В преддверии Храма

Глава IV. Духовная алхимия

Мы рассмотрели те душевные состояния, при которых ученик работает одновременно над очищением своих мыслей и создает свой характер, или вернее – закладывает его фундамент. Мы видели, что вступающий в Преддверие и поставивший перед собою такую великую задачу, не переходит от одной работы к другой, а скорее трудится одновременно над всей своей природой, чтобы обуздать ее, воспитать и направить к поставленной цели.

Теперь представим себе, что ученик обратился к другой части своей великой задачи – к духовной алхимии. Употребляя это выражение, я имела ввиду процесс превращения, трансмутации, наподобие того процесса, посредством которого алхимик малоценный металл превращает в более дорогой, например, медь в золото. Этот процесс происходит до известной степени в душе и в жизни каждого вдумчивого и религиозного человека. Но у ученика этот процесс делается вполне сознательным и определенным. Процесс духовной алхимии можно было бы определить как превращение сил. Каждый человек имеет в себе жизнь, энергию и силу воли. Над этими силами он должен работать, через них он должен достигнуть своей цели. Процессом, который с полной справедливостью можно назвать алхимическим, он низшие и более грубые силы превращает в более тонкие и одухотворенные. Он не только изменяет их направление, он переделывает и очищает их, но, не касаясь их сущности, точно так же, как алхимик проводил грубую руду через процесс очищения; он не ограничивался удалением шлаков, но подвергал металл дальнейшему очищению, которое доводило его до более тонкого, исключительного состояния, из которого алхимик мог получить более благородный и высокий тип металла. Точно также духовный алхимик обращается к силам своей природы, признает их нужными и необходимыми, но сознательно изменяет, очищает и утончает их. Для нас особенно интересен метод утончения, метод, которым может быть осуществлена задача алхимика.

Но цель духовной алхимии не только это преображение сил. Желание привязывает душу к земной жизни, к колесу рождений и смертей. Его сковывает неведение, стремление к земным наслаждениям, к обособленным радостям. Если душа постоянно занята действиями, то эти действия, будут ли они сами по себе хороши или дурны, полезны или вредны, связывают душу, ибо в обыкновенном человеке действие рождается от желания, а желание накладывает оковы, но пока человек остается в мире, он должен продолжать действовать, иначе прекратилось бы само проявление. По мере того, как человек делается более благородным, мудрым и сильным, его деятельность становится все более и более важным фактором в мировом процессе. Если бы величайшие из представителей человечества перестали действовать, тогда остановился бы прогресс всей расы и эволюция была бы неизбежно замедлена.

Каким же образом душа, продолжая действовать, может стать свободной? Здесь мы опять имеем дело с духовной алхимией, посредством которой самый великий человек может быть и самым деятельным в служении: служение уже не. будет связывать его, и таким образом оправдывается парадокс, что служение и полнейшая свобода могут совмещаться. Выражение «духовная алхимия», как путь к самой свободе, есть только намек на основной Закон Жертвы, тот великий закон, который лежит в основе всей проявленной вселенной и который постоянно выражается в столь разнообразных формах и так сложно, что легко впасть в ошибку. Легче всего ошибиться в выражениях, потому что многогранную истину человеческий ум видит в различных аспектах; в особенности она двойственна в зависимости от того, смотрим ли мы на нее сверху или снизу. Закону Жертвы, который управляет вселенной, подчиняется каждый атом, ибо он есть выражение проявленной божественной жизни. И тому, кто в речи своей касается этого закона, и тому, кто слушает речь, чрезвычайно трудно представить его себе во всей его полноте. Истина может проявиться или со стороны материи, или со стороны духа. Мы можем взглянуть на нее как бы изнутри или извне и потому можем нечто утерять. По отношению к такому великому вопросу, как Закон Жертвы, это особенно сильно чувствуется.

Прежде всего возьмем низший аспект этого закона, проявляющийся во всех мирах. Он выражается в проявленной природе, как бы запечатленный в Космосе; он действует в мирах физическом, астральном, ментальном и т. д.; он создает известную связь между всем живущим, не только между всеми земными существами, но также между ними и всем живым в окружающих нас мирах. Поняв этот низший аспект закона, мы можем вынести чрезвычайно полезный урок, который озарит нашу работу в Преддверии.

