В присутствии Бога. Беседы о Ветхом Завете

• 1 •

Я хотел бы начать цикл наших бесед разговором о Книге Иова. Это одна из учительных книг Библии. В отличие от исторических, законодательных, пророческих книг, которые, в соответствии со своими именами, пророчествуют, дают прямые повеления или прямые запреты, учительные книги воспитывают человека на чужих примерах. Как правило, это слова мудрых, которые, по Екклесиасту, подобны вбитым гвоздям или крепким иглам и входят в глубину души слушающего. Книга Иова — одна из таких. Она в славянской Библии расположена перед псалмами. Примыкая к Книге Псалмов, самой любимой ветхозаветной книге Церкви, она также требует к себе большого внимания. Церковь читает её во время Великого поста. Литературно книга Иова — это одно из величайших творений, это, без всякого сомнения, непревзойденный шедевр, одна из жемчужин, с которой мало что может сравниться. С точки зрения литературного построения эта книга сюжетно развивается в первых двух главах и завершается в последних двух. А всё, что внутри, — это монологи и диалоги. Это вопли, вопрошания и длинные речи, в которых участники событий износят из сердца самые сокровенные жемчужины своего личного духовного опыта и высказываются от лица всего человечества. Иов говорит от лица скорбящего человечества.

Отметим, что Иов жил до Моисея, наряду с праведниками, жившими до избрания еврейского народа, до получения закона, до Авраама. Это праведник, принадлежащий всему человечеству. Он не из иудеев. Посему, как и Ной, Иов принадлежит к сокровищнице святых душ, которые являются достоянием всего мира, а не только отдельного избранного народа.

В одной из глав Иезекииля, в четырнадцатой, перечисляются три великих праведника, — Ной, Даниил и Иов, — о которых Бог говорит, что нечестие мира так велико, что если бы эти трое молились Ему и жили бы в это время на земле, то своей праведностью они спасли бы только свои души — даже души детей бы не спасли. Ной, Даниил и Иов. Из этих трёх Ной и Иов — общие для всех, поскольку они до Авраама и до избрания отдельного семени, а Даниил — уже из числа евреев.

Фабула книги известна, наверняка, большинству читателей: на Иова обрушиваются все несчастия, которые существуют в мире. Он лишается всего имущества, лишается детей, поражается жестокой болезнью, лишается друзей и поддержки супруги. Всё мыслимое горе, существующее в мире, устремляется на него и поражает его, но находит его до конца твёрдым, хотя книга и преисполнена душераздирающих воплей, которые Иов обращает к небу. Книга довольно сложная, строгая. Не каждый из нас в период скорби решится повторять за Иовом его слова, хотя каждый из нас находится иногда в его шкуре. Пусть минимально, пусть чуть-чуть, но бывает такое чувство, что небеса свинцо-вы и глухи, земля пуста и неустроенна, близкой души нет, «душа моя скорбит, и зачем я живу — не знаю, и зачем Ты воюешь со мной, Страж человека, — хочет сказать человек, — зачем не даёшь мне проглотить слюну мою».

Так говорил Иов. Он обращался к Господу резко и дерзновенно, и мы, читая эту книгу, содрогаемся вместе с ним о пережитых им бедах, боясь, как люди, пережить их в своей собственной жизни.

Интересно то, что книга раскрывается прологом на небесах, этот литературный приём, заимствовал Гёте для своей поэмы «Фауст». Это произведение тоже открывается прологом на небесах — избранием Фауста. Мефистофель искушает его, как сатана искушал праведного Иова. В Книге Иова говорится, что лукавый предстал пред Господом и просил Его дать ему в руки этого человека, который был богобоязненным, удаляющимся от зла, праведным. Господь хвалился им, Он говорил: «Обратил ли ты внимание на раба моего Иова?».

Вот что интересно, братья и сестры: читающему эту книгу ясно больше, чем участнику этой книги. Пролог на небесах даётся читающему, и поэтому нам становится понятным дальнейшее — почему, что и как. Оказывается, идёт борьба между лукавым и Господом, между Господом и лукавым. Вырисовывается некий неравносторонний треугольник: вершина треугольника внизу, на земле, она упирается в Иова всей своей тяжестью, а две остальные вершины — где-то высоко, за пределами этого мира. Господь и лукавый между собой спорят, есть ли на земле бескорыстные праведники. Иов не знает об этом споре. А мы — понимаем, и это очень важно, потому что мы часто, читая Писание, видим, что писателю, участнику событий библейских, открыто больше, чем читателю. Например, апостол Павел — он очень много сказал, очень много написал. Он пытался в своих посланиях и проповедях максимально адекватно выразить свой внутренний опыт, который был очень глубок и велик. Скажем, Павел был на небе. Он был восхищен (не зная только, в теле или без тела) до третьего неба и там слышал ангельские слова, которые потом не мог пересказать. Он пытается в бледных тенях, слабыми средствами человеческого языка высказать свой глубочайший внутренний опыт. Но всё равно не может передать его адекватно. Павел, без сомнения, знает больше, чем знаем мы — читатели Павла. Он написал четырнадцать посланий, которые мы читаем, но, конечно, они не вмещают всего богатства Павлова богословия — ведь были времена, когда он три года день и ночь учил христиан в Эфесе. За три года он, конечно, сказал больше, чем передают его краткие послания; то есть — Павел знает больше, чем сохраняется в Писании от Павла. А Иов знает меньше, чем хранится в Библии от Иова. Мы, читающие «снаружи», смотрящие на происходящее внутри этого священного текста событие, знаем больше. А те, кто погружены в пространство этого повествования, видят только по плоскости, только себя, только на земле. Они знают многое о Боге, говорят очень глубокие о Нём вещи, которых мы часто личным опытом не достигаем, но всё равно нам понятно больше.

Иов оказывается заложником некоей... не игры, но большой борьбы. Достоевский вполне прав, сказав однажды на страницах своего романа «Братья Карамазовы», что дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердце человеческое. Книга Иова — яркое тому подтверждение. Достоевский любил эту книгу, в его письмах есть такие заметки: «Читаю Иова и хожу по комнате, содрогаясь от ужаса», — примерно так, я могу неточно процитировать. Это удивительное духовное произведение.

