Глава пятая

Это была грандиозная встреча. Водочные бутылки вытянулись тридцатиметровой батареей на застеленном хлопчатобумажной скатертью столе. У каждой бутылки стоял официант в белых перчатках. Стаканы со звоном разбивались о тяжелые деревянные панели стен. Каблучки начищенных ботинок цокали по полированным мраморным плитам пола. На выкаченных колесом грудях, обтянутых мундирами цвета морской волны, сияло такое обилие орденов и медалей, что, наверное, чеканщики сошли с ума, пока их изготавливали.

Чей-то голос с сильным южнорусским выговором воскликнул:

— О, то ж вин идэт! О, то ж вин идэт!

Наступила тишина, оскверненная лишь последним грохотом разбитых стаканов, чьи недавние владельцы еще не вполне осознали происходящее. А потом были слышны лишь четкие шаги приближающегося человека. Человек на небольшом возвышении в дальнем конце зала провозгласил:

— Товарищи офицеры, члены Комитета! Щит и меч партии! Мы с восхищением приветствуем Героя Советского Союза фельдмаршала Григория Деню. Ура маршалу Дене!

— Ура-а! — отозвались собравшиеся.

Деня, чья мясистая грудь была украшена множеством орденов и медалей, а пухлое лицо светилось радостью, воздел толстенькие ручки над головой в знак собственного триумфа и прошествовал в актовый зал народного Комитета государственной безопасности.

— Деня! Деня! Деня! — скандировали офицеры.

А он энергично махал всем рукой, улыбался старым знакомым и друзьям, уцелевшим в великой войне, когда два народа сошлись в битве друг с другом по фронту, протянувшемуся от моря до моря, после чего побежденные были обречены на уничтожение. Это были крутые ребята, все эти старые офицеры, пережившие большие чистки, фавориты Сталина, а потом Берии, а потом Хрущева и, наконец, нынешнего председателя. Председатели приходили и уходили. КГБ оставался всегда. Деня знаком призвал к тишине и заговорил:

— Я не вправе посвящать вас сейчас в тонкости и подробности нашей победы. Я не вправе рассказать вам о том, каким образом мы добились более чем подавляющего преимущества в Западной Европе. Но вот что я могу вам рассказать, товарищи. Сегодня Союз Советских Социалистических Республик добился над нашим континентом господства, которого не достигала никакая страна в прошлом. Завтра Азия будет наша, а за ней и весь мир. Завтра — весь мир. Завтра — весь мир!

Многие офицеры, которым посчастливилось сражаться лишь в холодной войне против Америки и участвовать в изнурительных состязаниях, победа в которых измерялась чайной ложкой, громкими криками выразили свою радость. Потому что благодаря фельдмаршалу Дене победу теперь можно было измерять ведрами. Запад отступал по всему фронту.

Разумеется, в таких трудолюбивых группах всегда находится свой остряк. Из задних рядов кто-то выкликнул тост за союзников России.

— Да здравствует конгресс Соединенных Штатов и его специальные комиссии!

Лица присутствующих исказила презрительная гримаса, но фельдмаршал Деня улыбнулся.

— Да, нам немало помогли. Но помощь была не случайной. Вспомните, что говорил Ленин: капиталисты сами повесятся, если только мы снабдим их достаточно длинной веревкой. Ну вот, веревка у них есть, осталось только затянуть узел.

Деня приказал принести ему полную бутылку водки, а потом, чуть качнувшись на каблуках своих начищенных кожаных ботинок, осушил бутылку до дна под одобрительный гул голосов товарищей по оружию. Потом, подбадриваемый аплодисментами, он протанцевал на середину зала. Какой-то капитан со смертельно бледным лицом и дрожащими руками протиснулся к пятачку, на котором пьяный смеющийся Деня отплясывал цыганочку. Этот капитан в полевой форме резко выделялся на фоне сверкающих орденами парадных мундиров — точно дешевая пластмассовая ваза в витрине ювелирного магазина.

Деня подтанцевал к капитану.

— Товарищ маршал, очень срочное сообщение, — сказал капитан.

Он вручил Дене запечатанный двумя сургучными печатями пакет. Чтобы открыть его, требовалось сломать маленький пластиковый щит. Он также передал маршалу ручку, которой тот должен был поставить свою подпись в журнале о получении пакета. Деня взял ручку и подбросил ее в воздух.

— Мне нужна ваша подпись, маршал!

