В поисках невидимого Бога

Глава 20. Потерянный и обретенный рай

Вдень, когда Билл Клинтон впервые избирался в президенты, я переехал в рай. Мы с женой быстренько заскочили проголосовать, а затем наша верная «тойота», на сей раз обремененная прицепом, повезла нас через Айову и Небраску к нашему новому дому в Колорадо. В сумерках второго дня, когда дорога уже была с трудом различима, мы, наконец, подъехали к месту назначения. Разгрузили матрасы, компьютер, немного посуды и бытовых мелочей — словом, самое необходимое для жизни, пока не придет фургон с остальными вещами. А проснувшись утром, мы увидели, что сосны покрыты искрящимся слоем свежевыпавшего снега, и горы в лучах юной зари сияют мягким розовым светом. Рай, да и только!

Потом несколько недель я расставлял книги, обустраивал свой кабинет и возобновил работу над книгой, начатой еще в Чикаго. Вид из окна кабинета отличался от чикагского разительно! Там я работал в цокольном этаже, и в окне мелькали лишь ноги проходящих мимо пешеходов. Животный мир был представлен голубями и соседскими собаками, которые любили метить нашу дверь, так что время от времени ее приходилось мыть. В Колорадо нас почти каждый день навещали олень и рыжая лисица, не говоря уже о стаях незнакомых птиц, которые чуть не сделали из меня орнитолога. Однажды утром я услышал странный звук. Выбежав на крыльцо в одной пижаме, я увидел лося, который оглашал окрестности мощными трубными звуками. Вокруг сохатого крутились несколько лосих. А в некоторые ночи мы слышали жуткие крики охотящейся пумы.

Каждое время года приносило новые радости. Зимой на снегу можно было различить следы зверей, ведущие к норам, скрытым в скалах и среди деревьев. Весной и летом холмы покрывались ковром из множества диких цветов: разные колокольчики, льнянка, водосбор, ястребинка и исчезающая орхидея калипсо, которая, по мнению ботаников, формой напоминает башмачок морской нимфы безмолвия Калипсо, на семь лет задержавшей легендарного Одиссея на своем волшебном острове. Осенью, когда дрожащие листья осин желтели, а в лучах низкого солнца отливали темным золотом, мы с увлечением наблюдали, как маленькие зверушки делают запасы на зиму.

Вскоре, однако, обнаружилось, что у рая есть и другая сторона. Как–то раз нам пришлось отлучиться на свадьбу друзей. Вернувшись, мы обнаружили в стене дома пятнадцать отверстий. В некоторые свободно проходила ладонь. Отверстия были сквозными, пробитыми в слоях дерева, изоляции и гипсо–картона, и в дом через них заглядывало небо. Когда мы справились у соседей, они ответили, что ничего необычного не заметили, но слышали стук и решили, что мы достраиваем крышу. На следующий день в пять утра тайна раскрылась: наш дом облюбовала стая красноголовых дятлов.

Этим трудности не ограничились. В первую весну мы посадили небольшую осиновую рощицу, удобряли почву и регулярно поливали саженцы. Осинки хорошо принялись и росли до тех пор, пока их не обнаружили лоси, которым молодые деревца пришлись по вкусу.

В дымовую трубу и вентиляцию то и дело попадали белки. Еноты портили кровельную дранку, бурундуки поедали посаженные нами цветы, а кроты и суслики подрывали корни фруктовых деревьев. Одним словом, оказалось, что, подобно всему остальному миру, наш маленький рай — не совсем рай. Могу представить, как среди зверей в лесу разнеслась весть: «Слыхали? Появились новые люди! Белки и еноты — вам крыша, дятлы — вам стены. А теперь давайте поделим растения…»

На новом месте жительства я постиг, что наш мир, во–первых, благой, во–вторых — падший, а в–третьих, его можно спасти. Первое я понял, как только приехал сюда и выглянул в окно. Второе – постепенно, когда оказалось, что наш рай не вполне гармоничен. Третье до меня дошло тоже не сразу.

Выяснилось, что кое–что можно исправить. Чтобы отпугнуть дятлов, я стал вешать на стены сруба резиновых змей, керамических сов и яркие пластиковые мешки. Трубу и вентиляцию мы закрыли от белок экранами, а на кротов пришлось ставить ловушки. Деревья же и кусты я обрызгивал специальными составами, запах которых якобы отпугивал оленей (толку, впрочем, было маловато).

Этот цикл — благость, падение, спасение — можно выявить во всем, что существует на нашей планете. Секс, семья, Церковь, экономика, правительство, корпорации — во всем можно уловить благоухание добра. Но к этому благоуханию обязательно примешивается зловоние порчи, и все требует медленного и долгого процесса очищения, исцеления, спасения. Таков и основной сюжет Библии, и сюжет всей человеческой истории.

Мир — благой. Это засвидетельствовал Сам Творец. Книга Бытия завершает описание каждого акта творения словами: «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт 1:4, 10, 12, 18, 21, 25). А по окончании сотворения Бог увидел: «Все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт 1:31).

Работая под тихую музыку в уютном кабинете у подножия Скалистых гор, я легко верю в благость мира. Буквально час назад сытая лиса в роскошной зимней шубе погналась за белкой, но без особого энтузиазма, скорее для порядка. Белка легко удрала и до сих пор сидит на ветке, взволнованным стрекотом высказывая свое возмущение в адрес лисы. С темных елей слетают на кормушку птицы, а затем возвращаются обратно, чтобы расщепить ухваченные семечки. Я мог бы открыть Псалтырь, отыскать псалмы, написанные в окружении столь же дивной природы, и вместе с псалмопевцем воспеть благодать, которая меня окружает.

В прошлые выходные я побывал в Чикаго и посетил концерт, на котором исполнялись две мессы: одна Моцарта, а другая — Антона Брукнера. Сопрано из Италии и меццо–сопрано из Германии, голландский тенор и баритон из Исландии. Концертом вдохновенно руководил аргентинский еврей Даниэль Баренбойм. Под сводами красивого зала звучали музыка Чикагского симфонического оркестра и голоса филармонического хора. Хор на латыни воспел «Слава в вышних Богу» и вознес хвалу Сошедшему с небес Агнцу Божьему, Который победил грехи мира. Во время этого действа, казалось, раскрылись врата небес. И мне, унесенному потоками классической и романтической музыки, было несложно и радостно верить в благость мира.

Но спустя десять минут, когда я выходил из концертного зала, мои, казалось бы, навсегда умолкнувшие сомнения вновь подали голос. Вдоль тротуара выстроились попрошайки, надеясь на подачки от богатых меломанов. Недавно выпавший снег превратился в серую слякоть. Таксисты, соперничая за пассажиров, сердито жестикулировали и гудели в клаксоны. Добро пожаловать в реальный мир! Если бы я вдруг начал петь: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф», меня как пить дать забрали бы в полицию.

Это зло не сотворено. Оно человеческое, напоминаю я себе. Оно марает мир, который изначально благ. Бомжи ночуют на чикагских улицах не потому, что нет ресурсов на постройку социальных центров, а потому, что у кого–то нет сострадания и совести. В мире достаточно еды, чтобы накормить всех нуждающихся, а голод — следствие людской жадности и несправедливости.

Начиная с блаженного Августина, христианское богословие утверждает, что вещи, которые мы называем плохими, на самом деле хорошие, просто вид их искажен, исковеркан. Ложь корежит истину, сексуальная распущенность заливает черной грязью красоту физической любви, пищевая зависимость сводит на нет добро от еды и питья. Зло, не способное создать хоть что–то свое, паразитирует на добре. Как замечает бес Баламут, «удовольствие — Его изобретение, а не наше. Он сотворил все радости и развлечения, а наши научные поиски до сих пор не дали результатов»[37].

Да, многое в нашем мире благом не назовешь. Однако я стараюсь видеть за явным или мнимым негативом глубинное добро. Взять хотя бы человеческое тело: от доктора Пола Брэнда я воспринял, что можно «подружиться» с теми физиологическими процессами, которые мы обычно воспринимаем как враждебные. Практически все неприятности, связанные с нашим телом — нарывы, мозоли, пот, лихорадка, кашель, рвота и особенно боль, — являются защитной реакцией организма. Без этих предупреждающих знаков наша жизнь оказалась бы в большой опасности[38].

Не лишены положительного смысла и душевные страдания. Вы скажете: а что хорошего, например, в страхе? Но если бы не страх, то восходить на вершину горы или спускаться на лыжах по склону было бы крайне опасно. А страх предупреждает нас об опасности, предостерегает от безрассудства. Или представьте мир без чувства одиночества. Существовали бы дружба или любовь без глубинной потребности в спутнике? Пожалуй, если бы не тоска одиночества, мы все сделались бы отшельниками! Именно она ведет нас к людям.

