него через открытое окно. Куропаткин был настолько удивлен, что и не подумал окликнуть его. И правильно сделал: Денис бы все равно не вернулся.

Куропаткин чертил на листке бумаги какие-то схемы, понятные ему одному. Из этих схем, составленных с помощью медицинских справок, которые принес пострадавший, выходило, что на Дениса Корнилова и вправду было совершено покушение. Хотя, впрочем, можно было бы предположить, что Денис просто попался им — злоумышленникам — под горячую Руку. И что на самом деле они ждали вовсе не его. Или, может, им было все равно, на кого напасть. Так что получилось три версии, по которым Денис оказался в руках у злоумышленников. Но зато теперь очевидно, что, кого бы они ни ждали и намеренно ли совершили покушение именно на Корнилова, жизнь Дениса сейчас в большой опасности. Ведь он из разряда потерпевших переходит в разряд свидетелей. И хотя он утверждает, что лица не разглядел и даже не уверен, что нападающих было двое или больше, так как видел только одного человека, и то силуэт, для преступников это не имеет значения.

Куропаткин хотел предупредить Дениса, чтобы тот был более осторожным и не ходил по ночам в одиночестве. Но он ушел. Он покинул кабинет следователя так внезапно, что капитан Куропаткин несказанно удивился и даже не крикнул ему в открытое окно, чтобы тот поостерегся.

Следователь налил себе стакан воды и жадно выпил. Жара проникла и сюда, в помещение милиции, не спасал и работающий без остановки старенький вентилятор. А ведь сейчас уже девятый час вечера…

Эта чертова жара… Наташка с сыном уже в Питере, с завистью подумал вдруг Куропаткин, где нет такой сумасшедшей жары, где с Невы дует ветер, приносящий также и запахи кофе от многочисленных питерских кофеен.

Куропаткин любил Петербург. Он прожил там много лет, когда вдруг врачи решили, что для ребенка-аллергика лучше всего жить в теплом месте с субтропическим климатом. И тогда они переехали в Сочи. Никогда не жалел он, что поступил так, потому что в Питере оставались родители жены и в любой момент Куропаткины могли сорваться и поехать к ним, если уж совсем скрутит тоска по городу и родным. То есть это жена с сыном в любой момент, а глава семьи, птичка подневольная, мог приехать в Петербург лишь во время отпуска. Отпуск был в прошлом году в марте, но они не смогли побывать в городе, в котором жили прежде, где родились Наташка и Вовка — жена и сын Куропаткина. Потому что сын учился, а ехать в одиночестве Владимир-старший не хотел. В марте купаться было невозможно, поэтому отпуск прошел почти незамеченным. Никто из семьи не третировал его и не уговаривал вернуться в Питер, когда они приехали в Сочи. Они любили море, любили морской воздух, сын вылечился от аллергии и вдобавок от кучи каких-то детских болячек именно здесь, в Сочи. И вообще они уже привыкли. И только сейчас, когда он поругался с женой, Куропаткину эта жара казалась враждебной, чужой. А прохлада питерского лета — родной, своей. Он понимал, что все это ему кажется лишь потому, что жена уехала без него, что на прощание сухо клюнула его в щеку, и сын обиженно засеменил к поезду, не простив отцу многочисленных обещаний по поводу рыбалки, экскурсий и просто обычного семейного отдыха на пляжных полотенцах возле соленых волн. Что же, их понять можно. Он внушал домашним целый год, что наконец-то его поставят в отпуск летом, и что он будет с ними целый месяц, и они будут видеть его с утра до вечера, а не рано утром и поздно вечером.

Куропаткин досадливо щелкнул пальцами и переключился на Дениса. О нем думать было легче, чем о собственной разваливающейся семье. Итак, почему он ушел? Решил, что нападение было случайным? Или что-то вспомнил? Куропаткин замер, словно собака, почуявшая лисицу. Корнилов что-то вспомнил и быстро ушел, чтобы проверить эту версию? Или вспомнил, что просто не выключил утюг в номере?

Капитан скривил губы в саркастической усмешке. Корнилов не был похож на человека, который сам гладит себе брюки.

Итак, что же произошло? По словам Корнилова, он сидел в кустах. Пил пиво неподалеку от входа в санаторий. Кусты эти, в которых стоит лавочка, расположены крайне удачно: во-первых, рядом санаторий. Во-вторых, из кустов видна вся близлежащая местность, а от санатория абсолютно неразличим человек, сидящий на лавочке в зарослях олеандра. Корнилов, чтобы не видеть курортников, фланирующих туда-сюда, как он сам сказал, сел спиной к санаторию. И на него напали, сзади. Его ударили по голове металлическим предметом, предположительно прутом, что подтверждено освидетельствовавшими травму головы Корнилова медиками, к которым он обратился за помощью перед тем, как направиться в милицию. Если бы он не обладал такой молниеносной реакцией, если бы не увернулся в сторону, несмотря на большое количество выпитого пива, те второй удар железного прута пришелся бы аккурат в цель, и Куропаткин сейчас вызывал бы родственников Корнилова на опознание… Или нет, не сейчас, ведь уже темно. Завтра кто-нибудь обнаружил бы труп Дениса, и вот тогда… Да что за чушь в голову лезет, ведь Корнилов остался в Живых!

Итак, что получается? Первый удар нападавшего соскользнул, потому что как раз в этот момент Денис наклонился, чтобы открыть очередную бутылку пива. Потом он, почувствовав удар, ловко упал на землю и откатился в сторону, попутно разбивая полную бутылку о ствол дерева, чтобы было чем защищаться от нападавшего. По всей видимости, преступник или преступники это увидели и поняли, что бой будет неравным, ведь Корнилов — мастер спорта по карате. И к тому же в руках у него опасное, острое стекло и сам он уже готов к бою.

Стоп! Куропаткин потер лоб. Нападавшие или нападавший не могли знать, что Корнилов мастер спорта. И следовательно, непонятно, чего же они испугались и почему убежали. Вполне логично было бы закончить начатое. Железный прут против расколотой бутылки — это достойное соперничество. Отчего же преступники, нет, чтобы не путаться, надо говорить — преступник, и к тому же Корнилов говорил, что видел только одного человека, почему же преступник ретировался? Может быть несколько вариантов: либо он понял, что обознался и Корнилов — это не тот, кто ему нужен, либо его спугнули приближающиеся люди, ведь действие происходило в опасной близости от санатория. Правда, люди не могли видеть, что именно происходит в кустах. И все же, возможно, преступник увидел кого-то знакомого и спешно ретировался именно из-за этого.

