В пучине гражданской войны. Карелы в поисках стратегий выживания. 1917–1922

Глава 1 Историография гражданской войны в Карелии

Изучение гражданской войны в Карелии с самого начала подразделялось на финскую и советскую (позже – российскую) историографические традиции, между которыми на протяжении десятилетий существовал глубокий, но вполне объяснимый разрыв[6]. События 1918–1922 годов в карельских регионах интерпретировались в финских и советских исследованиях с различных позиций, да и назывались по-разному. Если финские историки именовали военные действия, проходившие с финским участием, «heimosodat» (племенные войны – так называли в Финляндии походы финских добровольцев в регионы, где проживали «соплеменники»), или карельским освободительным движением, подчёркивая их национальную составляющую, то советские учёные рассматривали эти события как один из эпизодов классовой борьбы, причём всегда исходили из априори исторической правоты большевиков. Ведущий специалист по истории гражданской войны на Севере В. И. Голдин справедливо отмечает, что изучался главным образом советский лагерь, а «доминирующей тенденцией в освещении противников большевиков было не объективное расследование, а их разоблачение»[7]. В эту парадигму вписываются почти все советские исследования, посвящённые гражданской войне в Карелии.

Исследование гражданской войны в СССР в 1920-е годы было связано прежде всего с деятельностью Комиссии по изучению истории Октябрьской революции и РКП(б) (или Истпарта), занимавшейся собиранием, изучением и изданием материалов[8]. Местные отделения Истпарта собирали и издавали материалы на местах. Карельский Истпарт был создан в 1923 году[9], и итогом его работы стало формирование объёмного корпуса источников и их частичная публикация, а также издание исторических работ, авторами которых зачастую являлись участники событий. Несмотря на их неизбежную тенденциозность, эти работы содержали значительные массивы фактологического материала, ещё не прошедшего «шлифовку» более поздними историческими схемами[10].

Несколько работ, опубликованных в 1920-е годы, было посвящено интервенции союзников на Севере и деятельности белого правительства Е. К. Миллера, однако, как правило, сюжеты, связанные с Карелией, в них присутствуют в очень малой степени[11]. В то же время уникальным явлением стала публикация в СССР воспоминаний участника белого движения на Севере генерала В. В. Марушевского, в которых содержатся данные о деятельности Карельского отряда, впечатления от пребывания автора в Реболах (в ту пору принадлежавших Финляндии) и сведения о переговорах Марушевского с К. Г. Маннергеймом[12]. В целом советская историография гражданской войны традиционно действовала в рамках бинарной системы, где советской власти противопоставлялись антибольшевистские силы.

К середине 1930-х годов в советской исторической науке произошли коренные изменения, и сформировалась концепция гражданской войны, которая сделала невозможным любое отклонение. Наступила эпоха сталинского «Краткого курса», который на долгие годы подчинил исторический анализ примитивной схеме. В этой схеме вся история революций 1917 года и последующих событий представлялась как движение большевистской партии к заслуженной победе. Гражданская война определялась «Кратким курсом» как результат интервенции Антанты, поддержанной контрреволюционными белыми силами.

Естественно, что национальное движение карел по этой логике интерпретировалось лишь как результат усилий «белофиннов», а процессы социального расслоения, происходившие в крестьянской среде и ставшие одной из коренных причин гражданской войны в деревне, оставались за бортом этой схемы. И хотя в послевоенное время активно издавались документы и воспоминания, писались монографии, на протяжении многих лет эти публикации были результатом строгой селекции материала и чётко встраивались в прокрустово ложе «Краткого курса».

Финская историография 1920-1930-х годов также оказалась встроена в жесткую идеологическую схему, что было обусловлено как завершавшимися процессами формирования финской нации, сопровождавшимися торжеством националистической идеологии, так и господствовавшей антисоветской официальной линией. Идеология финского национализма опиралась на мечту о возрождении «Великой Финляндии» (об этой концепции см. подробнее в разделе 2.2), частью которой должны были бы стать территории Российской Карелии. Именно стремление к воплощению в жизнь этого политического концепта обусловило походы финских добровольческих частей в Олонецкую и Беломорскую Карелии в 1918 и 1919 годах, а также помощь финских бойцов в Карельском восстании 1921–1922 годов.

