В сумерках веры

Глава 12

Чувство вины вдруг собралось под сердцем комком пустоты, отчего мне оставалось только бессильно скрипнуть зубами. Гоня прочь дурные мысли, я расстегнул ремни кобуры и протянул её воительнице.

— Надеюсь, сестра, с левой руки вы стреляете лучше.

Та бросила в мою сторону гневный взгляд, но приняла пояс и грубо накинула его на плечо. Из-за травмы руки ей потребовалась помощь с застёжками, но стоило только закончить с этим, как палатина молча пошла вперёд, стараясь не отрывать взгляда от пола.

Очевидно, ей было непросто смириться с новыми потерями, понесёнными в этой бесчестной тайной войне. В войне, в которой невозможно было выступить широкой грудью, закованной в керамит, и ворваться в ряды врага с праведными воплями…

Бродя в тени, я отыскал среди окровавленных тел тусклое бирюзовое лезвие и вернул меч в ножны. Догнав Афелию, я на мгновение замер в нерешительности, пытаясь найти какие-то слова утешения. Но едва ли она в них нуждалась. Копящаяся внутри неё скорбь лишь укрепляла праведную решимость, что молотом громила все возможные сомнения, которые могли до этого терзать душу.

Переполненная яростью, воительница ударом ноги открыла очередные двери, впуская в зал покаяния отголоски творящейся наверху мессы. Казалось, будто на время схватки с Мираэль мир за чёрными стенами замер. Но сейчас пришло время идти дальше, и бьющий в лицо сквозняк холодил кожу, мрачно напоминая о главном испытании, поджидавшим впереди.

***

Новые двери и коридоры окончательно вывели нас в общие залы под Собором. Воздух здесь пропитался ладаном и дрожал от громыхающей какофонии звона и органного рёва, смешавшегося с пением тысяч хоровых голосов.

Но вместе с этими звуками, нас встретили гигантские толпы священнослужителей.

Разодетые в роскошные траурные рясы, они удивительным образом не разделяли того праведного благоговения, что царило на улицах. Даже наоборот, многие из них кривились от злобы, потрясая кулаками и не сдерживаясь в выражениях.

Из обрывков фраз становилась ясна общая картина — все эти люди являлись почётными гостями и должны были присутствовать сейчас наверху. Но кардинал решил изменить правила, прогнав всех сановников под главный зал, заставляя тесниться в этих тёмных сырых подземельях.

Сначала я удивился, что мешало всем этим людям подняться и выразить свой протест, но преодолев помещение, понял. У просторного лестничного пролета, облачённые в чёрные с пурпуром ткани, стояли стражи.

У обоих из них левую руку укрывала багровая плащаница, отмеченная символом канцелярии кардинала. Лица скрывались за глухими шлемами с ярким плюмажем. Лишь в тонкой глазной щели можно было разглядеть странный блеск, не сулящий ничего хорошего для отважившихся пройти священников.

Моя рука уже потянулась к мечу, когда в воздухе загрохотал стаббер. Всего за секунду двое мужчин вспыхнули двухметровыми факелами. Но в отличие от Мираэль, они не бились в агонии. Афелия поразила каждого в голову, тем самым лишив стражей мучений.

Само собой, выстрелы тут же отвлекли всю почтенную публику от возмущений, приковав к нашим фигурам сотни встревоженных взглядов. Но никто из присутствующих сановников не осмелился даже окликнуть нас, предпочитая молча наблюдать за нашим восхождением.

По мере приближения к главному залу, закручивающийся коридор начал заполнять зловонный туман, рвущийся из изящных позолоченных курильниц, расставленных прямо на ступенях. Кровь вновь яростно зашумела в теле, не так давно освободившемся из плена удовольствий. Вновь закровоточили порезы, оставленные Мираэль.

К моменту нашего подъема, бледно-лиловая дымка не давала разглядеть мир дальше вытянутой руки. Пока наконец стены не разошлись в стороны, неожиданно бросая нас в гигантский просторный зал Собора. Стены его содрогались от рёва органных труб и грома колокола, что в своём созвучии обрели какие-то потусторонние черты.

На лбу выступила холодная испарина, когда лишь на мгновение изящные монументальные колонны покрылись ихором. Когда над нами вместо херувимов пронёсся рой мух.

