В пряничном домике

В пряничном домике

[1]

Дровосек шел по тропинке к крыльцу. Нарядный старый дом наблюдал за ним из-под опущенных век жалюзи. Одет дровосек был в красно-коричневый твидовый костюм, а неприметную машину оставил у обочины. Почувствовав его шаги по ступеням и быстрый стук в дверь, дом задался вопросом: как же он ухитрился проехать по дорожке среди деревьев? Надо будет сказать ведьме: пусть раздробит его кости и высосет костный мозг.

С этими мыслями дом звякнул дверным колокольчиком.

Тина Гейм[2] отперла дверь, не забыв накинуть цепочку, хотя ждала всего-навсего очередную соседку с миской капустного салата. Она слыхала, что Смерти полагается приносить куриную лапшу, но в этих краях, похоже, был принят капустный салат. Хотя вот Джерри кто-то принес вальфдорский…

— Лейтенант Прайс, — без улыбки сказал дровосек, раскрыв перед ней черный кожаный чехол с жетоном. — А вы — миссис Гейм? Хотелось бы побеседовать с вами.

— Неужто дети… — начала она.

— Мне хотелось бы побеседовать с вами, — повторил он. — И лучше бы — в доме и сидя.

— Ладно.

Сбросив цепочку, Тина распахнула дверь. Прайс шагнул в дом.

— Вы были заняты на кухне.

Взгляда на свой передник Тина не заметила. Видимо, как-то да углядел…

— Пекла пряничных человечков для школьных ланчей, — пояснила она. — Люблю каждый день подкладывать детям в коробки с ланчем по паре печенек.

Все еще не улыбаясь, дровосек кивнул:

— Пахнут вкусно. Можем там и поговорить, а вы сможете следить за ними, чтобы не подгорели.

— Они уже готовы. В микроволновке всех дел — на пару минут. Не могли бы вы…

Но было поздно. Он проскользнул мимо нее и скрылся из виду. Поспешно пройдя сквозь темную прихожую и полумрак обеденного зала, Тина обнаружила незваного гостя в своей кухне, удобно устроившимся в кухонном кресле.

— А вправе ли вы вот так запросто врываться к людям в дом?

Он покачал головой:

— Знаете, я и не думал, что в микроволновке можно что-то испечь.

Поколебавшись между гостеприимством и возмущением, Тина решила остановиться на первом.

— Пироги не взойдут, это да, а вот печенье получается прекрасно. Хотите попробовать?

Лейтенант согласно кивнул.

— И чашечку кофе? Или молока, если угодно?

— Кофе будет окей, — сказал он. — Нет, миссис Гейм, вот так запросто врываться к людям в дом мы не вправе: тут требуется постановление об обыске. Но, как только вы впускаете нас внутрь, нас уже не остановить. Можем пройти, куда пожелаем. Сейчас я, например, могу подняться к вам спальню и обыскать ваш комод.

— Но вы не…

Он замотал головой:

— Нет-нет, я просто привел пример. Таковы уж законы в нашем штате.

Опустив взгляд, Тина непонимающе уставилась на маленькую кофейную чашку с улыбающейся рожицей на боку. Чашка была доверху полна черного кофе. Она налила его бездумно, будто автомат.

— Добавить сливок? Сахара?

— Нет, спасибо. Присядьте, миссис Гейм.

Тина села к столу. Ее обычное кресло занял незваный гость. Пришлось сесть напротив, в кресло Джерри. Аккуратно выдвигая его и усаживаясь, Тина почувствовала себя так, будто явилась на собеседование, наниматься на работу.

— Ну что ж, начнем, — сказал дровосек, сложив руки домиком.

Жест показался Тине каким-то старческим, хотя выглядел гость не старше нее. «В конце концов, я у себя дома, — подумала она. — И, если уж это собеседование, вопросы задавать буду я». Однако Тина прекрасно понимала, что это не так.

— Миссис Гейм, в прошлом году, в ноябре, умер ваш муж.

Тина сдержанно кивнула.

— И причиной смерти был?..

— Рак легких. Так сказано в свидетельстве о смерти. — Тине тут же представились обложки бесчисленных книжонок в мягких переплетах: «Убийство в “Восточном экспрессе”», «Флетч», «Тайна исчезнувшей шляпы»… — Вы сказали, вы — лейтенант… откуда? Из отдела по расследованию убийств? Бог мой, я в детективном романе!

— Нет, — в который раз сказал он. — Никакой это не роман, миссис Гейм. Просто нужно кое-что уточнить. Ваш покойный супруг много курил?

Тина покачала головой:

— Джерри не курил.

— Может, он раньше много курил, а потом бросил?

— Нет, — ответила Тина. — Джерри не курил никогда в жизни.

Прайс кивнул — будто бы собственным мыслям — и глотнул кофе.

— Я читал, порой и пассивное курение может плохо кончиться. Скажите, миссис Гейм, а вы курите? Пепельниц я не вижу.

— Нет. Нет, лейтенант, я не курю. И никогда не курила.

— А-га… — Правая рука гостя, выпустив ручку чашки с улыбающейся рожицей, скользнула к карману рубашки. — А я вот, так уж вышло, миссис Гейм, курю. Вы не возражаете?

