В поисках неприятностей

Глава 2

Невозможно было заранее предугадать, сколько всего ожидает нас после нашего жуткого открытия. Но я сознавала, что власти обратят на нас самое пристальное внимание. Моим товарищам было не до предвидения будущего; они никак не могли отделаться от ужасной картины висящего под потолком тела. Нев выбежал вон; вскоре мы услышали, как его тошнит в уборной. Оказалось, что раньше он никогда не видел покойников. Я-то видела, и все равно смотреть на мертвую Терри мне было нелегко.

Фитиль наконец оставил в покое пса и вошел в комнату. Он не упал в обморок, но побледнел больше обыкновенного. Выражение лица у него всегда было измученное; теперь он, должно быть, напоминал ту белую крысу, которую он когда-то держал в качестве домашнего любимца.

– Давайте уйдем отсюда! – сразу взмолился он, вытирая обильно вспотевший лоб. Он буквально источал запах страха – словно затравленный зверь. – Давайте не будем тратить времени даром. Соберем наши пожитки – и ходу!

– Не будь идиотом! – посоветовала я. – Властям все о нас известно: и имена, и все остальное. Нас быстро найдут.

– Ну зачем она так? – спросил Фитиль. – Неужели из-за выселения? А знаете что? – Глаза у него заблестели. – Так мы и скажем тому козлу из муниципалитета! Мы скажем, что он ее довел!

– Фитиль, заткнись! – приказала я.

Мне нужно было подумать. Похоже, никто, кроме меня, не был сейчас способен мыслить здраво. Как обычно, самое трудное взвалили на меня. Фитиль, поддавшись слепому страху, собрался бежать неизвестно куда, а Нева все время тошнит. Вот и все, на что они способны! Иногда Нев и Фитиль кажутся мне парочкой младенцев; о них точно так же нужно было все время заботиться. Каждые пять минут думать за них и волноваться, где они и чем заняты.

Вернулся Нев; вид у него по-прежнему был болезненный, но он старался взять себя в руки.

– Разве не нужно… снять ее? – едва слышно спросил он. Голос его сорвался на предпоследнем слове. – Нельзя же оставлять ее вот так… висеть. Это неприлично!

С одной стороны, он, конечно, был прав. Висящая Терри в самом деле выглядела неприлично. Но мы не имели права трогать ее. Мы не должны были ни к чему прикасаться. Я постаралась как можно популярнее растолковать это им обоим.

Услышав мои слова, Фитиль явно испытал облегчение. Уж он-то совершенно не желал прикасаться к Терри. Зато Нев неожиданно разволновался.

– Нельзя оставлять ее там болтаться! – Голос у него стал громким и каким-то механическим, как будто шел из компьютера. Да, он произносил звуки, которые складывались в слова, и все равно казалось, будто их говорит не человек.

Неожиданно он метнулся к Терри; я не успела его остановить, как он схватил ее за ноги. Не знаю, что ему померещилось. Может быть, вообразил, будто сумеет стянуть ее без посторонней помощи. Но почти в тот же миг, как он коснулся ее, попятился назад с придушенным криком:

– Она совсем твердая…

Труп, пришедший в движение после его неуклюжего рывка, начал медленно вращаться на поводке, словно жутковатая скульптура-мобайл, свисающая с потолка. Я осторожно осмотрела крепление для люстры, на котором повесилась Терри. Мне показалось, что долго оно не продержится. Поразительно, что выдерживало до сих пор. Теперь в любой миг, особенно после того, как тело пришло в движение, оно с грохотом рухнет на пол и без нашей помощи. И если тело рухнет, нас ждут еще более серьезные неприятности.

А если Нев прав? Его слова навели меня на некоторые мысли. Я точно не знала всех признаков трупного окоченения, зато помнила, что до его наступления должно пройти двенадцать часов, и продолжается оно еще двенадцать, а потом постепенно проходит, в зависимости от разных факторов. Раз Терри сейчас, как сказал Нев, «совсем твердая», значит, смерть наступила вчера во второй половине дня. Надо сейчас же звать полицию, иначе придется объяснять причину отсрочки.

Нев был не в том состоянии, чтобы спорить, и покорно кивнул.

– А я говорю, надо делать ноги! – возразил Фитиль, которого мои доводы не убедили.

Представителей закона он не любил. Да и они его не очень-то жаловали. Пес задрал морду к потолку и завыл, словно соглашаясь со своим хозяином.

– Вот, слышите? – Фитиль ткнул пальцем в собаку. – Она… Терри его не любила… Прямо терпеть не могла. Вечно жаловалась, что у него блохи. А у него никаких блох нет. И все равно он оплакивает ее, видите? Звери лучше людей, я так считаю. Они порядочнее.