Внезапно в голове зажёгся раскалённый прут, бросивший меня на ближайшую стену, а в ушах послышался далекий потусторонний смех человека, который уже должен быть мертв.

— Хальвинд? — прикосновение Афелии отогнало наваждение, но на этот раз не избавило от липкого чувства страха. — Не время терять голову…

Не в силах ответить, я просто кивнул и, получив один обеспокоенный взгляд, зашагал следом за воительницей. Покинув лестницу, мы обогнули стену, отделяющую скрытые подъёмы от боковых нефов, и вышли на просторный трансепт. Грандиозный перекрёсток искрился от золота, покрывающего тёмный мрамор и лакированное дерево, огранённое насыщенным алым бархатом. С верхних галерей вдоль колонн свисали тяжёлые штандарты гвардейских полков, когда-то прогнавших с планеты ю`ват. Каждое знамя представляло из себя произведение искусства…

Вместе с мрачной торжественной музыкой, этот вид мог вызвать трепет у любого, оказавшегося здесь впервые во время столь масштабного праздника. Мои ноги сами собой начали подгибаться, ощущая непреодолимое желание склонить голову. Лишь благодаря ментальным тренировкам получилось отстраниться от чарующего великолепия убранства и трогающего сердце гимна скорби, разливающегося с верхних уровней зала.

Однако сделав всего пару шагов, нам открылось действо, происходящее в самой священной части собора. Которое выглядело абсолютно чужеродно и прогоняло всякое благоговение…

В окружении нескольких священников, закутанных в лиловые мантии, над алтарем возвышался Банифаций Анку. Его лицо сияло подобно солнцу, укрытое золотой маской, а тело неестественно блестело от пота, едва прикрытое какими-то церемониальными одеждами. Но даже с такого расстояния я мог наблюдать и ощущать силу переполнявшей его молодости.

Стоявшие вокруг алтаря экклезиархи нараспев повторяли какие-то слова. Их необычное змеиное звучание было далеко даже от самого древнего диалекта имперского готика. Но куда важнее оказалось чувство, что они внушали…

Моё тело бросило в жар, стоило только скользнуть взглядом по идеальному телу кардинала. Несмотря на разделявшие нас метры, его фигура возвышалась над всем вокруг, будто само божество опустилось в обитель Императора.Реклама

За каждой вакансией на hh.

Впрочем… сам Повелитель Человечества оказался трусливо скрыт под длинной драпировкой, которой накрыли мраморный образ, как и сверкающую золотом аквилу, висевшую под куполом Собора.

Но и это было не таким кощунственным зрелищем, в сравнении с окровавленным телом женщины, уложенным на алтарь.

Примадонна…

Под тревожный писк херувимов, кружащихся над головой, она жалобно стонала, испытывая муки приближающихся родов. На теле, почти не прикрытом одеждами, я заметил ту самую проклятую брошку, возложенную сейчас на вздувшийся живот.

— Афелия… ребенок! — крикнул я, стараясь перекричать оглушающую музыку.

Воительница понимающе кивнула и уже подняла стаббер. Даже грохот выстрела потонул в громе колокольного звона, под который подстраивались все остальные мелодии, будто ветви деревьев под штормовым ветром.

Пуля за мгновение пересекла зал, но всего в метре от алтаря внезапно взорвалась. Капсюль «инферно» лопнул, разбрызгивая вокруг пламя, но оно лишь бессильно стекало с самого воздуха, превратившегося в незримую сферу.

Моё сердце дрогнуло. Несколько секунд потребовалось чтобы осознать увиденное. Это был розарий. Редкое и очень ценное устройство, дарующее владельцу мощный барьер, способный остановить болтерный заряд так же легко, как пистолетную пулю…

Сестра битвы повернулась ко мне с немым вопросом в глазах, после чего в голове вдруг зазвучал чужой голос:

— Ах… Иероним! — Как и Мираэль, кардинала переполняло возбуждение, но иного рода. — Как жаль, что ты явился сейчас. Так рано, когда ритуал ещё не завершён.

— Лучше просто сдайся, еретик! — крикнул я, не уверенный, что хотя бы обрывки слов достигнут ушей предателя. — Облегчи свою душу перед судом Императора!

— Облегчить душу? — недоумевал ложный экклезиарх, выступая из-за алтаря. — Когда я закончу, сам Император вознаградит меня, ибо я дам ему второе рождение! Стой на месте и смотри, как я избавлю нашего Повелителя от тысячелетий страдания!

