Эсме не услышала шагов господина, усердно вымешивая тесто и напевая себе под нос. Блейд прислонился к дверному косяку:
— Довольна?
Экономка вздрогнула и прижала испачканную в муке руку к груди.
— Боже, Блейд, не подкрадывайся так. — Она посмотрела на него с улыбкой на губах. — А ты поел. Вопрос в том, доволен ли ты теперь?
«Да, и слишком».
— Пришлось подзакусить. Она обездвижила мя каким-то чертовым зельем.
Эсме открыла рот и закрыла.
— Ты был с ней осторожен?
— Куды уж осторожнее.
Блейд провел рукой по лицу, чувствуя покалывание отросшей щетины. Опыт с Онорией не прошел для него даром. Он все еще был голоден, но теперь желал плоти. Сладкая кровь Онории едва утолила его жажду. Он все еще чувствовал привкус на губах, а запах ее возбуждения буквально прилип к нему, доставляя дополнительные мучения.
Вот дерьмо! Он знал, как ведут себя некоторые люди во время кормления. Но Онория едва не рвала простыни, выгибала спину и приподнимала бедра. Как, черт возьми, он сдержался?
«Потому что хочешь, чтобы она тебе доверяла».
Блейд почесал грудь и снова нахмурился. Это стремление было настолько важно для него, что ему удалось оттащить себя от края, когда он уже мог овладеть Онорией… И уничтожить ее доверие к нему навсегда.
— Ты о чем-то задумался. — Эсме снова принялась месить тесто. — Блейд, что происходит в твоей голове?
Он прижался бедром к скамье. Вероятно, Эсме единственная, кто мог задать этот вопрос и рассчитывать на ответ.
— Я ее едва не взял.
— Ага, но ты сдержался. Что же тебя остановило?
— А хрен его знает. Терплю. Пытаюсь завоевать ее. Частенько сумневаюсь, что она ваще сдастся.
Эсме счистила тесто с рук, вытерла их тряпкой, повернулась и обняла господина:
— Она же на тебя действует, верно?
Блейд посмотрел в ее невозмутимое лицо:
— С ней все хуже. Я тока кормился, а хочу еще. Как бы не сорваться.
— Но ты все-таки сумел с собой совладать.
— На этот раз.
И уровень вируса в его крови все рос.
Эсме поцеловала Блейда в лоб.
— Не сомневайся в себе. Ты хороший, Блейд. Я знаю, какой ты сильный. Все равно тебе придется подождать месяц, прежде чем сможешь снова от нее кормиться. Возможно, за это время она к тебе привыкнет.
— Може. — Если только он продержится целый месяц, не потребовав еще. Никогда в жизни ему так не хотелось нарушить собственное правило. — Она хош вернуть дневники.
Эсме виновато покраснела:
— Ну конечно, ты догадался.
— Вряд ли Уилл или Рип любят почитывать «Укрощение строптивой» на досуге.
Эсме отошла от господина, оставив за собой облако цветочного аромата.
— Они зашифрованы.
— Ты их глядела?
Эсме достала с полки банку для муки и вынула пару потрепанных тетрадей.
— Мне было любопытно, написала ли она что-то о тебе.
Блейд взял их, отметив, что кожа переплета мягкая и потертая. Провел ногтем по золотым буквам на дневнике потолще. Почему они так важны для Онории? Зачем рисковать жизнью и свободой, чтобы забрать их из Клиники Викерса?
Он сжал книжки покрепче. Онория. Сдержанная, разумная, скрытная. Настоящая неприступная крепость. Сначала неудачи с ее штурмом подстегивали любопытство Блейда, но в последнее время он понял, что они его только расстраивают.
Блейду хотелось, чтобы упрямица ему доверяла, делилась секретами. Хотелось узнать больше о той истинной Онор, что скрывалась под этой маской неприступности. «Черт побери, впусти меня!»
Повезло еще, что она поверила ему на слово насчет дневников, иначе в этом их осторожном танце пришлось бы сделать шаг назад.
— Больше не суйся, — приказал Блейд Эсме, поднимаясь со скамейки. — Я не шучу. Иначе я сам кой во что сунусь.
Эсме посмотрела на господина:
— Не понимаю, о чем ты.
— Да ладно? А чо скажет Рип, коли я его спрошу?
Залившись краской так, что даже шея покраснела, Эсме принялась яростно мутузить тесто.
