Вам решать, комиссар!

Глава VIII

Хелен Фоглер приготовила дочери на обед ее любимый бульон с клецками, яичницу с жареной картошкой и ванильный пудинг с шоколадным кремом.

Дорога из школы занимала минут пять-семь, и обычно домой Сабина возвращалась в четверть второго. В половине второго Хелен начала сердиться, но все еще верила, что с минуты на минуту увидит дочь. Мало ли, заболталась с подругой или прилипла к витрине…

Без четверти два ее охватил страх. Она позвонила в школу, ей сказали: все ушли как обычно. Быстро спустившись вниз, Хелен пробежала весь путь до школы… Но малышки и след простыл.

Комиссар Кребс уговаривал Хелен напрасно не беспокоиться, мол, наверняка все выяснится. Только в заключение настойчиво велел:

— Оставайтесь дома, я сейчас же еду к вам.

По пути к машине забежал к Циммерману. Ему как раз принесли обед. В понедельник, как обычно, — жаркое с салатом. Похоже было, что комиссар по каким-то причинам не хочет ни на шаг отойти от своего стола.

— Кажется, Сабина исчезла, — сообщил Кребс. — По дороге из школы.

Циммерман отодвинул поднос с едой, к которой не успел даже прикоснуться. Тут же схватив свой блокнот, решил, словно все приготовил заранее:

— О Хелен Фоглер позаботься сам. Поисками Сабины займется Мамаша Браш, ей в помощь я дам Дрейер.

— Как это, у тебя все уже организовано? Ты знал, что Сабине что-то угрожает?

— Ну, скажем, я с этим считался. — Циммерман вычеркнул несколько пунктов в блокноте. — А тебя, Кребс, хочу кое о чем предупредить. Попытайся втолковать наконец этой Фоглер, что сегодняшняя пропажа ее дочери может быть результатом ее упорного молчания.

— Это слишком похоже на охоту с приманкой, — бесцветным голосом сказал Кребс. — Этого я никак не ожидал от тебя! Еще от Келлера — куда ни шло. Видимо, и ты можешь быть безжалостным, даже с друзьями!

— Бывает, что чувства нужно отставить в сторону! — Циммерман листал блокнот, не глядя на Кребса. — И не забывай, что теперь нам Фоглер уже не нужна как коронный свидетель. Пусть лишь назовет имя, остальное мы сделаем сами.

Программа похорон Хайнца Хорстмана, понедельник, 14.30, Лесное кладбище:

Ритуальный зал № 1 будет открыт с 13.45. Первые два ряда кресел забронированы для родных и близких покойного.

В 14.00 — траурный акт в ритуальном зале.

1. Струнный квартет Бетховена.

2. Молитва — священник.

3. Траурные речи шеф-редактора газеты, представителя союза журналистов и одного из коллег.

4. Заключительное слово священника.

5. Струнный квартет Бетховена.

После этого — траурный обряд у могилы на Лесном кладбище, сектор С, ряд 3, могила № 189.

Эксперт Рогальски осмотрел могилу и запомнил ее расположение на случай возможной эксгумации.

Из «родных и близких» была одна Хельга Хорстман. Сопровождал ее Вольрих. Расходы оплатило издательство.

Обе сотрудницы — и Браш, и Дрейер — не откладывая взялись за дело. Поскольку Кребс взял на себя Хелен Фоглер, они начали с места исчезновения, допросив директора, учителей и одноклассниц.

Из беседы инспектора Браш с директором, учителями и одноклассниками Сабины Фоглер:

Эвальд Зенгер, директор: Сабину я хорошо знаю, с самого начала уделяла ей особое внимание. Больно уж тиха она была, для девочки в ее возрасте это как-то подозрительно. Никогда не знаешь, что может произойти.

Эрика Абромайт, учительница: Сабина — нервный ребенок, зато очень интеллигентный. Все в классе ее любили бы, сумей она сблизиться с детьми. Но она держится на дистанции, предпочитает оставаться одна, насколько я знаю, не завела ни одной близкой подруги. Поэтому я удивилась, когда случайно заметила, как Сабина, выйдя из школы, разговаривает на той стороне улицы с каким-то мужчиной. Мне показалось, он ее поджидал.

Браш: Что за мужчина и как он выглядел?

Эрика Абромайт: Ну, такой среднего роста, ни худой, ни толстый. Очень прилично одет. Лица я не видела, у него на глаза была надвинута шляпа. Возраст… не скажу, но явно не юноша. Единственное, что бросилось в глаза — он заметно сутулился.

Хильдегард Бендесдорф, одноклассница: Да, Сабина моя подруга. Но об этом никто не знает. Это наша тайна.

Браш: Хорошо, Хильда. Вы с Сабиной шли из школы. И что произошло?

Хильдегард: Она вдруг от меня убежала!

Браш: А почему? И куда?

Хильдегард: На другую сторону улицы. Там стоял какой-то мужчина. Сабина что-то крикнула и побежала к нему.

Браш: Что это был за человек? Какого возраста?

Хильдегард: Думаю, как мой отец. Лет тридцать, а то и больше.

В ритуальном зале закончилась траурная церемония. Процессия потянулась к могиле. Возглавлял ее кладбищенский служка, за ним четыре могильщика везли на стальной тележке останки Хайнца Хорстмана в гробу под дуб. Сквозь тучи выглянуло блеклое солнце, подсушившее дорожки.

