В плену грез

Глава 7

Она даже не взяла с собой Каффу. Пошла одна. И вдруг ее охватил страх. Она не могла заставить себя поверить в то, что сказал дядя Грэй: для Адама она могла быть просто случайным эпизодом в жизни. Но он же просил ее стать его женой. Объяснился ей в любви.

День был серый, туманный. Туман поднимался от земли, застревал среди деревьев. По дороге ей никто не встретился. Она шла и молила Бога: «Только одно слово… пожалуйста, прошу тебя…» Она снова увидит Адама. Все эти месяцы это было ее единственным желанием. Но сейчас у нее от страха подкашивались ноги, судорогами, до нестерпимой боли сводило мышцы живота. Она почувствовала тошноту, перед глазами плыли горячие круги, в висках молоточками стучала боль.

Из трубы курился дымок. Она постояла, как делала множество раз, под прикрытием деревьев у начала вырубки, издали всматриваясь в Сторожку лесника.

Дверь была прикрыта. Либби медленно подошла к ней, постучала и стала ждать. Прошло, казалось, не больше десяти секунд до того, как он открыл дверь, но ей они показались целой вечностью, и, быть может, оно так и было.

Она надеялась, что он улыбнется ей, и отдала бы за это все свои надежды на спасение души в загробном мире. Но он не улыбнулся. По крайней мере, не сразу, как увидел ее. А когда улыбнулся, то на лице у него не было настоящего радушия.

— Привет, — сказал он.

— Никки сказал мне, что ты снова здесь.

— Неужели? — Чувствовалось, что он не одобряет Никки за это. Ему было бы гораздо лучше, если бы Никки держал язык за зубами, и он даже не пытался скрыть свое недовольство.

— Как хорошо снова тебя увидеть, — призналась она. — Как дела?

— Прекрасно. А у тебя? — Он оглядел ее с головы до ног. — Что за глупый вопрос? Ты выглядишь как и прежде. Такая же прелестная.

Они разговаривали, словно чужие, и она попросила в отчаянии:

— Можно мне войти?

— Конечно. — Он посторонился, чтобы пропустить ее внутрь. Она почувствовала запах крепкого кофе, увидела полупустую чашку с кофе на столе. Рядом стояла пишущая машинка. Лежала пачка бумаги. Либби предложила:

— Могу я помочь? Я умею печатать.

— Я тоже могу это делать, — ответил он отрывисто, — спасибо. Благодарю тебя за то, что поддерживала дом в жилом состоянии. Это была ты, я полагаю?

— Да.

— Я боялся, что снова придется начинать с того, чтобы выскребать отовсюду грязь и пыль. Совсем забыл, что это был твой домик на дереве.

Он перестал быть таковым. Все эти долгие месяцы она приходила сюда только ради него. Все воспоминания были связаны только с ним. И она призналась:

— Я так сильно по тебе скучала. А ты по мне скучал?

Он подошел к столу, бегло пробежал глазами текст на странице, которая была в машинке. «Нет», — услышала она в ответ и прикусила губу с такой силой, что выступила кровь, но боли почти не почувствовала.

— Совсем? Ты по мне совершенно не скучал? — Голос у нее дрожал. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он взглянул на нее, обнял и ответил «да». Он посмотрел на нее и ответил:

— Нет, если не считать первые несколько дней. Я же говорил тебе, что вовремя уеду. — Его душил гнев. По крайней мере, в ту ночь она могла бы прийти сама, а не присылать этого Яна. Но если бы он только знал, как плох был дядя Грэй и как она скучала по нему с каждым днем все сильнее и сильнее после того злосчастного вечера. Она всматривалась ему в лицо в поисках хоть малейшего проявления гнева, и он вздохнул, словно теряя терпение: — Не делай этого, Либби, ты только причинишь себе лишние страдания. В этом действительно нет никакого смысла.

— Я люблю тебя. — Она ни разу не говорила ему этих слов, но это была правда. — Я знаю, что ты разгневан, и у тебя есть на это полное право. Но я не могла прийти в тот вечер. Он был так болен. Боюсь, он мог бы умереть, если бы я ушла из дому в тот вечер.

— И сейчас ты здесь, потому что я написал эту книгу. Я теперь в сущности небезработный. Я почти желанный. — В его голосе не было гнева. Казалось, это даже забавляло его. Он произнес совсем ласково: — Ты не любишь меня, равно как и я не люблю тебя.

— Люблю, Адам, люблю!

— Тебе нравилось общаться с буяном из Сторожки лесника, а сейчас тебе нравится говорить своему дяде и своим друзьям: «Я же вам говорила», поскольку, видимо, я нашел для себя достойное занятие. Иди домой, Либби, там ты будешь в большей безопасности.

— Почему ты вернулся? — Наверняка, пусть в малой степени, это было из-за нее.

— Здесь тихо и спокойно. Мне нужно спокойное место, чтобы работать.