Неудивительно, что многочисленная литература о «племенных войнах» отражала финский националистический дискурс и повествовала о походах финских освободителей в братскую Карелию. Каждое из этих сочинений носило отчётливую антибольшевистскую и, как правило, антирусскую окраску. По подсчетам К. Иммонена, опубликованным в конце 1980-х годов в его работе с характерным названием «О рюсся[13] можно говорить», в период с 1918 по 1939 год в Финляндии было издано 116 книг, относящихся к литературе «племенных войн», а в 46 из них была представлена идея «Великой Финляндии»[14]. Значительную часть научных изданий этого периода в Финляндии составили воспоминания и интервью организаторов и активных участников добровольческих походов[15]. Масло в огонь подливала и пресса с характерными названиями: «Газета шюцкоровца», «Племенной воин», «Финский солдат», «Финское племя». Последняя издавалась Карельским академическим обществом, занимавшимся активной пропагандой идей «Великой Финляндии»[16].

Накал страстей накануне и в годы Второй мировой войны обострил заочную дискуссию советских и финских историков, превратив исторические изыскания в пропагандистский ресурс[17]. Обе стороны присвоили себе статус «освободителя» крестьян Карелии. Финская оккупация Карелии в 1941–1944 годах позволила советским историкам провести параллели с событиями периода гражданской войны: основной фокус исследований был направлен на изучение военных действий. Словосочетание «разгром белофинской авантюры», характерное для названий большинства работ, изданных в 1940-е годы, было призвано продемонстрировать предыдущие попытки Финляндии аннексировать часть Карелии[18].

Послевоенные советские историки, продолжавшие находиться в рамках заданной «Кратким курсом» концепции гражданской вой ны, не могли принципиально изменить исследовательские подходы, но с 1950-х годов ими была начата систематическая публикация источников. Отбор источников был, конечно, односторонним. Сборники документов не являлись репрезентативными и не могли представить всесторонней картины исторических событий, однако этот материал оживлял и разнообразил привычную схему, давал предпосылки для дальнейшего усложнения исследовательских подходов[19].

На фоне крайне политизированной и идеологически выдержанной литературы этого периода выделяется монография И. И. Сюкияйнена «Карельский вопрос в советско-финляндских отношениях в 1918–1920 гг.». Следуя в русле официальной концепции гражданской войны, автор, тем не менее, впервые предложил формулировку «карельский вопрос» применительно к событиям 1918–1920 годов. В отличие от предшественников, Сюкияйнен рассматривал проблему советско-финляндских отношений не только как военный конфликт, но и в контексте дипломатических усилий, апеллируя к мирным переговорам, имевших место в 1918 году в Берлине и в 1920 году в Тарту (Юрьеве). Он отмечал различные цели великих держав и Финляндии, а также посвятил целую главу националистическим обществам, существовавшим в то время в Финляндии и вынашивавшим великофинские замыслы[20].

Характерной чертой советской историографии 1950–1960 годов стало издание монографий, призванных продемонстрировать общую картину гражданской войны и интервенции на Севере. Впрочем, событиям в Карелии в этих работах традиционно отводилась скромная роль[21]. Первая попытка систематизированного изложения событий гражданской войны в Карелии была предпринята в рамках двухтомного издания «Очерки истории Карелии»[22]. Несколькими годами позднее М. И. Шумилов защитил докторскую диссертацию по теме «Деятельность большевистских организаций Севера России в период Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны (1917–1920)» и опубликовал указатель литературы «Борьба за советскую власть на Севере. 1917–1922 гг.», в который вошли все работы по данной теме, изданные до 1967 года[23].

