В сладостном уединении

6

К вечеру ждали гостей. Пруденс узнала об этом, когда пила чай с бутербродами у Мэри Эдмонд. После полудня, укрывшись в своей комнате, она записала все, что смогла узнать о Хейли Монтгомери, его темпераментном сыне, замке Кинлин и деревне. Чем занимался в это время Колин, ей было неизвестно, только слышала, как его «порше» еще до ленча выехал за ворота. Ничто не говорило о приближающейся вечеринке: кухня блистала чистотой, но Мэри сказала, что гостей прибудет не меньше дюжины.

— А мне казалось, что мистер Монтгомери отшельник, — произнесла Пруденс как можно тактичнее.

— Так и есть! — подтвердила Мэри, наливая крепкий, почти черный чай в кружку Пруденс. — Но сын-то его нет.

Девушка кивнула, хотя не была уверена, что все поняла.

— Значит, мистер Монтгомери не будет присутствовать на вечеринке? — уточнила она.

Старая женщина пожала плечами:

— Кто его знает! Нынешним летом он уже выходил на люди. Это идет ему на пользу, если хотите знать мое мнение.

— Вы считаете, что он перестает скрываться? — осторожно спросила Пруденс.

— Трудно сказать, о чем думает человек, — ответила Мэри и плотно сжала губы.

Пруденс добавила в чай немного сливок. Ей очень хотелось разговорить Мэри Эдмонд, "покопаться в ее мозгах", как бы сказал Эллиот Тромбли, но сделать это нужно было очень осторожно, чтобы не вызвать никаких подозрений сообразительной женщины.

— Вы давно живете в замке? — начала издалека.

Мэри кивнула и смахнула с губ крошки.

— Мы оба родились и выросли в этих местах — Джон и я. И оба пришли на работу в замок, когда я была еще совсем девочкой…

"Тогда Колина еще не было и в помине", — отметила про себя Пруденс. И спросила:

— Значит, вы знали миссис Монтгомери?

— Да, безусловно, — улыбаясь, ответила Мэри. И выпрямилась. — Мы стараемся не говорить о ней. Это расстраивает мистера Монтгомери.

Пруденс поняла, что отсутствие самого Хейли Монтгомери не изменит решения Мэри не вспоминать вслух Энн Кинлин.

Она улыбнулась и перевела разговор на другую тему:

— Так, значит, вечеринку устраивает Колин?

— Да, конечно…

И тут их прервал сам Хейли Монтгомери, вошедший на кухню вместе с собаками. В руках у него был букет роз и полевых цветов.

— Подумал, что это можно было бы поставить в большую вазу, — произнес он грубоватым голосом, не без добродушия. И тут заметил Пруденс. — А, мисс Эдвардс! — улыбаясь, он приветствовал ее. — Ну, как вам на новом месте?

— Начинаю осваиваться, — ответила она. — Утром взбиралась на гору — мне показалось, что свежий воздух бодрит лучше всякого сна…

— Хорошо, — одобрил Хейли, и девушке показалось, что он остался доволен.

Мэри встала, принялась разбирать цветы.

— На вас накрывать сегодня вечером? — спросила она.

Монтгомери на секунду задумался, закусив губу, потом замотал головой.

— Думаю, что вечером поработаю. А позже спущусь и посмотрю, как идут дела. — И ушел.

Мэри познакомила Пруденс со своим мужем, вскоре пришедшим на кухню, и они вдвоем принялись доставать продукты из холодильника. Пруденс, не торопясь, допивала чай.

— А видел ли мистер Монтгомери вообще кого-нибудь за последние десять лет, исключая детей и вас? — решилась она задать еще один вопрос.

Оба посмотрели на нее.

— Конечно, видел, — после короткой паузы ответила Мэри. — В основном своих друзей, правда немногих. Он себе на уме, мисс Эдвардс, если вас это интересует.

— Да нет, нет! Я просто так, извините, — стала оправдываться Пруденс. — Пожалуй, я слишком любопытствую!

Ни Мэри, ни Джон не обратили внимания на ее восклицание, и тогда она отправилась в большой зал.

