Вдоль Большой реки

Глава 1 ВОЗВРАЩЕНИЕ

Ходок устал. Вот уже много дней мерили землю его сухие жилистые ноги.

Бесшумно пробирался он сквозь густые колючие заросли, легко взбегал на крутые холмы, стремительно переплывал реки. Легкой тростинкой казалась в крепких руках огромная дубина, унизанная осколками черного кремня. И все-таки Ходок устал.

Путь Ходока – тяжелый путь, не каждый его выдержит. На этом пути слабый спутник – помеха. Он может оставить след, зашуршать в зарослях, и тогда погибнут оба.

Два дня просидел Ходок под палящим солнцем на узком каменном выступе, спасаясь от долгогривого зверя. Как хотелось пить! Но внизу караулил зверь, и Ходок высидел. Хищнику надоело ждать, и он ушел.

Путь Ходока – долгий путь. Через леса и степи, через реки и горы ведет этот путь в земли чужих племен, и нет ему конца.

Редко бывает Ходок в родном стойбище. Он приносит племени кремень и солнечный камень, ракушки и краски, отыскивает места, богатые дичью, и места, удобные для жилья, договаривается с соседними племенами о совместной охоте и обмене.

Встречаются племена, которые хорошо принимают уставшего путника: дают место у своего костра, слушают рассказы о других землях и народах. Но таких мало. Большинство не любит, чтобы кто-то чужой ходил по их землям.

У дальнего болота воины большеруких гнались за Ходоком, метали в него, словно в зубра, свои копья. Но он запутал следы и, как всегда, ушел. В землях большеруких можно найти ледяной камень. Копье с наконечником из такого камня пробивает даже шкуру толстокожих.

Ходок снова пойдет туда. Но не сейчас. Сейчас ему надо спешить к племени, потому что он видел плосколицых. Если бы можно было кого-нибудь послать с этой вестью в стойбище… Тогда бы он остался и проследил, куда пойдут плосколицые. Но Ходок один. Тропа разветвлялась. Все чаще пересекали ее узкие тропинки. Вот тропинка к озерам, где ловят рыбу, тропинка к реке с черной водой. А вот эта ведет к ягодным полянам. Теперь недалеко до стойбища.

С холма перед Ходоком открылась Большая река. Он остановился, всматриваясь в серовато-синюю воду, сверкавшую под лучами летнего солнца. В лесу ревели туры, на перекате ловил рыбу молодой медведь, а с луговых озер доносился гогот гусей. За лугами синела степь. Стада джейранов, сайгаков, лошадей казались желтыми пятнами, утонувшими в высокой траве. Черными глыбами возвышались над степью носороги, мелькали серые точки, цепью огибавшие стадо лошадей: это охотились степные волки.

На высоком холме, между оврагом и речушкой, впадавшей в Большую реку, чернели круглые хижины, крытые закопченными шкурами. Сейчас, в летнюю жару, шкуры были заброшены на самый верх хижин, обнажая скелеты из жердей, вставленных в черепа мамонтов, которые были вкопаны в землю вокруг хижин. На жердях лежали лопатки, позвонки, рога, образуя костяные стены хижин. Связанные кожаными ремнями, изгибались над входами бивни мамонтов. Между хижинами на шестах сушилась рыба.

У края стойбища две женщины каменными скребками очищали шкуру: видно, собирались шить из нее одежду. Ходок всмотрелся, но не узнал женщин.

На зеленом склоне, полого спускавшемся к реке, кувыркались дети, а от мастерской Молчуна доносились гулкие удары. Ходок улыбнулся: отец работает – значит, здоров.

Он подошел к частоколу. Дубовые стволы, потемневшие от времени, были наклонены заостренными верхушками наружу, и казалось, что стойбище угрожает лесу тяжелыми боевыми копьями. Проход, который на ночь закладывали жердями и колючим кустарником, сейчас был открыт, и Ходок свободно прошел в стойбище. Большие серые псы окружили его плотным рычащим кольцом, но, узнав своего, завиляли хвостами и отошли, а к Ходоку уже спешили женщины, бежали дети, ковыляли старики. Они терлись головами о его плечи, похлопывали по спине, хватали за руки. Раздавались редкие и негромкие приветственные возгласы: племя Туров не любило шуметь. Шум привлекает врага, выдает человека хищнику. Даже собаки в стойбище почти не лаяли, а рычали редко и тихо.