— Ты не посмеешь.
Блейд посмотрел на нее. Умный мужчина не стал бы нарываться на неприятности, когда женщина в таком настроении, но Эсме всегда была его доверенным лицом.
— Разве?
— Если хоть слово скажешь Джону, я надеру тебе уши.
— Кому-то ж надоть снять шоры с его глаз. А то сунул голову в песок как долбаный страус. — Блейд украл со стола готовую булочку, ловко увернувшись от Эсме.
Экономка перестала месить тесто:
— Джон был очень добр ко мне. Слишком добр. Я так и не поняла до конца, что чувствую… — Эсме замолчала и глубоко вздохнула. — Но не думаю, что мои чувства взаимны.
— Ага. Поэтому он мя убить готов, когда те пора подниматься в мои покои.
Эсме искоса посмотрела на Блейда:
— Он не осмелится. Он буквально молится на тебя.
— Поэтому-то Рип те и не открывается. Дай я с ним поговорю, как мужик с мужиком.
Краткого разговора хватит, чтобы разобраться в этом бардаке, который грозил развернуться в его собственном доме. Блейд серьезно относился к своим обязанностям, и, по его мнению, обеспечение будущего счастья Эсме и Рипа в них входило.
— Ты настоящий сводник. Может, отплатить тебе той же монетой? Я разрешу тебе поговорить с Джоном, а сама побеседую с Онорией.
Улыбка сошла с лица Блейда.
— Нет.
— Что, не такое уж прекрасное решение, если дело касается тебя самого? — Эсме закатила глаза. — Ты не можешь всем управлять, Блейд. И не заставишь ее доверять тебе. Потерпи.
Он похлопал дневниками по бедру.
— Я и так терплю. Она мне ни черта не говорит!
— И сам, конечно же, раскрыл ей душу, — съязвила Эсме.
Блейд замолчал.
— С чего Онории доверять тебе, когда ты не доверяешь ей?
— Эт те не сказки на ночь для дамочки.
— Может, и ее история из таких же.
Блейд поскреб подбородок:
— Я подумаю.
— Трус.
— Кто б говорил!
* * *
Блейд неторопливо спустился по лестнице, прислушиваясь к приглушенному разговору в гостиной. Голубокровные в его доме, и один из них как-то связан с Онорией.
Блейд нахмурился и с грохотом открыл двойные двери. Бэрронс с незнакомцем повернулись, но ни один из них не выказал изумления. Наследник Кейна сегодня надел металлический нагрудник и брюки из кожи буйвола; на ногах — растоптанные сапоги по колено, а к боку приторочен короткий меч. Неукрашенная рукоять выглядела потертой. И снова Блейду пришлось изменить свое мнение об этом голубокровном. Похоже, Бэрронс опасный противник. Господин нахмурился сильнее.
— Блейд, — поприветствовал его гость и кивнул на своего спутника: — Позволь представить: сэр Джаспер Линч, искусный следопыт Гильдии.
Линч превосходил ростом их обоих. Холодно и расчетливо он смотрел на разворачивавшуюся перед ним сцену. Благодаря носу с горбинкой и глубоко посаженным серым глазам, Линч напоминал сокола. Гость учтиво поклонился, но не ниже, чем принято среди голубокровных.
— Нужно отыскать вампира?
— Так точно.
— Есть предположения, где он может быть? — Линч внимательно смотрел на Блейда. Гость был одет в кожаное пальто Охотников Гильдии с застежками-клевантами из белого шнура и с хромовыми эполетами на широких плечах.
Блейду понравилось, что этот голубокровный перешел сразу к делу. Они не друзья, а лишь вынужденные союзники. Формальности и словесные кружева ни к чему.
— В трущобах наверху ево нема, — ответил Блейд. — Я со своими людьми прочесал кажен сантиметр. Он либо в Нижнем городе, либо хоронится на фабриках в Брикбенке.
Линч кивнул:
— А где тут ближайший вход в Нижний город?
Блейд подошел к проектору и зажег свечу за пиктографией. На грязной стене появилась грубая карта Уайтчепела и его окрестностей.
— Тута, — показал Блейд на южную границу трущоб. — Старый сломанный водосток, который кто-то прикрыл сеткой. Ведет прямехонько в канализацию. Кто-то прорыл туды тоннель со старой разрушенной восточной ветки.