Довольно правильно будет сравнить жертву в низших мирах с процессом обоюдного служения или обмена, постоянного вращения колеса жизни, при котором каждый и берет и дает. Никто не может избегнуть брать и потому не должен отказываться давать. В этом неустанном вращении колеса жизни участвует сознательно или бессознательно все живущее; чем более развито существо, тем сознательнее его участие. Может быть, нигде так ярко не выясняется это участие, как в Священном индусском Писании – Песне Господней, в котором разбирается вопрос о жертве, в связи с деятельностью. Великий Учитель говорит: «Мир скован всеми действиями, кроме совершенных жертвы ради; ради жертвы свободно и ты выполняй свои действия, о сын Кунти!»,[7] а затем, возвращаясь к прошлому, чтобы совершенно выяснить великий круг взаимного служения, Учитель говорит: «Вначале актом жертвы были созданы люди и Господь сказал: „Жертвой размножайтесь; да будет она источником желаний. Ею питайте Светозарных, и да питают Они вас! Питая друг друга, вы достигнете высшего блага. Питаемые жертвой, Лучезарные ниспошлют вам желанное. Воистину тот вор, кто на дары не отвечает дарами… От пищи создаются твари, от дождя происходит пища; дождь возникает от жертвы; жертва рождается от действия. Знай, что от Брахмы происходит действие, а Брахман – от Вечного. Потому вездесущий Брахман вечно пребывает в жертве. Тот, кто здесь не следует вращению колеса, живя в грехе и наслаждаясь чувственно, тот живет напрасно, о Партха!“

В основе всех религий мы находим это колесо жизни, и чем чище и благороднее религия, тем чище и благороднее идея жертвы в ней. Заметьте, как в приведенном Священном Писании ясно приводится алхимическая идея неустанного превращения; пища превращается в существа, но для того, чтобы была пища, дождь должен превратиться в пищу; для того, чтобы пал дождь, должна быть принесена жертва, а боги питают нас. Эти мысли мы постоянно встречаем в древних религиях. Так, например, брахман бросает свою жертву в огонь, ибо уста богов суть огонь (агни), и в древние дни бросание жертвы в огонь сопровождалось пением мантр. Их произносили люди, знающие, что они делают, и мантры действовали как слова силы на низшие силы природы. Такая жертва регулировала многие силы природы, дающие людям питание. Хотя деяние само по себе было символ, то, что выражалось символом, было реально, и сила, исходившая из уст очищенного и просветленного человека, была также реальная сила. Цель символа была указать народу на это колесо жизни, заставить его понять, что деяние по сути своей есть жертва и должно совершаться как жертва. Оно должно совершаться как долг, потому что оно справедливо, а не по каким-либо иным мотивам; оно должно совершаться, чтобы человек был в гармонии с законом, ибо его ответ этому закону – участие в общей работе. В этом учении о жертве – узел единения, золотая нить, связывающая все сущее в этом проявленном мире. Так как корень жертвы есть действие, а действие исходит от проявленного Бога – Он есть то, что проявляется, – то в Священном Писании говорится, что каждая жертва проникнута Брахманом и что каждое действие может совершаться в мире как долг, без желания личных плодов, без желания какой бы то ни было корыстной цели. Позже является та низшая эгоистичная точка зрения, с которой со временем была связана идея жертвы. Сущность алхимии, преображающей деяния в жертву, Сжигающей вновь желания и освобождающей мудрого, состоит в этом акте вращения колеса, в исполнении долга ради долга. Сгорая в огне мудрости, деяние теряет свою порабощающую силу над душою; душа становится сотрудницей божественного закона природы, и каждое деяние, возложенное на алтарь долга, становится силой, вращающей колесо жизни, но не имеющей власти над душой.

