Варяг II

Глава 2

Косые и жидкие солнечные лучи пробивались сквозь дымовую завесу тронного зала. Они выхватывали из полумрака лики резных деревянных зверей. Те, в свою очередь, скалились на столбах-подпорках и готовились к прыжку. Пахло соломой, медом и деревом.

Я стоял перед Бьёрном, сжимая в кармане плаща вощеную дощечку со своими черновиками. Конунг полулежал в своем кресле, и неспешно чистил ногтем медвежий коготь на массивной золотой гривне. Его взгляд был тяжелым и оценивающим.

— Конунг, я еду не как воин, а как твой глашатай и лекарь, — начал я, тщательно подбирая слова. — Моим клинком будет слово, а доспехами станет разум. Но даже лучшей стратегии нужен вес. Прошу, дай мне знак, который будут уважать в Альфборге. И… обеспечь безопасность моего хутора. Зерно и сталь, что зреют там, нужны Буяну, а Сигурд смотрит на них слишком жадно.

Бьёрн закончил с когтем, подул на него и медленно поднял на меня свои синие глаза. В них мелькнула усталая усмешка.

— Бывший трэлл учит меня стратегии и осторожности? — его низкий и хриплый бас пророкотал, как гром под землей. — Это хорошо. На самом деле я ждал тебя. Я дам тебе ключ от многих дверей.

Он с силой снял с мизинца массивное серебряное кольцо. На нем был вырезан волк, вцепившийся в собственный хвост — символ вечного цикла и власти.

— Это мой знак. Он покажет, что за тобой стою я. А на твой хутор я пришлю Хакона и его десяток. Старый хрыч предан мне, как пёс, и ненавидит Сигурда за старую обиду. Он будет твоей стеной. — Бьёрн протянул кольцо. — Но помни: если ты провалишься, я не признаю ни этого кольца, ни тебя. Ты для них станешь самозванцем, а твоя голова украсит частокол Альфборга.

Он отдал мне часть своей власти, но тут же оговорил все условия. Классика. Игра опасная. Но Хакон… это хороший ход. Личная вражда — лучший гарант верности. Сигурд не посмеет тронуть хутор под предлогом защиты, если там будет ветеран с личным счетом.

Я взял кольцо. Металл был невероятно тяжелым и холодным, будто вобравшим в себя всю суровую волю конунга.

— Я это понимаю, — сказал я, сжимая украшение в кулаке. — И я не подведу тебя, конунг.

— Смотри, Рюрик… — Бьёрн шутливо погрозил мне пальцем и отвернулся, показывая всем видом, что аудиенция окончена.

Сразу после разговора с конунгом, я нашел человека Бьёрна и первым кораблем отправился в Гранборг. Нужно было решить еще несколько вопросов перед отплытием. Понятное дело, мои друзья увязались за мной. Но я не возражал. С ними было спокойнее.

Яркое полуденное солнце заливало мой хутор, превращая его в крепость света и труда. Пахло свежей стружкой, дымком из кузницы и теплым хлебом. Мои люди столпились вокруг — Эйвинд, Хальвдан, Ивар, а рядом с ними, прислонившись к косяку амбара, стоял тот самый Хакон.

Ему было лет пятьдесят, но выглядел он на все семьдесят. Его лицо потрескалось от глубоких морщин и шрамов, а густая серебристая шевелюра была порядком изъедена плешью. Самый страшный шрам тянулся через пустую глазницу, прикрытую грубой кожаной повязкой.

— Конунг приказал — вот я и пришел, — прохрипел он, едва я закончил объяснять план работ. У него был неприятный скрипучий голос, будто кто-то рубил киркой камень у него в глотке. — Но будь я проклят, если понимаю, зачем ему понадобился травник с придурью. Мы должны громить лагеря Харальда, а не ползать по болотам и вымаливать милость у полусдохшего ярла.

Эйвинд, будучи моим самым ярым другом и защитником, нахмурился и шагнул вперед.

— Успокойся, Хакон. Твоему топору ещё будет работа. А пока — послушай, что Рюрик говорит. У него в голове не опилки.

