В старой Африке

Глава 18. Передовой отряд цивилизации

Ламби резко дернул Гая за руку. На траве были следы босых ног.

— Ура! — крикнул Гай, но Ламбо ладонью закрыл ему рот и сделал предостерегающий жест. В чем дело? Ламбо сел на корточки и показал пальцем на некоторые листья.

На них были размазаны капли крови.

Уже забытое чувство опасности, от которой не отделаешься трещоткой, возникло вновь. Ламбо приложил палец к губам и огляделся. Затем стал ползать по траве взад и вперед, осматривая следы. Рассказал жестами: были два человека — большой мужчина и маленькая женщина. Они волокли труп или раненого. Потом вернулись одни и ушли вот туда. Что делать, бвана?

Гай подумал: живые вооружены, мертвый безопасен. Ламбо от него узнает многое. Соваться без толку в опасности нечего, нужно разобраться в них и получше подготовиться. И Гай показал в сторону, где неизвестные бросили тело.

И действительно, шагов через сто они увидели негра, лежащего навзничь в траве. Он был мертв.

Ламбо долго рассматривал убитого. Показал на казенные брюки — убитый был солдатом. Нашел вмятину в затылке: убийство совершено сзади, солдата ударили камнем. На шее стертость от веревки или лианы: солдат носил амулет, который сильно дергался, когда тело тащили за ноги на спине, а руки раскинулись и мяли траву. Потом веревка лопнула или лиана развязалась, и амулет сейчас лежит где-то в траве по пути. Ламбо раскрыл плотно сжатый рот: там оказался жеваный хлеб. Солдат сел поесть, кто-то подкрался сзади и нанес ему смертельный удар по голове. Солдат упал сразу: на груди и спине потеков крови нет. Что делать, бвама?

Гай думал. Тигр, наткнувшись на след человека, всегда вначале крадется сзади него: выгоднее прежде всего рассмотреть врага. Дальнейшее будет видно по обстоятельствам.

С тысячами предосторожностей они начали красться обратно. Гай зорко смотрел по сторонам, Ламбо не отводил глаз от следов.

— И-я-бон, бвама!

Он наклонился и подал обрывок веревки и висевший на нем талисман. Эта была металлическая коробка из-под сигарет. Гай раскрыл ее. Внутри аккуратно сложенный листок. На нем стояло.

И так далее. Это была страница из какой-то тетради расходов по товарному складу. Гай перевернул бумагу. И не напрасно! На другой стороне карандашом, со множеством ошибок и исправлений, было написано по-французски:

Ах, вот оно что… Крэги убит…

Гай сунул записку за голенище, и они двинулись дальше.

Вот и дорога. Ламбо покружил минут пять и потом указал на север. «Правильно! — сообразил Гай. — Там шоссе Стэнливиль — Касеньи, к которому где-то около Вамбы присоединяется эта глинобитная дорога. Ее южное окончание далеко, на границе Родезии. Я там должен быть, если останусь живым!»

Они хотели пробираться вдоль дороги и уже вошли в лес, как вдруг Ламбо опять толкнул Гая. Он выскочил на дорогу, опустился на корточки и стал поспешно осматривать землю. Вот окровавленный камень — им был убит солдат. А вот надкушенная просяная лепешка. Солдат ел стоя, а кто-то подкрался сзади. А-а, подожди, бвана… Женщина подала лепешку и вертелась перед солдатом: вот ее следы, а он болтал с ней и ел. Смотри — вот и след большого мужчины: он вначале стоял там, потом шагнул — видишь, большой шаг — и ударил солдата. Они оттащили убитого в лес, вернулись и пошли дальше. Что делать, бвана?

— Вперед! — указал Гай в сторону фактории № 201. Они пошли, стараясь не шуметь, осторожно выглядывая вперед на каждом повороте.

За час до ливня с вершины холма открылся живописный вид на долину, факторию и банановую плантацию позади нее. Деревни не было, очевидно, она находилась дальше, за изгибом долины. Вскоре с веранды их заметили. Гай махнул рукой и получил в ответ такой же знак.

— Марш бегом! — скомандовал он, а сам разорвал мешок и сделал из тряпья повязку на бедра. Снял с шеи пружину и колесо, поцеловал их и положил за камень, тщательно пригладил волосы и бороду. Приосанился.

Две фигуры в белых костюмах… Неужели он дожил до этого?! Сейчас будет ванна, обед…

Гай шагал вперед размеренно и чинно. Потом заспешил… И вдруг бросился бежать навстречу. В голове прыгало: «Наконец-то!»

