В сладостном плену

Глава 9

Спустя две недели после того, как Бретану прибило на остров и три дня после невероятного рассказа Торгуна о ее истинном происхождении, она пребывала в состоянии смятения, упорно отказываясь принимать то, во что не хотела верить. Но каждое возражение, которое она выдвигала против этого, наталкивалось на жесткие ответы Торгуна.

Теперь она была уверена, что ничего не говорила Торгуну о подвеске.

Окончательный вывод она решила сделать после того, как Магнус покажет ей такое же янтарное украшение, хотя она и отказывалась верить, что была наполовину скандинавкой, все же вероятность этого поглощала все ее мысли.

Если Торгун говорит правду, то кто еще знает об этом? Была ли Бронвин, а может, и Эдуард, посвящены в постыдное прошлое ее матери? Бретана не знала, как долго Эйлин была в плену. Англия далеко, а Бронвин покоится где-то под морскими волнами, поэтому у нее мало надежды получить ответы на эти вопросы.

Предположим, что Торгуй говорит правду о немедленном освобождении Бретаны, но даже и в этом случае ее ждет пугающее своей неизвестностью будущее среди чужих людей, которых она привыкла ненавидеть. Торгун говорит, что Магнус хочет ее возвращения, но ведь он хотел и возвращения Эйлин, и что из этого вышло? Где теперь ее мать-страдалица?

Может ли она надеяться на лучшее обращение человека, который оказался способным на то, чтобы купить ее мать? Даже если она и принадлежит наполовину к их народу, то обеспечит ли это ей больше свободы по сравнению с той, которой пользовалась Эйлин? Жизнь научила ее ожидать от мужчин худшего.

Однако надо признать, поведение Торгуна в последнее время давало мало поводов для опасений, так как его отношение к ней оставалось по-прежнему галантным и весьма предупредительным. Без преувеличения можно даже сказать, что уважение викинга граничило прямо-таки с родительской нежностью.

И хотя его нынешние сдержанные манеры как небо от земли отличались от лихорадочной страсти той интимной ночи, воспоминания о ней никогда не выходили у нее из головы. Подобно возобновляющейся боли в колене, они всегда с ней, бесцеремонно появляясь в часы бодрствования и неизменно заполняя ее сны жаром бурных ласк.

К ужасу Бретаны, мораль во время сна как бы покидала ее, ибо ночные видения, в которых присутствовал Торгун, имели форму восхитительных фантазий, а не кошмаров. И только после пробуждения ей удавалось вытеснить из головы чудесные воспоминания о его руках, ласкавших ее тело.

Ровно через неделю после травмы, полученной на земляничной поляне, состояние ее колена заметно улучшилось. Она стала более подвижной, и соответственно, оптимистичнее, в общем, более похожей на самое себя. Задумчивость, которую навеял на нее рассказ Торгуна, неожиданно преобразилась в спокойное расположение духа. Надо сказать, что Торгун терялся в догадках по поводу такого превращения.

Сама Бретана, спроси ее об этом, вряд ли смогла бы объяснить происшедшую в ней перемену, поскольку обстоятельства ее теперешней жизни вряд ли могли дать ей сколько-нибудь значительный повод для радости. Жертва кораблекрушения, наедине с незнакомцем, который уже надругался над ней, дочь отца, которого она имеет все основания не любить, — вот то, что она имела в данный момент и что делало ее будущее таким неопределенным.

И все же, несмотря на все сложности предстоящей жизни, ее настоящее было воплощением радующей простоты, особенно если сравнивать его с душевными травмами предшествующих недель. Ежедневные занятия Бретаны были привычны и знакомы, а то, что она успешно справлялась с ними, не могло не доставлять чувство удовлетворения. Она чувствовала себя более спокойной и уверенной, чем до прибытия на этот отдаленный остров в Северном море.

Дикая свекла и капуста! Хотя Бретана и благодарна судьбе за то, что эта имевшаяся в изобилии пища позволила ей выжить в течение нескольких первых одиноких дней на острове, все же теперь она хотела попробовать и других овощей.