Значит, надо прошерстить отдыхающих и узнать, не видели ли они кого-то из знакомых недалеко от лавочки в зарослях олеандра. Вернее, просто возле кустов, ведь многие не знают, что там есть лавочка.

Вполне может быть также, что кто-то из местных решил ограбить курортника. Но в таком случае возникает вопрос: зачем же его убивать? А никаких сомнений в том, что железный прут легко проломил бы любой череп, нет. Впрочем, отморозков везде хватает. К тому же местные знают каждый уголок и таскают санаторных девиц на эту лавочку по ночам. Во всяком случае, ничем иным объяснить такое огромное количество использованных презервативов, валяющихся там, Куропаткин не мог. А он совсем недавно сидел на этой лавочке, когда в санатории «Янтарь» был обнаружен труп.

Но возможна и еще одна версия: кто-то целенаправленно следил за Корниловым и хотел не ограбить, а убить, именно его.

Капитан поэтому и интересовался у потерпевшего, не обижал ли он здесь кого, ведь на отдыхе люди встречаются разные. Кто-то обиду быстро забудет, а кто-то может убить из-за пустяка. На памяти Куропаткина было дело, когда женщина убила чугунной сковородкой свою соседку лишь за то, что та забывала отдавать одолженные ранее сахар, соль, спички и другие мелочи из хозяйственного быта. Так что, может быть, Корнилов сказал кому-то что-то, ничего не значащее для него самого, а тот человек затаил обиду?

Куропаткин потер лоб. Голова болела и разваливалась на кусочки, будто кто-то тыкал ему в мозг раскаленным железным прутом, похожим на тот, которым чуть не убили Корнилова. Хотя откуда ему знать, как выглядит тот прут, если он еще не обследовал место происшествия и, соответственно, не нашел орудие преступления? Вернее, на место происшествия был послан Булыгин. Он уже успел вернуться и сообщить, что обнаруженное им совпадает с показаниями потерпевшего. Под деревом валяется разбитая бутылка пива, у которой отколото горлышко. Но никакого предмета, похожего на тот, которым нанесли удар, найдено не было.

Рана на голове Дениса, судя по размерам повязки, свидетельствовала о том, что нападавший не стеснялся возможного летального исхода для человека, сидящего на лавочке, бил со всей силы.

Булыгин установил, что преступнику для того, чтобы ударить именно с такой силой, надо было либо согнуться под неудобным углом, либо просто иметь рост не более ста шестидесяти пяти сантиметров. Что, собственно, подтверждает возможность версии Куропаткина о том, что это могла быть и женщина. Женщина, которую Корнилов мог проигнорировать.

Следователь вздохнул. Три трупа за последнюю неделю, плюс нападение на Корнилова, и все пострадавшие — приезжие, не местные, которым невыгодно уменьшение потока отдыхающих, ведь вся жизнь в Сочи сосредоточена именно на них, на этих денежных мешках. Нет, может быть, они вовсе и не денежные мешки, а просто приезжают отдохнуть, копят весь год и на море только тратят, тратят, тратят… А местные зарабатывают на курортниках, продают им мороженое, сушеную рыбу, фрукты, шашлык, сдают жилье — и богатеют, богатеют, богатеют…

Так что местным выгодно, чтобы в Сочи понаехало как можно больше курортников. Поэтому вряд ли они будут их уничтожать целенаправленно. Разве что обокрасть — это завсегда с радостью.

Куропаткин потер голову в очередной раз и подумал, как было бы здорово зарабатывать на курортниках. А что? Никакой нервотрепки! Сдал домик для гостей, плюс веранду в доме на весь сезон с мая по октябрь, подключил Наташку, чтобы она готовила для отдыхающих, она ведь отличная повариха! Сам Куропаткин мог бы и возить курортников на экскурсии на своей раздолбанной «шестерке». А по таким дорогам хорошая машина и не нужна вовсе! И зарабатывал бы не меньше, чем зарабатывает в милиции, а, скорее всего, гораздо больше. И никаких трупов и выволочек от начальства. Никакой головной боли!

Собственно говоря, жена уже давно предлагала ему обычный для местных бизнес. Он отшучивался или отмалчивался. Потому что знал, что никогда не оставит свою работу. Несмотря на трупы и выволочки от начальства, на бюрократические проволочки и постоянную головную боль, Куропаткин работу свою любил и не собирался бросать ее ради того, чтобы стать жадным хозяином сдаваемой жилплощади. Или не жадным, а рачительным?

И вдруг Куропаткину пришла в голову еще одна версия: а что, если неудавшееся нападение на Корнилова было связано с предыдущими тремя убийствами? Кто-то методично уничтожает мужчин на отдыхе. Надо немедленно отследить возможные связи Корнилова с каждым из убитых.

Вообще-то. Денис собирался уезжать через два дня, так ради чего затеял это нелепое расследование? Заскучал? Решил развлечься напоследок, на прощание, так сказать? Чтобы занять свою голову, свои мысли каким-то делом, чтобы не думать постоянно об Эмме, которая погибла в тридцать два года, в самом расцвете красоты… О, Эмма была очень красива. Рыжие кудри ее завораживали… Прекрасные глаза меняли свой цвет. Утром они были голубыми, а вечером — зелеными, словом, жили своей собственной жизнью, насмешливо щурились, прикрывались роскошными длинными ресницами, наполнялись удивлением, смехом, печалью, но никогда — слезами. Денис ни разу не видел плачущую жену. Он подумал об этом только теперь и страшно удивился. Надо же, они прожили с Эммой три года, а он ни разу не видел, чтобы она плакала. Раньше ему и в голову не приходил вопрос о том, почему же она не плачет… Или повода не было? Может, он, Денис, так построил их семейную жизнь, что повода для слез у Эммы не было?