Пруденс не знала, что ей делать — то ли помочь Эдмондам, то ли оставаться в своей комнате. И не у кого было спросить. Поэтому села на диван перед большим камином и стала наблюдать за спящим котом. Даже пожалела, что не смогла провести уик-энд в Нью-Йорке, могла приехать и позже — к началу недели.

Хейли Монтгомери вошел с охапкой хвороста.

— Обнаружил, что Колина нет, вот и решил заняться камином, — резко сказал он. — У Джона и Мэри своих дел по горло.

Тут и Пруденс заметила, что в зале прохладно и сыро.

— Вам помочь?

— А вы умеете разводить огонь в камине?

— Нет.

— Тогда не думаю, что вы сможете помочь, — сказал Хейли через плечо. — Смотрите и учитесь.

Аккуратно разложив хворост, поджег его спичкой, затем стал добавлять кусочки угля из стоящего рядом ведерка. Через несколько минут огонь полыхал вовсю.

Пруденс почему-то решила, что он сразу уйдет, но Хейли снял кота со стула, сел и устроил кота на коленях. Затем наполнил трубку табаком и медленно ее раскурил, выпуская клубы дыма. Девушка посматривала то на него, то на огонь и сожалела, что у нее нет вязания или чего-нибудь, чем можно было бы занять руки.

— Мой сын обращается с вами достойно? — неожиданно спросил Хейли.

Пруденс растерялась, но постаралась этого не показать.

— Да, конечно. Он очень добр.

Монтгомери усмехнулся:

— Ну и отлично!

"Что он подразумевал?" Пруденс улыбнулась:

— Вы не доверяете собственному сыну?

— Нет. Доверяю. Определенно. — Он внимательно посмотрел на нее. — Просто не совсем уверен, можете ли вы ему доверять.

— А почему нет?

Хейли погладил кота и снова выпустил клуб дыма. Пруденс поняла, что он не ответит на ее вопрос. И точно, вынув трубку изо рта, Монтгомери сменил тему:

— Почему секретарю захотелось прослушать курс литературы?

— А вы считаете, секретарям это не нужно?

Он удивленно поднял брови:

— Снимаю вопрос. Как поживает Джоан?

— Я знаю лишь, что она уважаемый профессор в университете, — ответила Пруденс. — Хотя мне ставит удовлетворительные отметки.

— А это секретарю очень важно? — ехидно заметил Хейли. И улыбнулся: — Вы считаете, она к вам несправедлива?

Пруденс улыбнулась в ответ. И хотя Хейли говорил грубовато, она поняла, что долго злиться на этого человека не сможет.

— Да нет! Сама виновата. Никогда не дочитываю книг до конца. По-моему, профессор стала об этом догадываться.

— Колин говорил, что вычитали мои вещи.

Пруденс кивнула.

— И что же, все?

Снова кивнула.

— И прочитали до конца?

Она улыбнулась и опять кивнула.

— И эта женщина осмеливается ставить вам удовлетворительные отметки?! Она разбирает мои произведения?

— Нет, Джоан читает курс "Юмор в американской прозе".

Монтгомери усмехнулся:

— Когда-то она находила и мои романы забавными.

— Мы изучали произведения Мелвилла, Хаусорна, Эмерсона, Оутс, Пинчона, Фолкнера. Конечно, эти писатели популярны вовсе не как юмористы, но юмор в их творчестве играет важную роль. По-моему, все дело в том, что они умеют видеть смешное в человеке и его существовании, в том, как их герои реагируют на события… — Пруденс прикусила язык, сообразив, что говорит лишнее.

Хейли Монтгомери выпустил дым.

— Мисс Эдвардс, — заявил он, — мне вы не кажетесь средненькой студенткой, не говоря уже о секретарше, — положил трубку на поднос и стал подниматься. — Интересно было бы узнать, кто вы на самом деле. — И сказав это, вышел из зала.

Не успела Пруденс прийти в себя, как появился Колин.

— Оказывается, отец только что имел с вами интересную беседу, — произнес он, присаживаясь рядом на диване. — Мне приятно, что вы находите общий язык.

— Между прочим, он предупредил, что я не должна доверять вам.

Колин засмеялся:

— Правда? Старый змий!

— Вы больше не сердитесь на меня? — спросила она, не глядя на него, чтобы не показать, как сильно это ее беспокоит.