Вообще отрицательные эмоции, если на них правильно реагировать, приносят пользу. По словам психиатра Джеральда Мея, «возможно, здесь, на земле, наш самый драгоценный дар — это отсутствие полноты. Оно становится источником творчества, стремления к Богу. Все лучшее в жизни произрастает из нашей человеческой жажды, из неудовлетворенности».

Я научился искать и находить добро в этом наполненном страданиями мире, причем даже такое добро, которое сокрыто во зле. Когда происходит что–то плохое — недопонимание с женой или другом, муки совести из–за несделанной работы, — я пытаюсь рассматривать все это как боль физическую, как сигнал, и ищу, что пошло не так. Я пытаюсь быть благодарным не только за само страдание, но и за возможность откликнуться на него, из груды пустой породы извлечь золото.

Мир — падший. В художественном фильме «Великий каньон» (1991) есть примечательная сцена. Некий адвокат застревает из–за поломки машины в опасном районе города. Пока он ждет техпомощь, на него нападает местная шпана. От неприятностей его избавляет появление аварийной машины, шофер которой вступается за бедолагу. В разговоре с хулиганами водитель произносит слова, со смыслом которых согласился бы сам блаженный Августин: «Приятель! Мир задуман не таким, как считаешь ты. Я должен исполнять свою работу, не спрашивая у тебя разрешения. А тот чувак в разбитой колымаге должен ждать аварийку, а не защищаться от тебя. Вообще все должно быть иначе, чем здесь происходит».

К чему бы мы, люди, ни прикасались, все идет вразлад. В былые времена христианским мыслителям приходилось доказывать, что мир пал. В наши дни сомнений на сей счет почти не осталось. Сибирская тундра и китайские равнины усеяны миллионами трупов мечтателей о светлом коммунистическом будущем. Да и Соединенным Штатам похвастаться нечем: некогда надежда усталой Европы, сегодня они несут в мир насилие и социальной хаос.

Шофер аварийки точно сформулировал христианское учение о грехопадении: «Мир задуман не таким». Благой Бог создал благой мир, но случилось ужасное событие. Слово «грехопадение», которое не звучит в Библии применительно к Адаму и Еве, в богословии заняло одно из центральных мест, потому что оно — верное. Адам и Ева были вознесены очень высоко, но потеряли равновесие и стремительно пали на твердую землю.

У древних греков были похожие мифы. Прометей украл у богов огонь и пострадал. Икар дерзнул взмыть в небо на самодельных, скрепленных воском крыльях, но поднялся слишком близко к Солнцу — оно растопило воск, и Икар рухнул вниз. Пандора открыла запретный ларец и выпустила хранящиеся в нем несчастья, с той поры терзающие человечество. А с Адамом и Евой вышло еще хуже, потому что история о первых людях — не миф. Обретя знание добра и зла, наши пращуры внесли зло в мир и нарушили свое божественное предназначение.

В нашу эру науки и техники смысл истории об Адаме и Еве и мифов о Прометее, Икаре и Пандоре хорошо понятен. Мы овладели энергией атома — и поставили человечество на грань всепланетной катастрофы. Мы познали тайны жизни — и нашли эстетичные способы убивать нерожденных младенцев и ненужных стариков. Мы внедрились в генетический код — и из этого ларца Пандоры на нас грозит обрушиться несметное множество бедствий. Мы вспахиваем целину Великих равнин — и плодородный слой почвы разрушается пыльными бурями. Мы вырубаем тропические леса — и порождаем циклоны и наводнения. От наших технологий страдает ледниковый покров полярных областей. А выдумав Интернет, мы вскоре обнаружили, что самыми популярными во всемирной паутине стали порнографические сайты. Каждое завоевание сопровождается новым падением.

«Человеку не дано наслаждаться незамутненным счастьем», — пишет итальянский поэт, бывший узник Освенцима Примо Леви. Трудно с ним не согласиться. А еще нам не дано незамутненной любви и вообще незамутненного блага. После грехопадения Адама вся планета оказалась так или иначе загрязнена. Всякая пища содержит долю яда, и избежать его мы не в силах.

«И все же, все же…» — пишет Эли Визель. Эти слова выдающегося писателя, лауреата Нобелевской премии мира, верны всегда, даже в нашем грешном мире. В любой тьме всегда можно уловить проблески первоначального блага. Винсент Ван Гог писал своему брату Тео: «Я все больше прихожу к убеждению, что о Боге нельзя судить по созданному Им миру, это пока лишь неудачный этюд. Согласись: любя художника, не станешь критиковать его неудачные вещи, а просто промолчишь. Но зато имеешь право ожидать от него чего–то лучшего. Разумеется, такие ошибки совершают лишь мастера — и это, пожалуй, самое лучшее утешение, так как оно дает основание надеяться, что Творец еще сумеет взять реванш»[39]. Надежду на лучшее будущее Ван Гогу внушали сами недостатки мироздания.

Миp можно спасти. «В христианстве, как, впрочем, и у человечества в целом, грехопадение последовало за сотворением так быстро, что два этих события почти слились воедино, — замечает писательница Мэрилин Робинсон. — И с тех пор сквозь все Писание красной нитью проходит тема спасения – читаем ли мы о Ное с семьей, народе Израилевом или Церкви Христовой. Надежда, что человечество, пусть хотя бы и в малом остатке, но спасется, всегда была нашим самым благородным и благочестивым упованием».

Спасение мира — это не полная замена нового мира старым, а его преображение. Бог словно восстановит оригинал картины, отреставрирует мозаику, поднимет из руин разрушенный храм. И в ходе этого преображения добру послужит все, даже зло.

Такой взгляд на историю объединяет иудеев и христиан. Между нами имеется только одно существенное различие. Иудеи верят в благость и падшесть мира, а историю видят как поток, устремленный к предназначенной цели, которая отчасти подобна началу. (Картина нового мира, нарисованная в Апокалипсисе, наполнена образами, к которым прибегали ветхозаветные пророки, а завершается она пейзажем почти из Книги Бытия: сад, деревья, река и незамутненное присутствие Божие.) Но иудаизм полагает, что мессианские обетования еще не сбылись. Христиане же исповедуют, что Спаситель уже пришел, и наша надежда начала осуществляться.

Американский историк Дэниэл Бурстин в своей книге «Творцы» сопоставил иудеохристианскую концепцию с другими мировоззрениями. Буддисты ни к началу, ни к концу мира особого интереса не проявляют, а просто всячески пытаются избавиться от мирских проблем. Индуисты и мусульмане с покорностью принимают все, что есть. С точки зрения Бурстина, наука и искусство расцвели именно на христианской почве, потому что христианскому мировоззрению присущи неосознанное стремление восставать против искажений бытия и глубинная вера, что люди могут способствовать преображению мира.

Даже учения, отвергавшие христианский сценарий развития истории, многое из него позаимствовали. Скажем, гуманистическое Просвещение обещало избавить человечество от невежества и вывести его к новой мудрости. Романтизм пытался восстановить изначальную невинность. Коммунизм взыскал Царства, только мирского, без Бога. Женщины, меньшинства, инвалиды, борцы за чистоту окружающей среды и права человека, даже атеисты — все они черпают нравственную силу из христианского взгляда на мир, обещающего угнетенным, обездоленным и рабам спасение и жизнь лучшую.

Однако полноту картины мироздания сохранило лишь христианство: мир — благой, мир — падший, мир можно спасти. Устраните любое из этих положений, и цепочка распадется. Многие в наши дни не верят, что мир был создан любящим Богом и что главную роль в нем играет человек. Некоторые защитники животных уверяют, что человек имеет ценность не большую, чем свинья, а видный специалист по этике из Принстона всерьез полагает, что у здорового шимпанзе больше прав, чем у ребенка с синдромом Дауна.

Есть оптимисты, которые не верят в грехопадение и тешатся весьма радужными представлениями о человеческой природе, — именно они и привели мир к невиданным трагедиям.

А те, кто не верит во второе пришествие Христа и спасение мира, исповедуют философию, которую прекрасно выражают слова Макбета:

Христианство возвещает, что при всех опасностях и негладкости пути история все–таки идет к благой цели. Всякий проблеск красоты и смысла, который мы встречаем, несет свет первоначального замысла. Всякая боль, тревога, жестокость и несправедливость напоминают об отпадении от этого замысла, от Бога. А всякая любовь, справедливость, милость и мир — путь к тому окончательному преображению, когда, по словам апостола Павла, «и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих» (Рим 8:21).

Глава 21. Парадоксы христианства

Взбираясь на вершину, все время, в буквальном смысле этих слов, меняешь точку зрения. Сначала видишь перед собой гранитную стену высотой в несколько километров. В голове бьется мысль: такое мне не одолеть. Потом начинаешь различать узкую тропку, ползущую по скалам. Выясняется, что на неприступную с виду гору вполне можно забраться. Карабкаясь, понемногу замечаешь, что меняется и вид сверху.