Он сник. Разве это он строил их семейную жизнь? Сплошная видимость! Хозяйкой его квартиры и его жизни была Эмма. С той самой минуты, как он увидел ее, он тут же подарил ей свое сердце, просто на блюдечке преподнес и еще слезно умолял, чтобы она приняла этот подарок. Она приняла. Осталась с ним. Только он не был больше-хозяином своей жизни. Это Эмма решала, когда делать ремонт, когда ехать в отпуск и куда, она заказывала по каталогу мебель и фыркала, если Денис покупал в супермаркете свою любимую копченую колбасу.

— Ты плебей, Корнилов, — говорила она, набивая тележку бутылочками с французскими соусами, свежими красивыми овощами и экзотическими фруктами причудливых форм. Денис клал в тележку упаковку пива и бутылку виски, Эмма же, укоризненно глядя на него, добавляла пару бутылок испанского и французского вина и упаковку минеральной воды «Перье». Она любила эту минералку и пила ее постоянно. А Денис хлестал пиво под насмешливые реплики жены. Откуда у этой, наполовину немки, девушки, дочери весьма простых родителей, такой вдруг аристократизм? Непонятно. Денис сначала думал, что Эмма таким образом набивает себе цену. Когда он впервые пригласил ее в кино, она сказала, что предпочитает театр. Когда он повел ее в ресторан, она сообщила, что вегетарианка. Когда он впервые поцеловал ее, она не стала вырываться и делать вид, будто порядочная девушка не целуется на третьем свидании и не прыгает тут же в койку. Тогда он подумал, что она занимается позерством и попросту играет свою роль — для него. Для того чтобы удержать, ухватить, не отпустить и оставить при себе. Ведь он, Корнилов, был очень выгодной партией для любой девицы. Любой, кроме Эммы. Для Эммы, хрупкой ценительницы прекрасного, он, бизнесмен средней руки, оказался маловат, слабоват. Он чувствовал себя плебеем, когда Эмма была рядом.

Эмма не учила его, она никогда не запрещала ему делать так или иначе, просто сама делала все по-своему. Так, что Денис сразу понимал, что она делает правильно, а он — нет. Любую другую девушку, которая была бы так Далека от него, он ни за что не стал бы терпеть и сразу же выгнал бы взашей из своей постели и жизни с ее «Перье» и рассказами о прекрасных древностях. Любую, но не эту рыжеволосую нимфу. Иногда он просыпался по ночам, смотрел на нее, спящую, и удивлялся, как такое чудо могло появиться на свет. И тогда ему казалось, что она прилетела с другой планеты. У Эммы были вкус и стиль, изящество и вместе с тем простота, естественность, и ни капли фальши и наигранности. Она сразу же потрясала воображение, и все окружающие говорили о ней: «Необычная девушка».

Все приятели Корнилова были влюблены в нее, так что ему пришлось ревниво охранять Эмму от них даже после свадьбы. Все в ней было прекрасно и совершенно, все в Эмме Дениса устраивало — и лицо, и тело, и характер. Он полюбил ее мгновенно. Был только один минус в их отношениях, даже не минус, а темное пятнышко — брат Эммы, Борис.

Борис был младше Эммы на четыре года, и после смерти родителей сестра трогательно ухаживала за ним. Эмма пережила период его подростковой агрессии, так называемый переходный возраст, она помогла ему закончить школу и часто навещала, когда он ушел в армию. Эмма была словно факелом, освещающим путь Бориса, а этот рыжий клоун не проявлял к ней никакого уважения. Денис всегда думал о нем с неприязнью. Если Эмма была рыжеволосая принцесса, то Борис — рыжий клоун, и не иначе. Они с Денисом сразу же невзлюбили друг друга.

Борис не давал Эмме никакой возможности личной жизни вплоть до двадцати девяти лет, пока не появился Денис. И только Корнилов справился с Борисом, лишь он смог заставить брата своей жены не мешать семейной жизни Дениса и Эммы.

Тем не менее этот Борис умудрялся постоянно влипать в неприятные ситуации, и многие щекотливые моменты приходилось решать именно Денису. Это он ездил за Эленбергом в отделение милиции, он разговаривал с его кредиторами, не говоря уж о том, что он постоянно давал Борису деньги.

Это было унизительно, но Эмма так хотела. Она очень любила брата и смотрела сквозь пальцы на все его выходки. Она искренне считала, что, раз он так себя ведет, значит, она недостаточно хорошо воспитала его, и это ее вина. Денис после очередной неприятности, когда у Бориса нашли легкий наркотик, поговорил с ним. Сказал, что такой братец доставляет неудобства Эмме и самому Денису. Он говорил долго и доходчиво. Борис кивал и тер переносицу. Денис расстался с ним очень довольный. Он решил, что Борис понял свою ошибку и больше не будет влипать в подозрительные ситуации, а если и влипнет, то не станет звонить Эмме и просить у нее помощи. Но Денис крупно ошибся. На следующий же день Эмма тихим, но напряженным голосом сообщила ему, что Борис ее брат, он был ее братом и останется им, маленьким славным мальчиком… И Денис не имел никакого права говорить с ним в таком тоне, и намекать, что Эмма абсолютно равнодушна к брату, и надеяться, что тот больше ее не потревожит.

Денис пытался оправдаться, он ведь совсем не это имел в виду, а потом понял, что это бессмысленно. Эмма никогда и ни при каких обстоятельствах не откажется от своего мерзавца брата, зато от него, Корнилова, отказаться может. Поэтому он предпочел перетерпеть, стиснув зубы и накачавшись виски. Это была их единственная ссора за все время. С Эммой невозможно было поссориться. Даже если ссора назревала, она могла сделать так, чтобы вместо шторма в квартире оказался полный штиль.

Денис понял, что Бориса не следовало обсуждать и тем более осуждать, говорить о нем в таком тоне и с такой интонацией. И Денис принял решение как можно реже видеться с этим гаденышем, бесстыдно пользующимся расположением сестры, и попросил Эмму встречаться с Борисом в нейтральном месте, а не в квартире Дениса.

