Васек Трубачев и его товарищи. Книга 2

Глава 3 Костер

На другой день вместе с колхозными ребятами было решено устроить пионерский костер.

— Мы расскажем им о нашей жизни, а они нам о своей, — говорил Митя. — Найдется много интересного и у них и у нас.

Ребята заволновались:

— Трубачев, подготовься хорошенько! Не подведи!

— Это не шутка, — мрачно сказал Мазин. — У них тут работы много. Как бы они нас не перетянули. Ты смотри обдумай, что будешь говорить.

— Ты как-нибудь красиво расскажи: ну там… то, другое… — скашивая глаза на Митю, заметил Петька.

— Иди ты еще! — рассердился Одинцов. — «То, другое»… Надо честно говорить, напрямки!

— А вдруг у них лучше окажется? Ведь мы свою школу подведем!

— Надо было раньше думать! — отрезала Синицына. — А то как дошло до дела, так испугались!

— Кто испугался? Кто испугался? — напали на нее ребята. — Сама ты испугалась!

Лида Зорина вместе с Валей Степановой спешно вспоминали все, что делало их звено, как они работали в кружках, как ходили на лыжах.

— Они у нас что-нибудь переймут, а мы — у них, вот и будет хорошо, — серьезно сказал Сева.

Васек, окруженный со всех сторон, молча хмурил брови. Потом решительно сказал:

— Как было, так и расскажу!

Ребята успокоились:

— Ничего, Трубачев не подведет!

Мазин покусал нижнюю губу, посчитал что-то по пальцам и внушительно посоветовал:

— Начинай с маленького, с мизинчика. Понял? А самый козырь на конец прибереги. Понял?

Леня Белкин припомнил, как Мазин, получив плохую отметку, пошел в буфет и сразу десять котлет съел.

— Это ты на конец прибереги, Трубачев! — хохотали ребята. — Вот и будет у нас козырь!

Мазин махнул рукой:

— Эх, жизнь! Съел человек от огорчения, а они смеются!

— Ну, что вы там расшумелись? — прикрикнул издали Митя. — Желающие выступать в самодеятельности — записывайтесь заранее!

Ребята начали записываться.

Девочки обещали сплясать русскую; набралось много желающих прочесть стихи; Одинцов вызвался рассказать про деда Щукаря — отрывок из книги «Поднятая целина». Программа оказалась большой.

— Ну, вот и набралось кое-что. А еще и хозяева нас чем-нибудь порадуют, — говорил Митя, пряча в карман записную книжку.

Митя вообще чувствовал себя хорошо. Все его радовало: здоровый, бодрый вид ребят, новые места, гостеприимные колхозники. Радовался Митя и тому, что за дорогу он как-то незаметно сдружился с Сергеем Николаевичем, и тому, что уже сделано главное — всем родителям разосланы телеграммы о благополучном прибытии на место, а в школу отправлено коллективное письмо с описанием встречи с колхозниками «Червоны зирки».

Впереди ожидало много интересного: веселый отдых, работа вместе с колхозниками. Но это был большой план на будущее, а пока они с Сергеем Николаевичем решили дать ребятам хорошенько оглядеться, познакомить их с колхозом и устроить поход с ночевкой в лесу.

«В общем, все будет хорошо! Просто замечательно!» — радовался Митя.

До вечера ребята бегали, советовались, репетировали.

У Синицыной горели щеки. Она подходила то к одному, то к другому:

— Девочки, только бы не осрамиться, только бы не осрамиться! Пойте изо всех сил!

— Как это — изо всех сил? Не придумывай! Пой как надо! — строго говорила Валя.

— Конечно. А то затянем козлиными голосами…

— Всю Москву осрамим!

— Только ты, Мазин, не пой, пожалуйста! У тебя очень плохой голос, — предупреждала Лида Зорина.

— Спою! — заупрямился Мазин. — В хоре не слышно будет, кто как поет.

Игнат Тарасюк тоже собрал свой отряд и вывел его в рощу, чтоб подальше от москвичей, на свободе, прорепетировать.

— А может, они наши песни не понимают? — беспокоился Федька Гузь.