Она закрыла глаза, стараясь сдержать слезы.

— Можем мы остаться друзьями? — прошептала она. — Если бы он на секунду задумался, у нее могла бы оставаться надежда, но он ответил без промедления: «А почему бы и нет?» — так, словно ему это было совсем безразлично. И она продолжала: — Я не нужна тебе в качестве друга, я тебе совершенно не нужна, ни в каком качестве, не так ли?

— Ты хочешь знать, хочу ли я заниматься любовью с тобой? — с жестокой прямотой, глядя на нее в упор, спросил он. — Конечно, но только потому, что ты красивая женщина, а мимо красивых женщин не так-то легко пройти. Это единственное, почему я хочу тебя, и тебе действительно было бы лучше уйти домой.

Она внимательно следила за его интонацией, за выражением лица, в надежде получить хотя бы намек на то, что у нее есть еще шанс, пусть один из миллиона. Даже в этом случае она осталась бы у него. Но и этого ничтожного шанса он не дал ей.

Адам старался не причинить ей боль, потому что ему самому было больно. Он просто говорил правду, ему хотелось, чтобы она ушла и дала ему возможность вернуться к работе.

В конце концов она была вынуждена уйти, чтобы не выглядеть в его глазах полнейшей дурой. Она попрощалась с ним, он ответил тем же. Она вышла, не прикрыв за собой дверь, но он даже не оглянулся ей вслед и не встал, чтобы закрыть за ней дверь. Ей только был слышен стук его машинки, который становился все тише по мере того, как она все дальше уходила от Сторожки лесника.

Ее посещение даже не прервало ход его мыслей. Он отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, которая села ему на руку. Отмахнулся и тотчас же забыл о ее существовании.

Либби дала волю слезам. Она бежала до тех пор, пока не споткнулась о кочку и не упала со всего размаха вниз головой. Ее нейлоновые чулки порвались в нескольких местах, а на коленях появились царапины от веток ежевики. Она сидела, сгорбившись, на траве, и слезы продолжали бежать ручьями по щекам. Затем она вытерла их тыльной стороной ладони и медленно поднялась на ноги.

Все, что у нее осталось, — это гордость. Это было слабым утешением, но она не даст Адаму больше повода, чтобы он смотрел на нее с таким же презрением, как это было сегодня. Либби обладала твердым стержнем, который доселе ей не приходилось испытывать на прочность.

Эми вся была в ожидании и тревоге. Либби сообщила безо всякой преамбулы:

— Адам возвратился в Сторожку лесника.

— Неужели?

— И он не захотел видеться со мной.

Эми должна была бы почувствовать облегчение, но вместо этого гневно воскликнула:

— Что это он о себе вообразил? Кто он такой? Мне плевать на то, что он написал книжку, он все равно недостоин даже того, чтобы завязывать шнурки у тебя на туфлях. Ты еще хорошо отделалась. Что бы там ни говорили, но я считаю, что ты легко отделалась.

Либби обняла ее за талию и на мгновение прижала ее к себе.

— Ты просто прелесть, Эми. Только жаль, что не могу с тобой согласиться.

Новость о возвращении Адама Роско моментально облетела всю округу. Стоило ему только зайти в булочную за хлебом, и каждому последующему посетителю передавалась эта весть. Никогда прежде в Вутон-Хэе не было собственных знаменитостей. Самым реальным претендентом на это звание был один убийца, на которого также претендовала одна деревушка, милях в трех отсюда. Но это было совершенно другое.

Эта книга приобретала известность. Несколько критиков посвятили ей хвалебные отзывы. Кроме того, Адам выступил по телевидению, после чего, стоило ему только пожелать, он мог получить доступ в любой магазин в любое время дня и ночи. Не прошло и месяца после его возвращения, как он стал другом всех и каждого — как это и предсказывал Грэм Мэйсон.

Либби тоже не сидела дома.

До того как появился Ян, у нее было множество друзей, большинство из которых по-прежнему были рядом. Эти приятные молодые люди вносили определенное разнообразие в ее жизнь. Список ее поклонников возглавлял Дон Фаррелл — статный молодой человек с каштановыми волосами, карими глазами и черными бровями, которые изгибались дугой, когда он улыбался. Ей в нем нравилось почти все. С ним было интересно. Это был исключительно увлекающийся и чрезвычайно добрый малый, который мог заставить ее от души смеяться.

Как, например, сегодня вечером, когда она принялась за обустройство спальни, которой никто не пользовался. Либби стояла на высокой стремянке, когда Эми открыла ему дверь, и она предупредила его сверху:

— Не дотрагивайся до стремянки. У меня не кружится голова до тех пор, пока я могу убеждать себя, что стою на чем-то прочном, наподобие камня. Достаточно одного лишь толчка, чтобы я упала!

— Это похоже на обещание, — улыбнулся он ей, и она рассмеялась.

— Ты думаешь, я дурачусь?

