Варела

Глава 8

Мы прибыли на место почти ночью. 700 км, отметил я по спидометру машины. Лагерь располагался не в лесу, как я предполагал, а на окраине небольшой деревни. Небольшой такой палаточный городок, обнесенный переносным забором и с неизменными сторожевыми вышками. Было холодно. Сыро. Грязно. Дожди превратили землю в толстый слой грязи, и ты с каждым шагом ноги утопали в ней по щиколотку. Мне в моей ветровке и кроссовках было крайне неуютно. Какой тут свитер в сумке? Тут фуфайку с собой надо было брать и кирзовые сапоги! Вызывало удивление, как из этой грязи Владимир Сергеевич умудрился выбраться в чистеньком костюмчике, словно приехал из Парижа, а не из этого Грязежополя. Впрочем, с моей одеждой и ночлегом было решено по-военному быстро. Затем был подан горячий ужин. Гречка с гуляшом. Сладкий чай, хлеб с маслом. С удовольствием поев, я забылся на раскладушке сладким сном.

Хмурое утро, было скучным и нудным, как отпевание покойника не опохмелившимся дьячком. Инструкции, инструкции, и ещё раз инструкции. Далее выдача приборов, инструкции по пользованию, инструкция по настройке, инструкция по записи. Инструкция для инструкции, и, наконец, напутственные слова Владимира Сергеевича.

— Миша… Михаил, я понимаю, что тебе, возможно, захочется пройти дальше, но у меня просьба…

— Приказ, — перебил его суровый капитан, с которым я шел в зону.

— Да, приказ, — кивнул для подтверждения В.С., - Не проходить дальше. Главное произвести замеры частотных характеристик. Я предполагаю, что именно излучения волн низкой частоты вызывает ужас и панику. Нам необходимо как можно точнее провести замеры, чтобы была возможность создать фильтр.

— Не беспокойтесь профессор. Приказ будет выполнен, — отчеканил капитан, играя желваками на лице. Я ему здорово не нравился, и он это не скрывал. Ещё бы! Он ветеран, уже несколько раз ходивший в аномальную зону, а тут ему салагу на плечи вешают. И носятся вокруг этого салаги, как вокруг новогодней ёлки.

— Хорошо, Володя, — пожал я протянутую руку В.С. Мурашова., - замеры сделаю, не волнуйся.

И мы с капитаном Федотовым в полном боевом снаряжении двинулись в путь. Помимо бронежилетов с запасными магазинами, наши плечи оттягивали рюкзаки с сухпаем, и приборами.

Зона, как выяснилось, начиналась буквально в двухстах метрах за болотцем у деревни.

— Значит так, — заговорил Федотов, словно сплевывая слова, а не выговаривая, — Мне похер, чего ты там умеешь… И кто ты по жизни. Хочешь жить — слушаешь меня. Хочешь жить — выполняешь всё, что скажу. Скажу, падай в грязь и землю ешь, значит, упадешь, и будешь землю жрать.

— А если на земле будет говно? — улыбнулся я.

— Значит, будешь жрать вместе с говном! — разозлился капитан и схватил меня за плечо, разворачивая. Мне показалось, что он меня сейчас ударит.

— Знаешь, сколько ребят полегло? Ни за что? За крохи какой-то информации для ученых? У меня приказ, привести тебя живым! Но если ты не будешь слушать моих приказов, лучше пусти себе сразу, как пройдем болото, пулю в лоб, чтоб мне твой труп было не далеко тащить!

— Тебя как звать по имени капитан Федотов? — спросил я, рассматривая его лицо.

— Александр Геннадьевич, — сплюнул капитан.

— Михаил, — протянул руку я.

Капитан презрительно посмотрел на мою руку, и пожимать не стал, молча, пошел вперед. Я двинулся следом. Под ногами зачавкало. Это ерунда, думал я, там сейчас в лесу трава и хвоя под ногами, и станет легче.