Итак, Господь Бог желает похвалиться человеком. Если чем-то можно Богу похвалиться, то, конечно, человеком, потому что он — самое дорогое Ему создание. Господь лукавому предлагает Иова для наблюдения: вот, посмотри, какой у Меня есть раб на земле. И лукавый говорит Богу: «Разве Иов даром праведен? Не Ты ли кругом оградил его благоденствием, долголетием, силою, крепостию, богатством и прочим?».

У Иова было много стад верблюдов, овец, волов, что являлось зримым выражением могущества — он был таким своего рода восточным шейхом. Он был богатый землевладелец, богатый скотовладелец, многодетный человек, мудрый человек, говорящий столь ёмко и веско, разбирая чужие тяжбы и суды, что после его слов все замолкали. Он потом сам об этом вспоминает: «Когда я говорил своё слово, то после меня уже никто не осмеливался говорить». У него было семь сыновей и три дочери, и они каждый день пировали друг у друга. Иов заботился от том, чтобы они тоже были благочестивыми, и молился Господу о них, ежедневно принося жертву, потому что думал: «А вдруг дети мои в сердце похулили Господа?» — и, чтобы Бог помиловал их, молился о них. Со всех сторон чудный человек. И вот лукавый задаёт такой вопрос — даром ли Иов благочестив? Это первый вызов. Серьёзнейшая проблема: праведники творят правду за награду или просто ради правды? Ради Бога трудится человек, призванный к святости, ощущающий внутренний позыв творить заповеди, ради Самого только Господа творит это или в надежде на вознаграждение? Праведность всегда влечёт за собой долголетие, благоденствие, успешность или не всегда? Это очень серьёзный вопрос, на который разные люди по-разному отвечают. Книга Иова об этом говорит весьма строго и неприятно для человеческого самолюбия. Даром ли праведник праведен? Или он праведен за награду?

Классически распределяются наши состояния в отношениях с Богом, касательно Его заповедей, на рабское, наёмническое и сыновнее. Раб боится наказания. Наёмник ожидает награды. Сын делает так, потому что знает Отца. Не может поступать иначе, потому что любит Отца. Он не хочет творить волю свою, но хочет творить волю Его с внутренним удовольствием и согласием, как Исаак, который ложится на жертвенник из послушания Отцу. Как Христос, идущий на Крест ради исполнения воли Отца.

Иов — пример праведника, который праведен не за награду, потому что, потеряв вдруг всё (это довольно страшный текст, где пишется, как всё происходило), он ощутил жесточайшую боль в своей душе, но сказал: «Бог дал — Бог взял, буди имя Господне благословенно». Четыре вестника прибежали к нему с разных сторон. Один рассказал, что враги поразили мечом пастухов и увели стада. Ещё тот не досказал, прибежал второй, извещая, что верблюдов увели. Ещё тот заканчивал речь, как появился третий со словами: «Огонь упал с неба на землю и пожрал твоих овец». Ещё тот не закончил, когда прибежал четвёртый со страшной вестью: ветер прилетел из пустыни и обрушил дом, в котором пировали дети, и они все погибли под обломками. Вестники как будто один за другим выбегают на сцену. И Иов поднимается, раздирает свои одежды и говорит: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [...] да будет имя Господне благословенно (Иов.1,21).

Дальше лукавый продолжает испытания, а Господь продолжает хвалиться Иовом: «Ты видел раба Моего Иова, он по-прежнему твёрд». Но диавол всё торгуется, он говорит: «Коснись кости его и плоти его, — благословит ли он Тебя?» То есть — дай ему болезнь. Пока теряешь нечто снаружи — это одно, когда начинает сама твоя плоть страдать — это другое. Итак, «коснись его кожи, благословит ли он Тебя» — и лукавый получает Иова в добычу. Господь разрешает ему прикоснуться к Иову: «Вот, он в руке твоей, только душу его сбереги». Здесь любителям поспорить, а я часто их встречаю, есть прямое из Писания доказательство того, что душа — это одно, а тело — это другое. Душу не трогай, а вот кости его и плоть его — твои.

С Иовом происходит нечто, что было с мучениками. Когда мы читаем истории мучеников, мы удивляемся, сколько крови, сколько тяжелейших страданий, сколько издевательств, сколько невыносимых мучений... И где Господь? Господь здесь, Господь рядом. Совершаются драматические события, испытание верности происходит. Кто может взойти на вершину любви, тот восходит на неё — вот таким тяжёлым путём. Иов одевается в проказу, скоблит себя черепком, выходит за город, за жилища, и тут уже начинаются крики. Крики к небу и глубокие рассуждения из болезненного сердца.

Так вот — даром ли праведник праведен? По-настоящему — даром, братья и сестры. Если Богу угодно, Он одевает человека славой и богатством, и праведник благодарит Его за это. Если Богу угодно, Он отнимает богатство и славу, и праведник благодарит Его за это. Это проверка праведности. Готовность потерять то, что ты имеешь сегодня, — это, наверно, тот оселок, на котором затачиваются самые крепкие орудия в руках Божиих. Если человек привязывается к земным благам настолько, что, теряя их, он малодушествует и даже отрекается от Бога (а такое бывает, к сожалению, часто), то, конечно же, такое богатство, такая награда обнажает... слабость души, что ли. Души человеческой.. . По-настоящему праведник праведен даром. Есть примеры, когда люди проводили жизнь весьма убогую и смиренную и были Богу благодарны, и хорошо жили в мире с заповедями Божиими. Причём, когда Господь их награждал, давал им некое богатство, они теряли то, что имели. Так произошло с целым народом еврейским, когда они ходили по пустыне и за жизнь свою боролись каждый день, и питались манной, и сопротивлялись врагам, и палились зноем — они к Богу прибегали, потому что Бог был их жизнью, выживали они в пустыне Богом. Когда пришли в землю, текущую молоком и мёдом, Моисей предупредил: теперь будешь есть, насыщаться, будет всё роскошно и красиво — но не забудь Создателя! А они забыли. Потому что в роскоши человеку тяжелее сохранить благочестие. Сжатая вода поднимается вверх, а скорбящая душа ищет Господа.