— А что тут понимать? Песня, она и без слов — песня… А ну, ребята, зачинайте легонько ту, что в школе разучивали… Федька! Чего шею вытянул, как тот гусак… Кому говорю — легонько зачинай!

Игнат поднял вверх тоненький прутик. Ребята, не сводя с него глаз, затянули песню.

Игнат вдохновенно раскачивался, водил по воздуху прутиком, как дирижерской палочкой:

— А теперь поднимайте голос… А ну, а ну!.. Павло, давай втору… Вступай, вступай…

Когда стемнело, на лужке за школой собралось все село. Вылезли из хат старики и старухи, не усидели и молодицы — вышли с грудными детьми на руках. Принарядились девчата и хлопцы. Из села Ярыжки пришла молоденькая учительница Марина Ивановна.

— Сюда, сюда, Марина Ивановна! Ближе садитесь, тут местечко вам есть! — крикнул Игнат, подвигая к костру бревно.

Учительница села. Колхозные ребята со всех сторон тесно облепили ее.

— Хорошая у них учительница! — прошептала Валя Степанова на ухо Синицыной.

Мазин, услышав ее шепот, недовольно пробурчал:

— Ничего особенного. Наш Сергей Николаевич лучше. — И, растолкав ребят, освободил место рядом с Мариной Ивановной для учителя.

Из темноты послышался голос Степана Ильича:

— Ого! Да тут все товарищество собралось! Вот мы сейчас и познакомимся получше и повеселимся вместе. — Он бросил на траву свой пиджак, уселся поудобнее и, взглянув на Марину Ивановну, усмехнулся. — А около учительницы никогда пусто место не бывает: где учительница — там и школа!

— А где колхоз — там и председатель! — засмеялась Марина Ивановна.

— А мы тоже около Сергея Николаевича всегда! У нас тоже школа! — закричали приезжие.

Пионерский костер начался торжественно.

Оба отряда построились в линейки.

— Костер посвящается первому знакомству и дружбе пионеров Москвы с пионерами колхоза «Червоны зирки»! — громко объявил Митя.

Честь зажигать костер выпала на долю Саши Булгакова. Он с волнением поднес спичку к сухой елке. По желтым иглам пробежал быстрый огонек, и елка вспыхнула, с треском рассыпая вокруг золотые искры.

— «Широка страна моя родная…» — дружно запели ребята.

Взрослые весело подхватили знакомую песню. Когда все смолкло, Митя сказал короткое приветствие. Закончил он его так:

— Широка наша страна родная, а куда ни поедешь — везде ты свой человек. Вот мы к вам приехали, а уже вроде как дома или у родных…

— А я ведь тут рос. И все мне тут дорого. И язык украинский, и воздух вот этот с полей… Что значит родина!.. — задумчиво сказал Сергей Николаевич.

Завязалась беседа. Колхозники наперебой расспрашивали о Москве.

— Москва наша с каждым днем растет и украшается, — сказал Сергей Николаевич. — Иногда проходишь по улице и видишь — забор стоит какой-то. За забором экскаваторы работают, грузовики рычат, растет этаж за этажом. А снимут забор — и ахнешь! Стоит перед тобой дворец — глаз не отвести! Как в сказке!

— А мы под самой Москвой живем, на электричке туда ездим… — мечтательно сказала Лида.

— У нас городок тоже хороший! У нас и театр свой, и кино, и школы! — зашумели ребята.

— Расскажите про нашу школу! — неожиданно попросил учителя Мазин.

— Ну что же я буду рассказывать! Вы сами про свою школу расскажите.

Ребята зашевелились, зашептались:

— Одинцов, Одинцов!.. Нет, Зорина! Лида Зорина, расскажи!

Лида Зорина встала.

— У нас очень хорошая школа… — бойко начала она.

— Самая лучшая! Замечательная школа!.. У нас все учителя хорошие и директор хороший! — перебивая Зорину, закричали ребята.