Единственный путь в трущобы, где не нужно пересекать стену.
— Я подготовлю эскадрон. — Линч резко кивнул, повернулся и вышел за дверь.
Блейд поскреб подбородок:
— Занятный малый. Неболтливый.
— Его волнует лишь выполнение задания, — рассеянно ответил Бэрронс, глядя на карту.
— Хлебнете бладвейна? — предложил Блейд, наливая себе стакан.
— Извольте.
Свечка за проектором оплыла. Блейд почувствовал аромат цветочного мыла и услышал шорох юбок и тихие шаги за дверью. Онория. Выходит через черный ход с Уиллом.
Бэрронс взял стакан и отпил. Его глаза округлились.
— Превосходное вино, высшего качества.
— А вы че, ждали яду?
— Какую-нибудь бурду.
Они обменялись натянутыми улыбками, неискренними и напряженными.
— Я не по этой части. Нападу на вас напрямик, если до того дойдет.
— Приятное разнообразие, — протянул Бэрронс. — Поговаривают, что вы просто высокомерная уличная крыса. Выскочка. Мне вы почти нравитесь.
— Почти?
Бэрронс выпил бладвейн и со стуком опустил стакан на стол.
— Интересные у вас духи.
Блейд пришел прямо из спальни, намеренно не смыв запах Онории. В глубине души он хотел оставить эту метку на своей коже, продемонстрировать миру — или, может, только Бэрронсу, — кому она принадлежит.
— Вас че-то не устраивает?
Бэронс сложил руки за спиной и внимательно посмотрел на хозяина дома:
— Она вам обо мне не рассказала.
Блейд стиснул зубы. Скрытность Онории уже начинала выводить его из себя. Если у нее был любовник — плевать, просто хотелось понять, почему она отказала ему, Блейду. Если, конечно, не питает что-то к этому молодчику… Господина словно ледяной водой окатили. Только не это! Всевышний, вряд ли Блейд настолько бескорыстен, что позволит Онории уйти к другому.
— Мне любопытно. Долго ли ее отец работал на вашего?
— Да, много лет.
— Вы были друзьями?
Бэрронс скривился:
— Нет, не друзьями. Намного больше и меньше. — Он склонил голову набок, будто изучая Блейда. — У меня нет на нее прав, если вы поэтому так на меня смотрите.
Блейд застыл. Во время допроса он метался по комнате, как тигр в клетке, невольно показывая свою слабость. Если Бэрронс захочет его скинуть, то теперь знает, как это устроить. Блейд небрежно пожал плечами:
— Девчонка забавная, но упрямая. — Он указал на дверь. — Готовы запачкать сапоги?
Бэрронс медленно, неспешно посмотрел на него и кивнул:
— Я на нее не претендую, но предупреждаю: не обижайте ее. — Он взял шляпу с вешалки у двери и надел с какой-то нелепой аккуратностью. Затем посмотрел хозяину дома в глаза. — Иначе мне придется вас убить.
Блейд уставился в спину Бэрронсу, направляющемуся на выход. И этот голубокровный утверждает, будто не претендует на Онорию?
— Сукин сын, — пробормотал господин и последовал за ним.
* * *
Онория потерла глаза, пытаясь снять напряжение от усталости. Она знала отцовский код, но расшифровка — медленная, скрупулезная работа. А тут еще Лена заняла половину стола метрами желтого хлопка и болтала без умолку, зашивая шов.
Уилл уже на пороге, ворча, сунул сверток в руки Онории. Она было собралась окликнуть вервульфена и попросить вернуть подарок, но тут обнаружила записку, написанную изящным почерком, вероятно, Эсме, но продиктованную самим Блейдом: «Для твоих брата и сестры».
Господин прекрасно знал: иначе она подарок не примет. Онория развернула коричневую бумагу и почувствовала, как глаза защипало от слез. Внутри свертка оказался аккуратно сложенный желтый хлопок, нитки и маленький швейный набор. А еще заводной мячик для Чарли.
Блейд ее переиграл. Онор не могла не принять такие подарки, и сама мысль, что он вспомнил о ее брате и сестре, заставила сердце биться чаще.
В груди сдавило. Онория стояла на улице и плакала, сжимая оба подарка, и далеко не сразу занесла их в дом.