Иов праведен даром, и это — великий пример, братья и сестры. Хотя он не безупречно праведен в нашем понимании, он очень огорчён, очень смущён, но нужно понимать, что он живёт ещё до закона, ещё ни одной заповеди нет записанной. Ещё нет ни одной священной книги — он и читать-то не умеет. Ещё нет благодати, ещё не излит Дух Святой на мир, ещё не совершён искупительный подвиг Христа, человечество ещё не обновилось благодатью. Ещё нет ничего, есть только совесть, в которой, как в книге, праведные люди древности читали Божий повеления. И Иов служит Богу, о чём мы потом почитаем более подробно. И он верен Богу до конца, он побеждает, потому что он Бога не похулил. Жена шептала ему: «Похули Бога и умри, зачем тебе твоя праведность?». Иов отрицается это сделать: «Ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?».

• 2 •

Мы подходим к другому вопросу, который тоже вытекает из этой книги: до каких пор простирается власть диавола? Что это вообще за явление такое, когда бесстыдно и нагло сатана вместе с Ангелами приходит пред лицо Божие и дерзает разговаривать с Ним, дерзает некие торги вести и сделки заключать и испытываются праведники столь жестоко по Божиему попущению и по действию сатаны. Вот такая, понимаете ли, ещё одна грань нашей жизни открывается, такое тоже бывает. Будучи бесстыдным, лукавый просит у Господа власти себе, просит «удлинения поводка» — чтобы пойти несколько дальше, нежели он может пойти, чтобы искусить и испытать, угрызнуть, укусить, поцарапать кого-нибудь из тех, кто хочет Богу послужить. Конечно, он связан, конечно, он не самостоятелен, конечно, он раб Божий, хотя и против своей воли. Он рабствует у Бога, но не так, как рабы Божий, которые добровольно служат Господу, — он раб Божий поневоле. Его мучит это, и он хочет оторвать от Бога тех, кто служит Богу истиною. Он действует, как пёс на привязи, — не далее своей цепи; он просит удлинить эту цепь, и Бог ему позволяет. Почему позволяет, не знаю, это тайна.

На Тайной Вечере Господь Иисус Христос, возмущённый духом, уже готовился к будущему страданию, уже Иуде вложил дьявол в сердце предать Христа, уже сумрак сгущался над главою Спасителя... А лукавый, незримо для учеников, беседовал с Иисусом Христом и нашёптывал Ему нечто подобное, приступал ко Христу, говоря Ему: «Дай мне этих». На что Христос только Петру сказал: Симон! Симон! Се, сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя (Лк. 22, 31). Нечто похожее было и в книге Иова: есть Господь, есть дьявол, и дьявол просит: «Дай мне Иова». На Тайной Вечере то же самое: есть Господь, есть ученики, и есть лукавый. Лукавый говорит: «Дай мне этих учеников, Тебя не будет, и они все рассеются».

Наглость лукавого ни с чем не сравнится. Он — бывший сын Божий, по благодати, бывший Ангел. И среди сынов Божиих, среди Ангелов, он, по старой памяти ещё, дерзает приближаться. У Господа ещё есть терпение к нему — и заключаются такие страшные для человека и непонятные для человека договоры, когда он должен защитить имя Божие, защитить веру, доказать свою верность и твёрдость; посрамить лукавого должен человек, даже ценою таких серьёзных страданий.

Это страшная тема, братья и сестры, потому что уж чего-чего, а сытого благодушия нам Писание не обещает. Иов выдерживает это, ну а мы, когда начинаем отчаиваться и унывать, когда спрашиваем — совсем как Иов: «За что мне? Почему я? Почему у них вот так, а у меня вот так?» — то находим в этой книге для себя величайшую помощь. Это такой костыль, который не ломается. Опираясь на этот посох страннический, на эту книгу, на мысль, содержащуюся в ней, мы можем подкрепить себя в любой серьёзной беде. Нам обычно приходится терпеть по частям; не всё сразу, что на Иова упало, — какие-то осколки и части, какие-то кусочки. На него упало всё — на нас падает потихоньку, помаленьку, частями... Но мы себя находим в этой книге. Она и подарена, очевидно, человечеству для того, чтобы мы в ней находили себя и через неё себя выговаривали, выплакивали свою скорбь, до конца не понимая, что же творится на земле. Понять происходящее в этом мире можно только с точки зрения другого мира. Находясь здесь и не выходя за рамки этого мира, не получая вестей из другого мира, ясно объясняющих происходящее, мы не можем разобраться в происходящем под носом. Так, если бы мы были в двухмерном пространстве и были бы только две координаты в нашей жизни, А и В, мы бы видели только то, что в плоскости движется. Если бы не было трёхмерного пространства, координаты С, то всё, что сверху, мы бы уже не видели — только то, что в плоскости. Так и в Книге Иова. Мы видим: непонятно человеку происходящее вокруг, если он не смотрит на это с точки зрения другого мира или если из другого мира ему не приносятся ясные откровения о том, что же происходит здесь.

Книга Иова посвящена страданию. Мы с вами сейчас поговорим также и об этом. Библейская этика предполагает наличие страданий как наказание за грех. Это одно из самых фундаментальных, простейших объяснений, почему страдает человек. Ты грешишь — потому страдаешь. Не греши — и не будешь страдать. Ты причинил страдание другому — берегись, потому что страдание вернётся к тебе. Это простейшие этические нормы, яснейшие мысли, касающиеся добра и зла, которые есть в Библии, и в других религиозных учениях о смысле жизни, о взаимодействии людей между собой. Не делай того другим, чего себе не желаешь — это говорили все моральные учителя. Делай другим то, что хочешь, чтобы сделали тебе, — это то же самое, только другими словами выраженное.