— Анатолий, скажи этому идиоту, что никакая подпись не нужна.

— Вам не требуется подпись маршала Дени, капитан! — раздался крик в толпе. Это крикнул командир подразделения, где служил капитан.

Деня прочитал послание. Во всем теле он ощущал приятное тепло от выпитой водки, а от танца его кровь бурлила и весело неслась по жилам. Донесение гласило:

«Явные сложности подразделений „Трески“ южном фланге Европы. Тчк. Предлагаю немедленно прибыть на площадь Дзержинского для консультаций. Тчк. Немедленно».

Деня смял лист бумаги и сунул его в карман.

— Что-нибудь серьезное, Григорий? — спросил его один из генералов.

Деня передернул плечами.

— У нас всегда все серьезно. Центральный Комитет предлагает изменить цвет наших мундиров — и у министра текстильной промышленности возникает серьезная проблема. Когда министерство пропаганды узнает, что Солженицын произнес новую речь или написал новую книгу, у них сразу возникает серьезная проблема. Каждый день то тут, то там возникает масса серьезных проблем. Мы с вами пьем добрую водочку, имеем хорошие квартиры, и тем не менее все только и знают, что орут: скоро всему конец! скоро всему конец! сейчас небо упадет! Но небо, господа, по-прежнему над нами, оно там было задолго до того, как мы вышли из чрева матери и заплакали, вступив в первый серьезный конфликт с атмосферным воздухом. И оно будет на своем месте, когда могильщики присыплют нас землицей после нашего последнего серьезного конфликта со смертью. Товарищи, вот что я вам хочу сейчас сказать. На этом свете нет никаких серьезных проблем!

Его краткая речь была встречена бурными аплодисментами отчасти потому, что он был в чине маршала, но еще и потому, что все знали его как человека, способного и в трудную минуту сохранять самообладание. Такова была маршальская философия, и ее уважали.

А перед входом его ждал черный «Зил»-лимузин. Уличное движение на родине не представляло таких трудностей, как на поле сражения, где так много автомобилей.

Теперь маршал Деня уже не был столь беспечен, каким он казался в окружении боевых товарищей. Долгие годы службы выработали в нем тонкий нюх на ситуации, когда следовало тревожиться, а когда не следовало. Сейчас момент был тревожный.

В здании на площади Дзержинского располагалась Лубянская тюрьма. Во время правления Сталина многие из его друзей окончили там свои дни. Он был единственный из целого подразделения, кому удалось тогда уцелеть — это было политическое подразделение, которым командовал бывший университетский профессор, пришедший на работу еще в ЧК, потом переименованное в ОГПУ, потом — в НКВД, в МВД и, наконец, в КГБ. Все это были разные одежды для одного и того же тела.

Сталин однажды приказал, чтобы их подразделение в полном составе — сорок два человека — и при полном параде поужинало с ним за закрытыми дверями. На столе было всегда много водки.

Какой-то внутренний голос нашептал Дене в тот давний вечер в начале тридцатых не особенно усердствовать за столом. Наверное, отсутствие прохладительных напитков на длинных столах заронило в нем подозрение, что Сталин просто хотел всех напоить вусмерть.

Его командир, человек очень осторожный и воздержанный в еде и питье, предпочитавший чай с баранками, пил водку так, словно родился в седле казацкого скакуна. К середине трапезы командир уже громко разглагольствовал о том, что он является составной частью социалистического авангарда человечества. Сталин тихо улыбался в усы. Сам он не пил, а, раскурив большую белую трубку, только кивал да посмеивался, а молодой Деня тогда подумал: «Боже, ну и змея подколодная!»

Молодых офицеров всегда учили быть первыми в своем ревностном служении чистому делу коммунистической революции. Деня же держался незаметно. И вот Сталин указал на него.

— А ти что думаэшь, тихонья? — спросил Сталин.

— Я думаю, что все, что они тут говорят, очень мило, — ответил Деня.

— Только мило? — Все засмеялись. — Мило! — продолжал царственный тамада. — Этим словом можно аписать дэвушку, а не рэволюцию.

Деня смолчал.

— Ти не хочэшь измэнить слово?

— Нет, — ответил Деня.

Его командир сразу же почувствовал себя не в своей тарелке и завел диалектическую дискуссию о слабых революционерах, переметнувшихся на сторону буржуазной контрреволюции.

— А ти что думаэшь об этом, маладой чзловек? — спросил Сталин.