И еще он перестал отстегивать щедрые суммы на очередные начинания Бориса. Хотя и понимал, что это глупо: если не Денис, то Эмма даст денег Борису. Тем более что у нее есть свой источник доходов. Эмма владела небольшим бизнесом в Германии: у нее был магазин по продаже аквариумных рыбок, и она периодически ездила в страну, в которой родилась. Денис не отслеживал ее прибыли и не требовал, чтобы Эмма вносила свой вклад в их семейный бюджет. Он и сам мог обеспечить их маленькую семью, ячейку общества. Так что деньги Эммы шли на ее брата. Хотя сама Эмма уверяла, что это совсем не так. Она никогда не лгала. За исключением случаев, когда надо было выгородить своего мелкого мошенника и лентяя, оболтуса и неудачника.

— Почему он живет здесь, а не в Германии? — как-то удивился Денис. — Он же там родился!

— Я тоже, — очаровательно низким голосом произнесла Эмма. — Только знаешь, милый, мама растила нас, как русских. Мы очень часто приезжали в Россию, с детства в доме говорили на русском языке, и лишь за его пределами — на немецком. Поэтому вполне логично, что после смерти родителей мы продолжали приезжать в Россию, а потом я встретила тебя и осталась тут!

Денис растекался лужей на паркете, вспоминая их встречу и понимая, что Эмма осталась в России только из-за него. Это было чертовски приятно. Но Борис! Он мог бы остаться там и присматривать за магазином Эммы.

— Его не интересует мой магазин, — улыбалась жена. — Он хочет чего-то большего, он достоин чего-то большего, чем мой магазинчик…

Денис придерживался другого взгляда на это утверждение, он был уверен, что Борис как раз не достоин даже вытаскивать сачком из аквариума рыбок для покупателей. Но он благоразумно не стал спорить с женой. Достоин — и бог с ним, с этим негодяем. Лишь бы он пореже попадал в неприятные истории и Денису не приходилось бы его оттуда вытаскивать.

Денис так увлекся воспоминаниями, что даже забыл о недавнем покушении на его жизнь. Он попытался последовать совету Ку-ропаткина и стал прикидывать, кому была выгодна его смерть. И вдруг он вспомнил, что вчера, незадолго перед тем, как на него было совершено нападение, он видел ту женщину, которую, наверное, обидел, выходящей из санатория. Она куда-то спешила. А в руках у нее был какой-то предмет, который мог быть и металлическим прутом, о чем говорил врач в санатории. И шла она по дорожке мимо кустов. И вполне могла ударить его — за то, что вчера в номере он уснул, не доставив ей никакого удовольствия. Это было смешно. Смешно думать, что Лика — так, кажется, она назвалась — хотела покарать его за то, что он обманул ее ожидания. Но смешно это было бы лишь в случае, если она обычная женщина. А была ли она обычной женщиной, вот в чем вопрос. Денис в этом не был уверен. И у него были на это все основания. Ведь и Куропаткин говорил о том, что женщины очень мстительны. Значит ли это, что ему надо спросить Лику о ее возможном участии в нападении на него? Спросить-то он может. Но ответит ли она ему правду?

Господи, как же она его ненавидела! Эта ненависть разъедала ее изнутри и снаружи, и очень странно, что он этого до сих пор не понял. Хотя откуда ему понять, ведь он занят исключительно собой и на нее не обращает внимания. Точно так же, как не обращали внимания все они. Но она им доказала, что они ошибались. Совершили роковую ошибку, которую не исправить.

Никому из них она не была нужна, ни ее душа, ни ее мысли, ни ум, ни характер. Зато внешняя оболочка — о, да! На нее мужчины слетались, как мухи на сахар. Они все, все до единого, были заинтересованы в том, чтобы развернуть ее словно фантик и сразу съесть ее, сожрать целиком вместе с ее умом, добротой и душевным теплом.

Нынче никто в этом не нуждается, как оказалось. Затащить в постель — вот финальный аккорд желаний всех мужчин, с которыми она сталкивалась. Отчего-то говорят, что красота и счастье — это синонимы, и еще говорят, что красота спасет мир. Если бы она знала, что ее красота будет противостоять целому миру, она бы еще в детстве что-нибудь сделала с собой. Плеснула бы кислотой на лицо или порезала бы щеку, чтобы остался шрам. Если бы у нее был шрам, то вряд ли ее стали бы с такой энергией затаскивать в постель.

И уж тогда действительно мужчины обращали бы внимание не на внешнюю оболочку, красивую конфетную обертку, а именно на саму конфету. И, конечно же, все было бы гораздо проще. Да что там, она сейчас жила бы совсем по-другому. И может быть, у нее была бы семья. А так она точно знает, что никакой семьи у нее уже не будет. Ну не сможет она завести семью. Да и не захочет никто… А если и захочет кто-то, то не захочет она. Потому что жить с мыслью о том, что в какой-то момент все переменится, что этот мужчина тоже окажется лжецом, она не сможет. Ей и так приходится скрывать свою тайну, и, если вдруг в нее кто-то влюбится по-настоящему, рано или поздно она откроет ему эту тайну. И он обязательно бросит ее, не сможет не бросить. Его глаза наполнятся ужасом и брезгливостью, и он скажет, что это все меняет.

Поэтому лучше не поддаваться на провокации и три слова «я тебя люблю» воспринимать лишь в контексте «я тебя хочу». Ее все хотят, но никто не любит. А желание и любовь — это разные вещи. Разве могли подумать родители, друзья, одноклассники, что самый красивый ребенок, а потом самая красивая девочка школы, затем — самая красивая студентка, что она станет ТАКОЙ? Девчонки ей завидовали, мальчишки постоянно таскали за косы в младших классах, что означало, по Фрейду, подсознательное желание обратить на себя внимание и завоевать, а в старших — носили портфель. Учителя ни разу не поставили ей плохих отметок, даже тогда, когда она действительно не знала урок. Они все таяли от ее глянцевой облицовочки, и, уж конечно, никто из них не подумал бы, что она станет заниматься тем, чем занимается сейчас. Казалось, у нее все было предрешено: она должна окончить школу, затем институт, потом найти себе хорошую работу и выйти замуж. Удачно. Очень удачно. Потому что с такой внешностью она могла бы перебирать долго и мужчины терпеливо бы ждали, кого же она выберет. И каждый из них еще должен был умолять ее, чтобы она выбрала непременно его.