— Конечно, нет, — соврала Тина.

Пепельницы для гостей лежали в шкафчике. Поднявшись, она выставила одну из них на стол.

Лейтенант достал сигарету и прикурил от одноразовой пластиковой зажигалки.

— Пытаюсь бросить, — сообщил он, наполняя легкие дымом. — А не был ли ваш муж химиком, миссис Гейм? На химическом производстве не работал?

Она покачала головой:

— Джерри был юристом.

И Прайс все это, конечно же, знал.

— И умер он в возрасте?..

— Сорока одного.

— Очень ранняя смерть для того, кто никогда в жизни не курил и умер от рака легких, миссис Гейм.

— Доктор, лечивший Джерри, так и сказал.

Не желая снова расплакаться, Тина налила кофе и себе, добавила сливки и диетический подсластитель и долго, пока, наконец, не сумела совладать с чувствами, размешивала его.

Когда она снова села к столу, лейтенант сказал:

— Должно быть, многие удивлялись. Моя жена умерла около трех лет назад, и я сразу понял: вопросов будет целая куча.

Тина рассеянно кивнула, глядя на блюдечко на противоположном краю кухонного стола. Еще недавно на нем лежал нетронутый пряничный человечек. Теперь он исчез.

— Они просветили легкие Джерри рентгеном, лейтенант, — сказала она. — Рентген показал рак. Так нам сообщили.

— Я знаю, — ответил он.

— Но все же не верите, что Джерри умер от рака?

Лейтенант пожал плечами:

— А теперь еще и ваш малыш… Как, говорите, его звали?

Тина изо всех сил постаралась спрятать подальше все чувства, и ей это удалось.

— Его звали Аланом.

— И месяца не прошло… Должно быть, нелегко вам пришлось.

— Именно. Лейтенант, мы можем говорить откровенно? К чему весь этот разговор?

Прайс сделал еще глоток кофе.

— Хорошо. Как бы там ни было, у вас остались еще двое. Мальчик и девочка, верно?

— Генри и Гейл, — кивнула Тина. — Но Генри с Гейл на самом деле не мои.

Во взгляде лейтенанта в первый раз мелькнуло удивление:

— Как так?

— Они — приемные дети, вот и все. Конечно, я люблю их, как собственных. По крайней мере, стараюсь.

— Этого я не знал, — сказал он. — Но Алан был?..

— Нашим ребенком. Нашим с Джерри.

— Ваш муж уже однажды был женат. Развод?

— Да. Джерри получил полную опеку. А Рона даже не имела… не имеет прав навещать их.

— Вот, значит, как, — задумчиво сказал он.

— Да, лейтенант. Вот так.

— А что же будет теперь, когда вашего мужа не стало?

Прайс стряхнул пепел в салатное блюдечко, на котором лежал пряничный человечек.

— Не знаю. Если Рона попробует забрать их, пойду в суд, а там увидим. Так вы ответите, наконец, к чему весь этот разговор?

Прайс кивнул:

— На самом деле речь о страховке, миссис Гейм. Жизнь вашего мужа была застрахована на крупную сумму.

Тина сдержанно кивнула:

— И они все выплатили.

Но Прайс уже не слушал ее. Казалось, он прислушивается к чему-то еще.

— Генри или Гейл сегодня не пропускают школу, миссис Гейм? Сейчас всего час тридцать.

— Нет. Они вернутся только после трех. Хотите поговорить с ними?

Лейтенант покачал головой:

— Я слышал шаги наверху. Похоже, детские.

— Генри восемнадцать, лейтенант. А Гейл шестнадцать. Вы уж поверьте, их топот с детским не спутаешь. Хотите подняться наверх и посмотреть? Вы же говорили, будто имеете полное право.

Он затушил сигарету в салатном блюдце.

— Это верно, имею полное право… А Алан отравился, не так ли, миссис Гейм? Отравление свинцом?

Представив себе, что на лице — чудесная глиняная маска, которая непременно потечет от слез, треснет, стоит лишь дрогнуть хоть одному мускулу, Тина медленно кивнула.

— Наглотался облупившейся краски, лейтенант. В его шкафу было такое место, где старая краска потрескалась и облупилась. Мы перекрашивали его комнату, но не там. Ему было всего два года, и… и…

— Окей, окей, — сказал он. — У меня у самого двое ребятишек.

— Нет. Никогда это не будет «окей».

Оторвав от рулона бумажное полотенце, Тина отвернулась — лицом в угол, спиной к гостю, высморкалась и промокнула глаза. Все это — в надежде, что, когда она повернется обратно, Прайс исчезнет.

— Полегчало? — спросил он, прикуривая новую сигарету.

— Немного. Знаете, как это все несправедливо…

— Что именно?

— Вы вон сколько курите. Однако вы живы, а Джерри никогда в жизни не курил, но его уже нет.

— Пытаюсь бросить, — машинально ответил он, поигрывая сигаретой. — Откровенно говоря, миссис Гейм, в страховой компании с вами полностью согласны.

— Что вы хотите сказать?

— Ваш муж был застрахован в «Аттика Лайф» на сто тысяч долларов.