Хрущёвская оттепель принесла с собой и некоторые новые веяния, а именно, обращение к персоналиям, активным участникам гражданской войны. По мнению В. В. Волоховой, это было связано с тем, что «устоявшийся миф об Октябрьской революции нуждался в развитии не вглубь, а вширь»[24]. Так появилась целая серия работ о «красных героях»: П. Ф. Анохине, председателе Олонецкого губернского военного революционного комитета, возглавившем оборону Петрозаводска в 1919 году; М. Е. Розенштейне, погибшем в бою с финскими добровольцами при обороне Видлицы в 1919 году; Н. Т. Григорьеве, губернском комиссаре труда, участнике боёв под Петрозаводском в 1919 году[25].

Как правило, обращение к теме установления советской власти в регионе включало в себя не только сюжеты, связанные с Октябрьской революцией, но и историю образования Карельской трудовой коммуны (далее – КТК), которая являлась, согласно традиционной советской периодизации, финальной точкой в гражданской войне. «Классическая» для советской историографии точка зрения на эти события была сформулирована В. И. Машезерским ещё в 1940-е годах. По мнению этого автора, создание КТК явилось итогом перехода Карелии к мирному строительству, а Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) пошёл навстречу желанию карел в образовании автономии[26]. Таким образом, по мнению Машезерского и его последователей, Карельская трудовая коммуна была создана по инициативе снизу, а не решением руководства страны. Интересы народа, согласно этой концепции, выражали большевики, авангардом которых являлись революционные рабочие (поэтому в центре внимания авторов находилась деятельность советов). Карельскому крестьянству в этой схеме места почти не находилось, в лучшем случае о нём писалось как о некоей сочувствующей большевикам молчаливой массе; исключением являлись союзники интервентов и «белофиннов» – кулаки.

Эта тенденция была характерна для всей советской историографии; как справедливо отмечает В. И. Голдин, в исторических сочинениях советского времени крестьянские протестные движения в регионах, находившихся в руках советов, именовались кулацкими и контрреволюционными[27]. Впрочем, в своих более поздних работах Машезерский обратился и к таким важным, но не изучавшимся ранее явлениям, как деятельность Карельского отряда, Союза беломорских карел, Карельского просветительского общества, а также Ухтинского правительства, оценка которых была весьма односторонней и не выходила за рамки традиционной схемы[28].

Монументальные исторические исследования по карельскому вопросу стали появляться в Финляндии и на Западе в целом начиная с 1960-х годов. Речь идёт о работах М. Яаскеляйнена, С. Черчилля и Т. Нюгорда[29]. В исследовании Яаскеляйнена заново и беспристрастно был освещён «восточно-карельский вопрос» как часть программы финской национальной экспансии, а также показаны различные попытки осуществления этой программы вплоть до 1923 года. Монография Яаскеляйнена получила в общем положительную оценку в советской историографии. А. С. Жербин отмечал, что эта единственная на 1961 год обстоятельно написанная книга по «карельскому вопросу»[30].

Английский (ныне канадский) историк Стэйси Черчилль, много работавший в Финляндии, первым дал глубокий и многосторонний анализ тех стратегий и проектов, которые появлялись в Российской Карелии в послереволюционные годы (1917–1922). Работа Черчилля «Судьба Восточной Карелии, 1917–1922» во многом явилась пионерской – используя широкий архивный материал из финских и английских архивов, исследователь скрупулёзно показывает, как карелы, оказавшиеся в эпицентре борьбы разнонаправленных политических и военных сил, воспринимали происходящее и разрабатывали свои стратегии. В центре внимания Черчилля – вопрос самоуправления карельского региона, который в разных формах и вариантах стоял на повестке дня на всём протяжении этого периода. Одним из первых Черчилль проанализировал взгляды и настроения крестьян разных уездов и волостей, предпринимая попытку понять и объяснить мотивацию решений и поступков карельского населения[31].