— Стой! Ни с места! Руки вверх — нестройно, как два петуха в курятнике, заорали два голоса — тенорок и бас. Дом был поднят на сваи и со всех сторон окружен верандой, которую вместо перил прикрывал метровый частокол из тонких жердочек. Из-за этого заборчика испуганно торчали две головы и два ружейных ствола.

Гай оторопел. Такого приема он никак не ожидал.

— Кто ты? — пискнул тенорок.

— И какого черта здесь шляешься? — прогудел бас. Гай обиделся.

— Во-первых, не «ты», а «вы»; во-вторых, я не шляюсь, а хожу. Все объяснения вы получите немедленно, господа.

Он двинулся к лесенке.

— Назад! Стреляем без предупреждения! — крикнули за частоколом и стволы угрожающе зашевелились.

В ту же секунду прямо в лицо Гаю взметнулось желтое пламя и оглушительно бухнул выстрел. Это был крупнокалиберный карабин, далеко не последней модели — современное оружие не стреляет так громко. Гай был оглушен и ослеплен, инстинктивно качнулся назад, но носок сапога левой ноги попал под лиану, а пятка правой скользнула в ямку. Как подкошенный он упал навзничь и ударился затылком о землю. Встряска была так сильна и болезненна, что на время он потерял сознание. Потом, как сквозь сон, услышал громкий шепот на каком-то восточном языке. Эти двое совещались. Наконец бас спросил неуверенно:

— Вы умерли?

— Да, — ответил Гай сердито. Небо медленно вертелось над ним, голова болела. Вдруг он ощутил еще и жгучую боль в щеке. Пощупал — ожог от пули.

— Не лгите, мсье! — проворно вмешался тенорок. — Через щелку мне хорошо видно. И не вздумайте бросаться на нас — я сейчас же попаду в вас!

Гай сел. Его качало.

— Это вы чуть не убили меня, черт бы вас побрал! — Он ощупал голову со всех сторон. Снаружи все в порядке, внутри — смятение и боль. — Больше не валяйте дурака!

Из-за частокола вынырнуло жирное лицо, покрытое густой черной щетиной, из которой баклажаном свисал сизый нос.

— Это не я, мсье!

— А я, что ли?

— Это выпалил мой карабин. Он всегда стреляет сам! Гай встал на четвереньки, потом, покачиваясь, поднялся.

Он был очень зол.

— Назад! — опять испуганно крикнули два голоса.

— Дайте мне консервов и одежду! — со слезами в голосе взмолился Гай, вдруг сильно ослабев: у него подламывались ноги. — Я еле стою, слышите, вы!

— А деньги у вас есть? — спросил толстый.

— И документы? — добавил маленький.

Гай помолчал. Главное, здесь не за что было ухватиться — ни дерева, ни камня.

— Вы — идиоты, — сказал он вяло. — Я умираю. А вы — идиоты.

Он отковылял подальше и лег на траву за пригорком. Потом вынул пустой пистолет. Крикнул с отчаянием.

— У меня немецкий парабеллум, нате, смотрите хорошенько! Он прошибет одной пулей вас обоих, этот идиотский заборчик и две стены! — Очень хотелось отдохнуть, хотелось покоя. — Я вас убью, дураки, слышите? Дайте сюда одежду и консервы! Подавайте сейчас же! Я буду жаловаться на вас в Леопольдвиле лично полковнику Спааку и добьюсь, чтобы вас вытурили с работы! Несите еду и одежду!

Головы скрылись, и за заборчиком опять началось совещание. «Пусть все это выглядит смешным и жалким, но ведь пять минут тому назад они меня едва не убили, — думал Гай. — Я безоружен. Их двое. Ночью я усну, и они пристрелят меня. Как жаль, что я отослал Ламбо! Ах, как жаль! Один до 202-го я не дойду. Идти в деревню опасно: убьют жители. У меня нет другого выхода — договориться с этими двумя, сообщить им о письме и стать с ними в один ряд против местного населения. Отвратительно, позорно, гадко… Но неизбежно».

Голова болела, и мысли текли медленно.

«С другой стороны, эти два торгаша по-своему совершенно правы. Моя внешность не располагает к гостеприимству. Что это за белый дикарь, выскочивший без штанов из дремучего леса? Ни документов, ни денег… Недалеко граница… Власти, конечно, предупредили работников факторий о возможности появления здесь всякого рода авантюристов. Так чему же удивляться? Они защищают себя, как умеют! Они тысячу раз правы».

