- Верблюда? А что это такое?
- Долго объяснять. Дай мне зеркало и ножницы. Она принесла осколок черного стекла вместо зеркала и громадные кованые ножницы, надо полагать, сворованные у садовника.
- Мне бороду стричь! - Лев Александрович отшвырнул ножницы
- Ке барба со мной? - спросила она по-русско-испански. В ее вопросе было много недоумения.
- Не "ке барба", а бороду. Не "скучно", а стричь, понимать надо!
- Зачем зеркало? Сними да стриги.
Стирма без тени смущения дернула его за бороду, и Лев Александрович чуть не взвыл от боли.
- Опять! - разозлился он. - Давай без рук!
Стирма надулась.
Пока он умывался, а затем искал полотенце и, не найдя, вытерся носовым платком, она разогрела завтрак. Вернувшись, он повесил мокрый платок на трубу газопровода, накинул пиджак, присел к столу. Дымилось мясо, отдельно - салат в фаянсовой тарелке. Вместо хлеба подала пару яиц. Во всяком случае, он так сначала подумал. Но это оказались типичные зерна с бороздками от вершинки к вершинке.
- Что это за штука? - спросил он, рассматривая мокрое зерно.
- Пшеницу не видел? - развеселилась Стирма.
- Это - пшеница?
- Конечно.
- Можно подумать, что она растет на деревьях!
- Конечно. Я ведь нашла тебя в пшенице.
- Во, номера! А мне мама шпрехала, будто нашла меня в капусте. Я начинаю подозревать, что родился вторично. Неужели это была пшеница, а не бамбуковая роща?
И вилка, и нож оказались коваными. Он попробовал разрезать зерно. Моченое, оно резалось, как сыр. Стали есть. Мясо оказалось густым горячим студнем, терпким, горьковато-соленым. Она ела, а он смотрел ей в рот, любуясь зубами, не зубами даже, а пластинами, сверху и снизу, обе полукруглые... Это даже красиво...
- Почему ты живешь в этой первобытной халупе?
- По указанию Великого Босса нас изолировали.
- Кого - вас?
- Всех, кто здесь.
- А почему босс указал изолировать тебя?
- Я родила урода, - созналась Стирма, помявшись.
- Ну и что? - спросил он как можно равнодушнее. - Какого урода? Любая женщина может родить урода. Как выглядел твой ребенок? Я сильно подозреваю, что вы не знаете, где право, а где лево, и вообразили, что правая ручка должна быть слева.
- У него ручек не было совсем, а ножки выросли там, где уши, и трудно было понять, кто это - мальчик или девочка...
- И что? Все женщины этой резервации родили уродов?
- Да.
Она уронила вилку, но поднимать ее не стала, а ушла в другую комнату, и Лев Александрович услыхал всхлипывание. Ему тоже расхотелось есть. Надо было пойти к ней, утешить, извиниться, а может, и приласкать... Да, но эта постель...
- Стирма! - крикнул он. - А кто был твой муж?
- Я жила в гареме! - зарыдала она. Лев Александрович терпеть не мог женских слез, а потому окончательно растерялся. И тут в дверь заколотили, надо полагать, ногами, и ворвалась толпа джинсовых подростков, и Лев Александрович мгновенно почувствовал себя стиснутым, словно в автобусе в час пик.
- Вы на следующей выходите? - осведомился Лев Александрович
Мальчишки молча выдавили его на улицу. Было уже светлым светло, и Лев Александрович немного оторопел, увидев плешивого гуманоида, теперь уже в роскошном парике.
- Это он! - закричал лодочник, тыча пальцем в сторону Льва Александровича.
Четверо юнцов подтолкнули пленника к карете, запряженной двумя велосипедистами, которых в странах третьего мира называют рикшами, засунули его в распахнутую дверь, усадили на деревянную скамью, и повозка тронулась.
- Ребята, - сказал он, стиснутый с боков двумя хунвейбинами, - у вас это называется критикой? А по-моему, это типичное насилие над личностью.
И тот и другой выразительно пошевелили обнаженными саблями. Одеты они были одинаково - в серые свитера и штаны, сплетенные из веревок. В катафалке было не повернуться, ни одного окна, свет пробивался лишь сквозь щели в неструганых досках, бросало из стороны в сторону, наверное, ехали по ухабам. Когда попадалась ровная дорога, было слышно, как пыхтят рикши и скрипят колеса.
- Ребята, вы, случайно, не инквизиторы? А то ведь я большой грешник, нам с вами будет о чем потолковать.
- Пошпрехай у меня! - жиденьким тенорком пригрозил хунвейбин справа.
- Но я хочу знать, куда вы меня везете.
- К Боссу! - свирепо сказал хунвейбин слева.
- Наконец-то! - радостно воскликнул Лев Александрович. - А то все босс да босс. Сейчас я его ка-ак раскритикую!
- Увы, - добавил Внутренний Голос. - Мы с тобой страсть как любим жариться на сковороде.
- Иди-ка ты знаешь куда? В черную дыру!
Хунвейбины переглянулись, но промолчали.
Лев Александрович ехал, пощипывая бороду: соображал, как от нее избавиться. После купания она задубела, стала, как веник... Ну что же... Вероятно, везут к большому начальству... Даже если это окажется начальник большой тюрьмы, то должны, черт побери, побрить! В баню сводили бы, а то завшивеешь тут.
Мальчишки, между тем, разговорились, перебрасываясь репликами мимо лица Льва Александровича. Слушая их, он поглядывал то на одного, то на другого. Как выяснилось, юнца справа звали Ванькой, второго почему-то Юзеком. Они говорили про Босса, хвалили его мудрость, неувядаемый авторитет, желали сто лет жизни. На их личиках было столько неподдельного восторга, что Внутренний Голос воскликнул:
- Да полноте! Это ли не спектакль?
- Но если босс настолько мудр, - объяснил ему Лев Александрович, то встретиться с ним полезно: два мудрых человека обязательно поймут друг друга.
Он воспрял духом. Повеселев, то и дело покашливал в кулак, чтобы не рассмеяться: Ванька с Юзеком совершенно серьезно говорили на ужасном славянско-романском эсперанто. Им, например, ничего не стоило сказать "гутно" вместо "хорошо", "фарать" - "ехать". Оба не обращали на его покашливание ни малейшего внимания.
Краем уха он прислушивался к сопутствующим звукам: хоть бы собака залаяла или милиционер засвистел. Но вот по булыжникам прокатилась встречная карета, и рикши обменялись репликами.
- Здоровеньки булы! - крикнули те по-украински.
- Терве! - ответили эти по-фински.
- Куда фараешь? - спросили те по-тарабарски.
- Разбойная тайна! - ответили эти по-пижонски.
Лев Александрович едва не схватился за живот, выслушав эту белиберду. Однако реплика "разбойная тайна" его насторожила: неужели и в самом деле разбойники? Но к чему такая экзотическая экипировка нормальным цивилизованным разбойникам двадцатого века?
Наконец карета остановилась; заскрипели тяжелые двери, наверное ворота; пропустив карету, они опять заревели. Ванька выскочил первым, за ним вылез Лев Александрович, огляделся.
Его привезли к двухэтажному дому, каких полно в Сенеге, их строили пленные немцы. За высоким бетонным забором из монолитных плит он успел увидеть лишь часы на какой-то башне, и она сильно напоминала почтовую башню родного Сенега. Часы показывали половину двенадцатого, а у Льва Александровича было только около девяти, и он, подталкиваемый Ванькой и Юзеком, подвел свои часы.
Оказалось, к зданию подъехали почему-то с тыла, и конвоиры повели пленника вокруг. Шли по бетонным плитам, которые растрескались и расползлись, проросли мхом - с трудом угадывалась древняя аллея. Обойдя здание, очутились перед фасадом с колоннами, и Лев Александрович к изумлению своему прочитал на фронтоне:
ГОСБАНК
Госбанк этот никак не охранялся, если не считать высокого забора. Конвоиры вдвоем навалились на высокую дверь, и та заскрипела, словно тормоза такси. Лев Александрович вошел в вестибюль с мраморным полом и с решетками на окнах, но миллионера здесь тоже не было. Ему никогда не приходилось бывать в госбанке, и сейчас он поразился: пусто, гулко и темно. Окна были заделаны квадратами фанеры с дырками в них в шахматном порядке, они-то и пропускали свет, все трое оказались как бы в пересечении множества крохотных прожекторов.
Когда его повели по мрачному коридору, который освещался почему-то редкими лампадками, Внутренний Голос спросил:
- Если это госбанк, то как у них выглядит тюрьма? Поскольку шли по мраморному полу, то Лев Александрович нашел достойный ответ:
- Если это тюрьма, то для хороших людей.
Наконец дошагали до нужной двери, не менее массивной, чем входная. Ванька с Юзеком опять навалились на нее, с трудом открыли, и Лев Александрович охотно вошел в просторное помещение, опять же, с мраморным полом и с решетками на окнах. Рамы тоже были заделаны кусками фанеры, но без дырок, свет пробивался в редкие квадраты разноцветного стекла - синего и зеленого. В центре зала возвышался громадный стол важного чиновника, за ним в плетеном кресле Лев Александрович с трудом разглядел какого-то мальчишку.
- Босс! - подсказал Внутренний Голос.
- Будет врать, - не поверил Лев Александрович.
Доложил, как ни странно, Ванька, хотя командовал всегда Юзек.
- Сэр, - пропищал Ванька, - в дорфе поймали дроллига. Ночевал у Стирмы.
- В деревне поймали идиота, - перевел Внутренний Голос с англо-русско-немецкого.
- О'кэй, - сказал "сэр" тенорком. Он сделал едва заметный жест куда-то в угол, и возник школьник с папкой под мышкой. Его детское личико было сурово, и Лев Александрович не удержался от улыбки.
- Терве! - неожиданно поздоровался Внутренний Голос по-фински.
- Здоровеньки. Зитцайте, пожалуйста, - сказал мальчишка из кресла.
Лев Александрович послушно сел, подавив улыбку: опять это обрусевшее "зитцайте" - садитесь!
На когда-то полированном столе красного дерева стояло три телефона черный, белый и синий, но никаких бумаг, никаких письменных приборов.
Оба юнца были одеты в одинаковые вязаные костюмы, у обоих по красной ромбовидной стекляшке на правой стороне груди. Ребята не то закончили вузы, не то эти знаки говорили о принадлежности к большому начальству. Вели они себя чересчур внушительно, и потому Лев Александрович с трудом сдерживал серьезность.
Мальчишка с папкой вынул тетрадь, захрустел бледными страницами. Льву Александровичу показалось, что тетрадь эта сшита из листьев какого-то дерева. Второй, так сказать, "сэр" с некоторым беспокойством рассматривал волосатую грудь "дроллига". Лев Александрович заметил, что тот и другой старательно избегают его взгляда. Оба представителя власти явно не знали, с чего начать, и Внутренний Голос не нашел ничего лучшего, как представиться первым:
- Нас зовут Лев Александрович Узлов.
- Я живу на планете Земля в городе Сенега, - добавил Лев Александрович, несколько опешив от высокомерия Внутреннего Голоса.
- По указанию Великого Босса барбу приклеивать нельзя, - сказал "сэр".
- Бороду? Я ее не приклеивал. Натуральная борода со знаком качества, сказал Лев Александрович, а Внутренний Голос услужливо констатировал: "Это вовсе не Босс, а ученый секретарь". Лев Александрович ощупал карманы пиджака, накинутого на голое тело, нашел транзистор, но показывать не стал, а вынул пропуск на завод, поскольку других документов не носил.
- Если угодно, вот мои полномочия.
Он попытался предъявить пропуск в раскрытом виде, но растерялся: буквы расползлись, фотокарточка отклеилась и покоробилась.
- Пардон, - добавил он. - С одним вашим умником мы толковали о высоких материях, и в результате репутация моя, стало быть, подмокла.
Во внешности "сэра" было что-то японское: невзрачный, медлительный, еле заметные брови, совершенно гладкое лицо без признаков растительности. Взяв пропуск миниатюрными ручками, он зачем-то понюхал, прищурясь, посмотрел на фотокарточку. Паренек был сильно близорук, но очков не носил.
- Воте вэ мен на картинке? - спросил он.
- Что за человек на картинке? Это не картинка, а фотокарточка, на ней запечатлен я сам. Правда, за время этого вынужденного путешествия я значительно изменился, но уверяю вас, что субъект на снимке и моя собственная персона - одно и то же лицо.
- Джон, ты чего-нибудь понял? - спросил мальчишка с папкой.
- Дроллиг и есть дроллиг, - враждебно сказал Джон.
- Еще бы! - хмыкнул Внутренний Голос. - Станешь идиотом, попав в сумасшедший дом.
- Не встревай! - велел Лев Александрович.
- Чего вы махали в изоляторе? - спросил Джон из кресла.
- Ничего я не махал. Меня привела туда одна ваша мисс.
- По указанию Великого Босса ходить туда нельзя.
- Слушай, мальчик, скажи своему боссу, чтобы он дал указание твоему папе хорошенько выпороть тебя.
Мальчишка с папкой поежился, а Джон невозмутимо уточнил:
- Вы с ней шляфали?
Вопрос был слишком недетским, и Лев Александрович задумался, переводя. "Шляфен" по-немецки "спать", но вовсе не переспать с женщиной. Однако Джон спрашивал именно об этом, не рано ли ему задавать такие вопросы?
- У меня есть фрау, - подсказал Внутренний Голос.
- Бросьте вы, - возмутился Лев Александрович. - А то обижусь. Скажите, в конце концов, на какой планете я нахожусь и что со мной будет.
- С Луны он свалился, что ли? - по-русски, но с непонятным акцентом спросил мальчишка с папкой.
- Но на какую планету я упал?
- По-моему, он не мутант, - сказал Джон про Льва Александровича, и эта реплика показалась Внутреннему Голосу оскорбительной, но оба сдержались.
- А может быть, он один из сыновей Добри?
- Такой большой? - не поверил Джон.
- Тут явно что-то не чисто. По-моему, налицо какая-то связь с Великим Боссом.
- А старик еще живой?
- А леший его знает. Вообще-то там постоянно видят одну из жен Добри
- Кого мы в последний раз хоронили?
- Изобретателя свечки. Он устроил пожар.
- Вот что, Вася: поезжай, проверь, как чувствует себя босс. Расскажи про этого, спроси, можно ли ему жить?