– Порядочность, – желчно возразила я, – требует, чтобы мы вызвали полицию!

Мы могли бы спорить до скончания века, но все решилось за нас. Снизу послышались голоса.

Вдруг испугавшись, мы переглянулись. Я проворно сбежала вниз, и… можете мне поверить? Вернулся тот кудрявый тип из муниципалитета. Он привел с собой подкрепление в виде своего сослуживца – обильно потеющего толстяка со злорадной ухмылкой на физиономии.

– Мы пришли проверить, готовитесь ли вы к выселению, – сказал первый, – и напомнить вам о сегодняшнем судебном заседании.

О суде-то я совсем позабыла! Впрочем, теперь все разбирательства утратили смысл. Сейчас представители местных властей были нужны нам меньше всего. Я лихорадочно соображала, как бы от них избавиться.

– Сюда нельзя! – выпалила я. – То есть… ну да, конечно, в суд мы непременно придем. Просто сейчас мы как раз готовимся съехать, так что вы не можете войти… сейчас нельзя.

Чиновник поднялся на площадку, где стояла я, и мрачно воззрился на меня.

– Вас, кажется, зовут Фран? И вы здесь за главную? Просто вы всегда говорите от имени остальных.

Я вздохнула, вспомнив, что в том же самом меня обвиняла Терри.

Ну да, я всегда говорю от имени остальных, потому что, если позволить остальным болтать, что им в голову взбредет, они все портят… Мысли у меня в голове скакали галопом; я придумывала, что бы такого сказать правильного, как бы получше объясниться.

– У нас тут кое-что случилось. Наша приятельница… с ней произошел несчастный случай. Мы должны вызвать помощь.

– Что за несчастный случай? – подал голос толстяк и начал подниматься по лестнице, отвратительно морща физиономию.

– Фран! – Кудрявый посмотрел на меня с озабоченным видом. – Вам нужна скорая помощь?

А он, наверное, не такой уж плохой, мельком подумалось мне. Но времени на психоанализ у меня не было.

Второй отрезал:

– Наркотики, можешь не сомневаться! Кто-то из них обкурился! И не нашел ничего лучшего, как сделать это сегодня! Долго он… она… без сознания?

– Мы не наркоманы! – закричала я. – Никто из нас не употребляет никакой дури!

Я говорила истинную правду. Вот еще одно правило нашего дома. Никаких наркотиков. Терри иногда курила травку, но тем дело и ограничивалось.

Толстяк принюхался и буркнул:

– Очень сомневаюсь!

– Здесь воняет плесенью! – ответила я.

Лестница надо мной заскрипела, и я услышала собачье рычание. Фитиль успокаивал своего любимца. Потом он подал голос:

– Вам нельзя наверх… Наша приятельница…

После его слов начался настоящий переполох. Первый чиновник взлетел наверх, как гончая, промчался мимо меня и Фитиля, отпихнул в сторону Нева, стоявшего рядом с дверью в комнату Терри. Пес гавкнул и хотел броситься на него, но Фитиль удержал его за ошейник.

– Где она? – завопил чиновник.

Его волнение передалось Фитилю.

– Она повесилась! – заорал он. – А все вы виноваты! Вы вчера пришли и велели нам выметаться, вот она и впала в депрессию!

Толстяк, пыхтя, поднимался по лестнице следом за своим коллегой. Проходя мимо меня, он посмотрел на меня исподлобья. От него плохо пахло; видимо, никто не удосужился посоветовать ему чаще мыться или пользоваться дезодорантом. Заскрипели ступеньки. Я надеялась, что плесень сделала свое дело и ступеньки проломятся под его тяжестью, но этого не случилось. Возможно, и к лучшему. Если бы толстяк брякнулся с лестницы, на нашей совести было бы уже два трупа.

Нев промямлил:

– Она там! Мы ее не трогали!

Два чиновника открыли дверь в комнату Терри. Сначала они долго молчали. Потом толстяк начал грязно ругаться.

Мы услышали, как он говорит:

– Этим воспользуется пресса!

Кудрявый чиновник помоложе велел своему коллеге заткнуться. Потом они начали перешептываться. Наконец, кудрявый вышел из комнаты и обратился к нам:

– Мы вызовем полицию. А вы оставайтесь здесь. Никого не впускайте. Ни с кем не говорите! – Он помолчал. – Мой коллега, мистер Уилсон, побудет с вами.

Толстяк с самым мрачным видом затрусил вниз. Выглядел он уже далеко не так уверенно. Пес Фитиля, которому толстяк явно не нравился, снова зарычал.

Толстяк попятился.

– Какой он породы? Питбуль?

– Он что, похож на питбуля? – возмутилась я. – Начать с того, что он вполовину меньше!