Сначала передо мной простиралась осиновая роща. Затем оказалось, что осины окружают горное озеро: оно совсем недалеко, но раньше его скрывали деревья. Потом выяснилось, что роща и озеро находятся в зеленой долине, усеянной озерами, лугами и перелесками. Спустя еще некоторое время я увидел, что долина расположена на склоне горы, а потоки вод из озера стекают вниз, к реке, которая струится по каньону мимо моего дома, километрах в тридцати отсюда. Но целиком пейзаж откроется моим глазам, лишь когда я попаду на вершину. Дб того мои догадки о нем могут оказаться ошибочными.

Мир — благой. Мир — падший. Мир можно спасти. Если эта последовательность описывает историю Вселенной, надо научиться смотреть на себя и на мир в ее свете. Вера предполагает способность принять точку зрения, которую я не усвою, пока не достигну вершины. Необходимо довериться Божьему Промыслу , и однажды Бог раскроет перед нами полную картину, в которой все будет на своих местах.

Современный философ Николас Решер уподобляет общение с Богом разговору по телефонному аппарату начала XX века. То и дело вмешиваются другие голоса, связь пропадает, нас разъединяют, мы же взываем в трубку: «Алло! Алло! Вы меня слышите?» Однако апостол Павел указывает, что эти трудности – явление временное: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор 13:12). Когда Бог восстановит Свое Творение в соответствии со Своим первоначальным замыслом, завеса между видимым и невидимым мирами исчезнет. Цель, к которой идет история, состоит в том, чтобы снова свести эти миры воедино.

Начиная с первых глав Книги Бытия и кончая последними главами Апокалипсиса, я вижу описание двух потоков, двух главных сил, действующих в истории нашей планеты. Сначала зло захватывает доброе творение и калечит его. После грехопадения мы оказались в мире, где властвуют темные силы (чтобы в этом убедиться, достаточно прочесть любой учебник истории или даже сегодняшнюю газету). Насилию и несправедливости удивляться не приходится: таковы законы падшего мира.

В противовес Бог направил поток Своей силы, чтобы исправить испорченное злом. Причем силу Свою Он явил через, казалось бы, самых неподходящих для этой цели рядовых бойцов — через людей со всеми их достоинствами и недостатками. Из–за такой стратегии иногда чудится, что Бог проигрывает битву. Но окончательная победа будет за Ним! Он одержит ее тогда, когда, явившись, точно молния, в силе и славе, положит конец власти злых сил.

Я свято верю, что этот великий день, предвестником которого стало Воскресение Христово, действительно наступит, и подлинная, светлая Сила одолеет самозванцев. Но до дня Второго Пришествия столкновение этих противоположных потоков будет продолжаться. Постоянно, без перерывов, и, хоть мы и участвуем в этой борьбе, чаще всего — незримо для нас. Одна сила пытается исказить и изуродовать добро, а другая — спасти разрушенное.

Образ действий Бога я бы назвал парадоксальным. Казалось бы, на каждую возникшую проблему надо отвечать немедленным ее решением. Например, заболела женщина — Бог исцеляет, посадили человека по ложному обвинению — Бог освобождает. Но такое случается редко. Бог не пишет примитивные романы. Его произведения строятся по сюжетам тонким и глубоко продуманным, где все отклонения от основной линии содействуют общему благому замыслу. Неслучайно апостол Павел благодарит за данное ему «жало в плоть, ангела сатаны» (2 Кор 12:7), а добродетельный Иосиф говорит своим жестоким братьям: «Вот, вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро» (Быт 50:20). Иосиф не забыл пережитые бедствия и не пытался их приуменьшить, но увидел в них часть удивительного замысла, который содействовал ко благу не только ему, но и «великому числу людей» (Быт 50:20). Однако постичь этот замысел Иосиф смог, лишь оказавшись на вершине горы, то есть спустя многие годы после предательства братьев и последующих испытаний.

Впрочем, нам, христианам, не стоит удивляться, что на созидание добра идут, казалось бы, отходы, а то и токсичные материалы. Вспомним крест — неотъемлемый символ нашей веры, который мы отливаем из золота и носим на груди или водружаем над зданиями церквей. Но ведь крест — это орудие жестокой казни! Бог не избавил от креста Своего возлюбленного Сына, но парадоксальным образом через Его крестную смерть спас и Сына, и еще «великое число людей». В результате Боговоплощения и небывалого самоумаления Бога, вплоть до Крестной Жертвы, на землю хлынул божественный поток силы, противодействующей злу. Бог побеждает зло добром, ненависть — любовью, а смерть — Воскресением. Писательница Фланнери О'Коннор, прекрасная христианка, как–то сказала:

Вместе с возрастанием веры растет и понимание того, что наша личная жизнь вносит свой вклад, пусть даже очень маленький, в грандиозную эпопею. Сюжет моей жизни включает в себя повороты, которые я предпочел бы миновать: болезни, ранения, времена бедности, серьезные ошибки, разрушенные отношения, упущенные возможности и разочарования. Но способен ли я искренне, без тонкого лукавства, доверять Богу? Способен ли верить что Его спасительный замысел увяжет все эти беды в сюжет, где «дьявол, сам того не желая, окажется орудием благодати»?

А в книге Тейяра де Шардена «Божественная среда» мы находим аналогию между Всевышним и художником:

В школе я увлекался шахматами. Записался в шахматный кружок, а на большой перемене перелистывал вместе с другими любителями книги вроде «Курса открытых дебютов». Я изучал технику игры, выигрывал в турнирах, но потом забросил шахматы лет на двадцать. В Чикаго я познакомился с шахматистом, который совершенствовался в своих умениях с юных лет. Мы сыграли несколько коротких партий, и я быстро понял, что значит играть с мастером. С классическими дебютами он был знаком отлично. Я попытался уклоняться от его знаний, избирая нестандартные, «кривые» дебюты, но без толку: мои авантюры оборачивались на пользу противнику. Я хватался за подставленного, как я думал, коня, но вскоре выяснялось, что конь пожертвован ради победоносной атаки. Иными словами, все мои хитроумные затеи пошли прахом и были удачно использованы против меня же. Ничего не скажешь, мастерство есть мастерство.

Быть может, подобным образом действует и Творец. Он дает нам свободу бунтовать против Своего изначального замысла, но, что бы мы ни вытворяли, все послужит достижению Его конечной цели — спасению мира. Если взглянуть на жизнь и мир с непредвзятой верой, мы увидим их в новом свете. Все хорошее — здоровье, талант, деньги — я могу принести в дар Богу, чтобы Он использовал его по Своему усмотрению. Но и все худое — нищета, семейные неурядицы, неудачи, болезни — может быть обращено во благо, и тогда все эти несчастья станут тем инструментом, тем путем, который приводит меня к Богу и ко спасению.

«Я научился быть довольным тем, что у меня есть», — написал апостол Павел, находясь в тюрьме (Флп 4:11). Наверное, Павел предпочел бы темнице уютную комнату, а болезням — здоровье, но он был уверен: для исполнения Своей воли Бог использует не только благоприятные, но и тяжелые обстоятельства.

Скептики скажут, что я подгоняю аргументы под заранее сделанный вывод. И будут правы. Христиане начинают с вывода, что благой Бог восстановит творение в соответствии со Своим первоначальным замыслом, и считают, что история движется к этой цели. Когда мастер играет с любителем, исход партии не вызывает сомнений, даже если позиция гроссмейстера порой кажется проигрышной.

В Библии много и радостно говорится о том, как Бог обращает плохие события во благо. Апостол Павел, оглядываясь на трудную, страшную историю спасения, которая одновременно является и историей его собственного народа, видит в ней и немало положительного. Если бы Израиль не сказал Христу «нет», христианская Церковь скорее всего осталась бы одной из маленьких иудейских мессианских сект: именно отвержение иудеями Благой Вести высвободило эту Весть и позволило ей распространиться по всей Ойкумене.

Сам апостол Павел умело использовал в своей миссии и доброе, и худое, и нейтральное. По прекрасным дорогам, выстроенным римскими императорами ради контроля над покоренными народами, он и другие последователи Христа разносили учение о Божьей любви . В минуты опасности Павлу доводилось апеллировать к римскому правосудию. И даже когда и он, и большинство из двенадцати апостолов, не говоря уже о Самом Спасителе, погибли от рук этого «правосудия», Бог обернул их мученические смерти благом. Благодаря смерти Иисуса явилось спасение миру. Христос пообещал ученикам: «Печаль ваша в радость будет» (Ин 16:20). А мученические смерти Его последователей лишь усиливали рост Церкви. Как сказал Тертуллиан в своей знаменитой «Апологии», «кровь мучеников есть семя христианства». И действительно, вся история Церкви подтвердила: гонения и другие попытки уничтожить христианскую веру лишь способствовали ее усилению.

Христианство — вообще религия парадоксальная. Вот один из таких глубинных парадоксов: в Заповедях Блаженства (Мф 5:3–12) страдание представляется как высшее благо. «Блаженны нищие духом… Блаженны плачущие… Блаженны изгнанные за правду… Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня…» Но вместе с тем мы призваны бороться с несправедливостью и страданиями. Не противоречат ли друг другу евангельские установки? Если нищие и гонимые блаженны, почему бы церкви не содействовать росту нищеты и боли?

