В паутине южной ночи

Денис не выносил женских слез, и жена это знала. И беззастенчиво этим пользовалась. Не часто, конечно, чтобы муж не привык, но все же с завидной периодичностью.

Когда Борис наконец открыл свой автосервис, у Дениса отлегло от сердца. Он был уверен, что уж теперь-то Эмма прекратит давать брату деньги, выкраиваемые из семейного бюджета. Но он ошибся.

Выяснилось это случайно. Как-то Денис нечаянно задел фарфоровую вазу, она упала, и от нее отлетел маленький кусочек. Денис быстро приклеил его на место, опасаясь гнева жены, ведь она уверяла, что мейсен-ский фарфор — очень дорогой и ценный.

Пока он клеил злосчастную вазу и чертыхался про себя, что испортил предмет искусства, случайно заметил на дне вазы небольшое клеймо.

«Дулево», было написано там. Значит, ваза была дулевского фарфора, а вовсе не германского Мейсена.

Денис не помнил, чтобы жена покупала вазу отечественного производства, поэтому схватил свою опись. Так и есть, этой дулевской фарфоровой вазы в ней не было. В последнее время все вещи проходили через руки Дениса, он контролировал Эмму. Как же так получилось, что жена приобрела эту вещь в тайне от Дениса? К тому же вряд ли этот предмет очень ценен, чтобы его покупку скрывать! И где же тогда мейсенская ваза?

Очень скоро Денис понял, что Эмма нашла новый способ обманывать его. Он же не делал фотографии вещей, он был не настолько искушен и изощрен! Он всего лишь составил опись, чтобы знать, сколько предметов в его доме и что они собой представляют! Если бы не этот досадный инцидент, он никогда бы не заметил, что мейсенской вазы нет, потому что плохо помнил, как она выглядит. Получалось, что Эмма подменяла действительно дорогие вещи на похожие, но имеющие гораздо меньшую стоимость. Для нее было главным — сохранить количество предметов и некоторое их соответствие описи. То есть если была фарфоровая ваза, то и нужно ее заменить фарфоровой.

Денис был так взбешен, что стал проверять все, что было в доме, и обнаружил еще несколько подмен. Вероятно, Эмма совсем недавно стала этим заниматься…

В тот вечер он был готов запереть жену в квартире и выпускать только под конвоем. Почему так случилось? Он же любит ее, для чего она ему врет?

И тут ему пришла в голову мысль, что Эмма могла завести любовника и содержать его. Впрочем, он вскоре отмел это предположение. Жена была слишком холодна, чтобы искать страсти на стороне. У нее была только одна живая страсть — это собственный брат. Ради Бориса она могла бы разбиться в лепешку, и Денис не сомневался, что именно Эленбергу достается разница, которую Эмма выручает от продажи предмета искусства и покупки дешевой замены.

Он долго думал, что же делать, ломал себе голову, как избежать утечки денег, а вскоре его студия начала тонуть. Вполне возможно, что по его собственной вине. Ведь он столько времени уделял домашним неурядицам, что не разглядел вовремя проблем в фирме. Потом он отказался купить для Эммы севрскую шкатулку. Но она так и не поняла, что дела действительно плохи. Или не поверила ему. Или ей попросту было наплевать на дела мужа.

Ему было особенно обидно, когда Эмма отказалась продать магазин, чтобы помочь ему. И это после того, как он содержал жену и ее брата, практически ни в чем не отказывал?

Денис до сих пор не мог понять, почему он так долго думал о том, что делать с воровством Эммы — а иначе это и нельзя было назвать, а мысль о разводе не приходила ему в голову. Неужели он настолько сильно любил Эмму, что не хотел ее терять ни за что, даже зная, что она предает его, вытягивает из него все деньги? Или это она внушила ему мысль о том, что она ему так дорога?

Денис в этом так и не разобрался.

Зато он точно знал, что в данный момент входит в свой двадцать четвертый номер в санатории не один, а в сопровождении самой лучшей женщины на свете! Правда, она уже начала выказывать нетерпение, пока он пытался отогнать от себя воспоминания об Эмме, пришедшие так некстати. Но от этого не перестала быть самой лучшей женщиной на свете!

Куропаткин шел по длинному коридору санатория. Навстречу ему попалась горничная в белоснежном переднике, и почему-то она показалась ему какой-то странной, необычной. Впрочем, может быть, они знакомы или виделись, и он запомнил ее. Ведь одно из Убийств произошло в этом санатории, только не на этом, а на третьем этаже, и Куропаткин опрашивал персонал и соседей убитого.

Он нашел номер Корнилова и постучал в дверь. За дверью было тихо. Капитан постучал громче. Через минуту дверь нехотя распахнулась, и из-за нее выглянул недовольный Корнилов. Он был взъерошен, а губы перепачканы в красной помаде. Куропаткин отчего-то почувствовал к нему сильную неприязнь. Подумать только, недавно похоронил жену, а уже приволок в номер какую-то женщину… Пытаясь справиться с раздражением, он сказал:

— Мы можем с вами поговорить?

— Сейчас? — удивился Корнилов.

— Именно сейчас. Это важно, — подчеркнул капитан. — Пожалуйста, вы ведь завтра уезжаете…

— Я уезжаю в обед, — Корнилов вышел в коридор, прикрыв дверь за собой. Он упорно не хотел пускать следователя в номер. — Ас утра я буду в полном вашем распоряжении, обещаю. Даже сам приду, куда надо. Вы простите меня, Владимир…

— Сергеевич, — сердито подсказал Куропаткин.

— Ну да, Владимир Сергеевич, конечно. Но я сейчас никак не могу уделить вам время. Я занят, понимаете?

— Да уж вижу, — пробурчал следователь.

Ему было жаль потерянного времени, но заставить Корнилова отвечать на его вопросы в неурочное время он тоже не мог. Корнилов пока не подозреваемый, и никакого ордера на его арест или постановления о его задержании у Куропаткина нет, Тем более что Денис числится потерпевшим. Куропаткин сам проявил инициативу, ему, видите ли, не спится и не отдыхается. Но это вовсе не значит, что Корнилову не должно отдыхаться. И какое его, Куропаткина, дело, что Денис в номере с женщиной. Он взрослый мужчина и волен делать все, что захочет. Правда, он не показался капитану ловеласом, а даже скорее наоборот… Корнилов искренне страдал по погибшей жене и не выглядел человеком, приехавшим на курорт развеяться. К тому же физиономия Дениса, обрюзгшая, с красными, воспаленными глазами, и стойкий запах перегара свидетельствовали о том, что он заливает свое горе литрами алкоголя. Хотя, может, он уже залил свое горе и теперь решил оттянуться — на прощание, так сказать?

Следователь побрел обратно по коридору, сердясь на себя. Ну конечно, с чего он взял, что Корнилов тут же предоставит ему свой номер и с готовностью станет общаться с ним. У него свои дела. Вот завтра, в девять утра, как они с ним договорились, Корнилов должен будет отвечать на все вопросы, которые задаст ему следователь.