Последняя фраза прокатилась по всему Собору мощной волной, отбрасывая меня на колени. Афелия оказалась рядом, помогая подняться.

— Что он несёт?!

— Он безумен, сестра, — похоже, что долгое взаимодействие с проклятым камнем душ убедило Анку в немыслимом…

Как любой подкованный богослов, он отлично знал о том, как десять тысяч лет Повелитель Человечества страдает на Золотом Троне. Как без устали бдит за своими владениями с далекой Терры Его могучий дух.

И как любой праведный человек, кардинал более всего жаждал избавить своего Бога от этих мук…

— Не верьте ни единому слову, — силовой меч со звоном покинул ножны. — Он не ведает, что творит!

Надавив на руну активации, я бросился вперёд, занося клинок для удара.

— Нет! — задрожал воздух вокруг, будто бы колокольный звон обрёл волю. — Не смей, богохульник!

Лиловый туман начал сгущаться, стремясь отрезать путь к алтарю. Там же, до этого распевающие демонические псалмы священники бросили свое дело и обернулись. Подобно кардиналу, они скрывали лица за масками. Но не в пример более уродливыми, напоминающими морды козлоногих исчадий, с которыми мы столкнулись в поместье Кризи.

Одного из них тут же срезал выстрел Афелии, оставшейся стоять за моей спиной. Пламя охватило лиловую фигуру, завывшую в агонии будто зверь.

Но остальные уже сбросили с себя рясы, демонстрируя покрытые шрамами тела. На груди каждого багровел аккуратно вырезанный символ проклятого бога, а руки заканчивались уродливыми клешнями.

Демоны рассыпались вокруг алтаря, пытаясь преградить мне путь. Каждый из них двигался с безумной скоростью и лишь мотовин, кипящий в моей крови, позволял уклоняться от размашистых выпадов зазубренных когтей, избегать смертельных уколов.

Сверкающий голубым светом клинок запел в воздухе, рассекая плоть, отводя удары и обжигая хитин.

Стаббер также продолжал лаять, поражая тех козлоногих, что решили атаковать Афелию. Несмотря на раны, она сжимала гладий в своей правой руке, но применяла его лишь тогда, когда противник не мог уйти от удара. Чёрная юбка подобно волне разливалась по воздуху, когда воительница в очередной раз изящно избегала выпада врага, завершая его отвратительное существование точным выстрелом из револьвера.

Казалось, что сестра битвы танцует среди громадных факелов.

Я же продолжал прорываться к кардиналу, обезглавливая и рассекая оставшихся демонов. Мышцы горели от напряжения, а во рту медленно скапливалась кровь.

— Прекрати бесчинства, Иероним! — осуждающе заревел Анку, направляя в меня указующий перст. — Ещё не поздно принять истину и узреть Перерождение!

Посылая в мою сторону последних козлоногих, кардинал встал перед алтарем, закрывая его своей широкой грудью и смеясь…

…пресный запах благовоний стремительно сменился тяжёлым смрадом гниения, а над головой зажглись зелёные луны, разливающие бледный свет по руинам. Скрипя зубами, я шагнул в сторону очередного гвардейца, атаковавшего меня штыком.

Скользя сапогами в гное и грязи, я отвёл от себя его удар, после чего сначала отрубил тому ногу, а потом лишил предателя головы. Уже падая на пол, тело сгнило, будто лишившись жизни, оно мгновенно становилось частью уродливого убранства Солнечного Собора.

Оставалось ещё несколько бойцов, прикрывавших Гнилоуста, но в сознании уже пульсировало понимание, что я опоздал. Тело кардинала Юсто медленно раздувалось, с треском разрывая роскошные ткани одеяний. Тонкие крючковатые пальцы обращались в монструозные когти, а плоть темнела, покрываясь язвами и лопаясь от гноящихся нарывов.

— Ты снова опоздал, инквизитор! — Голос архиеретика менялся вместе с тем, как менялось его тощее лицо. Оплывая жиром, покрываясь костяными наростами и бледными бубонами.

Завороженный отвратительным зрелищем, я оступился и пропустил один удар…

— Хальвинд! — голос Афелии, отступающей под натиском козлоногих, сорвался на крик.