Примерно то же советовали Иову его друзья, которые пришли к нему: «Ты страдаешь, утешься, помолись Богу». Потом огонь этого диалога постепенно распалялся, и они говорили ему: «Ты, наверно, грешил, поэтому страдаешь... Ты точно грешил!». Мы потом об этом постараемся подробнее сказать. Они вначале утешали его, потом, забыв об утешении, начали упрекать его. В конце концов, главный из них, Элифаз, говорит: «Злоба твоя велика, как песок морей. Ты, наверно, самый гнилой человек на свете, раз ты страдаешь и ещё Бога укоряешь; значит, Бог тебя наказывает за грехи». Это простейшее объяснение страдания — «значит, ты грешил». Но, исходя из этой книги, мы приступаем к теме безвинного страдания: оказывается, страдать можно ни за что. Конечно, Иов — человек, конечно, рождён женщиной, конечно, он мог сказать слова царя Давида, которые произнесены были позже: В беззакониих зачат есмь и во гресех роди мя мати моя (Пс. 50, 7). Всё это есть у Иова, он признаётся в грехах своих, говоря, «Ты напоминаешь мне грехи моей юности». Юность — безумное время; она щедра на беззакония. Но потом уже, в зрелом возрасте, Иов был настолько богат добрыми делами, что был глазом для слепого, ногой для хромого, отцом для сироты, мужем для вдовы. Он всем был всё. Он не ел один никогда, но всегда со служанками и слугами своими. Он никогда мимо сироты не проходил. Это был удивительный человек, и он знал, что он невиновен. Он знал, что мера страданий его неадекватна, он знал, что это несправедливо, что происходит нечто такое, что выходит за рамки всякой логики, всяких нравственных законов, происходит нечто совершенно невообразимое. Иов об этом кричал, а друзья твёрдо стали на позицию старой логики, бытовой логики — правильной, но работающей не всегда. И они добавили ему боли. Они, в конце концов, все — со всех сторон, как пчёлы, зажужжали на него: дескать, ты грешник, ты, наверно, самый больший из грешников, потому что ты мало того, что страдаешь с криками, так ещё такие слова на Господа Бога говоришь.

А мы-то с вами, находящиеся вне пространства книги, над нею, видим, что бывают невинные страдания. Например, страдание младенца. Лично ничего не совершивший человек может жестоким образом страдать, чтобы, например, страданием своим сокрушить сердца тех, кто его родил, напомнить им их грехи. Или вызвать к себе волну любви и участия. Когда человек попадает в беду, а другие на эту беду откликаются любовью и состраданием, чужая болезнь врачует многие сердца. Может быть, такой смысл в этом есть. Может быть. Лучший ответ, конечно, — это прообраз невинного страдания Христа. И младенцы страдающие, и Иов праведный, терпящий — это люди, которые прообразуют собой Господа Иисуса Христа, пострадавшего невинно. Иов — это пророчество, живое пророчество. Если, например, пророк Осия сказал о Христе: «Ты поразишь нас, и Ты исцелишь нас; через два дня на третий воссияет свет Твой» (см. Ос. 6,1,2), — примерно так он сказал. Это пророчество о тайне третьего дня, о воскресении Христа из мёртвых. Если Захария говорил о Христе, едущем на ослёнке, например, или

Исайя говорил о страдающем Мессии, то некоторые пророки самой жизнью Христа проповедовали. Так, Иона был во чреве большой рыбы три дня и три ночи, и это было пророчество действенное, жизненное, ситуативное, когда сама ситуация говорила о Господе. И Иов — невинный праведник, страдающий ни за что, потому что Бог положил на него эту тяжесть. Господь страдал добровольно и, конечно, знал за что и почему. А Иов не знал, что он есть прообраз Господа.

В Писании есть несколько примеров невинных страдальцев. Самый яркий, пожалуй, и самый первый — это Авель. Он греха не сотворил, он был жертвой зависти; был убит, хотя грехов на нём никаких не было. И нельзя было назвать его грешником, пострадавшим за свои беззакония. Вовсе нет. То есть бывают страдания, за которыми не таится вина. Наказание есть, а преступления не было. Есть некий промысел, который нам до конца не понятен. Примерно так же невинно погиб Урия, муж Вирсавии — той женщины, которую полюбил Давид. Давид пленился красотой её, и вся беда Урии была в том, что он был женат на красивой женщине, в которую влюбился царь. В ближайшем боевом столкновении он оказался по приказу царя в самом опасном месте, был поражён со стен осаждаемого города насмерть и умер за то, что царь полюбил его жену. Вот такие примеры есть, есть вот так пострадавшие люди. Количество таких примеров можно умножать, и если кто-то скажет: «А, наверно, человек грешил, и на войне его убили первым потому, что у него было больше всего грехов», — это просто и легко сказать. Наверно, часто так и бывает, но нужно всегда оставлять некий припуск, некую долю сомнения: а может быть, другая есть мысль у Бога, может, по-другому это всё? Когда вы пытаетесь втиснуть всю жизнь в свои краткие, простые схемы — берегитесь, потому что так можно невиновных осудить, или слишком строго, ригористично вынести свой суд о вещах, в которых мы ничего не понимаем.

• 3 •

Тема страдания примыкает к теме утешения. Иова пришли утешить. Три человека пришли утешить его. И вот — горе и беда — из утешителей они превратились в досади-телей. Они сначала плакали возле него, они помнили его величие былое, былую красоту и славу, они сели молча возле него и смотрели на него в ужасе. А потом Иов заговорил: «Опротивела мне жизнь моя, и будь проклят тот день, когда сказали, что зачался человек». И они тоже начали говорить, и, постепенно, утешая его, дошли до укоров ему. Самый главный из них, Элифаз, и с ним Софар и Вилдад, постепенно-постепенно начали говорить: «Кто ты такой, человек, что поднимаешь на Господа такие гневные речи?». И они, как бы выступая за Бога, защищая Господа от слишком горячих, слишком страстных воплей страдающего праведника, постепенно перешли к атаке на него — из утешителей превратились во враждующих против Иова. Они стали укорять его и в конце, уже в двадцать пятой — двадцать шестой главе, говорят: «Да ты самый грешный из людей, наверное; замолчи и не смей такого говорить».

Как тяжело бывает правильно утешить человека! Мы с вами часто попадаем в ситуации, когда возле нас кто-то страдает — кто-то в больнице, кто-то теряет родственников... Вы знаете, люди совершенно не умеют утешать. Собственно, это и не их функция. Есть Утешитель — Дух Святой, Которого Христос умолил Отца послать нам в мир после Самого Христа, Который пришёл и напомнил нам все слова Христовы. Если Утешитель не коснётся скорбящего человека — человеческое утешение ещё больше раздражает. Я хотел бы сказать, братья и сестры, что если у вас вдруг, не дай Бог (но это неизбежно), рядом, по соседству, по дружбе, по родству окажется страдающий человек — не спешите подыскивать слова. Часто наши слова бывают так неуместны... Как глупое киношное «мне очень жаль» — а у вас близкий человек погиб... Это «очень жаль» как пощёчина выглядит. Человек не может найти слов, если он не любит настоящей любовью страдающего ближнего. Если он не готов — внутренне — поменяться с ним судьбой, взять на себя его беду, а ему отдать своё благоденствие — ему нельзя говорить. Потому что говорящий все эти фальшивые, ложные, мерзкие, пустые лицемерные утешения добавляет человеку горя. Высшая мудрость — дать скорбящему человеку не видеть возле себя лишних лиц. А те, кто хочет сострадать — пусть молятся о скорбящем, пусть молчат в присутствии его, потому что нет таких слов, которые могли бы по-настоящему утешить глубоко и сильно скорбящего человека. Исключение составляет случай, когда Утешитель, Дух Истины, Иже от Отца исходит, через слова (уста) человека помажет скорбящую израненную душу — это исключительный случай. Но исходя из этой святой книги, мы видим, что утешители чаще всего являются, к сожалению, досадителями и плохими помощниками.