Гай лежал на мягкой траве и с удовольствием отдыхал, хотя сильно болела голова. Это была реакция: упадок сил после недель постоянного нервного напряжения. Говорят, что на войне иногда тяжелораненые бегут до лазарета, чтобы упасть мертвыми у его порога. Гай добрался до своего порога и теперь отдыхал. Потом грянул ливень. Гай равнодушно закрыл глаза и ждал. Было приятно совершенно неподвижно растянуться под прохладным душем — он был похож на тысячу маленьких ручек, любовно растирающих измученное тело. Опять фиолетовые шары летали где-то рядом, но ему было лень поднять веки. Его охватило равнодушие.

«Куда девались убийцы солдата? Наверное, в деревне будоражат народ и поднимают бунт… Ну и пусть… К ночи разъяренная толпа может нагрянуть и сюда… Черт с ними… Отстреляемся или откупимся… Через двое суток подойдут те двое с 202-го, и впятером мы удерем. Да, нужно договориться. И поскорее».

— Слушайте, вы! Давайте заключим мир! — Он встал и вынул из сапога письмо. — Вот смотрите: я принес чрезвычайное сообщение! 203-й сожжен, оба служащих убиты! Кругом началось восстание!

Из-за заборчика мгновенно показались головы. Гай кричал и помахивал в воздухе бумажкой, читал ее и рассказывал об убитом солдате, а лица обоих слушателей вытягивались все больше и больше. Наконец оба бросились к лесенке, распахнули двери калитки и в один голос крикнули:

— Добро пожаловать!

Это были ливанцы, которых бедность загнала в Итурийские леса. Оба выглядели жалкими и несчастными. Худой и маленький назывался Шарлем Маликом: он носил бородку, поражал опрятностью и запахом одеколона. Толстого звали Пьером Шамси; это был грузный мужчина с заплывшими глазками и низким лбом, апатичный и молчаливый.

Малик побежал доставать одежду и туалетные принадлежности. Шамси занялся приготовлением обеда. Гай хорошо помылся, побрился, оделся и через час сидел за столом.

Фигурально выражаясь, он въехал за стол на плечах восстания. Поэтому было естественно начать беседу с обсуждения создавшегося положения, чреватого для всех весьма неприятными неожиданностями.

— Итак, сегодня же мы можем оказаться в положении осажденных, — начал Гай, беря в руку ложку.

К его удивлению, ливанцев это не заинтересовало.

— За ваше здоровье, мсье ван Эгмонд! За благополучный переход! — Малик поднял стакан разведенного спирта. — Какая погода была в Уганде? Там, кажется, засушливый климат?

— Я никогда там не был. Моя экспедиция отправилась из Леопольдвиля, я уже рассказывал. Но я хочу подчеркнуть, что…

— Ах, в самом деле! Да, кажется, вы говорили. Извините! А я считал вас англичанином.

— Я ведь сообщил, что я голландец. Но…

— Голландия — прекрасная страна. Замечательная!

— Вы бывали там, мсье Малик?

— Нет. Но я много слышал о вашем почтенном соотечественнике.

— О ком именно?

— О сэре Генри Детердинге, мсье. Он — украшение своей страны и всего человечества. Вы, конечно, работаете в его тресте? Всемирная организация! «Ройял-Шелл» — это первые два слова, которые я выучил по-английски. Их каждый знает и в Ливане, и в Конго!

— Я — репортер, мсье Малик! Откуда у вас мясо? Вы любите охоту? — Ненавижу ее, мсье. Мясо нам доставляют черномазые из деревни. За горсть соли. Так вы репортер? Как прекрасно! Но ведь здесь еще нет ничего интересного: добыча нефти в лесу еще не начата. Стоило ли так спешить через лес прямиком?

Гай начал рассказывать. Он — репортер, фотограф. Знаете, что такое пейзаж? Прекрасно! Он углубился в дебри гилей потому, что здесь до сих пор никто из фотографов не бывал, а снимки ценятся очень дорого. Тысячу франков? Берите выше!

Десятки тысяч? Нет, сотни! Они окупят и снаряжение экспедиции, и риск. О, да! Солидный куш обеспечил бы его, ван Эгмонда, на всю жизнь! — А почему вы нацелились именно на факторию № 201? И неожиданно Гай вспомнил Бубу.

Ужасы пережитого начисто вымели из его головы рассказы полковника Спаака о короле пигмеев.

Ливанцы выслушали его вопросы о Бубу без интереса.

— Так как же обстоит дело с Бубу? Выдуман он полковником Спааком или действительно существует?

— Господин полковник не может ничего выдумывать, — обиделся за начальника Малик. — Бубу — вождь здешнего племени пигмеев.

— И вы его видели? Ливанцы переглянулись.