Буквы в дневнике поплыли перед глазами. Онория отложила перьевую ручку и отошла от стола. Слабый полуденный свет струился из окон. Отодвинув занавеску, она увидела грязные булыжники и кучку оборванцев, играющих с вертуном в переулке неподалеку. Может, и Чарли однажды будет вот так резво гоняться за заводным мячом.
Улыбка увяла на ее губах. Онория пыталась сохранить надежду, но слишком много работы предстояло до того, как мечта станет явью. Отец почти нашел лекарство и твердил об этом все последние дни, думая только про вакцинацию. Но то, что он приблизился к разгадке, не означало, что ей под силу воспроизвести его работу. Онория это понимала. Ей далеко до гения Артемия Тодда. Какие безумные идеи и логические цепочки он выстраивал, прежде чем хватался за ручку и пергамент? Что, если ей не удастся в этом разобраться?
Прижавшись лбом к прохладному стеклу, она смотрела, как мальчишки безобразничали, мешая потоку транспорта и едва не сбив с ног молодую женщину. Чарли заслуживал такой жизни, а не постельного режима и многочисленных уколов. Но лучше уж так, в противном случае…
«А вдруг я ошибаюсь?»
Голод — медленная смерть. Хуже того, она превращала мужчин в обуреваемых жаждой крови чудовищ, живущих лишь ради удовольствия от убийства. Но Блейд голубокровный. И пусть Онория не могла разобраться в своих смешанных чувствах к нему, больше она не презирала его из-за вируса. На самом деле, она могла только восхищаться господином. Он был так близок к грани, но все еще старался сохранить самообладание.
Сейчас он в Нижнем городе, охотится на вампира среди местных жителей и банд тесаков. Просто потому, что решил выполнить свой долг перед теми, кто на него положился, и перед своей небольшой приемной семьей, которую сам и собрал. Блейд был незаконнорожденным, неграмотным и называл себя негодяем. Однако в одном его мизинце больше чести, чем у половины так называемых лордов Эшелона.
Онория задумчиво рисовала пальцем на окне. Уилл сейчас оправляется после нападения вампира, так что у Блейда есть только О’Шей и Рип. Люди. А за спиной кучка голубокровных и эскадрон металлогвардейцев. Хватит одной пули, чтобы Блейд перестал быть занозой в боку Эшелона.
— Что увидела? — спросила Лена.
Онория отдернула палец от стекла:
— Ничего.
— Ты весь день глядишь в окно, — заметила сестра, орудуя иголкой с ниткой. — Как будто что-то высматриваешь.
— Глаза болят, — ответила Онория, потирая виски. — Мне иногда надо отдыхать.
Лена потупила взгляд и перестала шить:
— Они за чем-то охотятся, да? Когда я вышла за водой утром, Летти Хенкотт сказала, что в трущобы пришел эскадрон металлогвардейцев. Это за тем убийцей?
Что же ей сказать? Нельзя допустить, чтобы слухи о вампире распространились, а Лена сама бы согласилась, что ей не стоит доверять опасные сведения.
— Да, — сказала Онория после минутного колебания. — Они считают, что он в Нижнем городе.
— Ты переживаешь за него, — сказала Лена, опустив шитье.
— За убийцу? Вряд ли.
Лена закатила глаза:
— Я говорила не об убийце, и ты это знаешь. — Ее проницательные карие глаза, казалось, видели Онорию насквозь. — Сначала я думала, что между вами просто сделка, но это не так.
— Если Блейд погибнет, мы снова окажемся на улице и не сможем выжить, — ответила Онория, шурша юбками при ходьбе. — Не будет денег на еду, на Чарли, на…
— Онор.
— У меня нет времени на это… на него. И так достаточно забот: ты, Чарли, деньги на пропитание…
— Чего ты боишься?
— Я ничего не боюсь.
— Нет, боишься. Ты используешь нас с Чарли как прикрытие. Как щит, чтобы отгородиться от него. — Лена вздохнула. — Не могу сказать, будто я обрадовалась, когда ты впервые с ним связалась, но он доказал, что держит слово. И благодаря ему ты улыбаешься. Я так давно не видела твоей улыбки, — печально прошептала она.
Лена. Повсюду ищет сказку. Иногда Онория жалела, что сама не столь наивна.
— Он ведь не купил твою благосклонность этой тканью? — Онория вздохнула. — Блейд хороший мужчина, и он меня забавляет. Иногда.