- Ничего себе, - ужаснулся Внутренний Голос, однако Лев Александрович сам сдерживал ярость, и ему не давал распоясаться.
- Нет уж, Джон, поезжай сам, - между тем заартачился Вася.
- Вася! - сурово сказал Джон. - В мои-то годы! Как ты себя ведешь?
- Но ты же знаешь, что у меня жена беременная! - Ну и что?
- А то, что он меня сглазит, это отразится на жене, и она родит урода!
Так препирались они, а Лев Александрович, сильно нервничая, расшифровывал смысл диалога. Получалось, что мальчишка Вася женат; в этих местах поселился некто таинственный, который чем-то терроризирует население - все настолько бояться сглаза, что женщины со страха рожают уродов. Дело оборачивалось гораздо серьезнее, чем выглядело. Впрочем, прямой угрозы еще не было, и Лев Александрович немного успокоился. А еще он догадался, что они только с ним говорят на этом ужасном эсперанто, а между собой - очень хорошо по-русски с едва уловимым английским акцентом.
- Они считают нас неполноценными, как Ваньку с Юзеком, - сообразил Внутренний Голос. Лев Александрович решительно встал. Ребята разом замолчали, испуганно переглянувшись.
- Товарищи, прошу мне объяснить, что со мной произошло, и где я нахожусь.
- Это вы сначала объясните, кто вы такой и что делали у Стирмы! - не менее решительно потребовал Джон.
- Она сама привела меня в вашу глупую деревню! - закричал Лев Александрович. - Эта девушка спасла меня от верной смерти! Не мог же я отказаться от ее гостеприимства, тем более, что переночевать негде!
- Чем вы больны? - прокурорским тоном спросил Джон. Разгневавшись, он даже стукнул кулачком по столу.
- Ах ты сопляк! Да я тебе сейчас уши надеру!
Лев Александрович двинулся к Джону. Вася загородил было собой своего шефа, но Лев Александрович ногой отпихнул его, как кошку, и тот, как кошка, отлетел к двери. Лев Александрович, сам не зная для чего, поднял Джона вместе со стулом, но приподняв, растерялся: у мальчика старчески слезились глаза. Крохотными ручками он вцепился в бородищу Льва Александровича, повис на ней, а кресло грохнулось. Между тем находчивый Вася заколотил пяткой в двери, вбежали Ванька с Юзеком, и через две минуты отчаянной возни Лев Александрович нашел себя в тесной каморке с дырой под дверью.
- Никакого уважения к правам человека, - ворчал Внутренний Голос, Лев Александрович потирал ушибленные места. Ему трудно было вздохнуть, гудело в затылке и болел указательный палец - кто-то укусил. Сквозь двери доносились вопли: стонала женщина, справа плакал навзрыд, кажется, мальчик, а в глубине коридора хором пели что-то незнакомое.
- Сижу за решеткой в темнице сырой, - сострил Внутренний Голос.
- А нечего было нарываться.
- Сам сорвался.
- А ты подзуживал.
- Я себя мужественно сдерживал. Это ты первым оскорбился.
- А в рукопашную бросился ты, а не я.
- А чего они хамят!
- Оба мы хороши.
- Вот и терпи.
- Тут, наверное, клопики водятся.
- В этой, с позволения сказать банке прекрасные условия для умозаключений.
- Вот и давай поупражняемся. Кто такой Великий Босс.
- Местный Пол Пот.
- А кто такой Добря, одну из жен которого видели у Великого Босса?
- Добря поставляет ему наложниц.
- Не хулигань. Этот Джон оказался не мальчишкой, а стариком. Помнишь того плешивого лодочника? Он тоже оказался стариком. Они тут все такие?
- Бог с тобой. Лева! Если бы на Землю спустился гуманоид и увидел верблюда, неужели он вообразил бы, что на Земле все горбатые?
- Спасибо. Наверное, нам действительно повезло: мы дважды столкнулись с двумя частными случаями, и они еще не дают повода для обобщений.
- Не дают, Лева.
- А как все это понять?
- Давай заткнем уши и поразмыслим хорошенько еще раз, но с другого конца.
- Давай.
- Начнем издалека - с происхождения жизни на Земле. Годится?
- Годится.
- Где-то мы с тобой читали, что рибосома, отвечающая за организацию кода в ДНК, у всего живого на планете совершенно одинакова. Например, рибосома сине-зеленой водоросли точно такая же, как и у человека.
- Верно.
- Более того: эта самая рибосома найдена в породах возрастом три миллиарда семьсот миллионов лет. А Земле, как говорил космонавт Джефсон, на днях исполнилось четыре с половиной миллиарда лет, верно?
- Ну и что?
- А то, что в то время, когда на планете даже в помине не было коротких белковых образований, эта самая рибосома уже существовала в готовеньком виде. Откуда она взялась?
- С Луны свалилась.
- Вот именно! Есть такая версия, что жизнь на планету была случайно занесена из космоса одним из метеоритов. В качестве первой живой обитательницы сформировалась силикальцитная бактерия, которая питалась, представь себе, гранитом!
- Несладко ей было.
- Ей было хорошо! Попробуй она родиться, например, на планете, где и в помине нет гранита!
- Логично, валяй дальше.
- Так вот, она родилась на Земле. Питаясь гранитом, эта силикальцитная бактерия оставляла после себя чернозем! Эти благородные твари и по сей день выполняют на планете свою святую миссию, хотя необходимость в их деятельности уже отпала.
- Не умничай, а говори дело.
- Хорошо, ближе к делу. В далекой древности наша Луна была случайно захвачена земной массой и стала естественным спутником. Этого могло и не произойти, следовательно, на Земле могло не случиться приливов и отливов.
- И что из этого следует?
- А то, что морская тварь, оставаясь на берегу после отлива, в конце концов не приспособилась бы к суше, и кто знает, какими дельфинами мы, Home Sapiens, выглядели бы сейчас.
- Лева, нужен вывод.
- Вывод неприличный. На протяжении всей эволюции жители планеты только тем и занимались, что пожирали друг друга. Чтобы выжить, одни прятались, другие убегали, третьи усложнялись. Все высшие организмы, в частности, обзавелись запасными частями. Стало быть, угоди первобытная бактерия на планету, где условия жизни совершенно не походили бы на земные, то насколько вероятно, что эта первобытная бактерия в конце концов превратилась бы именно в симметричное существо с двумя руками, с двумя ногами и, извини меня, с Внутренним Голосом? Насколько вероятно, что житель другой планеты обязательно должен походить на человека с планеты Земля?
- Совершенно невероятно.
- Тогда почему, спрашивается, мы, попав на чужую планету, встречаем не только себе подобных, но хуже того - эти существа знают русский язык?
- Но по-русски они говорят глупости.
- Насчет глупостей ты прав, а в остальном они очень похожи на землян.
- Не совсем. Присмотрись к этим несчастным - неужели они ничем не отличаются от нас? Все, как один, писклявые, плешивые и недоразвитые.
- Но симметричные, ходят вертикально, едят и спят по-людски, - убеждал Внутренний Голос.
- Погоди-ка - встрепенулся Лев Александрович. - Голая Стирма легла в постель к мужчине, - а если в этом ее поступке не было никакого намека? А вдруг они размножаются как-нибудь по-другому. вроде почкования, и в этом их существенное отличие?
- Да, но Джон прямо спросил, не было ли у нас с ней чего-нибудь такого.
- А почему он это спросил?
- Почему, почему... Вероятно, они считают, что уроды рождаются только по вине матерей. Они изолировали женщин, чтобы не плодить уродов, а тут ты со своей похотью.
- Опомнись! Какая же это похоть? Я всю жизнь любил только Стирму, хотя даже не знал ее имени!
- Ладно, не буди в себе теленка, а то Стирма найдет тебя даже здесь, и тебе от нее не так просто будет отделаться.
- Эврика! А не планируют ли они. сами поставить такой эксперимент: симпатичный здоровый молодой человек с высшим образованием из двадцатого века и хорошенькая людоедочка из каменного века - родится ли в этом случае мутант?
- Ты считаешь, что эти плюгавые шибзики способны строить космические корабли?
- Сомнительно.
- То-то и оно! Как же ты можешь допускать мысль, что они построили космический корабль специально для того, чтобы нас с тобой умыкнуть с родной планеты и свести с местной мутанткой?
Эта мысль доставила Льву Александровичу много веселых минут.
Лежа на узких нарах, он похохатывал. Каково! При их убожестве построить космический корабль! Да они обыкновенную свечку изобрели где-то на днях, да и то изобретатель наделал пожару - похоронили!
- А телефонные аппараты?
- Почему ты вообразил, что они - телефонные? Может быть, это просто какое-то украшение.
- Хорошо, но ты все время забываешь, что собственными глазами видел парашютиста, который падал в озеро на съедение местным акулам.
- Парашютист? - озадачился Лев Александрович. - Да, действительно, зачем им парашюты? С деревьев прыгать?
- С дирижаблей.
- Это ты брось. Чтобы построить дирижабль, нужен очень плотный материал, что-то вроде полиэтилена, а у них нет ничего похожего.
- Почему это нет? Тот гуманоид приплыл за нами на лодке из пластмассы.
- Но зато они ходят в одинаковом тряпье.
- Тьфу! - в сердцах сказал Лев Александрович, сев на нарах. - Этот мир страшно запутан.
Увы, за время пребывания здесь он не видел и признаков промышленности. Они сидят при самодельных свечках, хотя с потолка свисает электрический шнур без лампочки; они заделывают окна фанерой и почему-то отправляются на остров в поисках стекла; у них есть современные велосипеды, но почему они прицепляют к ним не велодрожки, а примитивную повозку топорной работы? Его привезли, вероятно, в город, не в общественную пещеру, а в госбанк, но почему они используют его в качестве тюрьмы? А что, хорошая идея: отсюда украсть человека просто невозможно. Интересно, для чего предназначалась эта камера? Для хранения золотых слитков? Лотерейных билетов?
- Все очень просто, - сказал Внутренний Голос. - Построив космический корабль, они остались без штанов.
- Подожди веселиться. Не хочешь ли ты, чтобы в городской парк на танцевальную площадку приземлился космический корабль, распахнулся бы орбитальный отсек, вышла бы симпатичная блондинка и приятельским жестом позвала бы в космическое путешествие? Мы, земные грешники, рассуждаем о них уж больно с земных позиций. А ведь вполне может быть, что они вообще не строят космических кораблей, а научились управлять движением своей планеты и путешествуют в пространстве, куда им вздумается, может быть, даже в прошлое. Этакий блуждающий Разум.
- Вот эти недоумки научились управлять движением планеты?!
- Но, может быть, они угодили в прошлое и не знают, как оттуда выбраться?
- Это бред, Лева.
- Почему?
- Потому, что они все равно попробовали бы пойти с нами на контакт еще там, в полете.
- А цветная ромашка? А вдруг она и была тем самым органом, при помощи которого они пробовали общаться? Например, другого способа разговаривать у них вообще не существует.
- Неужели?
- Почему бы и нет? Вся азбука Морзе состоит из чередования всего двух знаков - точки и тире. Подготовленные люди, пользуясь этой системой, вполне понимают друг друга. Нам с тобой предложили разгадать алгоритм семи цветов. Вот и в музыке две системы координат - долгота и звук. В принципе то же самое происходит и с разговорной речью, но мы пользуемся еще и третьим измерением - словами. Наша речь трехмерна, она не менее объемна любого предмета, который можно пощупать. Может быть, их язык лишен этого самого третьего измерения и потому нам не дано понять его.
- И потому они решили заговорить по-русски? - ехидно спросил Внутренний Голос.
- Да, не вяжется, - горестно признался Лев Александрович.
- Прошу итоги, - потребовал Внутренний Голос.
- Хорошо. Факт первый: мы куда-то путешествовали. Факт второй: мы угодили куда-то не туда. Но оба эти факта не стыкуются, и один не вытекает из другого. Согласись: совершенно невероятно, чтобы нас с тобой похитили эти плешивые недоноски.
- Но мы с тобой видели часы на башне, и вообще здесь все слишком земное, хотя и незнакомое.
- Напрашивается последний вывод, который разрешит все противоречия: какая-то мафия переселила нас на какой-то остров, как, впрочем, и всех остальных. Все эти несчастные люди - земляне, которых умыкнули раньше нас.
Решив так, Лев Александрович вдруг успокоился и уснул, убаюкиваемый стонами в соседней камере. А проснулся от того, что вооруженный саблей подросток принес глиняную миску с каким-то хлебовом.
- Послушай, приятель, какое сегодня число? - спросил Лев Александрович, слегка заискивая.
- Двадцать третье, - мрачно ответил надзиратель или как его там
- Двадцать третье чего? Августа?
- Января.
- Хорошенькое дело! А я босиком и без рубашки. А какой год?
- Сорок второй.
- Тысяча девятьсот сорок второй? - на всякий случай уточнил Лев Александрович.
- Сорок второй после разбоя.
Лев Александрович подскочил на нарах: опять "после разбоя"! Кто их разбил? Печенеги? Татары?
- Тринкай и собирайся. Сейчас тебя пофарают.
- Куда поедем?
- К космонавту Бессонову.
- Черт побери! - в сердцах выругался Лев Александрович. - Какой еще космонавт Бессонов?
Парень, оставив на лавке глиняную миску с молоком, ушел, не ответив. Дверь запереть забыл. Лев Александрович бросился было за ним, но Внутренний Голос, сославшись на горький опыт, посоветовал не делать очередной глупости, и Лев Александрович стыдливо вернулся. Он прошелся по камере, прислушиваясь. Женщина за стеной уже не плакала, а без конца монотонно цитировала: "Сто лет жизни Великому. Боссу, сто лет жизни Великому Боссу..." Как молитва. Он поправил было галстук, но его не было. Рубашки тоже не было. И босиком. Туфли где-то у Стирмы. К космонавту Бессонову в таком виде? Может, сначала сводят в баню, в парикмахерскую, в магазин готовой одежды? Должны бы.
Взяв глиняную миску, он, не раздумывая, стал "тринкать" молоко, по профессиональной привычке обдумывая смысл этого слова. "Тринкен" по-немецки - "пить", вот в чем дело. Молоко было густым, липким и приятно горьким.
- А что? - похвалил Внутренний Голос. - Хорошо тринкается. Какой-то кисель.