Тина автоматически покачала головой:

— На двести тысяч. Столько они выплатили.

Лейтенант затянулся сигаретой и выпустил дым через нос.

— Да, полис был на сто тысяч, но в случае рака компенсация удваивалась. Так сейчас многие делают, потому что люди очень опасаются рака. Обычно рак означает огромные счета за лечение.

Так оно и было. Тина молчала, сжав кулаки на коленях.

— Конечно, не в случае вашего Джерри. Тут обошлось без больших расходов. Ведь умер он… за сколько? За три недели?

— Да, — ответила Тина. — Через три недели после того, как лег в больницу.

— И у него наверняка была страховка на случай госпитализации, верно? От юридической фирмы?

Тина кивнула.

— А еще у вас, естественно, оформлены полисы на ребятишек и на вас. По двадцать пять тысяч на каждого ребенка, верно?

— Именно так. У нас очень хороший страховой агент, лейтенант. Могу вас познакомить.

— И Генри с Гейл застрахованы до сих пор, правильно? На двадцать пять тысяч, при смерти от несчастного случая сумма удваивается. Маленький Алан погиб именно от несчастного случая. Малыш, еще младенец, наглотался облупившейся краски — это сочли случайным отравлением.

— И вы считаете, это я его убила.

«Если бы только мой взгляд мог жечь, — подумала она, — этот тип изжарился бы, как бекон на сковородке. Ничего. Будет гореть в аду».

— Считаете, я погубила мужа и сына, чтобы получить эти деньги? Так, лейтенант?

Она представила себе, как занимается пламенем его коричневый пиджак, как чернеет лицо, полыхают волосы…

— Нет, — ответил он. — Нет, миссис Гейм, ничего подобного.

— Тогда зачем вы здесь?

Лейтенант раздавил вторую сигарету в блюдце, рядом с первой.

— В вашей страховой компании волнуются.

Он сделал паузу, но Тина молчала.

— И неудивительно. Два страховых случая, на немалые суммы, с удвоением выплат, и все — меньше, чем за два года.

— Понятно, — сказала Тина, чувствуя себя совершенно опустошенной. Огонь внутри угас. — И чего вы от меня хотите? Чтоб я прошла проверку на детекторе лжи и сказала, что не убивала мужа? Что не травила Алана? Ладно. Хорошо. Я согласна.

— Нет. Я хочу, чтоб вы кое-что подписали, только и всего. На том, скорее всего, дело и кончится. — На этот раз рука, шарившая в карманах в поисках сигарет, полезла во внутренний карман твидового пиджака. — Если хотите, можете прочесть. Или я сам объясню вам вкратце. Как пожелаете.

«Кое-что» оказалось длиннющим официальным документом, отпечатанным мелким шрифтом. Взгляд зацепился за слово «эксгумация».

— Объясните, — сказала Тина.

— Это позволит им — ребятам из коронерской службы — исследовать тело вашего мужа. Например, проверить легкие и посмотреть, вправду ли он умер от рака.

Наверное, могилы вскрывают по ночам. Люди с лопатами методически, степенно выбрасывают наружу те же самые комья земли… Да, конечно, по ночам. Не заниматься же этим на глазах у тех, кто хоронит близких — ничего себе «покойся с миром»! Ставят прожектора с длинными оранжевыми кабелями, чтобы работать при свете, а может, обходятся и фонарями на батарейках…

— А это возможно, лейтенант? Они действительно могут что-то определить? — спросила Тина, вспомнив ту библейскую женщину. «Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе». — Ведь прошло больше года.

В ответ он пожал плечами:

— Может, да, а может, и нет. Вашего мужа ведь бальзамировали, верно?

— Да. Да, бальзамировали.

— Тогда шансы неплохи. Конечно, все зависит и от качества их работы, и от температуры почвы, и от герметичности гроба. Факторов целая куча, однако шансы очень даже неплохи. К тому же, есть такие тесты, которые можно выполнить когда угодно — например, проверку на наличие мышьяка или свинца. Хоть через сотню лет исследуют тело, а эти вещи обнаружат.

— Понимаю. Ручка у вас найдется?

— Конечно.

Он вынул из того же кармана и ручку и подал Тине, не забыв нажать на пластиковую кнопку, чтоб выдвинуть стержень. «Будто торговый агент, — подумалось ей. — Совсем как торговый агент, удачно сбывший товар».

С этой мыслью она приняла ручку и подписала документ, и лейтенант с облегчением улыбнулся.

— А знаете, по-моему, этих красок на свинцовой основе уже давно не используют.

— Так и есть, — подтвердила Тина, придвигая к нему бумаги. — Дом у нас старый, и краска была старой. Один доктор сказал: возможно, осталась еще с двадцатых годов. Хотите взглянуть? На шкаф, конечно же, не на краску. Я его перекрасила, чтобы…

— Чтобы с чьим-то еще ребенком не произошло того же самого, — подхватил он. — Конечно, давайте пойдем наверх и посмотрим.

Уже на лестнице он добавил:

— Глядя снаружи, я как-то засомневался, что дом действительно стар, несмотря на всю эту затейливую резьбу. Похоже было, будто строили недавно, но под старину — как в Диснейленде.