Ответ скрывается в той цепочке, о которой мы говорили выше: благость — падение — спасение. Даровав нам благой мир, Творец восхотел, чтобы мы насладились его плодами. «Бог всякого утешения» (2 Кор 1:3) желает, чтобы людям было хорошо. Но поскольку мы сами себя ввергли в условия мира падшего, полного зла и несправедливости, многие оказываются в нищете, страдают. И все же Бог использует в Своих целях даже самые тяжкие муки. Из самого плохого Он извлекает доброе. Как однажды заметила мать Тереза, часто бедные страны духовно богаты, а богатые — бедны.

Таково чудо благодати: Божьему Промыслу служат даже наши слабости, страдания, недуги и неудачи. Многие люди говорят, что постоянное искушение (например, болезненное пристрастие) является той самой душевной раной, которая заставляет их в отчаянии обращаться к Богу. Рана становится началом новой твари. Вот что пишет в этой связи Поль Турнье:

Естественно, Турнье предпочел бы, чтобы люди вовсе не совершали зла. Но такой идеал в нашем падшем мире недостижим. Значит, нам остается выход, о котором мы только что говорили, выход парадоксальный и удивительный.

Мысли мои все время возвращаются к извечным вопросам: «Почему случаются несчастья? И почему они случаются даже с очень хорошими людьми?» Ну как об этом не думать? Ведь именно это обстоятельство чаще всего и смущает нас в общении с Богом, а многие люди даже чувствуют себя преданными. Как можно доверять Божьей любви, если Он попускает мне такие беды? А сколько вообще чудовищных бед Он попустил? Что за странный, парадоксальный образ действий? Почему бы не взять и попросту не предотвратить трагедию?

Британский теолог Лесли Уэзерхед[41], размышляя о понятии «Божья воля», проводит интересные разграничения. По его мнению, общение Бога со Своим творением, наделенным свободой выбора, включает как минимум три разные «воли». Во–первых, есть воля как первоначальное намерение. Поскольку в первых главах Книги Бытия и в завершающих стихах Апокалипсиса описывается совершенный мир, мы знаем, что именно угодно Богу. Бог хочет, чтобы человек полностью пребывал в благодатном состоянии, чтобы он был здоров, бессмертен, жил в изобилии и благодати, имел друзей. Все остальное — нищета, одиночество, ненависть, страдание, болезни, жестокость, голод — противоречит намерениям, с которыми Бог создавал мир.

Однако грехопадение изменило правила жизни человека. После победы, которую удалось одержать силам зла, на земле появилось много не просто плохого, а очень плохого. Тогда, соответственно, возникла Божья воля, соответствующая конкретным обстоятельствам. Раз изначальный замысел оказался испорченным, приходится спасать добро от зла. Многое здесь уже не соответствует первоначальному намерению, многое огорчает Бога. Хотел ли Бог, к примеру, чтобы Иосиф, Даниил, Иеремия или апостол Павел попали в тюрьму? Разумеется, нет. Нет — в смысле воли как намерения, в смысле несоответствия судьбы библейских героев общему замыслу о творении. Но неблагоприятные обстоятельства жизни (ревность братьев, политическая тирания, действия напуганных апостольской проповедью властей) заставили каждого из этих праведников провести часть жизни в узилище.

И все же, поскольку они доверяли Богу, замысел Божий свершился вопреки очевидному злу, причем в жизни каждого героя — по–своему. Иосиф, пройдя испытания, поднялся к вершинам власти. Даниил был чудесным образом избавлен от смерти. Иеремия оставил потомкам свои великие пророчества. Апостол Павел создал значительную часть своих богословских трудов (Посланий) именно в заключении. И в этой связи Уэзерхед выделяет третий вид Божьей воли — конечный замысел Бога. Тем, кто Ему доверяет, Бог обещает использовать любые обстоятельства ради высшей, хотя подчас и неведомой нам цели.

Сын одного из ведущих христианских философов Николаса Уолтерсторфа погиб во время занятий альпинизмом. И Николас написал книгу «Плач о сыне», в которой попытался осмыслить свое несчастье и свои представления о Божьей воле. Уолтерсторф спрашивает: «Как мы можем ценить сияние, если боремся с тем, что его порождает? Как увидеть в страдании дар, отгоняющий пошлую мысль, что Бог использовал опасный горный склон, чтобы сделать меня лучше?» В книге Уолтерсторфа больше вопросов, чем ответов, но понятно, что при ограниченности нашего разума иначе быть и не может.

Уолтерсторфу удалось сохранить доверие к Богу. Он понял: «Чтобы исцелить нашу греховность, нашу неспособность любить, Бог, сострадая нам, не стал действовать силой, а послал Сына Своего возлюбленного, чтобы Он пострадал подобно нам, чтобы через Его муки избавить от страдания и зла нас. Бог не объясняет наши страдания — Он разделяет их с нами». Земная жизнь и смерть Христа предвосхищают окончательное и бесповоротное торжество Бога, неизбежность спасения человека и мира.

Лесли Уэзерхед нашел любопытный образ, иллюстрирующий эту неизбежность. Представим, говорит он, поток, стекающий по склону горы. Мы можем перегородить его плотиной, чтобы воды не стекали в долину. И они остановятся — но лишь временно. Из–за земного притяжения вода не может не течь вниз. Так же не может не осуществиться и замысел Божий. Какие бы препятствия ни возникали на его пути в ходе человеческой истории, он достигнет своих целей. Бог вернет Себе Свою семью на планете, которая во многом будет похожа на первоначальный райский сад.

Но пока этого еще не произошло. Здания рушатся, пласты земной коры сдвигаются, вирусы распространяются, а негодяи прибегают к насилию. Однако все, что мы знаем о природе Бога, свидетельствует: ни разрушительные природные процессы, ни любое другое зло, царящее в мире, не соответствуют Его замыслу. Полнота времен обязательно наступит, и Божий замысел свершится. Но в том промежутке времени, в который нам с вами выпало жить на планете Земля, зло неустранимо.

Бог сотворил мир из материи. Бог спасает его через человеческую личность — через нас самих. Из–за какой–либо постигшей меня трагедии я могу взбунтоваться и обвинить Бога в содеянном зле. Но могу поступить и иначе — обратиться к Нему в уверенности, что из зла Он извлечет добро. Первая возможность заставляет меня сосредоточиться на прошлом и заслоняет от меня будущее. А вторая возможность открывает будущее, ибо позволяет Творцу использовать произошедшее в качестве основы для нового рассказа. Без трагедий и неудач этот рассказ был бы иным, но после перенесенных мною испытаний он выходит из–под пера Великого Художника значительно более богатым и глубоким.

Глава 22. Жених, Которого мы не выбираем

Послушайте любую популярную музыкальную радиостанцию, посмотрите музыкальные телеканалы и попробуйте найти хоть одну песню, в которой не говорилось бы о романтической любви. А существует ли мыльная опера, которая не вскипала бы бурным романом? Кажется, что расхожие фразы «завести себе мужчину» и «охотиться на женщин» описывают фундаментальный закон жизни.

Но на самом деле это не так. В странах, где, в отличие от американцев и европейцев, население еще живет по традиционному укладу, большинство браков совершаются между людьми, никогда друг в друга не влюблявшимися. Возможно даже, что эти женихи и невесты вообще не знают, что такое влюбленность. Во многих частях Азии и Африки подростки считают устройство брака родителями ничуть не менее естественным и самоочевидным, чем мы — романтическую влюбленность.

Однажды супруги из Индии, Виджай и Марта, рассказали мне, как был заключен их брак. Когда Виджаю было пятнадцать лет, его родители пересмотрели кандидатуры всех девочек деревни. В конце концов они решили, что сын должен жениться на Марте — ей в то время едва исполнилось тринадцать. Хотя дети виделись доселе всего один раз, их родители достигли соглашения и определили дату свадьбы, которая должна была состояться через восемь (!) лет. После этого родители уведомили о своем решении жениха и невесту. Виджаю и Марте было разрешено раз в месяц обмениваться письмами, а встретиться – всего лишь дважды, в тщательно продуманной обстановке. Ко дню свадьбы Виджай и Марта были практически чужими людьми. Однако их брак — ничуть не менее стабильный и удачный, чем другие известные мне благополучные браки.

Более того, в обществах, где вопрос о браке решают родители, уровень разводов существенно ниже, чем в обществах, которые позволяют подросткам свободно любить друг друга. Но я сильно сомневаюсь, что Запад решит расстаться с любовной романтикой, хотя хуже основы для семейной стабильности и благополучия и не придумаешь. Между тем из общения с христианами других культур я понял, сколь сильно браки по родительскому выбору напоминают общение с Богом.