Она и выбрала. Идеальная партия: молод, тоже красив, хорошая работа и обаятельный характер. Пару раз они с ним сходили в ресторан, пару раз — на вечеринки. А после второй вечеринки он припер ее к стене в самом прямом смысле и поинтересовался, когда же она наконец сбросит маску своего целомудрия. Она не хотела, но сбросила. Решила сделать ему приятное. Думала, что не имеет значения, когда это произойдет, ведь он собирался в скором времени просить ее руки у родителей. По крайней мере, уверял ее в этом.

Она думала, что это ничего не изменит в их отношениях. Вернее, такая мысль попросту не приходила ей в голову. А если бы и пришла, она бы искренне удивилась: а что, собственно, может измениться, ведь эти отношения — отношения двух взрослых, любящих людей.

И тогда она сделала первую ошибку. На следующий же день ее принц потерял к ней всякий интерес. Мало того, он горделиво рассказал всему институту, что ему отдалась первая красотка — недотрога. После этого ее начали домогаться так откровенно и так нагло, мол, чего уж тебе беречь-то, что ей пришлось уйти из института. Это было второй ошибкой. Она не получила диплома по специальности, которую любила, и ей пришлось осваивать другую профессию, нелюбимую. И когда она ее освоила, вышла на работу.

А на работе она отмякла, познакомилась с новыми людьми и решила, что те две ошибки — это ошибки, свойственные молодости, и ничего больше. И эта была третья ошибка, наверное, самая важная, как говорится, роковая. Потому что, если бы на тот момент она уже все поняла, ничего этого бы не случилось.

За ней начал ухаживать не кто-нибудь, а сам начальник. Он тоже был молод и красив.

И она считала, что это вполне естественно — то, что он за ней ухаживает. В конце концов, она красавица! И не дура, надо заметить. Не какая-то там глупая блондиночка с длинными ножками и одной извилиной. Она могла поддержать любую тему, процитировать Пастернака или Омара Хайяма и знала, что нельзя доверять комплиментам.

Начальник не делал ей комплиментов, зато оказывал знаки внимания. И она решила, что интересна ему. А потом все пошло по накатанной колее: цветы, рестораны, кольцо в подарок. И почему она решила, что это кольцо — символ помолвки? Этб кольцо свело ее с ума и окончательно добило. Начальник не был женат. Она предусмотрительно не связывалась с женатиками, потому что знала точно: в этом случае ей гарантирована только роль любовницы. А роль эта ее не прельщала и заставляла чувствовать себя униженной. Она же — личность!

Она как-то незаметно для себя оказалась в постели начальника. Два раза. А на третий он вдруг сказал, что не заслуживает ее. И что он хочет, чтобы она была счастлива. Она искренне не поняла, что он пытался этим сказать. И тогда он объяснил напрямик: она ему больше не нужна.

Ей пришлось уволиться с хорошей работы. То есть работа ей не особо нравилась, но была нетрудоемкой, чистенькой и неплохо оплачивалась.

А после всего этого она стала искать оправдания двум мужчинам ее жизни. Может, она плохая любовница? Может, они думали, что она более опытна, и поэтому… А, собственно, при чем тут ее интимные способности? Если два человека любят друг друга, они всегда найдут общий язык и в постели. Вывод был один: они ее не любили. Если уж говорить совсем откровенно, она тоже не была влюблена ни в одного из них, но к обоим относилась с симпатией и с удовольствием бы вышла замуж за кого-нибудь из них. К тому же ей уже исполнилось двадцать три, пора выходить замуж.

Испугавшись, она спешно переспала со случайным знакомым, и еще с одним. И убедилась, что с ней все в порядке, что она быстро учится и хорошая любовница. И пятый ее Любовник, когда она задала вопрос в лоб, ответил ей искренне. Сказал, что на таких, как она, не женятся. Что такие женщины созданы для удовольствия, а не для семьи. И что никто в здравом уме не захочет иметь рядом такую красавицу, постоянно ее ревновать и бояться, что она изменит рано или поздно.

— Понимаешь, ты все равно будешь изменять, — одеваясь, закончил он. — Пусть не сразу, но когда-нибудь это произойдет. Слишком многие будут этого хотеть, и ты не сможешь долго держаться. А это не женское дело — изменять!

Она уже знала, что измена — это прерогатива мужчины. Если он активно интересуется женщинами, это только добавляет ему очков. А если женщина любит мужчин, то она сразу переходит в разряд шлюх. Но слышать это от человека, с которым она только что была близка, которому подарила себя, ужасно обидно. Получалось, что, несмотря на ее красоту, она никому не нужна и не будет нужна. И что с ней можно только развлечься и порадоваться тому, что заполучил такую пташку. А любить можно кого угодно, но только не ее.

— Значит, я никогда не встречу человека, который меня полюбит по-настоящему? — испугалась она.

Ее мудрый любовник вздохнул и признался:

— Может быть, и встретишь. Только он — натуральный камикадзе. Зачем лезть в горы за эдельвейсом, если рядом — городская клумба из астр и хризантем?

Она поняла, что далеко не каждый мужчина согласится совершить такой поступок. Но ведь ей не нужен каждый! А, по логике вещей, должен же быть хоть один такой экземпляр, который не испугается ее красоты, который не станет следить за ней и подозревать в измене. Сильный, умный, спокойный и очень надежный, он обязательно найдет ее, и все у них будет отлично!

Шло время, бывшие одноклассницы и подруги уже были замужем. И удивлялись, почему же она, такая красавица, до сих пор одна. Соседка вычитала в журнале, что мужчины боятся красивых женщин, думают, что у них либо кто-то есть, либо красотка ни за что не обратит внимания на такую усредненную личность, как он. Поэтому на пути красавиц встречаются нахалы, или Казановы, или асоциальные элементы, к тому же не блещущие умом, которым даже в голову не приходит, что они совсем не пара красотке.

— Знаешь, тебе нужно устроиться на такую работу, где тебя заметят умные, сильные, уверенные в себе и состоявшиеся мужчины, — советовала соседка.

Она устроилась. В ресторан, популярный, модный и очень дорогой. Там действительно было много мужчин, состоявшихся и уверенных в себе. Правда, они там не работали, а отдыхали. Эта работа стала ее очередной ошибкой. Единственное, что ее утешало, — так это то, что теперь ошибка была действительно последней.