Иов, страдая, пророчествует. Страшновато об этом говорить, но страдания являются творческими состояниями жизни человеческой — когда человек перерастает сам себя и показывает то, на что не был способен в дни благоденствия, и является тем, кем он и сам не думал, что может быть. Страдающий Иов пророчествует о Христе посреди своих болей. Не только лично, своим примером, будучи невиновным мучеником, заложником высшей Божией воли, которая ему непонятна и сокрыта от него. Он и словесно высказывает очень важные вещи, которые являются прямым пророчеством о Господе Иисусе Христе. Например, в девятой главе этой книги Иов говорит: Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгну-шаются мною одежды мои (Иов. 9, 30-31). Он обижается на Господа, он страшно скорбит, он считает: «Я невиновен, но даже если я невиновен, Ты всё равно обвинишь меня и я не смогу оправдаться, потому что Ты — Бог, а я — человек». И Иов хочет судиться с Богом. Он говорит: «Я хочу суда, только не пугай меня, потому что Ты велик и страшен, а я хочу судиться с Тобой, тогда отвечай мне. И это уже оправдание для меня, потому что лицемер не пошёл бы на суд с Тобою, но я прав, я знаю, что я прав, поэтому я пойду с Тобой судиться, только не устрашай меня, сделайся таким, чтобы я Тебя не боялся» (см. Иов. 13).

Богом, Которого можно не бояться, явился Господь Иисус Христос. Будучи Богом, Он умалился до человека и пошёл к нам, для того чтобы мы разговаривали с Ним. Кроме этого, здесь есть прямое указание — «Он не человек, как я, чтобы отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд... Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас». Такие краткие и, между тем, очень важные слова. То есть — нет у нас посредника, который положил бы руку на обоих нас. Как бы исполняя вопль этого древнего праведника, Христос пришёл в мир. Апостол Павел в Послании к Тимофею говорит: Един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Иисус Христос, предавший Себя для искупления всех (1 Тим. 2, 5). Христос есть Посредник между Богом и человеком: Он — Бог, и потому может ходатайствовать перед Отцом, как равный перед равным; и Он — человек, поэтому Он знает наши нужды и смотрит на нас, как брат на брата.

Иов в этом месте пророчествует. И в тех местах, о которых я ранее сказал, где он говорит: «Ну, не человек Господь, чтобы мне судиться с Ним; и устрашает меня Он, поэтому я не могу судиться с Ним, а если бы... а я бы хотел... Я хочу судиться с Тобой, я хочу с Тобой суда, невиновен я». Христос, по мысли многих восточных богословов, стал человеком именно для того, чтобы разговаривать с нами, чтобы мы не боялись Его, чтобы человек и Бог могли говорить друг с другом без ужаса со стороны человека. Иову именно этого хотелось, но он этого не дождался, потому что жил задолго до рождества Христова. Потом Господь явился ему, и мы слышим, что из этого вышло — это были ужас и трепет, Иов закрыл уста свои — «я не хочу больше ничего говорить». А мы, к счастью, живём в блаженное время, когда мы уже получили этот доступ: во Христе Иисусе Бог умалился до нас, и теперь уже можно с Ним беседовать. Можно беседовать с Ним и судиться с Ним. И люди, видите ли, плохо воспользовались этой возможностью: они, судясь со Христом, осудили Христа. Они нашли в Нём нечто достойное обвинения, хотя не получалось найти никакого внятного обличения. Они обвинили Его, сказав, что Он достоин смерти только за то, что Он есть Сын Божий, истинный и живой, что Он не отрёкся от этого. То есть за правду осудили Христа.

Вот так странно повернулась эта история в позднейшие времена. Иов хотел судиться с Богом, чтобы оправдаться, чтобы доказать Ему невиновность свою. Бог пришёл в мир, чтобы люди могли судиться с Ним, но люди не захотели Его слушать и осудили Его за то, что Он — Бог, ставший человеком. И здесь драма, и там драма. И тут тяжело, и там тяжело. Книга Иова — может быть, одна из немногих, которые показывают жизнь во всей её обнажённой драматичности, когда маски сорваны и румяна смыты. Если мы говорим: «Работайте Господеви со страхом и радуйтесь Ему с трепетом» (см. Пс. 2) — повторяя вслед за царём Давидом псаломские слова, то работать Господеви со страхом помогают нам строки именно таких вот книг, подобных Книге Иова.

Есть, впрочем, у Иова ещё одно пророчество о Господе. Он говорит: «Я знаю, что Искупитель мой жив, что Он восставит распадающуюся кожу мою, что мои глаза, не глаза другого, увидят Его» (см. Иов. 19, 25-27). Эти слова являются прямым пророчеством о Господе Иисусе Христе, Который является нашим общим Искупителем, Который восставит в последний день распадающуюся кожу нашу, Который говорит (через Иезекииля): Я выведу вас из гробов ваших (Иез. 37,12).

Итак, Иов в своём невинном страдании доходит до пророчества о Господе Иисусе Христе. Его друзья ничего подобного не говорят. Для них Бог велик, справедлив, в Нём нет неправды, неправда есть в людях. Они — этакие адвокаты Господа, но они нигде не достигают того, чтоб пророчествовать. Они говорят прописные истины. Кстати говоря, будьте осторожны, братья и сестры, чтобы так же и мы с вами своей догматической правотой не били людей, как палкой по голове, чтоб мы не превращали целебное евангельское слово в дубину — для того чтобы обличать и наказывать. Чем именно плохи эти трое друзей? Они, теоретически, хороши, и речи их сладко звучат. Но они не лечат болезни человеческой, а добавляют беды, веру превращают в умножение страданий. Хотя интересно, что и их цитируют некоторые священные писатели. Например, главный из этих трёх друзей, Элифаз, говорит о том, что Господь Бог улавливает премудрых их мудростью. Премудрость премудрых — это безумие пред Богом, и Господь Бог улавливает мудрецов их же собственной мудростью. Эти слова цитирует апостол Павел.

