Валдайские колокольцы

25

Пока я завтракал, Мишка обычно делал вроде бы разминку: прогуливался из комнаты в кухню и обратно, вел себя степенно и не проказничал. Но вот завтрак окончен, я шел в комнату, садился за стол, и тут-то начиналось главное Мишкино развлечение, о котором я говорил в самом начале.

За моим столом, у самого почти пола, три розетки и в них три вилки: от радиорепродуктора, от настольной электролампы и от телефона. Мишка крадучись подходил к этим розеткам и начинал злобно рычать:

«Ыр-р! Ыр-р!»

Я знал уже по опыту, что он от меня не отстанет, и говорил:

— Можно, Мишук, можно!

И кивал при этом головой.

Тогда Мишка отползал на два-три своих медвежоночьих шага и вдруг с ревом бросался на первую вилку. Он хватал ее когтями, пробовал зубами, мотая при этом головой и рыча изо всех своих небольших ребячьих сил. Шума и суеты было очень много. Но вот вилка вырвана из розетки. Мишка наступал на нее лапой и смотрел на меня. Мне казалось, что в глазах у него был блеск, какой может быть только у победителя.

Помотав немного вилку и попробовав на ней свои клыки, он снова отходил, словно примериваясь, чтобы взять разгон, и бросался на следующую розетку.

За все время, что Мишка жил у меня, я знал у него только одно развлечение, которое могло идти в сравнение с этим вырыванием штепсельных вилок. И это второе развлечение подтвердило мои догадки о причинах такой страсти медвежонка к этой странной игре.

Когда Мишка немного подрос и научился обедать без соски (а заодно срывать со стола скатерть, грызть ножки стола и стульев и с особым аппетитом — мои ботинки), он разыскал в каком-то ящике старую куклу моей дочери.

Роется Мишка в барахле — и пускай себе роется, думал я, лишь бы мне не мешал. Утренние игры со штепсельными вилками кончились, до второго Мишкиного завтрака времени много — ну и отлично. Как в пословице говорится: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».

Мишка шуршит старыми игрушками, урчит, шебаршится, но меня не тревожит. И вдруг:

«Ыр-р! Ыр-р!»

Да так громко, что я от неожиданности вздрогнул. И что же вижу: набрасывается мой Мишка на куклу, пасть оскалил, когти выпустил — голову кукле отрывает.

— Мишка, ты что!

Никакого внимания. Теребит куклу, а у самого аж шерсть чуть-чуть вздыбилась. Зверь. Хищник.

Я не стал его трогать. Голову кукле Мишка оторвал начисто и только тогда успокоился. А мне стало ясно, что вилки в штепсельной розетке — это для него тоже нечто вроде головы. Оторвет — и радуется.

«Да, — подумалось мне, — подрастет мой Мишка, и беды не оберешься. Это не щенок и не котенок — его не приручишь. Наделает хлопот».

Но хлопоты от моего косолапого пришли раньше, чем я ожидал.