— Он был построен в тысяча восемьсот восемьдесят втором, — сообщила Тина. — Для наружного ремонта мы наняли подрядчика, а внутри все сделали сами.

Пройдя по коридору второго этажа, она отворила дверь.

— Я не входила сюда с тех пор, как перекрасила шкаф. Думаю, настало время…

Лейтенант согласно кивнул и окинул оценивающим взглядом дубовый дверной наличник.

— Наверное, в старые времена здесь была комната прислуги.

— Нет, здесь всегда была детская. Комнаты прислуги еще выше, под самой стрехой.

Тина умолкла. Пол все еще был застелен газетами, закапанными темной краской. Банка с краской стояла там же, где она оставила ее; краска внутри засохла и растрескалась. Рядом лежала и засохшая кисть.

«Я здесь не убиралась, как видите», — хотела было сказать Тина. Но прежде, чем она успела выговорить хоть слово, в комнате раздался звук — слабый, однако в тишине показавшийся неестественно громким. Сухой перестук, шорох… словно там, в шкафу, вскочила на ноги маленькая собачка, или просто скатился на пол какой-то небольшой твердый предмет — к примеру, детская погремушка, упавшая с неопрятной кучи игрушек.

Поэтому вместо того, что собиралась сказать, Тина воскликнула:

— Там, внутри, ребенок!

— Да, внутри кто-то есть, — согласился Прайс.

Подойдя к шкафу, он повернул старомодную фарфоровую ручку, но дверца не открывалась.

— Заперто.

— Я его не запирала.

Сама того не сознавая, Тина обхватила руками плечи и крепко сжала пальцы. В детской было холодно — едва ли не холоднее, чем снаружи. Может, она забыла закрыть вентиляцию?

— Конечно, это вы и заперли, — возразил Прайс. — Вполне естественное дело. Все окей, мне не обязательно туда заглядывать.

«Да он будто закрывает глаза на улики ради моей пользы», — подумала Тина.

— У меня даже нет ключа, — сказала она вслух, — но надо открыть. Там же ребенок внутри.

Прайс заглянул в замочную скважину.

— Кто-то внутри, конечно, есть, только сомневаюсь, что это ребенок. Ладно. Всего лишь старый мебельный замок. Думаю, сложностей не предвидится.

У банки с краской имелась проволочная дужка. Короткие, сильные пальцы Прайса легко оторвали и согнули ее.

— Наверное, вы правы: откуда бы там взяться ребенку. Но тогда кто же внутри?

— Хотите мое мнение? — откликнулся Прайс, присев на корточки перед замочной скважиной. — Опоссум у вас в стене поселился. Или белка. Крыс ведь в доме нет, верно?

— Пытались вывести. Джерри расставил в подвале крысоловки… — В шкафу вновь тихонько заскреблись, и Тина заговорила быстрее, чтоб заглушить звук. — Он даже купил хорька и пустил его в подвал, только хорек погиб. Джерри думал, это Генри убил его.

— Вот как? — рассеянно проговорил Прайс. Замок заскрипел, щелкнул, и лейтенант с улыбкой выпрямился во весь рост. — Похоже, его никогда не смазывали. Слегка туговат.

Он вновь повернул ручку. На этот раз ручка подалась, но дверь не открылась.

— Тоже заклинило. Косяки вы красили?

Тина безмолвно кивнула.

— Так вы просто заперли шкаф до того, как краска просохла, миссис Гейм.

Достав из правого кармана пиджака большой складной нож, он подковырнул ногтем лезвие отвертки.

— Зовите меня Тиной, — сказала она. — К чему такие формальности.

Только минуту назад на впервые увидела его улыбку — и вот он уже ухмыляется во весь рот.

— Дик, — представился он. — Только попрошу без шуток про Дика Трейси[3]. Мне их и в участке хватает.

— Окей, — ухмыльнулась в ответ Тина.

Жало отвертки скользнуло вдоль щели между дверью и косяком. Дик снова повернул ручку, нажал на отвертку, и дверь с треском распахнулась. На миг Тине почудились внутри глаза — невысоко, над самым полом.

Лейтенант широко распахнул дверь, заскрипевшую на петлях.

— Пусто, — подытожил он. — А Джерри, похоже, не доверял смазке.

— Ничего подобного, у него всегда все было смазано. Он еще говорил, что сам не механик, но банка масла — уже полмеханика.

Прайс хмыкнул, достал из кармана фонарик, и слабый луч света заиграл на стенках шкафа.

— Кто-то здесь явно был, — сказал он. — Не крыса, крупнее. Может, енот.

— Дайте-ка посмотреть.

Подобрав испачканные краской газеты, смяв их и сунув в банку, Тина подошла к шкафу. На стенках изнутри виднелись царапины — тонкие, будто оставленные маленькими коготками… или ноготками. Пол был усыпан хлопьями ободранной краски и штукатурки.

Прайс выключил фонарик и посмотрел на часы.

— Мне пора ехать. Спасибо, что подписали разрешение. Я позвоню и сообщу, что покажут тесты.

— Буду рада, — кивнула Тина.

— Окей, я позвоню. А что это у вас за книга?