Этот постоянный обмен, это обоюдное служение есть форма великого закона жертвы; происходит такое преображение, что деяние, совершенное как долг, становится частью вселенской гармонии, двигает вперед эволюцию, помогает подниматься человечеству. В Преддверии ученик должен научиться все свои поступки выполнять в этом духе жертвы, не требуя ничего для себя, не ища ничего, не надеясь на плоды, не ожидая награды, совершая деяние только потому, что оно должно быть исполнено. Тот, кто это делает, действительно совершает работу духовной алхимии, в которой деяние очищается огнем мудрости. Он находится в сознательной гармонии с божественной волею в проявленной вселенной, становится силой для эволюции, и вся раса пожинает плоды его поступков, которые могли бы принести награду только ему одному, связав его душу. Так действует Закон Жертвы в своем низшем аспекте.

Теперь перейдем к высшему аспекту и попытаемся понять, что в сущности означает жертва в своей сокровенной сути. С той точки зрения, с которой мы все более и более будем смотреть на нее, по мере того как будем подниматься к божественной жизни, жертва есть давание или излияние, она родится из желания давать. Суть ее в том, что обладающий чем-либо ценным желает поделиться этим с другими, на помощь и на радость им. С внутренней стороны жертва есть дар, излияние души ради счастья других, и потому по своему существу она радостна, а не скорбна. Самое сердце жертвы есть свободный дар, предлагаемый душою, стремящейся излиться, разделить свое блаженство, отдать себя другим, так, чтобы радость ее и их была общая. Почему радость? Вернемся к самому сердцу Проявления. Божественный акт жертвы был самоограничением единого Бытия, из которого родился проявленный Логос. Об этом акте иногда говорится как об «агонии Логоса». Но что такое Логос? Это есть проявленный Брахман, а природа Брахмана – блаженство, как говорят нам древние Священные Писания. Основною нотой самой древней арийской религии было блаженство Брахмана; по пути своего восхождения к Брахману душа, сбрасывая одну за другою все свои оболочки, остается наконец облеченной в последнюю, именуемую «одеждой блаженства». В индусской раджа-йоге изучаемые проводники, через которые душа проявляет себя в мирах, показывают, как постепенно душа сбрасывает с себя телесную оболочку, затем более тонкое тело, затем тело желания и тело ума. Приближаясь к Брахману, которому она подобна, она в конце концов от него отделяется лишь самой тонкой оболочкой, которая сохраняет ее индивидуальность со всей жатвой истекших веков. Эта оболочка и называется «оболочкой блаженства», потому что по пути йоги, в слиянии с божественным, душа освобождается от всего и испытывает одно блаженство. На этих вершинах не может быть жертвы, которая не была бы актом радости. От этого божественного источника, который есть блаженство, родилась вселенная; из этого Бытия, которое себя ограничило, изошел сам Логос. Целью этого самоограничения было – излить блаженство своей Сущности так, чтобы по завершении всего цикла жизни было бы много индивидов лучезарных и радостных, которые могли бы участвовать в этом совершенном, все растущем блаженстве, страдание заключается только в отдалении от него вследствие окутывающего душу неведения.

Итак, Закон Жертвы имеет божественное начало, основывается на божественной природе. Вселенная родилась из акта любви, и потому корень жертвы есть радость, соединение многих с собою, и конец всего будет мир неизреченный; следовательно, нам легко понять двойственный аспект Закона Жертвы, аспект давания, который есть радость, и аспект лишения себя, который есть скорбь для низшей природы, желающей схватить, а не давать. Такова великая тайна жертвы: самая высокая радость есть акт давания, потому что его суть та же, что и божественной природы. По мере того как человек становится самим собою, он в своем самосознании делается божественным, все больше и больше радостным и все более способным передавать радость другим. По мере того, как высшая природа развивается, растет блаженство. Страдание возникает только от борьбы низшей природы, борьбы опутанного неведением и заблуждением «я». Следовательно, цель страдания – освободить нас от неведения. Весь процесс роста и эволюции есть освобождение от неведения; наша низшая природа ощущает этот процесс как страдание и борьбу, но по мере того, как в нас развивается настоящий человек, сознательно деятельный и способный дать себе выражение к в низшей природе, он будет все больше и больше сознавать, что суть его нравственных усилий заключается в том, чтобы проявлением радости и мира помочь скорбному миру. Постепенно он заставит низшую природу проникнуться его убеждением, и, постепенно очищаясь от неведения, она становится способной воспринять вместо иллюзии реальность.

