Вдохновенье завтрашнего дня

О НИКОЛАЕ ДОРИЗО

Так сказал о себе со скромным достоинством Николай Доризо. И это верно. Сколько читателей разных поколений и в разные годы взяли себе в спутники слово Доризо — в труде, в беде и в радости. Лучшие его стихи обрели признание — прочное, заслуженное признание, пришедшее к поэту, которому весело и счастливо жить и работать для читателя. Эти лучшие стихи нашли путь к человеческому сердцу и стали необходимы, как задушевная песня.

Юный читатель вправе спросить: «Стихи — необходимы? А так ли уж они необходимы?» Конечно, речь идет не о буквальном понимании. Когда нам голодно, мы заявляем о своем желании отнюдь не стихотворным размером. Когда нам больно, мы не сообщаем об этом, прибегая к ямбу или хорею. Когда в нас пробуждается важная, неотложная мысль, мы не слагаем сонет. Всякий раз мы обращаемся к услугам «презренной», но, право, такой необходимой прозы.

Очевидно, всем нам стихи не бывают нужны всегда — как хлеб, воздух, вода. Но зато в определенные, значительные в жизни моменты именно стихи способны перевести на особенный, уплотненный и выразительный язык все то, что, невысказанное, дремлет в тебе, беспокоит, мучает. Потребность в любви, в красоте, в поэзии жива в каждом. Она может быть ущемлена или даже изуродована, и тогда проявится неузнаваемо, искаженно; она может также спать непробудным сном (словно принцесса из волшебной сказки, надежно охраняемая дремучим бором и стенами заколдованного замка), но она жива, доколе жив сам человек. У человеческой души есть и слух, и зрение, но они могут притупиться, душа может оглохнуть и ослепнуть. И поэт идет к нашей душе, расколдовывая препятствия, убирая препоны, чтобы пробудить в пае «чувства добрые».

Драгоценное чувство чужой боли свойственно многим стихам Николая Доризо, как и чувство Природы, ее великой тайны, ее гармонии. Вот почему «дитя природы», тысячелетним опытом предков соединенный с окружающим его первобытным миром, по-своему мудрец, хоть и не прочитавший ни одной книжки: «Да, он дикарь в моей библиотеке, но я дикарь в его лесу родном» («Дикарь»). Стихи о загадке мироздания, о предназначении на земле человека мы называем философскими. И таких стихов у Николая Доризо немало. Их отличает строгость формы, лаконизм, особенная сгущенность смысла, сжатого в тесное пространство восьми или даже четырех строчек.

Всякого поэта, который обращается к высокой материи, размышляет о «вечных проблемах», подстерегает опасность книжности, вторичности. Потому что он неизбежно идет тропою, но которой до него прошли уже другие — и великие. В чем спасение от этой опасности? Очевидно, в изначальных первичных впечатлениях, в обретении той поэтической родины, которой является как исток страна детства, «малая родина» поэта. Некогда Сергей Есенин сказал своему другу: «Знаешь, почему я поэт?.. У меня — родина есть! У меня — Рязань! Я вышел оттуда и, какой ни на есть, а приду туда же!.. Хочешь добрый совет получить? Ищи родину! Не найдешь — все псу под хвост пойдет! Нет поэта без родины».

Понятно, речь идет здесь об особой «поэтической родине» — сумме впечатлений, полученных непосредственно от какой-то близкой, кровно родственной поэту области жизни. В «жизненный состав» Николая Доризо, с самых первых, детских впечатлений, вошла его родная Кубань — «дымок испеченного теста, и жар самоварных углей, и лужиц весенних свеченье, и сумерек тихий секрет»; азиатская неоглядная даль Оренбуржья, где вокруг «все степя, да какие степя». Понятно, что впечатления эти — только родничок, давший жизнь большой поэтической реке (как безымянный ручей на склонах Эльбруса станет потом просторной Кубанью). Но без них и стихи не получат полнокровия, гемоглобина, а поэт утратит чувство художественного времени. У Доризо память о детстве ведет его от собственной биографии («Оренбуржье». «О. краски и запахи детства!..», «Люблю кубанский знойный борщ…», «Прохожий») к биографии исторической, биографии страны и народа.

Так возникают звенья поэтической летописи, которая складывается из мозаики стихов Николая Доризо — об отгремевшей жестокой войне, о друзьях-товарищах. не дошагавших с поэтом до нашего дня, о траурной надписи на фасаде ленинградского дома, сделанной детской рукой в блокаду. Поэт всякий раз идет от малого, но с помощью удачной метафоры, образа разворачивает это малое в символ, в обобщение. Вот стихи о солдатских прачках, об их натруженных руках, смывавших «с жесткой солдатской одежи кровавую потную глину большого похода». И они своим трудом приближали День Победы, день, когда наступили мир и тишина. И заключительные строки стихотворения «Солдатские прачки» уплотненно завершают этот символический образ:

Стихи о войне Доризо писал и под аккомпанемент боя, и с отдаленной дистанции, когда воспоминания становятся нежными и светлыми. Переполненные военные поезда под бомбежкой: детские руки солдатских прачек, вчерашних школьниц: новогодний подарок кубанского мальчонки, посланный на фронт; наконец, «главный пост войны» — Мавзолей Ленина, — из отдельных фрагментов складывается лирическая панорама длившегося почти полторы тысячи дней подвига нашего народа…

