В смертельном круге

Глава 13

Альдебаран" был кечем — двухмачтовым парусником длиной в семьдесят футов с небольшой бизань-мачтой[19], построенным в двадцатые годы для перевозки леса на Балтике. Строители таких судов не очень заботились о запасе плавучести, потому что сам груз мог держать их на плаву. Когда кечи перестали использовать на перевозке леса, надо было как-то позаботиться о продлении их жизни. С той поры многочисленно сменявшиеся владельцы «Альдебарана» пытались как-то законопатить корпус, но это принесло не много пользы.

Обе мачты имели гафели[20]. В рубке радовал глаз окованный латунью штурвал; вниз, в салон, вел трап, отделанный источенной червями сосной. Маленькие диваны были обиты старой кожей. В пустоте под палубой туманом клубились запахи: пахло трюмной водой, старой краской и разлитым парафином. Вспомогательным двигателем служила допотопная машина Перкинса, которая заводилась лучше всего, когда в ее воз-духоприемник заталкивали горящие тряпки. Система управления имела цепную передачу и при повороте руля гремела, как семейное привидение в родовом замке.

Издалека «Альдебаран» казался мечтой, а вблизи был как страшный сон.

Лучшее, что мы могли сделать по части ремонта, это установить две мощные электрические помпы и бензиновый генератор для их питания. А еще мы закрепили на палубе пару лебедок для управления большими парусами, укрепили несколько поперечных брусьев и отдались на волю Божью.

Утром, шесть дней спустя после моего разговора с Поулом, мы с Мэри, сидя в южной части дома, завтракали беконом с яйцами и пили кофе. Мы больше не получали вестей от Генри. Все желобки между плитами дорожки были уже очищены от травы, что говорило о громадной работе, которую проделала Мэри. Положив руку мне на плечо, она сказала:

— Привези его обратно.

Мы вышли из дома и медленно пошли вокруг затона к судну. С новым спасательным плотом, принайтовленным под бизань-мачтой, «Альдебаран» выглядел прямо-таки как настоящий.

Поул приехал на своем «БМВ» с садовником, который должен был перегнать автомобиль домой, и попросил двух рабочих перенести его вещи на борт. Рабочим хватало и других, более важных дел, но я промолчал. Мне предстояло его терпеть не одну неделю. И Мэри тоже хранила молчание, так же как и ее племянница Эмили Джонсон, которая всегда поддерживала нас в трудную минуту. Я заметил, что Поул старается не попадаться Мэри на глаза.

К полудню я принес последний ящик с водой Поля Перрье и поставил его в шкафчик под диваном в салоне. Потом запустил дизель и поднялся на палубу.

Мэри поцеловала меня на прощание и спустилась по сходням походкой усталой старой женщины.

Поул занял место у штурвала, стройный и безупречный в своих тщательно отглаженных фирменных парусиновых брюках.

— Отдать швартовые! — скомандовал он. — Выбирайте их!

Тони подмигнул мне через расширяющуюся полоску воды и бросил линь. Эмили махала рукой.

Я свернул линь и отнес его вниз. Тони и Эмили стояли по обеим сторонам Мэри, будто защищая ее. Мэри тоже махала рукой. Нос «Альдебарана» пришел в движение.

Поул резко вывернул руль, чтобы вывести судно из гавани. Вдоль борта заструилась полоса белой пены. Длинный бушприт «Альдебарана» медленно разворачивался в сторону моря.

Мы вышли на открытую воду. Дизель медленно продвигал грузный корпус «Альдебарана» по блестящей от солнца поверхности воды к южной части горизонта. Фигуры на молу становились все меньше и меньше. Они подняли руки в последнем приветствии и ушли. Верхушки мачт «Саут-Крика» постепенно исчезали за горизонтом.

— Поднять паруса, пожалуйста, — приказал Поул.

Я прошел вперед, закрепил фал на лебедку и по частям поднял главный парус. Это была трудная работа, но Поул не делал никаких попыток помочь мне. Потом я поднял кливер[21] и другие паруса. Мне сняли гипс только в начале недели, и рука еще не обрела своей обычной силы. Я был весь в поту, когда возвращался на корму к бизань-мачте.

Когда я поднял парус и на бизани, Поул остановил двигатель. «Альдебаран» пошел под парусами, похожими на большие белые крылья. Следом за ними в кильватере на голубой воде тянулась длинная белая дорога.