Минут через десять вернулся все тот же подросток в сопровождении Ваньки с Юзеком. Оба были при обнаженных саблях, но широко улыбались.
- Привет, ребята, - тоже весело поздоровался Внутренний Голос. - Мы вчера немного погорячились, но, надеюсь, останемся друзьями?
- Как шляфалось? - спросил не то Ванька, не то Юзек: Лев Александрович путал их имена, как путал лица деловых "товарок" жены. Где она сейчас?
- Я шляфал, как труп.
- Трупом ты еще будешь, - погрозил кто-то из них.
- У меня никакого желания, - честно признался Лев Александрович.
- Ну пишлы.
В сопровождении Ваньки с Юзеком он вошел во вчерашний зал, где все за тем же столом, в том же плетеном кресле сидел тот же крохотный Джон. Его охранял Васька. Ванька с Юзеком заняли свои места по обе стороны от кресла и застыли с саблями.
- Ну, - надменно произнес Джон. - Будете отвечать на вопросы?
- Я приношу свои извинения за вчерашний инцидент. Многочисленные потуги разгадать ваши загадки довели меня до белого каления, отсюда и стресс. Сегодня я хорошо выспался и готов отвечать на любые ваши вопросы.
- Так-то лучше. Кто вы такой?
- Я же говорю: живу на планете Земля в городе Сенеге, работаю на заводе "Компрессор", перевожу иностранные патенты. Но где я сейчас нахожусь - не знаю. Меня кто-то куда-то похитил.
- Не говорите глупостей. Вас никто никуда не похищал, а вы находитесь в городе Сенеге. Где ваш гарем!
- Какой гарем? Я же не турецкий султан! У меня есть жена, дочь и теща!
- Что такое завод "Компрессор"?
- Я отказываюсь понимать ваши вопросы, потому что в Сенеге любой детсадник знает, что такое завод "Компрессор".
- Детсадник? А что такое детсадник?
- Я не хочу разговаривать на предложенном вами уровне. Как мне объяснили, меня должны показать космонавту Бессонову. Я не знаю, кого здесь называют космонавтом, но давайте поговорим при его посредничестве.
- Ну что же, - согласился Джон и повел бровью, после чего телохранители взяли своего шефа под мышки и поставили на пол. Он оказался чуть выше стола, и Лев Александрович застыдился вчерашнего поступка - с таким-то драться?! - Ну что же, повторил Джон. - Встречу такую я устрою, но предупреждаю: речь идет о вашей жизни.
Он направился к выходу, и вся свита двинулась следом. Все дружно навалились на массивную дверь, створки разошлись. Первым пропустили Льва Александровича и принялись закрывать. Он добросовестно помог захлопнуть обе половинки. Шагая в окружении охраны. Лев Александрович сдерживал смех: пусть теперь попробуют открыть сами!
Их ждал вчерашний экипаж с двумя велосипедами, и в то время, пока Ванька с Юзеком, помогая друг другу, влезали на них, Лев Александрович вдруг обратил внимание на диагональную трубу рамы велосипеда, где все еще можно было прочитать золотые буквы: "Пенза". Не оставалось никакого сомнения: он действительно находился на родной планете, ибо не может такого быть, чтобы где-то в неведомом мире еще один город Пенза выпускает велосипеды с золотыми буквами.
Вдруг из-за угла вышла колонна босых людей с лопатами и вилами. Все были одеты в лохмотья, однако они радостно маршировали и хором пели речевку, которую Лев Александрович перевел примерно так:
Великий Босс,
Как сам Христос,
Идет к мечте богатой.
За ним босиком
Сплошным косяком
Последуем, боссенята!
Выслушав до конца, Лев Александрович заржал, да так, что Ванька с Юзеком одновременно вздрогнули, едва не упав с велосипедов. Седел не было, вместо них намотаны какие-то тряпки: ребята даже без седел едва доставали до педалей. Лев Александрович, продолжая смеяться, посмотрел на свои ноги и подумал: "Хоть тоже становись в строй маршировать!"
Впрочем, земля была теплой. Ничего себе - январь! Джон между тем распахнул дверцу, и Лев Александрович, втискиваясь внутрь, увидел часы на башне. Они, как и в прошлый раз, показывали половину двенадцатого, а на циферблате Льва Александровича стрелки застыли на цифре 5, и он понял, что городские часы стоят и уже давно. Джон закрыл дверь, и карета тронулась.
- Ну, коллектив подобрался! - сказал Внутренний Голос. - Не может обзавестись собственным автомобилем! Лошадь бы купили, что ли?
- Кого вы называете космонавтом? - спросил Лев Александрович Джона, сидящего слева. Справа сидел мрачный тип с саблей наголо. Ни тот, ни другой не ответили.
- Специалиста по косметике, - съехидничал Внутренний Голос.
- Стало быть, нас повезут в парикмахерскую, заодно и побреют, у них можно быть плешивым, чтобы носить роскошный парик.
- Ты не слишком-то паясничай: нас ждут неприятности.
- Ты имеешь ввиду Стирму? Неужели они затеяли очную ставку с ней?
- А как же! Ведь Джон намекнул, что мы здесь переночуем.
- Ладно, мужайся: прямой угрозы еще нет.
Когда Джон выпустил Льва Александровича, он увидал типичную подстанцию, огороженную бетонным забором. Забор этот оброс зеленью: из-под фундамента лезла крапива, буйный бамбук, который глупая Стирма называла пшеницей. Однако проводов на подстанции не было никаких. В зарешеченных окнах, наглухо заколоченных изнутри, - ни единого звука.
Ванька с Юзеком слезли с велосипедов отдышаться. Оба были страшно довольны проделанной работой. С них градом катился пот.
- Мы переночуем здесь. Приезжайте за нами утром.
- Ладно! - весело сказал не то Ванька, не то Юзек. Карета развернулась и укатила в прореху в бетонном заборе.
- Парень, куда ты меня привез? - спросил Лев Александрович, проводив глазами счастливых ребят.
- Я вам не парень! - неожиданно закричал Джон. - Мне двадцать пять лет и прошу вас не "тыкать"!
- Извините, но что это за контора?
- Здесь живет Великий Босс, - уважительно сказал Джон.
- Велик ваш босс, как пес Барбос, - попытался сострить Лев Александрович. Джон и глазом не моргнул: наверное, ни разу в жизни не видел ни одной собаки. Кстати сказать, Лев Александрович до сих пор не слышал в этих местах собачьего лая. Джон завернул за угол, а Лев Александрович подумал, что они своего Босса и в грош не ставят, иначе не повели бы в таком виде на прием к уважаемому человеку. Он нечаянно обогнал Джона и остановился подождать. Мальчишка, старчески кряхтя, посетовал:
- Мне бы вашу молодость!
- Почему мы идем к Великому Боссу, если вы угрожали космонавтом Бессоновым?
- Это одно и то же.
- А почему вы называете его космонавтом?
- Потому, что он космонавт и все тут! - раздраженно объяснил Джон.
- А Стирмы там нет?
- Иди и помалкивай!
- Схлопотал? - съязвил Внутренний Голос.
Лев Александрович зашагал как можно шире, и грозный Джон вынужден был догонять вприпрыжку. Льву Александровичу нравилось чувствовать свое превосходство: пусть научатся уважать!
Поскольку Льва Александровича так и не умыли, не причесали, поскольку эта деревенская подстанция даже отдаленно не походила на особняк, то Лев Александрович уже ни минуты не сомневался, что никакого космонавта здесь нет. В самом деле: только идиоту может придти в голову устраивать аудиенцию космонавта с босяком. Наверное, здесь содержался местный аферист, и потолковать с ним любопытно. Правда, кто его знает, чем все это может кончится, но столько пережив, Лев Александрович ничего уже не боялся. Шагая впереди почти бегущего Джона, он часто оглядывался. Охраны не было, сам Джон никак не вооружен. Но когда в очередной раз завернули за угол, Лев Александрович замер от неожиданности: в густых зарослях бамбука, то бишь пшеницы, блестела гигантская электрическая лампочка. Была она непрозрачна, с цепочкой иллюминаторов и лежала на боку.
- Космический корабль! - подсказал Внутренний Голос.
- Часть его, - поправил Лев Александрович. - Наверное, спускаемый аппарат.
К аппарату вела сильно заросшая просека. И когда они подошли, сам собой опустился люк, оба влезли в лифт, который поднял их в круглый вестибюль без окон.
- Вот ваша дверь, входите, - приказал Джон.
ВЕЛИКИЙ БОСС
В полусферическом помещении был единственный иллюминатор, настолько грязный, что создавался вовсе не лирический полумрак. Вдоль вогнутых стен поблескивали какие-то приборы, на полу валялось нечто мохнатое, может быть, шкура. Под иллюминатором находилось мощное медицинское кресло, несколько напоминающее кресло зубного врача. Из него торчали какие-то лохмотья. Ни один звук с улицы не проникал сюда; в помещении никого не было, и Лев Александрович застыл у двери, прислушиваясь к току крови в висках. Он почему-то волновался. Дернул носом - кондиционированный воздух!
- Это похоже на электронную могилу, - попытался сострить Внутренний Голос. - Исполнилась твоя голубая мечта.
- Хватит умничать! Посмотри, какая замечательная квартира! По последнему слову техники! Я тоже хочу жить по-человечески!
- А чего я такого сказал? - обиделся Внутренний Голос. - Подумаешь, хоромы! Через годик-другой и мы получили бы не хуже.
- Но ведь нельзя же быть таким беспардонным!
Вдруг лохмотья на лежанке пошевелились, кресло скрипнуло, качнулось, повернулось к свету, и Лев Александрович отшатнулся: он увидал совершенно седого негра, черного и безобразного в своей неправдоподобной старости.
- Гутен таг, - от растерянности почему-то по-немецки поздоровался Лев Александрович. Если честно, то у него по спине пробежала дрожь. Негр медленно-медленно повернулся вместе с креслом и сказал низким басом:
- Абенд.
- Сейчас не вечер, сейчас день, - сам не зная, для чего поправил Лев Александрович.
Старик встрепенулся и уставился на гостя жадными глазами. Он весь дрожал, но, кажется не от старости - от волнения. Кресло его само собой выпрямилось, и негр очутился в сидячем положении. Морщинистое лицо его напоминало ритуальную маску древних инков. Лев Александрович похолодел, словно встретился с людоедом.
- Сейчас утро, - взволнованно сказал негр по-русски. - Кто вы, молодой человек?
- Меня зовут Лев Узлов, я живу в России, но я не понимаю, где нахожусь, со мной что-то случилось, - заговорил Лев Александрович на всех европейских языках сразу. Волнуясь, он все-таки соблюдал максимальную осторожность: как-никак от полумертвого отшельника зависела его жизнь. Позвольте вас спросить, почему вы здесь, почему вас называют космонавтом, какой же вы Бессонов, если вы - негр? Я с минуты на минуту могу сойти с ума от бессилия понять хоть что-нибудь... Временами мне кажется, что я уже сошел с ума, но мой Внутренний Голос все еще не теряет чувства юмора, и я держусь. Скажите, ради бога, где я нахожусь и кто эти бестолковые люди?
- Успокойтесь, прошу вас, успокойтесь, - басом по-русски сказал старик. - Присядьте.
Лев Александрович послушно сел на какой-то металлический ящик, стал ждать. Старик, кажется, вполне здрав.
- Вы - космонавт? - спросил негр.
- Нет, но мне кажется, я побывал в космосе. Не по своей вине. Меня выхватили, меня украли, я где-то побывал, в результате у меня совершенно пропало чувство времени, места и даже ЧУВСТВО собственного пола: иногда мне казалось, что я превратился в девушку! Объясните мне, как вести себя в этом глупом мире?
Ляпнув последнюю фразу, Лев Александрович поежился: сейчас всемогущий Великий Босс разгневается, и аудиенция закончится инквизиторским костром, а старик станет злорадно подбрасывать поленья.
Нет, Великий Босс не оскорбился. Он переспросил:
- Кто эти бестолковые люди... Как вести себя в этом глупом мире... Он замолчал. Лев Александрович, сидя на жестком ящике, терпеливо ждал. Ему показалось, негр молчал слишком долго.
- Эти бестолковые люди - мы с вами... Это наши далекие потомки... Мы находимся у себя дома... Сейчас утро человечества, которое родилось вновь... Мы с вами отсутствовали во время собственной гибели, - почти бессвязно бормотал старый негр. - Я действительно космонавт Бессонов из Вашингтона...
- Космонавт Бессонов из Вашингтона, - переспросил Лев Александрович, чувствуя, что страх начинает отпускать его. - Я знал одного космонавта из Вашингтона. Еще неделю назад, может быть, две или три я возил его в Кижи. Вы, случайно, не родственнники?
- Не родственники. Это я сам... Кижи... Это был незабываемый день. Но прошло столько времени... Мне трудно поверить...
Великий Босс был явно помешан. Поняв это, Лев Александрович забеспокоился: что взять с сумасшедшего? Построил бутафорскую лабораторию, вообразил себя космонавтом.
- Как я понимаю, это какая-то лаборатория. Почему вы живете здесь?
- Это возвратный аппарат моего космического корабля.
- Во городит! - восхитился Внутренний Голос. - Спроси, Лева, за что он Дездемону задушил?
- Не резвись. О каком космическом корабле вы говорите?
- Не торопитесь, господин Лев Узлов: я не хочу убивать вас сразу. Вашу смерть нужно оттянуть, иначе вы умрете, ничего не узнав, - погрозил старый хрыч.
- Кажется, он начинает разводить костерок, - предположил Внутренний Голос, и Лев Александрович незаметно покосился в сторону двери, за которой остался Джон.
- Послушайте, господин Великий Босс, - насмешливо произнес Лев Александрович. - В последние дни я только тем и наслаждаюсь, что умираю и нечаянно остаюсь в живых. Это мне начинает надоедать, я хотел бы заняться более полезным делом.
- Значит, вы мужественный человек, поскольку не убили себя ещё в космосе.
- Там было просто некогда.
- Боюсь, что ваш визит ко мне стал последним шагом на пути к вашей гибели.
- Ваша угроза не производит на меня никакого впечатления, - храбро сказал Лев Александрович, хотя в этом полумраке и в этой тишине ему все еще было жутковато: а вдруг по знаку Великого Босса ворвется орава личных телохранителей, и еретика поволокул на костер, который где-нибудь во дворе разводит Джон. - Так почему же они держат вас в этом бутафорском склепе?