Однажды, когда Торгун отправился на охоту за перепелами, ставшими их обычным рационом, Бретана тоже вышла из дому и пошла по лугу. К своей радости, она попала на незнакомую тропинку и пошла по ней, надеясь обнаружить в новых местах что-нибудь новое и съедобное. Она увидела какие-то побеги, показавшиеся ей пригодными для стола. Бретана наклонилась, чтобы сорвать таинственное растение и обнаружила под ним нечто другое и явно несъедобное.

— Не трогать! — раздался голос Торгуна с дальнего конца луга. Бретана увидела викинга, стремительно идущего к ней. Лицо его было таким злым, которое до этого она видела только однажды в Глендонвике, когда сильно ударила его по ноге.

В страхе она быстро встала. Он смотрел так, как будто собирался убить ее на месте.

— Никогда, слышишь, никогда не трогай этого!

Их не должен касаться дневной свет! Бретана прямо-таки остолбенела.

— Но ведь это всего лишь осколок скалы — озадаченно возразила она. — Я думала, что растение, которое скрывает его, может пригодиться нам на ужин.

— Это не просто часть скалы, — ответил Торгун, уже не так свирепо. — На ней руны.

— Как ты сказал, ру…

— Руны. Вряд ли это слово можно перевести на язык саксов. Это такие черточки, часто вырезаемые на камне, а иногда на дереве. Через них проявляется могущество Одина.

— Ты действительно веришь, что камни обладают какой-то силой? — Бретана пристально посмотрела на гладкую гранитную поверхность, а про себя подумала; «Да что с них взять, с этих дикарей-язычников»— На нижней стороне камня, который ты чуть не повернула к солнечному свету, находятся эти руны, письмена, обладающие огромной магической силой. Судя по расположению, это наверняка памятник погибшим викингам. Такие руны вырезаются в темноте и предохраняются от солнечных лучей. Их тайна доступна только мертвым, а ты едва не осквернила их.

— Так ты веришь, что этот кусок скалы наделен какой-то колдовской силой? — Это показалось Бретане полной нелепостью. Она чуть было не рассмеялась, однако видя, сколь серьезен Торгун, вовремя сдержалась.

— Никакого сомнения, миледи, именно так.

— Наверное, источаемая им колдовская сила заставила тебя наделить камень необычными свойствами. Даже если он увековечивает память мертвых викингов, все же это не более, чем простая резьба по камню.

— Вряд ли. Руны вырезаются только воющими людьми.

— А я-то думала, что воют только волки. На лице Торгуна появилось злое выражение.

— Это наши священнослужители, которые посвящены в магию рун. Их сила всегда заключена в камнях, и только они могут заставить ее действовать. Даже сам Один не способен вызвать такую силу. Он лучше извещает нас об этом. Разве у саксов нет ничего подобного?

Прежде чем ответить, Бретана задумалась.

— Есть, наверное, какие-то реликвии, но христиане не поклоняются камням.

— Я слышал, что некоторые твои соплеменники обращают свои молитвы к деревьям.

Бретана знала, что это правда. Люди, живущие на болотах и не обращенные в истинную веру, и в самом деле обожествляют силы природы. Но это ересь, которую ее приучили ненавидеть.

— Вряд ли их можно назвать моими соплеменниками. Они язычники.

— Как викинги, — добавил Торгун. Он хотел лишь подчеркнуть, что есть такие саксы, вера которых сильно отличается от убеждений Бретаны. Он видел, что она обдумывает это возражение.

— Тот, кто не почитает одного истинного Бога, — богохульник. А разве вы не поклоняетесь множеству Богов? — Хотя на лице Бретаны по-прежнему отражалось негодование, Торгуна ободрило ее любопытство.

— У нас столько Богов, сколько нам нужно для наших повседневных дел. Один — это создатель всего сущего и он же наблюдает за порядком вещей. Он правит из небесного замка Валгаллы, сидя на троне, который называется Клидскьяльф. Есть еще почти тезка Тор, Бог простых людей, и Улл, направляющий в цель стрелу моего лука. Эти и множество других Богов образуют группу так называемых асов. Ванир, еще одна группа, включает Ньерда и Фрея.