К 1970-м годам советские историки получили возможность знакомиться с новыми финскими исследованиями. Появились работы нового типа[32], и классическим примером таких исследований является монография В. М. Холодковского, посвящённая финско-советским отношениям 1918-1920-х годов[33]. В этой монографии, созданной на основе внушительного количества источников, Холодковский анализирует политические взаимоотношения между странами на фоне широкой панорамы европейской политики, показывает механизмы принятия решений как финским, так и советским правительством. В представленную им многослойную картину вплетается и анализ ситуации в карельских регионах, принципиально отличавшийся от общепринятого. Если Машезерский в монографии того же периода традиционно рисовал основной конфликт внутри карельских регионов как борьбу «трудовых масс карельского крестьянства против белофинских захватчиков»[34], то Холодковский совершенно справедливо констатировал: главным обстоятельством, влиявшим на выбор крестьянами союзников и политической линии, был голод. Он пишет: «Временные симпатии голодного карельского крестьянства поворачивались в ту сторону, откуда могло прийти быстрое спасение от голода»[35]. Справедливость этого вывода подтверждается и более поздними исследованиями.

1970–1980-е годы в финляндской историографии явились периодом обращения историков к воспоминаниям непосредственных участников событий. Так, например, Олави Хови и Тимо Йоутсамо провели масштабное анкетирование добровольцев, участвовавших в походах в Эстонию и Карелию. На основе довольно спорного исторического материала, воспоминаний о событиях 50-летней давности, авторы попытались ответить на вопрос, какова была мотивация финских добровольцев – помощь родственному народу или жажда приключений[36]. История Мурманского легиона, долгое время остававшаяся в финской историографии непопулярной, стала предметом внимания Юкки Невакиви. Его исследование, созданное на основе обширных архивных материалов, стало первым и наиболее полноценным трудом на эту тему[37]. Впрочем, первая попытка была предпринята ещё в конце 1920-х годов Отто Итконеном в его автобиографической работе[38].

Серьёзным прорывом в финской историографии «племенных войн» стали работы Йоуко Вахтолы, посвящённые финским добровольческим походам в Российскую Карелию. Вахтола впервые рассматривает оба похода (в Беломорскую Карелию в марте-октябре 1918 года и в Олонецкую Карелию в апреле-сентябре 1919 года) и попытки решения «карельского вопроса» в широком геополитическом контексте, включающем в себя политические и идейные основания принимавшихся в Финляндии решений, стратегии заинтересованных стран (прежде всего Германии и Великобритании), внутрироссийское политическое и военное противостояние и, что особенно важно, ситуацию внутри карельских регионов[39]. Используя сведения финского генерального штаба и протоколы крестьянских сходов, Вахтола показывает всю сложность и неоднозначность отношения карельского крестьянства к финским «старшим братьям» и их стремлению присоединить Карелию к Финляндии. Последующие работы финских историков о «племенных войнах» носят обобщающий характер и уступают в скрупулёзности исследованиям Вахтолы, что признает, например, Юсси Ниинистё. В то же время Ниинистё справедливо отмечает, что Вахтола не использовал данные российских архивов[40].

Глобальный пересмотр старых историографических схем в отечественной науке стал возможен только в постперестроечный период. Историография гражданской войны претерпела значительные изменения: начали проясняться значение, роль и мотивации каждой из множества противоборствовавших сил, была выработана концепция крестьянской революции, которая, в частности, показала, сколь сложным и разнонаправленным было крестьянское движение. Новые веяния коснулись и изучения гражданской войны в Карелии, а «первой ласточкой» можно считать публикацию С. Безбережьевым подробного рапорта, составленного в июне 1920 года генералом И. А. Клюевым и содержащего отчёт о его переговорах с Временным комитетом Беломорской Карелии (обычно называемым в документах Тоймикунта – Комитет). Клюев подробно описывает обстановку в «столице» региона Ухте, настроения членов Тоймикунты и жителей девяти отделившихся волостей. Впервые в российской историографии появляется материал, содержащий неприязненное, но точное описание первого карельского квазигосударства[41].

Опубликованная три года спустя статья К. В. Гусева стала первым исследованием, в котором автор прямо заявил о необходимости пересмотра исторической концепции гражданской войны в Карелии. Гусев предложил отказаться от представления о крестьянских протестах как о «кулацких мятежах», а о Карельском временном правительстве – как об избранном «кулацким съездом». Автор показывает, что причиной крестьянского восстания 1921–1922 годов и более ранних антисоветских выступлений была прежде всего непродуманная политика местных властей. События 1921–1922 годов Гусев предлагает характеризовать не как «белофинскую авантюру», а как крестьянское восстание, поддержанное большой частью местного населения и схожее с кронштадтским мятежом и антоновщиной[42].