Положив руку на плечо девушки, он притянул ее к себе.

— Нет, не сержусь. Чем вы занимались весь день?

"Работала над статьей для "Манхэттен мансли", — мысленно ответила Пруденс, но вслух, естественно, произнесла другое:

— Обустраивалась. Кстати, ваш отец высказал свои соображения по поводу секретарей, очень схожие с вашими.

— Вы и ему задали задачку?

Пруденс повернулась, чтобы посмотреть Колину в глаза.

— А разве вам я задала задачку?

Он взял ее за подбородок, затем провел рукой по волосам.

— Разумеется, — проговорил мягко, но смотрел строго. — Утверждаете, будто вы и есть та, за кого себя выдаете. Хотел бы я понять, кто же вы на самом деле!

И тут же поцеловал в губы, крепко обняв за талию. Потом приподнял Пруденс, посадил к себе на колени. Обвивая его шею руками, она ощутила всплеск желания, которое становилось все сильнее, по мере того как его язык исследовал ее рот, а пальцы нежно гладили спину.

— Надо было мне отменить эту дурацкую вечеринку! — тихо произнес он, продолжая целовать и опуская ее на диван.

Но тут внезапно раздался звон посуды, и кто-то начал весело насвистывать мелодию песенки. Колин оторвался от девушки, быстро встал. Ей захотелось раствориться в подушках.

Он усмехнулся, совершенно не смущенный, подал ей руку. Пруденс приняла ее и встала рядом с ним. Джон и Мэри накрывали обеденный стол в другом конце зала и не смотрели в их сторону.

— Поднимусь наверх и переоденусь. — Его голос звучал спокойно.

— Колин… — чуть хрипловато начала она, кашлянула и продолжила: — А чем мне заниматься вечером? Помогать Джону и Мэри, оставаться в комнате или…

— Опять чувствуете себя неуверенно? — улыбнулся он. — Вы приглашены на ужин.

— Вы меня не приглашали. Откуда мне знать?

— Можно было и самой догадаться.

— Я не люблю делать предположений, — резко выпалила она, не понимая, на что, собственно, разозлилась. Затем горделиво приподняла подбородок и прошла мимо Колина.

Сзади послышался его смех. Подойдя к двери, Пруденс обернулась и послала ему улыбку.

Интересно, что надевают на вечеринку в замке, в самом сердце Шотландии, в разгар лета? "В любом случае, — подумала Пруденс, рассматривая свой гардероб, — выбор у меня невелик". У нее было три платья — черное, белое и голубое. Остальные вещи относились к категории «рабочих», для торжественных случаев не подходили. Наконец выбрала черное платье из крепа, купленного на распродаже, с шелковыми вставками и длинными рукавами. Украсила его ожерельем из кораллов, которое родители привезли ей с Гавайских островов, и надела черные туфли. Нанесла немножко косметики. Расчесала волосы и, немного подумав, часть их заколола сзади, оставив остальные распущенными.

— Сойдет! — громко сказала сама себе, посмотрев в зеркало, и пошла вниз, раздумывая, будет ли среди гостей Моника Дежардин.

Она была. Вместе с парижским хореографом Габриэлем Сен-Симоном и еще двумя солистами их театра — мужчиной и женщиной. Все вместе они приехали из Эдинбурга одними из первых.

— А, Пруденс Эдвардс! — радостно воскликнула Моника, подходя к ней. На танцовщице был белый шелковый вечерний костюм с жемчужным ожерельем. Волосы красиво ниспадали на плечи. — Ты прекрасно выглядишь сегодня!

Пруденс едва успела поблагодарить, как Моника стала знакомить ее со своими друзьями, собравшимися около камина. Габриэлем — стройным черноволосым мужчиной, чуть ниже ростом, чем Моника, одетым в шелковый костюм, сильно смахивающий на сценический. Соней — невысокого роста блондинкой, с розовыми щеками, длинным прямым носом и голубыми глазами. Она была в джинсах, босоножках и ярко-бирюзовом блузоне. И Генри — довольно высоким, стройным и темноволосым мужчиной, невероятные мышцы которого не могла скрыть легкая светлая тога.

Пруденс с нетерпением ожидала увидеть Колина.