— Давай, — пригласил он, — падай. — Положил руки на лестницу, и Либби скатилась вниз, в мгновение ока оказавшись на нижней ступеньке. Она поглядела на него снизу вверх и улыбнулась. — Бедняжка, — произнес он с притворным сожалением и дотронулся до локона ее волос, окрашенного белой краской, — ты поседела.

…Она бежала через вырубку навстречу Адаму.

— Пойдем, посмотришь. Я боялась, что мне придется уйти, а мне хотелось быть здесь, когда ты увидишь это.

— Что бы это ни было, — шутливо заметил он, — но, похоже, в результате твои волосы стали седыми. — И они отправились назад, к сторожке, держась за руки.

— Не выходи замуж за Яна, — попросил он, — потому что я люблю тебя, я люблю тебя…

Воспоминания были повсюду, застыв в ожидании, чтобы в любой момент навалиться на нее. Порой было достаточно одного слова, цвета, чего угодно, чтобы вызвать их. Даже запах краски напоминал ей о нем. Она больше не была ни разу в Сторожке лесника. Они бродили с Каффой по холмам так близко от этого места, что ей приходилось удерживать его. Но каждый раз она поворачивала назад задолго до того, как подходила к вырубке.

Сегодня вечером ей помогал Дон, который снял пиджак и одолжил у Эми большой черный передник, который та достала неизвестно откуда. У него была хорошая рука, правда, в углах получалось не так аккуратно, как у Либби. Это был хороший человек с широким кругозором.

— Этот дом должен задавать тон, — заметил он.

— Должен, — согласилась Либби.

— Это изумительный старый дом, но когда-либо задумывалась над тем, что тебе больше нравится что-нибудь попроще, поменьше?

— Раз по десять в день. — Она только надеялась, что он не предложит бунгало на двоих, поскольку это предложение автоматически означало бы конец их дружбы. Ей нравился Дон, нравились все парни, с которыми она встречалась, но ни одному из них не удавалось заставить ее забыть Адама.

В течение дня она находила для себя занятия каждую минуту и уставала так, что засыпала крепким сном, едва добравшись до постели, однако редко этой усталости хватало до утра. Поэтому она просыпалась посреди ночи, и одиночество наваливалось на нее, подобно крыльям огромной черной птицы. После этого ей не часто удавалось заснуть снова. Иногда она читала вплоть до самого рассвета, когда нужно было уже вставать. Спускалась на цыпочках по лестнице и шла на кухню, чтобы вскипятить молоко или сделать сандвич, не желая ни того, ни другого, но нуждаясь в том, чтобы занять чем-нибудь руки и мозг.

Это ночью она проснулась, как обычно, открыла окно и вдохнула холодный морозный воздух, который отдавал торфяником. Она поежилась от мороза, но постояла немного у открытого окна, ухватившись за оконную раму, выглянула вниз. Было полнолуние, но луну то и дело закрывали ползущие по небу облака, так что сад то был окрашен в серебристый цвет, то пропадал во тьме, создавая иллюзию перемены декораций и смены сцен. Можно было вообразить, что кто-то стоит под кедром. Но там никого не было. Вглядевшись повнимательнее при свете луны, можно было увидеть, что это просто тень, а не субстанция. Но если полуприкрыть веки, можно было убедить себя, что там кто-то есть.

Она уперлась подбородком в сложенные на подоконнике руки и смотрела вниз.

А если представить, что это Адам, который вдруг окликнет ее? Она сбежала бы к нему вниз, несмотря на темноту и холод. Однажды он ожидал ее в темноте, и она вместо себя послала Яна. О, конечно, для этого были веские причины. Но на следующий день или через день она могла бы выбрать время, чтобы встретиться с ним. Она не боролась, даже не попыталась. Она оттолкнула любовь Адама, а сейчас было уже слишком поздно. Она может звать ее назад вплоть до самой смерти.

Каждый раз, встречаясь с Адамом, она осознавала это, а последний раз был наиболее тяжелым. Дон пригласил ее на танцы в гольф-клуб. Либби всегда туда ходила. Она не играла в гольф, зато ее дядя обожал эту игру, равно как и многие ее друзья. Это были ежегодные соревнования, после которых состоялся вечер танцев.

На этот раз дядя Грэй в этом мероприятии не участвовал: он уехал по делам с ночевкой. Либби поехала в свой любимый магазин женской одежды и купила себе новое платье. Они учились вместе с хозяйкой магазина Ивонной, которая сейчас стояла рядом перед зеркалом и любовалась тем, как на ней сидит обновка.

— Это для вечера танцев в гольф-клубе? — спросила она.

— М-м-м. Ты тоже будешь там?

— О да. С Филиппом. — Это был молодой человек, с которым она была обручена. Она спросила как бы случайно: — А с кем ты пойдешь туда?