— Что ж, полагаю, могло быть и хуже. По крайней мере, у него есть деньги, пусть даже он незаконнорожденный грязнокровный.
Онория загорелась гневом:
— Блейд честен и предан. Это ценнее, чем родиться в законном браке.
— Возможно, но, если уж ты выйдешь замуж, думаю, жениху не мешало бы иметь хоть какую-то родословную. Ну или по крайней мере уметь читать.
— Ему не нужны книжные премудрости, он и так умен, — возразила Онория, и тут поняла, что сейчас сказала Лена: — И я его трэль, а не невеста.
Лена глотнула чаю, насмешливо глядя на сестру поверх чашки и выразительно выгнув бровь:
— Я видела, как он смотрел на тебя, а ты — на него. Если не собираешься выходить за него замуж, то вряд ли я одобрю ваши отношения.
Старшая сестра так рот и открыла. На мгновение Лена заговорила в точности… в точности, как сама Онория. И тут до нее дошло. Прищурившись, она пожурила сестрицу:
— Ах ты маленькая плутовка.
— Он тебе и правда нравится. Ты готова была меня придушить, — улыбнулась Лена. — Ты за него переживаешь.
— Конечно, переживаю, — отрезала Онория. — Он охотится в Нижнем городе, а за спиной у него аристократы Эшелона. Любой из них может воспользоваться случаем избавиться от Дьявола Уайтчепела. Не говоря уже о вам… — Она прикусила язык. — Об убийце.
Лена встала, протанцевала к сестре и, взяв ее за руки, закрутила:
— Ты такая неромантичная, Онор, и такая упрямая! Вы с ним уже целовались?
— Не твое дело, — буркнула Онория, высвободившись. Она покраснела так, что даже горло горело. Они с Блейдом делали намного больше.
— Целовались! Кокетка!
— Не радуйся так!
— Он хорошо целуется? — Лена улыбнулась шире. — Вижу, что хорошо, тебе явно понравилось. Сколько раз вы целовались?
Слишком много, у нее уже началась зависимость.
— Разговор окончен.
— Не порть мне веселье. Бог свидетель, у нас мало поводов для радости. Не помешает хотя бы одной из нас завести романтические отношения.
Как вовремя сестра напомнила ей об их положении.
— У меня нет времени…
— Если бы не обстоятельства, что бы ты сделала? — Лена серьезно посмотрела на сестру. — Если бы не было меня, Чарли, всего остального. Что бы сделала?
Онория заколебалась, затем покачала головой:
— Вопрос совершенно гипотетический, потому что вы есть. Я не могу притвориться, что вас нет, и не стоит мечтать о несбыточном.
— Онор.
Старшая Тодд закусила губу:
— Не знаю, я об этом не думала.
— Лгунья.
Слезы обожгли глаза, застав Онорию врасплох. Она отвернулась и сунула посуду в раковину, лишь бы занять руки.
— Я не думала.
— Онор. — Лена схватила ее за руку и остановила.
Что-то мокрое покатилось по щеке. Онория неловко утерла слезу и отвернулась, но Лена все поняла, поэтому обняла сестру за плечи и прижалась подбородком к ее шее.
— Я знаю, тебе не нравится спонтанность. Ты слишком много думаешь, как всегда. Но тебе нужно воспользоваться шансом. Иди к нему сегодня. Не думай, просто следуй велению сердца.
— Я не знаю, что велит мне сердце, — ответила Онория, утирая слезы рукавом, но они все лились и лились. Вдруг камень на сердце превратился в ком в горле. — Он голубокровный. Вне закона, и у него больше дюжины трэлей. Он почти на полвека старше меня!
— Разве не ты сама всего несколько минут назад говорила мне, что это все неважно? В чем же дело? Чего ты боишься?
Всего. Онория прижалась лицом к плечу сестры, пока ком в горле рос, грозя удушить.
— Не знаю, что со мной не так. Я не понимаю, чего боюсь, — прошептала она.
Улыбка заиграла на губах Лены, вытиравшей сестре щеки.
— Ничего смешного, — пробурчала Онория.
— Я знаю, что не так: ты не можешь этим управлять. Своими и его чувствами. Вот, чего ты боишься.
— Все не так просто. Допустим, он мне нравится — а что, если я ему нет? Что, если….
— Я вполне уверена, что ты ему небезразлична. Для такой разумной дамы ты несешь жуткую чушь.
— Лена, тебе это слишком нравится.