— Полковник распорядился начать с ним переговоры и выкурить этот вонючий сброд из леса. Мы успешно выполняем это распоряжение. Губернатор в одной из своих речей назвал наши фактории передовыми отрядами цивилизации. Тяжелая наша служба, мсье! Здесь каждый человек стоит целой фактории, и перед вами сидят не торговые служащие, а носители культуры. Да, мсье, на подобных нам скромных людях и зиждется здание бельгийской цивилизации в Конго. Каких только жертв не приходится нести! Вот и это брожение среди негров: для вас оно новость, для нас — постоянное условие нашего существования. Вечный страх в награду за вечную нужду. Вы здесь на время, а нам здесь жить!

Гай закончил еду и отодвинулся от стола.

— Что вы хотите предпринять? Я в вашем распоряжении. Много думать не приходилось. До прихода людей с 202-го решили по очереди дежурить с оружием в руках, а потом уйти подальше из зоны брожения и дождаться прихода войск.

Мсье Малик занимал должность управляющего — естественно, он стал начальником. Мсье Шамси получил приказание стать на пост первым. Наблюдательным пунктом был избран его же стул у обеденного стола: дом представлял собой прямоугольник, разделенный внутренней перегородкой на две квадратные комнаты с двумя дверьми и одним окном; в перегородке была дверь, соединяющая обе комнаты. Они открыли окна и двери, и часовой, сидя у стола, мог вести наблюдение за дорогой, поляной за зданием склада, лесом и, главное, банановой рощей и тропинкой в деревню. Оружие и патроны были заготовлены в нескольких местах на веранде, обильный запас еды и питья — в обеих комнатах. Предусмотрели освещение, защиту от копий и стрел (перевернутыми столами и досками от двух коек). Договорились о тактике переговоров с предложением щедрых подарков и угощения: нужно было выиграть двое суток. В стремительный натиск, в бешеную атаку никто не верил.

Оставался примерно час до заката и наступления ночи, когда мсье Шамси развалился на стуле, закрыл глаза и задремал. Мсье Малик и Гай сидели тут же и курили, изредка пили крепкий чай. Нельзя сказать, чтобы на сердце у всех было очень спокойно, а Гай чувствовал, что его приняли, но не доверяют.

— Когда взойдет луна? — спросил он. — И откуда?

— Часа через три после наступления темноты. Поднимется со стороны дороги.

— Значит, условия освещения благоприятны. Самыми опасными будут только три часа непроницаемого мрака. Их придется отдежурить всем троим! Так ведь? Что вы призадумались, начальник?

Мсье Малик тряхнул головой. Он не мог отделаться от каких-то мыслей, бросал исподлобья не то испуганные, не то злобные взгляды вокруг. Скажет несколько слов и опять уйдет в себя.

— До меня в деревню пришла женщина, которая является…

— Это была красивая девочка, мсье, — сказал мсье Шамси, открывая глаза. — Такую бы девочку да в другое время, мсье. Как вы думаете?

Он сладко облизнулся. Тик-тик… Тик-тик… Тик-тик…

Мсье Малик встал, потянулся. Он что-то решил, это было видно.

— Пойдем разомнемся. Я вам кое-что покажу. Будет интересно, не пожалеете! До темноты еще есть время.

— Что именно? Что вы надумали?

— Преподнести вам сюрприз! Сейчас увидите!

Он интригующе посмотрел на Гая и расхохотался. Они закурили и вышли на веранду. Сказывалась близость гор: едва солнце спустилось к вершинам, как стало прохладно.

Они пересекли луг и вошли в банановую рощу.

Когда-то долина была покрыта лесом и кустарником. Лес вырубили, а кусты выжгли, однако одно самое крупное дерево снизу обгорело, но все-таки сохранилось. Потом на обгорелом стволе выросла раскидистая шапка ветвей и листьев, и так и осталось это высокое темное дерево стоять на поляне среди приземистых бананов. Прислонившись спиной к стволу, на земле сидел голый негритянский мальчик лет десяти. На фоне обгорелой коры он издали не был виден, хотя цвет его кожи был не черным, а красноватым, как цвет глиняного горшка.

Мальчик был прикован к дереву за ногу. Тонкая ржавая цепь была сначала обернута вокруг ствола и продернута через кольца, а потом плотно закручена вокруг ноги у щиколотки, и последнее звено прикреплено к цепи висячим замком. Обыкновенным дешевым замком очень домашнего вида, какой можно встретить в любой деревенской лавке.

— За что это вы его? — спросил Гай через плечо. — Кто это?