Сразу за гробом шагала «безутешная вдова» Хельга, вся в черном, потупив взор. «Она несла свой крест, — как сообщал «Мюнхенский утренний курьер», — в высшей степени достойно». Шла между пастором и Вольрихом, надевшим ничего не выражавшую скорбящую маску.

За ними, бок о бок, Шмельц с Тиришем, потом Вардайнер с Гольднером, которые, шагая рядом, о чем-то перешептывались, сохраняя смертельно серьезные мины, за ними следовал почетный эскорт коллег и сослуживцев, нетерпеливо ожидавших, когда все кончится. Впрочем, две женщины плакали по-настоящему.

И позади всех скромно держалась Генриетта Шмельц, «истинная сенсация этого представления», как позднее говорил Гольднер. Отказавшись идти с мужем, она попросила сопровождать себя фон Готу. Тот с удовольствием исполнил ее желание, хотя предварительно и испросил согласие своего шефа — комиссара Циммермана.

Первое описание «мужчины, который ждал Сабину у школы и, очевидно, увел ее с собой», комиссар Циммерман получил около двух часов дня. Фельдер не удержался, чтобы не заметить:

— По-моему, вы именно этого и ждали. Но от такого туманного описания проку мало.

— Не беспокойтесь, — пробурчал Циммерман, — оставьте это мне. Вы лучше постарайтесь, чтобы шевелились коллеги у Монгских водопадов. Подгоните их, ребят нам нужно заполучить как можно скорее.

Потом Циммерман позвонил Кребсу, который все еще был у Хелен Фоглер.

— Есть первые результаты. Речь идет о мужчине среднего или ниже среднего роста, довольно прилично одетого, неопределенного возраста, очевидно, не меньше тридцати.

— И ты полагаешь, такое описание нам чем-то поможет? — скептически спросил Кребс.

— Думаю, на Хелен Фоглер оно должно подействовать, — с поразительной прямотой заявил комиссар. — Описание человека, который увел Сабину, она должна его знать. И пора уже, черт возьми, ей сказать нам, как его зовут!

Кребс медленно, слово за словом повторял следом за Циммерманом описание неизвестного, и Хелен Фоглер, к его немалому изумлению, вдруг произнесла столь долго скрываемое имя. Кребс тут же передал его Циммерману.

— Наконец-то! — Циммерман вскочил и выбежал из кабинета.

Карл Гольднер вспоминал позже:

— Похороны Хорстмана показались мне рождественским маскарадом. Главным аттракционом была «безутешная вдова». От этой аморальной, сексуально одержимой бабенки даже сквозь траурное платье так и перло извращенностью.

«Мне просто блевать хочется», — шепнул я Вардайнеру, а он ответил: «А меня уже и на это не хватит».

И в тот самый момент, когда гроб Хорстмана опустили в могилу и на него посыпались цветы и комья земли, для полноты трагикомического эффекта явилось правосудие в облике уголовной полиции.

Вначале Циммерман, словно голодный волк, двинулся к Шмельцу. Остановился чуть в стороне, за ним последовали еще двое полицейских. И, наконец, последний из пришедших был классом выше. Звали его Штайнер, он оказался прокурором. Он терпеливо ждал со своей свитой у выхода с кладбища. Там нас Вардайнером и арестовали.

Примерно в то же время, около трех часов дня, Сабина вернулась к матери; плача от радости, она кинулась к Хелен, и та дрожащими руками схватила ее в объятия.

— Господи, деточка, где же ты была?

— Прости, мамуля, но я не виновата. — И показала на человека, стоявшего у двери. — Мы там застряли и не могли тронуться с места!

— Я должен это подтвердить, — сказал мужчина, у ног которого крутился пес, пытаясь проникнуть в комнату.

— Так это вы? — ужаснулся комиссар Кребс, который все еще ждал у телефона новостей. Но нервное напряжение не проходило, хотя он и узнал Келлера.

— Банальнейшая история, — бодро заметил отставной комиссар. — Сабина, я и пес стали жертвой техники, которой вздумалось взбунтоваться.

— Но нам там было так весело! — Сабина обхватила пса за шею. — Смотри, мама, какой он чудный. Прямо как в сказке!

— Пожалуй, тут у вас все, как в сказке, — без особого воодушевления заметил Кребс.

Объяснение комиссара криминальной полиции в отставке Келлера по поводу происшедшего:

— Знаете, я привык каждую свободную минуту использовать для прогулок, особенно из-за пса. Обычно мы просто слоняемся по городу. Но нынче мне пришло в голову, что пес что-то слишком оброс, и я отвел его к одному знакомому, бывшему парикмахеру Мозеру на Себастьяншт-рассе, чтобы тот его немного подстриг.

А пока я, дожидаясь, прохаживался вокруг, оказался возле школы, где разглядывал какие-то афиши. Тут меня увидела Сабина. Она подбежала и стала расспрашивать про пса. Когда я сказал, что тот у парикмахера, она напросилась посмотреть.

Комментарий инспектора Михельсдорфа по поводу происшедшего:

— Вольфганг Мозер, 42 года, бывший мужской парикмахер, отсидел четыре года за соучастие в ограблении, якобы работает коммивояжером. Сомнительный тип, но числится в списке информаторов. Попал туда благодаря Келлеру, еще когда тот был на службе. Хотя и парикмахер по профессии, Вольфганг Мозер исключительно одаренный техник, особенно по части электроники, включая счетные машины и новейшие компьютеры. Механизм лифта любого типа для него — просто игрушка.