— Эта? — Тина подняла книгу. — Просто старая детская книжка. Джерри нашел ее, осматривая чердак, и принес вниз, для Алана. Лежала тут, под газетами.

Она проводила Прайса назад по узкому коридору. Новые яркие обои на стенах, наклеенные ими с Джерри, никак не могли пробиться к ее сознанию. Стоило оторвать от них взгляд — и на стены тут же возвращались старые, потемневшие.

— Осторожнее на ступеньках, — сказал Прайс за спиной. — Не поскользнитесь.

— Мы собирались застелить их ковром, — сообщила Тина. — Но теперь, пожалуй, не стоит и возиться. Я пытаюсь продать этот дом.

— Да, я заметил табличку снаружи. Место чудесное, но, думаю, вас можно понять.

— Вовсе оно не чудесное, — пробормотала Тина себе под нос, но так тихо, что ее слова услыхал только дом.

— До свидания, Тина, — сказал Прайс, когда она отперла входную дверь. — Еще раз спасибо. Очень рад был познакомиться.

Они обменялись официальным рукопожатием.

— Вы ведь позвоните, Дик? — спросила она, прекрасно понимая, как это прозвучит.

— Обещаю.

Он двинулся по дорожке к машине. Тина задержалась на крыльце, провожая его взглядом. Не дойдя до машины пару шагов, он похлопал по боковому карману пиджака — не по правому, куда спрятал нож, а по левому. «Для лаборатории, — подумала Тина. — Отвезет в какую-нибудь полицейскую лабораторию — проверить, не отравлена ли».

Она даже не взглянула на книгу в руке, но строчки, прочитанные, когда она подняла газету, так и звенели в ушах.

В тот вечер дом играл в Маленькую Девочку. Флюиды души ребенка сочились из потрескавшейся старой штукатурки, впитавшей ее, когда штукатурка была еще совсем свежей. Смотревший телевизор в гостиной (некогда — спальне хозяина) Генри, конечно же, не видел и не слышал ее, но тревожно пыхтел, ерзал на диване, не в силах сосредоточиться ни на передаче, ни на чем-либо еще, ругательски ругал учителей, сестру, мачеху, надеялся, что зазвонит телефон, но, сам не зная, отчего, боялся позвонить кому-нибудь и злился на собственное ничтожество, ничтожный в собственной ярости.

А вот Гейл, склонившаяся над учебниками наверху[4], ее слышала. Быстрые легкие шаги в коридоре — вперед, назад… «Джоконда — модель гениального молодого скульптора Лючио Сетталы. Лючио, хоть и старается противостоять внушенному ею очарованию из верности своей ведьме-Сильвии, чувствует, что именно Джоконда — его истинная муза-вдохновительница. Во время болезни Лючио Тина приводит Джоконду в ярость, и модель с помощью брата сжигает ее…»[5]

«Это я запомню», — подумала Гейл. Она сама хотела стать моделью, как ее настоящая мать, и когда-нибудь непременно должна была стать ей. Положив книгу на голову, она прошлась по своей спальне, остановилась и замерла в картинной, исполненной напускного высокомерия позе.

Тина, вытиравшаяся в ванной после душа, тоже видела кое-что. Испарина, исчезавшая с зеркала, образовала силуэт девочки с косичками — маленькой девочки, чья голова и плечи едва ли не повторяли форму островерхой двускатной крыши. Тина протерла зеркало полотенцем, проследила, как фантом появляется вновь, и решительно выкинула его из головы. «Джерри следовало бы поставить сюда вентилятор, — подумала она. — Надо ему сказать».

Нет, она прекрасно помнила, что Джерри мертв. Прекрасно сознавала это. Уж этого-то было не забыть, как и того, что сама она еще жива, а живой не связаться с покойным — с покойным, который не ответит ни на телефонные звонки, ни на письма. Просто ей на миг почудилось, будто умершего Джерри всего лишь нет дома — уехал в Нью-Йорк, или в Нью-Мексико, или в Новый Орлеан, в какое-то новое место, встретиться с каким-нибудь клиентом, подписать какие-нибудь бумаги, сделать доклад перед какой-нибудь комиссией, а вскоре и она полетит туда же, чтобы присоединиться к нему в этом новом месте…

Он подарил ей душистую пудру для тела, а к ней — огромную пуховку. И в этот вечер Тина сняла ее с полки, вспомнив, как это нравилось Джерри. Как же давно, как давно она пудрилась в последний раз?

Призрак из капелек конденсата, который она не смогла стереть полотенцем, исчез. Вспомнив его глаза, Тина вздрогнула. Глаза эти были всего лишь (как она твердо сказала самой себе) точками на запотевшем стекле, двумя пятнышками, на которые по какой-то неведомой причине не осел конденсат, но от этой мысли стало только хуже. Если так, получалось, что они никуда не исчезли и все еще, невидимые, наблюдают за ней…

Тину снова охватила дрожь. Казалось, в ванной холодно, несмотря ни на пар, ни на отопление, над которым столько трудился Джерри. Она понимала, что пора надеть халат, но вместо этого встала перед зеркалом, оглядела напудренные груди, провела ладонями вдоль напудренных бедер. Растолстела, слишком растолстела — жутко растолстела после рождения Алана…

Однако Дик Прайс улыбался ей. Она заметила, как он смотрел на нее в спальне, почувствовала, как он, хоть и на миг, но задержал ее руку в своей.