– Не сомневаюсь, в нем течет кровь стаффорда, – с гордостью ответил Фитиль. – Уж если он во что вцепится зубами, его не оттащишь!

– Бога ради, – обратился Уилсон к своему коллеге, – поскорее привези сюда полицейских!

В ожидании полицейских все устроились в гостиной, в том числе и Уилсон. Он сидел у двери, скрестив руки на пивном животе – ни дать ни взять женщина на сносях. Наверное, боялся, что кто-нибудь из нас набросится на него. Если он не следил за нами, то опасливо наблюдал за псом.

Фитиль притулился в дальнем углу, обхватив любимца руками, и что-то нашептывал в его задранное ухо. Пес то и дело поворачивал голову и взглядывал на хозяина. Один или два раза он лизнул его в лицо. Я понадеялась на то, что полицейские не сочтут пса опасным и не застрелят его.

Нев пока держался неплохо. Он сидел у камина. Если бы не дрожащие пальцы, никто бы и не заметил, насколько он подавлен. Время от времени он посматривал на меня, словно ища поддержки. В ответ я улыбалась ему. Правда, улыбки стоили мне немалых усилий. Настроение у меня было хуже некуда. Голова шла кругом. Очень хотелось хоть в чем-то разобраться до того, как сюда нагрянет полиция.

Для начала нас спросят о Терри, а мы ведь почти ничего о ней не знаем. Наверное, надо отправить их к Люси – может быть, ей известно о Терри больше. Да, наверное… Я пыталась вспомнить все, что Терри рассказывала о себе с тех пор, как поселилась с нами. Но она мне сразу не понравилась, поэтому я старалась общаться с ней только по необходимости… Упустила все подходящие возможности, вот так!

Выговор Терри выдавал хорошее происхождение и образование. Она говорила, как мои одноклассницы из частной дневной школы. Я ходила туда до тех пор, пока отцу вежливо не порекомендовали меня забрать. Конечно, Терри частенько вставляла в свою речь словечки, которых набралась на улице; она всеми силами старалась не выделяться среди обитателей нашего квартала. Только у нее ничего не выходило. Она все равно говорила по-другому. И потом, ее вязаное пальто с биркой дорогой фирмы… Терри таскала его с тех самых пор, как попала к нам. Вязаное пальто было на ней в тот вечер, когда Люси привела ее к нам в сквот. Я точно знаю, что в Оксфаме таких не выдают. Терри взяла его с собой из дому, где бы ее дом ни был!

Не знаю, были ли у нее друзья и чем она занималась целыми днями… Полицейские наверняка спросят, кто из парней – Нев или Фитиль – был ее приятелем. Ни один из них не был. По умолчанию считалось, что Нев со мной, но наши отношения можно назвать чисто платоническими. Точнее, я заботилась о Неве. В одиночку он справлялся с трудом. Общество Фитилю составлял его пес. Люди ему, в общем, не требовались.

Терри положила глаз на Деклана. Но мы не знали, куда ушел Деклан, да и потом, ему и без нас неприятностей хватало. Мне не хотелось наводить полицию на Деклана. Мне он нравился.

Итак, возвращаемся к самому важному вопросу. Почему? Почему она покончила с собой? Я никак не могла понять, что случилось, ведь встречалась с Терри каждый день. Она не выглядела ни подавленной, ни встревоженной; во всяком случае, тревожилась из-за выселения не больше, чем все остальные. Несмотря на слова Фитиля, мне не верилось, что Терри решилась на крайние меры, волнуясь из-за выселения. В последние дни она была такой же, как всегда, ворчуньей и нытиком… В подсознании у меня вдруг зазвучал тревожный набат, и мне очень не понравились его звуки и то, на что он указывал.

Я вдруг вспомнила, как была одета Терри, когда мы ее нашли. На ней были незастегнутые джинсы и мятая футболка. Я никак не могла понять, почему она не застегнула джинсы. Если бы она разгуливала в таком виде до того, как повесилась, джинсы непременно сползли бы до лодыжек. Может, она натянула их в спешке и, собираясь покончить с собой, не стала возиться с молнией? Или… В голову мне пришла мысль нелепая и совершенно неуместная. Может быть, кто-то другой в спешке и страхе натягивал джинсы на ее уже безжизненное тело, попробовал застегнуть молнию и бросил, когда не получилось? Я вспомнила о запахе мужского одеколона в прихожей, который почуяла, когда мы с Невом вернулись из Камдена, и свою тогдашнюю догадку: в наше отсутствие в сквоте побывал чужак.