В странах западной культуры люди обычно женятся, потому что их привлекают те или иные качества партнера: милая улыбка, остроумие, красивое телосложение, спортивность, обаяние. Со временем эти качества, особенно физическая красота, неизбежно меняются, исчезают. Вдобавок выясняется, что у супруга имеется масса недостатков: она плохо готовит или все время норовит впасть в депрессию, он любит пропустить лишний стаканчик или питает склонность к нездоровому сексу. Ну и где она, та романтика?

В браке по родительскому выбору взаимное притяжение почти никакой роли не играет. Здесь основные вопросы не «на ком мне жениться?», а «если я женюсь на такой–то (выйду замуж за такого–то), можно ли будет построить благополучный брак, и как это сделать?».

В союзе с Богом дела обстоят похоже. Я не могу изменить Божью природу, например, сделать Его видимым. Он свободен. Он Такой, Какой Он есть, независимо от того, насколько мне по душе те или иные Его качества. Кроме того, я не волен выбирать черты лица, строение тела, особенности темперамента и происхождение даже для себя самого! Если следовать западному романтическому подходу, то мне следует лезть на стенку и биться в истерике, требуя, чтобы те или иные качества — мои или Бога — изменились. Но можно подойти к делу иначе. Можно смиренно принять Бога таким, Каким Он явлен нам во Христе Иисусе. Можно и себя — человека, избранного Богом, — принять таким, какой я есть. Не стоит начинать со списка требований. Подобно супругу, сосватанному родителями, я исхожу из реальности, и принимаю Бога без каких–либо условий.

Супружеский обет гласит: быть вместе «в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Такова и вера: любить Бога и прилепляться к Нему, несмотря ни на что. Конечно, страшно: а вдруг Бог захочет от меня чего–то такого, что разойдется с моими эгоистическими желаниями? Но, к счастью, обязательства в браке, устроенном родителями, двусторонние. Так и Бог связывает Себя со мной заранее, обещая жизнь вечную, которая будет лишена нынешних горестей. Бог не выставляет условий, не ограничивает Свою любовь и не лишает прощения из–за каких–то моих качеств — Он любит меня и прощает «до седмижды семидесяти раз» (Мф 18:22), невзирая на мои многочисленные недостатки и неудачи.

Некоторые полагают, что жизнь с Богом решит все их проблемы. Подобно наивной романтической парочке, они ожидают волшебных будней и рая на земле. И вот они жертвуют десятину, рассчитывая, что Бог вернет деньги сторицей. Исполняют заповеди в надежде, что дела пойдут на лад. Какова бы ни была проблема — отсутствие работы, ребенок с задержкой развития, неудачный брак, ампутированная нога, некрасивое лицо — люди ждут, что Бог вмешается и все исправит: подыщет работу, исцелит ребенка, улучшит отношения с женой, вернет ногу и подарит голливудскую внешность. Но, как мы отлично знаем, в жизни такого не бывает. Более того, в некоторых странах обращение в христианство является гарантией потери работы, семейных конфликтов, ненависти общества и даже тюрьмы, а то и гибели.

В каждом браке случаются кризисы, когда один из партнеров или оба сразу испытывают искушение махнуть на все рукой. Спросите людей постарше, сколько раз им доводилось усомниться в отношениях с супругом/супругой. Конечно, не один и не два раза. Но ныне они вспоминают о пережитом с юмором и даже с некоторой ностальгией: из кризисов их семьи выходили более сплоченными, с обновленной любовью и доверием. С высоты прожитых десятилетий становится ясно, что брак укреплялся именно в совместном преодолении трудностей. Так бывает и в отношениях с Богом.

Апостол Павел порой говорит такие слова, которые, как я не раз убеждался, многим современным людям непонятны. В Послании к Филиппийцам, которое некоторые богословы называют «Посланием радости», Павел пишет: «Обстоятельства мои послужили к большему успеху благовествования, так что узы мои о Христе сделались известными всей претории и всем прочим, и большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедовать слово Божие» (Флп 1:12–14). А ведь «узы» апостола — не что иное, как тюремное заключение.

В Послании к Коринфянам Павел утверждает: «Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею» (2 Кор 11:30). Действительно, он не стесняется рассказывать о своих трудностях: «Посему я благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор 12:10). А ведь среди перенесенных апостолом тягот — побои и побиения камнями, голод и жажда, тюрьмы и кораблекрушения, физические неудобства и несбывшиеся молитвы.

А как повлияли апостольские слова на рекомендации, которые дают своей пастве современные духовные лидеры? Я захожу в местный магазин христианской книги. И вижу там десятки изданий, которые объясняют, как спасти брак, воспитать благочестивых детей, снискать обильные Божьи дары, одолеть искушения и обрести счастье. С каждым годом число этих книг увеличивается, потому что возрастает потребность в них. Но если бы такими книжками можно было спасти браки, то количество разводов среди их читателей уменьшалось бы. Но этого, увы, не происходит. Подход «проблема — решение» здесь не работает. Не работает он и в отношениях с Богом.

Дороти Сэйерс предлагает посмотреть на общение с Богом по–новому. Представьте себе художника, для которого «жизнь не проблема, которую надо решать, а средство созидания». Быть может, говорит Сэйерс, каждого из нас Бог тоже наделил свободой художника, позволив нам работать с разными материалами. Скульптор работает с глиной, камнем или металлом, но не с красками. А живописец имеет дело с многоцветием красок, но всего лишь в двух измерениях. Любому материалу присущи свои ограничения и недостатки. Но талантливый человек сумеет использовать эти недостатки так, что его произведение только выиграет и даже станет шедевром.

Все мы — личности, причем каждая наделена своим «сырьем». Одни некрасивы, другие прекрасны; одни талантливы, другие глуповаты; одни общительны, другие нелюдимы. Мы можем всю жизнь сетовать на несовершенство доставшегося нам материала, постоянно винить Бога за физический недостаток или тяжелое детство. И пусть, мол, Он решит наши трудности поскорее! (Интересно, как именно — изменив генетический код или дав других родителей?) Но ведь те же самые обстоятельства, которые доставляют человеку столько страданий, способны помочь ему стать такими, каким хочет видеть его Бог.

Я даже рискну сделать вывод: проблемы людям нужны больше, чем решения. Проблемы не дают нам расслабиться. Они заставляют нас искать Бога и полагаться на Него. Как неоднократно подчеркивает Библия, успех намного опаснее трудностей и неудач. Пример Самсона, Саула, Соломона и многих других библейских персонажей показывает, что успех часто ведет к гордости и самодовольству. Успешный человек почти не ощущает необходимость в Боге и легче от Него отпадает.

Бог никогда не обещал решить все наши проблемы, во всяком случае, решить их желательным для нас способом. Вместо этого Он зовет нас доверять Ему и исполнять Его волю, независимо от того, живем мы в комфорте и достатке или оказались в концлагере. Для Бога важнее всего, как мы распорядимся исходным материалом.

Заметим, что Дороти Сэйерс жила в соответствии с принципами, о которых писала. Наделенная от природы острым умом, внешне она была не особенно привлекательной. Человек, которого она любила в молодости, не ответил ей взаимностью. В отчаянии Сэйерс, женщина с оксфордским образованием, завела роман с необразованным автомехаником, который научил ее танцевать, управлять катером, пить, курить и заниматься сексом. Какое–то время они были вместе, но у друга Сэйерс, в отличие от нее, не имелось матримониальных намерений. Она родила от него сына и осталась одна — с грузом ответственности и репутацией не вполне добропорядочной женщины.

Впоследствии, оглядываясь на прожитые годы, Сэйерс поняла: именно ее беды и унижения, ошибки и грехи и направили ее к Богу. И по сей день читатели ее книг, будь то детективный роман или богословский труд, получают пользу от творений, которые Сэйерс создала, использовав «сырье» своей нелегкой жизни. Ее проблемы решились иначе, чем она хотела, но на почве страданий произросли великие произведения литературы.

Вспомним и Самого Христа. Для Боговоплощения можно было взять любую жизнь, любые социальные условия. Но Бог сознательно предпочел бедность, скромную семью, страдания и отвержение. Он не избавил Себя от тягот жизни в падшем мире, словно желал показать: они не мешают полноте богообщения. Популярные проповедники любят говорить, что «Христос есть ответ». Мне кажется, что они ошибаются, ибо жизнь Самого Спасителя не дала ответов, которые страстно ищет большинство людей. И Он ни разу не использовал Свои чудесные способности, чтобы улучшить положение Своей семьи или защититься от неприятностей. Точнее сказать, что Христос есть образец, пример для каждого христианина.

Я знаю родителей, очень переживавших из–за дурного влияния, которому их дочка подвергалась в школе. Помолившись и испросив совета у священника, они перевели ее из «плохой» школы в ту, где на следующий год произошла трагедия, о которой я писал в четвертой главе. Девочку тяжело ранили, и она еле выжила. Знаю своего ровесника, который верил, что Божья воля — чтобы он стал президентом семинарии. Он строил большие планы на будущее, но вскоре слег с опухолью мозга, а через год умер. Знаю женщину, в жизни которой случилась драма из притчи о блудном сыне. Только у нее была блудная дочь, вернувшаяся к матери, пройдя все круги ада — наркоманию и проституцию. Женщина радовалась, но через некоторое время дочь снова сбежала в «дальнюю сторону» (Лк 15:13).