Почему же постоянно связывают идею страдания с жертвой? Почему их так отождествили мысленно, что самое слово «жертва» вызывает в уме представление о мучительной агонии? Корень этой ошибки лежит в низшей природе. Вся ее первоначальная деятельность направлена только на то, чтобы хватать, брать, хранить для себя одной. Когда человек с неразвитым еще высшим «Я» приходит в этот мир для собирания опыта, он имеет еще очень мало влияния на свою низшую природу, и она погружается в мир ощущений, хватаясь за все, что ей кажется привлекательным, ничего не зная о природе вещей, увлеченная просто внешним видом их, совершенно не ведая, что скрыто под обманчивой поверхностью. Эти ранние и долго повторяемые опыты низшей природы заключаются в постоянной погоне за призрачными наслаждениями и в постоянном разочаровании при открытии, что эти радости не приносят все то удовлетворение, о котором человек мечтал. Страдая, человек постигает природу закона, постигает временную природу желаний и призрачность удовлетворения животной природы. Таким образом, и страдание, и радость ведут к познанию. Испытывая обе эти стороны проявленной природы, душа обретает познание о реальности, лежащей в основе вещей. Опыт бывает скорбный, но он преображается в знание, а знание преображается в мудрость, которая делается руководителем души. Раскрывающееся «я» человека начинает понимать свою сущность, и понимание это, преображенное в мудрость, делается источником чистой и невозмутимой радости. Мудрость его растет, потому что растут зрение, ясность и сила; то, что тяжело низшей природе, встречается спокойно как приносящее опыт, и каждый раз, когда страстно желанное наслаждение принесло истинному человеку разочарование и усталость, он этот опыт претворяет в мудрость. С этой точки зрения само страдание имеет свою радостную сторону, ибо в опыте человек видит не временное страдание низшей природы, а обретение знания высшею. Он понимает, что этот опыт обусловливает его рост в знании и силе; он его принимает радостно и сознательно, зная цель, зная, что золото выходит из огня.

Но если мы обратимся к обыкновенному человеку, ослепленному неведением в низшем мире, неустанно учащемуся суровым и тяжелым урокам, ищущему животного удовлетворения, пренебрегающему благом других, не думающему о страдании, наносимом другим, шагающего беспечно через других ради своего личного удовлетворения; несомненно, такой человек, видя, как неизбежно разбивается его наслаждение, чувствует прежде всего острую боль, горькое разочарование, печаль и усталость. С точки зрения такого человека, опыт несомненно есть нечто скорбное; с высшей же – опыт стоит страдания, ибо несет мудрость, глубокое проникновение в природу и познание закона. Низшая и высшая природа находятся в конфликте; высшая должна работать через низшую, а низшая не понимает цели высшей. Без помощи низшей природы высшая не может достигнуть цели, и потому происходит взаимная борьба: высшая природа пытается насильно двинуть низшую или сдержать ее, а низшая это ощущает как насилие над собой, как отнятие у нее желанного. Но по мере того, как высшая природа воздействует на низшую, последняя начинает понимать, что все хорошо, что опыт стоит страдания, ибо путем этих скорбных усилий человек обретает силу и преходящее страдание теряется в радости осуществления. Таким образом, когда душа развилась, в ней происходит двойственная работа ума; ученик добровольно и сознательно выбирает трудную вещь, потому что сознает всю ее желательность, но он должен пожертвовать некоторыми низшими желаниями, и он их сжигает в огне познания. Тогда он видит, что сжигая эти низшие желания, он сжигает и связывающие его оковы и задерживающие его слабости, он понимает, что мучительное прикосновение огня есть не что иное, как сжигание его цепей. Тогда он радостно принимает свободу, и с каждым повторяющимся опытом он все больше ощущает свободу и все меньше страдание. Внутренним проникновением страдание преображается в радость; снова действует божественная алхимия; изливаясь на низшее, высшее делит с ним свою радость, свое чувство непреходящего и все возрастающего блаженства. При приближении к Храму душа постигает, что в сущности это – процесс освобождения от всех тех ограничений, которые мешают ей чувствовать свое единство со своими братьями и с «божественным Я». Когда таким образом истинный, духовный человек проявляется, то сжиганием оков постигается божественная радость: страдание оказывается вопросом обособления, имевшим свой корень в неведении; с прекращением неведения кончается и страдание. Познав, что ограничения призрачны и не имеют места в мире, где пребывает истинный человек, ученик сознательно начинает преображать способности низшей природы и алхимическим процессом все более утончает и облагораживает их.