— А что делает Фрей? — Как ни странно, но Бретане и в самом деле было интересно узнать о пантеоне скандинавских богов.

Торгун замялся. Разговор принимал оборот, к которому он не стремился, но ведь она сама спросила.

— Фрей — Бог удовольствий.

— Таких, как танцы?

— Ну да, но танцы особые.

— Что ты имеешь в виду?

— Это Бог удовольствия, которое дают друг другу мужчина и женщина.

— О! — Бретана почувствовала, что краснеет.

Она знала, что из-за сильного смущения ее лицо скоро станет ярко-пунцовым.

— Ну, я… — Бретане самой было неприятно, что она затрудняется в выборе нужных слов. Наконец, оправившись от смущения, она сказала;

— У меня и в мыслях не было тревожить эти твои… руны. Я сейчас все поправлю. — Она потянулась к камню.

— Прошу тебя, не надо. — Торгун взял за руку Бретану, но, как только она оказалась в тисках его мощной длани, опасение за руны тут же было вытеснено жаром прикосновения. Он уже успел забыть нежность ее кожи. И хотя держал только ее руку, память услужливо подсказала ему и другие, более сокровенные места, которых он касался.

Бретане ничего не стоило отдернуть руку, однако, подняв взор от камня, она поняла, что держит ее не столько рука, сколько его взгляд. Она знала, что за этой близостью последует страх.

— Прошу прощения, — пробормотала она, причем это извинение было обращено не только к Торгуну, но и к себе самой.

— Нет, ничего. Только трогать камень нельзя. Все это очень серьезно.

Столь часто непредсказуемая погода наконец-то повернулась к лету. Закончилась ранняя весна с ее заморозками. Лето принесло с собой благословенный теплый ветер с моря. Воспользовавшись прекрасной погодой, Торгуй проводил время вне дома.

Праздность была для него большой редкостью. Однако праздным было только его тело, но никак не ум. Образ прекрасной Бретаны вызывал у него улыбку удовольствия. Внезапно он опомнился — солнце уже так низко, а Бретана опять ушла за ягодами и на этот раз необычно долго задерживается.

Торгуну стало не по себе. Он опасался, что с ней опять что-то случилось. Быстро пробежав по узкой тропинке, викинг оказался на земляничной поляне, но увидел лишь одну корзину, полную ягод, и никаких следов Бретаны. Его сердце учащенно забилось, и не столько от быстрого бега, сколько из-за неизвестности — где же она ? — в его голове роились самые худшие предположения. Что же с ней могло случиться?

Поляну полукругом обрамляла густая стена деревьев, так что Бретана вряд ли могла пойти туда. Оставалась только тропинка, ведущая в сторону моря. Она была очень короткой — начиналась от поляны и доходила до широкого песчаного пляжа. Хотя Торгун и не мог представить себе, что там может искать Бретана, однако пойти она могла только в ту сторону.

Беспокойство Торгуна все усиливалось. Пробежав еще немного, он почувствовал под ногами песок, по которому заскользили его сапоги, и резко остановился.

По пляжу расхаживала Бретана, погруженная в собственные мысли.

Когда она шла к утесам, которыми заканчивался дальний конец пляжа, порывы ветра вздымали складки платья, то раздували его в огромный колокол, то прихотливо прижимали к телу, выставляя во всей красе восхитительные формы ее тела, а то задирали подол так высоко, что обнажались стройные ноги прекрасной саксонки.

Внезапно Бретана ускорила шаги — она резко повернула к морю и пошла в сторону утесов. Их черные силуэты резко контрастировали с морской пеной, матовый след которой обозначал границу отступившего прилива.

Все еще не замечая Торгуна, она взобралась на небольшую площадку, обращенную в сторону моря.