У поэтов, которых мы называем представителями фронтового поколения, с особой, обостренной силой выражены чувства дружбы и любви, верности долгу и справедливости. Все это они выстрадали в жестоких огневых испытаниях и познали им настоящую цену. Николай Доризо — поэт-лирик. У него много стихов о любви — чистой, трепетной, романтической. Любовь — поэтическое состояние души. Недаром, полюбив, человек, даже никогда не написавший ни одной поэтической строчки, тянется к перу, перо вычерчивает стихотворение. Любовь сродни вдохновению. Она способна (как в доброй сказке) превратить обреченную на кашу тыкву — в хрустальную карету, а маленькую замарашку Золушку — в необыкновенную красавицу. Продлить это чувство, распространить его за пределы кратковременного состояния души — наперекор житейской прозе, вопреки мусору обыденности, — вот за что ратует Николай Доризо. в своей излюбленной афористичной форме оберегая чувство от пошлости: «О, как мне жаль большого самолета, что намертво разбился о слова!»

С помощью поэтического слова Доризо стремится показать читателю, как богат человек. Душа каждого человека — это целая планета или, но крайней мере, огромный дворец. Однако далеко не каждый эту планету, этот дворец обживает, познает, наслаждается им. Есть и такие, кто весь свой век ютится как бы на коммунальной кухне, не ведая, что за великолепные покои таятся неподалеку. Подобно бедному папе Карло из сказки о золотом ключике, они живут и не знают, что и в их каморке существует своя волшебная дверца — в прекрасный мир красоты, любви и поэзии.

Для Николая Доризо это богатство, эта духовность жизни связаны с понятием отечественной культуры и прежде всего — с именем Пушкина. Пушкин — это наше национальное достояние. И у каждого из нас есть «свой» Пушкин, идущий от впечатлений детства. Вспомните каждый «своего» Пушкина. Пушкин — это некий центр, историческое прошлое и духовное будущее нашего народа («русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет», по словам Гоголя), его объединяющее начало. Невольно приходит на ум эпизод, рассказанный замечательным писателем-хабаровчанином, автором книги «Александр Пушкин и его время» Вс. П. Ивановым: «Пушкин молчалив, у него мало теоретических положений, и только потому, несмотря на дружные усилия теоретиков, он так глубоко вошел своими образами в сознание нашего народа. Помню такой случай: в Москве, зимой, подъезжаю к гостинице «Москва», вылезаю солнце, снег, мороз. И говорю: «Мороз и солнце», а шофер, подхватывая мой чемодан, продолжает: «День чудесный!» И пароль, и отзыв тут налицо, значит — мы дети одного народа. Вот он, метод Пушкина!.. Пушкин владеет образами неотвратимой силы, но он молчалив, и нам нужно всем искать слова, соответствующие этим чудесным картинам Пушкина…»

В этом отрывке из трагедии Николая Доризо «Третья дуэль», равно как и в стихах «Арина Родионовна» или «Профиль Пушкина в Дагестане», поэт стремится донести до нас своего Пушкина, в чем-то главном совпадающего с Пушкиным каноническим, традиционным, но с новыми красками и светотенью. Надобно тут отметить, что Доризо, автор крупных эпических полотен, в том числе и поэмы о Пугачеве «Место действия — Россия», великолепно знает и — что не менее важно — чувствует историю, прежде всего — историю России. Он свободно ориентируется в море нашей безбрежной Пушкинианы, изучил последние достижения в этой области — работы Ободовской и Дементьева, Н. А. Раевского, продвигаясь дальше уже с помощью художественных, интуитивных лоций.

В поэме «Третья дуэль» (откуда приведен в этой книжке отрывок) Доризо лишь единожды показывает самого Пушкина: образ его складывается из размышлений, реплик, откликов окружающих поэта — жены Натальи Николаевны и ее двух сестер, пылко-благородного Михаила Юрьева (в облике которого угадываются черты другого великого поэта — Лермонтова), коварного Геккерена, самовлюбленного Дантеса и множества других. Сходный прием некогда использовал блистательный наш писатель Михаил Булгаков, когда создавал драму о Пушкине «Последние дни». Тем самым автор уходит от опасности передавать «от себя» безграничный мир Пушкина, давая его портрет отраженно, через косвенные разноречивые характеристики.

Пушкин, его творчество принадлежат всем. Другое дело, однако, что каждый читатель, сообразно своим возможностям и интересам, черпает из пушкинского творчества собственной тарой: ведром или наперстком. Стихи Николая Доризо о Пушкине обладают важной «учительной» силой: они расширяют нашу любовь к Пушкину, а значит, и понимание его.

Для Николая Доризо характерно свободное передвижение по шкале времени — от эпохи Екатерины II и Пугачева и до наших дней. И все же его главные поэтические высоты связаны с современностью. В свое время вся страна пела песни на его стихи: «У нас в общежитии свадьба…», «Помнишь, мама моя, как девчонку чужую…», «На тот большак, на перекресток…», «Почему ж ты мне не встретилась…», «Ну, что ж сказать, мой старый друг, мы в этом сами виноваты…». Поныне заслуженно долгой жизнью живет стихотворение Доризо «Взрослые дочери», которое, став песней, приобрело всенародную любовь и признание. Это поистине народный эпос, где и драматизм прошедших лет, и боль и горечь утрат, и надежда на будущее…

Николай Доризо воспевает стойкость человека, его красоту и благородство. Но одновременно он пишет о том, что за эту человеческую красоту и — в конечном счете — за счастье необходимо бороться. Чтобы через всю свою жизнь, с юных лет, человек достойно нес это гордое звание.

Олег Михайлов