— Моя задача — дипломатия и знание, — четко сказал я, ловя единственный глаз Хакона. — Твоя, Хакон, — быть моей тенью здесь. Я хочу, чтобы ты следил за моими владениями и поглядывал за людьми Сигурда. Я уверен, что он нападет. Он делал это уже не раз. Ты и твои люди — мои глаза и щит. Без вас здесь всё пропадет…

Хакон был диким и старым волком. Его невозможно было приручить. Но вот его ярость можно было направить в нужное русло. Его ненависть к Сигурду — острый клинок. Главное — держать его острием от себя.

Я повернулся к Торбьёрну и Эйнару, которые робко стояли поодаль.

— Вам вдвоем придется здесь сразиться за изобилие. Вы должны сохранить порядок. Поля, скот, мельницу. — Я протянул им дощечку с начертанной схемой. — Если дождей будет мало, проройте канавы от ручья вот здесь. Справитесь?

Старый Торбьёрн взял дощечку дрожащими руками. Он уже смотрел на меня без раболепия. Но в глазах старика читалась суровая ответственность свободного человека.

— Справимся, хёвдинг. Не подведем!

Хакон лишь фыркнул и отошел в сторону, к своему угрюмому десятку. Они перекинулись парой слов, заржали как кони, и демонстративно начали точить свои топоры. Такие люди мне сейчас и были нужны… Грубые и сильные…

По возвращении в Буянборг, я сразу же направился к будущему капитану нашего дипломатического предприятия. Благо Бьёрн всё утряс заранее. Правда, он также предупредил, что нужный мне человек, не отличается добрым и покладистым нравом. Но я чувствовал, что мы поладим.

Гавань гудела, как растревоженный улей. Скрипели канаты, хлопали паруса, кричали чайки. Воздух был острым и соленым. У причала покачивался крепкий «карви» — не длинный боевой драккар, а широкое, вместительное торговое судно. Его капитан, Эйнар по прозвищу Седая Борода, опирался на бортик и смотрел на мою приближающуюся фигуру с немым, откровенным презрением. Его лицо было выдублено ветрами в коричневую, потрескавшуюся кожу.

— Ты и есть тот целитель, что будет указывать мне курс? — бросил он, не дожидаясь приветствия. — Запомни: на моем корабле две власти — я и море. Твои штучки остаются на берегу. Одно неверное слово о навигации — и ты отправишься до Альфборга вплавь. Договорились?

Я подавил первую вспышку раздражения. С такими, как он, сила была в спокойствии.

— Я здесь не чтобы указывать, Эйнар. Я здесь чтобы слушать, — ответил я ровно. — Расскажешь о течениях и восточных ветрах? Мои знания суши бесполезны против твоей стихии.

Капитан на мгновение опешил, ожидая иного ответа. Презрение в его глазах сменилось настороженным любопытством.

— Гм. Это можно… Это верно… — пробурчал он и повернулся к команде. — Чего уставились? Грузите припасы!

Не говоря ни слова, я скинул плащ и встал рядом с его матросами, взвалив на плечо тяжелый тюк с вяленой олениной. Работа была знаком уважения к его авторитету. Эйнар молча наблюдал, а затем коротко кивнул. Первый лед между нами был сломан.

Далее, после знакомства, я отправился на складской двор у причала. Там царила суета. Рабы и матросы сновали с тюками, готовя груз к отправке. Но я лично проверял каждый сверток, каждую бочку. Я заставлял вскрывать мешки с мукой и пересыпать зерно золой от жучка. Между сложенными меховыми шкурами я укладывал сухие листья папоротника — против моли.

— Рюрик, да мы и так все довезем! — бросил внезапно появившийся Эйвинд. Он смотрел на мои действия с недоумением и почесывал затылок. — Мы же не шелка везем, а обычный товар.

— Нет. Это не просто товар, — отрезал я, завязывая очередной мешок. — Это наше оружие. Наше лицо. Тля съест ткань, жучок — муку, и наше посольство превратится в толпу жалких нищих, которых даже к порогу не пустят. Победа начинается здесь, у складского сундука. В мелочах.