Утро вторника было продолжением вчерашнего дня. Та же суета и неразбериха. Шеф опять умчался куда-то на счет похорон. Привезли взвод солдат с воинской части. Они сидели с автоматами в грузовом автомобиле с затентованном кузовом, и не высаживались. Чуть позже пришел большой китайский автобус, походящий на саранчу переростка, с нависшими перед мордой как заячьи уши зеркалами заднего вида. Ближе к обеду часть офисных работников и работниц загрузились в автобус, остальные расселись по авто. И когда прибыл катафалк с гробом, процессия выдвинулась на кладбище. Краевский сидел в автобусе и, наблюдая за происходящим, чувствовал себя чужим. Всех что-то объединяло. Годы, проведенные на работе, какие-то сложившиеся уже личные и служебные отношения. Периодически проскакивали какие-то междометия, понятные им, и не понятные стороннему человеку, о том случае не знающем, и в тот период не работающим в коллективе. Даже к чопорной секретарше Надежде Константиновне, оказывается, относились совсем не так, как можно было подумать, а она в быту относилась к сотрудникам, как к своим детям, часто называя их просто по имени Костя, Петя, Дима… Если подумать, то так оно и было. Они приходили молодыми, когда она уже работала, и крепли, мужали и старели на её глазах. Вот и сейчас, когда они приехали на кладбище, и перед могилой поставили гроб с телом Старостина, глаза Надежды Константиновны были полны горя, и горе выплеснулось слезами. Слезы потекли по старому морщинистому лицу, и она, прикрыв лицо руками, держащими носовой платочек, тихо заплакала.

— Витенька… … такой молодой…

Краевский был взволнован. Он как губка впитывал в себя, эту вселенскую грусть, словно облако, опустившееся на окружившую гроб толпу. Рыдала жена Старостина, совсем ещё не старая женщина, вдруг разом постаревшая и осунувшаяся. Плакал маленький сын, лет десяти, прижимающийся к боку матери. Промакали платочками слезу родственницы и сотрудницы. Олег Алексеевич, вышедший вперед, в черном новом костюме произнес речь. Он говорил о том, что они всегда первые на страже государства, они всегда на боевом посту, и гибнут первыми. О том, что смерть их боевого товарища не останется безнаказанной. И Старостин всегда останется в наших сердцах, как верный боевой товарищ, погибший за правое дело. …

Краевский смотрел на покойного. Старостин лежал в гробу с совершенно бледным и отчужденным лицом, словно его это не касалось. Словно, не о нем это говорилось. И не его родные сейчас убиты горем. И Сергею было странно видеть покойного. И он догадался, что это кукла, это уже совсем не человек, которого все знали. Того человека нет. Его просто нет….

Потом, ещё кто-то, что-то говорил, но коротко, без апофеоза. Лейтенант Краевский до того был потрясен сделанным им открытием, что Старостина уже нет, а лежащий в гробу просто труп, что плохо понимал, о чем там и кто говорит. А когда гроб закрыли и опустили в могилу. Солдаты с автоматами, выстроившиеся в две шеренги по краям могилы, дали залп. Один. Второй. Третий. На гроб упали первые комья земли, брошенные рукой Олега Алексеевича. Потянулась очередь. А затем шесть человек солдат очень быстро закидали могилу, и на выросший холмик земли легли цветы…

— Сейчас как подойдем, ты услышишь шум в ушах, — негромко произнес капитан. — Как в ушах зазвенит, включай глушилку. Понял?

— Понял, — кивнул я.

Пока ничего я не слышал, не ощущал. Было впечатление, что там впереди в кустах, среди подлеска, глаза уловили какое-то движение, но звуков не было. Ни единого звука, кроме чавкающих звуков наших с капитаном шагов, и звука собственного сердца. Тяжела кольчужка, подумал я, пройдя всего каких-то метров пятьсот. А удобный рюкзак за спиной начинал обретать вес с каждым шагом.

А потом в ушах начал нарастать звук. Звук, словно перевозбужденного и настраиваемого на банкете микрофона.

— Уиу! Уиу! У-У-У!