— С Доном Фарреллом, — ответила Либби, задаваясь вопросом, не догадалась ли ее подруга, что это платье предназначалось для Адама, а не Дону. Только потому, что Адам был тоже приглашен на вечер, и не исключено, что он может принять это приглашение, а то и пригласить ее на танец.

Когда она надела это платье и спустилась вниз, в глазах Дона можно было прочесть нескрываемое восхищение и удовлетворение.

— Ты выглядишь просто фантастично.

— Благодарю.

— Ни одной девушке не сравниться с тобой сегодня вечером.

Это, конечно, было явным преувеличением, однако было приятно слышать это от него. И она ответила весело:

— О, мы составим прекрасную пару. Не много таких пар вокруг, как наша.

Адам вряд ли придет, но все-таки ее сердце билось с такой бешеной силой, словно она шла на свидание к нему, даже несмотря на то, что были моменты, когда он обращался с ней, как с чужой.

У Дона была прекрасная машина, которую он приобрел всего несколько недель назад, и все еще гордился ею. Она тронулась с места так мягко, и Либби, откинувшись на спинку сиденья, чувствовала себя расслабленной и улыбалась, слушая, как он рассказывает о том, чем занимался весь день.

Дон мог отдать голову под заклад, что россказни о Либби и этом парне-писателе — сплошная выдумка. Все говорили о том, что ее дядя чуть ли не вышвырнул его из своего дома и что он вернулся, чтобы доказать им, и что Либби была влюблена в него по уши, а он, в свою очередь, почитай что бросил ее. Но об этом болтали в основном девчонки, как раз те, кто ей особенно завидовал. У Либби Мэйсон было в жизни все, чего она хотела. Некоторым из них, видимо, было приятно осознавать, что есть нечто, чего она не смогла получить.

Что ж, это на ней никак не сказалось. Посмотрите на нее сейчас: беззаботно смеющуюся, с темными волосами, развевающимися на ветру и ниспадающими на плечи.

— Как жаль, что нам приходится идти на этот вечер, — с досадой произнес он. — Это обязательно? Я бы с большим удовольствием пригласил тебя на ужин, только мы вдвоем и больше никого.

— Прекрасная мысль, но нас там ждут. Я обещала. Ты разве не знаешь старую местную поговорку: пропустишь вечер танцев в гольф-клубе — готовься к неприятностям в течение всего года.

Он улыбнулся и состроил гримасу неудовольствия.

— Я бы нисколько не удивился, если бы так оно и было. Бьюсь об заклад, что у этого мероприятия столь давняя история, что оно стало неотъемлемой частью местного фольклора.

Адам появился примерно через полчаса после Либби. На нем был вечерний костюм, который ему очень шел, но совершенно не изменил его. Он по-прежнему выглядел как тот человек, который носил простой свитер и работал в саду вместе с Эйбом.

Все повернули голову в его сторону, чтобы посмотреть на знаменитость своего города, но они с Доном увидели его раньше всех. Либби прекрасно помнила ту экстраординарную ауру, которую Адам привносил, кажется, в любую комнату, в любое помещение, куда бы он ни входил.

Она тоже чувствовала на себе любопытные взгляды, но продолжала разговаривать с Ивонной. Никто не должен догадываться, что ей до боли хочется броситься через зал навстречу Адаму. Когда-то он прикасался к ней своими руками, и его пальцы, державшие ее руки, были сильными и теплыми. Но сегодня вечером он не искал ее. Она не смогла удержаться, чтобы не взглянуть на него хотя бы один раз, а он даже не глядел по сторонам.

Ивонна, стоявшая рядом, произнесла мягким голосом:

— Смотри, рядом с ним Дженни Драйвер. Они, видимо, пришли вместе.

Послышался гул голосов, свидетельствующий о повышенном интересе. На все приглашения, которые Адам получал до этого, он приходил один. У него могли быть девушки, практически он мог выбрать любую, но он никогда не выделял ни одной из них, и это служило Либби некоторым утешением. Сейчас рядом с ним была Дженни и они вошли в зал вместе под руку. Она сияла от гордости, и Либби понимала, что ей придется стоять здесь и быть свидетелем триумфа Дженни. И что ни одна душа в этом зале не пропустит ни единой детали.

Вот они подошли к группе, в которой находилась Либби. Дженни чему-то беззаботно смеялась. Ее глаза сияли от счастья, лицо озарялось ослепительной улыбкой. Она наслаждалась жизнью, и Либби вдруг почувствовала себя старухой, холодной и застывшей, которую мучит нестерпимая боль. Но она тоже улыбалась и болтала всякую чепуху, как и многие вокруг.

Каждый раз во время танца она видела их. Дженни, высокую и стройную, в объятиях Адама, улыбающуюся ему. Адама, склонившего к ней свою темноволосую голову. Она видела, даже не глядя на них. И это был длинный, нескончаемо длинный вечер.

Когда ехали в машине Дона по направлению к ее дому, он спросил:

— Ну, я думаю, вечер оказался не таким плохим? И закуски были неплохие, правда?