- Они берегут меня: я изобрел им спички, капканы, научил плести одежду, иначе они до сих пор ходили бы в шкурах.
Внутренний Голос окончательно убедился, что они имеют дело с заурядным пройдохой, который хорошо устроился: изобретает изобретенное и считает себя всемогущим. Среди слепых и кривой - король.
- Господин изобретатель, - насмешливо произнес Лев Александрович, - у меня в кармане случайно завалялась одна штучка, она подмокла, не скажете ли, как ее исправить?
Лев Александрович встал со своего ящика, решительно подошел к креслу и протянул негру ромбовидный транзистор - подарок космонавта Джефсона. Великий Босс подставил белую морщинистую ладонь, и Лев Александрович опустил в нее приемник. Старик внимательно осмотрел, пощупал, погладил и заключил:
- У меня плохие зубы, господин Лев Узлов.
С этого момента Лев Александрович совершенно перестал бояться. Он подошел к иллюминатору, покрытому толстым слоем пыли, словно мутным полиэтиленом.
- Посмотри, какой роскошный аферист! - восхитился Внутренний Голос. Артист да и только!
- Ты думаешь, он собирается скушать эту штуку?
- Вряд ли она показалась ему вкусной.
- Вот и выводи его на чистую воду.
- Не торопись к финишу: у нас нет конкурентов, никто нас не опередит.
Лев Александрович написал пальцем на пыльном стекле: "Стирма".
- При чем тут Стирма? - возмутился Внутренний Голос, словно задетый за живое. - Спроси у него про Марту, как она поживает. Лев Александрович обернулся к креслу, спросил:
- Господин Великий Босс, вам ни о чем не говорит эта игрушка?
- Когда вы вернулись из космоса, господин Лев Узлов? - как ни в чем не бывало спросил старый аферист.
- Кажется, два дня назад. Может быть, больше. Я же говорю, что а результате этого путешествия потерял не только рубаху и туфли, но и чувство времени.
- Я отлично понимаю вас, господин Лев Узлов и потому не спешу убивать.
Лев Александрович почувствовал, как за дверью заинтересованно прислушивается Джон.
Старик, не сходя с кресла, щелкнул каким-то выключателем, и слева от иллюминатора засветилась толстая железяка, торчащая из голубой чаши. Старик дотянулся до нее и положил в чащу транзистор.
- Этот сувенир я подарил вам у себя в номере, когда мы вернулись из Кижей. Тогда у вас не было такой бороды, господин Лев Узлов... Бедная Марта... Улетая в космос, я оставил ее беременной...
- Лева! - испуганно сказал Внутренний Голос, - Да он телепат!
- Спокойно, парень, спокойно.
- Я верю вам, господин Лев Узлов, - сказал старик, отчетливо всхлипнув. - Вы мне не верите, и я вас понимаю... Я действительно космонавт Джефсон из Вашингтона... Еще лет десять назад меня называли на русский манер - Джефсонов, потом переделали в Бессонова. Мне все равно...
- Лева, возьми себя в руки!
- Во всем виноват Альберт Эйнштейн. По земным понятиям, господин Лев Узлов, вы слишком долго пробыли в космосе, хотя для вас это путешествие промелькнуло, как один день. За ваш космический день я на Земле постарел настолько, что вы меня не узнаете, и потому я понимаю ваш, извините, издевательский тон, но не обижаюсь на него.
Старик горестно замолчал, а Льва Александровича бросило в жар от стыда.
- Извините, господин Великий... господин Джефсон... - лепетал Лев Александрович, стараясь справиться с шоком.
- Ничего, ничего, - утешил старый негр, - это пройдет.
- Господин космонавт... Это убедительно... Эйнштейн... Я много читал об этом... По теории относительности такие поганые штуки случаться должны, но неужели столь разительная перемена... Как же я до сих пор сам не догадался? За время моего путешествия у меня всего-навсего выросла эта похабная борода, от которой я не знаю, как избавиться, а вы постарели настолько, что вас, извините, можно принять за деда того самого космонавта Джефсона, с которым я еще кажется, сутки назад толковал о мирах, наблюдая за катером в озере, в котором ваша Марта...
- Именно так, господин Лев Узлов. - Я очень стар, но у меня еще хорошая память. У меня всегда была хорошая память. Со мной все ясно, во всяком случае для меня. Но как вы оказались в космосе? Вы утверждали, что работаете на заводе, не так ли?
- Мне трудно объяснить, как я оказался в космосе... Про летающие тарелки я, конечно, читал, но никакой летающей тарелки я не видел и вообще плохо в них верю... Была гроза, какая-то неожиданная, меня, вроде бы ударило... Потом чесалось тело, и я почувствовал, что умираю... Мне трудно это объяснить, господин космонавт.
- Спасибо, господин Лев Узлов... Я вижу, вы поверили мне... Я вижу, вы готовы к удару... Ну что же... Если вы мужественный человек и если хотите получить свое - получайте. Я ведь тоже был в космосе, но, вероятно, короче вас по времени... Вы не видели планету, а я ее видел... Я все видел из космоса... Я видел, как горели города, леса и даже океаны... Я видел, как плавилась Гренландия и Северный полюс-Гренландия буквально расплывалась, словно кусок масла в огне... Я видел даже отдельные айсберги, они таяли, при этом вырастали из воды... Я видел, как лавина наводнений хлынула в низменности, гася пожары. Европа практически вся затоплена, остались возвышенности и горы.
- Что это было? - спросил Лев Александрович, с трудом сохраняя самообладание.
- Неужели вы до сих пор не поняли, господин Лев Узлов? Атаковали неопознанный объект, в котором находились вы... Он защищался. Это длилось всего десять минут, и еще полгода планета была окутана дымом и паром. Связь у меня пропала, я задыхался, поскольку иссякла система жизнеобеспечения. С орбиты я не видел, куда можно приземлиться... Вы пробыли в космосе по земным понятиям очень недолго, но вернулись на сорок втором году после инцидента, - безжалостно сказал космонавт Джефсон.
Вот когда Лев Александрович до конца понял то, чего от него никто не скрывал и чего обязан был понять сразу. "Сорок второй год после разбоя". "Разбой" - это и есть война! Наверное, наши, обстреляв космический корабль, нечаянно ухайдакали планету.
- Извините меня за любопытство, господин космонавт, но как вы умудрились остаться в живых? - спросил Лев Александрович. Он все еще не до конца понимал масштабы случившегося.
- У меня был выбор, где умереть: в космосе или на Земле... Я выбрал Землю, чтобы посмотреть на наше самоубийство пристальнее. Когда я пробился сквозь слой облаков и пара и на приземляемом аппарате еще раз облетел планету, увидел, что она почти вся затоплена. Прямо из воды торчали вершины гор, на крупных возвышенностях сохранились остатки домов, там, где была всесильная Америка, над водой маячили только макушки небоскребов... Для посадки я выбрал клочок Европы, надеясь встретить уцелевшие признаки жизни.
Лев Александрович подавленно молчал. У него опять начался зуд по всему телу.
- Уцелели случайные люди: шахтеры в шахтах, те, кто успел спрятаться в специальных убежищах, те, кто находился в метро... Правда, большинство из них погибло от лейкемии: ведь практически вся вода оказалась радиоактивной.
Он замолчал. Льву Александровичу казалось, что в мозгу его лопаются пузыри; его всего раздувало; он готов был взорваться от потуг вместить в себя масштаб узнанного.
С легким звоном светилась железяка в фаянсовом блюде, от нее было не столько светло, сколько тепло.
- Вы способны выслушать меня до конца, господин Лев Узлов? Лев Александрович отрешенно кивнул.
- Я говорил, что у меня плохие зубы, - напомнил космонавт Джефсон после продолжительного молчания.
- При чем тут зубы? - встрепенулся Лев Александрович. Он действительно не понял, о каких зубах идет речь.
- Но вы же интересовались, как исправить транзистор. Сейчас он хорошо прогрелся, села батарейка, другой у меня нет, а подключать к блоку питания боюсь: можно сжечь. Куда проще уплотнить ее массу. Попытайтесь молодыми зубами, и мы попробуем поймать какую-нибудь радиостанцию, чтобы узнать, сохранились ли на планете другие люди. Я много раз задавал себе этот вопрос, но не мог поставить эксперимента. Приземляясь, я сильно ударился, у меня вышли из строя очень нужные приборы, и хотя имею электричество, живу без электрического света: нет ни одной лампочки.
- А где вы берете электроэнергию?
- Солнце! У меня все еще работают довольно мощные космические солнечные батареи, которые я на всякий случай держал про запас. Те, что ловили солнечный свет, оставаясь снаружи, мутанты испортили.
- Почему?
- Лет тридцать назад они пытались казнить меня, считая главным виновником их трагедии. Они долгое время боялись моей внешности, до сих пор не рискуют встретиться с моим взглядом, и это спасает меня от контакта с ними. Они охотились на меня поодиночке и группами, пытались закидать камнями. Оружия у меня не было и нет, но я мог бы изобрести порох, а сделал обыкновенную школьную рогатку, научился стрелять довольно метко, и постоянно ходил с ней, изучая флору и фауну. Она спасла мне жизнь. И тогда они поступили со мной так же, как поступали инквизиторы во времена средневековья - решили сжечь заживо. Ночью они забаррикадировали вход в мой жилой отсек, натащили дров и обложили со всех сторон. Я заперся, они подожгли. Этот гигантский костер пылал двое суток. Они выжгли громадное пространство вокруг, земля стала гладкой, как поднос. В моем жилом отсеке, вот здесь, температура не поднялась даже на половину градуса. Чтобы тепло не пропадало зря, я включил термоконденсаторы, и потом еще около полугода жарил мясо на полученной энергии. Когда все прогорело и даже не осталось ни одной головешки, они собрались посмотреть, что со мной стало. А мне надоело дышать кондиционированным воздухом внутри отсека, я вышел глотнуть нормальной атмосферы и рассмеялся. Они разбежались и с тех пор стали называть меня не иначе, как Великим Боссом. Словом, энергия у меня была всегда, и сейчас в избытке, однако радиоаппаратуру они испортили, а я не такой специалист, чтобы восстановить ее из ничего. Вы появились вовремя, дорогой господин Лев Узлов. Мне пора умирать. Я не мог позволить себе умереть, не узнав, выжил ли кто-нибудь, кроме популяции здешних мутантов, с чувством закончил старый космонавт и устало откинулся на спинку громадного кресла.
Лев Александрович вынул крохотную батарейку, похожую на окурок, осторожно сжал зубами, слегка помяв. Не совсем понимая смысла своих действий, он вложил ее в приемник, зачем-то приложил к уху. Кажется, зашипело. Молча протянул транзистор космонавту. Негр взял обеими руками, как берут хлеб, как умирающие от жажды держат драгоценную воду. Подержав в белых ладонях, он хрипло сказал:
- Вы сильный парень, поскольку только что еще раз пережили шок... А я уже стар. У меня не осталось никаких надежд услышать голос уцелевшего континента где-нибудь в Океании, и я не хочу сам себя лишать последнего шанса. Попробуйте вы.
Сказав так, он вернул приемник. Лев Александрович, затаив дыхание, начал настраивать. Космонавт слушал, закрыв глаза.
Транзистор не издал ни единого звука, кроме едва слышных потрескиваний.
Он исправен, - заключил космонавт. - Фон есть, но поблизости нет достаточно мощной радиостанции.
Лев Александрович молча кивнул.
- Да, - устало повторил негр, - это вовсе не значит, что мы одни на планете... Но у меня была достаточно мощная аппаратура... Господин Лев Узлов, насколько вы сильны в электронике? Не могли бы вы починить?
- Что вы, господин космонавт! Я очень далек от всякого железа.
- Но ведь вы переводили иностранные патенты, - не поверил негр. - Вы должны быть в курсе достижений современной техники.
- Ну и что? Я знаю, как построен, скажем, квантовый генератор света или синхрофазотрон, но одно дело знать, другое - ремонтировать. Я ни разу не пробовал починить даже шариковую ручку. Я филолог, а не технарь, я лирик, занимавшийся физикой.
- Ну хорошо, - усмехнулся негр. - Временно отложим этот чрезвычайно важный для вас разговор, я думаю, мы к нему еще вернемся.
- А как вам удалось вернуться на Землю? - спросил Лев Александрович, отвлекая космонавта от неприятного разговора: еще не хватало признаться, что он за всю свою жизнь так и не научился владеть молотком.
- В этом нет ничего сложного: мое возвращение было запланированным. Я вернулся сразу, как только обнаружил, что пришла беда, но еще полгода не решался приземлиться, а вращался в качестве искусственного спутника. Радиации к тому времени не стало, мои счетчики не показывали ее... Мы живем на острове, который когда-то был возвышенностью. Сюда собрались чудом уцелевшие единичные представители разных национальностей. Надо было как-то объясняться, и возникло какое-то подобие общедоступного языка, которому я до сих пор поражаюсь. Мы отрезаны от всей цивилизации, если она вообще существует. Здешние мальчишки, которые считают себя мужчинами, ежегодно отправляются в путешествие, но никто из мореплавателей еще не вернулся...
Некоторое время сидели не шевелясь, слушая, как тикают часы на руке Льва Александровича. Давно уже стемнело, иллюминатор стал черным и глянцевым, лаборатория слабо освещалась красноватым светом раскаленного электрода.
- И все-таки, - прошептал Лев Александрович, - объясните подробно, что за странная пшеница, похожая на бамбук? Что за крысы, огромные, как кенгуру? Дождевой червяк пытался проглотить меня...
Все правильно, дорогой Лев Узлов. Здешняя флора и фауна менялась у меня на глазах. Я живу уже сорок второй год в идеальных условиях для размышлений, и я делаю открытия, которые, наверное, уже никому не понадобятся. После инцидента, свидетелями которого мы с вами стали, радиация повлияла на механизм наследственности всего живого. Одних она погубила, других изменила до неузнаваемости. Остались рыбы, черви и крысы. Скажу сначала о крысах, чтобы к ним больше не возвращаться. Человек на протяжении всей своей истории пытался истребить крыс, но не истребил, а научил выживать. Если бы после этого инцидента на планете не осталось бы ни одного существа, крысы остались бы.
- Какой ужас.