Как относиться к этим случаям из реальной жизни? Как их понимать? Простых объяснений тут быть не может. Как и не может быть простых объяснений страданиям, выпавшим на долю первоверховных апостолов Петра и Павла, а тем более — Самого Сына Человеческого. Да и вообще жизнь не головоломка, требующая решения, а работа, которую надо исполнить. Для этой работы нам дано много таких материалов, без которых мы предпочли бы обойтись. Бог благ, но это не значит, что нам никогда не будет больно (во всяком случае, в нашем падшем мире). И благость Его шире и глубже, чем любое земное удовольствие или страдание, которые она объемлет, включает в себя.

Апостол Павел пишет: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, всё содействует ко благу» (Рим 8:28), и чуть ниже добавляет, что в это «всё» входят, в частности, «скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч» (Рим 8:35). Во всех трех описанных мною случаях с моими знакомыми я вижу спасительный Божий Промысел. Никто из этих людей не пожелал бы себе таких трагедий. Но никто из них и не обвинил Бога: все они были уверены, что через такие вот крайне тяжелые обстоятельства Он действует в их жизни.

Писательница Фланнери О'Коннор, страдавшая от волчанки[42], умерла в тридцать девять лет. Как–то она поделилась с подругой: «Я не была нигде, кроме болезни. В каком–то смысле болезнь — это место, причем способное научить большему, чем долгая поездка в Европу. Правда, в болезни не бывает компании, ведь туда невозможно никого с собой взять». А дальше идет фраза, которая поражает тех, кто знает, как сильно мучилась О'Коннор: «Хорошо, когда перед смертью человеку дается недуг. Я даже думаю, что те, кому он не был дарован, лишены одной из Божьих милостей». А к своему успеху писательница относится очень настороженно: по ее мнению, он ведет к одиночеству, рождает тщеславие и отвлекает от настоящей работы, которой как раз и обязан своим появлением.

По сравнению с Фланнери О'Коннор я, можно сказать, и не страдал. Детские переживания больше касались души, а не тела — смерть отца от полиомиелита, последующая бедность семьи, недовольство прихожанами нашей церкви, которым следовало бы лучше понимать наше положение, а еще стыд, отчуждение и подростковый комплекс неполноценности. Нынче я встречаю ребят и девочек, которые живо напоминают мне меня тогдашнего: застенчивые, неприспособленные к жизни среди людей, неуклюжие, едва ли не презирающие себя. Бедные дети, они живут в мире, который славит красоту, силу, уверенность и непрерывный успех. Если они и молятся, то, наверное, о том, чтобы быть похожими на моделей из гламурных журналов или звезд спорта и кинематографа. Но даже на самые искренние из таких молитв Бог вряд ли ответит так, как того страстно желают эти подростки.

Ах, если бы они только поняли (да и мне самому такое понимание не помешало бы), сколь по–иному видит нашу планету Бог! Намек на Божий взгляд можно найти в пестрой компании, которую водил за Собой Иисус: сборщики податей, рыбаки, женщины с сомнительной репутацией, прокаженные, нечистые, полукровки. Вспомним и слова апостола Павла: «Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1 Кор 1:26–29). Бог не поручал нам устранить из мира всякое зло и ликвидировать последствия грехопадения: мы призваны к покаянию, которое дает Ему возможность избавить нас от греха и обратить зло во благо.

Размышляя о своих детских комплексах, особенно о тяжелом религиозном наследии, поэтесса Кэтлин Норрис пишет: «Чтобы превратить болезненный опыт в нечто благое, требуется огромная мудрость, и собственная, и наших ближних. Ведь худшие беды, которые причиняют нам люди, особенно насилие и запугивание, невозможно забыть и изгладить. Но их можно использовать для строительства новой жизни». Многое из того, с чем мы боремся сегодня, останется нашей проблемой и завтра, и послезавтра. Некоторые страдания, рожденные тяжелыми утратами или несбывшимися надеждами, вообще никогда не уходят. Раны не заживают полностью, проблемы не решаются до конца. Нам остается надеяться, что однажды их залечит Бог. И эта надежда не подведет.

Те, кто пытаются использовать Бога как средство самореализации, почти всегда разочаровываются. Ведь у Бога противоположная цель: сделать из нас сосуды Своей благодати, реализовать Себя через нас на Земле.

В отличие от Сэйерс, чешскому писателю Милану Кундере, по его собственным словам, никогда не нравилась знаменитая фраза Гете, что «жизнь должна напоминать произведение искусства». Кундера задается вопросом, не возникло ли и само искусство потому, что жизнь столь бесформенна и непредсказуема? А искусство имеет свою логику, создает структуру, которая отсутствует в жизни. Впрочем, Кундера делает здесь одно исключение для своего друга Вацлава Гавела. Гавел начал на литературном поприще, а впоследствии стал президентом Чехии и одним из крупнейших нравственных авторитетов современности. Кундера усматривает в жизни Гавела верность одной теме и постоянное, неуклонное продвижение к одной цели.

Почитав книги обоих авторов, я подумал, что у них очень разное мировоззрение. Кундера — постмодернист. Он считает, что в жизни нет генерального сюжета, нет скрытого смысла, который объяснял бы, зачем и почему все происходит. Гавел стоит на противоположной позиции: «Я все больше убеждаюсь, что кризис ответственности, нравственности, экономики обусловлен утратой уверенности в том, что вселенная, природа, бытие и наша жизнь есть творение, которому присущи определенные замысел, смысл и цель».

Гавел никогда не причислял себя к христианам, но он по–христиански усматривает наличие скрытого замысла художника не только в жизни в целом, но и в каждой конкретной человеческой жизни. Вместе с Богом мы создаем из, казалось бы, ненужного сырья важное и ценное произведение искусства. Мы пишем маленькую историю своей жизни, и она органично вплетается в большую эпопею, сюжет которой известен нам лишь в самом общем виде. Оба произведения — и большое, и маленькое — разворачиваются по законам любых других литературных творений: в них есть замысел, смысл и цель, начало и конец, неожиданные сюжетные повороты и кажущиеся случайными детали. Однако все на первый взгляд лишние детали и сюжетные линии вплетены Автором в цельную, единую канву.

Как гласит древнее талмудическое изречение, «не обязан ты кончить работу, но и не волен бросить ее». Наша же работа есть Божье дело, дело по восстановлению и спасению поврежденной злом планеты. Для иудаизма и христианства эта работа заключается в том, чтобы нести искорки света, мира, добра, справедливости, надежды и исцеления всему, к чему прикасаются наши руки.

В Винчестерском соборе в Англии есть уникальный витраж. Калейдоскоп красок выглядит удивительно современным, словно его создал Марк Шагал, попавший с помощью машины времени в далекое прошлое. Первоначальный витраж был сооружен еще тремя столетиями раньше, но его разбили железными прутьями солдаты–пуритане армии Оливера Кромвеля. Жители города бережно собрали осколки и сохранили их. Когда безумие гражданской войны осталось позади, витраж решили восстановить. Это была труднейшая работа! Но в итоге получился шедевр. Солнечный свет, непрерывно играющий с вечными странниками — облаками, течет сквозь витраж и расцвечивает собор постоянно меняющейся мозаикой красок.

Я принял историю с витражом близко к сердцу, поскольку многие из моих собственных душевных ран появились вследствие того самого религиозного фанатизма, который двигал и солдатами Кромвеля. Как часто Церковь, руководствуясь самыми благими намерениями, разрушает! И потом приходится восстанавливать, исцелять разрушенное и поврежденное. Эти циклы разрушения и восстановления, подъема и падения непрестанно повторяются всюду: в мире, в Церкви и в каждой человеческой душе, которой небезразлично дело Божие на Земле.

Глава 23. Плоды пятничного труда

В конце первой главы я упоминал о друге, который сказал мне: «Я верю, что Бог благ. Но вот о каком благе идет речь? Я взываю к Богу о помощи, но мне непонятно, в чем суть Его ответов. Можно ли на Него рассчитывать?» Действительно, в чем именно мы можем рассчитывать на Бога? Этот вопрос красной нитью прошел через всю мою книгу. Собственно, он и был той причиной, по которой я вообще взялся за перо. Ведь во всех личных отношениях у нас есть хоть какое–то представление о том, чего нам ожидать и на что рассчитывать. А что же происходит в отношениях с Богом?

Ответ отчасти подсказывает фраза из книги Далласа Вилларда «Божий заговор»: «На нашем пути в Божьем мире, в нашей судьбе еще не случилось и не может случиться ничего непоправимого». Мир — благой, мир — падший, мир можно спасти. Виллард применяет эти положения не только к мирозданию в целом, но и к каждому из нас, детей Божьих. Все, что бы мы ни совершили, находится в благотворной власти Отца.

