Варвара Спиридонова, ныне покойная

Электронное письмо было следующего содержания:

«Дорогой Марк Генрихович!

Я сделаю это завтра, в четверг, в 19.00.

Что будет дальше — это совершенно неважно, мой дорогой убивец.

Я хочу сказать, что наше маленькое приключение было забавным, и вы порядком скрасили мое посмертное существование.

Это было мило, спасибо.

Если у нас не получится — не расстраивайтесь очень уж сильно.

В конце концов, я всего лишь какая-то ошибка, и все должно было закончиться уже давно. В тот самый день, когда я решила покурить под мостом.

Целую вас по-французски, и заведите себе уже настоящую, живую женщину.

Вы еще тот горячий пирожочек».

— Она сумасшедшая, — сказал Марк Бисмарку. — Горячий пирожочек, как тебе это?

Он смотрел, как двигается стрелка часов.

Еще два часа — и это мир станет таким же пустым, как раньше.

И то, что будет дальше — было самым важным на свете.

Марк взял зонт и отправился в больницу.

Ваня Соловьев был его одноклассником, и пришлось напеть ему про романтический интерес к Кристине Ивановой.

— Ого, — сказал Ваня. — На молоденьких потянуло?

Но тут же заткнулся и перешел на серьезный тон.

— Мы вообще-то никому, кроме родственников информации не даем, но Иванова из района, её родным неудобно часто приезжать в город. Ну ты и сам знаешь, что она живет совершенно одна… И она очень поздно обратилась за помощью, пыталась сдать квартальный отчет, эти сумасшедшие бухгалтеры! Эпилептические припадки уже начались, какие уж тут отчеты. В итоге болезнь уже слишком далеко зашла. Клиника стремительная. Мы сразу начали иммуномодулирующую терапию, но пока не добились положительной динамики. Марк, я боюсь, что прогнозы не утешительны.

— Я могу её видеть?

Соловьев нервно дернул плечом.

— Ладно, — неохотно сказал он, — но она тебя вряд ли узнает. У неё деменция, нарушения речи и гиперсомния. Скорее всего, сейчас она спит. Ты уверен, что?..

Без пятнадцати семь.

— Конечно, — сказал Марк.

Кристина Иванова, действительно, спала.

Бледное круглое лицо, покрытое веснушками, резко контрастирующими с бледностью кожи. Широкий нос, обкусанные губы, спутанные не слишком чистые волосы, непроизвольно подрагивающие пальцы рук, поверхностное рваное дыхание.

Марку показалось, что близкая смерть уже нанесла свои отметины, обветрив губы белым налетом, а вокруг глаз, наоборот, нарисовав темноты.

Теплый лучик скользнул по рукаву Марка, добрался до его плеча, на минутку задержался возле его шеи, согрел щеку. Он попытался ухватиться за этот лучик, погладить его, приласкать, но тот растворился сквозь пальцы и перебрался на Кристину.

Устроился на её груди, пока, медленно бледнея, не исчез.

Марк сглотнул.

Страх разъедал его, как соляная кислота.

Он взял подергивающуюся руку Кристины и прижался к ней лбом.

Ведь даже неизвестно было, где на самом деле была Варвара.

В ту ночь Ивановой стало хуже, и началась агония. Воспалительный процесс охватил ствол её мозга, и болезнь приняла новую, поставившую врачей в тупик, фазу.

Пациентку перевели в реанимацию, и Марку вход туда был закрыт. Он только получал сухие сводки: хуже, еще хуже, совсем плохо.

— У неё такие симптомы, словно мозг отторгает инородное тело. Так бывает после трансплантации, — сказал Соловьев. — Ничего не понимаю.

Пока медики собирали консилиумы, увлеченные необычными открытиями о довольно редкой болезни, Марк много гулял с Бисмарком. Он взял отпуск, не в силах думать о работе.

Сходил в оперу, и пение Гренландии Брик едва не довело его до слез.

После выступления они с оперной дивой отправились в бар, где грустно и задумчиво пили в молчании.

Утром позвонил Соловьев.

— Ты знаешь, — удивленно сказал он, — воспаление сходит на нет. И я еще не вполне уверен, но кажется, что нейронные связи восстанавливаются. Терапия действует! Я напишу об этом диссертацию…

Марк не стал говорить о том, что он бы не стал рассчитывать на прорыв в лечении энцефалитов. Ему просто не подчинялись голосовые связки.

Он без всяких сил опустил трубку и зарылся лицом в шерсть Бисмарка.