Он пришел в легком твидовом костюме, блестящих модных ботинках и темном галстуке. Обняв Монику, поздоровался с остальными гостями. Пруденс села поиграть с котом.

— Как доехали? — поинтересовался Колин, все еще обнимая Монику.

— Габриэль гнал, как сумасшедший, — пожаловалась она.

— Я рад, что ты приехала, — сказал Колин. — Привела в порядок квартиру?

— К собственному удовольствию!

Он довольно хмыкнул.

— А почту привезла? Моника прикрыла рот ладонью:

— Ой, забыла! Прости меня, Колин! Я так носилась, что обо всем забыла. Да, Джоан звонила тебе вчера вечером.

Пруденс насторожилась.

— Джоан? — чувствовалось, что Колин сильно удивлен, хотя спросил достаточно равнодушно: — И что же она хотела?

"Голову одной молодой журналистки на блюдечке", — подумала Пруденс.

— Просила, чтобы ты ей перезвонил, — ответила Моника. — Сказала, что это очень важно.

Пруденс вздрогнула, испуганный кот соскочил с ее коленок и удрал.

Входили новые гости. Двигаясь им навстречу, Колин обронил через плечо:

— Для Джоан всегда все важно!

— Поболтаем, Пруденс! — предложила Моника, усаживаясь рядом на ковер. Она как-то особенно — очень приятно — произнесла ее имя. — Ну как, ты уже видела Хейли?

Пруденс почувствовала, что краска заливает ей щеки. Ладно! Проблему с Джоан Монтгомери она решит позже, а пока надо постараться взять себя в руки.

— Да, мы немного поговорили. К работе я приступлю только с понедельника, — ответила доброжелательно.

— Он не похож на медведя? — со смехом спросила Моника.

— Немного грубоват, — согласилась Пруденс, — но ведет себя вполне приветливо.

— Учти, ему слова поперек не скажи, — драматично предупредила Моника. — Впрочем, как и его сыну. Иногда они оба…

Она искала подходящее слово. И Пруденс, думая о своем, подсказала:

— Невозможны.

Моника коварно кивнула:

— Точно.

— Ты думаешь, что Хейли вскоре откажется от своего заточения? — поинтересовалась Пруденс и подумала, что ее вопрос прозвучал, как у репортера, ведущего новости.

Моника передернула плечами, и на них упал локон ее густых темных волос. Появился Генри с бокалом вина, тоже устроился на ковре. Видимо, они чувствовали себя вполне комфортно, а у Пруденс ныли колени. "Танцоры, — подумала она, — заставили „меня вспомнить, что я теряю форму. В Нью-Йорке три раза в неделю по утрам играла в теннис. А здесь для упражнений придется взбираться на Бен-Кинлин". При воспоминании о поцелуях Колина на вершине горы она начала опять краснеть и, чтобы скрыть смущение, быстро поднялась. Отойдя в сторону, постаралась внушить себе, что Колин Монтгомери — сын лауреата Пулитцеровской премии, владелец замка и квартиры в шикарном районе Эдинбурга. Он красив и знается с такими женщинами, как Моника Дежардин. Это так. И все-таки, почему же он поцеловал ее, секретаршу из Коннектикута? Впрочем, это можно просто объяснить — пользовался своим положением…

Она взяла бокал вина и крекер с паштетом. Обернувшись, едва не столкнулась со стройным мужчиной, с немыслимо светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Он улыбнулся ей, при этом на его щеках образовались две симпатичные ямочки. Пруденс улыбнулась в ответ.

— Привет! — сказал он. Ростом мужчина был лишь немногим выше ее, но за счет стройности казался выше. Говорил на чистом лондонском диалекте. — Я — Чарльз Мартинс.

— Пруденс Эдвардс.

— Не припоминаю, чтобы я встречал вас здесь раньше, — проговорил он, поднимая бокал вина.

— Это потому, что раньше меня здесь не было, — весело ответила Пруденс.

— А, так вы из новеньких! Такие замечательные встречи происходят у нас каждый год перед открытием фестиваля в Эдинбурге. Но пожалуй, впервые за десять лет нет тумана. А откуда вы, Пруденс Эдвардс? Мне слышится американский акцент.

Она кивнула:

— Из Нью-Йорка.