Монография Ю. М. Килина о карельской политике Советского государства в 1920–1941 годах внесла много нового в понимание финальных событий гражданской войны в Карелии. Автор решительно порывает с «большевистскоцентричной» картиной противостояния, предлагая разобраться в сложной системе взаимоотношения этих сил, выделяя при этом в качестве важной составляющей карельское националистическое движение. Вслед за Гусевым Килин предлагает применительно к событиям в Карелии 1921–1922 годов пользоваться термином «восстание». Цитируя справку Карельского областного отдела ГПУ, автор показывает, что «финские офицеры и вообще финны не играли большой роли как главари движения, за исключением Таккинена», а «самыми видными руководителями бандитизма были местные карелы»[43].

Впрочем, карельские события зимы 1921–1922 годов до сих пор по-разному интерпретируются в исторических сочинениях. По мнению Н. В. Фатуевой, Карельское восстание является одним из центральных событий так называемой «малой гражданской», или «крестьянской», войны[44]. В то же время И. В. Яблочкина считает, что события в Карелии не могут быть однозначно охарактеризованы как белофинская авантюра или как крестьянское восстание[45]. Н. И. Уткин и вовсе рассматривает события в Карелии в русле традиционной советской историографии как поход финских добровольцев в отрыве от внутренних причин восстания[46]. Апофеозом дискуссии является статья Л. А. Кутиловой, в которой автор именует события 1918–1922 годов советско-финской войной, очевидно, следуя за А. Б. Широкорадом, которого, впрочем, критикует за ошибки и поверхностные суждения[47]. Полагая важнейшим источником по истории концепции «Великой Финляндии» советский сборник документов от 1928 года и датируя создание КТК 1919 годом, Кутилова резюмирует: «все эти обстоятельства… придают войне впечатление неясности»[48]. На наш взгляд, связь событий зимы 1921–1922 годов с предыдущими явлениями гражданской войны является не только очевидной, более того – Карельское восстание стало прямым продолжением гражданской войны, что мы и продемонстрируем в главе 9.

О роли крестьянства в гражданской войне на Северо-Западе России писали С. В. Яров, Т. В. Осипова и Л. Г. Новикова[49], однако карельские сюжеты не получили в их работах должного освещения. М. И. Шумилов, один из авторов «Истории Карелии с древнейших времён до наших дней» и вовсе следует в русле традиционной историографии и избегает вывода о том, что именно непопулярная политика большевиков привела к многочисленным крестьянским восстаниям и сделала крестьян основными участниками антибольшевистского движения[50]. В то же время, как показывает Лаура Энгельштейн, именно война против крестьянства, которая порождала свои институты власти, стала самой сутью гражданской войны[51]. Более того, недавние исследования авторов этих строк демонстрируют, что именно крестьянство выступало в качестве основного противника советской власти в Карелии, поскольку «классическое» белое движение в этом регионе не сложилось[52].

В последние десятилетия историческая наука обогатилась несколькими пионерскими работами, посвящёнными карельским событиям периода гражданской войны. Одними из наиболее ярких следует считать исследования Е. Ю. Дубровской, которая использовала ранее неизвестные архивные материалы, в том числе собрание карельского Истпарта, представляющее собой главным образом коллекцию воспоминаний участников карельских национальных формирований[53]. Именно в её работах впервые была описана история Карельского отряда, а также даны мини-портреты главных участников событий, таких как один из организаторов Карельского отряда, рано погибший Ииво Ахава. Исследованиям Дубровской свойственны новые подходы – обращение к проблематике исторической памяти, гендерным проблемам и истории повседневности[54].