Прогноз погоды предвещал южный ветер от четырех до пяти баллов. Область низкого давления смещалась к северу и была уже в трехстах милях к западу от Ирландии; это означало, что у нас будут хорошие условия для плавания, пока мы не попадем в другой погодный пояс. После этого нам придется осторожно проскользнуть через Бискайский залив и спуститься вдоль берега Португалии. А потом испытать судьбу и попытаться пройти через Гибралтар и дальше, в Марбеллу. Всего 1100 миль пути — это две недели при попутном ветре и неопределенное время, если ветра не будет. Чтобы успеть на Кубок Марбеллы, мы должны быть там через двадцать дней.

По правому борту медленно скрывались в серой дымке моря очертания Оар-Хэда. Я сел, опершись спиной на прекрасный новый спасательный плот, подставив лицо лучам апрельского солнца и слушая скрипы и старой деревянной посудины. С тринадцати лет живя в «Саут-Крике», я ходил на деревянных судах благодаря Генри. Это потом уже яхты пли делать из ультралегкого пластика, укрепленного фибергласовыми связями. Этот пластик был разработан в рамках американской космической программы и в британской «Аэроспейс». Теоретически я должен был бы испытывать счастье, снова оказавшись на деревянной яхте.

А на практике я был весьма озабочен.

Я и раньше ходил в этих водах с Поулом. Нам обоим тогда было по девятнадцать. Его отец был еще жив — энергичный, напористый мужчина, который смог выбиться из гаража в Хакли, где он начинал, стать автомобильным дилером и развить в себе вкус к морским гонкам, войдя в высшие слои общества.

Поул и я переправляли «Кортину», судно его отца, в Коус-Уик. Он все время был на руле. А я ставил и убирал паруса, готовил чай и занимался навигацией. «Кортина» была быстрым тридцативосьмифутовым шлюпом. В то время у нас в «Саут-Крике» вовсе не было таких. Я к тому времени уже делал успехи в гонках малых яхт и с наивностью девятнадцатилетнего парня надеялся, что после этой перегонки меня попросят остаться на борту и на время гонок. Я даже делал кое-какие намеки. Поул улыбался своей приятной итонской улыбочкой и говорил, что он посмотрит, что можно будет сделать. Когда мы пришли в Медину, на борт поднялся экипаж. А Поул вручил мне конверт: в нем была пятифунтовая банкнота и билет второго класса до «Саут-Крика».

— Спасибо за помощь, — небрежно сказал мне Поул.

Я уставился на него.

— А как же насчет гонок?

— Ужасно сожалею, — ответил Поул. — Нет места.

И он рассмеялся, как будто это было очень смешно. Первые несколько дней прошли относительно спокойно. Мы привыкли к некой рутине — шесть часов на вахте, шесть часов свободен. «Альдебаран» двигался прямо на юго-юго-восток и требовал минимум внимания. Все, что мы должны были делать, это слушать прогноз погоды, заводить двигатель на три часа в день для подзарядки аккумуляторов, питающих автопилот и другую электронику, держать трюм сухим, выкачивая воду, и оставаться цивилизованными людьми при встречах. По крайней мере я старался быть таким. Поул не слишком утруждал себя этим. В конце своей вахты я готовил спагетти или тушеное мясо для нас обоих. Когда же вахту нес Поул, он ел сандвичи с ветчиной, ничего не предлагая мне.

На корабле вообще легко выйти из себя, а мой характер был не из тихих. Поул так явно старался задеть меня за живое, что я был близок к тому, чтобы начать делать сандвичи только для себя, мыться в камбузе и подсмеиваться над ним, когда он хмурится. Всякий раз, когда напряженность усиливалась, я заставлял себя думать о Кубке Марбеллы. Будто мы уже там, в голубых водах Биская, ведем кубковую гонку. И каждый раз, когда я отказывался принимать всерьез его колкости, я немного выигрывал.

Мы находились в пути уже неделю, оставалась сотня миль до северо-западной оконечности Испании, когда начались наши неприятности. В полночь я прослушал прогноз погоды для судов: ветер западный от пяти до шести баллов. А когда проснулся, чтобы встать на раннюю вахту, увидел, что характер движения судна изменился.

Раньше мы шли уверенным курсом под плотным натиском ветра на паруса. Теперь нас сносило, и время от времени судно рыскало, нос зарывался в воду, и при этом были слышны глухие удары волн.

Я выкатился из спального мешка, сунул ноги в сапоги и побежал в темную пещеру трюма, чтобы запустить генератор. Тут же, задыхаясь, тяжело заработали помпы. Потом я надел непромокаемые куртку и брюки и вышел на палубу.