— Это тот, ради которого, как вы нас уверяли, мсье, вы геройски шли через Итурийский лес. Это — король пигмеев, Его Величество Бубу I! Гай обернулся. Мсье Малик все еще стоял, опершись ногой о камень. Он глубоко и судорожно затягивался. Сигарета в его зубах уже догорела. «Да что с ним делается? — подумал Гай. — У него трясутся руки!»

— За что это вы его? — спросил Гай через плечо. — Кто это?

— Это тот, ради которого, как вы нас уверяли, мсье, вы геройски шли через Итурийский лес. Это — король пигмеев, Его Величество Бубу I!

Гай обернулся. Мсье Малик все еще стоял, опершись ногой о камень. Он глубоко и судорожно затягивался. Сигарета в его зубах уже догорела. «Да что с ним делается? — подумал Гай. — У него трясутся руки!»

— Господин полковник лично распорядился вести с Бубу переговоры. Ну, мы и ведем, как видите!

Гай опять посмотрел на мальчишку.

— Какие же это переговоры?

— Обыкновенные. Он заложник. Мы заставим его выполнить наше требование и выкурим этот вонючий сброд из леса. Нефть нужна не только администрации: она нужна мне лично, Мне, слышите? Гай хотел сказать, что это недоразумение, что Бубу старик, а здесь сидит на цепи мальчик, но потом швырнул сигарету и присел на корточки.

— Что это у него за ранка па ноге?

Мсье Малик перевел дух и невнятно ответил сквозь зубы:

— Хотел отгрызть себе ногу, чтобы убежать. Но не смог — силы не хватило. От нас так легко не удерешь!

Совершенно оторопев, Гай глядел на сидящего. Конечно, это был старик, с курчавыми седеющими волосами и серой растительностью на морщинистом лице. Вид у него был измученный до предела. Он сидел, прислонившись к дереву, и молча смотрел на Гая. Руки бессильно лежали на траве ладонями вверх. На рваной ране сидела огромная зеленая муха. Из широко открытых глаз по впалым щекам катились мутные слезы. Вдруг Гай увидел то, что заставило его содрогнуться: из замка торчал ключ. Пигмей не умел открыть замок! Он не знал, что один поворот ключа — и он на свободе! Узник пытался перегрызть себе ногу, не смог и теперь плакал от бессилия в ожидании смерти. В ста шагах от леса… С ключом в замке…

В ту минуту за спиной Гая захлопали пистолетные выстрелы. Пули пролетели около его головы. Одна обожгла ухо, другая дернула за погон. Гай обернулся и успел увидеть мсье Малика, стреляющего в него с расстояния в десять шагов из маленького пистолетика. Когда Гай, оставаясь на корточках, повернул голову к нему, мсье Малик повернулся, чтобы бежать. Но еще несколько раз выстрелил стоя и на бегу, поворачиваясь после нескольких шагов, и при каждом выстреле от страха закрывал глаза. Разрядив обойму, пустился бежать с пистолетом в руке и сейчас же исчез за бананами.

Гай сел на траву. Все произошло так неожиданно. Что это? Какой негодяй!.. А? За что?

Гай не мог собраться с мыслями. Все тело дрожало, и он сидел, опустив голову на грудь. Даже затошнило немного. В чем дело? Не поверил… Почему? Что было бы плохого, если бы они подождали людей с 202-го… Пошли бы вместе на 200-й. Он бы уехал в Катангу… Вдруг одно слово пронизало сознание. Нефть! Ясно, что у них уже припасено что-то… В таком случае зачем делить заявку на три части, если можно ее делить на две? Зачем брать в компанию человека, имеющего связи? Ведь пришелец всегда мог лишить этих нищих надежды на богатство именно там, в Европе. Гай понуро сидел на траве и думал. По их мнению, он должен был убить их во всех случаях: если он англо-голландский шпион, то сегодня ночью, когда они уснут и он останется на часах с оружием в руках, а если он бельгийский агент, то потом, в Брюсселе. «Бубу, или я, или другие люди, — думал Гай, — все должны быть своевременно устранены, чтобы расчистить путь последнему человеку в цепи, тому, кто возьмет в руку подтвержденную администрацией заявку. Может быть, исчезнут и эти два, потому что они самые слабые и самые первые среди претендентов… Да и получение заявки еще не конец звериной грызни из-за богатства: заявку можно переписать, можно выписать новую, если первый претендент исчезнет».

Да, для многих найденная нефть явится проклятием!

И тут его мысли приняли вдруг другое направление.