Молодой Деня встал, ибо понял, что речь теперь идет о жизни и смерти, а он хотел встретить свою судьбу стоя. Для них для всех речь теперь шла о жизни и смерти.

— То, что говорит мой командир, вероятно, правильно. Я не знаю. Я же не профессор и не семи пядей во лбу. Я только знаю, что России нужна твердая рука. До революции правители управляли страной для своего блага. То были тяжелые времена. Сейчас появилась возможность построить лучшую жизнь. И это хорошо. Но это будет непросто. У нас большая, огромная страна. Мы все еще отсталые. Я русский. И я знаю, что впереди много кровавой работы. И я знаю, что после каждого достижения будет много разговоров о возможных путях более успешного достижения этих целей. Но я же русский. И я целиком доверяю партии. Это дело партии — решать. Но в лице Григория Дени у партии всегда будет верный помощник.

Тогда его командир раскритиковал эту позицию за то, что она призывает быть преданным в равной мере царю и прочим феодальным правителям и — коммунистической партии. И он спросил, почему Деня вступил в партию.

— Потому что за каждого выдвиженца в члены партии из нашей семьи давали по три картофелины.

— И за три картофалины ти пажэртвовал сваею жизнью? — спросил Сталин.

— Мы голодали, товарищ председатель.

Никто из присутствующих в зале не заметил, как слегка сузились глаза у Сталина, как и не уловили столь же легкого кивка его головы. Григорию же его начальник приказал немедленно уйти. Явившись на следующее утро во временный штаб, располагавшийся в здании бывшей баптистской церкви, он никого там не застал и даже подумал, что штаб переехал. Но штаб не переехал. Теперь он стал командиром — в свои двадцать с небольшим лет. Остальных же он больше никогда не видел и не спрашивал о них.

С того вечера он только еще раз видел Сталина — это было в первые дни великой войны, когда гитлеровские дивизии беспрепятственно двигались маршем по западным землям Советской страны.

Примерно сто офицеров в том же звании, что и он, призывались в действующую армию. Он должен был организовать партизанское движение в тылу врага. Сталин обходил строй офицеров, и ему представляли каждого.

Подойдя к Дене, Сталин улыбнулся.

— А, три картофэлины!

— Три, — подтвердил полковник Деня.

Штабной генерал склонился к Сталину и стал рассказывать о недавних подвигах Дени. Сталин оборвал его легким взмахом руки.

— Знаю, знаю! — сказал он. — Самый атважный баец на свэте — руский с трэмя картофэлинами в живате.

Это была наиболее жестокая война с тех пор, как орды варваров уничтожали целые области в Западной Европе. Зрелище побоищ, учиненных нацистами, было невыносимо даже для видавших виды работников НКВД. Ну а потом, разумеется, началась затяжная рискованная война с Западом. И Деня понимал, что она продлится еще очень долго.

«Три картофелины», вспоминал он, пока «Зил»-лимузин скользил по туннелю в подземный гараж здания на площади Дзержинского. Он вошел в крохотный лифт, рассчитанный только на одного пассажира, и поднялся в шифровальный отдел, где его встретил полковник, отвечавший за одно, генерал, отвечавший за другое, и полдюжины капитанов, отвечавших еще за что-то. По стенам были развешаны карты и графики. Лица людей, собравшихся в этой комнате, были серьезны. Поприветствовав вошедшего, они продолжали вполголоса отдавать приказы о том-то и том-то.

— Простите, товарищи, мне надо сходить по малой нужде, — сказал Деня. — Продолжайте совещание. — Он оставил дверь открытой, чтобы слышать каждое слово. Кто-то опустил глаза. «Сопляки, — подумал он. — Бабы! Могучий КГБ превратился в сборище кисейных барышень».

Он вернулся к столу.

— Так. Я выслушал двадцать доводов о том, почему каждый из вас представляет особую ценность для государства. Но пока что не поделился неприятной информацией. Я сообщу вам два неприятных известия, потом дам пять минут на размышление, а потом мы все это обсудим по новой. Первое. Мое подразделение «Треска» разворачивает наступление по всей линии фронта на плечах поверженного врага. Посему все происходит отнюдь не в соответствии с полученными вами ранее инструкциями. Мы не имеем связи с нашими людьми неделями! Но это не страшно. Второе. Что говорит Василивич? Он единственный паникер, которого я уважаю.