Куропаткин понимал, что он такой злой из-за сегодняшнего вечера, явно неудавшегося. Он разочаровал Анжелу, обидел ее, поставил под сомнение ее женственность, очарование и сексуальность. Вел себя как последний идиот. Но он никогда не был в таких ситуациях и не знает, как надо вести себя. Вот если бы он был Казановой, тогда без проблем уладил бы трудный момент. Хотя, если бы он был Казановой, улаживать бы ничего не пришлось…

Куропаткин сел на лавочке у санатория и закурил. После отъезда жены он совсем распоясался и только за сегодня выкурил уже пачку сигарет. Когда Наташа была дома, она строго следила за тем, чтобы муж курил не более трех сигарет в день, а лучше — еще меньше. Проверяла его карманы, выдавала ему деньги на сигареты и сама, как заправский детектив, высчитывала возможность курения мужа на работе чужих сигарет. Она уговаривала его вообще бросить курить, чтобы не быть рабом этой дурной привычки, влияющей на здоровье. Теперь же все изменилось. Без нее ему и домой не хочется идти! Может быть, пойти на работу? Еще раз перечитать дела по убитым мужчинам, проанализировать, случайно ли то, что все они имели близость с женщиной перед смертью? Если версия о том, что убийца—женщина, получит свое подтверждение, значит, надо искать ее среди окружения этих троих убитых. Эксперты со дня на день должны предоставить отчет о вагинальных выделениях. Экспертиза могла быть сделана и раньше, но сейчас некоторые счастливчики все-таки в отпуске…

Если выделения принадлежат одной женщине, значит, эти трое были связаны между собой именно ею, этой женщиной. Но возможно, это и совпадение, и троих мужчин убили три разных убийцы. Но Куропаткину не верилось в это. Когда слишком много совпадений, это уже закономерность. Итак, что он имел? Пока только ясно, что у этой дамы, или У одной из них, должны быть сильные руки. Может, убийца даже занималась каким-то спортом, типа армрестлинга, силовыми видами. Может, метала диски. Координация у нее хорошая. Одного она ударила ножом прямо в сердце, хладнокровно и четко. Второго задушила при помощи подушки. А третьему она попала в висок пепельницей, попала точно, с расстояния в один метр. Но пепельница очень тяжелая, Куропаткин ее брал в руки. Значит, чтобы так кинуть и попасть в цель, женщина должна была твердо знать, что хочет этого человека убить, а не напугать. Зачем же тогда она переспала с этим человеком, если ненавидела его? Или она убивает тех, которые не смогли удовлетворить ее? Тех, с кем секс ей не понравился? Но тогда, значит, она сумасшедшая. Потому что нормальная женщина, которую не устраивает сексуальный партнер, просто уйдет и не будет с ним встречаться.

Что же это за самка такая? Самка каракурта? Она пожирает всех своих незадачливых любовников…

Впрочем, еще не готова экспертиза, и неизвестно, одна ли это женщина или эти мужчины были близки с разными женщинами. В конце концов, они были в отпуске…

Куропаткин вздохнул и поднялся со скамейки. На душе у него было тяжело. Взгляд его упал на домик, в котором он был всего несколько часов назад с Анжелой. А что, если зайти к ней и постараться объясниться еще раз? Про то, что он считает себя недостойным ее, про то, что она заслуживает большего, чем быть его любовницей, а с женой он не разведется, потому что… потому что любит жену, к тому же у них ребенок. И что красавица Анжела может найти себе блестящую партию. И чтобы она не тратила свои силы на него, бедного следователя Куропаткина. Потому что ничего хорошего из их отношений не выйдет, потому что потом им обоим будет больно и неприятно, и…

Вдохновленный Куропаткин, укоряя себя тем, что не смог сразу, еще тогда, произнести эту речь, направился по тропинке к домику Анжелы. Правда, его постигло разочарование: в окнах не было света. Он почему-то не думал, что она уже спит, вероятно, она просто ушла. Прогуливается где-нибудь или купается в море. Он почувствовал беспокойство: было уже темно, а гулять так поздно такой красавице, как Анжела, очень опасно.

На всякий случай Куропаткин все же постучал в дверь. Но в доме было тихо.

Он тяжело вздохнул и направился по уже привычной дороге к себе на работу. Заснуть он не сможет, будет думать о сегодняшнем вечере, значит, лучше всего провести время с пользой для дела. Он еще раз должен перечитать все материалы по убитым мужчинам. Что-то непременно должно отыскаться! Ведь убийца живой человек. И хотя он подготовился, судя по отсутствию улик, но он все равно где-то прокололся. И задача следователя — выявить этот прокол.

Денис был несказанно удивлен, когда Лика, оставив сумку, которую он не заметил в баре, у двери, бросилась на него.

— Эй, эй, потише, — он неловко отвел ее руки от себя.

— Что, снова проблемы? — насмешливо поинтересовалась она, устраиваясь в кресле с ногами. Денис невольно подумал, что Эмма всегда сидела, выпрямившись, как солдат, и не позволяла себе таких свободных поз.

— Да нет никаких проблем, — смутился он. — Просто ты слишком быстрая.

— А тебе надо время, чтобы разогреться? Хорошо, оно у тебя есть, правда, не очень много…

Денис с досадой покачал головой. Он хотел объяснить ей, что не нужно ему время, чтобы разогреться. Что он не может вот так сразу вскочить на нее, как самец в период случки, и через несколько минут слезть. Но он не мог заставить себя это сказать. Все слова словно застряли у него в горле и не могли вырваться наружу.

Он заглянул в холодильник и увидел там остатки виски. Плеснул в два стакана, положил лед и протянул ей стакан.

Она сделала глоток и сморщилась.

Денис выпил содержимое своего стакана одним залпом. Ему бы не помешала сейчас непочатая бутылка виски. В присутствии Лики он смущался, как школьник.

— Ну, разогрелся? — вопросила она.

Он покраснел. Ее голос доводил его до дрожи.

— Ты здесь отдыхаешь? — поспешно задал он глупый вопрос, усаживаясь в кресло напротив.

— Нет, работаю, — улыбнулась она.

— Извини, я…

— Да все нормально, — Лика махнула Рукой. — Да, я отдыхаю. Скоро мой отпуск заканчивается, и я возвращаюсь домой.

— А где ты живешь?

Денис уцепился за эту подкинутую ею возможность нового вопроса, как утопающий Хватается за спасательный круг.

— Ты все равно не знаешь этого города, — вздохнула Лика. — Ну что, долго мы еще будем вести такие беседы? Можем, займемся делом?

Она поднялась и медленно подошла к нему.

— Разве ты этого не хочешь? — вкрадчиво спросила она Дениса.

Самое удивительное, что он и вправду «этого» не хотел. Но промолчал, чтобы не обижать ее. Лика считает себя неотразимой, и правильно делает. Наверняка ни один мужчина не откажется, если она станет демонстрировать ему свои прелести, как это делает сейчас для Дениса. Надо же, как она напоминает Эмму! Но только Лика — живая, непосредственная, естественная. А Эмма была скована дурацкими манерами, как кандалами. Она не могла позволить себе многого, потому что должна была соответствовать своему образу, который уже сложился у окружающих. А Лика — другая…

Ладно, пусть будет так, как она хочет. Он еще успеет ей сказать — после того, что будет, что она ему очень нравится. И что он хотел бы продолжить их отношения, хотел бы узнать ее гораздо ближе, чем это позволяют интимные отношения, хотел бы узнать о ней все. Все: о ее вкусах, пристрастиях, любимых книгах, о ее родителях и школьных годах. Хотел бы посмотреть ее детские фотографии, которые наверняка умилили бы его. Хотел бы… — Ну что же ты? — простонала она, и Денис, сосредоточившись, неотвратимо погрузился в нее, как моряк с тонущего корабля погружается в пучину моря…

Куропаткин не мог уснуть, он все думал об Анжеле, вспоминал ее нежную шею с золотистым локоном, выпавшим из прически, ее женственную фигуру с тонкой талией и округлыми, совершенными бедрами, ее прелестную грудь, мягкий подбородок, полные губы и чувствовал себя дураком. Он пытался оправдаться тем, что Анжела — это мечта любого художника, но правда заключалась в том, что он уже давно не художник и никогда им не будет. А его нынешняя профессия не оставля-5 ет никакого простора для романтики, она вся построена на логических выводах и умозаключениях, в отличие от фантазий и эмоций, которые необходимы художнику.