Келлер продолжает:

— Я не возражал. Дом, где Мозер занимался псом, совсем неподалеку от квартиры Фоглер.

Сабина от подстриженного пса была в восторге, но мы решили не задерживаться, чтобы мама не забеспокоилась. Вошли в лифт, Сабина прижала надушенного пса к себе, и мы тронулись вниз… Но далеко не уехали: между третьим и четвертым этажами лифт стал.

Ничего страшного не произошло — сгорели пробки или что-то в этом духе, но на ремонт ушло много времени: вначале не могли найти электриков, потом решили вызвать пожарных, и только через час с лишним сам Мозер кое-как справился…

Комиссар Циммерман в сопровождении инспектора Ляйтнера прибыл на кладбище, стараясь не привлекать чье-либо внимание. Что это означало, знали только немногие посвященные.

У инспектора Ляйтнера было два особых таланта: он умел передвигаться так, что большинство людей вообще не замечали его присутствия, и еще он был лучшим стрелком в криминальной полиции. И сегодня он сопровождал Циммермана как тень.

На кладбище комиссар прежде всего приблизился к траурной процессии, проверив, все ли на месте. Ловко избежал встречи с прокурором Штайнером, поджидавшим Вардайнера и Гольднера. Вернувшись к воротам, направился к сверкавшему хромом и черным лаком лимузину Шмельца, из которого растерянно выглядывал Хансик Хесслер. Молча распахнув переднюю дверь, Циммерман сел в машину. Ляйтнер, не бросаясь в глаза, оперся о ствол дерева метрах в трех от них.

— Герр доктор на похоронах, — выдавил Хесслер.

— А вы почему не там? — Хансик услужливо залебезил:

— Если хотите подождать хозяина здесь, пожалуйста. — Комиссар опустил стекло и откинулся назад, открыв Ляйтнеру линию прямого выстрела.

— Вы, Хесслер, занимаете меня куда больше, чем ваш хозяин.

— Ну что во мне интересного, — скромно потупился Хесслер. — Я простой шофер.

— И давно?

— Скоро тридцать пять лет, из них двадцать служу у доктора Шмельца. Я из тех, кто еще знает, что такое благодарность, преданность и верность.

Хесслер действительно умел быть благодарным, Циммерман знал это, потому что по дороге проштудировал досье Хесслера, подготовленное инспектором Денглером. Из него он узнал, что Ханс Хесслер родился в 1923 году в Данциге. Отец его был учителем в средней школе, а мать умерла после родов. Детство Хансик провел у бабушки, которая получала на него небольшое пособие. Выучился на автомеханика и в этом ремесле достиг неплохих результатов. Был членом Гитлерюгенда и нацистского автоклуба. В войну служил шофером у старших офицеров и даже одного генерала, сначала на Восточном, потом на Западном фронте. Получил серьезное ранение в живот. Данные за 1945–1947 годы отсутствуют. Позже стал шофером у доктора Шмельца. О родственниках ничего не известно.

Только Циммерман собрался начать с Хесслером разговор о том, что тот делал и где был в пятницу между десятью и двенадцатью ночи, как к автомобилю примчался с кладбища Анатоль Шмельц. Он не слишком удивился, увидев Циммермана в машине с Хесслером, только огорченно спросил:

— Что это делается? Только что арестовали Вардайнера, а с ним и Гольднера. Прямо на кладбище…

— Разве вас это не радует?

— Конечно, нет! — заявил Шмельц. — Значит, нечто подобное может произойти с любым, в том числе и со мной!

— А знаете, это вполне возможно! — заметил Циммерман.

Из рапорта ассистента фон Готы о результатах командировки в Афины — запись его беседы с Еленой Д.

Елена Д.: Я была студенткой университета, но подрабатывала, помогая по хозяйству, у Марии К. Когда у моей хозяйки собиралось светское общество, приходилось подавать на стол. Платили мне по здешним меркам прилично.

Мария К. — наша известная актриса. С нами, то есть со слугами, держалась вполне демократично. А вообще-то, дома вела себя по меньшей мере беззаботно. Не закрывала ни двери, ни окна. Свой актерский талант использовала и при встречах с поклонниками. Так, когда ее навестил стареющий генерал, она провела столь агрессивную атаку, что за нее не стыдно было бы даже бригаде тяжелой кавалерии, и наоборот, когда у нас появился доктор Шмельц, превратилась в наивную и поэтичную натуру. Но после этих представлений всегда утоляла похоть со своим шофером, красивым молодым культуристом.

В тот вечер, который вас интересует, все проходило немного иначе. Я сидела в саду и слышала все через раскрытое окно. Первым гостем у нашей хозяйки был Хорстман. Казалось, они неплохо провели время, но потом Хорстман стал все настойчивее расспрашивать хозяйку, выпытывая все что можно. Когда он ушел, явился доктор Шмельц. Человек, у которого уже не было сил ни давать, ни получать наслаждение.