Воистину образ действий Бога парадоксален, и то, что мы считаем глубоким негативом, неожиданно оборачивается огромной пользой. Эта тема постоянно звучит в притчах и поступках Иисуса. Образчиком милости Христос выставляет не какого–нибудь благочестивого иудейского старейшину, а самарянина, почти язычника. И первая женщина–миссионер, свидетельствовавшая о Христе, тоже из самарян. Причем она не просто принадлежала к этому мерзкому для иудеев народу, но еще и жила с любовником, а до этого у нее было пять мужей. А образцом веры Иисус назвал римского сотника — оккупанта, угнетателя, язычника. Особого внимания Спаситель удостоил сборщика пошлин и податей Закхея, «начальника мытарей и человека богатого» (Лк 19:2), в результате чего Закхей вдруг явил чудеса щедрости и дал Иисусу обещание вчетверо воздать всем, кого когда–нибудь обидел, а половину своего имущества отдать нищим. Но самое поразительное, что перед Своим вознесением Христос без особых сомнений доверил крайне важную миссию группе необразованных, простых людей, возглавляемых предателем Петром.

Доктор Билл Уилсон, один из основателей движения самопомощи «Анонимные Алкоголики», осознал этот христианский парадокс после многих неудавшихся попыток излечиться от алкоголизма. Он понял: подъем начинается лишь после того, как человек достиг своего дна. Доктор Билл писал своим единомышленникам: «Какое же счастье понимать суть Божьего парадокса! Знать, что сила рождается из немощи, духовная полнота — из нищеты духа, а Воскресению предшествуют унижение и смерть. Страдание не только и не столько — цена, сколько краеугольный камень духовного возрождения». Принципы, разработанные доктором Биллом в процессе собственного исцеления, воплощены в программе «Двенадцать Шагов». К сегодняшнему дню чудесное действие этой программы ощутили на себе миллионы людей, которые искренне стремились избавиться от различных пагубных зависимостей и/или созависимости. Выздоровление в программе продолжается на протяжении всей жизни. Немедленного и чудесного исцеления не получает почти никто, от какой бы зависимости человек ни страдал — алкогольной, наркотической, сексуальной, пищевой, компьютерной и так далее. Этот список можно продолжать бесконечно. Подавляющему большинству приходится вести сражение с собой шаг за шагом и день за днем. И благодать люди, работающие по программе, ощущают не как волшебный бальзам, а как внутреннюю силу, которая возрастает по мере того, как они все больше полагаются на Бога. И неудивительно: каждый из двенадцати шагов программы соответствует какому–либо христианскому принципу.

Каждому человеку выпадают свои тяготы. Например, того, кто стремится к браку, постигает одиночество. Кого–то поджидают хронические болезни, нищета, тяжелое детство, расовая ненависть, алкоголизм, семейные раздоры или развод. Если люди воспринимают Бога как Зевса–громовержца, поражающего своими молниями несчастных смертных, то они, естественно, впадут в недовольство. И, конечно, будут порицать Бога — как же иначе, ведь в их бедах виноват именно Он! Но этот образ – ложный. Представьте себе, что Бог действует не с олимпийских высот, а взывает к нам изо всякой нашей немощи, из любого нашего ограничения. Если вы постигнете эту важную истину, то перед вами откроется возможность духовного преображения и спасения.

«Добро и зло обитают не в предметах и событиях, а в людях. Предметы и события есть то, что они есть, они нравственно нейтральны. Важно, как мы на них реагируем. Обычно нам подвластно далеко не все, но мы можем взять на себя ответственность за свою реакцию на происходящее. События заставляют нас страдать или радоваться, но наш рост определяется нашим внутренним отношением и к событиям, и к нашим чувствам», — замечает Поль Турнье. Турнье был врачом. Он каждый день боролся со страданиями, делал все возможное, чтобы облегчить состояние пациентов. Но при этом он старался сообщить больным правильный настрой, научить их реагировать на постигшие их бедствия здоровым образом.

Турнье написал книгу «Созидательное страдание», в которой исследовал удивившую его закономерность: самые успешные люди часто были выходцами из неблагополучных семей. Изучение биографий великих людей показало: огромное множество из них (в список попали три сотни человек, в частности, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Людовик XIV, Джордж Вашингтон, Наполеон, королева Виктория) были сиротами. Турнье, который читал лекции о важности полноценной здоровой семьи, никак не мог взять в толк: как получилось, что столько «звезд» выросли в условиях, где они не только недополучали любовь и заботу, но нередко и подвергались насилию? Турнье (который, кстати, и сам был сиротой) перестал рассматривать тяготы как фактор однозначно негативный. Он пришел к выводу: в любых испытаниях заключено потенциальное благо.

Журналист Дэвид Айкман написал книгу «Великие души». В нее вошли биографии людей, которые в XX веке имели особый духовный и нравственный вес. Героями книги Айкмана стали мать Тереза (работала с прокаженными и умирающими), Александр Солженицын (летописец ГУЛАГа), Эли Визель (бывший узник Бухенвальда), Нельсон Мандела (провел в темнице 27 лет), Иоанн Павел II (вырос при нацизме и коммунизме), Билли Грэм (проповедник). И из всех духовных титанов XX столетия только Билли Грэм жил более или менее обычной жизнью человека среднего класса!

Конечно, нельзя стричь всех под одну гребенку, но есть важные свидетельства, на которые нельзя не обратить внимания. Когда я работал журналистом, мне неоднократно приходилось убеждаться в спасительных свойствах несчастий. Помню свою встречу с Джони Эриксон–Тада, которая произошла всего через несколько месяцев после постигшего ее несчастья. Джони было тогда только семнадцать лет, и будущее виделось ей полным тьмы и отчаяния. Как теперь служить Богу, если она сидит в инвалидном кресле, не может сама ни есть, ни пить, ни одеваться, вообще ухаживать за собой без посторонней помощи? «Вы не представляете, какой стыд и унижение я испытываю», — сказала она мне. Могло ли выйти благо из такой трагедии? Сейчас, тридцать лет спустя, Джони полагает: в тот день, когда она, нырнув в мелководную бухту, сломала шею, она получила дар Божий. Однако путь к этому признанию был очень долгим. Много времени прошло, пока Джони позволила Богу войти в свою жизнь и обернуть ужас во благо.

А еще я помню, как, приехав в Индию, навестил Садана, бывшего пациента доктора Пола Брэнда. Брэнд лечил Садана от проказы. Мой собеседник походил на миниатюрную копию Махатмы Ганди: худой, лысый, сидевший со скрещенными ногами. Он рассказывал о прошлом высоким монотонным голосом: издевательства одноклассников в школе, шофер, пинком выкинувший его из автобуса. Ему — образованному и способному — отказывали работодатели. Больницы не принимали его на лечение. Садан рассказал и о том, как возился с ним Пол Брэнд со своей женой–офтальмологом: пересадка сухожилий, ампутации ступней, удаление катаракты и многое другое. Садан говорил в течение получаса, и его рассказ словно вобрал в себя все мыслимые человеческие страдания. Но когда мы сделали последний глоток чая, он сказал удивительную вещь:

— А знаете, хорошо, что у меня была эта болезнь.

— Хорошо? — я не поверил своим ушам.

— Хорошо, — повторил Садан. — Если бы не проказа, я был бы обычным человеком с обычной семьей, гнался бы за карьерой и деньгами. Я не познакомился бы с такими чудесными людьми, как доктор Пол и доктор Маргарет. И я не узнал бы Бога, живущего в них.

И последний пример. В 1984 году меня, как и многих почитателей таланта Рейнольдса Прайса, глубоко расстроило известие о его тяжелой болезни. Мало того, что Прайс — великолепный писатель, он еще и прекрасный, глубокий человек. Заболел он раком спинного мозга. Десятью годами позже я прочел следующие строки, которые Прайс написал о своей болезни и параличе:

Воистину отношения с Богом сулят не сверхъестественное избавление от тягот, а сверхъестественное их использование.

Ценность наших усилий обычно определяется их результатом. Если биолог работал много лет и не клонировал нужный ген, он чувствует, что потратил время впустую. Если химик синтезировал новый полимер, он ощутит полный успех, лишь когда его детище найдет применение. Писателю мало написать роман: ему нужно, чтобы роман опубликовали, а потом и читали. Старатель роет землю не просто так, он ищет золото.

В отношениях с людьми все иначе. Я не думал про себя: «Надо подружиться с Томом, Скоттом и Райнером. Как это сделать? А составлю–ка я себе план…» Отношения выстраиваются неожиданно, спонтанно: с Тимом и Скоттом я работал, а с Райнером жил в одной комнате во время учебы в колледже. Никакой специальной цели у меня не было. Близость создается неведомыми нам путями, и узы часто скрепляются общими делами и трудными временами.