Чтобы отвлечься от мыслей об этой женщине, следователь встал, поставил чайник и открыл домашний фотоальбом. Он рассматривал фотографии, на которых были изображены смеющаяся жена, маленький Вовка, да и он сам, Вовка-большой, и ему стало немного легче.

Отчего-то убийство Эленберга не нравилось ему больше остальных. И вообще вся эта троица — Корнилов, его жена и свежеубиенный Эленберг — не вписывалась в общую картину с предыдущими тремя убийствами.

Куропаткин подумал, что надо бы проработать еще одну версию. Вероятно, на Корнилова и на Эленберга напал один и тот же человек. Просто покушение на Корнилова не удалось, но, значит, будет совершено новое. Может быть, кто-то решил уничтожить всю эту семью?

Он пожалел, что не поговорил с Денисом сегодня вечером. Этот мужчина был ему симпатичен, даже несмотря на то, что женщину привел к себе в номер. Как он может осуждать Дениса, если сам чуть не стал жертвой любовных чар Анжелы? А ведь Куропаткин думая о жене и сдерживался только благодаря ей, а жена Корнилова погибла. Вот так.

Он налил кофе и закурил, с тоской подумав, что, видимо, никогда ему не избавиться от этой дурной привычки. Сигарета помогала думать, она была его единственным другом по ночам, и отказаться от нее он был не в силах.

Если на Эленберга и Корнилова напал один и тот же человек, значит, надо искать его среди знакомых этих двоих. Но этим будет заниматься уже не Куропаткин. Московским операм прибавится работы, а у капитана своих три трупа…

И надежды найти преступника в окружении Марика Седова, адвоката, тоже не оправдались. Он никогда не вел крупные уголовные дела, не был известным адвокатом, не защищал мафиози. Был самым обычным защитником. А два года назад у него умерла какая-то дальняя родственница за границей, и Марик унаследовал все, что у нее было. Было не так много, но, если не транжирить, можно не работать до конца дней. Седов этим и воспользовался. Он, как оказалось, вел юридическую рубрику в местной газете и был доволен своей жизнью.

Круг замкнулся. Следователь цинично подумал, что, возможно, следует ожидать еще один или два трупа, прежде чем найдется зацепка во всех этих убийствах. Либо все они и впрямь случайные жертвы случайной знакомой, очевидно, больной психически.

Он взял лист бумаги и разделил его на две части, В одной из них написал фамилии троих убитых мужчин, а в другой — фамилию «Эленберг». Подумав, он добавил сюда же и Корнилова.

И в каждой части написал по пунктам все версии, которые ему предстояло отрабатывать.

К шести часам утра Куропаткин вдруг обнаружил, что его рука сама по себе рисует на свободной части листа небольшой портрет. Он быстро принимал очертания самой желанной женщины на свете — Анжелы.

Куропаткин изумленно воззрился на нее, а потом закрыл лицо руками. Неужели она никогда не оставит его в покое?

— Что у тебя с головой? — поинтересовалась Лика, разглядывая его. Ей не было интересно, но этот мужчина сидел, как на иголках, и его следовало расшевелить, заставить расслабиться.

— Ударили, — пожал плечами Денис. — Кстати, я хотел об этом с тобой поговорить.

Он даже обрадовался, что нашлась тема для разговора и что Лика наконец умерит свой пыл.

— Поговорить о том, как тебя ударили? — удивилась она. — Извини, я не медик…

— Да нет, не об этом. То есть об этом, но не совсем, — смешался Денис. — Я вот что хотел у Тебя узнать: ты не видела кого-нибудь подозрительного позавчера вечером?

— Позавчера? — задумалась Лика. — А где?

— В зарослях олеандра у санатория, здесь недалеко, знаешь? Там еще скамейка стоит.

Она кивнула. Эту скамейку она очень хорошо знала. И отлично помнила, как провела позавчерашний вечер. Именно тогда она познакомилась со следователем, предавшим ее. Значит, это на Дениса было совершено нападение? Куропаткин ведь рассказал ей, что искал металлический предмет, которым ударили потерпевшего. Ага, значит, этот человек с пластырем на голове — потерпевший. Ну что же, это все равно ничего не меняет — ни для него, ни для нее.

— Я видел, как ты шла по дорожке мимо зарослей, потому что сам в них сидел, — объяснил Денис. — А потом я отвернулся и вскоре почувствовал удар.

— Не хочешь ли ты сказать, что это я тебя ударила? — усмехнулась Лика, приподнимая подол платья, обнажая изящные щиколотки. Она знала, что некоторых мужчин сводят с ума именно щиколотки, такие, как у нее, и узкие небольшие ступни с аккуратным неброским маникюром. Но Денис даже не посмотрел на ее ноги. Он был увлечен разговором о нападении на него.

— И еще у тебя в руках был какой-то предмет, такой длинный, — робко добавил Денис. Он понимал, что выглядит смешным, но его действительно интересовал этот момент, к тому же он хотел, чтобы Лика просто поговорила с ним. Но у него ничего не вышло.

— Забудь, — небрежно бросила она. — Это какой-нибудь хулиган… А у меня в руках был цветок с длинным стеблем, наверное, его ты и видел.

Денис подумал, что она права. Потому что Лика шла чуть боком к нему и он вполне мог видеть только длинный стебель, а бутон — нет. Но он не оставлял своей попытки разговорить ее.

— Но ты в это время шла мимо, может, ты….

— Нет, — отрезала Лика. Ее этот разговор уже стал утомлять. — Я ничего не видела. И никого.

Она вспомнила рыжего маленького человечка, который пытался изнасиловать ее в тот же вечер в тех же кустах. Она с ним расквиталась. Он получил по заслугам. Но вот зачем он появился в зарослях в такой поздний час? Не затем ли, чтобы найти металлический прут, который обронил немного раньше, напав на Дениса?

Лика была уверена, что все так и было. Но ей не хотелось рассказывать все это своему очередному приятелю на одну ночь. Зачем, если всё равно очень скоро ему будет уже не до вопросов и вообще он последует за тем самым, нахальным рыжиком? И потом, может быть, Денис окажется более прытким и побежит в милицию, не успев сделать свое дело? А такой поворот событий Лику не устраивал. Тем более что для Дениса она приготовила кое-что новенькое. Он любит пить? Вот пусть и захлебнется пойлом! Жаль только, что в номере больше нет спиртного. Ну что ж, обычная вода тоже сойдет!

Лика быстро сбросила с себя платье. В конце концов, ей надоело ждать, пока он сделает первый шаг! Может быть, он и вправду импотент? Ведь в первый раз, когда она пришла к нему в номер, он тут же вырубился. А обычно даже пьяные мужчины не могли оставаться равнодушными к ее прелестям. Черт, в таком случае она только теряет время. Она уже решила для себя, что уедет сегодня же ночью. Она не в силах оставаться в этом месте, в котором нашла и потеряла свою любовь. Но и искать другого мужчину у нее нет времени.