— А разве они были? — Она не могла вспомнить, что было в буфете. Помнила лишь, что он располагался вдоль одной из стен, и с трудом могла припомнить, какого цвета и какой формы были отдельные блюда. Она пила и ела, но не замечала, что это было. Поблагодарив, она поцеловала Дона в щеку и пожелала ему спокойной ночи. И когда дядя Грэй поинтересовался, хорошо ли они провели время, она ответила: — Думаю, что не так плохо.

Она прошла в гостиную и, опершись на спинку его стула, посмотрела на него сверху вниз.

— Я полагала, ты вернешься домой только завтра.

— Мы закончили пораньше.

— Боюсь, ты просто хотел проигнорировать этот вечер танцев в гольф-клубе.

Он улыбнулся, согласившись с ней.

— Увидев это однажды, считай видел сотни раз. Я предпочитаю бывать в своем гольф-доме, когда после партии-двух могу там посидеть, немного выпить. В моем возрасте многое быстро приедается.

Либби улыбнулась ему в ответ и направилась к себе в комнату. Она могла бы сказать: «Сегодня все было другим. Не знаю, как у мужчин, но у женщин было о чем поговорить — об Адаме и Дженни Драйвер». Она закрылась на ключ. Она никогда не делала этого, но сейчас ей захотелось побыть одной. Ей претила сама мысль, что может прийти Эми, чтобы поинтересоваться, как прошел вечер, и поговорить о завтрашнем дне. Или дядя Грэй — еще раз пожелать спокойной ночи и сказать: «И не засиживайся допоздна с книжкой».

Она сбросила туфли и легла на кровать, не сняв своего шелкового платья. У нее щипало глаза, словно в них попал песок. Как же ей теперь жить дальше? Адам и Дженни… Поведет ли он ее в джаз-клуб? Познакомит ли с Никки? Приведет ли в Сторожку лесника? Однажды он сказал: «Гость — это тот, кто вошел внутрь, а она не войдет». Но сейчас она войдет. Для нее наверняка будет «Добро пожаловать!». Он встретит ее, как когда-то встречал Либби, и они пойдут вместе через сосновый лес, мимо Семи родников.

Либби сложила пальцы в замок и сжала так, что, когда расцепила их, на ладонях остались красные полумесяцы. Адам и Дженни. Ей придется смириться и жить с этим.

Они видели, что она все замечает. Не все в этом имело злонамеренный характер. Многое выплывало в случайном разговоре, но Либби знала, что Дженни каждую свою свободную минуту проводит с Адамом. Она работала в фирме своего отца, которая занималась недвижимостью, и ее рабочий день был достаточно гибким, чтобы она могла отлучаться практически в любое удобное для нее время.

Либби видела их вместе, проезжающими иногда по городу, и Дженни всегда замечала ее и махала рукой, улыбаясь ей, и Либби, словно идиотке, приходилось тоже останавливаться, чтобы помахать рукой и улыбнуться в ответ.

Однажды, когда они с Доном обедали в ресторане, Дженни заметила их издали и начала пробираться между столиками по направлению к ним. Но Либби, увидев ее, проговорила скороговоркой:

— Я не хочу, чтобы нас было четверо, а ты?

— Ты что, шутишь? — улыбнулся Дон.

— Привет! — воскликнула Дженни. — Не хотели бы составить нам компанию?

— Зачем? — вопрошала Либби. — Чтобы испортить компанию на двоих?

— Ну как знаете, — засмеялась Дженни. Но она поняла, в чем дело. Либби была уверена в этом.

С Доном тоже не все обстояло ладно. Настал день, когда он обратился к ней со следующими словами:

— Между нами говоря, как бы ты отнеслась к тому, если бы я сказал, что, стоит тебе поманить меня пальцем, и я готов пойти за тобой хоть на край света? — Они возвращались домой из театра, и он, остановив машину, обнял ее, пытаясь убедить себя в том, что ему лишь показалось, как она вся напряглась от его прикосновения.

— Не надо, — взмолилась она, — прошу тебя!

Это было не жеманство, а проявление резкого неприятия, граничившего с животным страхом, и, поняв это, он медленно кивнул.

— Я чувствовал, что не надо этого делать, но мне хотелось убедиться в этом. В чем дело, Либби? Неужели это все еще Роско?

— Дело не в нем, — инстинктивно солгала она. — Мне просто не хочется заходить слишком далеко. Ты не против?

— Конечно, против, — передернул он плечами. — Но только скажи мне единственную вещь: что я могу поделать в таком случае?

Она могла сказать ему единственное: «Ничего». Она могла бы сказать ему, что с этого момента не хотела бы встречаться с ним достаточно часто, так как боялась, чтобы это не достигло такой стадии, когда всего ее остроумия не хватит, чтобы без потерь выйти из создавшейся ситуации.