Мазин подбросил в костер ветку и встал:

— Наша школа на весь Советский Союз, может быть, одна… У нас знаете как учат — ого! Чего не знаешь, так хоть в класс не ходи! Например, географию…

— Из нашей школы уже герои вышли! — крикнула Синицына.

— У нас второгодников почти нет!

Марина Ивановна крепко пожала руку Сергею Николаевичу, глаза ее при ярком свете костра влажно блестели.

— Школа, которую так любят ребята, — хорошая школа! Нам всем это очень радостно слышать!

Игнат Тарасюк сдвинул набок кубанку и встал:

— Оно, конечно, каждому свое… Я скажу, что наша школа лучше, а вы будете говорить, что ваша лучше… Ну, так это может и ссора получиться. А так как вы у нас гости, то все ж таки неудобно будет…

Ребята всполошились, приготовились к отпору, но Жорка, задремавший было на коленях матери, вдруг вскочил:

— Гармонь! Гармонь идет!

Все зашевелились, раздвинулись. Мазин и Саша подбросили в костер сухих веток. В отблесках пламени нежно зарумянились березы, высоко взлетевшие искры осветили кудрявую листву дуба.

Из темноты вышла баба Ивга и подала Степану Ильичу гармонь:

— Играй, Степа! Нехай гости нашу музыку послушают.

Степан Ильич встал, широко развернул гармонь, склонил набок голову и пробежал пальцами по желтым, истертым ладам.

Гармонь тихо, протяжно вздохнула, запела что-то грустное и нежное… Пела для всех, а слышалось каждому, что поет она только для него. Вспоминалось что-то хорошее, дорогое, свое…

Лида Зорина молча прижималась к плечу новой подружки. Васек вспомнил вдруг отцовский галстук, съезжавший на сторону, теплые большие руки отца. Сева Малютин, глядя в пламя костра, откуда-то издалека услышал голос матери, как будто не гармонь, а она пела что-то своему сыну. Саша, посадив на колени толстого хлопчика, гладил его по голове и шептал ему на ухо, пытаясь говорить по-украински:

— А у меня дома такие, як ты, людыны тоже есть.

В глубокой, темной вышине ярко светились звезды. В ответ на гармонь в лесу тихо защелкали соловьи, и по овсу, словно на цыпочках, прошел ветер.

Степан Ильич взглянул на лица, освещенные пламенем костра, усмехнулся и заиграл гопак.

Молоденькая учительница встала, приглашая девчат и хлопцев.

Плясали попарно и в одиночку; один танцор сменялся другим.

— Татьяна! Татьяна! — вызывали развеселившиеся колхозники.

— Да не буду я, нехай кто другой спляшет! — смеясь, упиралась Татьяна.

Степан Ильич, крепко прижимая к себе гармонь, кивнул головой жене:

— Выходи, Татьянка!

Татьяна вдруг сорвалась с места, ударила в ладоши и пошла в пляс. Отсвет от костра играл на ее оживленном лице, под черными круглыми бровями задорно блестели глаза.

— «Гоп, кума, не журися, туды-сюды повернися!» — подпевала она в такт музыке.

Татьяне хлопали долго, вызывали ее еще, но она, смеясь, схватила на руки сына и спрятала за ним разгоревшееся лицо.

— Она больше не будет плясать, — обнимая мать, объявил Жорка. — Ось я зараз! — Он вырвался из рук матери и под бойкий плясовой мотив, кувыркнувшись в траве, болтнул в воздухе босыми пятками. — Эй, московские, дывиться! От як я можу! Гоп, гоп, гоп! — Он высоко подпрыгнул и упал на траву. — Эй, московские!..

Кто-то из женщин дал ему легонько шлепка. Ребята хохотали до слез. Потом девочки сплясали русскую, Одинцов смешил рассказами, Белкин показывал фокусы.

Учительница Марина Ивановна подсела поближе к костру, протянула над огнем руки и задушевно, тихо запела:

Ребята дружно подхватили припев знакомой песни:

Наконец, усталые и довольные, все разошлись.

В ушах у ребят долго еще звучали песни, музыка и бойкий голос хлопчика: «Эй, московские!.. От як я можу! Гоп, гоп, гоп!»