— Иди ко мне, — поманила она его пальцем. — Разве ты этого не хочешь?

По виду этого дурачка было непонятно, действительно ли он хочет ее. Лику это смутило. Впервые она оказалась в такой ситуации. Вернее, уже дважды. В первый раз — когда он захрапел, вырубившись, и в номере от его перегара невозможно стало дышать. И вот теперь… Лика даже рассердилась. Он что, ставит под сомнение ее сексуальность, ее женственность? Ну уж нет, дружочек! Назвался груздем — полезай в кузов! Ведь кто-то должен быть наказан за то, как поступил с ней Куропаткин!

Лика отнюдь не была дурой и понимала, что Денис тут ни при чем. Но ведь и те мужчины, с которыми она укладывалась в койку, тоже были не виноваты, что не хотели остаться с ней. И, по логике, она должна была бы наказать Куропаткина. Но Лика старалась не отступать от придуманных ею правил, которые гласили, что убийство без секса невозможно. Это уже не будет символично и ритуально, а скатываться до банальной резни мужчин, как какой-нибудь затравленной страхолюдной феминистке, ей не хотелось. Но Куропаткин отказался спать с ней, а Лика все же не была уверена, что сможет убить его, того, кого успела полюбить.

Денис был ей нужен, поэтому она старалась изо всех сил, возбуждая его. А потом, когда все произошло, она ловко, ребром ладони вырубила расслабленного самца, ударив его в кадык. Взяла пустую бутылку из-под виски, наполнила ее водой из крана в ванной, зажала Денису, лежащему без сознания, нос и принялась вливать ему в рот воду. Она ненавидела его в этот момент так, как способна ненавидеть брошенная всеми мужчинами женщина. Женщина, которую никто и никогда не любил по-настоящему…

Куропаткин не мог поверить собственным глазам. Прямо напротив него, на полу, лежал Денис Корнилов, уже остывший. То есть труп Дениса Корнилова.

— Я же только вчера вечером с ним разговаривал, — пробормотал Куропаткин и отвернулся.

Ему стало не по себе. Он, конечно, не новичок, но видеть мертвым человека, который еще вчера был полон сил, очень тяжело. Еще вчера Корнилов не догадывался о том, какую злую, смертельную шутку сыграет с ним жизнь, даже привел в номер женщину…

Стоп! Опять женщина… Те четыре трупа, Денис — пятый… Вероятно, он перед смертью тоже был близок с женщиной. Значит, все-таки — она. Убийца — это она. Теперь Куропаткин был в этом уверен на все сто процентов.

Неподалеку копошился эксперт-криминалист, он что-то напевал. Стажер Куропаткина, Серега Булыгин, бегал вокруг тела и бормотал что-то невнятно.

Куропаткин еще раз окинул взглядом все помещение и вышел в коридор. Прислонился к прохладной стене горячим лбом. Какая же сволочная у него работа! И почему ему кажется, что он мог спасти Дениса? Если бы он не пошел у него на поводу, проявил твердость, вызвал на разговор… И что?

'Эта стерва его не убила бы? А может, и не убила бы, чертова паучиха! Может быть, если бы Куропаткин настоял, сказал, как это важно, важно для Дениса… Может, она не стала бы дожидаться его и ушла? Ловить другую жертву в свою паутину…

Куропаткин был уверен, что и на этот раз не будет никаких следов. Эта тварь знает свое дело!

Он уже не сомневался, что убийца — женщина. Тем более что она — одна на всех, по крайней мере, одна на тех троих. Результаты экспертизы наконец-то получены и подтвердили догадки Куропаткина. Теперь оставался Корнилов. Правда, капитан был полностью уверен, что это сделала та же самая женщина. Вряд ли на один курорт приехали сразу две женщины, убивающие своих любовников!

И, потом, глупо предполагать, будто убийца специально отслеживает и убивает тех мужчин, которые только что имели половой контакте дамой.

— Наверное, она очень красивая, — скат зал кто-то рядом.

— Что? — опомнился следователь. — Кто?

— Ну, эта женщина, — бесхитростно сказал Булыгин, тоже закуривая.

— С чего ты взял? — удивился Куропаткин.

— Ну, если эта женщина одна убила всех, значит, она должна была всем приглянуться, понимаете? У мужчин разные вкусы, а если действовала одна женщина, значит, она подошла им всем.

— Может, просто у убитых был одинаковый вкус, — возразил Куропаткин. — Или она вообще проститутка…

— Нет, — скептически покачал головой стажер. — Она не похожа на вульгарную проститутку. И потом, зачем ей убивать клиента, проститутке-то? А жертвы не были ограблены, между прочим, вы забыли? Так что она не проститутка. И версия мести тоже кажется мне неподходящей…

— Ишь ты, — разозлился капитан, — в милиции без году неделя, а туда же. Неподходящей ему кажется эта версия! А что тебе кажется подходящим, горе-сыщик? Она не похожа на вульгарную проститутку, — передразнил он Булыгина. — А Ты что, видел ее?

— Почему же горе-сыщик, — обиделся парень. — Я сообщаю вам о своих наблюдениях, как меня учили, высказываю версии, которые, может быть, окажутся верными…

Куропаткин разозлился теперь уже на себя.

— Ты прости, — он легонько стукнул стажера в плечо, — у меня кошки на душе скребут. Я же хотел вчера с ним поговорить, а он так просил обождать до утра…

Когда сегодня утром Корнилов не явился к Куропаткину, тот сам пришел к нему. Долго стучался в номер, а потом, разозлившись, попросил горничную открыть дверь. С разреше-f ния портье дверь была открыта, и вместо пьяного Корнилова, храпящего в объятиях потасканной тетки, следователь с ужасом увидел его уже остывшее тело.

Куропаткин повидал достаточно смертей, чтобы не испугаться и не побежать за угол, помогать содрогающемуся в спазмах желудку. И все же эта смерть выбила его из колеи. Он знал Корнилова, он говорил с ним. Он ожидал увидеть его сегодня утром и ни за что бы не подумал, что Денис может быть мертвым. А он был мертв. Эксперт предположил, что смерть мужчины наступила примерно между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи.

Куропаткин ушел из санатория примерно в десять. Значит, Денис умер уже через час?

— Это женщина, — глухо пробормотал он. — Это женщина!

— Я же говорил вам, — подхватил возбужденный Булыгин. — Эта сука уничтожает мужчин!

Куропаткин не был склонен к максимализму, но в данный момент даже согласился с Булыгиным. Эта сука и вправду уничтожает мужчин! И узнать, кто следующий, невозможно…

Следователь понимал, что он не виновен в гибели Корнилова, и все же чувствовал себя косвенно причастным к ней. Ведь если бы он настоял на том разговоре…

Эх, что теперь говорить…

Сегодня должен был прийти факс от московских оперативников. Может быть, он что-то прояснит?