Борису срочно нужно было повидать Дениса. Он встретится с ним и все расскажет. Или не расскажет… Он еще не решил, что ему делать. Или во всем признаться, или сделать то, что приказал Мишаня.

Дома Дениса не было. Тетя Сима, домработница, которой Он звонил вчера, сухо ответила ему, что Денис уехал в Сочи. Мобильный Дениса не отвечал со дня похорон Эммы. Борис все же рискнул снова позвонить на мобильный Корнилова и удивился, услышав сигнал.

— Ну? — поинтересовался Денис. Борис выругался про себя. Он забыл, что у мужа сестры есть определитель номера и Денис уже понял, кто ему звонит. А Борису требовался эффект неожиданности.

— Привет, — промямлил он, прикидывая в уме, как же сделать так, чтобы Денис захотел с ним встретиться. Теперь, после смерти Эммы, они совершенно чужие люди. Да и раньше были чужими, просто Денис терпел его, а сейчас…

Борис вдруг почувствовал резкую неприязнь к бывшему родственнику. Надо же, какое словосочетание — бывший родственник. Бывшими бывают мужья, жены, но родственники! А в общем какое дело! Даже теперь, когда их уже ничто не связывает, у них обоих останутся воспоминания об Эмме. И вот о ней-то Денис никогда не откажется поговорить.

— Что, отдыхаешь? — спросил он.

— Это не твое дело, — напрягся Денис.

— Я хочу с тобой встретиться, — добавил Борис, стараясь, чтобы его голос звучал как можно тверже.

— А я, представь себе, не испытываю никаких позывов к нашей встрече, — ввернул Денис.

— Ну конечно, я всегда вызывал у тебя только рвотные позывы, — вырвалось у Бориса, и он сам удивился горечи, прозвучавшей в его голосе.

— Точно, — удивился Денис. — Это одно из твоих немногочисленных предположении, абсолютно совпадающих с моим мироощущением.

Борис скривился. Это Эмма выражалась так витиевато. Но она никогда бы не сказала своему брату что-либо подобное. Денис не имеет никакого права говорить так же, как говорила Эмма!

— Короче, мне надо с тобой встретиться и поговорить, — заторопился Борис. У него кончалась карточка на мобильном, а теперь у него совсем нет денег и купить новую не на что, хоть и стоит она недорого.

— Через несколько дней я буду в Москве, — откликнулся Денис, и Борис понял, почему он не стал протестовать и отказываться от встречи. Он ведь в Сочи, далеко от Москвы…

— Мне надо раньше, — твердо сказал Борис, — послушай, это касается Эммы! Ты должен кое-что знать!

— Скажи по телефону, — предложил Денис, но голос у него изменился. Борис вынужден был признать, что Денис очень любил его сестру и жутко страдал, когда она погибла. И сейчас страдает, конечно, ведь прошла всего неделя. И будет страдать еще очень долго. И ни за что не женится, ни на ком. Потому что после Эммы все женщины будут казаться ему пресными.

— Я не могу по телефону, — в отчаянии выпалил он, — у меня карта кончается, и вообще это не телефонный разговор. Прошу тебя, давай раньше.

— Раньше не могу, — отрезал Денис. — Если тебе надо, ты и приезжай ко мне. Я в Сочи, в санатории «Янтарь».

— Но я буду добираться к тебе два дня, — выкрикнул Борис. — А мне нужно срочно!

— Садись на самолет, — предложил Денис, — два часа, и ты — на море.

Борис замолчал.

— А, опять деньги, — рассмеялся Денис, сообразив. — Займи у тети Симы, я ей позвоню.

Он продолжал говорить, но связь прервалась. Деньги на карточке Бориса все вышли, но зато он добился, чего хотел. Теперь он знал, в каком санатории Денис остановился. И почему же он все-таки согласился встретиться?

Значит, он сообразил, что разговор серьезный. Или чего-то боится? Борис разозлился. Почему он всегда лебезит перед мужем сестры, почему побаивается его тяжелого взгляда и сурового голоса? Почему позволяет говорить с собой в таком тоне? Он все эти годы Унижался перед ним, а теперь вот хочет его спасти!

Борис приободрился. Эта мысль не приходила ему в голову. До сих пор он пытался спасти лишь себя. Но теперь… Ну да… Если логически мыслить, то он спасает не только себя, но и этого сукина сына!

Может быть, вернуться к себе в Германию? И заняться магазинчиком Эммы… Ах, да. Магазин теперь принадлежит ее мужу. Эмма не успела написать завещания. Да и кто пишет его в тридцать два года? И, потом, даже если бы магазин остался Борису, то Мишаня его все равно нашел бы. Он сам, дурак, когда-то рассказал Мишане все. И про магазин с разными аквариумами, в которых плавают красивые рыбки. К тому же про Германию Мишаня и так знает, они ведь учились в одном классе, с этим толстым гадом, чей отец служил в ГДР заместителем командира мотострелкового полка. Потом этот полк вывели из ГДР в Подмосковье, но к тому времени ребята уже закончили школу. Результатом учебы Мишани стало более-менее сносное знание немецкого языка.

Учился Борис в русской школе, так захотела мать. Эмма училась в немецкой школе, а, Борис — в русской. Во всем виновата мать! Если бы она не отдала его в русскую школу, он бы не познакомился с этим козлом Миша-ней и, следовательно, ничего бы и не было. Ни кредита, ни сожженного автосервиса, ни смерти Эммы. Ну почему мать так поступила с ним? Она даже договаривалась с замполитом полка о том, чтобы Бориса взяли именно в русскую школу, и все только потому, что эта самая школа была прямо напротив их дома! Мать все боялась, что Борис будет опаздывать на уроки, ведь он такой неорганизованный, или его станут обижать, потому что он слабый. И хотела, чтобы он всегда был на глазах… Милая, старая мама… Теперь ее уже нет, так же, как и Эммы… А уж отца-то Борис толком и не помнит, он еще и в школу не пошел, когда тот умер.