Пора, понял я и нажал на кнопку датчика, прикрепленного на груди. Но на удивление звук в ушах не пропал.

— Кнопку нажал? — спросил обернувшийся ко мне Федотов, идущий на два шага впереди.

— Нажал, но звук в ушах не пропадает. Может глушилка не работает? — растерянно произнес я.

— Работает. Видишь, индикатор красным горит? А шум в ушах будет, пока барьер не пройдем.

Шум в ушах прошел так же внезапно, как и появился. И я начал слышать лесные звуки. Под ногами зашелестела трава, захрустели мелкие ветки. Затрещала сорока, предупреждая обитателей, что люди идут. А может, ей просто потрещать не с кем?

— Отключать? — спросил я.

— Бля-а…., - зашипел на мой запрос Федотов, — Тебе же сказано было, слушай моего приказа!

Сам Федотов, тревожно посмотрев по сторонам, перекинул автомат с плеча в руки и лязгнул затвором. Я автоматически повторил. Он остановился.

— Я тебе говорил взводить автомат?

— Нет.

— Боец, для тупых повторяю, слушать моего приказа!

— Но ты, же взвел?

— Я иду впереди, и принимаю удар на себя! И мне совсем не надо, чтобы идиот, идущий сзади, нечаянно нажал на курок! Я у тебя на линии огня! Ты мне в спину стволом тычешь! Ты автомат то в руках держал?!

— Держал.

— Не похоже, что служил…

— Военная кафедра в институте..

— Пиджак! — презрительно скривился Федотов, потом что-то покумекав, добавил. — Поставь автомат на предохранитель, и больше ни одного движения без приказа! Усёк!

— Я воль! Гер офицер! — щелкнул я предохранителем, и вытянулся во фрунт, с улыбкой на лице. Мне было смешно, когда офицер, возрастом чуть старше моего сына, учит меня жизни. Да, я не знаю воинских порядков, но это совсем не означает, что я по умолчанию дурак. Федотов немного поиграл желваками, испытывая острое желание врезать мне по морде, и пошел вперед. Туда, в ложбинку, начинающегося оврага, между двумя рощицами. Я постоял, посмотрел ему в спину, и подумал, что я бы туда не пошел. Очень удобное место для засады. Ты на виду, а если ударят с двух сторон, под прикрытием деревьев, то тебе хана. Однако, он ведет, он начальник и проводник. Желания поговорить с Федотовым я не испытывал. Поэтому пожал плечами и быстро пошел следом. И буквально через несколько секунд догнал капитана. Мы вошли в овраг. Глаза успели уловить движение справа и тут же капитан выстрелил. Раз. Потом ещё раз. Стрелял он не очередями, а одиночными. Поднял руку вверх, и я замер. Птицы стаей поднялись над головой от звука выстрелов и закружили в сером небе.

— Кар! Кар! Кар! — раздалось над головами.

Сердце учащенно забилось в груди.

— Видал? — негромко спросил капитан.

— Кого?

Федотов не ответил, а пошел в ту сторону куда стрелял. Я поплелся следом, и только подойдя ближе, увидел…

Его было совсем не заметно. Шкура желто-зеленого цвета осени, почти сливалась с опавшей листвой. Лежа на боку, он шумно и глубоко дышал, свистя дырой в боку, откуда толчками выходила синяя кровь. Большая зубастая пасть была открыта. Слюна стекала на землю. А большой как у коровы глаз с ненавистью и болью косился на нас. Капитан поднял автомат и прицелился в голову.

— Бах! — раздался выстрел.

Зверь дернулся всем телом и затих.