Многие слова из этой книги вошли в поговорки, идиомы — назидательные устойчивые обороты речи. Иов говорит: «Плохие вы друзья, плохие вы врачи, только у вас мудрость, только вы — люди, а я — не человек... Если бы вы молчали — сошли бы за умных». Мы так сейчас и говорим: «Смолчи — сойдёшь за умного». Пока они молчали, они были более человеколюбивы; начав говорить, постепенно сбросили маски человеколюбия и превратились в ригористов и добавочных обличителей.

Мы говорили о том, что Иов в страданиях своих пророчествует о Христе — по крайней мере, дважды или трижды его речь, в своём высшем накале, на самых высоких нотах, достигает того, что он пророчествует о воскресении мёртвых и об Искупителе, Который жив, и Который восставит «распадающуюся плоть мою и кожу мою». Напомню вам, что Иов живёт не среди еврейского народа — он живёт до Авраама, тем более до Моисея. Он один из тех, о ком Златоуст говорит, что эти люди, не читавшие книг, не знающие Священных Преданий, в чистой совести, как в открытой книге, читали повеления Божий и общались с Ним, имея простую и чистую душу — более ничего. Ни обрядов, ни храма, ни священства, ни закона, ни завета — ничего нет, только глубокая душа, чуткое сердце, сильный разум и желание служить Творцу мира. Вот такими были древние праведники, один из которых — сей страдающий великий муж.

• 4 •

Мы с вами читаем оправдательную речь Иова. Когда друзья его умолкли, когда все карты были раскрыты, и выговорено было всё, что можно было сказать, разговор утихает как бы сам собой. Тогда Иов говорит сам, а они молчат — все уже высказались, и говорить больше не о чем. В завершающих главах этой книги Иов дерзает ещё раз сказать о том, что он не виноват. Он не может назвать себя виновным, потому что он не виноват. «Ладно, хоть из смирения скажи уж, что виноват...» — «Ну, не виноват я!» Так и Христос отказывался солгать о Себе, что Он не Бог: «Если Я скажу, что Я не знаю Отца, то Я буду лжец, подобный вам» (см. Ин. 8,55). То есть, если истина открыта, её нельзя не исповедовать.

Иов произносит своеобразную оправдательную речь. Интересно, что у египтян люди перед смертью выучивали оправдательную речь, которую, по их понятиям, они должны были произнести в загробном мире, где перечисляли разные добрые дела и отказывались от всяких злых дел вроде «я не отнимал молоко у младенца, я не забирал последнее у сироты, я не..., я не...». И наоборот: «я помогал тем, тем, тем...». Они выучивали некий священный текст, для того, чтобы им оправдаться. Как на суде — последнее слово обвиняемого — и он кричит о своей невиновности. И вот, что Иов говорит. Это очень важно.

Первое: «Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице». Это среди первых. Это, очевидно, одно из самых важных качеств праведника, потому что он был не только добр — он был целомудрен, что для древних времён является чудом. Кстати говоря, о жёнах. Писание упоминает только одну жену Иова, хотя многожёнство — это стандартное состояние богатых людей древности, впрочем, как и сегодняшнего дня. Итак, Иов целомудрен, и он завет положил с глазами, чтобы не помышлять о девице. С глазами в первую очередь — не с чревом, не с детородными органами завет он положил, не с руками, чтобы не касаться кого-либо, а с глазами, потому что через глаза попадает вначале нечто пленительное в душу, потом сердце расслабляется — и человек идёт на грех. Глаза в борьбе с блудом являются дверями, через которые проникают воры в душу, и нужно с глазами договориться — не смотреть, куда не надо. Так Евангелие говорит, что надо быть готовым даже «вырвать око своё, если оно соблазняет тебя; лучше с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя в смерть» (см. Мк. 9,47). Итак, это первое, что Иов сам о себе говорит.

Второе: «Пусть взвесят меня на весах правды, и Бог узнает мою непорочность. Пусть я сеял — другой ест, и пусть отрасли мои искоренены будут, если сердце моё прельщалось женщиною, и я строил ковы у дверей моего ближнего», то есть — «я не изменял своей жене и не нарушал чужого брака». По всем законам блуд, незаконное сожительство со свободной женщиной или с рабыней, менее страшен, нежели блуд с замужней женщиной. Если в древности человек мог иметь наложниц (не жён, а наложниц — делить с ними ложе), — не давая им ничего из своего имущества, не признавая их детей от себя своими детьми, — то блуд с замужней женщиной карался кастрацией или смертной казнью. Даже выкупом нельзя было отделаться — человека либо оскопляли, либо убивали. То есть это очень серьёзно. И Иов говорит, что никогда не строил ковы у дверей ближнего, то есть с замужними женщинами не имел ничего общего.

Третье — очень, очень важно. Если бы мы почаще думали об этом, меньше делали противоположное — наш мир был бы гораздо лучше: «Если бы я пренебрегал правами слуги и служанки моей, когда они имели спор со мною, то что я стал бы делать, когда бы Бог восстал? Когда Он взглянул бы на меня, что бы мог я отвечать Ему?». Третье, что Иов поминает как свою непорочность, как признак своей праведности, — это то, что он не нарушал права своих слуг. Что такое слуга? Это безмолвное существо, которое полностью зависит от своего хозяина. А некоторые и родились в доме своих хозяев, и другой жизни не знали, и были привязаны к ним, как собачонка, от детства. Обижать слугу — дело лёгкое и неопасное для вельможи, хозяина, большого человека. Ну что такое для замминистра обидеть, скажем, дворничиху или техничку, которая у него в коридоре снуёт с тряпкой — «отойдите-посторонитесь» только, он даже не знает, как её зовут. Он может её обругать, в принципе, ему тяжело, что ли? Это не опасно, не страшно, никто в суд за это не потащит. Иов же говорит: «Если я пренебрегал правами слуг, то, когда Бог восстанет на меня — что я Ему скажу?» То есть — он был внимателен к этому и на человека смотрел как на человека, а не как на функцию, не как на рабочий скот или какой-то говорящий механизм. Это тоже важно для нас.