Раньше, когда луна светила над морем, волны были похожи на большие темные спины китов. Теперь, в мрачном утреннем свете, волны приобрели цвет грифельной доски. Западный ветер свистел в старом такелаже «Альдебарана», срывал гребешки с волн и поднимал длинные ленты грязной пены.

Поул стоял у штурвала. Я дал ему чаю и стал так, чтобы заслонить его от ветра, который мог выбить из рук кружку.

Он повернул голову и кивнул мне. У него от усталости под глазами залегли тяжелые тени. Я тоже устал. Даже в отличную погоду яхта длиной в семьдесят футов слишком велика для того, чтобы ее вели два человека.

— Автопилот не держит ее, — сказал он. — Старая сука.

— Она хочет, чтобы мы взяли рифы. Это ведь не гоночная яхта.

Он резко обернулся ко мне:

— Я должен туда попасть вовремя.

С правого борта налетел холодный страшный порыв ветра. Вой в вантах превратился в непрерывный вопль. Палуба под ногами круто накренилась. Поул боролся со штурвалом, чтобы удержать судно на курсе. Я тоже схватился за рукоятку штурвала и стал помогать ему. Яхта медленно легла на курс. Внизу визжали трюмные помпы, засасывая воздух вместе с водой и выплевывая воду далеко за борт.

— Дело дрянь, — констатировал я. — Может быть, уберем главный парус?

Он посмотрел сначала на парус, потом на меня. Его верхняя губа чуть дрогнула, что означало улыбку.

— Хочешь быть в безопасности, чтобы потом не сожалеть? Я не стал объяснять ему, что тот, кто хочет выглядеть героем, как правило, ничего не получает. Я пристегнул скобу безопасности к лееру, идущему вдоль палубы, и начал убирать главный парус. Это была тяжелая работа, все равно — с лебедкой или без нее. Без помощи Поула это заняло полчаса.

Когда я закончил. «Альдебаран» пошел спокойней, имея по одному парусу на каждом конце: кливер впереди и парус на бизань-мачте на корме Напряженность немного ослабла. Судно перестало рыскать и снова стало слушаться автопилота.

— Чертовски медленно, — выразил недовольство Поул, когда я, весь взмокший, вернулся в кокпит.

— Лучше быть в безопасности, чем потом кусать себе локти, — сказал я.

Небо стало мрачным и туманным, солнце опоясало грязное серое кольцо. Внизу, в салоне, потрескивало радио. Шли штормовые предупреждения для районов Бискайского залива и мыса Финистерре. А мы как раз угодили в это место. Радиопрогноз предсказывал нам западный штормовой ветер с последующим переходом в северо-западный.

Я сошел вниз, оставив яхту на автопилоте. Поул занимался своим обычным делом — готовил себе сандвич с ветчиной и жевал его. Я подождал, когда он закончит, сделал сандвич для себя и сказал:

— На нас идет шторм.

— Я слышал прогноз погоды.

Салон сильно кренился каждый раз, когда «Альдебаран» зарывался носом в волны. Я пробрался к навигационному прибору и нажал кнопку. В полутьме салона засветились цифры на табло. Мы находились в пятидесяти пяти милях к западу от мыса Финистерре, у северо-западной оконечности Испании.

— Ну и что вы собираетесь делать? — спросил я.

— Искать укрытия.

Я ответил:

— Мы не успеем достичь берега к ночи. К тому времени сила шторма будет восемь, а может быть, и девять баллов. Как вы пойдете впереди шторма?

— Я не буду этого делать! — Его голос был чуть выше и тверже, чем следовало бы. — Я командую этой проклятой посудиной.

Это было сказано холодным тоном, но я заметил, что на висках у него выступил пот.

Я вспомнил, что говорил мне Генри: «Не спускай с этого типа глаз». И ответил:

— Мы оба идем на этой яхте. Генри Макферлейн требует, чтобы мы доставили ее в Марбеллу в целости и сохранности. И вы, выполняя данное вам поручение, хотите того же самого. Я же заинтересован, чтобы Генри получил за эту яхту деньги, которые ему причитаются.

Он смотрел на меня и, казалось, готов был ударить, но понимал, что я прав.

— Надо еще убавить паруса, — посоветовал я настолько дружелюбно, насколько мог. — Тогда мы получим шанс немного вздремнуть.

На палубе ветер обрушился на нас холодной лавиной. От его порывов угрожающе скрипел такелаж. «Альдебаран» кренился так сильно, что его борт черпал воду. Я пробрался на корму и взял три рифа на парусе бизань-мачты. Парус был так стар, что на ощупь напоминал старую замшу.