Сбросив с плеч большой кожаный мешок с камнями и ракушками, Ходок направился к мастерской.

Молчун работал на краю стойбища у оврага.

Над двумя большими валунами был устроен навес из жердей и шкур. Под навесом лежали и висели кожаные мешочки с охрой, белой глиной, сажей, смешанной с жиром, пучки трав, костяные палочки, иголки, осколки кремня. Рядом лежали куски бивней – целые и расщепленные, долота, кремневые топоры, резцы.

Молчун делал наконечник для копья. Внимательно вглядываясь в трещины, он легкими ударами топора отбивал куски кремня; вертел в черных искривленных пальцах наконечник и снова отбивал лишнее или сглаживал неровности кремневым долотом.

Он не прекратил работы, когда Ходок подошел к навесу, но по задрожавшей руке и быстрому взгляду, брошенному из-под густых волос, прикрывавших лицо старика, Ходок понял, что отец ждал его и беспокоился.

– Долго ходил, – проворчал Молчун, откладывая наконечник.

Ходок отвязал от пояса небольшой мешочек.

– Краска, отец. И ледяной камень, но мало. Спешил. Где вождь?

– Охотится. К вечеру будет. Пока отдохни.

Ходок кивнул. Дети плотной толпою окружили его, карабкались на плечи, рассматривали его дубину. Ходок развязал мешок и стал оделять их подарками – кого камешком, кого ракушкой или клыком хищника. Тесной стайкой толпились поодаль молодые ловцы, с завистью разглядывая оружие Ходока.

«Как все выросли, – с трудом узнавал одного за другим Ходок. – Вон Дрозд: он все больше становится похожим на отца. А Быстроногий Олень совсем вытянулся. Правда, плечи узкие. Настоящей силы у него еще нет. А где же Орлик?»

Ходок улыбнулся, вспоминая беловолосого мальчишку, который так горячо просил взять его с собой.

От стайки подростков отделился Бобр, старший сын вождя, и протянул Ходоку большую щуку.

– Пусть Ходок поест, – сказал он. – Бобр только что убил ее. – И просиял, когда Ходок принял подарок.

Ребята стали неохотно расходиться. Ходок не пригласил их в хижину, значит, рассказов пока не будет. Ходок устал. Может, позже, у вечернего костра, когда вернется вождь…

Ходок прилег на старые вытертые шкуры. «Надо будет добыть новые шкуры. Молчун ведь не может охотиться…»

Он вздохнул.

Ходок был тогда совсем малышом, когда у племени Туров стали пропадать люди. Не вернулась женщина, ушедшая за ягодами. Исчезли двое ребят, которые били рыбу на лесном озере. Охотники искали пропавших и там, где их следы обрывались, нашли отпечатки лап огромного волка.

– Дух леса прогневался на своих детей, – шептали женщины. Они перестали ходить за корешками и ягодами, только в сопровождении воинов шли за водой.

Два раза Мамонт, вождь племени, устраивал облавы на хищника, но волк избегал воинов, обходил засады, нападая на одиночек.

– Это отец племени Волков, – говорили суеверные – Нужно принести ему жертвы. Убить его невозможно…

Но жертвы и заклинания не помогали. И тогда Мамонт пошел на волка один. Пошел и не вернулся.

Тревожно стало в стойбище. Двойная цепь костров защищала его от леса, но все равно с наступлением темноты никто не решался выйти из хижины. А волк бродил у самой ограды, подстерегая неосторожных. Тоскливый, мрачный вой заставлял дрожать женщин и детей; огромная серая тень, мелькавшая в кустах, прогоняла из лесу самых отважных.

Днем шесть женщин пошли за водой. Вернулось пятеро. Мать Ходока не вернулась.

Молчун собрал оружие и ушел. Десять дней не было его, а на одиннадцатый он приполз, волоча сломанную ногу. Ласковые женские руки подняли раненого, отнесли в хижину, вылечили. Но сломанная нога срослась неправильно, и Молчун больше не мог охотиться.

Он никому не рассказывал о схватке с гигантским волком. Да его никто и не спрашивал. Охотники прошли по его следам и нашли тушу убитого зверя. Два копья торчали в его груди, а возле разбитой головы валялась сломанная дубинка Молчуна.