Я прогнала неприятную мысль и сосредоточилась на другом. Трупное окоченение. Допустим, Терри умерла вчера во второй половине дня. Полиция наверняка захочет выяснить, где все мы были в то время, когда видели ее в последний раз, и не выглядела ли она расстроенной или подавленной. Учитывая обстоятельства, вряд ли они поверят, если мы начнем уверять их, что ничего не подозревали. Придется доказывать, что нас не было на месте происшествия. Не такие мы люди, которым можно верить на слово! Итак, всем нам необходимо решить один очень щекотливый вопрос: найти алиби.

Нам с Невом, если повезет, еще можно доказать, что часть времени мы просидели у его друзей, которые угощали нас тушеными бобами по-мексикански. А Фитиль? На первый взгляд уличный художник всегда работает при свидетелях. Но все они, как правило, спешат и лишь мельком косятся на согбенную фигуру, которая трудолюбиво расписывает мелками квадрат тротуара. Некоторые подходят, чтобы получше разглядеть картину, но на самого художника, как правило, внимания не обращают.

Должно быть, я пошевелилась, потому что заметила, как глазки-бусинки Уилсона впились в меня. Он напрягся, когда я привстала; наверное, подумал, что я собираюсь выпрыгнуть в окно и бежать по улице, как персонаж боевика. Наверняка он много времени по вечерам просиживает перед телевизором!

Нев встал и сказал:

– Мне нужно выпить воды.

– Оставайся где сидишь, зайчик! – рявкнул Уилсон.

– Его только что стошнило! – возразила я. – Ладно, Нев, оставайся на месте. Я схожу и налью тебе воды. – Я подошла вплотную к Уилсону, угрожающе нависла над ним и объявила: – Вы не имеете никакого права мне мешать! И не забудьте, после вчерашнего посещения вашего коллеги наша приятельница умерла!

– Ты слишком много болтаешь! – огрызнулся Уилсон.

– А у тебя слишком жирное пузо! – ответила я.

– Ну ладно, – прорычал Уилсон. – Ты не так запоешь, когда сюда нагрянет полиция. Иди, налей ему воды. Где кухня?

– Рядом. Если я оставлю дверь открытой, вы отсюда увидите, что я делаю. Идет?

Он что-то проворчал и нехотя вышел в коридор, откуда видны были и гостиная, и дверь кухни. Я вошла в кухню и включила воду. Заодно попила сама, хотя все время спиной чувствовала злобный взгляд Уилсона. Потом я налила в стакан воды для Нева и вернулась в гостиную.

– Спасибо, Фран! – сказал он и стал пить мелкими глотками. Потом прошептал: – Фран, ты ведь меня не бросишь? Не думаю, что мне удастся в одиночку управиться с полицией!

Я снова улыбнулась. Неву придется как-то управляться в одиночку, потому что полицейские допрашивают каждого в отдельности.

Откровенно говоря, я в жизни не видела сразу столько представителей закона – тем более в одном доме. Они прихватили с собой всевозможное снаряжение, прожекторы, фотоаппараты и всякую всячину. Мне даже было бы интересно наблюдать за ними, не находись мы в центре событий.

Прибыл некий сержант уголовного розыска по фамилии Парри. Его рыжеватые волосы были стрижены ежиком. Проницательные ярко-голубые глаза, на мой взгляд, были слишком близко посажены. Бровей у него почти не было; возможно, в качестве компенсации он решил отпустить усы. Правда, пока его усилия особым успехом не увенчались. Над верхней губой торчали неровные пучки волос, различной густоты и оттенка, как будто Парри страдал чесоткой. Разговаривал он язвительно и, очевидно, не верил ни единому слову из тех, что мы произнесли.

– Итак, что тут у вас произошло? – Сержант Парри достал записную книжку и с усталым видом принялся листать ее.

Мы ответили, что не знаем.

– Не пудрите мне мозги. И не тратьте напрасно драгоценное время – ни мое, ни ваше, ни инспектора. Знаете, во сколько обходится налогоплательщикам расследование тяжкого преступления? Хотя нет, откуда же вам это знать! Ведь вы-то налогов не платите. Вы же халявщики, живете за счет честных граждан. Ладно, выкладывайте все как есть.

Ну что можно ответить на такие слова? Мы дружно промолчали.

– В чем дело? – нахмурился сержант. – Кто-то сказал, что вы имеете право хранить молчание? А может, вам есть что скрывать?

– Нет, – ответила я, стараясь сохранять выдержку. – Мы ведь уже сказали: мы не знаем, что случилось.

Сержант вздохнул:

– Слушайте, я ведь все знаю! Вы решили поиграть, только все кончилось плохо. Может быть, заключили идиотское пари… А потом вы до смерти перепугались. Или обкурились до потери сознания? Ну, как? И то и другое? Имейте в виду, произведут вскрытие. Мы выясним, какую именно дрянь вы принимали. Все будет гораздо легче, если вы признаетесь сейчас. В суде оценят вашу искренность.