Под весьма благовидными предлогами ей удалось отказаться от нескольких последующих встреч, когда он пару раз звонил ей, предлагая увидеться. И, слыша ее отговорки после второго звонка Дона, Грэм Мэйсон спросил:

— Ну что, с Доном Фарреллом тоже покончено?

— Он придает нашим встречам слишком большое значение, — призналась она.

— Я разговаривал сегодня с Яном, — вдруг сообщил Мэйсон.

— О-о?

— Это был чисто деловой разговор. Он приходил по делу ко мне в офис. Спрашивал, как у тебя дела.

Либби взяла телефонный справочник и нашла номер Сью. Она сказала Дону, что собиралась к ним, и ей хотелось убедиться, что Сью будет дома, и, возможно, она сходит с ними куда-нибудь, если они не против.

— Надеюсь, ты сказал ему, что я здорова, как никогда, — ответила она веселым голосом. — А как он?

— У него все прекрасно, если судить по внешнему виду.

Это, конечно, должно было бы насторожить ее, но она больше не думала о Яне, поэтому, когда несколько дней спустя она увидела его на пороге своего дома, для нее это оказалось полнейшей неожиданностью.

— О-о, — произнесла она в изумлении, и это было единственное, что пришло ей на ум в данной ситуации.

— Можно войти? — улыбнулся он.

— Полагаю, что да.

Она пропустила его с некоторой неохотой, хотя ей было приятно его видеть. Ян был хорошим другом, а ей были нужны друзья. Они прошли в гостиную, где она слушала пластинки. Хриплый, заунывный голос продолжал что-то петь.

— Присаживайся, — предложила она. — Налить что-нибудь выпить? Ты пришел навестить дядю Грэя? Он говорил мне, что у тебя к нему какое-то дело или что-то в этом роде. — Она налила ему виски и поставила стакан перед ним. — Как идут дела?

— Вполне сносно, — пожал он плечами. — Либби, все, что ты мне говорила в прошлый раз, это правда? — То, что они с Адамом были любовниками. Она чуть не рассмеялась и, если бы не сдержалась, то могла бы смеяться до слез, самых настоящих, вплоть до изнеможения. Однако ей удалось удержаться от истерического смеха, но усилие было столь огромным, что у нее на лбу выступил холодный влажный пот. — Я не верил, что это правда, — произнес Ян неуверенным голосом. — Особенно если учесть, как обстоят дела сейчас. Ты с ним не встречаешься?

— Нет.

— И не встречалась после его возвращения?

Снаружи сумерки окутали сад, и она плотно задернула длинные, до пола, шторы.

— Нет, — однозначно ответила она.

Ян пересек комнату и остановился рядом.

— Я очень сожалею, что поверил тебе тогда, — произнес он раскаивающимся тоном. — Как я мог хоть на мгновение поверить, что это правда!

Милый Ян. О Господи! Как плохо он ее знает. Она на секунду представила себе, что было бы, если бы она вдруг повернулась к нему и сказала: «Жаль, что это неправда. Но если бы сейчас через эту дверь вошел Адам, он получил бы все, что только пожелал бы. Все!» Она медленно повернулась, и лицо Яна передернулось от боли: она выглядела такой усталой, измученной этой бесконечной ролью, которую приходилось играть денно и нощно, — бесполезное, изматывающее душу и тело занятие.

Ян обнял ее и заверил:

— Я же говорил тебе, что буду ждать.

Он ничего не просил: ни обещаний, ни признаний. Ему достаточно было находиться рядом, и у Либби не хватило сил сказать: «Уходи!»

Поэтому, когда дядя Грэй вернулся домой, Ян все еще был у них. Эми приготовила ужин, которого хватило бы на шестерых. В гостиной продолжала играть радиола. Дядя, скрыв удивление, равно как и удовольствие, улыбнулся им:

— Привет, Ян, рад тебя видеть.

— Как хорошо снова быть здесь, — ответил тот.

Либби и Адам ни разу не оставались больше наедине после того неприятного разговора, состоявшегося сразу же по его возвращении. Он бывал с Дженни, она — с Доном или с кем-либо. И она так сильно старалась скрыть ото всех, что она чувствует. А вдруг Адам делает то же самое? Он может. Уж если она может, то он тем более.

Если она признается ему в любви, он, быть может, поверит ей и, возможно, отнесется к этому должным образом. Она посмотрела на маленький светящийся циферблат будильника, стоящего на прикроватной тумбочке. Было половина шестого, и она чуть не вскочила с постели, чтобы одеться и мчаться тотчас же к Сторожке лесника, так как сердце у нее вдруг забилось от несбыточной надежды.

Ей трудно было дождаться утра. Но она все-таки дождалась. У нее хватило для этого здравого смысла. Ей удалось закончить завтрак, ничем не выдав своего нетерпения. Убравшись после завтрака, она сказала Эми, чтобы та не ждала ее к обеду и не беспокоилась об ужине для дяди Грэя, так как обещала вернуться заблаговременно, чтобы приготовить все самой. Затем она доехала до подножия холмов и заспешила по направлению к Сторожке лесника.