Всё ещё пребывая в некотором трансе, лейтенант Краевский стоял у ресторана, где проходили поминки, и курил вместе с сотрудниками. Он первый раз в своей жизни был на похоронах. Его деды и бабки жили далеко, и умирать в ближайшее время не собирались. Но Сергея покоробило, что время обеда за столом гости стали перебрасываться какими-то неуместными шутками, словно это корпоративный междусобойчик, а не поминки. И куда делась эта вселенская скорбь, царившая на кладбище? Выйдя же на перекур, люди, кажется, забыли, зачем они вообще здесь собрались. За столом то только умолкли, когда кто-то говорил очередной тост за упокой раба божьего. Сергея водка не брала. Что там три стопки? А вот, когда за компанию закурил, голова закружилась, и до него начал доходить не только хмель, а и то, чему эти люди радуются и смеются. Наверное, тому, что в отличие от покойного они живы, и они ещё могут, есть, пить, наслаждаться по возможности жизнью, и дышать этим воздухом, а не разлагаться в земле. И это подспудная реакция человеческого организма — отрицание смерти. Человек не хочет думать о том, что умрет сам. Скоро умрет. Поскольку для себя никто смерть не считает поздней гостью. Смерть всегда приходит рано. Всем хочется ещё пожить. Даже если нет уже никаких оправданий собственного существования. И жизнь не особо радует. И здоровья нет никакого. Сплошные болячки и мучения. Но жить хочется. Как угодно, но жить. Инстинкт это? Или что? Или просто страх небытия?

После поминок стали расходится. На сытый и полупьяный организм, какая уже работа? Некоторые, насколько понял, Краевский собрались отправиться дальше в ресторан, и посидеть уже по-настоящему. То есть без ограничений в алкоголе, и присмотра родственников погибшего. Сергею предложили пойти с ними, но он наотрез отказался и пошел домой.

— У нас три дня до места, и три обратно… и того, неделя, — подытожил свою арифметику Федотов, когда мы расположились на обеденный отдых.

— Три дня это до какого места? — переспросил я, — До того момента, когда ужас?

— Ужас тут кругом, — хмыкнул Федотов, погружая ложку в банку с тушенкой, — До места, где не пускает… два дня. А если удастся дойти до центра, аномалии, то три… Или мне зря песни пели, что ты сможешь провести до центра?

— Постараюсь, — кивнул я, захрустев сухарем.

— Вот до того как не пускает, сорок км, значит нужно делать двадцать км за сутки, а мы ещё десяти не прошли…

— Откуда ты знаешь, что не прошли? — спросил я, чувствуя по своим ногам и плечам, что уже сотню отмахал.

— Оттуда… — капитан расправил на земле карту. — Вот сейчас мы здесь, а нужно к ночи оказаться вот где…

Федотов ткнул пальцем в извилину на карте.

— Так, что сейчас доедаем, и рысью, и никаких перекуров!

— Я не курю.

— Рассказывай! Дыхалка у тебя не к черту!

— Извини дорогой, возраст.

— Возраст тут не причем, нехрен в кабинетах сидеть и штаны протирать!

— Кто на что учился, — пожал я плечами.

— Ладно,… чай допивай и вперед. Больше в овраги не заходим, там зверье…

— А мы, почему пошли оврагом?

— Затем и пошли, что они днем любят в оврагах сидеть, — беспечно ответил Федотов.

— ?

— А что тут непонятно? Счеты у меня с ними… Знаешь, сколько моих ребят это зверье погрызло? Грех не воспользоваться, и не поквитаться…

Мне стало не по себе. Было в этом что-то неправильное. Одно дело убить тигра, когда он на тебя напал, и совсем другое просто истреблять, поскольку они могут напасть. О чем я капитану сразу и сказал. И мы чуть было не подрались, когда он с пеной у рта, стал говорить, что если бы не наши глушилки, нас эти звери встретили бы толпой, и сожрали без малейшего сожаления. Дальнейший путь продолжили, чуть ли не врагами.

Двигаясь с капитаном быстрым шагом, мы перешли через два ручья, и обогнули одно болото. Были какие-то шорохи по сторонам. Были интересные звуки. Но мы не останавливались, чтобы узнать кто это или что это… Только периодически, когда приходилось преодолевать густые заросли и лесоповал, Федотов стал занимался моим просвещением, относительно аномалии.