Никто не стал брать пять минут на размышление. Василивич уже в течение трех дней не выходил на связь. Группы поддержки обнаружили убитыми следующих...

Деня выслушал длинный список фамилий. Он взял у одного из офицеров красный карандаш и подошел к карте. Он попросил уточнить время смерти каждого из убитых и написал это время у каждого населенного пункта. Неаполь, Фарфа, Афины, Рим.

— Вы сказали: Иван Михайлов?

— Да, майор Михайлов мертв.

— Причина?

— Тупой предмет. Страшной силы удар.

— Ну конечно. По-другому и быть не могло. Этого следовало ожидать, — сказал Деня, вспоминая, какой невероятной физической силой обладал этот юный гигант. — Вы уверены?

— Да. Проведено вскрытие. У майора Михайлова в крови обнаружен крысиный яд в количестве, способном убить батальон, но очевидно, что не это послужило причиной смерти.

— От Василивича ничего?

— Ничего.

Дене не хотелось сейчас высказывать свои наихудшие подозрения, потому что слово не воробей, как известно: вылетит — не вырубишь топором, и к тому же кто знает, что могут учудить эти шаркуны-лизоблюды в погонах.

— Вот вы тут все кричите о якобы внезапной массированной атаке крупными силами, но я вам скажу сейчас кое-что, о чем никто из вас пока еще ни словом не обмолвился. Посмотрите на карту, на мои пометки. Обратите внимание на время. Это самое главное!

Офицеры зашумели и стали наперебой рассуждать вслух о подразделениях поддержки ЦРУ, о волновых атаках несколькими эшелонами, когда новые подразделения вступают в дело сразу же после того, как их предшественники выполнили свое задание.

Один офицер с угреватым лицом, впалыми щеками и редеющими седыми волосами, расчесанными на прямой пробор, начал говорить о многонациональной цепной реакции, охватывающей отдельные подразделения. Речь идет, уверял он, о широкомасштабном заговоре против СССР, исходящем, возможно, из Ватикана.

Деня крякнул. Он не слышал подобной белиберды с момента своей краткой остановки в лондонском аэропорту, где местные журналисты были готовы сбыть ему любую небылицу за сходную цену.

Адъютант спросил его тогда, что хотели журналисты.

— Не хотите ли прочитать о том, как Америка пыталась отравить Атлантический океан? О тайной войне израильтян? О том, как датское правительство убивает детей на потребу каннибалам-извращенцам? Что голландцы в глубине души расисты? Британская журналистка — самый легкодоступный товар. Продумайте что угодно — и они обо всем напишут. За книги, конечно, придется платить чуть подороже, чем за газетные статьи. Но я вам гарантирую, милорды, позолотите им ручку, и на земле не окажется ничего такого, о чем бы они не сумели написать. Хотите узнать про любовные похождения папы римского? О его незаконных детишках?

— Какие любовные похождения? Какие незаконные дети? — спросил адъютант.

— Платите — и мы обо всем узнаем.

Все это было приемлемо для британских журналистов, но для серьезных людей, которые повседневно балансируют на грани жизни и смерти, это было возмутительно. Потому-то Деня и крякнул и заметил, как какой-то офицер ему подмигнул.

— Кто-нибудь из вас знает, что такое автомобиль? — спросил Деня.

Нес офицеры, находящиеся в этой комнате без окон, кивнули. Несколько человек кашлянули и потупили глаза, стараясь не смотреть друг на друга. Ну конечно, они-то знали, что такое автомобиль. О чем это старик?

— Вы умеете пользоваться наручными часами? — продолжал Деня.

Все опять кивнули.

— А считать?

Да, они умели считать. Не конкретизирует ли товарищ маршал свои соображения?

Деня приставил кончик красного карандаша к Риму на карте.

— Представьте себе, что эта красная точка — автомобиль. Фр-фр-фр-биб-би — машина поехала. Дррррр — урчит мотор. Вот по этому шоссе — жжжжж! — говорил Деня. Карандаш двинулся от Рима к Неаполю. — Вот мы и в солнечном Неаполе. Полдень. Вчера вечером мы были в Риме. Едем дальше — в Фарфу. Фр-фр-фр-биб-би... Дрррр. Нам и гнать-то слишком не надо. А теперь мы возвращаемся в Рим и садимся на самолет. Хороший такой самолетик. Он летит в Афины. Ууууу — ревут турбины. Он приземляется в Афинах. Приятный полет.