Едва войдя, он предупредил Марию К.: «Будь с Хорстманом осторожна. Ничего хорошего от него ждать не приходится. Ты, наверно, в этом уже убедилась». — «Ну, я его знаю только мельком, — ответила хозяйка, — а в чем дело?» — «Мне в руки попали наброски его статьи о Греции, — сказал Шмельц. — Пойди это в печать — будет катастрофа. Для нас, для нашей любви и для твоей страны, которую мы оба так любим».

И вот Мария К. быстро выпроводила Шмельца, но прежде чем призвать своего мускулистого шофера для оказания обычных услуг, долго беседовала по телефону с шефом афинской полиции. И этот разговор тут же вышел Хорстману боком…

Один из полицейских в штатском, сопровождавших прокурора Штайнера, загородил путь Вардайнеру и Гольднеру.

— Будьте так любезны следовать за нами!

— С удовольствием! — Гольднер почуял сенсацию.

— По какому праву вы нас задерживаете? — возмущенно запротестовал Вардайнер. — Полиции не дозволено ограничивать личную свободу граждан!

— Разумеется, — вмешался прокурор Штайнер, — если нет решения судебных органов. А в вашем случае оно есть!

— Но это абсурд! — выкрикнул Вардайнер так громко, что его услышала минимум половина траурной процессии. — Это провокация! В чем вы собираетесь меня обвинить?

— В растлении несовершеннолетних с использованием служебного положения, — заявил прокурор. — Мы вас задержали для того, чтобы допросить, прежде чем вы попытаетесь уничтожить улики или иным образом затруднить расследование.

Вардайнер задохнулся и схватился за сердце.

— Что вы себе позволяете? Знаете, с кем имеете дело?

— А в чем же обвиняюсь я? — спросил Гольднер.

— В сводничестве, — безапелляционно объявил Штайнер. И приказал: — Увести их!

Из донесения сотрудника полицейского участка, в чей район входят окрестности Монгских водопадов:

«По документации местных властей мы установили, что вилла доктора Шмельца числится в общине Клостернойланд. Туда была отправлена патрульная машина.

По пути к дому № 139 они встретили красный «ягуар» с двумя пассажирами. Попытки остановить, а потом преследовать «ягуар» не дали результата. Красный «ягуар» направился в сторону Зальцбурга. Дорожная полиция предупреждена».

— Господи, опять вы! — Анатоль Шмельц как куль с песком упал на сиденье. — У вас удивительная способность вызывать одни неприятности и проблемы, где бы вы ни появились!

— Совсем напротив, герр Шмельц, мы всегда появляемся именно там, где эти проблемы уже возникли. — Циммерман тем временем изучал донесение о поисках в Клостернойланде. Пробежав глазами, вернул его Ляйтнеру, а сам повернулся к Шмельцу. — Не думайте, что нам облегчает задачу вечное недоверие, причем даже у людей в таком положении, как ваше!

— А вы попытайтесь завоевать мое доверие, — раздраженно бросил Шмельц. — Можете вы мне, наконец, сказать, что с моим сыном Амадеем?

— Наши сыновья в эту минуту мчатся по автостраде Мюнхен — Зальцбург, направляясь на юг, — ответил Циммерман. — Вашу виллу в Клостернойланде они успели покинуть до приезда полиции. Видимо, кто-то предупредил их по телефону.

— Не я, — торопливо перебил Шмельц, — я с этим ничего общего не имею!

— Верно, как обычно, за вас это сделал кто-то другой.

— Уж не думаете вы, что это был я? — забеспокоился Хесслер, внимательно прислушиваясь к разговору. — Но ведь вы не можете…

— Вы и вправду думаете, что не можем? — спросил Циммерман.

— Герр доктор, — Хесслер умоляюще взглянул на хозяина, — понимаете, почему они насели на меня?

— Ни слова больше, Хансик! — Шмельц моментально сосредоточился, все признаки усталости тут же исчезли. — Не отвечай ничего. Только в присутствии адвоката! Я немедленно о нем позабочусь!

— Думаю, им, как обычно, будет доктор Шлоссер? — ухмыляясь, переспросил Циммерман. — Но кто бы им ни был, ни одному адвокату ничего уже не изменить!

— В чем, простите?

— В том, что все пройдет как надо, — теперь уже строже заявил Циммерман. — Мы начинаем детальный осмотр вашего автомобиля. Потом — обыск в гараже.

— Ни в коем случае, — торопливо перебил Шмельц. — Без ордера на обыск я не позволю. А его у вас нет!

— Нет. Но получу я его быстро.

— Да пускай, герр доктор, — вмешался Хесслер с миной оскорбленной невинности. — Что они думают найти? У меня все в полном порядке!

Ассистент фон Гота в соответствии с полученными указаниями проводил Генриетту Шмельц с похорон домой — на виллу у озера Аммер. Отвез ее в своем «роллс-ройсе» с его шофером за рулем. Фрау Шмельц это даже не унизило. Казалось, она давно перестала удивляться чему бы то ни было.

Утонув в мягких сиденьях роскошного автомобиля, она коснулась руки фон Готы.

— Вы один из немногих, кто в этом жестоком мире еще сохранил способность понимать и сочувствовать окружающим. Хорстман был таким же.

— Я заметил, — негромко произнес фон Гота, — что вы были единственной на похоронах, кого по-настоящему опечалила смерть Хорстмана.