«Однако зачем думать о них?.. Надо беспокоиться о себе. Как дождаться прихода людей с 202-го? Где провести эту ночь и следующую? Без трещотки и огня… В лесу мне изредка попадались деревья с большим дуплом, где можно было бы спрятаться от зверей, но разве теперь найдешь их?» Гай посмотрел на небо. Оно быстро розовело. Через полчаса стемнеет… Совершенно инстинктивно Гай взглянул на кобуру и заметил, что она закрыта не так, как обычно: кожа от постоянной сырости размокла и потеряла форму, и Гай закрывал кобуру особым способом, дважды перекручивая ремешок с кнопкой, чтобы пистолет не болтался. Теперь ремешок не был перекручен. Он поспешно открыл кобуру, вынул пистолет и увидел, что обоймы нет. И сразу вспомнил, как мсье Малик вертелся около пояса с кобурой, когда Гай зарядил пистолет и лег отдохнуть после обеда. Подлец! Стрелял в безоружного! Гая спасла трусость Малика. Он волновался и промазал… Утром Гай остался цел потому, что карабин в неумелых руках выстрелил случайно. Но всегда рассчитывать на счастье глупо. Так как же быть? Идти на факторию нельзя! Отправиться в деревню? Там верная смерть! А если подкрасться к деревне и понаблюдать? Издали? Спрятавшись в кустах?

Начало быстро темнеть. Гай решительно поднялся: нужно измазаться грязью, чтобы кожа не была такой белой, и на ночь залечь в гуще кустов, близ деревни. Может быть, удастся украсть курицу. Бананами он обеспечен. Гай обошел факторию, вышел на дорогу. Поднялся на холм и нашел большой камень, где он сидел и приводил себя в порядок. Вот и талисман. «Милый, — подумал Гай. — Ты опять в моих руках!» Он разделся, нашел лужу и измазался грязью. Снова спустился в банановую рощу, вышел на дорогу — тр-р-р-р! — и начал бег.

Что значат три километра? Гай несся как ветер, искоса поглядывая на дорожки: они уходили в разные стороны, а он бежал, как ему казалось, прямо, по самой широкой. Но через полчаса она стала узенькой, а черный лес сдвинулся над его головой и закрыл луну. Он остановился. Впереди сквозь колеблющиеся пласты тумана вспыхивало и потухало малиновое зарево. Оттуда глухо доносилось пение и звук там-тамов.

Когда Гай подобрался ближе, пение и крики прекратились. Толпа повалилась на колени, все подняли головы и опустили руки к земле. Образовалось широкое кольцо черных голов вокруг пылающего костра и одного человека, стоявшего близ пламени. Языки огня ярко освещали стройную фигуру. Это была молодая женщина.

Три раза она медленно обошла костер, закрыв лицо руками. Было очень тихо, и Гай слышал хруст веток под ее ногами. Вероятно, сидевшие закрыли глаза, потому что ни одна голова не повернулась за идущей, — все словно окаменели.

Потом женщина подняла правую руку. Тут только Гай заметил, что она держит моток тонких лиан. Левой рукой она прикрыла себе глаза, а правой закружила мотком в воздухе. Сделав три полных оборота, вслепую опустила пучок: он оказался арканом. Петля упала на чью-то голову и плечи, кто-то рванулся и жалко, по-заячьи пискнул. Но женщина потянула аркан, и в круг выползла черная маленькая фигурка. Мальчик лет восьми. Ропот ужаса пробежал по рядам, все зашевелились, но не встали с колен. Мгновение люди смотрели на женщину и пойманного ею ребенка. Потом она трижды обвела мальчика по кругу. Он шел по арене, не сопротивляясь. В блеске костра и клубах дыма и тумана Гаю хорошо были видны две фигуры — женщины-пантеры и мальчика-ягненка. Вдруг высокий силуэт наклонился к низкому как будто бы для поцелуя. Потом зачарованную тишину прорезал отчаянный вопль — боли, ужаса и смерти. Маленькая тень качнулась и рухнула. Большая осталась стоять с ножом в руке. На лезвии играло пламя. Ни одного звука не издала толпа.

Гай плохо видел, что она делала с телом мальчика — головы сидевших на две-три минуты закрыли фигуру женщины, ставшей, очевидно, на колени. Она как будто бы натирала тело. Он услышал ее голос — несколько слов короткого приказа. Кто-то подбросил в костер хворост, пламя взметнулось вверх, искры столбом прыснули в небо, и вместе с этим стихийным порывом огня рванулась вверх и женщина: она высоко подняла безжизненно обвисшее тело, окрашенное мелом в белый цвет.

И сразу все вскочили. Сотни рук взметнулись вверх в дикой радости, и торжествующий рев раскатами прогудел в жутком колодце. Гай понял смысл: белый убит!