— О! — произнес офицер, который наконец-то понял, к чему клонит Деня. Ну конечно! У всех голова забита сложнейшими разветвленными международными заговорами и многочисленными перемещениями террористических групп — вот никто и не заметил простейшего факта. А старый боевой конь сразу все просек.

— Это вовсе и не массированная контратака, — догадался молоденький офицер.

— Поздравляю с возвращением на землю! — похвалил маршал Деня.

— Там действовала одна-единственная группа. И они двигались от одной нашей явки к другой. И вне всякого сомнения, Василивич сотрудничает с ними, потому что только он напрямую связан со всеми нашими подразделениями. Он перешел на сторону врага и теперь ведет эту террористическую группу по всем нашим явкам, — говорил молодой офицер.

— Неверно! — грозно сказал Деня.

— Почему? — недоумевал молодой офицер.

Деня быстро соображал. Как бы это все дело не упустить из рук. Он слишком долго работал с Василивичем, чтобы так легко отдать его в руки Кремлю, обитатели которого мирно снят в уютных постелях и не знают, что это такое — когда тебе приставляют к животу ствол и грозят обмотать кишки вокруг ближайшего дерева.

— Потому, — ответил Деня.

— Почему потому, товарищ маршал? — не отставал офицер.

— Потому что так и было задумано, — сказал он э раздумье. — «Подсолнух», наш непосредственный противник в ЦРУ, устарел. Почему он устарел? Потому что у Америки появилась более эффективная террористическая группа. Что же делать? Каким образом нейтрализовать их новые силы? Надо разоблачить «Треску» и избавиться от того, что Америка в любом случае выбросит на свалку. Но как это сделать? Заставить их сдать оружие под предлогом предотвращения очередного международного скандала. Почему же американцы решат оставить себя безоружными? Неужели среди вас найдется хоть один дурак, который поверит, будто Америка останется безоружной перед лицом сегодняшнего мира?

Какой-то офицер предположил, что у американцев просто крыша поехала. Он перечислил ряд недавних инициатив американского внешнеполитического ведомства.

Деня отпарировал, сказав, что если этот офицер хочет работать в министерстве иностранных дел, то его здесь никто не держит. Здесь — КГБ.

— Василивич, этот выдающийся, талантливейший, отважный и преданный офицер, просто-напросто спас партию и народ России. В то время как кисейные барышни на площади Дзержинского травят небылицы, точно английские журналисты.

Офицер связи Военно-Морского флота при сравнении с английскими журналистами густо покраснел. Пусть Деня и маршал КГБ. Это не дает ему никакого права называть коллег англичанами.

— Извините, что оскорбил вас в лучших чувствах. Я имел в виду англичан только как пример. Я ведь даже не сказал «англичане», я имел в виду английских журналистов как пример глупости. Я глубоко уважаю Военно-Морской флот, и, возможно, это вас удивит, Королевский британский флот, и, что удивит вас еще больше, всех подданных британской короны. Ну, все довольны?

Морской офицер принял извинения.

— Ну и славно, — сказал Деня и наотмашь ударил офицера ладонью по лицу. — А теперь запомни, кто я. Маршал Деня, у которого в бою котелок варит, и я за вас гроша ломаного не дам, потому что ни один из вас не допер, что «Подсолнух» устарел для Америки, потому-то «Треска» нам тоже уже не нужна. Ибо, кретины недоделанные, — что «Подсолнух», что «Треска» — это же все едино!

Оторопевшие офицеры закивали. Даже морской офицер с красной, точно ошпаренной, щекой тоже кивнул. Деня обладал неотъемлемым правом быть их командиром, и сейчас он продемонстрировал это право.

— Генерал Василивич направляет их новую террористическую группу на «Треску» не для того, чтобы нас уничтожить. Он жертвует жизнью своих товарищей, чтобы мы сумели увидеть их новое оружие в действии и выработать контрмеры. Согласен, действует он отчаянно, рискованно, но блестяще! Мы делаем шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперед. Господа, пускай Америка и заварила всю эту кашу, но, уверяю вас, доварим ее мы сами.

И он грохнул кулаком по столу.

— Я собственной жизнью клянусь! — заявил он решительно. — Выше голову, барышни! Добро пожаловать в мир холодной войны.