Я же, прогнав морок, обнаружил себя стоящим у самого алтаря. Золотая маска кардинала глядела на меня практически в упор. Его прерывистое дыхание обжигало кожу и отравляло воздух мускусной вонью, смешанной с цветочными духами.

Следующим ощущением была острая боль в боку.

Опустив взгляд я на мгновение ослеп от блеска осколка священного клинка Друза. Осколка, уже второй раз вкусившего крови верных слуг Императора…

Силовой меч выскользнул из обессилевшей руки. Я почувствовал, как подкашиваются ноги, но от падения меня удержал сам еретик, осторожно обвивший рукой талию. Через одно лишь прикосновение ощущалась нечеловеческая сила.

— Ещё рано умирать, инквизитор… — шум музыки и грохот колокола отступили, словно мы оказались в изолирующем поле. — Я вижу внутри тебя великую скорбь…позволь мне принять твою исповедь, чтобы очистить душу…

— Н… нет… — кровь мешала внятно говорить, но голос самого еретика лишал воли к борьбе.

— Нет причин сопротивляться, сын мой…

Оставив торчать осколок в моём теле, левая ладонь Анку легла мне на лоб, погружая мир в непроглядную лиловую дымку.

Лёгкие содрогнулись от нехватки воздуха, а сознание загорелось прометиевым огнём. Боль, настолько чудовищная, настолько нестерпимая, какую никогда не испытывало тело…

— Ты винишь себя за гибель Биатуса, верно? — слова кардинала звучали снисходительно и тепло, против воли наполняя сердце надеждой, ослабляя боль. — Не много ли ты на себя взвалил?

Нет… лишившись тела, не чувствуя конечностей, мне оставалось лишь воспротивиться самой душой. Тем немногим, что от неё осталось.

— Ты был далеко не одинок в той долгой войне, но тем не менее, ты — один из немногих, кто рисковал собой ради других… — неизмеримая печаль разливалась по сознанию, взывая к болезненным воспоминаниям на проклятой планете. — Не слишком ли много ты сделал, стремясь вернуть знамя Императора на Биатус?

Недостаточно…

С каждым новым днем, когда я терял бойцов, с каждым новым штурмом или оставленным городом. Каждый раз, когда приходилось тщательно проверять гражданских на наличие болезней и ереси. Тех немногих, что сохранили лояльность предавшей их власти.

Тогда я мысленно мечтал умереть, представ перед судом Императора…

— И к чему тебя это привело, Иероним? — продолжал вещать Анку, проливая отраву сомнений всё глубже. — Ты, выживший на Биатусе, бегущий от своих кошмаров… Для чего на самом деле Кайден отправил тебя сюда?!

Чтобы отдать последние почести наставнику… И с надеждой, что отдых в столь праведном месте позволит моей душе исцелиться. Любой инквизитор рано или поздно достигает своего максимума, после чего-либо ломается, либо…

— Тебя просто бросили, лишив заслуженных почестей, Иероним… — печально, совсем по-отечески прошептал кардинал. — В вероломной надежде, что безумие доведёт тебя до кончины. В томительном ожидании, что вечный конфликт Министорума и Инквизиции лишит священников долгих размышлений и они милосердно умерщвлят тебя без задней мысли…

Конечно, Афелия сама говорила, что не станет церемониться со мной в случае, если я стану опасен. Однако моё состояние говорило само за себя. Впрочем… у меня не было причин спорить с ней…

— Но даже здесь, оказавшись в столь праведном месте, ты не обрёл покоя, — разочарованию кардинала не было предела, отчего моё сознание сжалось от тоски. — Даже здесь, в храмовом мире, ты отыскал лишь человеческие пороки и интриги, отравляющие саму суть Веры…

Я никогда не питал любви к священникам, полагая их угрозой для рационального решения дел. Их фанатизм и узколобая праведность почти всегда оказывались помехой. Препятствием на пути Инквизиции…

Почти всегда.

— …так стоит ли тебе бороться дальше? — вопрос обрёл форму руки, что ложится на плечо затерявшегося путника. — Стоит ли продолжать бессмысленную схватку со всем человеческим, в надежде это человеческое изменить?