— Еды у нас не много, строго на неделю, а патронов и того меньше. Плохо, если пайка не хватит, а если не хватит патронов, то беда…. Соображаеешь? — Федотов вскоре немного отошел, и разговаривал со мной уже без особой злости. — Поэтому стрелять тебе разрешаю только в крайнем случае, при непосредственном нападении на твою персону.

Усек?

— Усек, — ответил я, перелезая, через поваленную березу, лежащую на поваленной сосне.

— Теперь, на счет того, что на земле углядишь, в руки сразу не бери, мне сообщи..

— А что может лежать на земле? Как выглядеть?

— По-разному может выглядеть, — прожевал уклончиво капитан, — То, что оно нездешнее, сразу поймешь.

Мне стало интересно. Стал более пристально смотреть вокруг. Хотя, ерунда это всё. Как можно углядеть, что обычный речной булыжник, может обладать антигравитацией?

Когда стемнело, я уже совершенно выбился из сил. Скрипел зубами, но от Федотова старался не отставать. Тот понял, и скомандовал привал.

Я с наслаждением грохнулся под дерево, прислонившись рюкзаком к стволу. Какой же это кайф, не двигаться!

И мне было совершенно безразлично, что ноги грязные и мокрые до колена, что земля холодная, и что с неба начала сыпаться снежная противная крошка.

Утром лейтенанта Краевского посетила мысль. Нельзя сказать, что мысли в голове были у него редкими гостями. Но эта погостила, и никак не хотела уходить. Мысль была из разрядов «а вдруг». Вдруг Колдун надумает свалить за кордон? Вдруг сегодня, в два часа дня он приедет в аэропорт? Вдруг встретится там с резидентом ЦРУ? А что если взять и задержать црушника с поличным? Это же какой бонус!

Потом пришла другая мысль, и посыпались новые «а вдруг». А вдруг у него ствол? Тот самый, из которого он убил Старостина? Это будет стопроцентной доказухой. Но с другой стороны… У меня то нет ствола. Вдруг придется стрелять? Что делать? Пойти и взять табельный пистолет в оружейке? Чего проще? Но вдруг надо будет пояснять для чего берешь?

От обилия мыслей «а вдруг», у Сергея зачесалось по всему телу, словно это были не мысли, а мелкие кровососущие насекомые, которых ещё тульский Левша подковывал. Потому поднявшись с кровати и позавтракав, Краевский пошел на работу с двумя точными решениями. Табельное оружие не брать, но в аэропорт обязательно съездить.

Несмотря на смертельную усталость, мне не спалось. Знаете, бывает такое ощущение, что устал до чертиков, и сейчас заснешь сном праведника, но, во-первых, спать сидя на ветке, привязавшись к стволу, чтобы не упасть, не самое удобное спальное место. А во-вторых, меня мучили мысли. Что делать если завтра мы дойдем до границы ужаса, а я не смогу открыть портал и прыгнуть в центр? Ведь мне как-бы надо какую-нибудь стену, чтобы увидеть в ней дверь, и открыть. А где в лесу стена? Или какое-нибудь её подобие?

Б….! Как-то же я на Марсе выкрутился?! Там горы были, были стены «метро». А здесь как? Надо наверное попробовать найти овраг … Казалось бы, ладно, овраг найдем. Решение нашел и спи себе.

Но неуверенность в собственных силах меня терзала со стервозностью мелкой злой шавки, вцепившейся в штанину. Ведь говоря по правде я ничего здесь не чувствовал, никаких порталов и границ. Да, лес казался чужим. Хотя я очень люблю лес, и бывает, бродил по лесу целыми днями. Но, то был свой лес. И ходил я в нем в солнечные деньки после дождей за грибами. Ходил, находил грибы, и каждому грибочку радовался как ребенок. И никогда не пер по тайге с автоматом в руке, груженый как ишак, и в такую холодину.

И как-то я все-таки ушел в полудрему. Спать полностью не получалось, но организм впал в оцепенение, и хоть уши продолжали слышать ночные звуки, мозг перешел в режим ожидания.