- Крысы - это стихийный фашизм. Они не входят в биологический баланс планеты, они способны есть все, от мяса до свинцовой изоляции электрических кабелей, но сами не являются пищей, и я подозреваю, что в ближайшем будущем человеку еще предстоит схватиться с ними, с этим примитивным, а потому сильным противником, который может победить своим количеством. Если крысы останутся на планете одни, то их эволюция в конце концов приведет к разуму. Это было бы ужасно.
Ничего подобного. Нам они внушают отвращение только потому, что сильно не похожи на нас. Их разум может стать культурой другого рода, только и всего.
- Я плохо себе представляю, как это на планете никого нет, кроме крыс, да еще разумных, - все-таки засомневался Лев Александрович.
- Не представляете потому, что еще не привыкли к этой мысли. А между тем, ничего особенного. Должен же оставаться кто-то разумный, если человек не выживет.
- А что, людям грозит такая опасность?
- Ещё как! Сейчас я попытаюсь это обосновать, но сначала вопрос к вам, господин Лев Узлов: как вы представляете себе процесс превращения обезьяны в человека? Где начало этого разделения: обезьяна - человек?
- Это общеизвестно, - сказал Лев Александрович, пожав плечами. - Некто покинул водную среду, остался жить на берегу, затем переселился на дерево, - стал обезьяной. Но на деревьях прокормиться не так-то просто. Чтобы не помереть с голоду, она спустилась, взяла палку, стала сбивать ею плоды. Нынешние высокоразвитые обезьяны в специальных питомниках и сейчас так поступают - пользуются палкой. В дальнейшем эта же палка превратилась в дубину, чтобы защищаться от врагов...
- И она решила не возвращаться на дерево, а осталась жить на земле? продолжал космонавт Джефсон.
- Конечно.
- Но ведь она могла жить и на земле и на дереве одновременно, и стала бы вовсе не человеком, а скажем, пантерой, которой все равно где жить. Давайте еще раз вернемся к вашему образцу: некто земноводный, скажем, голая лягушка, влезла на дерево и в конце концов обросла шерстью, стала обезьяной. Затем она спустилась с дерева и опять стала голой, то есть, человеком - правильно?
- Трудно сказать.
- Нет, господин Лев Узлов, все это гораздо проще и гораздо сложнее, но главное - на все есть свои причины. Все дело в радиации, которая еще тогда повлияла на механизм наследственности, вызвав необратимые генетические аберрации. Мы с вами обязаны нашему существованию а современном качестве радиоактивным извержениям вулканов миллионы лет назад в моей Африке, особенно в восточной ее части, богатой редкими рудами. В те времена планета была населена всякого рода чудовищами вроде летающих ящеров, бронтозавров, ихтиозавров. Первыми погибли именно они, эти монстры - им негде было спрятаться от излучения и радиоактивных осадков. Погибли они вовсе не в результате естественного отбора - они были сильными, пищу добывали легко, ее было много, и жили бы еще долгие века, если бы не радиоактивные извержения вулканов. Чудовища поменьше сумели спрятаться и не погибли, а видоизменились - стали карликами. Это известные вам рептилии, то есть обычные ящерицы, тритоны и птицы. Как вы знаете, в те времена росли гигантские папоротники и хвощи; я сильно подозреваю, что именно под действием радиации они тоже стали карликами и дожили до наших дней. Радиация не очень изменила только насекомых и рыб, - они тоже достаточно древние. Вы согласны со мной?
- В этом что-то есть, - неуверенно сказал Лев Александрович, - но при чем здесь человекообразные?
- А при том, господин Лев Узлов, что человекообразные тоже попали под действие радиации. Но они не были монстрами и сумели спрятаться и потому не погибли, а видоизменились. Их механизм наследственности испортился, и они стали рождать уродов - хилых, беспомощных, без когтей, без шерсти по всему телу. С точки зрения человекообразных это было большое несчастье: уроды не умели лазать по деревьям за пищей, они замерзали. Вот именно тогда появилась палка в качестве орудия труда и в качестве дубины. Тогдашний урод, убив палкой зверя, снял с него шкуру и надел на себя - иначе он не выжил бы. Таким образом, человекообразные не постепенно превращались в человека, а сразу стали рожать нас с вами - людей голых, беспомощных, не умеющих лазать по деревьям, не представляющих, как выжить без тепла и без крыши над головой.
- Это замечательная гипотеза, но ее нужно доказать! - воскликнул Лев Александрович.
- Доказательства - вокруг нас. Вот уже сорок лет я наблюдаю, как здешние мутанты пытаются выжить... У них тоже стали рождаться уроды, иногда ни на кого не похожие, иногда бесформенные массы плоти. Вам приходилось видеть живую русалку? Я видел новорожденную русалку, - именно такую, какой ее рисуют - с хвостом рыбы и с чешуей рыбы. Казалось бы, нормальные женщины рождают циклопов с единственным глазом во лбу и даже кентавров. Я видел еще не оперившуюся сирену - птичку с человеческой головой... Возникла новая популяция людей. Здешние мужчины - маленькие и совершенно лысые, у них нет совершенно никакой растительности, они носят парики, подражая мне и Добре. У их мутанток руки похожи на ласты, а зубы - сплошные. Заболевший зуб можно вырвать, а они удаляют челюсть, чем обрекают человека на желудочно-кишечные заболевания. Но я научил их заниматься селекцией. По моему требованию здоровый мужчина у них обзаводится гаремом здоровых женщин, но все равно даже в полноценных семьях время от времени рождаются дети с жабрами и с чешуей по всему телу. Я поражаюсь, как быстро они живут: в тридцать лет глубокая старость, в десять лет они женятся. Все до единого умирают от рака... У них не сложилось еще никакой культуры, никакой промышленности, никакого рынка, каждый обеспечивает себя сам. У них нет ничего, кроме стремления выжить во что бы то ни стало. И удивительно, до чего щедрой стала Природа: хлеб растет буквально на деревьях, рыба сама выпрыгивает на берег... Они живут в раю и продолжают рождать уродов, не способных выжить даже в раю.
- Как я понимаю, вы считаете учение Дарвина о происхождении видов ошибочным?
- Естественный отбор - это только эпизод в истории борьбы за место под солнцем. Дарвин был умным парнем, но вековой опыт показал, что Дарвиным все не объять, что концепция Дарвина не может быть общей, как, впрочем, любое учение имеет свои границы. Наблюдая за здешними мутантами, я пришел к выводу, что человек выжил не совсем по Дарвину. Человек был слабым и беззащитным; отдельный индивидуум, голый и уязвимый в тех условиях выжить не мог, не имел права, и никакой дарвинизм не объяснит, почему наш далекий предок сначала оброс шерстью, а потом лишился ее. Знаете, что спасло человека от неминуемой гибели в кровожадном обществе его соплеменников? Спасла любовь. Не убей ближнего, а возлюби, пожалей, спрячь, накорми, залечи его раны. Человек вовремя понял, что легче выжить вдвоем, чем одному: один спит, другой охраняет; один болен, другой лечит. И когда брак стал моногамным, то есть, не коллективным, а любовь вдвоем, шансы человека выжить значительно увеличились: люди избавились от венерических и прочих эпидемий, характерных для массового скопления личностей. Не сильный выживал, а слабый. Точнее, двое слабых стали сильнее одного сильного. Животным, живущим парами, сострадание к ближнему тоже помогло и помогает сохраниться, в весь остальной мир выжил исключительно по Дарвину и никак иначе. Но в теперешнем мире все гораздо проще: человек и крыса. Кто кого.
- Неужели не осталось других представителей фауны? Неужели я никогда больше не увижу самую обыкновенную корову?
- Боюсь, что никогда.
- Но совсем недавно я пил какой-то молочный кисель.
- Это не молоко, господин Лев Узлов. Это проделки моего подопечного Добри. Он открыл, что сок одуванчиков целебен, и теперь они пьют сок одуванчиков.
Лев Александрович недоверчиво улыбнулся: где возьмешь столько одуванчиков?
- Кстати, господин Лев Узлов, ваш визит не входил в мои планы;
более того, он стал полнейшей неожиданностью, и я растерялся, забыл предложить вам поесть. Вы хотите есть? У меня должен быть какой-нибудь запас чего-нибудь съедобного.
Космонавт Джефсон опять щелкнул каким-то выключателем и из стены выкатился двухэтажный никелированный столик с пластиковым покрытием. При виде сочного куска жареного мяса у Льва Александровича начались голодные спазмы, и он едва удержался, чтобы не схватить мясо. На нижней полочке блестели изящные вилки и ножи; Лев Александрович аккуратно взял две вилки, вторую подал космонавту Джефсону, который каким-то образом сумел подкатить свое массивное кресло ближе к столику. Льву Александровичу сидеть было негде, пришлось стоять.
- Извините, - сказал космонавт Джефсон, - мой салон не рассчитан на прием гостей, вам придется постоять.
Лев Александрович кивнул, принимая извинения; он вонзил вилку в кусок мяса, выбрав поменьше, откусил чуть-чуть, скрывая голод. Это была печень.
- Да, - сказал космонавт. - Это печень, кажется, форели.
- Очень вкусно. Господин Джефсон, вы говорили, что у них нет никакой промышленности, но я видел телефонные аппараты - как они сумели их сделать?
- У них имеются не только телефонные аппараты, но и стиральные машины и велосипеды. Очень давно в одном из гаремов я видел даже телевизор.
- Телевизор работает? - Наслаждаясь печенью форели, Лев Александрович потерял бдительность, и спохватившись, добавил: - Извините, я увлекся.
- Все эти предметы домашнего обихода - остатки былой роскоши, не больше.
- Но я собственными глазами видел парашютиста, он падал в море.
- Этого не может быть. Вы ошибаетесь, господин Лев Узлов.
- Уверяю вас.
- Если бы над островом пролетел самолет, принадлежащий материку, то в нашей первозданной тишине его услышали бы все. Кроме того, парашютист не может быть абстрактным: он пришел бы знакомиться.
- Он падал в море. Его могли съесть ваши кровожадные рыбы.
- Парашютисты без нужды в море не падают. Но я вам верю и думаю, что этот случай - тоже фокус моего подопечного Добри.
- О ком вы говорите?
- Да есть тут один петушок, - усмехнулся космонавт Джефсон. - Его жены ухаживают за мной. Старость - не радость, господин Лев Узлов. Я уже не в силах ходить, и у меня много проблем с приготовлением пищи, особенно с водой, которую нужно приносить... Мне перестало грозить сумасшествие от одиночества - в одиночестве хорошо думается, а это замечательная работа; напротив, присутствие постороннего меня тяготит, но это не касается вас вы благодарный слушатель и интересный собеседник. Мне грозила голодная смерть, поскольку я слаб от старости, и если бы не Добря и его жены, я давно бы уже умер унизительной смертью в раю под яблоней Адама.
Лев Александрович помолчал, выжидая. Он понял, почему так длинно говорит космонавт Джефсон: соскучился по нормальному человеческому общению; у него накопилось много мыслей, и он должен высказаться.
- Как я уже говорил, - продолжал старый космонавт, - их жизнь коротка, и сложились благоприятные условия для моих опытов. Нужно было помочь им выжить и, занимаясь селекцией, я вывел супермена Добрю. Смею надеяться, от него пойдет нормальный человеческий род.
- А как вы работали? Скрещивали? - спросил Лев Александрович с некоторой брезгливостью.
- Да, разумеется. Выбирал наиболее здоровые пары, а слабые экземпляры выбраковывал.
- Выбраковывали? Выбраковывали людей, которые не годились для ваших экспериментов? Интересно, каким способом?
- Не горячитесь, господин Лев Узлов! - бесцеремонно оборвал негр. - В конце концов вопрос стоял ребром - жить или не жить. Согласитесь, для достижения конкретных результатов были хороши любые средства.
- И потому вы создали резервации, в которых содержите женщин, родивших уродов? Эти люди вычеркнуты из общественной жизни! - позволил себе не согласиться Лев Александрович. - Это безнравственно!
- Господин Лев Узлов! Безнравственно учить нравственности, находясь в гостях! - жестко сказал негр. - Но мы не в гостях, а у себя дома, и к нам пришла беда. В конце концов я заставил их жить! Браки мутантов не случайны, в некотором роде научны - браки, рассчитанные на получение здорового потомства. Разве сама Природа, занимаясь естественным отбором, поступала гуманно? Мы с вами оба продукт экспериментов Природы - так почему же нам с вами не приходит в голову обвинять Природу в безнравственности? Почему мы не предъявляем ей счет? Я пришел в свой храм - со своим уставом и спас человечество от неминуемой гибели. Свою задачу я выполнил и говорю об этом с гордостью. Вы пришли заменить меня; я не тянул вас за язык, вы сами заговорили о нравственности, ну так что же! Проповедуйте! Займитесь их душами! Сделайте так, чтобы ошибки человечества не повторились. Я до сих пор не дал им никакого оружия, и свои мачете они изобрели сами, и этого им достаточно. Вы не знаете, как изобрести порох, - ну и прекрасно. Если вы назвали себя лириком - так будьте им до конца. Научите их любить друг друга, научите сочинять стихи и песни - ваша миссия будет выполнена. До следующего стихийного бедствия человечество прекрасно обойдется без стрельбы по живым мишеням. Пусть занимаются искусствами, которые у нас всегда были на втором плане. В упряжке научно-технического прогресса мы с вами слишком быстро примчались к своему финишу.
- И остались у разбитого корыта, - как бы извиняясь за свою несдержанность, дополнил Лев Александрович.
- Не знаю, как это называется в нашем фольклоре, но суть правильна. Мы с вами - венец земной цивилизации. Вы - полиглот, представитель своего времени, своей культуры, - вы - человек всесторонне образованный, и вот вы волею судьбы столкнулись с космическим разумом - и чем это для вас кончилось, уважаемый Лев Узлов? Они пытались найти с вами общий язык?
- Боюсь, что да. Мне показывали цветное кино, но я ничего не понял, застыдившись, сознался Лев Александрович.