Я всегда следовал своему пути потому, что меня воспитали для этого. Вложили в голову священную миссию, которую я ревностно выполнял все эти долгие годы. Но сложно оценивать свою работу, стоя на пепелище…

— Этот ребенок, Иероним, он изменит всё… — голос Анку срывался на благоговейный шепот, словно ему явилось долгожданное откровение. — Поверь, твои труды не останутся в стороне, и ты получишь сполна, как только наш Повелитель осмыслит себя…

Я никогда не искал славы, потому что она губительна для Агента Трона.

— Ты благороден, сын мой, в отличие от многих тех, кто носит одежды Министорума, — сохраняя возбужденный тон, кардинал приблизился, будто опасаясь, что я не услышу его. — И я уверен, что ты поймешь мои намеренья…

Воскресить Императора, чтобы он вернул свет затерявшемуся во тьме человечеству? Но стал бы Он спасать нас, увидев как глубоко пороки укоренились в наших душах? Узрев то, что осталось от Империума?

— Бог-Император любит нас, Иероним, — столь теплые слова на несколько мгновений отогнали боль, терзающую сознание. — Он любит и тебя, потому что ты сражался за Него до последнего вздоха.

Жаль, что я никак не могу отплатить ему за эту любовь…

— Именно для этого я здесь, сын мой. Ради того, чтобы воззвать к Нему на далекой Терре. Чтобы призвать Его могучий дух в новое тело! — Анку расплылся в торжественной тираде, излучая заразительную уверенность. — Поэтому я и привел сюда Дарданеллу…

А как же канонисса? Как же та несчастная, хладнокровно убитая в святилище?

— К несчастью… я действительно жаждал подарить это дитя именно Селестине. Такая сильная и праведная женщина… Кто мог бы стать более достойной матерью для Бога? — Тут голос кардинала помрачнел. — Но она отказалась от благословенной участи и прокляла себя, осмелившись на самоубийство…

И тогда вы выбрали новую жертву. Ту, что сама имела к вам чувства и не смогла разглядеть скверну…

— Твои слова ранят меня, Иероним… — грустно вздохнул кардинал. — Любой другой на моём месте оскорбился бы. Но я вижу твою боль. Именно она — причина, по которой ты сопротивляешься. Так позволь же мне избавить тебя от неё…

Боль — это напоминание об ошибках.

— Верно, но каждая праведная душа достойна того, чтобы кто-нибудь облегчил её ношу. Разве ты бы не хотел этого? Не хотел позабыть о десяти годах на Биатусе? О крови, что пролил из-за собственного скудоумия? Или может… — Анку на несколько секунд затаил дыхание, пока щупальца его сознания скользили в моём разуме, — может быть смерть Себастьяна является той болью, которую ты был бы рад забыть?

Себастьян…

Имя дознавателя окатило сознание будто ледяная вода. Болезненный жар отступил, позволяя вновь ощутить контроль над всем телом. И вместе с этим ощущением я услышал болезненный стон кардинала, осознавшего свою ошибку.

Мир вокруг вновь обрёл четкость, разгоняя лиловый туман. Бросая меня лицом к лицу с золотой маской.

— Отойди в сторону… — теперь уже злобно захрипел еретик, делая шаг назад. — Дай мне… исполнить…

Не договорив, кардинал рухнул на колени прямо перед своей возлюбленной, а из его груди вырвался вопль, стремительно обратившийся в звериный рык.

Похоже, что остатки разума, которые и породили странное безумие, рассыпались окончательно, уступая место демонической воле, что день за днём подавляла волю экклезиарха.

Не прекращая реветь, страдая в агонии, священник метнулся в сторону, опрокидывая меня на пол и срывая с себя немногочисленную одежду. Хватаясь за лицо. Но стоило ему только отойти на пару метров от алтаря, как в воздухе засвистели пули.

Пламя тут же охватило тело Анку, но он побрёл дальше, гонимый какой-то иной агонией. Той, что терзала сильнее, чем пожирающий плоть огонь.

Ко мне же подбежала Афелия, пряча револьвер и помогая сесть.

— Святой Трон… Хальвинд, не смейте уходить! — прошептала она, бегло осматривая пространство вокруг, хватаясь за рукав рубашки и торопливо срывая его с себя. — Слышите? Не молчите же!

— Лучше мою сорочку… — хрипло ответил я, пытаясь зачем-то поднять руку, чтобы привлечь внимание воительницы. — Афелия… это ещё не конец.