Прошло несколько дней.

— Значит, в конце концов это оказался рак, лейтенант? — спросила Гейл. — Не стойте, присядьте, пожалуйста.

Пройдя через просторную темную гостиную (некогда — столовую), она села сама — совсем как взрослая.

Прайс кивнул и сделал глоток коктейля, приготовленного для него Генри. В бокале оказался скотч с водой — первого слишком много, второй слишком мало, и Прайс решил, что этим первым глотком следует и ограничиться.

— Я и не думал, что это сделают так быстро, сэр, — заметил Генри.

— Случается иногда и такое, — ответил Прайс.

Гейл покачала головой:

— Это она убила папку, лейтенант. Я уверена. Вы ее не знаете — иногда она бывает настоящей ведьмой.

— И потому вы написали эти письма в страховую компанию.

Прайс поставил бокал на кофейный столик.

— Какие письма?

— Не стоит так кусать губу, птица-курица, — усмехнулся Генри. — Сама же выдаешь себя с головой.

Прайс согласно кивнул:

— Позволь-ка дать тебе совет, Гейл. Полиции лучше не врать, но если уж собралась, то не торопись и следи за лицом. Просто произнести нужные слова — этого мало.

— Значит, вы?..

— К тому же, откровенная ложь убедительнее уверток. Попробуй так: «Лейтенант я не писала никаких писем».

— Но письма — это же дело конфиденциальное!

— Думаешь, «конфиденциальное» означает, что их даже полиции не покажут? — спросил Генри, чистя ногти тонкой отверткой.

— Он прав, — еще раз кивнул Прайс. — Естественно, они показали письма нам. Написаны женским почерком, содержат детали, известные только одному из живущих здесь. Выходит, писала либо ты, либо твоя мачеха. Ну, а поскольку в них обвиняется она, остаешься ты. Когда-то нам попалась одна чокнутая, обвинявшая в письмах саму себя, но твоя мачеха на чокнутую не похожа. А когда она подписала для меня разрешение на эксгумацию и проставила дату, почерк оказался другим.

— Ладно, ладно, это мои письма.

На рукояти отвертки имелся зажим, как у авторучки, и Генри убрал ее в карман рубашки.

— А с парочкой я ей помог. Подсказал, что писать, понимаете ли. Собираетесь рассказать мачехе?

— А ты хочешь, чтоб я рассказал? — спросил Прайс.

Генри пожал плечами.

— Да мне, в общем, плевать.

— Тогда зачем спрашиваешь? — Прайс поднялся. — Спасибо за гостеприимство, ребятки. Передайте Тине: жаль, что я ее не застал.

Гейл тоже поднялась.

— Я уверена, лейтенант: она просто где-то задержалась. Если бы вы немного подождали…

Прайс отрицательно покачал головой.

— Еще один вопрос, сэр, если, конечно, вы в курсе, — сказал Генри. — Откуда у папы взялся рак легких?

— Легкие оказались полны асбестовых волокон. Обычно такое случается только с рабочими-изолировщиками.

Тине в кухне представился котел парового отопления — трубы тянутся вверх, как ветви давно погибшего дерева, асбестовая лента теплоизоляции свисает с них, как кора, белая пыль, как гнилая труха, осыпается вниз, падает в оскверненную могилу Джерри, словно снежинки…

«Это все пряничный домик, — подумала она, вспомнив мрачные обои в детской, которые они с Джерри старательно закрасили. — Да, он тебя не съест, ты сам съешь его. Но он до тебя все равно доберется».

Она пыталась шевельнуться, ударить ногой в пол или плечами в стену, перегрызть кухонное полотенце, которым Гейл заткнула ей рот, соскрести яркую новенькую изоленту, купленную Джерри для переделки парового котла.

Ничего из всего этого не вышло. Распахнутая дверца микроволновки зияла, как ненасытная пасть. Где-то далеко отворилась и захлопнулась входная дверь. Из стереосистемы в гостиной загремело «Она была моей подружкой»[6].

На волне рока в кухню, важно колыхая толстым брюхом, вошел Генри с почти полным темной жидкости бокалом в руке.

— Вот и нет твоего дружка. Ты нас слышала? Могу спорить, подумала: он явился спасти тебя?

Глотнув темной жидкости — виски, судя по запаху, — он поставил бокал на сливную полку раковины.

За ним вошла Гейл.

— Ну что, сейчас и кончим? — спросила она, закрыв за собой дверь, чтобы не перекрикивать грохот музыки.

— Конечно, отчего бы нет.

Генри присел над Тиной и заскреб ногтем по клейкой ленте.

— По-моему, лучше оставить так.

— Я же сказал: клейкий слой от нагрева расплавится. Хочешь оттирать ей морду растворителем, когда сдохнет? — Подковырнув кончик изоленты, он размотал ее и отшвырнул. — Кроме того, орать она не будет. Будет говорить. Я ее знаю.