Для примера возьмем два случая. Сперва возьмем один из величайших источников страдания в низшем мире: искание личной своей радости без внимания к желаниям и чувствам других, желание обособленного наслаждения в маленьком кружке, охраняемом от всего мира для этого ограниченного наслаждения низшего «я». Как справится душа с этим инстинктивным исканием наслаждения? И нет ли в нем чего-либо такого, что в огне способно превратиться в ценность? Действительно, приводящее к страданию искание удовольствия может преобразиться в способность распространять радость, в которой все могут участвовать. Это преображение душа совершает тем, что в своем искании радости, она постепенно отбрасывает элементы отчуждения, непрестанно борясь с желанием обособиться, разрушая неведением воздвигнутую стену и сжигая ее дотла так, чтобы она больше не отделяла душу от других «я». Когда же обретается радость, о которой мечтала душа, человек спешит поделиться ею со всеми своими братьями. Воистину душа обретает радость в искании послушания; ибо в мире, где все закон, гармония с законом должна всегда приносить мир и счастье, а душевный разлад есть показатель нарушения гармонии с законом. Растущая душа, достигнув известной духовной силы и знания истины, будет воспитывать себя в убеждении, что радость обладания лежит не в захвате, а в давании; она знает, что должна сломить все стены, воздвигнутые кругом себя в дни неведения, и излить свою радость на весь мир. Так инстинкт искания личных радостей превращается в способность распространять радость; то, что давало прежде удовольствие в отчуждении, превратилось в радость общую и стало ясным, что нет ничего ценного кроме того, что можно отдать. Эта радость давания и есть истинная суть жертвы как изливание того, что утеряло бы всякую цену в границах обособленного «я».

Возьмем другой пример духовной алхимии: эгоистическую любовь. Это нечто выше инстинктивного искания удовольствия, ибо само слово любовь уже указывает на некоторый акт давания, иначе это не была бы любовь. Но это все же может быть еще очень эгоистичная любовь, любовь, которая пытается не столько давать, сколько получить, и являет собой потому некрасивые придатки исключительности, ревности, желания исключить других и хранить любимый предмет для одного себя, как бы ограничить солнце, чтобы удержать его сияние только для себя, так чтобы никто другой не пользовался его лучами.

Но как может измениться эгоистическая любовь? Не уменьшением любви, как это ошибочно думают некоторые люди, не делая ее холоднее или жестче, если вообще возможно, чтобы любовь была холодной или жесткой, а приветствуя любовь, пытаясь сознательно освободить ее от унижающих ее элементов. Внимательно следя за низшим «я», душа мгновенно разрушает стену исключительности, которую это «я» пытается воздвигнуть; она спешит поделиться с другими тем, что хотела бы сохранить только для себя как особенно ценное, и, когда это «я» пытается вырвать любимое у других, душа его отдает, чтобы другие могли также участвовать в ее радости. Душа должна понять, что все прекрасное и радостное должно быть отдано всем, чтобы все имели бы счастье прикоснуться к этой радости, и тогда все грубые элементы постепенно исчезнут. Когда возникнет эгоистичное чувство, оно будет сознательно отброшено; если явится ревность, то она будет сразу изгнана, и настроение, которое сказывалось как «останемся одни и будем наслаждаться» преобразится в настроение «пойдем вместе в мир, чтобы поделиться с другими той радостью, которую мы вместе обрели». Таким процессом алхимии любовь станет божественным состраданием и распространится на весь мир, и прежняя радость получать от любимого станет наслаждением давать. Любовь, которая когда-то была эгоистичной любовью одного мужчины к одной женщине, расширилась затем на круг домашних, на жизнь общины, на жизнь нации, на жизнь расы; наконец она расширится так, что будет заключать в себе все, что живет во вселенной. Такая любовь ничего не утеряла в глубине, силе и беззаветности, она только распространила на вселенную то, что отдавала одному-единственному сердцу и стала океаном сострадания, обнимающим собою все, что чувствует и живет. Такова алхимия любви.