— О трон милостивый, прошу спаси меня! — тем временем, Дарданелла Кризи была уже на грани, почти безостановочно вереща от боли. — Прошу, прости меня за все грехи, я раскаиваюсь, прошу!

Всё это сливалось с чудовищными воплями кардинала, огненный образ которого значительно вырос, но все ещё плутал в центре Собора, круша тяжёлые деревянные скамьи.

— Помогите подняться…

— Что… что вы собираетесь делать? — с огромной осторожностью сестра битвы подняла меня на ноги. — Нужно вытащить осколок!

— Да… — покрепче обхватив острое лезвие, я начал медленно выводить его из тела, не в силах сдержать боли.

Окровавленный металл упал на алтарь рядом с головой примадонны, а я же пошатнулся, сохраняя в себе остатки сил. Тело было на пределе. Тогда воительница поспешила прижать рану комком ткани, которую собрала со своего рукава.

— Лучше не шевелитесь, Хальвинд.

— Дарданелла… — сплюнув кровь, я пытался достучаться до обезумевшей певицы. — Кризи! Я инквизитор… Ваш ребёнок — это демоническое отродье… Нужно его… Вы слышите?!

Но было уже поздно.

Топот за спиной заставил рефлексы действовать. Оттолкнув Афелию, я сам неуклюже повалился вправо. Только что в месте, где мы стояли, зеркальный мрамор раскололся под тяжёлым ударом клешни.

Держась за рану, я поспешно поднялся на колени и начал отползать, пока варпова тварь медленно разворачивалось в мою сторону. Кардинал окончательно обратился в трёхметровое нечто с четырьмя руками. К сожалению, освящённое пламя лишь изуродовало его тело, но не смогло прервать изменения. Впрочем… некогда красивая золотая маска теперь представляла из себя расплавившееся убожество, полностью перекрывшее твари обзор, сросшееся с почерневшей кожей.

Кое-как поднявшись на ноги, я заковылял в сторону нефов, огибая ряды ещё уцелевших скамей. Демон же, истошно вереща, разбрасывал их подобно игрушкам. Набрав скорость, тварь беспорядочно размахивала человеческими руками, пытаясь схватить меня на слух. И у неё почти получилось.

Не в силах сделать изящного маневра, я просто рухнул на пол, избегая захвата.

Тогда чудовище врезалось в одну из монументальных колонн, сотрясая сами стены Собора. Под пробирающий до костей рёв, я пополз прочь, копя силы чтобы вновь подняться. Однако в слабеющем сознании уже закрепилась мысль о тщетности всего происходящего.

Демон попытался содрать с себя фальшивое лицо. Животный возглас на короткий миг обрёл человеческие нотки, когда острые когти впились в плоть, разрывая её и окропляя мраморный пол чёрной кровью. Выгнув спину, существо вновь столкнулось с колонной.

Тогда-то над куполом зала наконец замолк колокол…

Это произошло резко и неожиданно, как мгновения тишины перед грозой. Музыка тоже оборвалась, погружая Собор в шаткое умиротворение. Умиротворение, нарушаемое агонизирующим рёвом демона.

Рухнув на колени, ломая скамьи и обрывая штандарты, он последним усилием сорвал с себя маску. Покрытое кровью и копотью золото разлетелось на куски, оголяя сварившееся уродливое лицо, совмещающее в себе людские и животные черты. И на всем этом уродстве сверкали яростью глаза. Бледные, будто покрытые бельмом, но всё же уцелевшие благодаря тёмному колдовству.

На безгубой морде расцвёл хищный оскал, когда тварь сумела разглядеть меня, воспользовавшегося обстоятельствами и перебежавшего к другому нефу. Тогда демоническое отродье бросилось вперёд, заливаясь кровожадным блеяньем. Лишь в последний момент мне удалось свернуть за колонну и избежать подсечки, что совершенно точно сломала бы мне ногу.

Опираясь о чёрный камень, я обогнул опору и побежал дальше, вынуждая чудовище обходить препятствие, путаясь рогами в торжественных знаменах и опрокидывая светильники.

Но вот неф закончился, обрекая меня на жуткую и скорую гибель…

Изнемогая от усталости, я побрёл в сторону перекрёстка, окончательно растеряв надежду. Чудовище же, обойдя последнее препятствие, издало победоносный рык и уже сделало шаг в мою сторону, когда по залу пронёсся грохот стаббера.