Пристально вглядываясь во вздымающиеся и тяжело падающие волны моря, Бретана напоминала портрет в раме, верхней границей которого служила блистающая лазурь безоблачного неба, а нижней — такая же гладкая поверхность жемчужного песка. В этот момент она напомнила Торгуну не женщину, а скорее одну из скандинавских Богинь во время вечного бодрствования на бескрайних просторах океана. На величественном фоне природы ее силуэт как бы олицетворял собой гордость и силу.

Она стояла неподвижно, погруженная в какие-то неведомые ему мысли, Торгун взошел на ту же площадку, с высоты которой она рассматривала горизонт.

— Бретана! — позвал Торгун.

Бретана думала, что она одна, поэтому звук чужого голоса заставил ее вздрогнуть и быстро обернуться. Голос Торгуна донес до нее только ее имя, но гораздо более красноречивым был вопрос, застывший в его темно-серых глазах. Бретана одним взглядом ответила на этот молчаливый вопрос. В ее глазах отражалась внутренняя борьба между сознанием и обуревавшими ее желаниями. Торгун сразу же понял смысл этой борьбы, потому что она полностью соответствовала его чувствам. И хотя теперь он имел все основания чувствовать себя человеком, наконец-то одержавшим победу, над этим преобладало сознание, что побежден скорее он сам.

Медленно, даже как-то нерешительно, он двинулся навстречу Бретане. Расстояние между ними неуклонно сокращалось, и вот Торгун стоял прямо перед ней. Плавно, как бы совершая некий мистический ритуал, он обнял ее. Это вызвало в ней прилив сильного желания и одновременно наполнило ее паническим страхом. Выдерживать и дальше противоборство этих двух противоположных чувств было уже невозможно. Со вздохом облегчения она упала в его объятия, и была почти рада, что силы для дальнейшей борьбы ее оставили.

Торгун не знал, что же хотел сказать Бретане, когда окликнул ее несколько мгновений назад. Теперь же он как бы лишился дара речи и мог только без конца повторять ее имя, на этот раз чуть слышно и почти с благоговением.

Казалось, он держал ее в объятиях целую вечность. Полная грудь и бедра Бретаны были тесно прижаты к нему, как бы составляя с его телом единое целое. Все связанное с ней так глубоко запечатлелось в его памяти, что он не смог бы забыть доставленное ею наслаждение, даже если с момента их последнего объятия прошли бы многие-многие годы.

Продолжая обнимать ее, он освободил одну руку и нежно, любовно провел ею по ее удивительно прекрасному лицу. Привыкнув ранее встречать сопротивление своим более смелым ласкам, он, к своему удивлению, обнаружил в ее глазах одну лишь покорность.

Сумей Торгун прочитать мысли Бретаны, его сомнения относительно ответного чувства отпали бы сами собой. Бретана, которая за несколько мгновений до этого думала об обнимавшем ее сейчас человеке, знала о бесполезности любых попыток противостоять его желаниям. Придя на берег, она не думала, что Торгун пойдет за ней. И все же в сознании притаилась мысль, что это не исключено.

Ей так хотелось верить, что ее покорность объясняется только сознанием тщетности сопротивления — ведь все равно он ее осилит. Однако она знала, что дело в том, что ее тяга к нему пересиливает в ней все остальное.

Теперь она с нетерпением жаждала продолжения его ласк и страстно желала неизбежного. Он сильнее и сильнее прижимался к ней…

Она нежно гладила его красивое, мужественное лицо, ласково перебирала его волосы. А Торгун уверенно и непринужденно крепко поцеловал Бретану. Язык Торгуна проник во влажную теплоту ее рта. Бретана легонько застонала и еще теснее, всей грудью прижалась к нему, так что даже через толстую ткань платья он почувствовал ее твердые соски.

Он немного отошел от нее и протянул ей руку. Это был призыв, на который Бретана (и она это знала) не могла не откликнуться. Не нарушая установившейся между ними чувственной гармонии, которую теперь излучали ее глаза, она вложила свою руку в его ладонь и они пошли по пляжу к скалам.

Она убеждала себя, что еще не поздно и можно все бросить и убежать. Но желание уже одолело ее представления о чести, и все помыслы были теперь сосредоточены на ожидании сладострастного слияния с Торгуном.