Анжелика быстро переоделась, сложила свои вещи в маленький рюкзачок и, не глядя на труп, вышла из номера. Этот оказался ничем не лучше других. Только те сразу говорили, чего хотят, а этот пытался забить ей голову дурацкими стихами и даже делал вид, будто не хочет ее. Вот идиот! Ей стало смешно. Можно подумать, она такая дура и не может различить, когда ее хотят, а когда — нет. Ни разу за всю ее жизнь не было ни одного мужчины, который ее не хотел. Этот, последний, усердно делал вид, будто хочет сначала с ней побеседовать, пообщаться. Можно подумать, они пионеры и будут встречаться, ходить, держась за ручки… Противно. Вот кого Лика ненавидела с удвоенной силой — так это лицемеров, стремящихся скрыть свою истинную сущность под нагромождением пустопорожних слов. Впрочем, эта уловка ему ничем не помогла. Правда, ей пришлось приложить некие усилия, чтобы соблазнить его, но зато потом все прошло как по маслу…

Жаль, она забыла наколку горничной в своем домике. Это все из-за этого мерзавца, следователя с дурацкой фамилией Куропаткин. И как это раньше она могла находить фамилию забавной и приемлемой для себя? С ума сойти, Анжелика Куропаткина… Ничуть не лучше, чем Анжелика Иванова! И даже еще смешнее!

Она невольно фыркнула, осторожно прикрывая дверь и оглядываясь по сторонам. Как раз в такое вот неподходящее время обязательно кто-то пройдет мимо, как назло. И ей нельзя ни в коем случае показать, что она вышла из этого номера. Она просто горничная и идет по своим делам. Интересно, какие у горничных могут быть дела, кроме как перестилать постели клиентов, убираться в номерах и надеяться на чаевые? Лика снова фыркнула, теперь уже презрительно. Словно она сама никогда не работала горничной и официанткой… Впрочем, это было давно, когда она еще не потеряла надежду на счастье и не совершила ни одного поступка, которыми теперь даже гордилась.

Она расправила плечи и направилась по коридору. Когда кто-нибудь из припозднившихся отдыхающих оказывался в коридоре, она делала вид, что собирает что-то с полу. Санаторные сторонились и, не разглядывая ее, прошмыгивали мимо, к своим номерам. Ей этого и надо было: чтобы никто не видел ее лицо. Потому что уж слишком она приметная. А народ предпочитает не смотреть на обслуживающий персонал.

Она спустилась на первый этаж, зашла в туалет, снова переоделась в свое платье, аккуратно сложила форму горничной и оставила ее там. Эта форма ей уже не пригодится. В каждом санатории, в каждой гостинице — своя форма, а Лике в этом санатории больше нечего делать. Кроме того, она чувствовала, что переборщила и что ей пора исчезнуть.

Тем более что ей и в самом деле надоело здесь. Она вернется домой и будет отдыхать до следующего года. Или нет, может быть, ей удастся и раньше наказать кого-нибудь? Правда, в своем родном городе она не практиковала убийства. Это было очень опасно. Сидеть в тюрьме Лике не хотелось, поэтому приходилось быть осторожной. Она расслаблялась только раз или два раза в год, во время отпуска.

И все оставшееся время с наслаждением вспоминала, как ей было приятно, когда… Ах, не надо лгать, прервала она саму себя. Ничего ей не было приятно! Она же не больная, не маньячка какая-нибудь, чтобы получать удо-; вольствие от убийства! И убивает она не из-за того, что хочет получить это сомнительное удовольствие. А потому, что у нее есть правило: она убивает тех, кто хочет ее. Кто настолько хочет, что тащит ее в свой номер и там пристает, шепчет всякие пошлости и расстегивает набухшую ширинку…

Ей так надоело быть объектом сладострастных желаний, что она придумала для себя эти правила. В качестве моральной компенсации. И когда придумала, ей стало легче. Правда, легче. Она почувствовала себя отмщенной. За то, что много лет подряд никто не добивался ее души. За то, что никому не была интересна она сама, как человек. А ведь она не тупая, не легкомысленная юная девица, охотящаяся за престарелыми толстосумами. Ей и толстосумы не нужны! Она — состоявшаяся женщина, обеспеченная и ни в чем не нуждающаяся. Во всяком случае, в их деньгах—точно.

Но ведь какой парадокс: этот проклятый Куропаткин так задел ее душу, что ей даже не хотелось больше следовать этим придуманным ею самой правилам. Встретив его впервые, она вдруг поняла, что вот он — именно тот человек, который ей нужен. Тот, которого она искала столько лет. Тот, с которым она наконец-то будет счастлива. Она в это верила. И ошиблась. После этой Ошибки она уже никогда не повторит ее, никогда! Она не будет больше Анжелой, трогательной, нежной и доверчивой. Никому и никогда она уже не поверит, просто примет свою судьбу, как есть. Значит, такова божья воля — чтобы она была одна. А тех, кто захочет отведать ее тела, она будет беспощадно уничтожать. Потому что другого они не заслуживают, эти похотливые самцы. Они считают, что все женщины вокруг должны удовлетворять их похоть! Ну что ж! Она доставляет им удовольствие и убивает. Потому что за удовольствие надо платить. И ей совсем не жалко этих безголовых животных, следующих исключительно своим мерзким инстинктам.

И подумать только, как она все же ошиблась… Тогда, после встречи с Куропаткиным, который тут же представился ей по всей форме так, что она даже испугалась… Думала, что ее вычислили и пришли за ней… Надо же… А когда они проговорили несколько часов и он, как влюбленный, проводил ее до дома и боялся прикоснуться к ее руке, она приняла это его состояние за любовь или хотя бы за симпатию, но никак не за желание… Потом она вернулась, снова бросилась в эти заросли, где любила бывать, чтобы посидеть в одиночестве, на свежем воздухе, и подумать о своей жизни, которая так резко изменилась. Она сидела на той лавочке, трогала рукой место, где сидел совсем недавно он, и тихо радовалась тому, что, кажется, нашла свое счастье. Ей было тяжело дышать от распирающего ее чувства, и она, дура, верила в то, что может быть счастлива.

И вдруг там появился человек — она даже толком не разглядела его лица, видела только, что он рыжий и небольшого роста. Он посветил на нее фонариком и пошло стал распинаться по поводу ее прелестей… После того, как она встретилась с Куропаткиным, ей было вдвойне, втройне противно слышать этот бред.

И все же она постаралась, дрожа от омерзения, объяснить ему, что не проститутка, а обычная отдыхающая и что сейчас же уйдет домой, если мешает ему.

— Ну что ты, крошка, — выкрикнул тот рыжий человечек, — давай порезвимся, а? Ты увидишь, какой я горячий… Правда, я пришел сюда для другой цели, но это подождет.

— Не надо, — снова попросила она, но он ее не слушал, схватил и стал жадно лапать.

Она вырвалась, вытянула руку и стала шарить в ветвях олеандра. Там, где спрятала ту металлическую палку. Нащупала твердую сталь и успокоилась.

И еще раз попросила рыжего идиота, чтобы он оставил ее в покое.

— Эх, крошка, ты такая лапочка, — как-то даже отчаянно проговорил он. — Знаешь, мне недолго осталось жить. Может быть, ты скрасишь мне последние дни жизни?

Он снова подступился к ней, и ей ничего не оставалось, как взмахнуть этим прутом. А потом еще и еще… Она должна была быть уверена, что рыжий шут действительно умер. Гораздо раньше, чем предполагал…

В тот раз она нарушила свои правила. Все получилось спонтанно. Она не хотела близости ни с кем, потому что встретила его, следователя. Она была уверена, что Куропаткин останется с ней навсегда. Она вспомнила, что нет правила без исключений. К тому же это убийство может быть квалифицировано как самозащита при нападении. Он же на нее напал, он хотел ее изнасиловать! Почему же она не, может защитить себя и ударить его палкой?