– В каком еще суде?

– В коронерском. В каком же еще? Похоже, нечистая совесть не дает вам покоя.

Я собиралась сохранять хладнокровие, но, услышав его слова, не сдержалась:

– Мне казалось, когда случается такая трагедия, ваш долг – тактично и сочувственно расспросить очевидцев, а не пытаться пришить нам дело!

– А ты у нас нахалка, так, что ли? – Сержант ткнул в меня шариковой ручкой. – Учти, красавица, твой язык принесет тебе много неприятностей. Не дерзи мне! Я все записываю! – Он постучал ручкой по блокноту. – Каждое слово!

Я сказала:

– Ваши усики, похоже, кошка пощипала. Валяйте, записывайте. Вам ведь велено записывать все, а не только то, что вас устраивает!

Сержант Парри отложил блокнот и ручку:

– Ну ладно, не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Мы поедем в участок и допросим всех вас там. Все будет записано на пленку. Можешь отпускать какие хочешь остроумные замечания, дорогуша. Но, когда тебе придется подписывать протокол, веселья у тебя поубавится.

Я спросила:

– Разве мы арестованы? За какое преступление?

Он изобразил шутливое удивление:

– Конечно нет, дорогуша! Как можно!

Я понимала, что мы можем и отказаться ехать с ними, но, с другой стороны, едва ли к нам отнесутся благосклонно. Сейчас лучше не обострять отношения… Поэтому мы поехали в участок.

У нас сняли отпечатки пальцев. Снятие отпечатков не показалось мне оправданным. Я спросила, зачем полицейские так себя утруждают.

– На всякий случай. Если мы поймем, что ваши пальчики нам больше не нужны, отпечатки уничтожат, – ответили мне.

– Неужели уничтожат? – спросила я, но ответа так и не получила.

Нас разделили, чтобы мы не могли сговориться. Не знаю, куда увели Нева и Фитиля. Когда уводили Нева, он выглядел хуже некуда. Лицо серое, по лбу течет пот. Вид у него был на сто процентов виноватый. Я надеялась, что полицейские поймут, как ему нехорошо.

Меня отвели в тесную комнатушку – кроме единственного стула в ней не было никакой мебели, – где я просидела целую вечность. За мной следил скучающий констебль, который то и дело ковырял пальцем в ухе, а потом вынимал палец и с интересом разглядывал то, что он оттуда извлек. Очень хотелось чаю, но мне почему-то его не предлагали. Наконец, заглянул сержант Парри и сообщил, что со мной хочет побеседовать инспектор Морган.

Перед тем как нас увезли из сквота, вернулся кудрявый чиновник из муниципалитета. Выяснилось, что у него типичное валлийское имя Юан. В голову невольно закралась мысль: неужели в местные органы власти поступают служить исключительно уроженцы Уэльса, а если да, то почему их так тянет именно в Лондон? Может, они хотят отомстить англичанам за смерть Ллуэлина?[4]

Оказалось, что инспектор Морган – женщина. Наверное, они решили, что женщина сразу завоюет мое доверие, мы поболтаем, как подружки, и я сразу во всем признаюсь. Зато чашку чая я наконец получила.

Инспектор оказалась довольно молодой, что удивило меня. Я всегда считала, что до инспекторов дослуживаются старикашки с седыми волосами и плохими зубами. Или если это женщины, то напоминающие фигурой кирпичный сарай. Морган была одета неплохо, хотя ей не мешало бы получше постричься и уложить волосы. Больше всего она напоминала школьную учительницу. И манеры у нее оказались примерно такие же – властные и в то же время настороженные.

– Мисс Варади? – спросила она, хотя наверняка знала, кто я такая. – Необычная у вас фамилия; мне такая раньше не встречалась.

– Венгерская, – объяснила я. – На всякий случай, прежде чем вы начнете наводить обо мне справки, должна признаться, что я британка по рождению.

Мой отец приехал сюда из Венгрии вместе со своими родителями в пятидесятые годы, когда в Венгрии была революция. Тогда ему было пять лет.

– Ясно, – сказала инспектор Морган. – Итак, Франческа…

Я перебила ее вопросом:

– А вас как зовут?

Заметив, как она изумилась, я пояснила:

– Видите ли, если вы намерены называть меня по имени, мне придется обращаться к вам так же. В противном случае я буду называть вас «инспектор», а уж вы тогда называйте меня «мисс Варади».

Констебль, стоявший у двери, попытался скрыть ухмылку.

Мои слова инспектор Морган восприняла довольно спокойно.