Мимо них проносились заснеженные поля, темные холмы вдалеке, сведенные судорогой замерзшие деревья, опустевшие дома, безлюдные улицы, и машины, машины… Озеро вдали было словно застывший свинец.

— В конце прошлого лета, скорее, в начале осени, я принимала друзей, — начала Генриетта. — Точнее говоря, людей, которых я считала своими друзьями. Вернее, я внушила себе, что они — мои друзья. Потому что я не могла без этой лжи. Был среди них и Хайнц Хорстман.

— Вы как-то по-особому произнесли его имя. Вы его хорошо знали?

— Нет. До того вечера он для меня был просто одним из многих сотрудников моего мужа. Я знала, он талантливый журналист, но считала его агрессивным, слишком ироничным, словом, не слишком человечным.

— Но это мнение за вечер изменилось. Как это произошло?

— Я поняла, что он глубоко несчастный человек, такой же, как я.

Комментарий издателя Бургхаузена по поводу ареста шеф-редактора Вардайнера:

— Сразу после происшествия на похоронах я навестил Сузанну Вардайнер. Она уже ждала меня. Удивительно, как быстро она овладела собой. Не задавала лишних вопросов, вроде «Как это могло случиться?» или «Кто виноват?». Спросила только: «Что нужно делать?»

Я ответил по-дружески, но напрямую: «В этой ситуации нельзя стоять в стороне. Нельзя недооценивать случившееся, но нельзя и молча сносить подозрения и обвинения. Нужно только действовать крайне осторожно, чтобы никого не спровоцировать!»

Сузанна все поняла. Хотела только, чтобы я посоветовал, чем можно помочь ее мужу в такой ужасной ситуации.

«Не затевайте только ничего, — посоветовал я, — и не падайте духом. Все будет хорошо!»

Анатоль Шмельц уже несколько лет пользовался гаражом в подвале дома, где снимал квартиру.

В этой квартире обитала его нынешняя приятельница баронесса Вильма фон Хохфельд-Клеве. В списке жильцов она официально значилась как нештатный сотрудник «Мюнхенского утреннего курьера» в должности консультанта редакции. В настоящее время баронесса путешествовала по Сардинии.

Когда машина Шмельца прибыла в гараж, следом в патрульной машине приехал Ляйтнер, а еще через несколько минут — вызванный по радио микроавтобус с сотрудниками транспортной полиции. Среди них был и Вайнгартнер — лучший эксперт капитана Крамер-Марайна.

Вайнгартнер принял командование на себя. Войдя в гараж, рассчитанный на две машины, он обнаружил такое, что, как позже вспоминал, ему и во сне не снилось: великолепно оборудованную сверхсовременную автомастерскую. По его мнению, такую игрушку мог позволить себе только миллионер.

Посреди помещения был подъемник для машин. Под ним — смотровая яма, перекрытая подвижными стальными плитами. Направо — верстак, сверлильный станок, точило, сварочный аппарат, контрольные приборы и несколько краскопультов для разных сортов краски. Слева — богатейший набор запчастей, зимние и летние шины, свечи, аккумуляторы, запчасти к фарам, бамперы и радиатор в сборе.

Циммерман не скрывал радости при виде усердной работы команды экспертов под началом Вайнгартнера. Видно было, они знают, что искать.

Хесслер стоял в стороне, натянуто улыбаясь. Шмельц заявил, что ему нужно лечь — вдруг ему стало плохо. Циммерман проявил полное сочувствие к его недомоганию и проводил в опочивальню баронессы. Ляйтнер без всякой команды взял под контроль Хансика.

— Где у вас ящик для мусора? — спросил Вайнгартнер. Хесслер величественным жестом указал во двор.

— Там, но сегодня утром мусор увезли, и я его весь вымыл — запах был жуткий.

— Ничего, все равно мы его проверим, — решил Вайнгартнер. Он прекрасно знал, что полностью следы уничтожить никогда не удается. Хотя и было неприятное ощущение, что предстоит найти иголку в стоге сена.

— Я просто не могу представить, что Хайнц Хорстман мог быть отчего-то несчастен, — заметил фон Гота. — По крайней мере судя по тому, что я о нем узнал до сих пор. Мне он представлялся скорее энергичным, иногда и бесшабашным парнем.

— Но одно не исключает другого, — заметила Генриетта Шмельц.

Они сидели друг против друга на вилле на озере Аммер. В бокалах опять благоухало старое шерри лучшего сорта.

— За ту летнюю ночь я сблизилась с Хорстманом больше, чем с кем бы то ни было, — начала свои откровения Генриетта. — Хорстман понял всю безысходность моей предыдущей жизни. И он понимал, что сам в таком же положении.

Сумрак проникал в комнату, мебель и стены словно теряли свои очертания.

— Когда уже приближался рассвет, мне захотелось пройтись до пристани. Я огляделась в поисках провожатого, но почти все гости куда-то исчезли. И Амадея нигде не было. И тут рядом со мной появился Хорстман. Не говоря ни слова, он пошел за мной к мосткам. Там была приготовлена бутылка шампанского, как когда-то… Господи, сколько же минуло лет? Пятнадцать? Двадцать? За эти годы многое изменилось в отношениях между мной и Анатолем, мы растеряли наши былые чувства… Наверное, я плакала. Тихо, только слезы текли по лицу.

И Хайнц понял, что со мной происходит. Подсел ко мне, словно собираясь поддержать меня, которая ему в матери годилась. И потом вдруг сказал: «Я больше видеть это не могу!»