Покрытая кровью демонических тварей, сестра битвы яростно сжимала револьвер, посылая один заряд за другим в тело гротескного исчадия. «Инферно» патроны лопались, пробивая запёкшуюся плоть, и вспыхивали цветками огня.

Тогда демон отступил, вновь объятый пламенем, и жалобно заревел, чувствуя боль от священных масел, добавленных в прометий. Но вот поравнявшаяся со мной воительница остановилась, а оружие в её руках звонко щёлкнуло.

Афелия бросила в мою сторону осторожный, полный надежды взгляд, по которому можно было ясно понять, что патроны закончились окончательно.

Гигантский факел, в который превратился кардинал, вновь выступил между нефами, будто готовый к последнему броску. И он сделал бы его, если бы со стороны алтаря вдруг не раздался пронзительный женский крик:

— Банифаций!

Продолжая лежать, Дарданелла Кризи повернула голову в нашу сторону, демонстрируя заплаканные глаза, в которых не осталось ничего, кроме блеска безумия. Следом за этим, женщина занесла над собой осколок меча Друза. По тонким дрожащим рукам сразу заструилась свежая кровь.

— Император… прости! — всхлипнув, примадонна с отчаянным криком обрушила удар на своё чрево.

Сверкающая сталь проникла в плоть почти без сопротивления, а после просвистела ещё раз, прежде чем выпасть из ослабевших безжизненных рук. Тело на алтаре обмякло, а на искажённом страданием лице застыл стеклянный, мёртвый взор. Вместе с окровавленным осколком, на пол упала и проклятая брошь.

Её тёмная гладкая поверхность покрылась трещинами и с оглушительным звоном разлетелась на куски. А спустя мгновение по залу пронёсся леденящий потусторонний вопль.

Обернувшись к Анку, мы увидели, как уродливое тело кардинала начало ломаться, словно незримый гигант играется с куклой. Демон заверещал и рухнул на пол, забившись в конвульсиях.

Огонь, охвативший его тело, внезапно сменил цвет на зелёный, и будто начал высасывать весь свет в помещении. Из ниоткуда возник шквальный ветер, обжигающий кожу. Гася свечи, гремя цепями от знамён и опрокидывая курильницы, он дул в сторону агонизирующего чудовища.

Гигантская тень накрыла Собор, погружая священные образы в кромешный мрак. Тогда стоящая рядом Афелия рухнула на колени, сжимая в руках позолоченную аквилу. С её дрожащих губ срывались слова какой-то молитвы, практически заглушаемой нечеловеческими воплями.

Изломанное и охваченное огнём тело кардинала начало сминать. Конечности с омерзительным хрустом меняли форму, разбрызгивая кровь. Лопались плоть и мышцы.

За несколько мгновений исчадие варпа сжалось само в себя, будто поглощённое чёрной дырой, захватив с собой и осколки проклятой броши, и тело несчастной примадонны, которую будто пушинку снесло сквозняком.

Тогда над нашими головами прогремел одиночный раскат грома, заставляя содрогнуться даже монументальные стены Собора. Зелёное пламя погасло, оставляя после себя лишь неглубокую воронку, припорошенную серым пеплом, который тут же развеял ветер.

После этого зал погрузился в гробовую тишину, нарушаемую лишь далёким звоном цепей и шелестом штандартов.

— Неужели это конец? — затаив дыхание, прошептала Афелия.

— Да, сестра… — ответил я, поворачиваясь к алтарю. — Нам повезло, что Кризи…

Сначала я хотел сказать об остатках разума внутри примадонны, но одёрнул себя. Вспоминая её полный боли взгляд, мне больше верилось в то, что несчастная просто не стерпела мучений, уготованных для неё еретиком.

Но… нам определённо повезло, что у женщины не хватило рвения.

— Это Длань Бога-Императора, не иначе… — закончила за меня Афелия, оборачиваясь на эхо шагов, доносившихся со стороны главного входа.

Это был Август, торопливо перебирающий ногами во главе небольшого отряда сестёр-госпитальеров. Ряса церемонария окончательно потеряла торжественный вид, испачканная кровью и грязью, промокшая от снега. Даже тонзура покрылась инеем, придавая толстому священнику странное сходство с одним из древних духов Терры, почитаемого зимой.