И все же, что ему делать? Денег хватит, чтобы сесть на поезд и уехать в первый попавшийся городишко. И там осесть, обосноваться, жениться на местной аборигенке и завести детей, корову и кабанчика. И пусть Мишаня собьется со своих толстых ног, разыскивая его? И сам претворяет в жизнь свой дурацкий и мерзкий план?

Куропаткин решил навестить Корнилова Дениса Валерьевича немедленно. Может быть, тому мешает официальная обстановка, а у себя дома, то есть в номере, он разговорится? К тому же он скоро уезжает, и для Куропаткина важно, чтобы он уехал отсюда на своих двоих. Трупов и так уже предостаточно.

Капитан знал, что есть люди, готовые высказываться откровенно, где бы они ни были, а есть такие, которые могут сообщить что-то важное только в привычном и знакомом месте. И кабинет следователя уж никак нельзя было назвать таким местом! Это вовсе не значит, что эти люди стремились что-то скрыть, просто в казенном кабинете они входили в некий ступор и не могли вспомнить то, чего от них требовали. Не случайно же после посещения кабинета следователя они вскоре звонили и сообщали именно то, что он и хотел услышать. Капитан Куропаткин давно понял, что таких людей вызывать в милицию нельзя, к таким нужно ехать домой, и там, в теплой и уютной комнате, не проводить допрос, а просто беседовать, можно даже за чашкой чая. В этом случае свидетели моментально вспоминают мельчайшие детали, а потерпевшие делают логические выводы и легко приводят доказательства, кто и почему мог желать им зла.

Конечно, беседа по душам с преступными элементами в эту схему не укладывалась. Но Корнилов был не преступником, а потерпевшим. Так что придется Куропаткину идти в номер к Денису и еще раз выспросить у него про сегодняшнее нападение, а также поинтересоваться, отчего же тот так спешно покинул кабинет следователя. Не дай бог еще решит сам поиграть в сыщика! Такие игры чаще всего заканчиваются плачевно для доморощенных Пинкертонов. Он взглянул за окно. Уже темнеет, но он возьмет с собой фонарик и заодно еще раз осмотрит те кусты, вдруг Булыгин что-то пропустил?

Куропаткин неторопливо двигался по асфальтовой дорожке в сторону санатория. Жара уже спала, навстречу ему периодически попадались загорелые и не очень курортники, тащившие пляжные сумки, надувные матрасы и детей.

Он отвел завистливый взгляд от счастливых отдыхающих и подумал, что жена могла бы быть более сговорчивой. Почему бы им не ходить на пляж вечером, после его работы? Сейчас девять часов, и вода за день хорошо прогрелась, и можно отлично искупаться и отдохнуть.

Куропаткин вздохнул. Он не привык лгать самому себе. На юге темнеет рано. Уже начинает смеркаться, а буквально через час будет темно. И, потом, плавать в темноте не слишком приятно. Кроме того, жена хотела не просто искупаться, она это прекрасно может делать и без него, днем, ей надо быть рядом с ним. И не только по выходным, которые и так забиты работой, а в течение отпуска. Летнего отпуска, который можно было провести в Питере — всем вместе. Она уже устала быть одна, и неизвестно, что может натворить. А вдруг она заведет себе любовника или уже завела? Несмотря на теплый вечер, Куропаткину стало холодно и он зябко повел плечами. Да нет, его Наташка не осмелится на такое! Она только ругается, а до серьезного поступка у нее дело не дойдет. Она же понимает, что муж тут ни при чем, ведь он тоже хотел отдохнуть вместе с семьей. Тем более что сын учится в школе и лето — оптимальное время отдыха для всей семьи.

Досадуя на себя, на Наташку и на свою работу, он наконец-то дошел до санатория и остановился у тех самых кустов, в которых всего несколько часов назад чуть не убили Корнилова.

Заросли выглядели дикими, никому и в голову не могло прийти, что в них скрывается лавочка и что там очень удобно прятаться от кого-то или просто отдыхать в одиночестве. Булыгин уже осматривал это место, но стоит еще раз попытать счастья: а вдруг он все же найдет предмет, которым ударили Корнилова?

Куропаткин нашел вход, раздвинул руками кусты и обомлел: на лавочке сидела женщина. Она испуганно повернулась на шорох и, увидев Куропаткина, уставилась на него.

— Вы что-то хотели? — вопросила она грудным низким голосом.

От избытка чувств следователь что-то промычал и стал дергать головой, желая сообщить, что нет, ничего он не хотел. Куропаткин даже не мог произнести это вслух, настолько женщина поразила его воображение. Он смотрел на нее как завороженный и все не мог прийти в себя. Она была потрясающе красива, чертовски красива, умопомрачительно красива. У капитана тут же вылетели из головы все мысли по поводу собственной жены и ее возможности завести себе любовника. Он вообще не мог ни о чем думать, глядя на такую красоту. Признаться, он думал, что таких женщин не существует. Она могла дать фору любой королеве красоты, тем более если учесть, что всех девушек: на подобных конкурсах долго тренируют, как лошадок, и все они выходят на подиум с искусным макияжем и прочими средствами обольщения. Эта женщина была естественна в своей красоте, и Куропаткин вдруг осознал, что желает ее со страшной силой, даже вопреки собственной воле.

Денис не хотел ехать домой. Но и оставаться здесь тоже не мог. Ему надоел этот город курортников с загоревшими мамашами, волочащими за ручку детей, с веселой ночной жизнью. Отчасти он завидовал людям, приехавшим в Сочи в разгар сезона, потому что резко отличался от них. Он был в Сочи с Эммой — три года назад, вскоре после свадьбы. Они отдыхали и веселились точно так же, как эти чертовы курортники с единственной заботой, в каком кабачке провести сегодняшний вечер.

А теперь Эмма мертва. Интересно, если бы она была жива, то поехала бы с ним в Сочи? Вряд ли. Денис как раз этим летом хотел попросить ее об этом, но не успел. Эмма не любила жару, не любила ленивое времяпрепровождение, лежание на морской гальке с периодическими купаниями. Она вообще не любила загорать, поэтому ее кожа оставалась всегда молочно-белой, с небольшой россыпью золотистых веснушек.

Эмма обгорала на солнце очень быстро, независимо от крема от загара и его количества, поэтому летом выходила из дома только вечером или рано утром, и всегда — в шляпке, бейсболке или косынке.