Она сделает все, о чем скажут ей его глаза. Медленно, как в гипнозе, Бретана сняла со своих молочно-белых плеч платье, постелила его на песок, обернулась к Торгуну и, затаив дыхание, прекрасная в своей наготе, взглянула ему в глаза.

Он пожирал девушку широко раскрытыми глазами, а его пальцы ласкали то ее полные, нежные как бархат груди, то набухшие розовые соски и двигались все дальше и дальше вниз, к золотистому треугольнику волос. Это была самая поразительная женщина из тех, какую только доводилось знать Торгуну.

Чувствуя, что уже больше не выдержит таких сладостных мук, Торгун подошел ближе, одной рукой взял ее за затылок и приблизил ее губы к своим. Чтобы ему было удобнее целовать ее, она слегка отклонила голову назад. Нежно и осторожно он положил другую руку между ее нежными бедрами, лаская то, что являлось пределом его желаний.

Он едва-едва коснулся треугольника между ее ног, и легкое прикосновение кончиков его пальцев вызвало в ней целую бурю острых ощущений, которые волной прокатились по всей ее выгнутой в порыве страсти спине.

Бретана испустила крик, как бы молящий его и дальше продолжать эти сладостные ласки. Отвечая на этот призыв, Торгун осторожно опустил ее на разостланное платье. При виде представшего его глазам зрелища его взбудоражило такое желание, от которого остро заломило в паху. Он протянул руки, чтобы прижать ее к себе, а она инстинктивно раздвинула свои стройные ноги в готовности принять его всего.

Торгун быстро разделся и навис над ней. Но хотя оба были охвачены бурным желанием, а его половой орган возбужден до предела, он нашел в себе силы повременить с актом. Торгун приготовил для нее нечто такое, что превзойдет самые смелые ее ожидания.

Бурные ласки Торгуна сделали ее заложницей собственных желаний. Она лежала под ним, и в ее глазах цвета лаванды ярким огнем горел призыв — «ну скорей же, скорей». Она так хочет его, чего же он медлит?

Однако вскоре Бретана смирилась с таким, как ей показалось вначале, замедленным темпом развития событий, всецело положившись в его выборе на Торгуна, который ласкал ее набухшие от возбуждения груди. Такое изысканное наслаждение стоило того, чтобы не спешить…

Бретана вся выгнулась ему навстречу, а он припал к ее груди и начал губами возбуждать один из сосков до тех пор, пока он не стал неестественно большим. Он стал ласкать вторую грудь, круговыми движениями пальцев Торгун ласкал ее соски, доводя Бретану до экстаза.

Она вся напряглась, готовясь к неизбежной боли, которая последует за его вторжением в нее. В ожидании этого она попыталась шире раздвинуть ноги, однако Торгун, мешая этому, сжал их.

К ее удивлению, он начал продвигаться вниз, по пути, прокладывая языком дорожку жгучего наслаждения до самого живота и ниже, ниже. Достигнув ее сладостно-влажной щели, он широко и мощно раздвинул смуглые бедра красавицы. Бретана вся замерла от бурного восторга. Каждая клеточка ее тела трепетала от огненных ласк Торгуна. Внезапно она широко открыла глаза, почувствовав между ногами изумительное наслаждение. Теперь его нетерпеливые губы и язык делали то же, что несколькими мгновениями раньше с ее ртом. И когда девушка почувствовала, что больше уже не выдержит этой восхитительной ласки, он языком вошел в нее, исторгнув из ее уст стон благодарности.

Волны наслаждения возносили Бретану все выше и выше, и она, стремясь к достижению одной, уже предвкушала наступление следующей. Ее восторженные переживания завершились фантастически приятным взрывом, который прокатился по всему телу и охватил Бретану огнем пламенного наслаждения. В этот момент она мечтала только о том, чтобы этот огонь пылал вечно.