Было холодно. Сосны серебрились на морозе, и трава хрустела у нее под ногами. Изо рта шел пар, и хотя она шла быстро, к тому времени, когда она добралась до вырубки, пальцы у нее задубели. Она действовала не задумываясь, потому что стоило ей заколебаться, как ее охватила бы паника, которая заставила бы ее повернуть назад и убежать прочь. Она постучалась в дверь и подождала. Никто не откликнулся. Быть может, он не хотел отвечать. Он мог видеть, как она подошла к дому, и не желает с ней разговаривать. Однако трудно было представить, что Адам может прятаться за закрытой дверью. Она чувствовала, что он обязательно вышел бы, пускай даже для того, чтобы сказать: «Я занят. Уходи домой». И когда она отступила несколько шагов и подняла голову, то увидела идущую из трубы тонкую струйку дыма.

Она прождала его почти час. Ходила взад-вперед вдоль вырубки, топая ногами и хлопая перчатками, чтобы согреться, и кляня себя за то, что у нее не хватает смелости воспользоваться ключом, который все еще был у нее в кармане. Ей меньше всего хотелось, чтобы Адам заподозрил ее в том, что она шпионит за ним.

Наконец он появился, неся на плече мешок, и, увидев ее, остановился как вкопанный.

— Что ты тут делаешь?

— Мне хотелось встретиться с тобой.

— И как давно ты здесь?

— Примерно с половины десятого.

— Да ты совсем окоченела. — Он сбросил с плеча мешок и открыл дверь. В камине горел огонь, и Либби с благодарностью подошла к нему, снимая перчатки и потирая руки над огнем.

Он вывалил содержимое мешка на стол. Похоже, это были в основном консервные банки, несколько банок покатились по столу и упали на пол. Она подняла одну из них, это был томатный суп.

— Спасибо, — поблагодарил Адам. — Между прочим, почему же ты не зашла внутрь? У тебя же сохранился ключ?

— Да, но я боялась, лучше не надо.

— Почему? — улыбнулся он. — Ты думала, что я не один?

Она не подумала о Дженни, но, видимо, именно это он имел в виду, и с ее стороны было по-детски наивно не подумать как раз об этом.

— Вот, — предложил он, — выпей немного кофе.

Это был все тот же крепчайший, кашеобразный напиток, который она помнила. Она пила его маленькими глоточками, сидя перед камином, в то время как он носил банки и пакеты через комнату на кухню.

Пишущая машинка по-прежнему стояла на столе. В ней был наполовину отпечатанный лист бумаги, и она спросила:

— Следующая книга? — Голос у нее звучал неестественно, как она ни старалась, чтобы их отношения были как можно проще. Адама нисколько не смутило ее появление, он вообще отнесся к этому совершенно нейтрально.

— Точно так, — ответил он, не оборачиваясь, продолжая раскладывать банки и пакеты по полкам.

— Боюсь, мне нельзя взглянуть?

— На данном этапе, даже если ты и посмотришь, это мало что тебе даст.

Какой смысл было делать вид, что это просто случайный визит, словно старая знакомая заглянула проведать и провести время в приятной компании?

— Полагаю, Ян все еще хочет на мне жениться, — выпалила она вдруг.

— Уверен, что хочет.

Она поднялась и подошла к дверному проему между комнатой и кухней. Он открывал банку с жареными бобами, и она продолжала в отчаянии:

— Однажды ты сказал мне, чтобы я не выходила за него замуж. Подскажи, что мне делать сейчас.

— Принимай решение сама, моя девочка, — поднял он на нее взгляд. — Я перестал давать советы.

— Я не люблю его.

— Тогда не выходи за него, но не спрашивай меня об этом.

Банка была открыта, он выложил ее содержимое на сковородку. Казалось, он уделял этому гораздо больше внимания, чем ей, и она стояла молча, покуда он не зажег газ и не повернулся к ней.

— Тебе безразлично, выйду я за него замуж или нет? — спросила она.

— А почему это должно меня волновать? Это твоя жизнь и его, конечно. — Это прозвучало так, словно он пожелал им всего хорошего, даже если и сомневался в этом. — Останешься позавтракать? — Она чуть было не согласилась, но он добавил: — Правда, ко мне должен прийти еще один человек, но мы всегда можем открыть еще одну банку.

— Дженни?

— Да.

— Ты ее любишь?

— А это мое дело, не так ли? — Это его явно забавляло, как будто вся сцена была совершенно тривиальной, и она взорвалась:

— Я хочу знать. Просто ответь мне.

Он посмотрел на часы:

— Примерно через четверть часа у тебя будет возможность задать этот вопрос Дженни. Не сомневаюсь, что она с готовностью ответит на него.