— Иероним! — в его дрожащем от холода голосе слышалось радостное предвкушение. — Вы целы? Вы справились?

— Да, Август… Мы справились. В известной степени, благодаря тебе.

Краска тут же залила пухлое лицо, но экклезиарх не нашёлся, что ответить, и просто отвёл взгляд. Сопровождавшие его врачи уже начали обхаживать Афелию, уложив ту на пол и разматывая пропитанную кровью перевязь на плече.

Я же, вдруг ощутив смертельную духоту, медленно побрёл в сторону восточного предела.

— Иероним, постой… у тебя же идет кровь, — попытался остановить меня Август. — Куда ты собрался?

— Мне нужно на воздух, — не без усилия отодвинув толстяка с дороги, я заковылял дальше.

Ноги слабо подчинялись моей воле, таща мимо потрёпанных колонн нефа и обломков скамей. Промокшее от пота и крови тело продолжал ласкать тёплый сквозняк, завывающий под потолком.

Где-то за спиной послышались десятки нестройных шагов и возмущённые возгласы, ворвавшиеся в блаженную тишину. Похоже, сановники из подземелий наконец нашли в себе смелость подняться.

Ведя рукой по узорчатым стенам, я кое-как добрался до невысоких дверей…

…чудом уцелевших в этом царстве разложения и нечистот, в отличие от некогда грандиозных входных ворот. Даже не смотря на гниль и наросты, они продолжали сохранять священные образы, будто бы источавшие внутреннее сияние, прогонявшее порчу.

Навалившись на них всем весом, я сделал небольшой проход и неуклюже ввалился в него. Тело изнывало от усталости. В мышцах не осталось даже огня, лишь тянущая тупая боль, сковывавшая движения толстыми узлами.

Стоило только оказаться на улице, как в лицо сразу же ударил ветер. Не тот затхлый гнилой сквозняк, а удивительно чистый и свежий. Совершенно не свойственный этому осквернённому городу…

Пройдя ещё несколько шагов вперёд по чему-то хрустящему, я спустился на разрушенную террасу. За десять лет некогда прекрасный сад просто исчез, а большая часть скамей оказалась разрушена или оплетена странным вьюном. Чувствуя, как протестует уставшее тело, я рухнул на ближайший обломок.

Закрыв глаза и откинув голову назад, вдохнул полной грудью. В наступившей тишине я мог явственно ощутить каждый болезненный импульс от каждой раны, полученной за этот проклятый день…

— Иероним?

…я медленно открыл глаза и затаил дыхание.

Буря утихла и теперь над головой раскинулось практически чистое иссиня-чёрное небо, усыпанное сверкающими звездами и огнями зависших на орбите космических кораблей. Рваные остатки туч отступили и теперь мешали разве что внимательнее разглядеть занимающийся на востоке рассвет.

Очередной порыв ветра смёл с крыши Собора гроздь снега, тут же закружившегося причудливым неспешным ураганом. Не сводя глаз с неба, я смиренно наблюдал, как снежинки падают мне на лицо. Чувствовал, как обжигают своим касанием кожу. Сначала одна, две, три…

— Мы закончили, Бас? — спросил я, не опуская взгляда к земле, где на границе зрения виднелась чёрная фигура дознавателя.

— Думаю, да, — послышался ответ. Такой же легкомысленный и мальчишеский, как и всегда. — Думаю, Валон-Урр в безопасности.

Не удержавшись, я всё-таки повернулся на голос.

Себастьян сидел на снегу рядом со мной. Кровь пропитала его чёрный армированный комбинезон, а длинные волосы спутались. Юноша встретил мой уставший взгляд, и тут же на его бледном лице расцвела легкая улыбка.

А в следующий миг дознаватель исчез. Растворился в сумерках, даже не оставив следов на снегу, будто бы его никогда здесь не было.

Тогда улыбнулся я, вновь прикрыв глаза. Зимний ветер бил в лицо, наливая льдом потёки крови и пота, пронизывая тело до костей. Действие адмилодокса давно закончилось, но я больше не ощущал боли. Лишь то, как медленно утекала жизнь.

Впрочем, это уже не имело значения…

Всё, что мне оставалось, — наслаждаться опустившейся на город ночной тишиной и долгожданным чувством спокойствия.

Пусть оно и продлится всего несколько минут…

Конец