Он знал, ему не надо было клясться своей жизнью. Конечно, это так. Но сам факт, что он произнес эти слова, придавал всему сказанному им ранее патетическое звучание. Он был не так уж и храбр, как могли подумать эти офицеры. Сокрушительный провал всех его подразделений в Европе, по всей видимости, грозил ему если не смертью, то как минимум тюрьмой. И, взвесив все «за» и «против», Деня решил, что Василивич либо мертв, либо поступает именно так, как описал его действия Деня. Всю жизнь приходится балансировать на острие бритвы.

Без тех трех картофелин он мог бы, наверное, умереть с голоду.

К 4:55 московского времени импозантный, умный Василивич начал оправдывать доверие своего командира. Сотрудник советского консульства в Афинах подобрал с земли записку, выброшенную из пронесшегося автомобиля. В ней было три слова. Они означали, что Василивич жив и захвачен в плен.

К вечеру следующего дня подразделение, внедренное в Швецию, получило довольно длинное донесение, оставленное неподалеку от небольшого шале, где были обнаружены обезображенные тела членов группы «Гамма» — найденное при них огнестрельное оружие не применялось, а холодное — оставалось в ножнах. Василивич, бесспорно, работал на грани провала. Донесение, написанное от руки на пяти пустых сигаретных пачках, было составлено открытым текстом. Оно гласило:

Д7 Новое американское оружие. Один человек. Необычайные способности. Что такое Синанджу? Особые методы. Грандиозная ловушка. «Треска» бесполезна. Мужчина ростом шесть футов, карие глаза, высокие скулы, худой, толстые запястья, имя — Римо. С ним вместе азиат, то ли его друг, то ли учитель, то ли поэт. Зовут Чиун. Старый. Ключ — Синанджу. Да здравствует щит и меч! В."

Деня созвал срочное совещание у себя в кабинете. На совещание пришли более ста офицеров из разных отделов и управлений КГБ. Он охарактеризовал ситуацию. Надо предпринять два шага. Первый — установить, что это за новая группа, второй — уничтожить ее. Ключ к операции — в донесении на пяти сигаретных пачках. Им вменяется разгадать эту загадку, а задача Дени — нанести удар возмездия. Подразделение, созданное для нейтрализации нового американского оружия, будет названо «группой имени Василивича», в честь Василия Василивича, которого сейчас, как это уже вполне очевидно, нет в живых.

А на берегах прекрасной Сены в это время вновь подтверждалась правота маршала Дени. Василивич сам разгадал загадку Синанджу. Кореец Чиун принадлежал к племени Мастеров Синанджу, уходящими своими корнями в глубину веков. Если взять все боевые искусства и проследить их связи и историю развития каждого яз них, то можно прийти к выводу, что, видимо, все они имеют один-единственный источник, куда более могучий, чем его ответвления. В отличие от телевизоров, боевые искусства, обновляясь, теряли качество. В области боевых искусств со временем не происходило никаких улучшений — одно только ухудшение, медленное удаление от самой сути: так происходит постепенное снижение радиоактивности по мере удаления от эпицентра взрыва. А старик Чиун — вовсе не поэт. Было подозрение, что он куда сильнее, чем сам Римо.

Несколько раз выражения вроде «солнечный источник» и «дыхание» возникали в разговоре этих двух мужчин, беседовавших по-английски. С помощью дыхания оба они были способны раскрыть полный потенциал своих физических тел. В этом не было ничего удивительного. Более того, если бы ученые проникли глубже в тайны Синанджу, они бы, возможно, узнали, как удалось человеку выжить на земле до той поры, когда люди занялись коллективной охотой и изобрели оружие. Некогда один человек с голыми руками был столь же силен, как саблезубый тигр.

Синанджу каким-то образом обуздывали энергетический потенциал обычного человеческого тела, что, подумал, заинтересовавшись, Василивич, напоминало древние христианские верования. Христос сказал: имеют глаза, но не видят, имеют уши, но не слышат. Может быть, Христос имел в виду вовсе не моральный аспект дела?

— Эй, приятель, что ты там пишешь? — спросил Римо.

— Ничего! — ответил Василивич.

— Тогда тебе каюк! — сказал Римо, и вдруг глаза Василивича перестали видеть, уши Василивича перестали слышать, а тело не ощутило поглотивших его вод Сены.

Но это уже не имело никакого значения.

А в здании на площади Дзержинского маршал Григорий Деня получил долгожданный ответ на свой запрос, и его тактическое решение, как ему казалось, было превосходным. Если не сказать соломоновым.

Загрузка...