— Уа-у! Вжах! — раздался в лесу вопросительный крик.

— Увау! Вжах! — ответило ему другим тоном.

Я дернулся, но глаза не открывал. Испытываю острую надежду, что воя больше не будет и подремлю дальше.

— Квау! — раздалось уже с другой интонацией.

— Гау! Гау! — донеслось в ответ.

— Уа-у! Вжах! — прозвучало утвердительно.

А потом раздался треск ломающихся под телами кустов и веток деревьев. Треск шёл беспрерывно, как автоматная очередь.

— Ры-ы! — донесся звериный рык.

— Гау! Гау! Гау! — затявкали разом несколько голосов.

Затем что-то угрожающе рычало. Опять треск и подвывания… А потом раздался отчаянный звериный вопль, в котором было вложено всё. И злоба, и страх неизбежной смерти, и вопль отчаяния. И все стихло.

Утро наступило незаметно. Кажется, я только что, наконец, уснул и начал отдыхать, когда меня дернул за сапог капитан, сидящий на ветке ниже.

— Хорош дрыхнуть! Подъем!

Я открыл глаза и в серых сумерках рассвета увидел зеленое свечение на севере. Словно большой светящийся купол гигантского цирка. Свечение было ярким, но солнце, поднимающееся над лесом, было ярче, и возникало ощущение, что свечение зеленого ночника кто-то укручивал, пока не укрутил совсем. Спустившись с дерева, приступили к завтраку. У Федотова была с собой хитрая термокружка, в которую стоило только налить жидкость, и она автоматически начинала нагреваться градусов так до пятидесяти. Не кипяток, но гораздо лучше, чем холодная вода из ручья, которую мы набирали во фляжки по дороге. Я закостенел весь, и еле разгибался. Было ощущение, что все мышцы замерзли, и их ещё к тому же свела судорога.

— Это звери концерт давали? — спросил я, хлебая горячую водичку с чайным пакетиком.

— Мишку сожрали суки, — ответил Федотов макая сухарь в кружку.

— Какого Мишку? — спросил я, не поняв спросонья.

— Да не тебя…. косолапого, — оскалился капитан, — А могли бы и тебя, если бы на земле спать улегся и костер разжег. Костер для них, как сигнал, что кушать подано…

— А тебе не кажется, что они разумны? Такие звуки издавали, словно переговаривались..

— Разумны как стая волков, — кивнул Федотов, — пока одни отвлекают, другие нападают.

— Так может с ними можно договориться?

— Ну-ну…, - ответил зло капитан, — Сейчас через деревню пойдем, посмотришь, как они с жителями договорились… Чего расселся? Пошли!

Только Сергей добрался до работы, как увидел у входа черный Митсубиси Паджеро со столичными номерами. А вот и проверочка нарисовалась, невесело подумал Краевский, но удивился, что машину в такую даль гнали, три тысячи километров не проще было на самолете? И только Сергей переступил порог здания, как чуть было не был сбит с ног перепуганным дежурным.

— Краевский! Быстро к шефу! Тебя Олег Алексеевич с утра ждет!

— Понял, — ответил лейтенант Краевский и быстрым шагом, перепрыгивая сразу две ступеньки, поднялся на второй этаж. А там кинув Надежде Константиновне быстрое «здрасти», заскочил без стука в кабинет.

У полковника было двое гостей. Они самые. Проверяющие, как понял Сергей. Один чуть постарше, другой помоложе. Оба само собой в штатском, но судя по бледнолицым лицам они…., столичные.

— Здравия желаю! — бодрым голосом, возвестил о своем прибытии Краевский, и хотел было отдать честь, но к пустой голове руку лучше не прикладывать, — лейтенант Краевский по вашему приказанию прибыл!

— А вот и он. — довольно кивнул Кудряшов, — Значит так, лейтенант, сейчас товарищам сдашь под расписку все материалы дела на Колдуна.

— А он что? Опять помер? — опешил Сергей.