А я ответила: «Не нужно, прошу вас, оставьте меня одну!»

Но он не тронулся с места, только сказал: «Поймите, я не могу спокойно смотреть, когда человека обижают и унижают. Он вас использовал, и теперь собирается избавиться. Это отвратительно. Со мной произошло то же самое. Но я буду защищать и себя, и вас! Пущу в ход все средства, что у меня есть и еще будут!»

— Теперь понимаю, — тихо заметил фон Гота. — Это был какой-то напряженный до крайности и небезопасный позыв человеколюбия.

— Любовь, — грустно остановила его Генриетта, — в любой жизненной ситуации несет с собой опасность. Но человек не должен из-за нее лишаться жизни.

Мнение Рут К. об Анатоле Шмельце:

— Мой муж — архитектор, известный и в международном масштабе. Шмельц познакомился с ним и часто нас навещал. При этих визитах с ним познакомилась и я. И очень скоро почувствовала к нему искреннюю симпатию. Он необычайно чуткий человек. Любовь — главный смысл и светоч его жизни. Он жаждет любить и быть любимым. Никогда не забуду, как однажды поздно вечером у него вдруг вырвался отчаянный вопрос: «Есть ли хоть какой смысл в моей жизни, которую я трачу таким образом?»

А мой муж, который тоже любил Анатоля, сказал мне: «Этот человек слишком хорош для нашего мира. Эти гиены вокруг него чуют его слабость, знают бесконечную доброту и бесстыдно ею пользуются. И Анатоль все платит и платит, ничего не получая взамен, и прежде всего того, что ему нужнее всего, — любви!»

Из доклада доктора юриспруденции Штайнера генеральному прокурору доктору юриспруденции Гляйхеру:

«Я ознакомил Вардайнера и Гольднера с решением о возбуждении уголовного дела. А также сообщил им основные положения закона. После этого предложил дать объяснения.

Вардайнер, как отмечено в стенограмме, заявил:

— Не намерен слушать ваши измышления и тем более отвечать вам. Ваше поведение — типичное превышение власти!

Гольднер отреагировал так:

— Вы явно из юридических крючкотворцев и попали по верному адресу, ведь я — каждой бочке затычка!

Теперь нам нужно с обоими задержанными провести предварительное слушание. Существует опасность, что это не уложится в установленные законом двадцать четыре часа. Особенно поскольку оба, несмотря на неоднократные требования, не сообщили имена своих адвокатов».

Ознакомившись с докладом, доктор Гляйхер спросил:

— А что выяснила полиция?

— Достаточно, чтобы подтвердить и даже дополнить имеющиеся доказательства. Факты говорят о том, что Вардайнер не меньше пяти раз встречался в квартире Карла Гольднера с несовершеннолетней Ингеборг Файнер, которая является его подчиненной, — ответил доктор Штайнер.

— А что насчет родителей этой девицы?

— Они готовы подать в суд. Заявление у нас уже есть.

— Прекрасно, коллега! — обрадовался доктор Гляйхер. — Теперь осталось только заставить эту Файнер дать показания в том же духе — и дело сделано!

Капитана Крамер-Марайна вызвали по радио на место аварии с пятью трупами. Когда, разобравшись в этой трагедии, он вернулся в гараж Шмельца, его встретил хмурый Вайнгартнер.

— Чертовски крепкий орешек, капитан. Гараж и мастерская стерильны, как операционная. Этот тип промыл все щелочью и даже кислотой. Чистота — его слабость, как он утверждает.

— Насколько я знаю, вы тут работаете всего два часа, — сказал капитан.

— И за это время мы не нашли абсолютно ничего!

— Ищите дальше! — распорядился капитан. — И даже если это займет весь день, найдите то, что нужно!

Тут Крамер-Марайн заметил Ханса Хесслера, стоявшего у гаража, словно готового по первому призыву прийти на помощь. Неподалеку от него незаметно держался Ляйтнер.

— Мы с вами знакомы? — Хесслер кивнул:

— Тогда еще вы были лейтенантом.

— Теперь припоминаю. — Капитан чуть отступил, словно желая лучше разглядеть Хесслера. — Дорожное происшествие с одним погибшим, вашу вину доказать не удалось. Вы тогда якобы сбили какого-то зверя и вышли сухим из воды. Как вы считаете, на этот раз история повторится?

— Значит, вы о Хансе Хесслере не знаете ничего, кроме того что он отличный шофер. И для вас он просто работник, как любой другой. — Так Циммерман завершил серию вопросов, на которые вынужден был отвечать Шмельц. — Или я должен понимать это так, что вы о нем и знать ничего не хотите, что вас не интересует, что он за человек и чем занимается?

Шмельц, лежавший в постели в спальне баронессы, обиженно покосился на Циммермана.

— Неужели вы не понимаете, что я болен, что моя жизнь — настоящий крестный путь?

— Не понимаю и верить этому не хочу, — резко оборвал его комиссар.

Шмельц, которого неутомимый Циммерман допрашивал уже почти час, успел выпить две бутылки минеральной воды, подкрепив ее почти полбутылкой виски. Глаза у него налились кровью.

— Вы делаете вид, что за рулем машины и за дверью спальни вам прислуживает любезный, преданный и честный Хесслер. И не желаете допустить, что человек этот способен на любую мерзость.