Теперь и Поул начал помогать мне, у него уже не возникало вопроса, оставаться у штурвала или нет. Мы с трудом пробрались вперед на фордек. Надо было убрать кливер, который крепился на бушприте[22] при помощи шкива. Я ослабил его, а Поул подполз на коленях и потянул на себя.

Шкив не двигался с места.

— Заело! — закричал он.

— Иду! — ответил я.

Он смотрел на бушприт. «Альдебаран» находился в этот момент на гребне волны. Под ним разверзся пятнадцатифутовый провал. Потом яхта стремительно упала вниз, ее нос зарылся в зеленую воду, и над нами прокатился водяной вал, от бушприта полетели белые струи воды. Поул посмотрел на меня: его лицо было бледным. Я знал, о чем он сейчас думает. О том, что там, в салоне, он вел себя не лучшим образом, и теперь это как-то надо исправить.

Он закрепился и начал продвигаться вперед по бушприту. И сумел добраться до нужного места. Я смотрел, как напряженно дергались его плечи, когда он пытался высвободить заевшую снасть. И тут я увидел эту волну.

От основания мачты, где я находился, мне были хорошо видны бушприт и в восьми футах на нем фигура Поула в куртке с капюшоном. Как раз за ним поднималась громадная серая стена, рычащая и клокочущая. Он поднял голову. Внезапно наступило мгновенное затишье, созданное прикрытием этой исполинской волны. В этот миг тишины я услышал его крик и увидел, как он начал судорожно пятиться назад, к основанию бушприта. Когда нос яхты воткнулся в стену воды, верхушка гребня загнулась вперед, нависая над Поулом. Я бросился к нему, схватил его страховочный линь и сильно потянул на себя. Потом поймал его за куртку и вытянул на палубу. И тут ударила волна.

Она прошлась по яхте, как бульдозер. Меня перевернуло вниз головой, что-то прошлось по лицу, я невольно открыл рот, чтобы закричать, но тут же захлебнулся. Меня резко дернуло за верхнюю часть груди. Я подумал, что это страховочный линь. Мои ноги болтались в воде, как флаг под напором ветра. Это конец, подумал я. Мы пропали.

Но толща воды перед моими глазами стала постепенно светлеть. Я снова мог дышать. Волна прокатилась дальше, к корме. Моя правая рука все еще судорожно что-то сжимала: это был капюшон Поула. Капюшон был пристегнут к куртке, а Поул все еще был в ней. Я закричал:

— Вы в порядке?

Он шевельнулся и повернул голову.

— О Боже! — только простонал он.

Я посмотрел на конец бушприта. Заевший блок снесло. И парус тоже.

— Помоги мне, — попросил я. — Штормовой кливер. Помоги же.

Он не двинулся. Тогда я открыл люк парусного отсека, выхватил штормовой кливер и кое-как поднял его на мачту. Когда я управился с этим, Поул был уже на корме.

Я перевел кливер на подветренную сторону, прошел на корму и закрепил руль. «Альдебаран» развернулся по ветру и лег в дрейф, принимая волны правым бортом. Это все, что можно было сделать в тот момент. Я сошел вниз.

На диванчике, прямо в мокрой одежде, спал Поул. Я решил, что это шок и накрыл его одеялом. Сам я не испытывал ужаса. Я дозаправил генератор, запустил помпы. Потом сел в углу и стал ждать.

Ветер постоянно усиливался, штормило все больше. Солнце скрылось за черной завесой облаков. В сумрачном свете покрытые пеной волны достигали высоты главной мачты. Я зажег в каюте масляную лампу. Она дико раскачивалась на шарнирах, отбрасывая причудливые тени на покрытые пятнами панели.

К девяти вечера ночь стала такой же черной, как сажа в печной трубе, но гораздо более шумной. Поул все лежал на своем диванчике. Его лицо в свете лампы казалось зеленым, глаза были закрыты. Значит, мне надо отстоять вахту и за него. А так хотелось лечь и заснуть! Я взглянул на навигационный прибор, потом вернулся и встряхнул Поула за плечи.

Он тут же открыл глаза.

— Твоя вахта, — сказал я.

Его зрачки показались мне расширенными.

— Что? — спросил он.

— Мы в дрейфе в пятидесяти милях к западу от Виго. Ветер от восьми до девяти баллов.

Он лежал, глядя на меня и ничего не видя. У него был совсем отсутствующий взгляд. И я понял почему. Он прислушивался.

Я прислушался тоже.

Каждый раз, когда волна разбивалась о нос яхты, раздавался удар, как будто кто-то бил в борт кувалдой. Годы плавания на яхтах, сделанных из фибергласа и алюминия, заставили меня забыть, как скрипит и стонет деревянный корпус старой яхты в хороший шторм. Но это вовсе не было поскрипыванием и вызывало сильное беспокойство. Это были тяжелые всплески воды в трюме.