- Скорее всего они пытались снизойти до нашего понимания их системы общения, и вы, специалист, все-таки не были готовы понять их. Они разочаровались в своих попытках найти с вами общий язык и вернули вас на землю. Мне обидно за вас, господин Лев Узлов. Обидно, но не стыдно, и вы не стыдитесь. Вашей личной вины здесь нет. Мы еще младенцы, мы еще не готовы понять чужой мир, мы просто опережаем естественный ход событий, штурмуя космос, мы слишком торопимся. Мы в истории своего развития часто спотыкались, топтались на месте, возвращались, чтобы начать снова. Мы познавали мир методом проб и ошибок - это далеко не лучший способ познания: он лежит на поверхности - нас прельщали немедленные результаты нашей деятельности. Но, как видите, жизнь дается вовсе не один раз. До нас на планете были уже цивилизации, достигшие расцвета, и, наверное, их способ познания мира тоже был неглубоким - мы об этом, к стыду нашему, можем только догадываться.
- Господин космонавт, я не совсем понимаю, почему вы ополчились против научно-технического прогресса?
- Я не против самого научно-технического прогресса, но против него как средства убийства. Мы уже с вами говорили о палке в руках первобытного субъекта - палка эта была великим изобретением, грозным оружием охоты. Восемьдесят тысяч лет назад неандертальцы охотились друг на друга с дубинами, и побеждал тот, чья дубина длиннее. Если приходилось душить за горло, то победа опять же складывалась в пользу длинных рук. Но со временем, усовершенствовав палку, человек получил копье, и выживать стал тот, кто метнет дальше. Правда, нужно еще попасть в цель, но это уже дело техники, например, вместо недоступной цели выбиралась пассивная. Затем человек еще немного увеличил расстояние, с которого научился убивать наверняка - изобрел лук и стрелы. Татаро-монгольское иго триста лет угнетало вашу Русь, господин Лев Узлов, это было торжество нового оружия, способного сокращать расстояния - лук, стрелы, аркан, а главное, быстроногая конница. Но идея нашествия осталась неандертальской - набить брюхо и сундук, вы со мной согласны?
- Пока согласен.
- Настало время, когда китайцы изобрели порох. С появлением первого ружья человек стал убивать направо и налево и настолько преуспел, что ему надоело убивать просто так. Началось изобретение не оружия, а способов умертвить. Например, можно линчевать, можно повесить на площади, посмотреть сбегается много любопытных. Можно заживо сжечь на костре, как поступили с Джордано Бруно. Согласитесь, господин Лев Узлов, я не придумал ни одного факта.
- Эти факты я знаю.
- Их знают все. Знали и тогда, а потому кровью насытились, убивать стали бескровно. Например, жертву привязывали к побегам бамбука; прорастая, бамбук всего за одну ночь пронзал тело жертвы насквозь, словно штыками. Это хитроумно, однако наблюдать не отрываясь слишком утомительно, и садисты придумали способ более эффектный: брали кол, хорошенько затачивали, жирно смазывали мылом, и человеку предлагалось сесть на острие. На колу умирают по двенадцать часов, жертва долго кричит, и тут есть на что посмотреть, господин Лев Узлов. Когда-то человека примитивно привязывали к хвосту лошади и гнали во весь опор. Человек волочился по земле и оставался без кожи. Во времена научно-технического прогресса этот способ значительно усовершенствовали: жертву за ноги привязывали к вертолету и таскали над лесом так, чтобы голова билась о вершины деревьев. Таким способом цивилизованные американцы расправлялись с менее цивилизованными вьетнамцами. Я ничего не придумал, господин Лев Узлов?
- Прошу вас, продолжайте, - сквозь зубы сказал Лев Александрович.
- В эволюции убийств расстояние между убийцей и жертвой постоянно увеличивалось. Додумались до первой пушки, и с ней появился качественно новый способ убивать - массовое убийство, поскольку пушку сообразили начинить картечью. С появлением пулемета этот способ стал более наглядным, и разум впервые восстал против самого себя - люди заговорили о варварстве. Но поговорили и замолчали: страсти накалились настолько, что пришло время не говорить, а действовать при помощи этих самых пулеметов. В кино это довольно весело. Но вот появилась первая атомная бомба... Попав в эпицентр взрыва, человек не просто умер, не просто сгорел, а буквально испарился, от него осталась лишь тень на оплавленном камне. Расщепляли ядро атома, чтобы понять, из чего оно состоит, в получилась атомная бомба. Нет такого будто бы мирного изобретения, которое не стало бы оружием в руках смерти. Рудольф Нобель придумал динамит вовсе не для того, чтобы воевать им, а как раз наоборот: устрашить агрессора. В наши времена за изобретение новых способов убивать стали присуждать Нобелевские премии. Ваши Басов с Прохоровым изобрели лазер, вроде безобидный луч света, и вы знаете, во что американцы превратили это мирное изобретение. Увы, человек чрезвычайно далеко ушел в изобретении новых способов убивать. Наш далекий предок взял в руки палку, чтобы сбить яблоко с яблони, а в конце концов эта палка превратилась в атомную бомбу! И как вы думаете, почему? Да потому, что человек познавал мир за счет других способов познать мир. Человек слишком увлекся научно-техническими открытиями. Ах, как широк масштаб нашей деятельности: Земля - Космос, Микромир - Макромир... Чем мы только не занимаемся, но не собственным духовным миром! Дорогой господин Лев Узлов, я не хочу вас унижать, но давайте вспомним одну нашумевшую загадку; я имею в виду загадку так называемого Снежного Человека. Кто этот субъект, как вы думаете?
- Я ничего не думаю: загадка не разгадана.
- Так давайте разгадаем, тем более, что у нас есть животрепещущий пример. Давайте предположим, что этого субъекта так же, как и вас выхватили где-то из каменного века: инопланетные гости взяли его в свою компанию, чтобы попытаться найти общий язык. И не нашли? Они разочаровались и вернули этого парня на Землю, точно так же, как разочаровались в вашем интеллекте, вас тоже вернули на Землю. Для него, для Снежного Человека, время в гостях пролетело очень незаметно, а на Земле миновали целые тысячелетия. Возможно, этот бедняга до сих пор не понимает, что с ним произошло, где его дом, где его жена, дети, где его пещера, как жить дальше. Теперь давайте сравним: он - еще не знающий колеса, и вы - уже знакомый с принципом работы синхрофазотрона. Ни с вами, ни с ним инопланетный разум не сумел найти контакта. Вы, так широко использующий достижения науки и техники, в познании самого себя остались глубоко в веках, на уровне первобытного человека! И вот сейчас вам предоставилась блестящая возможность начать все сначала - так будьте же мудры, не повторяйте прошлых ошибок, начните изучать мир не в ширину, а вглубь!
- Начать с познания себя?
- Браво, господин Лев Узлов! Мне кажется, вы поняли меня. Я убежден, что ключи от тайн мироздания спрятаны в единице этого мироздания - в самом человеке. Человек должен до конца понять сам себя, а все остальное прояснится само собой. Я познакомлю вас с Добрей, и он станет вашим братом.
- Которым? Каином или Авелем?
- Не надо иронии, господин Лев Узлов. Добря - результат моего многолетнего труда: я вывел этого супермена, занимаясь селекцией. Я научил его любознательности, он умеет говорить по-французски и по-русски, но его мозг чист, он не знает даже таблицы умножения.
- Как я его найду?
- Сейчас темно. Вас выпустят через аварийный люк, никто не увидит. Вы сами пройдете сквозь дыру в заборе, свернете направо и пойдете прямо, пока не доберетесь до ручья, который и приведет вас к бывшей церкви. Там и живет мой подопечный Добря со всем своим семейством.
- А что станет с вами?
- Я свое отжил. Ваш приятель Джон сейчас, конечно, спит за дверью. Я внушу ему мысль о вашей исключительности. Я расскажу ему, что вы исчезли, то есть, буквально растаяли со свойственной вам естественностью. Он поверит: они еще дети и верят всему. Я расскажу, что вы спустились с неба, чтобы научить людей добру, и это будет правдой.
ДОБРЯ
Его вывела на улицу какая-то женщина, лица он не разглядел, голоса не слышал, одежду не разобрал, а решил для себя - женщина.
Оказавшись в лунной ночи. Лев Александрович сразу забыл про нее, может быть, она сама куда-то исчезла, нет, наоборот, это он перестал существовать, растворившись в полумраке, его просто не стало в этом мире под луной. Впрочем, временами сознание, возвращалось, и тогда он чувствовал босые ноги, зябла голая грудь и потому он дрожал всем телом, а висела полная луна, которая улыбалась перламутровыми пластинами вместо зубов, и волна ее волос развевалась на ветру, впрочем, это была мутантка фея, а может быть, сам Внутренний Голос. Полезно было пробежаться, чтобы разогреть кровь, но пробежаться негде, кругом частокол жердей, на вершине каждой висели клочья мыльной пены, но это могли быть и хлопья радиоактивных осадков, схватив какую-то дубину, он принялся сбивать хлопья и топтать ногами, а это оказались не хлопья, а пух, который взвился, стал плавно оседать, будто Лев Александрович распорол громадную перину, столь громадную, что пухом засыпало его всего, он буквально утонул, и это было хорошо, мягко спать, луна перестала улыбаться, тоже закрыла глаза и прошептала: "Прощай, Лева, я умираю".
Утром его разбудили человеческие голоса, он вылез из своего сугроба и пошел к людям на четвереньках потому, что какая разница, кто ты теперь есть, если у тебя ничего не осталось, если умер даже твой Внутренний Голос, но это были не человеки, а журчал ручей, надо чем-то напиться, впрочем, можно и так попить, вода оказалась ужасно мокрой, стало еще холоднее, он весь затрясся, вскочил и побежал, а когда опомнился, понял, что прибежал туда, куда надо, на кладбище, из дремучей травы тут и там торчали гранитные и бетонные пирамиды, на ближайшей из них он прочитал: Крюков Геннадий Васильевич, и захохотал, поскольку Геннадий Васильевич Крюков и есть тот самый сокурсник по прозвищу Хрюков, которому дали квартиру в третьем микрорайоне и который спрашивал, нет ли знакомой овчарки.
Он приходил в себя дважды. Некто с бородой Хемингуэя поил его не то молоком, не то вином, говорил по-французски. Лев Александрович лязгал зубами о край глиняной миски. Опять теряя сознание, слышал плач Риточки, и ругалась теща, требуя новую квартиру.
Во второй раз Лев Александрович очнулся окончательно. Он лежал на широкой кровати, застланной шкурами, под которыми было жарко. Скинув шкуру, он обнаружил на себе только трусики.
Лев Александрович увидел над собой низкую, изогнутую балку, штукатурка местами отваливалась, обнажив старинную кирпичную кладку на извести и потому он на глаз определил возраст постройки - до семнадцатого века, поскольку цемент изобрели не раньше. С балки свисал ржавый крюк, на каких подвешивают туши.
Он огляделся. Грубо сколоченный стол, заставленный глиняной утварью, два стула, что-то похожее на столярный верстак, а главное - старинные книги от потолка до пола. Свободные стены были сплошь исписаны цифрами, почерк явно детский. Кто-то, пользуясь углем, пытался два умножить на пятнадцать, три на шестнадцать, четыре на семнадцать и так далее. Со стен свисали кольца, крючья, обрывки ржавых цепей, на каких держат собак. Единственное оконце находилось над головой, мощный луч света падал на постель.
Это был явно средневековый подвал, если убрать книги, получится настоящая пыточная.
Некоторое время он лежал, не двигаясь, вспоминая, как здесь оказался. Ощущения болезни не было, он просто хорошо выспался.
- Во! - вспомнил Лев Александрович. - Космонавт Джефсон говорил про какую-то церковь.
Вспомнив негра, он вспомнил и вчерашний разговор. Спасибо мудрому старику, он сделал все возможное, чтобы не убить наивного гостя. Лев Александрович отделался лишь шоком.
Итак, все позади: Риточка, жена, теща и жилищная проблема, будь ей неладно. Сейчас он чувствовал себя родившимся в третий раз, и надо прямо сказать - не в рубашке, а в трусиках.
Лев Александрович обвел глазами помещение: ничего, просторно. Сел на кровати, которая скрипнула, ощупал себя. Ничего не болело. Он оставался сильным, если не считать некоторую слабость в коленках.
Он поприседал, затем подергал двери, те и другие, они открывались туго, ломиться не стал, а из полки книг вытащил самую толстую. Это оказался сонник, написанный на пергаменте старославянскими кружевами. Обнаружив между страниц засохшего клопа, Лев Александрович поспешно захлопнул книгу: не дай бог, воскреснет! Пережил Чингиз-Хана, Наполеона, две мировых войны, все его терпели. А в двадцать первом веке, воскреснув, станет людоедом, а не кровопийцей.
Вдруг дверь распахнулась, хлынул поток света и детские голоса;
вошел рослый парень с бородой Хемингуэя, одетый в блестящий костюм молочного цвета.
- Бонжур, - приятным баритоном поздоровался супермен.
- Бонжур, Добря.
Пожав друг другу руки, они остались стоять посреди комнаты - голый, щупленький представитель двадцатого века и типичный боксер в тренировочном костюме - из двадцать первого.
- Ты и есть господин Лев Узлов?
- Да, это я. Мне говорил о тебе космонавт Джефсон.
- Космонавт Бессонов, - поправил Добря. - Как жаль, что он умер.
- Какая ерунда! Я не далее как вчера с ним разговаривал. Тут приоткрылась дверь, заглянуло премилое девичье личико.
- Сюзанна! - гаркнул Добря, топнув ногой. Дверь захлопнулась, а Добря объяснил:
- Не вчера. Ты лежишь у меня уже третью неделю. Борода у тебя ужасная, и вообще тебе надо помыться. Они говорили по-русски.
- Как я здесь оказался?
- Мои бабоньки нашли тебя у ручья. Тебя тащили куда-то крысы. Да ты садись.
- Крысы?! Бр-р! - сказал Лев Александрович, послушно опустившись на шкуры. Добря принес плетеный стул, сел на него задом наперед, положив ладони на спинку. Сел он так, чтобы видеть дверь, которая опять приоткрылась, и в комнату влетели детские голоса. Добря в два прыжка оказался у двери, выглянул наружу, закричал:
- Луиза! Скажи Жанет, чтобы она послала Виорику с Наташей колоть дрова! Нечего мельтешить!
Вернувшись, он опять сел задом наперед, объяснил:
- Это они интересуются твоей бородой.
- Крысы... Какая мерзость... И что же, я был в одних трусиках?
- В костюме. Он вообще где-то есть, я попробую собрать его, господин Лев Узлов.
- Меня зовут Лев Александрович. Просто Лев. Можно сказать, Лева.