Тина вытолкнула изо рта кухонное полотенце. Казалось, она у дантиста — вот-вот поднимется с кресла, и администратор назначит дату следующего визита.

Гейл подхватила мокрое полотенце с пола.

— Микроволновка готова?

— Конечно, птица-курица. Дело несложное.

— Ее будут осматривать. Будут проверять, что с ней не так.

Тина раскрыла было рот, но в горле пересохло так, что ей не удалось вымолвить ни слова.

— И найдут вот это, — с широкой улыбкой ответил Генри. — Провод отпаялся, отогнулся и закоротил защитную блокировку дверцы. Дай яйцо из холодильника.

Тина понимала, что сейчас должна молить о пощаде, но отчего-то не могла заставить себя сделать это. «Да я храбра, — с удивлением подумала она. — Какое мужество, какое дурацкое упорство. В жизни бы не подумала…»

— Видишь яйцо, дорогая мачеха? — сказала Гейл, показывая ей яйцо. — Если яйцо положить в микроволновку, оно взорвется.

С этими словами она положила яйцо в микроволновку, а Генри захлопнул дверцу.

— Видишь? — сказал он. — Теперь она будет работать хоть с закрытой дверцей, хоть с открытой. Только сейчас я ее закрыл: лишняя радиация нам тут ни к чему.

Нажав на кнопку, он инстинктивно подался назад.

Яйцо взорвалось с глухим звуком, вроде удара топора, впившегося в дерево, или падения ножа гильотины.

— Ого, как ее изнутри заляпало! Оставим ненадолго, чтоб затвердело.

— Музыка не кончится раньше времени? — деловито спросила Гейл.

— За глаза хватит.

— Если хотите вернуться к Роне, валяйте, — сказала Тина. — Я старалась относиться к вам с любовью, но силой вас никто не держит.

— Мы не хотим жить с Роной, — пояснил Генри. — Мы хотим свести счеты с тобой. А еще хотим разбогатеть.

— Ты же получила сто тысяч за папку, — добавила Гейл. — А потом еще за малыша.

— Еще пятьдесят тыщ, — уточнил Генри.

— Выходит, сто пятьдесят тысяч. И когда ты умрешь, они достанутся нам. Плюс еще пятьдесят за тебя, да с удвоением из-за смерти от несчастного случая. Тоже нам пойдут. Всего получается четверть миллиона.

Микроволновка зажужжала.

— Окей. — Генри распахнул дверцу и взял из раковины маленький фруктовый нож. — Теперь освободим ее.

— Драться будет, — остерегла его Гейл.

— Ничего, птица-курица, управлюсь. Нам совсем ни к чему, чтобы ее нашли со следами от веревок.

Маленький фруктовый нож вгрызся в веревки за спиной Тины, словно крыса. Несколько секунд — и ее онемевшие руки безжизненно повисли вдоль тела. Крыса перебралась к щиколоткам.

— От веревки надо избавиться, — напомнила Гейл.

— Конечно. Выбрось в мусор. И изоленту тоже.

В руки вонзились тысячи игл. За ними, откуда ни возьмись, явилась боль.

— Окей, — сказал Генри. — Давай-ка встанем…

Он поднял Тину. Онемевшие ноги не слушались, она их совсем не чувствовала.

— Смотри. Ты отчищала микроволновку. Может быть, сунула голову внутрь — посмотреть, что получается. — Он сунул ее головой в печь. — А потом потянулась за моющим средством или за губкой, вот кнопку-то случайно и задела…

Вдруг кто-то закричал — пронзительно завизжал, охваченный ужасом. «А вот я не закричу, — подумала Тина, сжав губы и изо всех сил стиснув зубы. — Не закричу».

Визг продолжался. Генри с воплем выпустил Тину, и она соскользнула на пол. Из микроволновки вырвались языки пламени и густой черный дым.

Тина едва не рассмеялась. Что, Гензель, что, малышка Гретель, изжарить ведьму в ее собственной печи не так легко, как вы думали, nicht wahr?[7]

Генри потянулся к стене и оборвал провод. Тина усмехнулась: это был провод от электрической открывалки для консервов.

Гейл налила в сковороду воды из-под крана, выплеснула ее в печь и резко отпрянула назад, точно ее ударило током. Языки пламени лизнули шторы на кухонном окне, и они тут же вспыхнули, как бумага.

Тина попыталась подняться, но онемевшие ноги не слушались. Она пошатнулась и упала. Огонь охватил шкафчики, висевшие над микроволновкой; пламя заплясало на темном полированном дереве, сушившемся больше ста лет.

От сильного удара с треском распахнулась задняя дверь. Генри в пылающей рубашке с воем бросился наружу. Чьи-то крепкие, сильные руки подняли Тину. Она вспомнила о Гретель — то есть, о Гейл — и тут же увидела, что та, кашляя, задыхаясь, нетвердым шагом ковыляет к выходу прямо за ними[8].

Миг — и Тина, словно по волшебству, очутилась снаружи. Все остальные тоже были здесь. Генри отчаянно катался по траве, а Дик тушил его рубашку, хлопая сброшенным пиджаком. Вдали выли сирены и волки, а темные окна одно за другим озарялись изнутри яркими радостными сполохами.