«Отказывал ли я нуждающимся в просьбе, томил ли глаза вдовы; один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него сирота?» — следующее его оправдание — то, что он не ел один. Есть такое древнее нравственное правило — не ешь один. Если ты ешь что-либо, то обязательно делись с кем бы то ни было, кто рядом с тобою — это тебе будет во здоровье, потому что не оскудевает рука дающего, и Бог вспомнит о тебе, когда кто-то будет есть, а ты будешь голодать.

«Если я видел кого-либо погибавшим без одежды и бедного без покрова, не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих?» — то есть он вспоминает о том, что не проходил мимо раздетого человека, не проходил мимо нуждающегося человека, и многие, согретые шерстью его овец, благословляли его.

Иов был богатым человеком. Посреди богатства сохранить праведность очень тяжело. Бедному гораздо легче быть праведным, братья и сестры, поэтому не скорбите, что большинство из нас — весьма небогатые люди. Голый — что святой, ничего не боится. А у богатого много печалей, тревог и бессонные ночи. По крайней мере, во время начавшегося кризиса первые жертвы были — среди миллионеров. Это они начали стреляться и вешаться. Так вот, Иов — богатый человек, но он не надеется на богатство. Он говорит: «Полагал ли я в золоте опору мою? Говорил ли я деньгам: 'Ты надежда моя"? Радовался ли я, что богатство моё было велико, и что рука моя приобрела много»? Имел много, но не радовался об этом. Душою был свободен от скверноприбытчества. Это тоже чрезвычайно важная вещь. Наверное, Господь и даёт-то много тому (гораздо спокойнее и радостнее), кто не радуется злой радостью о том, что течёт к нему различное золото, кто не похож на скупого рыцаря, который со свечой спускается в подвал, для того чтобы поговорить, побеседовать со своим золотишком.

«Радовался ли я погибели врага моего, торжествовал ли, когда несчастье постигало его?» — это вообще высоко. Высоко, потому что древние люди ещё не знали законов любви. Они знали закон справедливости, закон возмездия, они знали закон братской взаимопомощи... Но с любовью было трудно. Прощать, терпеть, забывать обиды — этого у них даже и в голове зачастую не было. Сплясать на могиле своего врага, или, как в псалмах пишется, умыть руки в крови грешника — это была вещь обычная даже и для праведника. Иов говорит здесь как новозаветный человек: «Радовался ли я погибели врага моего, торжествовал ли, когда несчастье постигало его? Не позволял я устам моим грешить проклятием души его. Странник ночевал ли на улице? Двери мои я отворял прохожим...» — в этих и подобных словах он длинно-длинно перечисляет все свои добрые дела, совершаемые сознательно, потому что (он говорил) «дыхание Всевышнего в ноздрях моих», то есть «я не солгу Ему, потому что я чувствую, что Бог рядом, здесь, и я хранил пути Его всем сердцем моим».

Когда Иов закончил свою оправдательную речь, тогда возник некто пятый — какой-то Элиуй, сын Варахиилов, вузитянин, из племени Рамова; воспылал гнев его на Иова, и он начал говорить. До сих пор речь шла только о трёх персонажах, которые были возле Иова. Три друга и сам Иов — четыре человека, больше никого. И вдруг, когда эти выговорились и замолкли, Иов произнёс оправдательную речь и тоже замолк, поднимается некто пятый, Элиуй, и с гневом говорит друзьям Иова: «Я гневен на вас за то, что неправильно ему отвечали. Я гневен на него за то, что он себя оправдывал, а Бога обвинял». Кто он такой, откуда взялся — ничего не понятно. Целых три главы посвящено его речи, в которой он говорит: «Я буду и вас обвинять, и его буду обвинять», — и он примерно повторяет всё, что говорили три друга перед этим. Он оправдывает Господа, говорит, что «Господь не человек, и ты не можешь с ним судиться; Он не обязан тебе отчитываться в делах Своих; то, что Он хочет, то и делает, а ты кто такой? Если ты праведник, то ты праведностью своей Ему ничего не добавишь; если ты грешник, ты грехами своими Его не осквернишь. Он — велик. Ты — ничтожен. Делай правду для себя, — то есть себя спасай правдой своею, — убегай от грехов, чтобы не погибнуть, но не говори на Бога неправды». Он так гневно Иову в очередной раз закрывает рот.

Некоторые толкователи считают, что это как бы мосточек между речами троих друзей, которые обвиняли Иова, и речью Самого Бога. Бог потом в последних главах разговаривает с Иовом. А некоторые считают, что это всего лишь повторение ранее сказанных обличительных, гневных, ненужных, лишних слов, которые сказали три друга на страдающего праведника. Так или иначе, этот Элиуй гневно произносит свою тираду в три главы длиной, и, опять-таки, куда-то исчезает. Кто такой, откуда — непонятно. Как Мелхиседек, царь Салима, который — кто был, кем был — непонятно; пришёл, благословил Авраама и исчез. И потом уж только апостол Павел в Послании к Евреям называет Мелхиседека образом Сына Божия, который пребывает вовек, без отца и матери, не имея начала дней, пребывает священником вовеки — таинственная фигура такая. В Писании есть много такого, что выше всякого ума. Читаешь — и удивляешься.

Итак, Элиуй ещё раз вылил на Иова целый ушат гневных обличений, а потом, наконец-таки, Иов получает то, что просил. Что просил Иов? Он просил, чтобы Бог вступился за него и вышел с ним на суд; явился ему и начал с ним разговаривать. Он говорил: «Я-то здесь, а Ты там, я маленький, а Ты большой, и Ты меня бьёшь, и ты меня мучишь; теперь, вот, явись, и будем с Тобой спорить». И вдруг, наконец, Иов получает просимое — Господь отвечает Иову из бури: Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояши чресла твои, как муж, и Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне (Иов. 38, 2 - 3) И дальше Господь говорит с Иовом. Говорит тоже довольно долго. Иов в ужасе. Он больше не хочет ничего спрашивать у Бога, он забыл про то, что ему было плохо, что он был болен, он забыл скорбь души своей о том, что он потерял детей своих и имущество, он всё забыл — он в страхе. Иов боится, а Бог с ним разговаривает.