– Что ж, вы правы, так действительно будет справедливо, – согласилась она. – Ладно, когда мы наедине, можете называть меня Дженис. Итак, Франческа… – мягко повторила она, – прошу вас, расскажите о жизни в сквоте. Расскажите о себе и о своих друзьях. Больше всего, как вы понимаете, меня интересует Тереза Монктон.

– Мы звали ее Терри. – Я в самом деле больше почти ничего не могла сказать о ней. Знали мы ее не очень давно. Кое о чем в связи с Терри я догадывалась, но никаких доказательств у меня не было, поэтому и упоминать о моих догадках сейчас не стоило. О себе Терри не распространялась. Возможно, что-то о ней известно Люси. Так я и сказала инспектору Дженис.

– Были у нее еще друзья, кроме вас? – спросила она.

– Не знаю, она с нами не откровенничала. К ней никто никогда не приходил.

– Вы часто спорили, ссорились?

Ссорились мы довольно часто, потому что Терри была ужасной лентяйкой и все время ныла. И все же я ответила не сразу. Мне не понравился вопрос. Интересно, что у нас произошло, по их мнению?

Вслух я сказала:

– Да не очень часто. У нас были обычные стычки из-за того, чья очередь мыть посуду. Терри была довольно скрытная. Мы всегда старались уважать личную жизнь друг друга. Даже у таких, как мы, знаете ли, есть право на личную жизнь! И сохранять его непросто, когда живешь в одном доме. Надо стараться не задавать лишних вопросов – мы их и не задавали.

– С кем из ваших… товарищей она жила?

– Ни с кем! В сквотах люди приходят и уходят! Случайно получилось так, что остались две девушки и два парня! – Справедливости ради я добавила: – Знаете, я ведь не обязана оставаться здесь и отвечать на ваши вопросы!

– Франческа, вы добровольно согласились поехать в участок.

Я такого не припоминала и так ей и сказала.

– Понимаю, вы перенесли сильное потрясение, – продолжала инспектор Морган, пытаясь меня задобрить. – Но мы обязаны выяснить все обстоятельства дела. Будем очень благодарны вам за помощь. Давайте попробуем покончить с расспросами как можно быстрее и безболезненнее, хорошо? Расскажите, когда вы видели мисс Монктон в последний раз.

– Живой? Вчера, примерно в обед. В следующий раз я увидела ее уже мертвой.

– Она висела под потолком?

– Конечно, она висела под потолком! Где же еще?

Поскольку инспектор Морган молчала, я продолжала:

– Нев захотел снять ее, потому что выглядела она ужасно, но я запретила ему прикасаться к ней и напомнила, что мы должны вызвать полицию. Мы и собирались вас вызвать, но к нам неожиданно нагрянули два хмыря из муниципалитета.

– Значит, вы собирались известить полицию о случившемся?

– Да! – вскинулась я. – Хотите верьте, хотите нет!

– Франческа, успокойтесь! Я вам верю, верю! С чего вы взяли, что я сомневаюсь в ваших словах?

– С того, что мы – сквоттеры. Только не уверяйте меня, будто представители полиции беспристрастны. Расскажите это вашему сержанту, а то он не знает!

Светло-серые глаза Дженис стали похожи на два кусочка стали. На несколько минут она забыла, что со мной надо разговаривать вежливо и мы болтаем, как две подружки.

– Вы хотите пожаловаться на действия сержанта Парри?

Ну уж нет, подумала я, я себе не враг.

– Славный малый, – сказала я. – Мечта любой женщины!

Дженис Морган посмотрела на меня в упор:

– Скоро у нас будет подробный отчет о вскрытии, и тогда многое выяснится. Но уже сейчас кое-что нас озадачивает. Вы совершенно уверены, что вчера вышли из дому все вместе?

– Я же вам сказала: да! Мы с Невом пошли в Камден проверить одно местечко, где вроде можно было поселиться. Фитиль ушел еще куда-то, скорее всего, в западном направлении. Он искал свободный кусок тротуара, где можно нарисовать картину. Он уличный художник.

– Да, мы как раз его проверяем. Кстати, почему вы зовете его Фитилем? Насколько я поняла, его зовут Генри.

– Не похож он на Генри. Кстати, не я прозвала его Фитилем. Насколько мне известно, так его звали всегда. Никто не зовет его по-другому.

Если бы она получше знала Фитиля, она бы и сама догадалась, что у него мозги слабоваты; кто-нибудь когда-нибудь наверняка отпустил шутку – мол, запал у него пропал.

– Да нет, он ничего, – продолжала я. – Любит животных, а они любят его… – Я наклонилась вперед. – Я знаю, как он выглядит, и знаю, что вы думаете, но Фитиль нормальный! Ему можно доверять!

– А что вы скажете о Невиле Портере?