Кольцо черных беснующихся фигур вдруг исчезло: люди опять упали наземь и прижали лица к земле. Женщина медленно сорвала со своих бедер повязку. Подошла к груде хвороста. Легла на него навзничь. И застонала.

«Что такое? Она ранила себя, что ли?» — Гай вытянул шею и приподнял листья с лица.

Женщина лежала на спине, слегка согнув ноги в коленях и широко разведя их в стороны. Время от времени ее Живот судорожно подергивался, а с уст срывался натуженный стон. «Что с ней?» И вдруг он понял: она рожает. Все лежали ниц, не отрывая лбов от земли, а женщина на груде хвороста рожала, и багровые блики бегали над ней по медленно проплывающим клубам тумана.

— Гей! — вдруг резко крикнула роженица. Огромный статный мужчина вскочил с земли, нагнулся под согнутую ногу женщины и выпрямился у нее между ног, лицом к огню. На миг Гай увидел великолепную фигуру воина с поднятыми вверх руками — он потряс в воздухе копьем и щитом и жалобно заплакал, как плачут новорожденные.

Лежащая ниц толпа ответила приветственным рычанием. Родился новый воин во всем блеске силы и готового к бою оружия. И опять «Гей!», и опять «Уа-уа-уа», и опять торжествующий, радостный рев. Черная мать Африки рожала своих детей, готовых к бою за свободу! Образовался круг: каждый новый воин подбегал к трупу поверженного белого врага и пальцем касался сначала раны на его сердце, потом своих губ. Это была церемония символического пожирания ненавистного врага, и те, кто уже коснулся своих губ, включался в круг, яростно потрясая в воздухе оружием.

Костер потухал, и синий дым тяжелыми струями медленно поднимался в воздух. Женщина с принесенными откуда-то двумя черепами в руках прыгала через костер, кричала и грозила кому-то белыми черепами, и висела в дыму и тумане над последними языками багрового пламени, и крутилась в синем дыму, и кричала слова проклятий. А круг воинов, ритмично притоптывая ногами и потрясая оружием, славил бой и месть. Черные фигуры тянулись бесконечным кольцом. Сиплый хор рычал в темноту:

— Бей!

— Режь!

— Жги!

— Смерть! Смерть! Смерть!

Волосы у Гая стали дыбом. Вдруг Пантера что-то крикнула, и воины ринулись на белое тело и подняли его высоко вверх. Шкурами стерли с кожи мел. И тело ожило — ведь это было лишь театральной постановкой! Мальчишеский радостный крик, общее ликование — и вся деревня уже радостно пляшет в честь будущей победы.

Гай повернулся и побежал обратно на факторию. В банановой роще он в изнеможении упал лицом на траву.

Его привел в сознание тонкий звон.

Король Бубу шевельнулся, звякнула его цепь. И снова Гай содрогнулся от стыда: вечером, когда в него несколько раз выстрелили, он забыл про человека, посаженного на цепь.

В тропиках рассвет длится недолго. В серой мгле Гай присел у обгорелого дерева. Поворот ключа. Резкое движение: замок заброшен в кусты. Осторожный оборот цепи вокруг искусанной ноги.

— Ты свободен, Бубу! — сказал Гай пигмею. — Беги!

Но пленник был так измучен, что не смог подняться на ноги. Он сидел совершенно неподвижно, только тусклые глаза исподлобья следили за движениями рук Гая.

— Ну, что же ты сидишь, Бубу? Смотри: цепей нет! Беги!

И пленник понял. Испуганные, тревожные глаза затравленного животного вдруг ожили и блеснули. Он сел. Поднял голову. Негромко каркнул:

— Оро!

Инстинктивно Гай тоже поднял голову. Уже рассвело, и над их головами на фоне розового неба отчетливо была видна раскидистая крона — каждая ветвь, каждый сучок, каждый лист. И вдруг на толстой ветви показался человек. Он отделился от ствола: пигмей с луком и пучком отравленных стрел в руках. Минуту смотрел на них сверху. Потом легко скользнул вниз по лианам.

— Бубу свободен! — сказал Гай. — Забирай его — и в лес! Пигмей озадаченно смотрел на голого грязного человека с пружиной и колесом на шее. Кто это — негр? Белый? Гай не был похож ни на того, ни на другого. Но Бубу сказал несколько односложных слов, потом повторил их более резко и грубо — и маленький человек потоптался на месте и несмело улыбнулся Гаю. И они скрылись в лесу.