Интересно здесь то, братья и сестры, что Господь Бог не снимает нравственные проблемы. Когда Господь начал с Иовом говорить, Он сказал ему примерно следующее: «Где ты был, когда Я полагал основание земли? Скажи, если знаешь. Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева? Дал ли ты когда-нибудь в жизни своей приказание утру и указывал ли заре её место? Где путь к жилищу света? — то есть Он спрашивает Иова о том, что в мире творится. — Я — Творец мира. Ты — кто? Ты вообще в этой жизни хоть чем-то повелеваешь? Хоть чем-то ты управляешь? Росою полевою, или дождями, или бурями, или снегом, или огнём, или молнией? Тебя слушаются дикие ослы или львы в логовах своих? Пчела маленькая или большой бегемот, от которого трепещет всё живое? Кто ты такой?».

Ответ своеобразный. Потому что вопросы Иова были нравственные. Он спрашивал по-человечески: почему несправедливые люди, нечестивцы, богатеют и благоденствуют, а праведник страдает; почему «я не грешил, а вот так жестоко терплю»? У него другие были вопросы. Бог ему на них не отвечает. Господь на самом деле не обязан отвечать человеку на то, что он спрашивает. Бог всего-навсего ставит Иова на место. Он показывает ему Свои чудные дела, показывает Иову Свою великую славу, Свою премудрость, напоминает Иову, что он — никто вообще, что он — пылинка, вчера бывшая, а завтра имеющая исчезнуть, и этим исторгает из его души смирение и раскаяние... И, вроде бы, всё. На самом деле — не всё. Иов, повторяю, в страхе говорит: «Я ничтожен. Что буду отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, теперь отвечать не буду. Даже дважды; но более не буду». Но Господь не отступается, Он говорит: «Препояшь, как муж, чресла свои и отвечай Мне, — и называет разных животных — левиафана, бегемота, — ты приручил бегемота, ты поймал крокодила на удочку? Ты кто такой вообще?». И Иов уже говорит — всё, я всё-всё-всё... Однако Господь дальше смиряет его.

...Это удивительно, братья и сестры, потому что никогда мы не получаем то, что хотим, а получаем то, что надо. Происходят вещи, совершенно не вписывающиеся в наше сознание.

Скорби забылись. Больший страх и большая боль изгнали меньшую боль. Оказывается, страх от встречи лицом к лицу с Творцом мира стирает из души все остальные страхи-человек забывает, чего он боялся, что у него болело и что ему было неприятно ещё буквально секунду назад. Итак, Господь является, и смиряет Иова. И что дальше? Иов отказывается говорить с Ним больше, спорить, спрашивать: «Раньше я слышал о Тебе слухом уха, а теперь глаза мои видят Тебя и я раскаиваюсь в прахе». Всё...

А дальше происходит ещё более интересное: с одной стороны — Иов наполнил воздух гневными словами, с другой стороны — он страдал. Он ведь правильно поступал, он невиновно жил, и Бог мог им хвалиться. Господь бросил его в кипящий котёл жестоких искушений. Иов прославил Бога, потому что Иов Бога не похулил. Дьявол был посрамлён. По сути — Иов победил, Бог победил. Так странно получилось...

В конце концов, Господь Бог гневается на тех троих друзей, которые защищали Бога и были как бы адвокатами Господа перед скорбящим Иовом, и говорит им, говорит старшему из них, Элифазу: «Гнев Мой горит на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов».

Вообще не понятно ничего. С одной стороны, они-то уж говорили радикально чистые вещи, кристально чистые. И то, что Господь незрим и высок, и велик, и праведен, и то, что жилище нечестивых как дом паука: пройдёшь, посвищешь — и нет его, и то, что праведник пускает глубокие корни, и то, что «приди к Нему, и Он придёт к тебе»; короче — они говорили кристально чистые вещи из области морального богословия. Однако же гнев Божий горит на них: «Вы неправильно говорили обо Мне, а Иов говорил правильно». Я так думаю, что, видимо, здесь Господь уже не слова слушал, а на сердца смотрел. Скорбящее сердце Иова было чище, чем гордые сердца этих людей, говорящих правильные слова. Поэтому Он говорит им: Итак, возьмите себе семь тельцов и семь овнов и пойдите к рабу Моему Иову, и принесите за себя жертву. Раб Мой Иов пусть помолится о вас, ибо только лицо его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов.

Книга заканчивается тем, что Господь Бог вернул Иову благоденствие и здоровье, и последние дни его были богаче, нежели прежние; и было у него четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери...

И мы думаем: ну надо же было так жестоко испытать человека, через такую мясорубку пропустить его, чтоб потом измерить его благоденствие тысячами верблюдов, ослицами и различным скотом... А дети-то погибли. Родились новые. А можно ли забыть старых, получив новых? Может быть, нет. Но, скорей всего, да. И вообще — ничего не понятно. Но Иов жил в древние времена, в те времена, когда небо ещё закрыто было для человека — только земля, и всё решалось на земле. Тогдашние верующие люди обо всём мыслили только в земных категориях. Поэтому награждается Иов по-земному. Хочешь по-земному жить? (Иначе жить-то не умеешь, небесной жизни ещё не было ни у кого.) Поэтому живи поземному, и получай земные вознаграждения.

Общее чувство, братья и сестры, от этой книги — это чувство смиренной раздавленности. Непонятно, братья и сестры, ничего... Что, где происходит, с кем и почему — не нашего, оказывается, ума дело. Точную, истинную причину, диагноз ситуации назвать мы вряд ли можем. Нужен страх Божий человеку, нужно доверие к тому, что Бог творит.

Вот что несомненно — это то, что Бог есть, что Он премудр, благ, чуден, красив, вечен, непостижим и что Он правит миром. Этим Он и смиряет Иова: «Молчи, человек, и не омрачай Провидения словами без смысла. Я — хозяин мира, а ты включён в Мои планы. Молодец, что сделал всё правильно». И благословляет его за это. В общем, пока книгу эту прочтёшь, страху наберёшься неописуемого. Я думаю, что этим она, собственно, и полезна.

Подружитесь с этой книгой, братья и сестры, она нам всем пригодится, потому что без скорбей никто на этой земле не жил и жить не будет. А в скорбях нам нужно мужество, благодушие, несокрушимая вера, которые были у человека по имени Иов.