Она не могла встречаться с Дженни, не говоря уже о том, чтобы обращаться к ней с таким вопросом: «Адам тебя любит?» — и видеть, как ее лицо расплывается в улыбке и она обращается к Адаму.

— Почему ты не можешь ответить сам? — спросила она, отчаявшись.

— Подожди, и я покажу тебе.

Дженни и Адам. Его руки обнимают ее за талию, а ее — обвивают его за шею. «Если я увижу это, — подумала Либби, — это меня убьет». И плотно сжав губы, сказала, почти не разжимая их:

— Прощай.

— Прощай, — ответил он, снимая с огня подогретые бобы.

Выйдя за дверь, она слышала, как он выключил газ.

Было множество путей, по одному из которых Дженни Драйвер могла прийти к Сторожке лесника. И, как назло, она выбрала именно тот, которым возвращалась Либби. Либби надеялась, что ей удастся избежать этой встречи, но она слишком поздно увидела Дженни, чтобы попытаться не попасться ей на глаза.

Дженни нарочито поежилась:

— Холодновато, не правда ли? Просто прогуливаешься? — Несомненно, она догадывалась, где была Либби, и поняла, что между ними произошло. В ее глазах можно было прочесть удовлетворение и злорадство.

— Да, — коротко ответила Либби.

— А я иду к Адаму. Тебе не мешало бы знать, что именно так и должно было все кончиться. — Либби ничего не ответила, и, когда проходила мимо Дженни, та произнесла почти задушевно: — Не трать зря время, пытаясь вернуть его назад. Ты ему не нужна, разве тебе не ясно? Что касается Адама, то в последнее время ты ведешь себя курам на смех.

Короткий день постепенно сменился сумерками, наступил вечер. Вернулся с работы дядя Грэй. За весь вечер ничего примечательного не случилось. Равно как и за ужином. Единственное, что нарушило обычный ход вещей, было заявление Либби о том, что она собирается подыскать себе работу. При этих словах Мэйсон положил вилку на стол: он ел достаточно сложный фруктово-ягодный пирог, приготовленный ею.

— Зачем это тебе нужно, моя дорогая?

— Чтобы чем-то занять себя.

— А что, тебе не хватает забот здесь? Ведь Эми вряд ли сможет справиться с хозяйством одна, и даже в это время года у Эйба хватает работы в саду.

Когда-то этого казалось достаточно: заниматься по хозяйству, ухаживать за дядей, но сейчас она сказала:

— Думаю, что ты и в мыслях не держишь, чтобы продать этот дом и переехать в другой, поменьше? Какое безумство, мне кажется, содержать такой огромный дом только для нас троих.

По лицу у него пробежала тень.

— Ты же знаешь, что с ним станет, если мы его продадим? Его просто-напросто снесут, и ничего от него не останется.

Она знала, что с этим домом у него было связано столько воспоминаний. У нее тоже, но одними воспоминаниями не проживешь.

— Видимо, ты прав, — согласилась она, и он вздохнул с облегчением.

— Я не могу бросить «Грей Муллионс», — словно извиняясь, сказал он.

— Конечно, не можешь.

Она подумывала о работе с неполным рабочим днем. Может быть, во второй половине дня, чтобы она могла помогать Эми.

После ужина дядя Грэй прошел к себе в кабинет, а она направилась на кухню, где просидела, помогая Эми ремонтировать постельное и столовое белье, покуда не пришло время спать. Он все еще сидел за столом, когда Либби принесла ему чашку кофе и спросила, не достаточно ли на сегодня.

— Еще пять минут, не больше, — пообещал он.

Пожелав ему спокойной ночи, она отправилась к себе в спальню.

Поднимаясь по лестнице, она спросила себя, неужели наступит когда-нибудь такой день, когда все ее воспоминания будут связаны только с этим домом, как у дяди Грэя. «Дам ему еще полчаса, — подумала она, — затем спущусь снова. Он не должен работать так допоздна».

Она просидела примерно с час и вдруг поняла, что не слышала, как дядя Грэй поднялся к себе. Было уже за полночь, и она подошла на край лестничной площадки, откуда можно было видеть полоску света под дверью его кабинета. Она вздохнула. Она будет стоять у него над душой до тех пор, пока он не спрячет свои бумаги и не пойдет спать.

Либби спустилась вниз, открыла дверь кабинета и увидела, что дядя спит, положив голову на руки, сложенные на столе. Никогда раньше он не делал этого, и она вошла к нему. Она не испугалась.

— Проснись, — произнесла она мягко. — Ну же, тебе давно пора быть в постели.

В предчувствии недоброго быстро пересекла комнату в надежде на то, что он сейчас поднимет голову и улыбнется ей. Вдруг у нее все оборвалось внутри. Коснувшись его, она вскрикнула, произнося только его имя:

— Дядя Грэй… дядя Грэй! — Но ответа не было, и никогда больше не будет, никогда.