— Мой дом! — сказала Тина. Ей полагалось бы шептать, но голос прозвучал громко, на грани крика. — Мой дом! Погиб… Нет! Я всегда, всегда буду помнить ее, что бы ни случилось!

Дик оглянулся на дом.

— Да, дело плохо. Но если там осталось что-то особенно ценное…

— Не смей! Не смей возвращаться! Не пущу!

— Господи, — выдохнул он, крепко сжав ее руку. — Смотри!

На миг (всего лишь на миг) в слуховом окне показалось лицо — белое, словно бы детское. Но это лицо тут же исчезло, а из окна вырвались на волю языки пламени. Спустя еще миг огонь взвился над крышей, и дом — феникс, приемлющий смерть, чтобы вновь возродиться — тяжко вздохнул. Разом вспыхнуло резное деревянное кружево, еще миг спустя рухнули стены, а еще миг спустя прибыли пожарные.

Когда все было кончено, капитан, начальник пожарной команды спросил, всем ли удалось покинуть дом.

Тина благодарно кивнула:

— Дику… то есть, лейтенанту Прайсу почудилось чье-то лицо в чердачном окне, но мы все здесь.

На лице капитана отразилось сочувствие.

— Наверное, клуб белого дыма. Бывает такое иногда. Вам известно, как начался пожар?

Генри, без умолку ругавший все на свете, пока санитары обрабатывали его ожоги, разом умолк. Бесконечная цепочка ругани оборвалась, и он в ужасе уставился на Тину. Более практичная Гейл тихонько двинулась к деревьям, в темноту.

— Да, — кивнула Тина. — Но мне интересно другое: как это Дику удалось появиться как раз вовремя, чтобы спасти нас. Просто чудо какое-то!

— Никаких чудес, — покачав головой, ответил Прайс. — А если и чудо, то из тех, какие случаются каждый день. Я приехал в восемь, но дети сказали, что тебя еще нет. А кое-кто, с кем мне требовалось поговорить об одном деле, живет всего в паре кварталов отсюда. Я заехал к нему, позвонил в дверь, но дома никого не оказалось. Тогда я вернулся, а, подъезжая, заметил огонь за боковым окном.

— И вызвал по рации нас, — добавил капитан. — Так значит, вы, мэм, знаете, как начался пожар?

— Мой сын Генри что-то готовил — яйца, Генри, так ведь ты говорил?

Голова Генри дрогнула, склонившись на долю дюйма.

— Ага, — едва сумел выговорить он.

— Но печь, должно быть, слишком раскалилась: яйца — или что там еще — вспыхнули. К тому времени, как мы с Гейл прибежали на его крик, кухня была полным-полна дыма.

Капитан кивнул и нацарапал что-то в блокноте.

— Возгорание на кухне. Случается сплошь и рядом.

— Да, я только что назвала Генри сыном, но это не так, капитан, — поправилась Тина. — На самом деле я ему всего лишь мачеха. И ему, и Гейл.

— Да она — лучшая мать в мире! — отчаянно заорал Генри. — Верно я говорю, птица-курица?

Гейл, почти скрывшаяся среди дубов и высоких канадских елей, лихорадочно закивала.

— Генри, дорогой мой… — Склонившись к Генри, Тина поцеловала его в лоб. — Надеюсь тебе не очень больно?

«Растолстел, — подумала она, нежно ущипнув пасынка за пухлую щеку. — Но с кастрацией лучше не затягивать, пока яички не испоганили мясцо. А уж после этого с ним несложно будет управиться».

Вспомнив черные ручки своих огромных парикмахерских ножниц, она улыбнулась. Забавно было бы… но нет, это совершенно невозможно. Как там сделал этот сообразительный техасец? Сунул сыну между ног какую-то радиоактивную капсулу, пока тот спал?

— Не сомневаюсь, Генри — очень хороший сын, — громко сказал Дик.

Тина с улыбкой повернулась к нему:

— А знаешь, Дик, ты ведь почти не рассказывал о своих ребятишках. Сколько им?

Джин Вулф

Джин Вулф был удостоен Всемирной премии фэнтези за заслуги перед жанром в 1996-м, а в 2007-м был внесен в список «Зала славы научной фантастики и фэнтези». В декабре 2012-го Американская ассоциация писателей-фантастов назвала его двадцать девятым из своих Грандмастеров, а в 2013-м он был удостоен Мемориальной премии имени Деймона Найта «Гроссмейстер фантастики». Кроме этого его произведения трижды были награждены Всемирной премией фэнтези, дважды — премией «Небьюла», шесть раз — премией «Локус», премией Британской ассоциации научной фантастики, премией Августа Дерлета и мемориальной премией Джона В. Кэмпбелла. Джин Вулф — автор «Пятой головы Цербера», четырехтомного бестселлера «Книга Нового Солнца» и, среди множества прочих произведений, «Воина тумана», «Рыцаря-чародея» и «Книги Длинного Солнца». Кроме этого, он создал множество весьма незаурядных рассказов и повестей — за последние сорок лет их накопилось не на один том. Последний изданный им сборник — «Лучшее», а последний опубликованный роман — «Человек взаймы».