— О, Торгуй! — воскликнула она, выразив этим и восторг, и удовлетворение тем, что только что испытала. Затем, внезапно достигнув состояния восхитительного удовлетворения, она бессильно погрузилась в теплые волны, источаемые его губами и руками. Торгуй знал, что теперь Бретана приобщилась к волшебным тайнам нового для нее мира наслаждений. Он перенес свое тело вверх, слегка приподнялся на руках и сказал с улыбкой:

— Да, любовь моя, знаю. — Затем, лаская губами ее роскошные шелковистые волосы, прошептал:

— А теперь я войду и сюда.

Благодаря стараниям Торгуна, щель ее была достаточно влажна, поэтому он сразу же, мощно и быстро вошел в нее. Бретана с некоторым опасением ожидала, что ей будет больно, но с приятным удивлением обнаружила, что на этот раз все было не так.

Сначала движения Торгуна были медленными, а потом все более и более быстрыми, сильными и уверенными. Каждый мощный толчок Торгуна приносил Бретане чувство блаженной полноты, а каждый выход из нее — отчаянное желание вновь почувствовать его в себе.

— Да, — чуть слышно прошептала Бретана, когда Торгун обеими руками обхватил ее ягодицы.

Крепко взяв Бретану за бедра, он ближе привлек к себе ее тело. Только мгновение назад она чувствовала полное удовлетворение, а вот теперь жаждала все новых и новых наслаждений.

По мере того, как Торгун продолжал обладать ею, Бретана чувствовала упоительное приближение вершины наслаждения. Она выгибала спину и вся извивалась при каждом пронизывающем проникновении в себя его мощного члена.

Торгуй чувствовал усиливающийся накал ее страсти. Предвкушая приближение момента, когда он затопит ее влажным, горячим потоком собственного желания, он слегка откинул свою голову, чтобы в глубине ее миндалевидных фиолетовых глаз видеть отражение этой пленительной любовной сцены.

Восхищенно блестевшие глаза Бретаны красноречиво говорили о том, с каким восторгом она отдавалась ему. При каждом новом его вхождении ее слегка приоткрытые губы издавали едва слышный стон. В ожидании последнего, завершающего движения она приподнялась и вся подалась вперед. Сделав несколько коротких, исполненных бурной страсти движений и издав гортанный вопль, он полностью излился в нее.

Завершающий порыв Торгуна в очередной раз заставил Бретану вознестись на самую вершину наслаждения. Уже в который раз она почувствовала себя плывущей по бескрайнему морю восхитительного удовольствия.

После такого бурного удовлетворения страсти они застыли в изнеможении, крепко обнявшись, а обращенные друг к другу глаза безмолвно благодарили партнера за этот экстаз, который они только что вместе пережили.

«Я люблю его!»— эти слова сами собой мелькнули в еще затуманенном сознании Бретаны, и она едва сдержалась, чтобы не произнести их вслух.

Каким бы невероятным это ни казалось, но теперь-то она знала, что действительно любит этого человека. Сначала он овладел ее телом, а теперь и сердцем. Она всегда будет его рабыней, и сознание этого наполнило ее счастьем.

Она хотела принадлежать ему полностью. И не только телом, доверять ему, вручить свою хрупкую судьбу его сильным, надежным рукам. Бретана взглянула в переполненные чувством удовлетворения глаза Торгуна, желая увидеть в них отражение его мыслей, но тщетно — понять их язык ей не дано.

Она знала, что Торгун хотел обладать ею. И он с такой добротой относился к ней в последнее время. Но вот изъявлений любви или хоть каких-то, пусть самых-самых маленьких, признаков того, что она была для него чем-то большим, чем простым сосудом, в который можно излить избыток переполнявших его страстей, не было и в помине.

Хотя она по-прежнему мало что знала о характере Торгуна, все же у нее не было оснований думать, что он смотрел на ее готовность лечь с ним как на какое-то прелюбодейство.