— Нет пока, — сдержанно улыбнулся старший проверяющий, — Просто он теперь по нашему ведомству будет….

У лейтенанта в одном месте засвербило узнать, что это за ведомство, но уловив суровый взгляд Кудряшова, от вопросов воздержался.

— Иди лейтенант составь опись, а товарищи скоро подойдут, — кивнул полковник Сергею.

— Так точно, — ответил Краевский, и, выходя, прикрыл за собой дверь кабинета.

Однако, — подумал лейтенант, теперь становилось понятно, для кого Колдуна разыскивал полковник. Перепись документов заняла у лейтенанта битый час. И в голове роились мысли. Интересно как они Колдуна взяли? Связали? Или он по доброй воле с ними поедет? А для чего взяли? Опыты над ним ставить, или он на сотрудничество согласился? Хоть поток мыслей и предположений здорово мешали, но Краевский постарался в описи не упустить не одной бумажки, чтоб потом не было нареканий, что чего-то не хватает. Чем занимались все это время столичные гости, было непонятно. Но когда они наконец зашли к лейтенанту в кабинет, от них шёл свежий запах коньяка и какой-то копчености. Значит в комнате отдыха у Полкана были, решил Краевский и немного позавидовал. К коньяку он был равнодушен, а вот сырокопчености всякие очень любил.

Старший неторопливо в благодушном расположении духа сличал документы по описи, а потом вдруг спросил:

— Что лейтенант, жалеешь, что клиента твоего забираем?

— Да как сказать, — растерялся Сергей, — не особо…

— А что так? Не нравился он тебе?

— Да я толком знаком не был… Видел то всего один раз. Недавно дело веду… вел точнее.

— И как личные впечатления? Что он за человек?

— Тяжело сказать, — замялся Краевский, — Вроде простой в общении, но очень не простой по сути…

— Люди в большинстве своем такие, — кивнул старший, — Каждый не тот, что из себя изображает. Ладно, тут вижу, по описи всё сходится…

Он поднялся со стола и, взяв шариковую ручку Сергея, расписался в двух экземплярах размашистой уверенной росписью. Один экземпляр оставил на столе, а второй сложил вчетверо и сунул во внутренний карман пиджака.

— Ну, давай лейтенант, счастливо оставаться, хорошей тебе службы! — протянул руку.

Краевский пожал.

Младшему пожать руку не получилось, тот уже с двумя стопками документов подмышками стоял у дверей.

Как бы ни торопился капитан, но естественные потребности организма никакие приказы отметить не в силах, ни капитанские, ни генеральские. Разошлись мы по кустам. Сижу, и любуюсь красотами природы. И понимаю, что это Оно. Вроде ничего инопланетного, но точно Оно. Казалось бы, что необычного в обычном грибе рыжике? Но я никогда не видел рыжик размером с колесо от Камаза. Говорить сразу не стал, а только когда завершил процесс.

— Слышь, Федотов, я тут кое-что углядел необычное, как ты и говорил…, - произнес я задумчиво.

— Где?

— Иди сюда, посмотри…

— Хм… Так это гриб!

— Может, возьмем с собой? Засолим.

— Шуточки! — фыркнул капитан.

— Ну как хочешь, а я посмотрю….

И я пошел до гриба.

— Стой! Не трогай руками! Веткой коснись сначала…

— Так точно, — согласился я, и, подобрав с земли сухую ветку, коснулся гриба. Вот сейчас рыжик внезапно отрастит зубы, и вцепиться в ветку, как собака. Но ничего подобного не произошло. Даже жалко. Я ткнул сильнее. А потом, вытащив из ножен штык-нож, попытался подрезать ножку. Коротковат штык, для такой ножки. Пришлось удовольствоваться куском гриба, полоснув по шляпке. Хорошая твердая мякоть без единого следа червячков и пахнет приятно.

Жаль, телефона с собой нет, сфоткать эту красоту! А ведь я обещал жене звонить каждый день. Телефон отобрали. Нельзя с собой. Да и толку от него тут все равно не было. До ближайшей вышки сотовой связи, как до Китая.