Хотя смотря как ударить… Она же методично добивала его, чтобы он впоследствии не заявил на нее в милицию. Это было бы слишком опасно и неразумно — привлекать к себе внимание органов! Она просто обезумела от ужаса и гадливости и лупила его со всех сил. А потом, опомнившись и увидев, что вместо затылка у него кровавое месиво, она снова сунула прут на ветки олеандра. Стереть свои отпечатки пальцев ей было некогда, она хотела как можно быстрее убраться оттуда…

Она беззаботно махнула рукой, направляясь к своему домику. Какая теперь разница, что об этом вспоминать!

Она открыла дверь и вошла в домик. Жаль расставаться с этим уютным домишком, она уже успела полюбить его.

Лика достала чемодан из-под кровати, смахнула тряпочкой пыль с него и аккуратно сложила свою одежду. Обтерла той же тряпочкой туфли и босоножки, положила каждую пару в пакет и тоже сложила в чемодан. Ей надо уезжать, она уже это чувствует. И так хорошо порезвилась.

Лика приняла душ, надела приготовленные джинсы и футболку, переобулась в мягкие мокасины и натянула бейсболку. Чем меньше народа разглядит ее лицо, когда она будет трястись в автобусе до вокзала, тем лучше. А от вокзала она возьмет такси — до какого-нибудь ближайшего города. И уж там купит себе билет — за двойную цену они всегда в наличии, и вернется домой. Когда она снимала домик неподалеку от моря, паспорт хозяйке она не давала. Сказала, что ее зовут Лика, и сразу же заплатила за две недели проживания. И прибавила от себя еще пятьсот рублей. Она не жадная.

Лика с мрачным удовлетворением подумала, что человек, которого она полюбила, работает в правоохранительных органах и ему достанется малоприятная работа по раскрытию преступлений. Преступлений, которые совершила она, Лика. Может быть, хоть этим она ему отомстит? Как странно: эти самцы отвергали ее душу, хотели только тела. А придурок Куропаткин отверг ее тело, хотя она сама предложила себя в полное его распоряжение. Он что-то лопотал про долг и честь и жену… Ей пришло в голову, что будет здорово поиграть с ним. Она вытащила из сумки свои духи и оставила их на полочке в доме. Правда, предварительно тщательно стерла отпечатки пальцев с флакона. Она не такая дура, чтобы оставлять улики. Она никогда этого не делает. Ни улик, ни отпечатков, ни заполненных бланков с ее фамилией и данны-4 ми паспорта — ничего! Если не считать того прута в зарослях олеандра. Но его никто не найдет!

Она даже убивает по-разному, придумывает всегда новые способы. Ей повезло, что у нее такие сильные руки. Когда-то в юности она занималась армрестлингом, и до сих пор эта сила еще осталась.

В двадцать четвертом номере санатория, из которого она только что вышла, пахнет этими духами. И еще долго будет пахнуть, они очень стойкие. Пусть эти духи будут последним приветом Куропаткину! Пусть он знает, кого отверг! Или нет, пусть он просто ЗНАЕТ! Все равно ничего доказать не сможет!

Лика вздохнула, взяла чемодан, закрыла дом и направилась к автобусной остановке.

Ноги Куропаткина сами привели его к домику, который снимала Анжела. Непонятно, почему он сюда снова направился как мазохист? Он просто очень хотел ее увидеть и извиниться за все, что наговорил ей. И, наверное, произнести речь, которую он вчера поздно вечером несколько раз репетировал про себя. Но, подходя к двери, он понял, что обманывать себя нет смысла. И что он не отважился бы прийти к ней, если бы не… Если бы не слова Булыгина.

Куропаткин почувствовал необъяснимое волнение и тревогу. У него сдавило сердце в страшном предчувствии. Когда стажер сказал про красивую женщину, следователь сразу же подумал об Анжеле. Но тогда он просто провел параллель, что Анжела очень красива и, без сомнения, ею может увлечься любой мужчина. Даже такой порядочный супруг, как Куропаткин, ни разу в жизни не изменивший жене. И тогда память услужливо подсказала ему, что вчера вечером губы Анжелы были накрашены яркой красной помадой. А потом он видел Дениса, и тот был перепачкан такой же яркой красной помадой. Но, конечно, это были мелочи, потому что мало ли женщин пользуется помадой такого цвета! Но вот все остальное — отнюдь не мелочи. Денис только что потерял жену. И капитан знал, что пил он только потому, чтобы забыть о своем горе. И Денис не был бабником, Куропаткин мог поклясться в этом. Он абсолютно точно не искал на свою несчастную раненую голову никаких приключений! И вообще собирался ехать домой — сегодня! Так что же случилось, почему он привел к себе в номер женщину, когда даже не помышлял об этом? Не потому ли, что она свела его с ума? Так же, как Анжела свела с ума самого Куропаткина? И, потом, когда капитан, возвращаясь из санатория, после неудачного похода к Корнилову, заглянул к Анжеле, ее не было дома. Впрочем, это ничего не доказывает. Но ведь именно ее следователь встретил на месте происшествия! В тот самый день, когда на Корнилова напали, в тот самый вечер, когда там же был убит Эленберг!

Куропаткин очнулся, когда обнаружил, что стоит с поднятой рукой у двери Анжелы, собираясь постучать. Он собрал волю в кулак и постучал, вспоминая, что проводил ее домой тогда в начале первого ночи. А Эленберг был убит около часа ночи.

Дверь распахнулась. На Куропаткина смотрело лицо пожилой женщины.

И в этот самый миг капитану показалось, что на него навалилась каменная глыба, которая не дает ему дышать. Это была уверенность, которая душила его. Он схватился за горло.

— Чего вам? — осторожно поинтересовалась женщина, разглядев звездочки на погонах рубашки Куропаткина.

— Где… где Анжела? — сипло спросил он, поражаясь, как пусто, без эмоций, звучит его голос.

— Здесь нет никакой Анжелы, — удивилась хозяйка. Он сразу понял, что это хозяйка, сдавшая Анжеле дом.

— То есть? — не понял Куропаткин.

На секунду ему показалось, что все это — знакомство с потрясающей женщиной, поход в картинную галерею, где он пытался блеснуть своими познаниями, неудачный ужин — ему приснилось. Он почувствовал облегчение, которое тут же, впрочем, превратилось в обреченность. Он же не идиот, не фантазер, чтобы придумывать такие вещи! И потом, вот он — этот домик, в котором он был вчера вечером…

— Можно войти?

Не дожидаясь ответа, капитан протиснулся в помещение и, пройдясь по комнатам, отметил, что хозяйка уже успела прибраться. Везде было чисто, и не осталось никаких следов пребывания Анжелы.

— Она что-нибудь оставила? — быстро спросил он. — Записку, пляжные шлепанцы, платок, помаду?

Женщина замялась, и Куропаткин понял почему. Анжела была одета очень дорого, и если она оставила какие-нибудь вещи, то хозяйка вполне могла прикарманить их.

— Не волнуйтесь, я ничего не буду забирать, — через силу улыбнулся он, пытаясь успокоить ее. — Просто мне надо знать.

— Вот…

Женщина, порывшись в своей сумке, вытащила из нее духи. Куропаткин достал толстую пробку из пузатого флакона, вдохнул запах. И тихо охнул. Этот запах был ему очень хорошо знаком. Сегодня утром, когда он был на месте преступления, он машинально отметил, что в номере очень хорошо пахнет. Так могла пахнуть только женщина. Женщина, которая после секса с Денисом убила его…

— Почему вы солгали, что здесь не было никакой Анжелы? — тихо спросил Куропаткин. — Это она вас попросила, да?