Отдельно я отложил два топора и три длинных ножа — лучшие образцы из моей кузницы. Лезвия были отполированы до зеркального блеска, рукояти удобно лежали в руке, сталь звенела от качества.

— Это для Ульрика и его сыновей, — пояснил я. — Демонстрация силы. Не той, что ломает ворота, а той, что их строит. Пусть увидят, какое железо куют на землях Буяна.

Эйвинд присвистнул, проводя пальцем по идеальной кромке лезвия.

— Понял, хитрый лис… Понял…

Рассвет застал нас на заболоченной низине у ручья. Воздух стелился густым молочно-белым туманом. Слуха касались лишь тихий плеск воды и тревожный крик одинокой птицы. Мы с Эйвиндом, обутые в высокие сапоги, осторожно ступали по зыбким кочкам. Я шел впереди, вглядываясь в заросли, с плетеной корзинкой через плечо.

— И мы полезли в эту грязь из-за сорняков? — ворчал Эйвинд, с трудом вытаскивая ногу из жижи. — Ульрику, говоришь, помогут? Сомневаюсь я. Лучше бы хороший секирой ему по башке — все боли как рукой снимет!

Я не удержался от улыбки. Его прямолинейность была освежающей.

— Но есть одна беда. Мёртвые не заключают союзов, друг мой. Смотри: это таволга. Видишь, белые пушистые соцветия? Их отвар сбивает жар лучше любого знахарского зелья. А кора этой ивы… — я аккуратно срезал острым ножом полоску коры, — в ней скрыта сила против самой лютой боли в костях. Это не колдовство, Эйвинд. Это знание, выстраданное тысячелетиями. Сила, которую не увидишь глазами, но ощутит всё тело. Природа — величайший и самый щедрый аптекарь, надо только знать, где искать.

— Аптекарь? Что это такое? — недоуменно спросил меня Эйвинд.

— Э… То же самое, что и целитель, только он занимается продажей зелий и разнообразных мазей. — стал выкручиваться я. — На юге таких много! Вот, смотри, — сказал я, передавая ему охапку растений. — Их нужно сушить в тени. Потом настаивать на самом крепком пойле, что найдем. Чем крепче, тем лучше вытянет силу из этих стеблей.

Эйвинд взял травы с видом человека, согласившегося на сомнительную авантюру, но в его глазах читалось пробуждающееся уважение к непонятному ему знанию.

В главной горнице Гранборга было холодно и пусто. Сигурд Крепкая Рука стоял у грубо сколоченного стола, на котором была развернута простая карта — выжженные на коже очертания берегов, кружки поселений. Его палец с нажимом прошелся по линии восточного побережья.

Дверь открылась беззвучно. Вошел человек. Его звали Карк, и он был человеком без возраста. Его лицо не выражало ровным счетом ничего — ни любопытства, ни страха, ни нетерпения. Он просто был идеальным инструментом для темных дел.

Сигурд даже не повернулся к нему.

— Он поплывёт, — тихо произнес ярл. — С целым арсеналом подарков и сладких речей. Нельзя допустить, чтобы старый Ульрик их проглотил. Понимаешь?

Он наконец поднял взгляд на Карка и увидел, как тот с пониманием кивнул.

— Возьми лёгкую ладью. Быструю, как мысль. Будь их тенью. Если Рюрик будет близок к успеху… должно случиться несчастье. Нападение разбойников или несчастный случай на охоте… что-то такое. Рука Харальда вездесуща, не так ли? Все должны в это поверить.

— Будет сделано, ярл. — сказал Карк, прижав руку к сердцу. — Они ничего не увидят и никого не найдут.

Когда дверь за ним закрылась, Сигурд снова уставился на карту. Его губы сложились в подобие улыбки.

— Пусть Бьёрн рычит в своей берлоге. — бросил он себе под нос. — После смерти своего любимого «дважды-рожденного» он будет так жаждать победы, что примет любую. И этой победой будет мой Ульф, вернувшийся с головами врагов. А я получу его земли и окончательно сломлю хребет этому выскочке!