Я сказал:

— Я уже запустил помпы. Надо посмотреть, что творится внизу.

Луч фонарика осветил в трюме тонкий слой воды на внутренней поверхности корпуса. С нижнего уровня палубы то тут, то там пробивались струйки воды: ее уже набралось не два-три фута, а гораздо больше.

Я завел генератор и нажал выключатели на помпах. Они надсадно заныли, откачивая воду.

Потом снова вернулся в салон. Поул все еще лежал на диванчике.

Едва слышно он проговорил:

— Плохо себя чувствую. Ударился головой.

Я вынул из шкафчика шоколадку и протянул ему половину.

— Вот, возьми. Здесь мало сахара.

— Нет, — ответил он и отвернулся к стене.

— Ты не забыл, что твоя очередь стоять на вахте?

Его голова дернулась, он с шумом опустил ноги на пол и вскочил.

— Из тебя вышел бы хороший шкипер для доставки яхт. Это как раз тебе по плечу.

Кровь бросилась мне в голову, но я холодно ответил ему:

— Это вы взялись доставить яхту без страховки клиента, который ничего не заплатит, пока не получит ее. А теперь при первом же шлепке вы повели себя, как трусливая старая баба. Вот потому-то я и хороший шкипер, что ты никуда не годишься.

Он улыбнулся. Это была отвратительная ухмылка.

— Идиот! — бросил он. — Болван ты, вместе со своим другом Генри и этой старой коровой Мэри. Паршивые любители.

Мое сердце забилось медленно и ровно, разгоняя гнев по всему телу. И я спросил:

— Ты хочешь обделать на этом хорошенькое дельце, да?

— У меня есть на то свои причины, — ответил он, и его улыбка стала издевательски доверительной. — Но они слишком сложны, чтобы ты мог их понять.

Я весь кипел от ярости, как пузырящаяся и взрывающаяся лава. Шум крови в ушах стал таким же громким, как рев ветра. Это была длинная неделя и длинная вахта, и я больше не собирался сохранять вежливость.

— Я все прекрасно понял. Понял, что ты обманул меня и многих других парней на Звездных гонках. Поэтому поговорим о чем-нибудь попроще. Я стоял, нависая над ним.

— Сколько ты заплатил за эту купчую на наше дело?

— Пятьдесят тысяч фунтов.

— Держу пари на твою купчую, что побью тебя в Марбелле. Пятьдесят тысяч фунтов для него было каплей в море. А для меня это означало заложить все, что я имею. Последовало молчание. У меня от волнения скрутило желудок. Деверо раскрыл свой широкий ирландский рот и теперь в гонке он должен будет оправдать свои слова. Пятьдесят тысяч фунтов — вот цена моего порыва.

— А почему бы нет? — сказал он. Его лицо стало жестким и неприятным. — И когда я выиграю, ты и двое твоих пенсионеров должны убраться оттуда и выпросить муниципальную квартиру.

Я улыбнулся в ответ.

— Твоя вахта.

— Пошел ты к чертям.

Вдруг палуба вздыбилась и провалилась вниз, как лифт, у которого оборвался трос. Снаружи раздался грохот, как от проходящего поезда.

Я понесся по трапу наверх. Небо было темным, но между мною и небом встало что-то громадное и совсем непроницаемое. Это была волна, проклятая громадная волна. Мы были во впадине между волнами. Волна подняла яхту так быстро, что у меня невольно подогнулись колени. «Альдебаран» сильно накренился на левый борт. Пока мы были во впадине, то не ощущали ветра. Но когда нас вынесло на гребень, ветер ударил со страшной силой, положил судно на правый борт и стал раскачивать, как маятник. Крен на правый борт становился все больше и больше. Палуба уже перестала быть палубой и превратилась в наклонную стену. Меня отбросило на всю длину страховочного линя. Казалось, я уже давно висел на этом лине, заклиная: выпрямляйся же, старая кляча, выпрямляйся! Я говорил тихо, как обычно говорят с недружелюбно настроенной собакой.

И тут я услышал звуки, похожие на гром лавины. Так грохочут тяжелые камни, летящие вниз по склону. Звуки раздавались из трюма.

Накатила другая волна, но «Альдебаран» сохранил правый крен. Я весь покрылся потом и снова пролез в кокпит под струями воды. Мне показалось, что пот даже холоднее, чем морская вода.

Звук шел от балласта, который сорвался со своего места.