- Странное имя.
- Так называли зверя, который был кровожадным и сильным, жил в джунглях, - сказал Лев Александрович почему-то по-русски.
- Где жил? - тоже по-русски спросил Добря.
- В лесу. А я вовсе не кровожадный, ты меня не бойся, - робко сказал Лев Александрович. - Скажи, пожалуйста, когда умер космонавт Джефсон?
- Космонавт Бессонов умер в субботу. Так разговаривали они, притираясь друг к другу. Оба начинали понимать: долго предстоит жить вместе, надо побрататься.
- Мне нужно одеться, а то я как Адам.
- Я сейчас попытаюсь отыскать твою одежду. Так сказал он, уходя. И засмеялся. Хороший у него был смех. Честный.
- Что ты про него скажешь? Хорошо устроился, правда? - спросил Лев Александрович, оставшись один.
Внутренний голос молчал.
- Чего молчишь? Сдох, что ли?
Добря принес костюм и веревочные лапти. Брюки были выстираны, но не выглажены, а пиджак и вовсе выглядел так, будто его всю ночь жевала стиральная машина. Делать нечего, Лев Александрович накинул его на голые плечи и обнаружил, что он весь прострелян молью. Он ничего не сказал по этому поводу: как-никак чужой монастырь. То есть, церковь. В молодости Лев Александрович два раза в день проходил мимо нее - с работы и на работу.
- Пиджак крысы искусали, пока тащили тебя, - объяснил Добря, и Лев Александрович поежился от омерзения.
Быстренько одевшись, Лев Александрович вслед за хозяином вышел за массивную дверь и застыл в изумлении: прямо от крыльца начиналась роща одуванчиков - самые настоящие одуванчики с громадными круглыми шапками, рукой до них не дотянешься даже на цыпочках. Он вспомнил свой бред и понял - вовсе не мыльную пену сбивал с каких-то кольев, а пух одуванчиков и спал в сугробе из этого пуха.
Неужели это было две недели назад? Он обошел ближайший ствол, совершенно гладкий, блестящий, словно покрытый маслом. Роща была ухоженой: лишние листья отрублены и соштабелеваны прямо у крыльца. Почти к каждому стволу было привязано по деревянному ведерку, в которые из ран на стволах собирался сок, похожий на молоко.
Подпрыгнув, Лев Александрович ухватился за стеклянную трубку с облаком тончайших волокон на конце и вместе с трубкой выломил семечко, похожее на зерно кофе. Он понес было показать трофей хозяину, но дохнул ветер, выхватил трубку и умчал вместе с семечком высоко в небо. Задрав голову, Лев Александрович долго наблюдал за пушинкой, она, словно парашют, плыла по воздуху в сторону почтовой башни. Часы опять показывали половину двенадцатого. Там, на берегу, не парашют он видел - пушинку одуванчика.
Где-то за рощей звенели детские голоса, и Лев Александрович побрел туда. Он вышел на поляну. В том конце полуголые мальчишки гоняли мяч, а здесь ворота, образованные чурбаком и ржавой бочкой, пустовали. От тех ворот кто-то, изловчившись, ударил так сильно, что мяч, перелетев через все поле, угодил в бочку и слабо отскочил в ноги Льву Александровичу. Он был тряпичным.
- Дядя! - по-русски закричал кто-то из играющих. - Пни по мячу!
Это было заманчиво - через все поле отправить мяч по синусоиде к противоположным воротам. Такие удары приветствуются аплодисментами. Лев Александрович прицелился, разбежался и вдарил так сильно, что на зубах захрустел песок. Когда он очухался, увидал: тряпичный мяч угодил на шапку одуванчика, мальчишки завизжали, гурьбой бросились трясти блестящий ствол, а Лев Александрович на всякий случай шмыгнул в рощу от греха подальше. Роща была исхожена вдоль и поперек. Он выбрался на пригорок и сверху увидал остатки цирка - нечто вроде Царь-колокола с дырой. В прошлом веке он венчался куполом, которого не стало... Вот так город: ни одной заводской трубы, ни одного автомобиля, ни одного светофора и вообще ни одного прохожего! Он постарался угадать места, где приходилось бывать часто... Его дом ориентировочно стоял на высоком берегу, сейчас там желтеет роща пшеницы. Он еще раз присмотрелся к этажеркам в море - неужели это не опоры моста, а скелеты девятиэтажных домов? Вон в том, в среднем доме он был в гостях у Хрюкова, ушел от него за пивом и исчез навсегда!
Километрах в двух от берега и примерно в трех от церкви он разглядел часть резервации, куда его неудержимо тянуло, но бывать там, кажется, рискованно: местные старожилы чтут указания Великого Босса. Но космонавт Джефсон умер.
- А что стало с его департаментом? - вслух спросил Лев Александрович.
Внутренний Голос не ответил.
- Между прочим, пустует такая замечательная дача, а нам с тобой жить негде! - развил он свою мысль.
Внутренний Голос не отозвался.
- Неужто ты умер от шока? - растерялся Лев Александрович. - Как же мне без тебя жить, если я перестану сомневаться?
Непонятные кусты слева подозрительно дрогнули. Лев Александрович присел, чтобы хорошенько рассмотреть, что там такое. Он увидал огромную крысу, которая рассматривала человека, как ему показалось, вполне осмысленно. Он схватил палку и приготовился к нападению.
- Так вот ты где! - вдруг услыхал он голос невесть откуда взявшегося Добри. - С кем ты разговариваешь? С крысой, что ли? - спросил Добря, подойдя. Его комбинезон хрустел, как капуста.
- Крыса притаилась.
- А ты ее не бойся, а возьми вот свисток и свисти, они боятся этого свистка.
- Почему?
- На языке крыс этот свист означает знак опасности, и они разбегаются. Ловко придумано, правда? А палки они не боятся.
- Ты изучи их язык, может, найдешь другие полезные знаки, и крысы станут не врагами, а союзниками.
- Босс мне об этом уже говорил. А что это за костюм на тебе?
- Тоже Босс научил,- гордо сказал Добря.- Мои женщины плетут мелкую сеть из паутины, поливают соком одуванчиков, когда засыхает, получается вот такой материал.
- А почему они сами-то веревки носят?
- А нечего баловать.
- Но ведь неприлично носить такое тряпье!
- А что прилично?- весело поинтересовался Добря, и Лев Александрович задумался. Вопрос не в том, ЧТО носить, а в том ЧТО прилично. С этого надо начинать - с нравственности. Природа живет по законам жестокости, и подражать ей не надо, иначе неизбежно повторишь ошибки прошлой цивилизации.
- Добря, как ты понимаешь нравственность?
- Взаимосвязь.
- Ничего себе! Что ты имеешь в виду?
- Все живое ест друг друга. Мы едим и нас едят. Не убивай от голода, а сумей прокормиться. А ты далеко не отходи, это опасно.
- Почему?
- Женщины в резервации считают тебя виновником их бед и решили тебя казнить. Великий Босс заявил, что ты исчез, и они успокоились. Так что не попадайся им на глаза. Пойдем обедать.
А как же Стирма?- хотел спросить Лев Александрович, но не спросил. Они поднялись к церкви, и он едва удержался от междометий: под одуванчиками был накрыт стол, вокруг хлопотали хорошенькие девушки в хорошеньких балахонах, при появлении мужчин они почтительно застыли и уставились на бородищу Льва Александровича. Он зачем-то пересчитал их - семь, две беременны.
Добря сел, тыча пальцем в каждую, назвал имена:
- Познакомься: Луиза, Мари, Жанет, Наташа, Виорика, Рада, Галина.
- Здравствуйте! - Лев Александрович слегка поклонился. В ответ они дружно улыбнулись.
- Сестры, что ли?- спросил он, усаживаясь рядом с хозяином.
- Жены,- гордо сказал тот, и Лев Александрович сразу вспомнил ухмылку космонавта Джефсона: не зря старый негр назвал своего питомца петушком.
- Жены? - переспросил Лев Александрович.- А что за дети верещат в одуванчиках?
- Это мои дети.
- Но там же целая футбольная команда.
- Будет еще одна. Ешь, Лева, не задавай глупых вопросов.
Льву Александровичу надо было обидеться... Он находился в гостях, на хозяев не обижаются... На столе дымилось мясо в черном чугунке, в центре стоял целый таз фиолетового салата, в деревянные кружки было налито молоко, наверное, сок одуванчиков, в ведерной корзине краснели плоды брусники словом, стол, накрытый на две персоны, ломился от изобилия.
- А почему не садятся женщины?- спросил Лев Александрович, постеснявшись назвать их женами.
- Пусть знают свое место!
Семь жен!- думал Лев Александрович, обгладывая косточку.- На каждую приходится по теще. Да разве это жизнь? Это каторга!
Добря ел, как ребенок: руками, чавкал смачно, лицо вытирал локтем
- Добря, сколько тебе лет?
- Двадцать шесть. А тебе?
- Не знаю. Наверное, лет двести
- Ты впервые спустился с неба? - спросил Добря, ничуть не удивившись.
- Впервые.
- У вас там все такие старые?
- Всякие.
- Я тоже хочу на небо. Возьми меня с собой.
- Это невозможно, Добря.
- Почему же? Я свяжу пух одуванчиков и полечу с ветром. Я уже думал об этом.
Его жены почтительно стояли вокруг стола, внимательно слушая. Впрочем, две крайних хихикали, наверное, обсуждали бороду.
- Икар плохо кончил, - сказал Лев Александрович.
КУКЛА
Часом позже косматый оборванец с треском ломился сквозь дикие дебри первобытных трав, затравленно озираясь: он давно уже все чаще ловил себя на том, что стал от всего шарахаться, а сейчас боялся крыс, хотя и был вооружен глиняным свистком, и время от времени на всякий случай посвистывал. Он боялся червей, похожих на удавов - забыл спросить у Добри, как побеждать этих тварей. В зарослях ромашек, громадных, как подсолнухи, он обмер, увидев чудовищного словно осьминог паука. В его сети, сплетенной из полиэтиленового шпагата, все еще трепыхалась крыса, как мумия, спеленатая полупрозрачной хлорвиниловой пленкой.
Он шел к Стирме, о которой думал постоянно. Он сказал себе: "Я люблю ее, и наплевать на все!", а Внутренний Голос не возразил и не опошлил, и Лев Александрович еще раз убедился, что тот действительно умер. Оставшись один, он принял одногласное решение. "Да здравствует всепобеждающая любовь!" - высокопарно твердил Лев Александрович, и некому было остудить его пыл. Продираясь сквозь заросли первозданного сада, он шел к своей Еве, чтобы начать жизнь сначала, ибо всерьез намеревался создать идеальную здоровую семью - любовь вдвоем, и пусть все подражают. Он придет с миром, он придет с добром, а повинную голову меч не сечет.
И вдруг он увидал коробку с куклой. Ее, ухватив за концы, тащили два кентаврика, очень похожих на догов, но с человеческими личиками. Они были на тропе, и потому он первым увидел их, затаился, чтобы не напугать своим видом. Им было тяжело, они увлеклись и не замечали человека. По розовым детским щечкам кентавриков катился пот. Помогая друг другу, они пытались перетащить коробку с куклой через громадную бетонную трубу, наверное, не могли догадаться, что ее легче обойти. Знали они, ЧТО находится в коробке, или им просто понравилась красивая картонная коробка? Выбившись из сил, они устроили ее концами на своих хребтах и, отпыхиваясь, принялись вытирать пот крошечными ручками. К несчастью, со стороны Льва Александровича дохнул ветер, кентавры одновременно вздрогнули, сбросили с себя коробку, и ускакали в чащу, стуча игрушечными копытами. Лев Александрович поднял коробку, сел с нею на трубу.
- Вот это номер! - по привычке сказал он вслух, распуская бантик упаковки. Вскрыв коробку, он убедился, что кукла все та же - новехонькая, с иголочки. - Это ведь надо же! - уже в который раз поразился он невероятной реальности. - Кукла только что из магазина, еще совсем недавно Лида водила ее по стеклу прилавка, но за столь короткое время бородища выросла до пупа! Чудеса, да и только! Кстати, о чудесах, - сказал он себе, - надо попробовать изобрести зеркало, ножницы, губную помаду и бигуди - это будет настоящим чудом для местных представителей прекрасного пола, и тогда он будет в полной безопасности.
Однако, додумал он, от тебя, наверное, дурно пахнет и вообще нужно как-то хотя бы искупаться и чем-то обкромсать бороду - ты всё-таки интеллигент, хотя Внутренний Голос обзывал тебя ханыгой, но это для равновесия.
Он вышел на довольно торную тропу и вдруг увидал девушку. Она тоже заметила его, в нерешительности остановилась, но постояв, побрела дальше. Она была одета в хорошую шкуру, застегнутую на одном плече, на голое тело проливались серебристые волосы. Девушка несла на бедре корзину, из которой капало, шкура на бедре была мокрой, шерсть лоснилась. Он застыл, словно раб перед повелительницей: таких красоток он не видал даже в журнале мод, которых у Лиды было полно. Она, поджав губки, искоса посмотрела восхитительно влажными глазами и, гордо вскинув голову, прошла мимо. В корзине ее лежал ком мокрых веревок. Она шла, словно манекенщица, демонстрируя дорогую шубку. Спустилась к ручью. Это было какое-то наваждение... Он никогда не считал себя принадлежащим к породе мужиков, которых хлебом не корми, дай поволочиться, но сейчас не удержался, потащился за ней, будто привязанный теленок. Она спиной, точнее голым плечом, чувствовала мужчину, и Лев Александрович заметил как кокетливо дернулось ее великолепное плечико. Как, наверное, счастлив был тот молодой человек, которому она досталась! Неужели и она родила урода? Природа дура: от прекрасного не должно рождаться безобразное.
Ручей в этом месте разлился, получилась довольно большая лужа. Зайдя в воду, она, грациозно присев, поставила корзину, и только теперь оглянулась, слегка улыбнувшись, и от этой улыбки у Льва Александровича вспыхнули уши.
- Как вас звать, девушка?
Она не ответила, и в ее молчании Лев Александрович почувствовал враждебность. Она вновь подняла корзину, вошла по колено в воду, вынула ком веревок и стала полоскать, словно кишки. Этой красотке качаться бы целыми днями в гамаке и под песни Мерей Матье кушать ленинградское мороженое, а она полощет кишки!