Так можно перебрать и разобрать качества низшей природы, и мы увидим, что весь алхимический процесс состоит в освобождении от обособленности; в сознательном, волею и знанием направленном сжигании этой обособленности, и как мало еще не понимает иногда ослепленное «я», но для истинного человека весь этот процесс дает только радость. Раз это постигнуто, страдание теряет свой характер страдания и становится радостью; даже при ясном ощущении того, что обыкновенно есть скорбь, радость берет верх и побеждает страдание, ибо душа уже видит, и низшая природа начинает постигать конечную цель своей работы.

Углубляясь в этот анализ, мы понимаем, что это преображение может совершаться еще иным путем: по мере того, как огонь мудрости и любви, которые составляют божественную природу человека, все больше проникает в низшую, сжигая ее ограничения и преображая их по своему подобию, также освобождается и духовная энергия, духовная мощь. Чудесным процессом алхимии «высшее Я» обретает способность проявить себя в низшей природе, к человек являет новые способности и силы; своим огнем любви и мудрости душа освобождает новую энергию, сжигая низшее, она дает волю высшим силам. Результатом является раскрытие духовной жизни, освобождение того, что было сковано и не могло проявиться и что теперь после сожжения внешней оболочки получило простор для работы в мире.

Вместе с восхождением души на высшие планы и с сознанием тождества и единства всего сущего, мы начинаем смутно постигать великую истину: в силу своего единства с другими душами человек может делиться с ними и помогать им; отказавшись от своей радости, он испытывает счастье, ибо он и мир одно. Все, что может быть названо наградой духовного совершенствования, возможностью духовного отдыха, блаженства и роста, все, чем нельзя поделиться с другими, все это может сделаться предметом радостного отречения в силу потребности души все обретенное отдать на помощь всей человеческой эволюции. Так ученики отказываются от девачана и архаты, отказываются от нирваны; это значит, что они достигли той точки самоотождествления себя с братьями, когда для них делается божественной потребностью поделиться обретенным с другими: настоящая их награда состоит не в блаженстве девачана и нирваны, а в радости отказаться от достигнутого наслаждения во имя всех ради помощи общей эволюции, ради подъема человеческого рода, которого они составляют часть.

Затем душа начинает также понимать, как мы можем помогать. Когда человек, в прошлом сеявший страдания, изнемогает под тяжестью нарушенного закона, принесшего ему скорбь, ученик начинает познавать, что его страждущая душа и он составляют одно на плане Реальности, и поэтому он будет стремиться не снять с сеятеля долг, а вдохнуть в него силу. Тяжесть несется тем, кто ее уготовил, жатва собирается сеятелем, но душа наполняется новой силой, новой жизнью, новым пониманием, которые ей помогают исполнить свою задачу, внося в работу новое настроение. Одна из величайших наград растущей души, ничего не требующей себе, кроме права служить, состоит в том, что ей бывает дано вдохнуть в другую изнемогающую и более слабую душу божественное мужество, утешение и понимание, а с ними надежду и силу нести свой крест. Помощь заключается не в снятии с души уготованной ноши, которую ей следует нести, но в укреплении борющейся души внесением в нее той силы, которая рождается от понимания сути вещей. В этом понимании боль налагаемого наказания превращается в терпеливое несение заслуженного страдания, и из него извлекается урок. Осененная новым пониманием душа просветляется в то время, когда еще несет ношу своей кармы; данный ей дар дает ей силу на будущую борьбу, ибо он изливается как божественная жизнь с того плана, где все души составляют одно. Этот план исполнен духовной энергией, изливающейся в мир через тех, кто познал божественную радость этого излияния и для которых не существует высшей награды, как помощь в подъеме братьев к Свету.