Она съездила с ним в Сочи после свадьбы, поддавшись на уговоры мужа, и после этого сообщила, что больше в этот город — ни ногой.

Эмма любила европейские столицы с их тенистой прохладой: загадочную Прагу, модерновую Братиславу, романтичный Париж с его жареными каштанами, чопорный серый строгий Лондон и, конечно же, Берлин.

И во время отдыха, который позволял себе Денис, они ездили в один из этих городов. Эмма просила мужа, чтобы его отпуск был весной, а не летом. Она не любила солнце, хотя сама была солнечной, яркой. Для Дениса она была настоящим солнышком. Теперь это солнышко погасло, и он не знал, как дальше жить в кромешной темноте. Он чувствовал себя кротом и не мог избавиться от этого ощущения. В отличие от жены он любил Сочи. Но это было раньше. А теперь он ненавидел этот город. И приехал, вероятно, чтобы еще больше терзать себя, мазохист…

Денис усмехнулся, подумав, что он и вправду мазохист. В его жизни случилась трагедия, и ему нужно было пережить ее вместе с близкими, родственниками и друзьями, которые хорошо знали Эмму и искренне сочувствовали ему. Он же предпочел уехать подальше от всех, остаться наедине со своим горем, которое мучило его, душило, наполняло все его существо невыразимой скорбью. Он теперь жил словно в темноте, и, наверное, подсознательно уехал на солнечный юг, чтобы солнце сделало брешь во мраке. Но ничего не получилось. Или все же получилось?

Он отключил мобильный, чтобы ему никто не мешал мучиться в одиночестве по погибшей жене. Потом, усовестившись, включил его, позвонил домработнице тете Симе и попросил ее сообщать всем интересующимся, что он в Сочи. В конце концов, родственники не виноваты, что он хочет страдать в одиночку. Ему вдруг пришло в голову, что этот его отъезд выглядит довольно двусмысленно. Если бы он уехал в деревню, например, и скорбел там, это было бы естественно. Но он уехал на юг, к морю, и это было подозрительно. Поэтому-то Борис, звонивший сегодня, презрительно и намекнул ему, что он отдыхает, когда Эмма… Хотя его не волнует, кто и что о нем подумает. Тем более что первый отходящий поезд шел именно сюда, а чем Сочи отличается от любого другого города? А он хотел просто уехать из Москвы, подальше от этой свежей могилы… И даже взял самое дорогое купе, потому что все остальные места были забиты под завязку. Ну как же, разгар сезона!

Он потрогал голову сзади и передернулся. Несмотря на повязку, было больно. Денис пил обезболивающие средства, но они лишь на короткое время помогали.

С этим нападением было что-то не так. Что-то странное и непонятное.

Зачем кому-то бить его по голове? Скорее всего, как сказал врач, его ударили металлическим прутом. Значит, его намеревались убить. Кто это был? Маньяк?

Или его спутали с кем-то? А потом, когда он упал на землю, откатился и уставился на своего обидчика, тот убежал, потому что понял, что обознался? Денис не видел лица нападавшего. Оно было скрыто кустами. Он видел только силуэт человека, и то всего лишь несколько секунд. Когда он пришел в себя и выскочил из кустов, никого вокруг уже не было. При желании нападавший мог успеть заскочить в открытую дверь санатория и смешаться с толпой приезжих. Или он мог скрыться за углом санатория, который еще ближе, чем вход. Искать его было бесполезно, и Денис не искал. Он пошел к санаторному врачу, чтобы тот промыл ему рану и перебинтовал, а врач начал уговаривать Дениса обратиться в милицию: мол, нападавший социально опасен и Денис Корнилов своим заявлением может уберечь других людей.

Конечно, эта история с нападением Денису не понравилась. А кому понравится проломленный череп? Ему еще повезло, как сказал врач. Немного правее — и его бы уже не было. Вовремя он наклонился. Только, может быть, это вовсе не везение, а, наоборот, наказание? Наказание жить с тем, что он скрывает?. Наказание за смерть Эммы? Денис зажмурился и лег на постель вниз лицом. Эмма погибла из-за него. Это он виноват в смерти жены, только он. Все равно, что убил ее собственными руками. Пора бы уже признаться в этом, хотя бы самому себе…

Она уже давно не верила в то, что это может произойти. Вернее, что это когда-нибудь произойдет.

То есть когда-то она была уверена, что появится прекрасный принц, и поможет ей поверить в себя и стать другой. И тогда она обретет счастье, ее жизнь изменится.

Но время шло, и ничего не менялось. На пути ее попадались только подонки, а прекрасные принцы… Она потеряла в них веру. А когда это произошло, она и встретила самого настоящего принца. Красавцем его не назовешь, он самый обычный мужчина. Но он — именно тот, кто ей нужен. Он обратил на нее внимание, на нее саму, а не на ее лицо или тело. Он не делал поползновений к ее груди, не смотрел похотливыми глазками на ее округлые бедра, не пригласил к себе домой, на так называемую чашку кофе… Он просто разговаривал с ней — так, как разговаривают с обычными женщинами, а не с такими, как она. Он нашел ее, а она обрела его. И сейчас она свято верила в то, что ее жизнь изменится. Теперь ей не нужно было ненавидеть. Ее сердце открылось навстречу любви. Она полюбила, и она найдет в себе силы признаться ему в своем прошлом. Потому что, если он действительно ее принц, он все поймет и простит ее. И тогда они станут жить без всяких темных тайн прошлого, а впереди у них будет только светлое будущее и прекрасное настоящее.

Куропаткин задумчиво разглядывал Дениса. Тот появился в его кабинете с самого утра. На ловца и зверь бежит, так, кажется, говорят? Только почему же он снова пришел? Ведь накануне вечером он так неожиданно ушел!

Словно подслушав его мысли, Денис, смущаясь, произнес:

— Знаете, я вчера был не в себе. Понимаете, у меня жена погибла неделю назад, я до сих пор в себя прийти не могу.

— Сочувствую вам, — искренне сказал Куропаткин и мысленно перекрестился.

Если бы его Наташка погибла, он бы, наверное, не стал жить. Вернее, стал бы, но только ради сына.