— Но, комиссар, поймите, я же человек, который любит жизнь, природу и людей и доверяет всем вокруг, — защищался Шмельц. — И чем мне платят за добро? Тем, что никто меня не понимает и никто не любит!

— Все эти ваши излияния в точности соответствуют ситуации, в которой вы оказались, — заметил Циммерман. — Как сказано в Библии, вы умываете руки и теперь невинны, как агнец, ведь вы всегда хотели как лучше. А то, что у других руки в грязи и крови, вас не касается! Ваши-то — чисты!

— О чем вы говорите?

— Да вы прекрасно знаете. Все это время мы ведем речь только об одном человеке. О вашем Хансе Хесслере.

К прокурору Штайнеру доставили Ингеборг Файнер. Опытный юрист был несколько удивлен, когда перед ним предстала нежная, очень красивая девушка, словно сошедшая с одной из картин Мюнхенской галереи.

Отечески улыбаясь, Штайнер предложил ей сесть. Потом попытался убедить, что способен понять человеческие слабости и что с ним можно говорить совершенно откровенно. Хотя она, конечно, понимает, что вся эта печальная ситуация…

— А что в ней печального? — с виду наивно спросила Ингеборг.

— Ну, необычна уже даже разница в возрасте, фройляйн Файнер…

Но фройляйн Файнер продолжала тем же тоном:

— Послушайте, ну кто сейчас судит так старомодно? Он нравился мне, а я ему. Этого ведь достаточно?

— Милая фройляйн Файнер, — поучающим тоном начал прокурор, — ввиду своей молодости вы не можете как следует осознать, что существуют определенные требования морали и права, за соблюдением которых мы следим.

Штайнер вошел в роль ангела-хранителя, оберегающего невинность юных дев.

— Вы работаете в отделе объявлений «Мюнхенских вечерних вестей», и Вардайнер — ваш работодатель, так? С правовой точки зрения вы находитесь в зависимости от него как подчиненная…

— Да, в редакции я от него завишу, но только не в постели, — без обиняков заявила Ингеборг. — Там это мое сугубо личное дело!

— Вы ошибаетесь, законодательство смотрит на это иначе. Но вам не нужно беспокоиться. Вас непосредственно это не касается, вы выступаете в этом деле как жертва совратителя. Я уже объяснил это вашим расстроенным родителям.

— Да что они понимают? Они живут позавчерашним днем!

— Но они собираются подать на Вардайнера в суд!

— И я должна быть этому свидетельницей? — взвыла Ингеборг. — Да никогда! Не добьетесь! Я сплю когда хочу и с кем хочу. А вот с Вардайнером… Нет, этого вам не понять… у нас все было по любви!

Закончив свою беседу со Шмельцем, Циммерман снова вернулся в гараж, где обнаружил нервничавшего капитана Крамер-Марайна и донельзя расстроенного Вайнгартнера. Из-за их спин с победоносной ухмылкой выглядывал Хесслер.

В углу за мусорными ящиками они наскоро обменялись мнениями. Нервозность нарастала еще и потому, что время подошло к шести. Между спорящими криминалистами и Хесслером стеной стоял инспектор Ляйтнер.

— Комиссар, — сказал Крамер-Марайн, — если вы будете нас подгонять, будет еще хуже. Делаем все что можем!

— Но мне результаты нужны как можно скорее!

— Вам всегда все нужно срочно, я уже знаю! Но не нужно нас напрасно подгонять. Всему свое время. Особенно когда речь идет о таких деликатных вещах.

— И вы еще вообще ничего не нашли?

— Нашли мы более чем достаточно, — вступил Вайнгартнер. — Прежде всего, на машине полностью заменили резину. Кроме того, мы установили, что автомобиль ремонтировали. Правое переднее крыло, передний бампер и фару.

— Но когда производился этот ремонт, сказать не можете, — подхватил Циммерман. — Было это вчера, три дня или неделю назад… И следов крови тоже не нашли?

— И не могли, — пояснил Вайнгартнер. — Эту машину за последние дни несколько раз тщательнейшим образом мыли.

— Но, комиссар, вы ведь не ждете, что мы сотворим вам чудо? — снова набычился капитан Крамер-Марайн.

— Чудо? Разумеется, этого я от вас и жду, — ответил Циммерман. — А если не дождусь, мне поможет один господин с прелестным псом, которого вы, капитан, конечно, знаете. Прошу через полчаса прибыть в полицай-президиум, посовещаемся, что делать дальше.

Комментарий Карла Гольднера:

— Мне кажется, в этой стране, чтобы иметь право высказываться, нужно испытать все, в том числе тюрьму. И мне такой опыт тоже не помешает. Чем черт не шутит, вдруг я когда-нибудь опишу свои впечатления под заголовком «Комментарии из-за решетки». Притом вначале я был весьма разочарован — слишком уж все не соответствовало моим представлениям о тюрьме.

Не было там ни грубых бесчувственных надзирателей, никто на меня не орал и не пинал под зад. Напротив, приятные лица, дружелюбное отношение… Один даже попросил у меня автограф для своей жены, мол, они оба обожают мои статьи.

Потом мной занялся прокурор Штайнер. Меня немало удивило, что в таком молодом возрасте он уже такой прожженный тип. Старался убедить меня, что ему очень неудобно, что его «сверху» заставили и что он надеется, все рассосется. И что лишь от меня зависит, как скоро это произойдет. Вот тут-то он за меня и взялся. Сначала спросил:

— Вы несколько раз предоставляли Вардайнеру свою квартиру?

— Да, чтобы он там мог немного отдохнуть, — честно ответил я. — Может, он хотел спокойно послушать музыку, или написать статью, или просто выспаться.

— Но он всегда посещал вашу квартиру в сопровождении некой Ингеборг Файнер!

— Вполне возможно, — согласился я. — Видимо, они собирались совместно почитать какую-нибудь хорошую книгу или Вардайнер ей собирался продиктовать статью, а может быть, они зашли просто поговорить. Откуда мне знать, что они там делали?

И так продолжалось не меньше часа. Прокурор все сильнее нервничал, что меня, честно говоря, только радовало. Но радовался я преждевременно. Не знал, как плохи дела у Вардайнера.

В понедельник около семи вечера капитан Крамер-Марайн прибыл в полицай-президиум. Там его поджидали Циммерман и Келлер. И естественно, неразлучный пес.

Начал Циммерман:

— Мы знаем, кто преступник, есть и кое-какие улики. Но все так слабо, всего так мало…

Капитан доложил, что его эксперты обнаружили ряд интересных деталей, но доступные им технические средства не позволяют сделать выводы, на которые рассчитывал Циммерман.

— Позвольте мне не согласиться с вашим мнением, — заявил Келлер. — Я убежден, что в уголовных делах нет ничего, что невозможно было бы выявить современными научными методами. Существует целый ряд специалистов, которые только ждут случая применить свои знания и способности. Например, доктор Браун из Глазго, создавший теорию об использовании формы ушных раковин, или Пети из Брюсселя, умеющий снимать и идентифицировать отпечатки пальцев даже с человеческой кожи.

— И кто из них, по-вашему, мог бы помочь в этом случае? — спросил Циммерман.

— Фриш-Галатис из Цюриха, — ответил Келлер. — Это лучший специалист по анализу микроследов, которого я знаю. Он найдет и каплю крови в куче мусора и еще определит ее происхождение.

— Ну так звоните ему! — распорядился Циммерман.

Из заметок инспектора Фельдера, подшитых в дело:

«19.05. Телефонный разговор с Цюрихом. Фриш-Галатиса я успел застать в лаборатории. От имени руководства попросил его о сотрудничестве. Сославшись на Келлера, просил приехать поскорее.

19.17. Фриш-Галатис позвонил из Цюриха и сообщил, что прилетит рейсом 139, вылет из Цюриха в 20.10, прибытие в Мюнхен в 20.45. Просил встретить его в аэропорту, чтобы уже по дороге ознакомиться с делом. И не забыл передать сердечный привет Келлеру».

— Не понимаю, — покачал головой Крамер-Марайн. — Если вы знаете, кто убийца, почему его не арестуете?

— Можно, — отвечая, комиссар покосился на Келлера, — но что это даст?

— Поймите, у меня здесь особый интерес. За этим типом должок — несколько лет назад он ускользнул прямо у меня из рук. Я сделаю все, чтобы его посадить, и улики хоть из-под земли достану!

— Успокойтесь, Циммерману не впервой заниматься такими делами, — начал Крамер. — Я его понимаю. Знаете, чего каждый приличный криминалист больше всего боится? Раньше времени задержать преступника и потом освобождать его из-за недостатка улик.

— Года три назад я считал, что на сто процентов уличил одного типа в двух убийствах, — подтвердил Циммерман. — Он даже добровольно подписал признание. Только суд его все равно оправдал, только потому, что он не поскупился на адвоката. А у человека, на которого мы нацелены сегодня, будет за спиной не меньше двух самых дорогих и прожженных защитников, каких только можно будет найти.

— Господи, Циммерман! — воскликнул Крамер-Марайн. — Неужели и вы разделяете мнение, что наше правосудие можно купить за деньги?

— К сожалению, да. — И от дальнейших комментариев комиссар воздержался.

— Послушав вас, я наконец понял, что в отличие от вас живу совершенно без проблем. Из аварий мои трупы прибывают с обилием солидных доказательств.

Тут Крамер-Марайна вызвал на связь патруль дорожной полиции — срочное и важное сообщение. Капитан вначале слушал спокойно, даже сделал пару заметок. Но вдруг потрясенно, севшим голосом крикнул в трубку:

— Повторите еще раз фамилии, только медленно и разборчиво! — И еще раз переспросил: — Это не ошибка?

Потом положил трубку и застыл, словно его громом поразило.

— Что случилось? — спросил Келлер, сразу поняв, что дело худо.

— Какой-то ненормальный, — медленно, заикаясь, начал капитан, — мчал в грузовике по шоссе и с полного хода влетел в группу машин, остановившихся у места ремонтных работ. Отказали тормоза или просто уснул — не знаю. Его задержали и допрашивают.

— Ничего особенного, на наших дорогах это происходит каждый день, — невесело заметил Келлер.

Крамер-Марайн медленно повернулся к Циммерману.

— Вашего сына зовут Манфред?

— Значит, там был красный «ягуар», — мертвым голосом произнес Циммерман. — А в нем Амадей Шмельц и Манфред…

— Да. И оба они погибли.