— Хорош грибы нюхать! Бегом!

Прервал мои размышления черствый Федотов.

— Слушай, Федотов, ты чего такой злой как собака? У тебя мама — папа был?

— Приказ надо выполнять! Мы время теряем!

— Понятно. Орать то зачем? Тебя не смущает, что я в отцы тебе гожусь?!

— Ты мой подчиненный! И я за тебя и выполнение приказа отвечаю в первую очередь! Отец мне тут нашелся!

— Пусть не отец! Пусть приказ! Но человеком нужно оставаться всегда! При любых обстоятельствах!

Так мы закончили обычную перебранку, и рысью двинулись в направлении, что указывал капитан. А потом, когда немного пробежавшись, перешли на шаг, капитан произнес как бы в сторону, а не мне:

— Мой отец, когда я учился в колледже, нашел меня в общаге, избил, и отобрал все деньги, что мать присылала… Больше я его не видел.

Лейтенант Краевский проводив гостей до авто, пошел к Кудряшову, раздумывая, как бы отпроситься, или взять отгул за работу в выходные, чтобы сгонять в аэропорт. О том, что Колдуна забрали, американский шпион вряд ли успел узнать и наверняка будет ждать того в аэропорту. Вдруг Сергей сможет агента опознать? Вдруг это кто-то знакомый? И самое главное спросить на счет отгула ненавязчиво, как бы между прочим, Ведь он только что остался без дела в буквальном смысле слова. И главный предлог зайти, спросить: чем ему теперь заниматься?

В приемной Надежда Константиновна опрокинула все планы, Кудряшов отбыл в неизвестном направлении. Краевский пожал плечами. Так может даже лучше. Выйдя с работы, он отправился на автобусную остановку, чтобы на десятом маршруте доехать до аэропорта. Это даже хорошо, что слишком рано. Он может засесть заранее в удобном месте, и потихоньку фотографировать всех входящих в здание. А там по фото в поиске, можно будет опознать большую часть тех, кто заходил в аэропорт, и, отсеяв, найти с кем может быть знаком Колдун.

Вскорости, нам под ногами стали попадаться кости. Белые кости. Большие. Некоторые с кусками гнилой плоти. Встречающиеся рогатые черепа, без слов поясняли, чьи это кости.

Коровы в деревне раньше были. И надо полагать скоро должна была появиться сама деревня Черемша, как заметил я название на карте капитана. И когда просвет за деревьями стал светлеть, по спине Федотова я заметил, как он напрягся.

— Сейчас пойдем медленно и тихо. Старайся не шуметь, — произнес он, не оглядываясь на меня.

— Звери? — спросил я.

— Всякое….

Мы пошли, не торопясь, и я искренне этому радовался. Сначала радовался, что не меня сожрали звери, потом, что не замерз на дереве, затем радовался пробежке, что наконец согрелся после ночи, а теперь вот радуюсь тому, что не надо бежать, высунув язык, а можно спокойно идти, и почти отдыхать. Не жизнь у меня, а сплошная полоса радости.

Но самое главное, чему я в тайне радовался деревне — это здания, сеновалы, стайки, дома, — это стены и двери, которые можно открыть.

— Всякое это что? Призраки?

— Не… призраки они там, у второго ручья могли быть ….,- отмахнулся капитан, а потом встрепенулся, — Откуда про призраков знаешь?

— Догадался, — ответил я, — кто-то в них неудачно камнями бросался…

— Это Бутылка…. Коля Бутылкин был… Не повезло ему.

— А у деревни сейчас чего опасаться?

— Засады, — ответил Федотов и замолчал.

Мы вышли на открытое пространство и остановились. Перед нами было желтое не скошенное поле, с рыжей как у лисы подпалиной. А там, за полем черной полосой виднелась дорога. За дорогой, на фоне зеленого хвойного леса черные покосившиеся дома, с укором смотрели на нас мертвыми провалами окон.