Военный причал Буяна гудел от активности. Сотни людей готовили драккары к выходу в море. Блестела на солнце сталь топоров, гудели натягиваемые канаты, слышались грубые шутки и команды. Ульф, затянутый в новую кольчугу, обходил свои корабли с видом молодого и уверенного в себе хищника. Его взгляд выискивал малейшую недоделку, малейший изъян.

Он остановился рядом со своим другом и первым рулевым, Торнвальдом, и кивнул в сторону торгового карви, у которого суетилась команда Рюрика.

— Смотри, Торнвальд: они вскоре поплывут торговать и лечить, — сказал Ульф, и в его голосе звучало ледяное презрение. — Ползать на коленях перед больным стариком, вымаливать его благосклонность. Мы же повезём сталь и огонь. Мы привезем головы врагов и их знамёна, брошенные в грязь. И тогда все увидят… в том числе и Астрид… кто настоящий воин, чья кровь горяча, а чья — холодная водица!

Торнвальд молча кивнул, его верность была непоколебима.

— Отец прав. — продолжил Ульф. — Все его дипломатические уловки — утехи трусов и стариков. Сила — единственный язык, на котором говорит мир. Я сокрушу врагов Буяна, и моя награда будет по праву моей. По праву крови, по праву сильного!

Мы нашли уединенную бухту в стороне от шумных причалов, где высокие скалы укрывали нас от посторонних глаз. Солнце, клонясь к закату, заливало все вокруг жидким золотом и медью, а вода у берега почернела, как ежевичное вино. Воздух был тихим и теплым. В нем прятались далекие крики чаек и шепот волн.

Астрид, поджав длинные ноги сидела на гладком и прогретом за день камне. Она сняла платок, и ветерок ласково трепал ее рыжие волосы. Тонкие огненные пряди пахли дымом очага и полевыми травами. Я сел рядом, и наше плечи едва соприкоснулись. От этого легкого прикосновения по коже пробежали мурашки.

Девушка всматривалась в уходящую за горизонт багряную дорожку, оставленную солнцем.

— Я сегодня с утра приходила сюда, — тихо заговорила она, ее голос сливался с шуршанием воды. — Стояла и слушала, как море дышит. Оно такое спокойное сейчас, ласковое. Таким я его и запомню, пока тебя не будет. Таким я его и позову, когда буду просить Ньерда отпустить тебя назад целым и невредимым.

Она повернула ко мне лицо. Закат подсветил ее со спины, а в голубых глазах заиграли золотые искорки.

— Возвращайся ко мне, — сказала она. — Просто возвращайся. Чтобы мы могли снова вот так сидеть и молчать. Чтобы я могла снова чувствовать твое плечо рядом.

Все слова вдруг показались мне ненужными и пустыми. Вместо ответа я просто обнял ее за плечи и притянул к себе. Она легко, почти невесомо склонила голову мне на грудь. Мы сидели так, не двигаясь, слушая, как бьется друг у друга сердце — ровно и сильно. К запаху полевых трав добавился сладковатый аромат вереска.

Ее пальцы бессознательно гладили грубую ткань моего плаща, и в этом жесте было столько нежности и доверия, что перехватило дыхание.

Потом она подняла на меня глаза, и мы поцеловались. Медленно, без спешки, словно у нас была целая вечность. Этот поцелуй был соленым от морского ветра и сладким от чего-то своего, что было только между нами. В нем не было страсти бури, лишь глубокая, безмятежная уверенность тихой гавани, в которой можно было переждать любой шторм.

Когда мы наконец разомкнули губы, она смущенно улыбнулась. И в этой улыбке был весь мой Буян, ради которого стоило плыть на край света.

В день отплытия мы отправились к вёльве за предсказаниями. Такова была сила традиций!

Тропа к священной роще вилась меж мшистых валунов, словно сама природа старалась скрыть это место от праздного взгляда. Гул гавани и крики чаек остались далеко позади, их сменила оглушительная, давящая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев под ногами да отдаленным стуком дятла.