— Конечно, нравится. Нечасто мне выпадает возможность видеть тебя в растерянности.
— Я не в растерянности. — Поток слез стих. Странно, но Онор почувствовала, как напряжение немного спало.
— А вот и да.
Онория хотела возразить, но промолчала. Лена права. Онор сама не своя из-за мужчины. И неясно, почему. «Потому, что Блейд тебе не пара. Потому, что он может разбить тебе сердце. Потому, что он тебе нравится». Онория не стала развивать мысль, зажмурилась и глубоко вздохнула.
— Так, давай рассуждать логически, раз уж тебе это так нравится, — предложила Лена. — Сначала этот мужчина платит тебе целое состояние за согласие стать его трэлью, хотя мог бы отдать значительно меньше. Потом ставит ночную охрану у нашего дома по ночам, и, судя по рассказам соседей, в трущобах только мы пользуемся такой привилегией.
— Ты обсуждала его с соседями? Только не это! — воскликнула Онория.
— Да, обсуждала. В-третьих, предположим, ему просто хочется затащить тебя в постель. Любой мужчина сделает все и даже больше ради траха.
— Лена!
— Но он тебя не брал. — Лена выгнула бровь. — По крайней мере, я так думаю.
Онория покачала головой.
— Получается, его интересует что-то другое. Ты ему нравишься. — Тут Лена заговорила, как обычно, и закатила глаза: — Хотя бог знает, почему.
Онория хлопнула сестрицу по руке. Кожа на щеках натянулась и высохла, будто по ним не слезы катились, а песок.
— Все не так просто.
— Ты слишком много думаешь. Не размышляй, а действуй.
— Но что делать?
— Все, что придет в голову, когда ты его снова увидишь. Во всяком случае, ты его определенно удивишь.
Онория представила, как прижмет Блейда к стене и поцелует. Вот это его точно шокирует. Она держала господина на расстоянии несколько дней. Несмотря на раздрай в душе, Онор не могла не рассмеяться, представив выражение его лица.
— Ты неисправима.
— Но я намного умнее тебя, когда вопрос касается дел сердечных, — возразила Лена.
Онория готова была задушить сестру или обнять. Но лишь улыбнулась в ответ:
— Спасибо.
— Не за что. Бог свидетель, как приятно иногда самой что-то посоветовать, а не выслушивать нотации. — Лена повернулась, смеясь и шурша юбками. — Отнесу Чарли ужин.
В миске было совсем немного супа, едва ли достаточно, чтобы накормить человека, но Онория знала, что брат и столько не съест. Мысль вернула ее с небес на землю. Щеки болели, словно с непривычки. Давно она не смеялась.
А ведь раньше было иначе. Столько всего вызывало у нее улыбку. Онория с грустью провела пальцами по спинке стула, пока Лена грела суп для Чарли.
Нет времени улыбаться. Время. Онор чувствовала его тяжесть на своих плечах, словно попала в ловушку на дне песочных часов, и каждая песчинка приземлялась прямо на нее. Ей надо управиться поскорее, пока этот песок не похоронил ее заживо.
Онория вздохнула и снова села, придвинув отцовский дневник. Она едва могла соображать из-за всех сегодняшних открытий. Когда это Лена стала такой мудрой?
«Сосредоточься, думай о записях, о недуге. С Блейдом разберешься вечером, когда будет время», — решительно приказала себе Онория.
Отцовский код было сложно расшифровать.
«Подопытный номер двадцать семь показывает невероятные признаки улучшения, такие же, как у номера девять и пятнадцать, — поспешно корябала Онория. — Ему вводили тот же антидот, что и другим в этой группе, так что, похоже, дело в другом. Если, конечно, он сам по себе не отличается от остальных и из-за этого выказывает другую реакцию. Среди переменных коэффициентов еда, сон, физическая нагрузка, количество солнечного света в камере. По моим расчетам, параметры едины. Каждому заключенному выдается ровно по четверть пинты крови в день, разрешается пятнадцать минут погулять во дворе, и их будят ровно после восьми часов сна. Да и освещение у них примерно одинаково. Так в чем же отличие? Что у этих троих общего, что выделяет их среди оставшихся?»
Онория зачеркнула последнее слово и уставилась на листок, пытаясь вспомнить расположение камер и номера безымянных заключенных, глядевших на нее через прутья.
И тут Лена закричала.