«Черный цвет кожи и отсутствие европейской одежды — это мое преимущество. Сейчас тщательно намажусь снова, повяжусь лианой и сделаю пояс из листьев на негритянский манер. Издали ливанцы примут меня за черного, вероятнее всего — за их удравшего слугу, который возвратился, но боится сразу явиться к хозяевам. Вряд ли они откроют стрельбу без предупреждения. К тому же их выстрелы с большого расстояния не будут особенно опасными: если и попадут, то только случайно», — рассуждал Гай, лежа в траве и завтракая бананами. Дом стоял перед ним как на ладони. Через окна были видны комнаты, столы и стулья. «Кто стоит на вахте? Толстый? Бородатый? Почему их не видно так долго?»

Гай нарвал бананов, лег за бугорком и стал наблюдать. Прошло полчаса, час, два.

С рассвета на веранде не показался ни один человек! Куда же они девались? Не может быть, что они оба спят.

Время шло, и напряжение нарастало. Наконец Гай решился. Снял сапоги и измазал ноги грязью. Под бананами лежала корзина. Он нагрузил ее спелыми плодами. Через лес пробрался к той стороне луга, где стоял склад. По траве на животе приполз к складу, волоча за собой корзину. Потом поставил ее на голову и высунулся из-за угла. Тихо. Он деловито осмотрел дверь, играя роль возвратившегося слуги. Ни звука.

Сжав зубы, Гай медленно шел по открытому месту… Обогнул дом, вошел на веранду, заглянул в окна… Никого. Кашлянул, топнул ногой. Ну, надо решиться. В чем же дело? Или дом уже покинут?

Он поставил корзину на пол. Молнией вскочил в комнату…

На койке без досок лежал мсье Шамси, повернувшись лицом к стене. По белой рубахе расплылось пятно крови. Она лужицей собралась на тюфяке и каплями стекала на пол. Капли падали медленно. Гай слышал звон в ушах, крики обезьян в лесу и воркованье голубей на крыше.

Мсье Шамси был убит предательским выстрелом в спину. Наверное, сменился с дежурства, сварил обед для товарища и сладко захрапел. Тогда мсье Малик избавился от него. «Хе-хе, — думал он, — одна заявка лучше, чем две!»

Гай в изнеможении сел за стол, положил голову на руки, закрыл глаза и долго сидел не двигаясь. Куда убрался мсье Малик? Навстречу людям с 202-го? Или подальше в кусты, чтобы укрыться от восставших негров? Завтра выйдет, чтобы скрыть следы преступления, сожжет факторию и пойдет навстречу белым. Гай решил сделать то же самое: забраться в дебри, костра на ночь не разжигать, а с оружием в руках просидеть до утра. Потом сжечь факторию, а то мсье Малик убийство свалит на него. А сжечь сейчас — преждевременно: дым привлечет сюда толпу негров и ускорит развязку.

Итак, главное сейчас — вооружиться и действовать! Толпа воинов, которые ночью мазали себе губы, могут показаться каждую секунду. Здесь болтаться не к чему.

Он поднялся. Около постели стоял карабин, который всегда стреляет сам. Нет, может быть, мсье Малик оставил здесь что-нибудь получше. Гай спокойно шагнул в другую комнату. На койке прямо под окном лежал мсье Малик. Он был мертв. Гай подошел ближе. На лице — страдание, руки прижаты к животу, ноги судорожно подобраны. На столе стояла пустая миска. Мсье Малик с аппетитом съел пищу с ядом, потом застрелил повара в спину. Наконец сам почувствовал себя плохо и в муках скончался, освободив в этой драме места для новых желающих…

Гай осмотрел комнаты, поминутно выглядывая в окно и не выпуская из рук карабина. Очевидно, оба ливанца уже начали готовиться к бегству: на столах лежали сумки с документами и пищей. Но в комнате мсье Шамси валялась пустая сумка, пахнущая нефтью, а у мсье Малика на столе лежала сумка, набитая бутылочками от лекарств и одеколона. Все они были наполнены нефтью и завернуты в бумажки с указанием месяца и времени взятия образца. Здесь же лежала копия заявки и деловая переписка об обнаружении нефти. Гай бегло просмотрел документы. В них упоминался и Бубу. Леопольдвиль требовал уточнения и скорейшего обследования прилежащих к фактории лесов; фактория отвечала, что деревенские негры боятся входить в сумрак гилей из-за отравленных стрел пигмеев. Леопольдвиль настаивал на принятии энергичных мер, достойных королевской администрации и поставленных ею культурных задач: двум торговцам напоминалось о цивилизаторской миссии белой расы в Африке и о связи личного благосостояния мсье Ш. Малика и П. Шамси с выполнением их благородной задачи. Туманно намекалось, что подыскиваются лица, которые могли бы финансировать покупку концессии. На полу валялась копия заявки мсье Шамси. Она была разорвана на четыре части.