«Я есмь путь и истина и жизнь», — сказал Иисус (Ин 14:6). По большому счету общение с Богом, как и отношения с любым человеком, сводятся к пути: мы ежедневно зовем Бога (другими словами, Истину и Жизнь) в наши дела, в наш быт. Серен Кьеркегор однажды уподобил некоторых христиан школьникам, которые, трудясь над математическими задачами, подглядывают образцы решения, приведенные в конце учебника. Освоить математику подобным образом нельзя: несмотря на трудности, надо стараться решить задачи самостоятельно. Как писал Джон Буньян, пилигрим может дойти до цели лишь тернистым путем, полным не только радостей, но и всяческих препятствий.

Я знаю неженатого человека, который горячо молится Богу об избавлении от похоти. Говорит, у него в этом плане сплошные искушения. Порнография отвлекает, тянет вниз, разрушает молитвенную жизнь. Я, по возможности мягко, пытаюсь ему втолковать, что вряд ли Бог возьмет и чудесным образом изменит уровень соответствующих гормонов в организме страдальца. Вполне вероятно, ему стоит избавляться от зависимости тем же путем, что и другие люди: не только просительная молитва, но и самодисциплина, группы самопомощи, работа по двенадцатишаговой программе, признание своего бессилия и упование на Бога.

Бог по ведомым лишь Ему причинам попустил нашему падшему миру оставаться в испорченном состоянии длительное время. В нас же, жителях этого мира, Он ценит характер, а не достигнутый нами уровень комфорта. Причем Он часто использует для созидания человеческого характера именно то, что доставляет нам максимальные неудобства. Гениальный Писатель все еще создает Свое эпическое произведение, и мы лишь смутно угадываем, чем оно завершится. И мы стоим перед выбором: доверять Автору до конца или нет. Этот выбор существует всегда.

Что касается моей собственной духовной жизни, то я стараюсь открываться новым возможностям и не винить Бога, если мои ожидания не сбываются. Я уповаю, что Отец поведет меня сквозь трудности к обновлению и росту. Ему виднее.

Размышляя о ветхозаветных временах, я прихожу к выводу, что явственные действия, которых я невольно ожидаю от Бога, скорее всего, не принесут желаемых результатов. Ради достижения высокой цели Бог попускает события, которые вряд ли нравятся Ему Самому. Ради исполнения Своей цели Он послал к нам Своего

Сына — безгрешного, миролюбивого, полного благодати и исцеляющей силы. И мы Его убили.

В поэме Джона Мильтона «Потерянный рай» перед Адамом предстает грядущая история мира. Адам, удрученный своим грехом, отчаивается, но в конце концов восклицает:

В средневековом богословии возникло даже учение о «счастливой вине», felix culpa. Парадоксальный смысл его состоит в том, что нам сейчас даже лучше, чем было до грехопадения. Последняя глава в истории мироздания будет более славной, чем первая. Как сказал блаженный Августин, «Бог решил, что лучше делать из зла добро, чем допустить, чтобы совсем не было зла».

Игра стоит свеч.

Как минимум, одно стало лучше: у нас есть Христос, Который Своей жизнью и смертью примирил нас с Богом и дал возможность спасения каждому. В этой книге я говорил об отношениях с Богом с человеческой точки зрения (единственно для меня возможной). Но я понимаю, что не только мы должны приспосабливаться к общению с невидимым, совершенно не похожим на нас Богом, но и Ему, чтобы познать нас и примириться с нами, необходимо было приспосабливаться. Более того, Богу было угодно подчинить Себя земному сюжету. Раннехристианские авторы говорили, что в истории Христа как бы повторилась человеческая драма.

Мир — благой, хороший. Это слово Божие звучало после каждого акта творения. И Бог даже счел, что мир (нас!) стоит спасти, в него стоит сойти, за него стоит умереть.

Мир — падший. Бог обещал устранить страдание, нищету, зло и смерть. Однако на пути к преображению приходится глотать несчастья в лошадиных дозах. От тягот, выпавших на долю нашего свободного и опасного мира, Бог не избавил и Самого Себя. Сын Божий сознательно пошел на худшее из того, что есть свете.

Мир можно спасти. Таков смысл Боговоплощения. И удивительный Божий парадокс таков: высшее зло обращается в высшее благо, человеческое насилие и ненависть служат искуплению человечества. Апостол Павел сказал о Христе: «Отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою» (Кол 2:15).

Явление Спасителя изменило мир навечно и бесповоротно. Божий замысел о Вселенной восторжествует, история лишь детализирует генеральную линию. Недаром слова апостола Павла звучат столь победоносно: «Если Бог за нас, кто против нас? Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего? Кто отлучит нас от любви Божьей?» (Рим 8:31,32,35).

Страстная Пятница – день, наполненный скорбью, день крестной смерти Иисуса Христа, снятия Его с креста и погребения. Но недаром ее называют еще и Великой Пятницей — раны ее даровали людям исцеление.

Моя жена ведет еженедельный христианский кружок в частном интернате для престарелых. На этот кружок приходит и старушка по имени Бетси. У нее болезнь Альцгеймера, но она честно отсиживает весь час. Бетси худенькая, голубоглазая, с милой улыбкой. Каждую неделю Джэнет заново ей представляется, и Бетси в который раз знакомится с «новой руководительницей». Когда другие общаются или смеются над чьей–либо шуткой, Бетси отстраненно и обезоруживающе улыбается. Большей частью она сидит тихо, ничего не делая и не особо улавливая тему беседы, а просто получая удовольствие от приятного общества.

Джэнет выяснила, что Бетси не утратила способность читать. Она приносит с собой открытку, которую дочь прислала ей несколько месяцев назад, и перечитывает ее, словно та пришла со вчерашней почтой. Теряя нить, она снова и снова повторяет одну и ту же строчку, пока кто–нибудь не попросит ее читать дальше. Но в хорошие дни бывает, что Бетси ясным, высоким голосом прочитывает целый отрывок. Поэтому Джэнет стала просить ее каждую неделю читать гимн.

В одну из пятниц подопечные Джэнет выбрали для чтения «Старый грубый крест». (Они вообще больше любили гимны, знакомые с детства.) «На далеком холме старый крест виден мне, знак позора, страданий и мук», — начала Бетси. И вдруг страшно разволновалась: «Я не могу это читать! Очень грустно! Очень!» Кто–то из старичков завздыхал. Другие удивленно уставились на чтицу. За все время знакомства с ней они ни разу не слышали, чтобы Бетси произнесла складную фразу. А тут она явно поняла смысл текста.

— Успокойтесь, Бетси! — принялась утешать ее Джэнет. — Все в порядке. Не надо читать, если вы не хотите.

Однако старушка снова взялась за текст. Она продолжила с того места, на котором остановилась. Но вскоре по щекам ее потекли слезы. «Не могу читать, — говорила она, — не могу! Это так грустно!» Казалось, она забыла, что уже сказала об этом всего две минуты назад. И она начинала читать снова, а потом – еще и еще. И всякий раз с горечью останавливалась: «…Так грустно…»

Поскольку встреча уже завершалась, участники кружка стали потихоньку расходиться. Кто–то пошел в столовую, кто–то к себе в комнату. Они молчали, словно в церкви, и с благоговением оглядывались на Бетси. Никто из них никогда не видел ее в ясном состоянии ума.

Наконец, когда Бетси немного успокоилась, Джэнет повела ее к лифту, чтобы проводить до комнаты. К ее изумлению, Бетси вдруг начала петь гимн по памяти. Она перевирала мелодию, голос ее обрывался, но гимн узнал бы каждый:

Преодолевая путаницу мыслей, поврежденные нейроны возродили давно забытые связи и воскресили слова и смысл гимна. Но для Бетси в этом вдруг открывшемся ей смысле важны были только страдание и позор. Эти два слова вобрали в себя все муки ее собственного состояния, в котором она жила каждый день. Кто изведал больше страдания и стыда, чем сама Бетси? И гимн дал ей ответ: Иисус Христос.

Но гимн вслед за Христом обещает нам обретение венца, покой и полноту в Господе. Бог придет во всей Своей созидательной и исцеляющей мощи, и тогда личное богообщение станет столь же несомненным, сколь и самые близкие наши человеческие связи на земле. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор 13:12).

И однажды по нерушимому Божьему обетованию Бетси обретет новый ум. Ирландский поэт и писатель–романист Патрик Кавана называет Божье обетование, свершение которого началось с Воскресения Христова, «освобожденной навеки радостью».

Для людей, которых, подобно Бетси, терзают страдания и стыд, долгий путь предпоследнего дня кажется невыносимо трудным, а бремя его — непосильным. Эти люди черпают утешение в Страстной Пятнице, ибо она несет им весть о том, что в страданиях они не одиноки. Обетование же о Дне Воскресном видится им слишком неясным и безнадежно далеким, потому что их взгляд затуманен болью от душевных ран. Но обетование это — истинно.