— А что вы будете делать на фестивале?

— Посещать его, если повезет.

— Так, значит, вы не танцовщица, не музыкант, не актриса и не продюсер! Боже, вы начинаете нравиться мне больше и больше! — Он отпил вина и жестом пригласил Пруденс следовать за ним. — Так кто же вы?

Они отошли к книжным полкам. Прежде чем ответить, Пруденс съела крекер с паштетом.

— Что, если я скажу вам, будто я фанатичная домохозяйка?

— Я и не представлял, что такие еще существуют.

— Как ни странно, — произнесла она, легко улыбаясь. — Моя мама, например.

Чарльз Мартинс расхохотался:

— Вы гордитесь ею?

— Горжусь, — ответила Пруденс, ничуть не покривив душой.

— И вы тоже фанатичная домохозяйка?

— Нет.

— Не пошли по стопам мамы?

— Каждый делает свой выбор, — высказала Пруденс то, что и думала на самом деле. — Я новая секретарша Хейли Монтгомери. — После честных признаний ложь, кажется, прилипла к зубам.

Чарльз сел в одно из кресел, а она, отодвинув стул, устроилась напротив.

— Бедняжка, — состроил он физиономию. Пруденс засмеялась:

— Мне все так говорят! Я начинаю только с понедельника, но он уже выказал мне свое расположение.

— Имейте в виду, я сказал «бедняжка» не потому, что хотел вас обидеть. Просто мне думается, что работать с человеком, который десять лет продержал себя взаперти в замке, не очень-то веселенькое занятие.

— Значит, вы знали, где он скрывается? — спросила Пруденс из простого профессионального интереса.

Чарльз махнул рукой.

— Девять лет догадывался и один год знал. Мог бы продать эту информацию тысяче журналистов, но не посмел подложить свинью Колину и его отцу тоже. Человек имеет право на уединение, вы не думаете?

— Конечно. — Пруденс отпила вина, распрямилась и кашлянула. — А вы чем занимаетесь, мистер Мартинс?

— Просто Чарльз. Даже мои музыканты не позволяют себе называть меня мистером Мартинсом. Теперь — дирижер. Начинал пианистом. Руковожу камерным оркестром, специализирующимся на музыке Возрождения.

Пруденс с интересом улыбнулась.

— В духе трубадуров и менестрелей?

— Вы явно не типичный секретарь! — откликнулся очарованный Чарльз.

— Лучше бы кто-нибудь сказал мне обратное, — раздосадованно заметила она.

Чарльз уже открыл рот, чтобы ответить, но тут к ним подошли Колин и молодая женщина с коротко подстриженными темными волосами, красивой фигурой и такими же пепельно-серыми, как у него, глазами. Она была в строгом вечернем шелковом платье, модных туфлях и почти без косметики.

— Рада видеть вас, Чарльз, — протянула руку женщина дирижеру.

Он улыбнулся, на щеках опять появились ямочки.

— Джульета, ты прелесть!

— Джульета, — произнес Колин, дотрагиваясь до плеча сестры, — познакомься с новой секретаршей отца Пруденс Эдвардс. Пруденс, это моя сестра Джульета Монтгомери.

Пруденс поднялась и пожала руку Джуль-еты. Сестра Колина была привлекательной женщиной, чуть выше ее ростом. Вероятно, на несколько лет моложе своего брата. Девушка пыталась вспомнить, читала ли о ней что-нибудь в журналах. Но если и читала, то забыла. Джульета, между тем, внимательно изучала секретаршу. Может, Колин сказал ей о своих подозрениях?

— Приятно познакомиться, — произнесла Джульета после паузы, показавшейся бесконечно длинной. — Колин много рассказывал о вас. Надеюсь, вам понравится работать с отцом.

— О, не сомневаюсь! — ответила Пруденс. Дочь Хейли выводила ее из равновесия так же, как и Колин.

Джульета не сводила с нее пепельных глаз, заставляя в панике думать о том, что же такое мог поведать ей Колин.

— Если вам что-нибудь потребуется, я думаю, вы не постесняетесь обратиться, — вежливо улыбаясь, сказала Джульета.

Пруденс поблагодарила ее. В это время Мэри и Джон Эдмонды внесли ужин.