Сама роща встретила нас сумраком и прохладой. Вековые дубы и ясени сплели свои кроны в плотный полог, сквозь который пробивались лишь отдельные, пыльные лучи солнца, освещая ковер из папоротников и мха. Воздух был насыщен запахом влажной земли и перегноя.

На стволах деревьев, на отдельных камнях, темнели руны, вырезанные руками давно ушедших поколений. Некоторые были стерты до неузнаваемости, другие — выглядели свежими и четкими.

Мы шли молча, с благоговейным страхом взирая на окружающее нас величие. Атмосфера этого места не терпела суеты и пустых слов.

В центре рощи, на самом большом и плоском камне, сидела вёльва. Она была частью этого пейзажа, таким же древним и незыблемым, как корни деревьев, оплетавших камень. Ее глаза, мутные и покрытые бельмом, смотрели куда-то сквозь нас. Одета она была в темные, потертые одежды, а на ее коленях лежала связка засушенных трав и костей.

Капитан Эйнар, как старший, первым склонил голову и изложил цель нашего путешествия, его голос звучал непривычно тихо и почтительно. Вёльва не двигалась, казалось, она не дышит. Затем ее рука, больше похожая на скрюченную ветвь, медленно поднялась и жестом подозвала меня.

Я сделал шаг вперед, чувствуя, как на меня устремляются взгляды всей команды. Холодный трепет пробежал по спине. Вёльва будто прислушивалась к чему-то вокруг, ее голова чуть склонилась набок.

Еще мгновение — и она резко, с неожиданной силой ткнула костяным пальцем мне в грудь, затем резко махнула рукой на восток, потом на запад. Движения были отрывистыми, резкими, словно ею двигала неведомая сила. Потом она наклонилась и, водя своим костяным пальцем по влажной земле, прочертила линию. Она была неровной и обрывистой. Посредине линия раздваивалась, образуя подобие развилки, и расходилась в разные стороны.

Эйнар, стоявший за моей спиной, ахнул.

— Двойной путь, — прошептал он, и в его голосе звучал суеверный ужас. — Удача для одного, гибель для другого. Или… раздвоение одного пути. Один человек, но две судьбы.

Команда замерла. И на эту звенящую тишину сверху обрушился черный клин. Вороны.

Их было много. Они пронеслись так низко над нашей головой, что я почувствовал взмах крыльев, а их карканье было оглушительным и зловещим. Птицы проследовали строго на восток и скрылись в кронах деревьев.

Для моих спутников-викингов это было знаком огромной силы. Знаком Одина. Бога, который был не только покровителем воинов, но и богом-шаманом, богом-провидцем, богом виселиц. Многие из них побледнели, другие начали шептать молитвы, осеняя себя знаками молота Тора.

Вёльва, совершив свой обряд, казалось, забыла о нашем существовании. Она уставилась в пустоту перед собой, и ее губы беззвучно зашевелились.

Я стоял, пытаясь осмыслить увиденное. Рациональная часть моего сознания, выкормленная книгами и логикой, кричала о суевериях, о случайном стечении обстоятельств. Но другая, глубинная, та, что прорвалась сквозь века и смерть, чувствовала леденящий укол истины.

Это была карта моего пути. Восток — к Ульрику, к переговорам. Запад — туда, где Ульф ведет свою войну. И линия между ними раздваивается. Сигурд, наверняка, готовил мне западню. Его тень уже легла на мой маршрут. Мой путь буквально раздваивался между дипломатией и кинжалом в спину. А вороны… вороны всегда летят на пир. Вот только на чей в этот раз?

Так или иначе, а отступить мы не могли. Покинув рощу, мы сразу погрузились на корабль и отправились в путь.

Первые дни плавания слились в однообразную череду: свинцовая вода, пронизывающий ветер, крики чаек.

В этот раз я опять боролся с подступающей тошнотой. И это было странно, ведь мне казалось, что я уже навеки избавился от этой напасти… А вот Расмуса — брата Эйнара — морская болезнь обходила стороной, зато его ворчание было постоянным и однообразным.