Торгуй был дьявольски привлекателен. Он принадлежал к тем мужчинам, из-за которых так ревниво соперничают женщины. Со сколькими из них он вот так же ложился в постель, наслаждался ими, а потом бросал как загнанных лошадей? Будь они здесь, еще неизвестно, выбрал бы он ее для постели первой. Множество унизительных сомнений молнией пронеслось в ее сознании, каждое по своему тем более удручающее, что пришли они в то время, когда она лежит под ним.

От Торгуна не ускользнуло выражение замешательства, которое отразилось на покрасневшем лице девушки. О, оно было ему хорошо знакомо — женщины хотят, чтобы любовь и страсть шли рука об руку. Такую небольшую цену Торгун платил часто, причем делал это легко и просто. Клятвы такого рода также быстро забываются, как и даются, а он был мастером и в том, и в другом. Если ему удастся влюбить Бретану в себя, то Магнус без колебаний отдаст девушку ему в жены, а вместе с ней принесет желанные плоды плана Торгуна. Эймар будет здесь через неделю, так что времени осталось мало.

— Ты моя.

От этих слов глаза Бретаны, напоминавшие своим цветом аметист, засветились еще ярче, хотя в них и отразилось некоторое замешательство, вызванное их скрытым смыслом.

Торгун лег на спину, подложив руки под голову. И хотя их тела все еще плотно и чувственно касались друг друга, мыслями своими он как бы унесся от нее. Взгляд его блуждал по небу, а голос вновь обрел уверенность и звучность и уже ничего общего не имел с теми гортанными звуками, которые в порыве страсти он издавал всего лишь несколько мгновений назад.

— Ребенком я мечтал о Валькирии, которая на белом крылатом коне мчалась по облакам в нимбе развевающихся белокурых волос. Она принадлежала Одину, а сердце девы горело огнем, который неистово вырвался из глаз. Красоту ее лица можно было бы сравнить только с силой духа этой небожительницы. Тогда это было только мальчишеской мечтой, которая подобно сирене манила меня в потусторонний идеальный мир. Потом я вырос, и Богиня исчезла, а вместо нее появились женщины, тела и души которых казались такими жалкими и земными. Так было до встречи с тобой. — Торгун взял Бретану за подбородок и осторожно повернул к себе ее лицо. — Это не было мечтой. Это была ты, ниспосланая мне Одином с обещанием соединить нас. И теперь наша общая судьба решена. Я не знал этого в момент нашей первой встречи, хотя и тогда во мне пробудилось какое-то странное и беспокойное чувство, которое я пытался не замечать, но теперь я не могу отказаться от тебя. Перед желанием быть с тобой померкло все остальное, все, что есть в этом огромном мире. Да поможет мне Один, но я и сейчас, когда говорю это, хочу тебя.

Торгуй склонился к ее губам и поцеловал их более нежно, но не менее страстно, чем до этого. Преисполненный новой энергии, он снова лег на нее, оторвался от ее рта и, дыша ей в самое ухо, жарко прошептал:

— Назови мое имя. Скажи, что ты хочешь меня. Бретана с трудом верила словам, которых она так ждала.

— О, да, я хочу тебя, Торгун. Пожалуйста, еще. — Она никогда не думала, что будет произносить нечто подобное, но и сдерживать спесь своего сердца она была не в силах.

Внезапно он снова вошел в нее, и тела молодых людей слились в уже знакомом им ритме любви. На этот раз Торгун не так торопился, показывая трепещущей от восторга Бретане еще один из казавшихся бесконечными способов доставить ей наслаждение.

Обладая ею, он нашептывал Бретане на ухо всякие милые пустяки. При этом он часто произносил ее имя вперемежку с несколькими скандинавскими словами. Бретана не понимала их, но по тону хорошо улавливала их смысл. В ответ она только повторяла его имя, произнося его как заклинание каждый раз, когда он снова и снова углублялся в нее.

Первый раз их соитие напоминало неистовый ураган, а сейчас Бретана чувствовала себя так, как будто легкий ветерок нес ее под парусом любви к самым вершинам наслаждения. Когда любовники достигли пика страсти, Торгун наконец произнес то, чего она так ждала:

— Я люблю тебя, — прошептал он. Впрочем, сам он так не думал.