Я посмотрела на нее в упор и заговорила очень тихо, потому что хотела, чтобы она внимательно выслушала меня и запомнила мои слова:

– Не запугивайте Нева. Запугать его ничего не стоит. Он не умеет сопротивляться. Скажет вам все, что вы хотите, правда это или нет. Он был болен, у него нервное расстройство. Он очень умный, только с жизнью справляться не умеет. Поэтому и бросил учебу. Ему нужен врач. Кстати, вы можете все проверить. Он ничего плохого не сделал, а если вы хитростью или силой вырвете у него признание, достаточно взглянуть на его медицинскую карту, и станет ясно, что никакой суд его показаний слушать не станет. Так что оставьте его в покое.

Инспектор Морган натужно улыбнулась:

– Кое-что нам уже известно. Нам позвонил поверенный его семьи.

Быстро они работают! Зря времени не теряют. Но я догадалась, что произошло. Как только Нева оставили одного, он распсиховался и попросил адвоката.

– Нев сам попросил позвонить адвокату?

– Да… – вкрадчиво ответила Дженис и продолжила: – Насколько нам известно, он очень нервный и у него, похоже, было нервное расстройство. И все-таки зачем ему адвокат? Может быть, сошел бы просто родственник или знакомый? Или кто-то из врачей, лечивших его? Если он ничего не сделал, ему придется всего лишь ответить на несколько самых простых вопросов.

Я разозлилась, потому что только что попыталась все объяснить, а инспектор будто ничего и не слышала. Но я понимала, что не имею права выходить из себя. Я посмотрела инспектору в глаза и ответила решительно, но вежливо и отчетливо, именно так, как нас учили говорить в частной школе:

– Но ведь он имеет право на защиту?

– Д-да… – Она захлопала глазами.

– Так в чем же дело?

Я перебросила мяч на ее половину площадки. Дженис это не понравилось, однако делать нечего; она лишь наградила меня ледяной улыбкой. Уголки ее рта дернулись кверху, но губы оставались плотно сжатыми. Ее гримаса больше напоминала улыбку мертвеца; я невольно подумала о Терри.

Состояние Нева меня тревожило. Должно быть, он в самом деле испугался, что снова сломается, иначе не попросил бы позвать их семейного адвоката. Ведь не мог же он не понимать: первым делом этот орел юриспруденции позвонит его родителям и скажет, что Нев в беде. Не успеет он оглянуться, как его родители примчатся в Лондон из своей чеширской глуши.

С другой стороны, мне стало легче оттого, что есть кому защитить интересы Нева. Но его поступок лишь вызвал еще большие подозрения у полиции. Отстаивать наши с Фитилем интересы было некому. Впрочем, возможно, нам повезло больше, чем Неву. Мне как-то посчастливилось лицезреть его папашу; если бы я попала в беду, то его захотела бы увидеть рядом с собой в последнюю очередь. Папаша Нева из тех, кто всегда готов поучать, что тебе надо делать, даже если любой идиот понимает: сделать то, что он велит, ты не в состоянии. Когда у Нева случилось нервное расстройство, отец стоял над ним и бубнил, чтобы тот взял себя в руки! Спрашивается, какой от него прок?

– Почему, когда вы вернулись домой и, по вашим словам, жарили сосиски, никто из вас не поднялся наверх и не спросил у Терезы, не хочет ли она присоединиться к вам? Разве обычно вы питались не вместе?

Не знаю, зачем ей понадобилось столько раз повторять одно и то же, причем каждый раз по-разному. Либо она туго соображала, либо надеялась, что рано или поздно я начну сама себе противоречить.

Я в энный раз повторила:

– Ведь я уже рассказывала, что мы с Невом обедали. К тому же Нев вегетарианец. Можете проверить все, что я сказала. Не знаю, чем занималась Терри после того, как мы с ней расстались в понедельник. Мы не поднялись к ней в комнату, когда пришли, потому что думали, что ее нет дома и она вернется позже. А еще напоминаю: Терри с нами не откровенничала, не делилась своими тайнами. Она куда-то уходила, а чем занималась – не знаю.

– Так почему вы поднялись к ней сегодня утром? Может быть, что-нибудь навело вас на подозрения?

– Нет! Мы решили, что она ушла насовсем… и решили проверить.

Я тут же пожалела, что выпалила такую неудачную фразу. Бедная Терри действительно ушла насовсем. И – вот ведь характер! – ухитрилась создать всем остальным массу проблем даже своей смертью!

Образ Терри то и дело возвращался ко мне, хотя я и пыталась его отогнать. Висящее тело как будто находилось в одной комнате с нами. Черно-багровое лицо, утратившее сходство с лицом живой Терри… Ее изящные черты были изуродованы, раздуты. Она показывала нам распухший язык, словно по-детски издевалась.