— Да нет, — удивилась хозяйка, — ничего она не просила. Просто зовут ее не Анжелой, а Ликой.

— Как? Ликой? — переспросил он и напрягся. — А паспорт ее вы видели?

Хозяйка отрицательно качнула головой.

— Ну как же так, — расстроился следователь. — Пускаете в дом неизвестно кого! И потом, ведь надо же регистрировать отдыхающих!

— Она мне заплатила за две недели, — с вызовом сказала женщина. — И дала сверху 500 рублей. Я знаю, что это означает: чтобы ее никто не беспокоил и никаких документов. Так многие делают! А что случилось-то?

— Много чего, — туманно пояснил Куропаткин. — Лика, значит? Ну-ну…

Он еще раз осмотрел домик и, не найдя в нем других предметов, принадлежавших Анжеле, понял, что эта Анжела — Лика решила поиграть с ним. Он не сомневался, что она намеренно оставила духи. Зачем же ей оставлять едва начатый, даже не ополовиненный флакон? Это для него, Куропаткина. Дескать, видел, как я тебя провела, стреляного воробья, на мякине?

Он уже собирался уходить, как вдруг вспомнил кое-что и повернулся к хозяйке.

— Она что, оплатила проживание до сегодняшнего дня?

— Нет, у нее еще три дня было, — сказала та. — Просто Лика позвонила мне сегодня в шесть утра и сказала, что вынуждена срочно уехать. Да что случилось-то? Она в порядке?

— В полнейшем, — ровно ответил Куро-паткин и вышел из домика, в котором вчера еще проводил время с самой удивительной женщиной на свете. Как это ни странно, теперь она была еще более притягательной для капитана. Он оборвал себя. Она была преступницей, убийцей. А он — следователем, который должен найти ее и наказать.

Он вспомнил еще кое-что и вернулся в дом.

— Скажите, а когда она приехала?

— Восьмого июля, — отозвалась хозяйка, запирая дверь. Она уже все убрала.

Куропаткин молча дошел до той злополучной лавочки в зарослях, на которой впервые встретил Анжелу, и закурил. Пальцы у него дрожали. Убийства курортников начались девятого числа. На следующий день после приезда этой женщины. Теперь у него не было абсолютно никаких сомнений.

Он поднялся со скамьи и почувствовал, что у него сильно кружится голова. Чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за ветви олеандра. Куст покачнулся, что-то прошуршало по листьям, и Куропаткин, отскочив, изумленно обнаружил, что оттуда выпал металлический прут. Теперь все встало на свои места.

Владимир Сергеевич Куропаткин гулял по Гостиному двору вместе со своей женой Натальей. Лето подходило к концу, деревья уже начинали понемногу сбрасывать листву, но погода была еще теплой. Куропаткин отчетливо ощущал осеннюю «золотистость» и старался запечатлеть ее в памяти. Он обожал Петербург и с нескрываемым удовольствием приехал к родителям жены сразу же, как только закрыл это дело. Ему удалось раскрыть все убийства. Правда, убийцу еще не нашли, но это дело времени.

Он обнимал Наташку за хрупкие плечи и радовался, что смог вырваться на недельку из жаркого Сочи в прохладный Питер. Спасибо вечно болеющему Маркину, который вдруг неожиданно выздоровел, да еще так вовремя, что у Куропаткина осталось время до Вовкиной школы отдохнуть с семьей.

— Я еще тебя не простила, — сказала вдруг жена, отодвинувшись от капитана.

— В смысле? — не понял он. — И как же я должен заслужить твое прощение?

— А ты должен развлекать меня, — кокетливо захихикала жена, словно юная девчонка на свидании, — на протяжении последних дней нашего отпуска. И тогда я, может быть, смягчусь…

— Развлекать?

Следователь нахмурился. Он же не клоун, чтобы развлекать публику, пусть та и состоит из единственной женщины! К тому же у него и опыта никакого нет, никогда он не был душой компании, весельчаком и балагуром.

— Боюсь, что не смогу, — сокрушенно вздохнул он.

— Так уж и не сможешь? — жена прищурилась и потащила его на лавочку. — Я устала, давай присядем. Расскажи что-нибудь…

— Что? — не понял Куропаткин. Наташка никогда не интересовалась его расследованиями. Разве что в самом начале их семейной жизни. А потом родился сын, и ей стало не до того. Так почему же она сейчас вдруг захотела услышать милицейскую историю? Это было по меньшей мере странно.

— Я хочу написать рассказ, — сияя, проговорила вдруг Наталья и заправила за ухо золотистую прядку. — Мне предложили…

Куропаткин во все глаза уставился на жену. Он знал, что она пробовала себя в журналистике, но ей вечно не хватало либо усердия, либо времени, чтобы довести свои начинания до конца. А тут, пожалуйста, просит материал для рассказа.

— Буду печататься в «Невских вестях», — обрадованно сообщила она.

Капитан с удивлением взглянул на жену. Похоже, за то время, пока он работал, она тоже времени даром не теряла. Но все-таки Наташка наверняка лукавит: ее отец — известный журналист, и это он, вероятно, поспособствовал дочке. Впрочем, какая разница, он или не он… Главное — что жена наконец-то определилась с выбором профессии. Мальчишка подрос, и кто знает, может быть, она всерьез займется журналистикой? Или даже станет писателем… Наталья Куропаткина — так будет написано на обложке книги.

Золотыми буквами по черной обложке… Следователь даже прищурился от гордости и от того, что эти золотые буквы вдруг ослепили его. Надо же, его жена может стать писательницей!

А обложка будет черной, потому что события в той истории, которую он собирался рассказать, — черные. Поэтому вполне естественно, если издатель задумается о целесообразности черной обложки. С мертвыми мужчинами на заднем плане. Или нет, это будет слишком… Скорее на переднем плане должна быть потрясающе красивая женщина. Красивая, но несчастная. Ее красота не принесла ей никакой пользы, никакого удовольствия, никакой радости. А у ног этой красотки будет лежать металлический прут… Но если следовать этой логике, то должны лежать еще и подушка, пепельница, нож… А, какая разница, что будет нарисовано на обложке! Жена ведь еще не написала роман, и неизвестно, захочет ли и напишет ли его. Тем более что про роман она и не заговаривала. Только про статью в «Невских вестях».

Он посмотрел на Наташку и увидел разочарование в ее глазах.

Жена наверняка рассчитывала, что муж после долгой разлуки начнет с ней заигрывать, а на деле вышло так, что он и вправду собрался ей что-то рассказать.

Куропаткину же необходимо было выговориться. Прошло больше месяца с тех самых памятных событий. Почти каждую ночь ему являлась Анжела. Иногда она улыбалась, иногда плакала. Смотрела на него с невыразимой грустью и уходила прочь. Куропаткин надеялся, что, когда он окажется рядом с женой, Анжела не посмеет прийти. Так и случилось. Он был рядом с женой уже третий день, и за это время Анжела ни разу не появилась.

— Начинай, — предложила со вздохом жена.

Куропаткин взглянул на нее, улыбнулся и начал рассказывать все, что знал об этом деле, то, что выяснил при помощи московских оперативников, о чем догадался, при помощи психолога, к которому он обращался за помощью…

— А как ты понял, что она маскировалась? — спросила жена.