Но почему же так жутко бывает в Преддверии при мысли о раскрывающемся Пути в самом Храме? Почему назван он «Скорбной Стезей», когда с каждым шагом Путь все больше и больше сияет блаженной радостью? Вспомним, для кого вначале этот Путь должен быть «Стезею Скорби». Вспомним, что быстро поднимаясь в гору, опережая обыденную человеческую эволюцию, результаты, которым суждено было сказаться в течение многих жизней, неизбежно как бы сосредоточиваются на нескольких воплощениях, и на этом кратком протяжении времени карма прошлого обрушивается на человека с удвоенной потрясающей силой. Когда впервые таким образом душа становится лицом к лицу со всей своей кармой, потрясающая сила испытания заставляет ее страдать так, как она никогда еще не страдала. Но и в этом случае не душа чувствует скорбь, а низшая природа, все еще ослепленная и насильно ведомая высшей. Даже в этот час горького испытания, когда все накопившееся за многие жизни встречает душу, дерзнувшую бросить вызов своей душе, душа чувствует себя в обители мира и радуется, что быстро совершается то, что иначе растянулось бы на долгие жизни; она радуется, что в большом, но кратком огне остатки прошлого всецело очищаются, давая душе свободно подниматься к единственной желанной жизни.

Эта Стезя была названа «Стезею Скорби». С низшей точки зрения это справедливо, ибо, вступая на нее, люди отказываются от многого, что миру кажется радостным, от наслаждения чувств и всех видов удовольствия, которые большинству людей кажутся цветами жизни. Но решившаяся подниматься душа потеряла к ним вкус и не желает их больше: она ищет неувядающих, непреходящих радостей. С одной стороны, это Путь отречения; с другой – это отречение есть полнота радости, мира и счастья. Это не есть выбор скорби вместо радости; это есть отказ от преходящего счастья ради вечного блаженства, отречение от того, что могут отнять внешние условия ради внутреннего богатства самой души, которого не могут похитить никакие разбойники; эту радость земные события не могут ни осквернить, ни затуманить, ни скрыть. Чем дальше по Стезе подвигается душа, тем глубже становится ее радость, ибо корень скорби в неведении. Правда, часто знанию предшествует острое страдание, но это именно потому, что нет еще знания. Печаль сжимает сердце тех, кто ради страдающего мира посвятил себя исканию Пути и видит юре всех этих мужчин, женщин и детей, которые век за веком возвращаются на землю и все не знают, почему они страдают; в них вонзилось жало неведения, которое есть истинная сущность скорби. Зрелище погруженного в неведение мира и борющихся среди мировой суеты людей отзывается глубокой скорбью в сердце тех, которые станут спасителями человечества; это заставляет их искать Путь освобождения. Но оглядываясь на историю этих Великих Существ, поскольку может передать такую повесть история или традиция человеческие, не ясно ли, что агония, через которую Они проходили, имела место до того, как Они увидели Свет? Это была мука беспомощности, отражение горя, которое Они видели, не понимая причины и не зная средств исцеления. Остановимся на скорби божественного Человека, Будды, которому поклоняется треть человеческого рода и вспомним, как Он искал причину страдания, как скорбел о темноте и несчастии мира, не видя исхода. Он пережил горе и самоотречение, отказался от жены, ребенка, дворца, домашнего очага, царства и, вооруженный лишь чашей нищего, ушел в джунгли, далеко от жилища людей. Его сердце было пронзено тоской, Его очи были затуманены. Он не знал, как спасти мир, и не мог успокоиться, пока мир страдал. Он прошел через многие опасности и муки, через телесные страдания и через мрак и скорбь души, которая жаждала, но не могла увидеть. Наконец, в то время, как Он сидел под деревом, Его озарил свет, и Он познал причину страдания. Горе исчезло; его заменила радость, и с уст Его слетел торжествующий крик радости, которой не будет конца, тот крик, что все еще звучит через века. Английский поэт[8] нашел выражение словам, в которых Будда объявил, что причина страдания в неведении и что познание рождает радость.

Свобода и есть радость. Слепота неведения рождала слезы, сердце было разбито страданием мира, как и сейчас человеческие сердца разбиваются, потому что не знают, что есть свобода. Свобода возвещает, что причина страдания лежит не во вселенной, а в нас самих, в нашем неведении и слепоте, а не в природе вещей, не в самой жизни. С излившимся светом приходит свобода, и радость человеческая становится божественной. Божественный свет влился в душу ученика, он стал просветленным, мудрым, а для мудром нет скорби: страдание умерло навеки для божественно озаренной души.