- Девушка, вы ничего не знаете о Стирме?
Она бросила мокрые веревки в плавающую корзину, отчего та сразу почти утонула; наклонившись, красотка пошарила по дну голой до плеча рукой, нашла камень и с профессиональной точностью охотника запустила ему в голову - Лев Александрович едва успел увернуться. Увернувшись, он упал, а когда вскочил и увидел ее злорадную улыбку, Лев Александрович пошагал прочь, часто оглядываясь. Она провожала его теперь уже кокетливой улыбкой и улыбалась перламутровыми пластинами вместо зубов. "Дура несчастная,- негодовал Лев Александрович, шагая брусничным садом.- Впрочем, а почему - несчастная? Говорить, она, наверное, не умеет, вряд ли поняла заданный ей вопрос, а живет в мире, который ее вполне устраивает, а значит по-своему счастлива. Природа безнравственна, ей нет дела до судьбы сотворенного ею субъекта".
Именно так, продолжал размышлять он, теперь уже шагая по бетонному шоссе, на котором прижились какие-то растения, сильно похожие на греческие амфоры. Природу надо исправлять в смысле морали, а не вмешиваться в ее дела, когда она занимается биологическим равновесием.
Лев Александрович был полон решимости поселиться в крепости космонавта Джефсона, чтобы быть всемогущим и неуязвимым, и надо спешить, пока эта замечательная идея не пришла в голову какому-нибудь проходимцу. А кто запретит? Управдом? Начальник милиции? Великий Босс?
- Я здесь начальник! - сказал он себе и направился к бетонному забору.- Мне не надо никакой милиции, я никого не буду казнить, а буду стыдить и миловать, а это хуже всякой казни!
Лев Александрович как в воду глядел. Пролезая в дыру бетонного забора, он носом к носу столкнулся с Джоном. Тот нес цинковое ведро, и так растерялся, что выронил ведро, облив грязной водой веревочные лапти Льва Александровича. Он рассвирепел, чего никогда не позволял себе:
- Ты чего тут делаешь?
- Я? Я з-здесь бу-буду жить...
- А по какому праву, позвольте спросить? Я уже второй год стою в очереди четвертым.
- В какой очереди?- справившись с испугом, спросил Джон.
- В этой, как ее... Черт побери! Разве Великий Босс ничего тебе не говорил?- разгневался Лев Александрович почти натурально и даже спохватился: а не слишком ли?
- Н-нет, то есть, д-да, в-вообще-то н-нет, - залепетал грозный вчера Джон. - Г-говорил он п-про наши души...
Отомщенный Лев Александрович утешился и даже улыбнулся. Улыбнувшись, он похлопал Джона по плечу.
- В твоей душе мне тесновато, да и вообще там потемки, а я не кошка, в темноте не вижу.
Обойдя Джона, он зашагал по тропинке, к аппарату космонавта Джефсона. Джон засеменил следом.
- Господин... как его, Лефу Злов, я уже перевожу вещи. У сверкающего аппарата действительно стояла та самая телега, Ванька с Юзеком вытаскивали из нее тумбочку с прибитым к ней телефоном.
- Привет, ребята. Эта бандура мне не нужна, грузите обратно. Ванька с Юзеком обалдело замерли. Тумбочка с телефоном вывалилась из повозки сама. Откуда-то вынырнула вертлявая мымра, увидав страшного Льва Александровича, она, должно быть, с испугу, закричала детским голоском:
- А это еще кто такой? Джон, чего дывишься, гони его в шею! Лев Александрович рыкнул, она обмерла и села на тумбочку. Подойдя к ней вплотную, он мазнул ей по лицу бородой, и пигалица заверещала.
- Мадам,- спросил Лев Александрович, - ты кто такая? Жена или дочь?
- Я... Я... Я фрау...
- Вот что, фрау, забирай своего фраера и катись по холодку! Чтобы через пять минут вас не было!
Обойдя телегу, он вошел в лифт и поднялся в вестибюль. Роскошное кресло космонавта Джефсона пустовало.
Лев Александрович заканчивал осмотр энергоблока, когда услышал возбужденные голоса. Он спустился и в дверном проеме увидал группу девушек в одинаковых серых балахонах. Их привела та самая красотка.
- В чем дело?- грозно спросил Лев Александрович.
- Пан, по указанию Великого Босса они требуют объяснить, кто ты такой, - сказала красотка, почему-то выгораживая себя.
Его рассмешило это самое "пан", и он позволил себе улыбнуться и стал искать глазами Стирму. Девушки были страшно молоденькими. Вот типичная десятиклассница, наверное, мама за ней не углядела; вот эта с родинкой на пухлой щечке - из трудной семьи; вот эту, хрупкую, могли бы взять манекенщицей или стюардессой. Стирмы почему-то не было и ему стало досадно: уж если прислали делегацию, так отобрали бы лучших представителей.
Неужели все они родили уродов?
Девушки ждали его решения. Конечно же, на весь колхоз - единственный мужик, вот и пришла пора выбрать его председателем!
- Когда? - спросил он.
Они заговорили все сразу. Поднялся гвалт, словно на школьной перемене. Но стоило ему поднять руку, как они дружно замолчали. Спектакль, да и только.
Подняв руку, он посмотрел на часы.
- Сейчас половина пятого. Через пятнадцать минут я буду к вашим услугам.
Он повернулся, чтобы уйти, но красотка сказала:
- Пан, если ты согласен, то объясни хорошенько,- примерно так он перевел ее фразу на смеси языков и сообразил, что несчастная резервация живет по солнышку - зачем им знать точное время? За этим самым "половина пятого" для них ровно ничего не стояло.
- Девушки, я сейчас приведу себя в порядок, и мы побеседуем. Можете пока посплетничать обо мне.
Он поднялся, так сказать, к себе и заметался по аппарату в поисках каких-нибудь ножниц, чтобы отхватить эту проклятую бороду. Он нашел электрический фонарик, очки, кинокамеру, расческу, бутылку из-под кока-колы - ножниц не было. Лев Александрович принялся искать какую-нибудь одежду, нашел водолазный скафандр, мохнатое полотенце, гербарий, коллекцию каких-то камней, микроскоп, комплект шахмат и, наконец-то, под руку подвернулся розовый галстук с изображением обезьяны на пальме. Торопясь, он попробовал расчесаться, но расческа не лезла ни в космы, ни в бороду. Терпение у девушек лопнуло, они там загалдели, Лев Александрович одним движением завязал на голой шее чужой галстук и схватил коробку с куклой, поскольку знал, что цивилизованные путешественники дарили аборигенам обыкновенные стекла, а он решил не мелочиться: пусть знают щедрость представителей прошлого века. Что было делать, но не было его вины в том, что Риточка так и не получила в подарок говорящую куклу.
На пригорке среди молоденьких одуванчиков его ждала толпа тоже молоденьких девушек почему-то с лопатами - можно подумать, пришли на субботник, выполняя последнее указание Великого Босса. Он не заметил в этой клумбе девушек ничего такого, что напоминало бы лобное место. Они спокойно ждали - одни сидели, другие лежали, третьи прогуливались парами, наверное, говорили о нем, о холостом молодом человеке с большим будущим и со свободной жилплощадью, Правда, полувековая борода несколько портила товарный вид.
Еще подходя к поляне, он почувствовал себя центральной фигурой предстоящего собрания: девушки засуетились, организовались в аудиторию лежащие поднялись, ходившие остановились.
- Здравствуйте, товарищи! - громко сказал он. - Начнем! Девушки столпились плотнее, он положил коробку с куклой на траву и осмотрел толпу сверху вниз. Лев Александрович был выше самой высокой из них, в которой сразу узнал (наконец-то!) Стирму, наверное, она на что-нибудь поднялась, чтобы быть заметнее. Он оживился.
- Начнем,- повторил Лев Александрович, интеллигентно почесав бороду указательным пальцем.- Меня зовут Лев Александрович Узлов. По земным понятиям я прибыл к вам из прошлого века. Как это могло случиться, я до сих пор понимаю не до конца, но прошу поверить мне на слово.
Он сделал паузу. Ничего особенного девушки собой не представляли обыкновенные девчата, каких можно увидеть на собрании какого-нибудь "Плодоовощторга". Их серые балахоны походили на спецовки. Глупые личики ровным счетом ничего не выражали, и он подумал, что они недостаточно хорошо слышат. Вместо того, чтобы говорить громче, Лев Александрович сделал к ним шаг. Девушки, однако, не столько обрадовались его находчивости, сколько стерпели. Он слегка насторожился, но храбро продолжал:
- Нас с вами угораздило родиться на несчастной планете, где все живое потому и живет, что ищет и находит способ выжить: слабый становится жертвой сильного и, таким образом, жизнь и смерть образуют философское единство.
Он поперхнулся, почувствовав какую-то неуловимую угрозу; смотрел и никак не мог уловить конкретных признаков этой враждебности. Они не перешептывались, не перемигивались, не сжимали кулачки и не потрясали лопатами - не было заговора. Они стояли и ждали. Впрочем, об отчужденности толпы говорило ее равнодушие, а враждебность он, пожалуй, преувеличил.
- Вот и история земной цивилизации - это история борьбы государств за свое могущество,- приободрившись, вдохновенно продолжал Лев Александрович.Прогресс моего века - это результат непрерывных войн; у нас случались столетние войны - целых сто лет государства только тем и занимались, что истребляли граждан. Происходили и менее кровопролитные войны: скажем, по тридцать лет, по десять лет, по пять и того меньше. Известна даже шестидневная война местного значения. Стало быть, мир - это всего лишь перерыв между войнами (Господи, какую ересь ты несешь!). В частности, нашими учеными подсчитано, что за последние пять тысяч лет мирная публика спокойно жила только пятьсот лет.
Девушки слушали все более хмурясь, а у красотки зло трепетали ноздри, из чего Лев Александрович заключил, что ей хочется чихнуть. Впрочем, неладное он все-таки почувствовал, но его, что называется, понесло: ведь он перестал быть двуединым, а одному так легко жить в постоянной ясности.
- К концу моего века человечество значительную часть энергетических ресурсов потратило на накопление оружия, которое все более совершенствовалось. В мою бытность на военные расходы тратилось по миллиону долларов каждую минуту; поражающие характеристики защитных средств стали просто уникальными: за тысячу километров можно было заметить муху, чтобы сбить ее ядерной ракетой мощностью в двадцать килотонн тринитротолуола...
- Ты лучше расскажи, как жили ваши женщины! - крикнул Джон, которого Лев Александрович до сих пор не замечал. Он прятался за спины женщин, словно кулак с обрезом. Ну, заяц, ты у меня еще запоешь!
- Как жили... Хорошо жили,- пробормотал обескураженный Лев Александрович.
- С мужьями?- крикнула красотка.
- Конечно, с мужьями! - вдохновился оратор, не подозревая, что пошел на поводу у массы. - Социальное положение женщины в мое время...
- А у тебя есть жены?- опять крикнула своенравная красотка.
- В данный момент я круглый холостяк, - уклончиво ответил Лев Александрович.- Моя борода, правда, выдает мой почтенный возраст, но уверяю вас, это сущее недоразумение.
В ответ на его шутку грянул неожиданный хохот.
- Недоразумение! Недоразумение! - громче всех кричал Джон.- Вы только посмотрите на это недоразумение с волосами на морде!
- Девушки! - перекричал всех Лев Александрович. - Чего тут смешного? Я достану бритву и стану симпатичнее Евгения Онегина!
Толпа притихла.
- Прошу поверить мне: я спустился к вам с неба! И хотя только что говорил о жестокости, на самом деле принес идею гуманизма! Любите друг друга! Мир вам! Я тоже с миром спустился с неба и даже прихватил с собой подарок от нас, от представителей моего поколения! Примите нашу любовь!
Он поднял коробку, сорвал голубую ленту и отбросил крышку. Вынув хорошенькую девочку, эту модель эталона ребенка, он поставил ее на ножки, и толпа восхищенно ахнула.
- Прошу посмотреть, как она ходит!
Взяв куклу за ручку, Лев Александрович повел ее, и она пошла. Правда, как робот.
- Стирма! Дорогая! Ведь ты меня знаешь! Подойди ко мне! Попробуй взять ее на руки!
Стирма стала нерешительно озираться, ее подтолкнули, и она вышла из толпы, в которой пряталась. Робко приблизилась, часто моргая. Лев Александрович протянул ей куклу, Стирма взяла осторожно, как берут грудного ребенка.
- Дорогая моя Стирма, возьми ее и приласкай. Она умеет разговаривать!
Стирма прижала куклу к груди, а та нежно сказала:
- Ма-ма.
Взвизгнув, Стирма метнулась в сторону, а все стадо, побросав лопаты, кинулось догонять. В один миг пригорок опустел, остался лишь растерянный Лев Александрович и Джон, удирающий в кусты. Но к удивлению Льва Александровича тот вдруг неизвестно почему опомнился, помчался за толпой, первым догнал Стирму и вцепился ей в волосы. Они упали. Джон даже лежа попытался отобрать куклу, но в этот миг на них навалилась толпа.
- Что вы делаете? - завопил Лев Александрович, оставаясь, впрочем, на месте, - немедленно прекратите это безобразие!
Но чтобы разнять толпу требовалась грубая мужская сила. Он скинул пиджак, собираясь, разбежавшись, кинуться в самую гущу, однако промедлил: крики и визги оборвались. Девушки растерянно поглядывали Друг на друга, кто с ручкой, кто с ножкой куклы - они растерзали ее.
- Он такой же урод! - закричал Джон, размахивая головой куклы, которую держал за лавсановые волосы.
- Обманщик! - закричала Стирма и, отбросив ножку куклы, схватила лопату.
Бежать было позором и некуда. Стирма с размаху ударила его лопатой по голове.
- Стирма, я люблю тебя,- сказал он, теряя сознание, и бесконечно долго куда-то проваливаясь, удивлялся веселому звону лопаты, которой она ударила его. Еще он успел подумать, что ничего необычного не произошло: когда Лев Александрович творил добро, всегда оказывалось - на собственную голову. Эти несчастные существа приняли куклу за живого ребенка, за его собственную дочь, которая в их понимании была уродкой. Может быть, они сами рожали таких же неживых кукол от мужей-мутантов.
Лев Александрович изо всех сил старался устоять: он заметил бегущего сюда Добрю.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги