Ванька 11

Глава 25

Глава 25 Разговор с Москвой

— Слушаю.

— Вы какого лешего не отвечаете!!!

Голос Крыленко, что нёсся из телефонной трубки, был злой-презлой, а ещё и испуганный.

Мне, если честно, это сейчас было по барабану. Таблеточку бы принять от головной боли…

— Николай, чего молчишь⁈ — надрывался главковерх.

— Товарищ Крыленко, это не Сормах.

Пару секунд трубка хранила молчание.

— Нинель, ты это?

Узнал меня главковерх… Ну, хоть это радует.

— Я, Николай Васильевич.

— Товарищ Красный, трубку Сормаху передай.

Крыленко вдруг с дружеского перешел на весьма официальный тон. Раньше с ним такое тоже бывало.

— Не может он подойти, плохо ему совсем.

— Вы там чем занимаетесь?!!

Далее последовала череда непечатного.

Мля… Вот такого за главковерхом не водилось.

— Товарищ Крыленко, у нас тут что-то непонятное.

Не очень связно я доложил главковерху про маятники и всё прочее.

— Вы там, что, опять пьёте?!!!

Крыленко проорал так, что у меня чуть барабанная перепонка не лопнула.

Сразу и пьете… Что, пьяницы мы какие… Причем, опять. Да, не водится совсем за нами такого.

— Если бы… — совсем не как полагалось ответил я. — Тут такое творится.

Крыленко на том конце провода замолк. Из трубки неслось только его дыхание. Как будто главковерх пытался успокоиться и глубоко-глубоко делал сейчас вдохи и выдохи.

— Ты, это, Нинель, извини… — главковерх замолк. — Тут такое творится.

Во, мои слова повторил… Один в один.

Что творится, Крыленко не озвучил. Такое, и всё. Без подробностей.

Я продолжал стоять с трубкой в руке.

Сормах во время моего разговора по телефону пытался подняться с пола, лицо его покраснело, на лбу выступил пот.

Я махал ему рукой — лежи мол, не вставай пока. Толку-то от тебя…

— Передай, Нинель, Николаю Гурьяновичу, что сутки уже почти мы не можем ни с одной частью во Франции связаться, ни с одним городом. Вы первые ответили…

Тут главковерх опять замолчал и свои вдохи-выдохи начал делать.

Задышишь тут…

— Слушаешь ты меня? — возобновил главковерх разговор.

— Слушаю, слушаю, — ответил я в трубку.

— Так вот, связи нет, а товарищи из Коминтерна сообщают, что британцы через пролив к вам переправляются большими силами.

Точно, не в себе Крыленко… Мне-то зачем он такое говорит? Сормаху бы — понятно, а мне?

— Срочно проясняйте обстановку и докладывайте, — главковерх сказал и опять из трубки было слышно только его дыхание.

— И, ещё…

Тут Крыленко запнулся, начал говорить, а потом на ум ему пришло — стоит ли до меня такое доводить.

— Во Владимира Ильича стреляли, — наконец договорил он начатое.

Ни себе чего! Одно к одному!

— Как он? — вырвался у меня вопрос.

— Жив, — не обрадовал меня подробностями Крыленко.

— Трубку дай.

Рядом со мной стоял Сормах. Его покачивало, но руку за телефонной трубкой он тянул.

— Дай, — повторил Сормах.

Я передал ему трубку.

Крепок знатный большевик! Только что еле жив был, а уже командует. Точно, гвозди из таких людей можно делать и крепче их в мире не будет.

Военный комендант Парижа разговаривал с главковерхом гораздо дольше меня. Слов произносил мало, всё больше только кивал. Крыленко доводил и доводил до него необходимое.

— Понял. Сделаю.

Сормах положил трубку на аппарат.

— В Ленина стреляли… — проговорил он не поворачиваясь ко мне.

— Знаю уже.

— Дела…

Я помог Сормаху добраться до кресла. Разговор с Москвой словно все силы из него высосал.

— Нинель, я посижу немного, а ты посмотри, что там…

При этом он махнул рукой в сторону выхода из своего кабинета.

За дверью на полу опять лежали два его охранника. Я наклонился к одному.

Дышит! Слава тебе Господи! Пусть редко и не глубоко, но дышит. Значит — жив. Покойнику кислород не нужен, без него он хорошо обходится.

Я по профессиональной привычке, даже не думая, проверил ещё и пульс у красноармейца. Он был такой же слабенький, как у Сормаха, когда я начал выяснять его состояние.

Чем же они по нам ударили, англичане эти долбанные?

То, что это островитяне сделали, я теперь не сомневался. Ударили, а сейчас на материк переправляются. Ещё и на товарища Ленина покушение устроили. Укололи отравленным кинжалом нас в самое сердце.

Ну, будем надеяться на лучшее, оклемаются бойцы. Придут в себя. Сормах, вон довольно быстро в себя пришел. Правда, мои золотые зверьки ему в этом помогли.

Часовой у двери в Люксембургский дворец уже пытался руками двигать. Глаза у него ещё были закрыты, но рукой он как бы что-то пытался отыскать. Наконец, пальцы красноармейца нащупали винтовку и сомкнулись на ней.

Нет, с таким людьми нам никакие англичане не страшны. Пусть переправляются, мы их тут встретим. Умоются, суки, кровушкой. Не взять нас никаким чудо-оружием.