Морган как будто прочитала мои мысли:

– Франческа, когда вы нашли мисс Монктон, вы обратили внимание на кровоподтеки?

Набат забил в моей голове еще громче. Все видимые участки кожи Терри были в розовато-лиловых и серых пятнах; правда, врач на вскрытии имел возможность взглянуть на них поближе. Времени прошло мало, наверняка подробное вскрытие еще не произвели, только предварительный осмотр, при котором констатировали смерть. И разумеется, кровоподтеки бросались в глаза. Да, инспектор Дженис хитрее, чем я ее считала!

– Хотите сказать – как будто она упала? – Я тоже умею быть уклончивой.

– Ну да… Хотя… скорее, как будто кто-то недавно ее избил.

– Кто-то недавно ее избил? – Плохо, очень плохо!

– Наверняка мы, конечно, не знаем – да, Франческа? – Она снова оскалилась в улыбке, которую сама наверняка считала задушевной. – По крайней мере, я не знаю. При беглом осмотре создалось впечатление, что у нее ушибы на бедрах, предплечьях и сильный ушиб головы сбоку, произошедший от удара, достаточно сильного, чтобы оглушить ее. И еще у нее царапина на правом бедре.

Все хуже и хуже!

– Поэтому еще раз спрашиваю: вы часто дрались?

– А я еще раз отвечаю: нет! Ссорились – да, часто. Но драться мы не дрались – никогда!

– А ваши ссоры… были по своей природе эмоциональными?

Я вздохнула:

– Да с кем там особенно ссориться? С Невом? С Фитилем? Вы, наверное, шутите. Мы жили по своим правилам и более-менее поддерживали мир.

Но думала я кое о чем другом. Как оказалось, Дженис тоже.

– Расскажите, как она была одета, когда вы нашли ее. Вам ее гардероб не показался необычным?

Я призналась, что одежда Терри слегка обеспокоила меня.

– Вот и меня тоже, – кивнула Дженис. – Джинсы и футболка. Никакого нижнего белья. Она обычно так и ходила без трусов?

– Откуда мне знать? – возмутилась я. – Лифчик она не носила никогда – ей незачем было. А царапина на бедре… Глубокая?

– Да, определенно; в ранке мы нашли несколько заноз. Судмедэксперт установит их происхождение. Приводила ли она когда-либо в дом мужчин?

Последний вопрос снова оказался очень неожиданным и коварным. Я понимала, на что намекает инспектор, но мне казалось, что она ошибается.

– Она не приводила с собой никого, ни мужчин, ни женщин. Если она и занималась проституцией, то работала далеко от нас, в другой части города. Я никогда не замечала никаких признаков.

Дженис оставила неприятную тему и суровый тон и снова заговорила примирительно:

– Если можно, расскажите, пожалуйста, о собачьем поводке. Собака принадлежит вашему другу, которого вы называете Фитилем, верно?

– Да. Поводок всегда валялся где-то в доме. Его пес прекрасно воспитан, и он нечасто выводил его на поводке.

– Хотите сказать, что в принципе поводок мог взять кто угодно? Можно ожидать найти на нем отпечатки ваших пальцев и всех обитателей дома?

Ее вопрос стал для меня словно ударом в солнечное сплетение. Так вот почему они поторопились снять у нас отпечатки, не дожидаясь, пока мы начнем возражать! Мне стало по-настоящему тошно.

Мне не хотелось больше говорить, чтобы она ничего больше не заподозрила. Но кто-то рассказывал мне, что до сих пор невозможно снять четкие отпечатки пальцев с шероховатой поверхности. Во всяком случае, они недостаточно четкие, чтобы их можно было предъявить в суде как улику. Человек, который меня просвещал, уверял: для того чтобы подозреваемого признали виновным, необходимо найти между его отпечатками и отпечатками, снятыми на месте преступления, сходство по шестнадцати пунктам. Шестнадцать пунктов – это ужасно много. Поводок Фитиля старый, кожаный, протертый. Дактилоскопистам крупно повезет, если им удастся найти на нем хоть что-то удобоваримое.

Инспектор Морган продолжала сверлить меня стальным взглядом. Я постаралась ответить ей тем же.

– Не думаю, что готова ответить на остальные вопросы без адвоката.

– Боже правый! – воскликнула инспектор Морган. – Сначала Портер, теперь вы. Франческа, вам-то зачем понадобился адвокат?

– Ответ прост. Сначала вы уверяли, что хотите лишь расспросить меня о том, что было перед тем, как мы нашли труп Терри. Потом признались, что кое-что вас беспокоит. Но ваши вопросы указывают на то, что вы подозреваете не просто самоубийство. Я не тупая. Вы считаете, что ее убили.