— Ну, потому что, во-первых, ее никто не видел. Значит, она планировала убийство и раз уничтожала улики, значит, не хотела попасться, верно? И естественно, должна была что-то придумать, чтобы отвлечь от себя внимание. А во-вторых, когда я шел к Корнилову по коридору, то обратил внимание на горничную, и она мне показалась знакомой. Я подумал, что мы с ней уже виделись. Потому что в этом же санатории неделей раньше произошло убийство Марика Седова, и я опрашивал персонал.

И только потом, позже, мой мозг выдал мне информацию. Сосед Седова, Максим, заявил, что в тот вечер, когда был убит Седов, он привел к себе девушку, а потом вышел за бутылкой вина в бар. И встретил в коридоре горничную в дурацком синем фартуке, как он выразился. Понимаешь?

— Нет, — честно кивнула Наталья. — Не понимаю.

— Горничные в этом санатории ходят в зеленых платьях и белых передниках, а не в синих, — торжествующе заключил Куропаткин. — В синих передниках горничные ходят в гостинице «Ласточка», в которой остановился еще один убитый, Федор Краснов.

— Значит, она украла форменную одежду горничной в «Ласточке», а потом воспользовалась ею в санатории «Янтарь», — ахнула Наталья. — Какая же хладнокровная эта женщина! Получается, что ей надо было всегда носить с собой форму горничной! Но ведь в каждой гостинице и каждом санатории форма разная!

— Почти нет, — печально сообщил Куропаткин, — этим она и воспользовалась. Платья шили на одном предприятии все одинаковые. И только фартуки, наколки в гостиницах и санаториях разные. Но кто обращает внимание на то, какого цвета у горничных фартук. Главное — это форменное платье, вот что всегда бросается в глаза. И потом, она же не торчала в коридоре на виду у всех. В двух других местах — гостинице и пансионате ее даже не заметили.

— А как ты догадался, что это Эленберг хотел убить Корнилова?

— Прут, который я нашел в зарослях, был обследован на отпечатки пальцев. На нем нашли отпечатки Эленберга и еще незнакомые пальчики. Получалось, что Эленберг, убитый этим прутом, держал его в руках!

— Но ведь он мог схватиться за него, чтобы защититься от убийцы, — возразила жена, внимательно слушавшая Куропаткина.

— Теоретически мог, — пожал плечами следователь, — но мне сразу стало все ясно.

К тому времени я уже получил отчет московских коллег. Я знал, что у Эленберга сгорел автосервис. А он был должен крупную сумму денег бандитам. Но Корнилов не знал о том, что Борис потерял свой автосервис, потому что в нашей беседе он упоминал о нем как о действующем бизнесе. Также мне стало известно, что сестра Эленберга за день до смерти подписала бумаги о продаже магазина. Деньги должны были поступить на счет> Бориса. Значит, он смог бы расплатиться с бандитами. Но нотариус, который заверял эти бумаги, был их общим приятелем, и он сказал потом, что Эмма просила не говорить Борису о том, что она уже продала магазин. Она хотела сделать ему сюрприз.

— Бедная женщина, — сокрушенно вздохнула Наталья.

Куропаткин промолчал.

— Я понял, что Борис не знал о том, что Эмма уже продала магазин. Зато он знал, что у Корнилова были крупные неприятности с бизнесом и он нуждался в деньгах. Эленберг солгал Корнилову, сказав, что находится в Москве. Он звонил ему уже из Сочи. Денис сказал Борису, в каком санатории он остановился. И в этот же вечер на Корнилова было совершено покушение. А на пруте — отпечатки пальцев Эленберга! И я все понял. Понял, что Эленберг, не зная о том, что деньги со дня надень поступят на его счет в банке, решил, что наследник магазина — Денис. И, раз тому тоже нужны деньги, то Борису никогда не расплатиться со своим долгом. Зато впереди маячит жестокая месть бандитов. И он решился на убийство Корнилова. После его смерти ему принадлежало бы все, что было у Эммы и Дениса, потому что Денис — сирота, а единственный наследник Эммы — Борис Эленберг.

— Господи, — прошептала Наталья, прижимая руки к щекам. — Значит, если бы Борис узнал, что Эмма уже продала магазин, то ничего бы этого не было?

— Ничего — это вряд ли, — криво улыбнулся Куропаткин. — Единственное, чего не было бы — это покушения на Корнилова. И Эленберг остался бы жив, не появись он в Сочи. А судьба четверых убитых осталась бы неизменной, ведь это не зависело от Эленберга с Корниловым…

— Как мне ее жалко, — вдруг сказала Наталья.

— Кого? — не понял Куропаткин. — Эмму?

— Эмму тоже жалко. Но я говорю о Лике…

Следователь пораженно уставился в лицо жены.

— Ты думаешь, о чем говоришь? — повысил он тон. — Она же убийца! Она убила пятерых мужчин, и всего лишь за каких-то неполных две недели! И потом, неизвестно, скольких она убила до этого. Что с тобой, Ната?

— Ты не понимаешь, — отмахнулась жена. — Это так драматично… Мне кажется, у этой женщины произошло что-то в жизни, из-за чего она ненавидела мужчин. Тех, которые спали с ней.

— Если ненавидела, зачем же с ними спать? — резонно вопросил следователь.

— Не понять тебе женскую натуру, — во второй раз уличила его в непонимании жена. — Поэтому и спала, потому что ненавидела. Она, занимаясь с ними любовью, продолжала их ненавидеть и испытывала страдание, когда убивала их. Она наказывала в первую очередь себя, потому что никакого удовольствия ни от секса с ними, ни от убийства она не испытывала!

— Да с чего ты взяла-то? — воскликнул Куропаткин. — И как это у тебя все красиво получилось. Того и гляди, в твоих устах эта дрянь скоро станет героиней, невинной жертвой!

— Я в этом уверена, — упорно гнула свою линию жена. — Мне ее жаль. Ей причинили сильную боль, может быть, изнасиловали или еще что-нибудь, связанное с сексом. Поэтому она и трахалась с ними перед смертью, чтобы не скатиться до уровня банальной уголовницы. Это как ритуал, понимаешь?

— Ритуал самки каракурта? — усмехнулся Куропаткин.

— Я думаю, она очень красива, — с грустной, чуть заметной завистью прибавила жена. — Но ее красота не принесла ей счастья.

Куропаткин покачал головой. Удивительно мыслят эти женщины, никак ему их не понять! Сделать из убийцы трагическую фигуру» практически героиню-страдалицу, надо же! Подвести почти философскую базу, под банальные убийства!

Он мог бы сказать Наталье о яркой красоте Анжелы — Лики. Но он промолчал. Потому что в этом случае пришлось бы рассказать и про его общение с Анжелой, про их встречи и его отношение к ней. Да и что он должен был сказать своей жене? То, что нестерпимо хотел эту женщину? Что хотел целовать это роскошное тело, терзать его, чувствовать, что она принадлежит ему?

Но он ничего такого не сделал, он вытерпел, а значит, не нарушил правила. И наказывать его не за что! Следователь вспомнил про портрет Анжелы, который он рисовал по ночам почти целый месяц. Ему никак не удавалось найти нужные краски, подобрать полутона, чтобы сделать это лицо живым, манящим, таким, каким оно было на самом деле. В конце концов он бросил эту затею, с жалостью порвав портрет на мелкие клочки.

Он все равно найдет ее, чего бы ему это ни стоило. Не только для того, чтобы наказать за совершенные ею убийства, а чтобы еще раз посмотреть на это ангельское лицо и почувствовать притяжение, сопротивляться которому невозможно…