Тенденция последних лет, которой придерживаются и авторы этих строк – это погружение в историю национального движения на уровне отдельных волостей и деревень; введение в научный оборот, помимо общегубернских, материалов волостных и уездных исполкомов, военревкомов и парткомов, позволяющих понять, какие процессы шли в каждой деревне или волости. Подобный подход очень полезен именно для исследования такого феномена, как гражданская война, которая представляла собой противоборство не только политически детерминированных «сверху», но и стихийно возникающих «снизу», в народной гуще, сил. В этой работе мы покажем, как развивались сепаратистские настроения в Карелии, а местное население вынуждено было лавировать между противоборствующими силами.

Переход на микроуровень – это характерная черта современной историографии. Этот подход может, однако, рассматриваться не только в географическом ключе: он предполагает и обращение к персоналиям. Одной из первых таких работ стала совместная публикация российских и финляндских ученых по истории Ребольской волости, оказавшейся в эпицентре противоборствующих сил[55]. Исследования Пекки Ваары посвящены истории ухтинского рода Андроновых и судьбе Беломорской Карелии[56], а статьи Вахтолы и Кангаспуро раскрывают роль беломорской деревни Вокнаволок в годы гражданской войны[57]. Пробелы в изучении деятельности финнов – участников гражданской войны в Карелии были частично восполнены в работах Юсси Ниинистё и Мирко Харьюлы. Предметом исследования первого автора стали активисты, егеря и представители «белой Финляндии», такие как Боби Сивен и Курт Мартти Валлениус[58]. В то же время Харьюла в своей монографии осветил деятельность отрядов красных финнов, воевавших не только в Карелии, но и на других фронтах гражданской войны в России[59]. В заслугу автору стоит поставить публикацию 450-страничного приложения, в которое вошли краткие биографии красных финнов, списки различных воинских соединений и данные о потерях среди них. Одной из интереснейших последних работ финских историков стала монография Аапо Розелиуса и Оулы Силвеннойнена, посвящённая истории финских «племенных походов» в контексте общеевропейской политики. Среди наиболее привлекательных черт монографии Розелиуса и Силвеннойнена – соединение жанра микроистории с характерным для него интересом к судьбам отдельных исторических акторов, и широкого исторического полотна как фона для описываемых событий[60].

Уже упоминавшееся создание КТК является еще одним дискуссионным сюжетом в карельской истории, и здесь самые большие разночтения вызывает вопрос о причинах создания коммуны. Часть современных исследователей полагает, что главной причиной создания национальной карельской автономии была внешнеполитическая стратегия Советской России, а именно – необходимость иметь аргументы в споре с Финляндией на предстоящих мирных переговорах[61]. По другой версии, ключевым фактором было стремление руководителя КТК Эдварда Гюллинга к созданию образцового государства на границе с Финляндией как плацдарма для распространения идей коммунизма в Скандинавии[62]. А. А. Левкоев в своей диссертации впервые показал эти цели «красных финнов» и их противостояние «русско-карельской оппозиции» на раннем этапе существования КТК, а также тесную связь этого противостояния с настроениями и стратегиями карельского населения[63]. Ник Барон утверждает, что целью Гюллинга являлось прежде всего создание «великой Красной Финляндии», которая помогла бы уничтожить «неестественную» границу между родственными народами[64].

В рамках истории КТК стоит упомянуть диссертационные исследования Пекки Кауппалы и Маркку Кангаспуро о стратегиях и практиках большевистской власти в отношении карельского населения и карельской государственности. В отличие от большинства упомянутых нами финских историков, не работавших с советскими архивными коллекциями, Кауппала и Кангаспуро ввели в оборот широкий спектр материалов из советских/российских архивов[65]. Из современных исследований стоит также отметить монографию А. И. Бутвило[66], который «первым из исследователей обстоятельно анализирует государственно-правовой статус КТК»[67].

Завершая историографический обзор, нельзя не упомянуть труды британского историка Ника Барона, сыгравшие важную роль в изучении гражданской войны в Карелии[68], а также недавно защищенную диссертацию Алистера Райта об установлении советской власти в крае[69]. В целом, как нам кажется, происходит отрадное сближение финского, российского и других национальных историографических полей, нащупываются попытки выработать единые подходы к одной из наиболее трагических страниц в истории Карелии.