— Я всю жизнь провёл в седле и на палубе, а не в грязи по колено! — бубнил он, пристально глядя на горизонт. — Бессмысленная затея! Торчать на этой посудине, пока настоящие воины будут крошить врагов!

Я с трудом оторвался от борта и со слабой усмешкой парировал:

— Зато теперь твои сапоги будут самыми чистыми во всём Альфборге. Ни кома грязи.

Старый воин фыркнул, но на секунду смолк.

Вечерами, когда стихал ветер и на небе вспыхивали первые звезды, капитан Эйнар подходил ко мне. Он показывал на облака, на оттенок воды, на поведение птиц.

— Видишь эти когти на западе? — говорил он. — К вечеру будет шторм. Море дышит, парень. И ему плевать на твои знания о суше.

Однажды ночью, глядя на россыпь звезд, я не удержался.

— Эйнар, а ведь если взять угол между Полярной звездой и кромкой волны… можно примерно вычислить, как далеко мы ушли на север…

Капитан резко повернулся ко мне, его глаза в темноте блеснули подозрительно.

— Ты откуда такое знаешь? Такое чувство, будто не суше ты вырос, а в пещере у морского мудреца…

Я отделался общими фразами о «книгах купцов с юга», но его молчаливое уважение ко мне после этого возросло.

Мы шли уже несколько дней, когда Эйнар решил свернуть к незнакомому скалистому острову — он хотел починить оснастку и пополнить запасы пресной воды. К вечеру небо затянулось свинцовыми, тяжелыми тучами, предвещая скорый шторм.

Пока викинги возились у корабля, мы с Эйвиндом, взяв бурдюки, углубились в чахлый лесок в поисках родника. Идя по звериной тропе, Эйвинд внезапно остановился и насторожился, как пес.

— Стой. Здесь кто-то был.

Он наклонился и тронул рукой кучку золы, присыпанную землей и хвоей.

— Не рыбаки, — мрачно заключил он. — Рыбаки не прячут следы. И недавно. Угли еще теплые.

Мы осторожно, с оружием наготове, стали осматривать место. Обглоданные кости, разбитый глиняный кувшин… И тогда Эйвинд поднял с земли обломок. Это был наконечник стрелы. Дорогой, прекрасно выделанный. Явно не местного производства.

Тревога сжала мне горло.

Крадучись, как тени, мы обошли почти весь остров. Расмус, услышав наши тихие сигналы, бесшумно присоединился к нам. Клинок его боевого ножа уже был наготове.

С противоположного берега, из крошечной, скрытой скалами бухты, поднималась тонкая струйка дыма. Мы залегли на каменном гребне, вглядываясь вниз.

Там, у хорошо замаскированной под скалами легкой ладьи, сидели трое мужчин. Они говорили тихо, их лица были скрыты капюшонами. Один из них встал, чтобы бросить охапку хвороста в догорающий костер. От резкого движения его плащ расстегнулся.

И я увидел, как на его груди блеснула массивная застежка — бронзовый диск с узнаваемым родовым знаком Сигурда Крепкой Руки: два перекрещенных боевых топора.

Это явно была не разведка… Видимо, Сигурд не стал ждать. Он выслал своих людей нам вдогонку. Они были здесь, на этом острове, и, наверняка, ждали удобного момента. Наш поход только начался, а мы уже оказались в капкане между молотом надвигающегося шторма и наковальней предательства.

Дождь, который лишь накрапывал, внезапно хлынул с новой силой, застилая глаза ледяными струями. Мы замерли в кустах, промокшие и осознавшие всю глубину ловушки. Тихий, зловещий шелест раздался рядом — Эйвинд поудобнее перехватил свой клинок.

В голове стоял один вопрос, который не давал мне покоя… Численность врага. Эти трое явно были лишь малой частью большого отряда.

Но решение надо было принимать сейчас. Атаковать? Попытаться обойти их и скрытно вернуться к кораблю? Или бежать, рискуя быть обнаруженными и настигнутыми в открытом море?

Клинок в руке Эйвинда ждал. А море рокотало, как голодный зверь… И я не знал, что делать…