Вечный бой

С молотком... против боли

Дантист сбросил сюртук, закатал рукава рубахи, подкрутил кончики усов и, придав лицу серьезное выражение, заглянул в рот пациенту, привязанному ремнями к креслу.

«Н-н-да... — глубокомысленно проронил он, доставая из саквояжа огромные щипцы, больше похожие на клещи для выдергивания гвоздей, чем на врачебный инструмент, и визгливо приказал: — Наркоз!»

Тотчас же из-за ширмы, перегораживающей кабинет, появился верзила в кожаном фартуке, с громадным молотом в руках. С минуту приноравливался, подходя к зубоврачебному креслу то с правой, то с левой стороны. Потом, напружинившись, медленно поднял молот и, крякнув, обрушил его на голову пациента. В окнах зазвенели стекла, где-то испуганно залаяла собака, в небо взметнулась стая ворон, крича и роняя длинные перья. Из глаз пациента посыпались разноцветные искры. Лицо его исказилось и расплылось на весь экран.

«Можно приступать, доктор! — промычал верзила. — Больной спит». — «Благодарю вас, коллега». Дантист вежливо кивнул и полез щипцами в рот пациента.

Это эпизод из чешского кинофильма «Полем». И хотя сам фильм снят по мотивам средневековых легенд, в эпизоде с зубным врачом совсем немного вымысла. Создатели фильма придумали, пожалуй, только молот, добиваясь наибольшего зрительского эффекта. В средние века, о которых повествует кинолента, самым действенным средством против боли было оглушение пациента.

Оглушение перед операцией известно с незапамятных времен. Так, например, еще древние ассирийские врачи проделывали это и, когда пациент терял сознание, приступали к операции.

«Наука» шла вперед, и лет триста—четыреста тому назад алхимики открыли «чудодейственные» напитки. Они изготовлялись из отваров и настоев ядовитых растений. Секрет таких напитков сохранялся в глубочайшей тайне и передавался от отца к сыну. Выпив «чудодейственный» напиток, больной терял сознание и не мешал работать хирургу. Правда, после окончания операции не всегда удавалось привести оперируемого в чувство.

На смену «чудодейственным» напиткам пришло кровопускание перед операцией. Обескровленный человек был так слаб, что не мог оказать хирургу никакого сопротивления, хотя боль, разумеется, не уменьшалась. Больные погибали на операционном столе от кровопотери и шока. Редко кому удавалось после операции выжить.

Применяли и вино. Перед операцией больного напаивали до бесчувствия. Но увы, и этот метод обезболивания оказался небезопасен... для хирургов. Пьяные пациенты так буйствовали, что, бывало, вдребезги разносили операционную, а самим хирургам приходилось спасаться бегством.

Лет сто пятьдесят тому назад, в самом начале прошлого века, врачи отказались от подобных методов обезболивания. Больному перед операцией просто давали чарку водки и советовали думать о чем-нибудь приятном. После этого его крепко привязывали к столу и приступали к операции.

Вот как описывает Лев Николаевич Толстой полевой лазарет на Бородинском поле. «В палате было три стола... На ближайшем столе сидел татарин, вероятно, казак по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что-то резал в его коричневой спине.

«Ух, ух, ух!» — как будто хрюкал татарин и вдруг, подняв свое скуластое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжать пронзительно-звенящим, протяжным визгом... На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с запрокинутой назад головой... Несколько фельдшеров навалились на грудь этого человека и держали его. Белая, большая нога его быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора — один был бледен и дрожал — что-то делали над другой, красной ногой этого человека...»

Чтобы как-то уменьшить боль, хирурги стремились сократить время операции. Они старались оперировать как можно быстрее, виртуознее. Были среди них своего рода рекордсмены, за работой которых присутствующие в операционной следили с часами в руках. Одним из таких рекордсменов был и наш блистательный хирург Николай Иванович Пирогов. Сложнейшую операцию — вычленение плечевого сустава — он проделывал всего за три минуты!

Чуть больше ста лет назад известный французский хирург Вельпо на торжественном заседании Академии наук закончил свой доклад следующими словами: «Нож хирурга и боль неотделимы друг от друга. Сделать операции безболезненными — это мечта, которая не осуществится никогда!»

Вельпо ошибался.

Мир стоял на пороге обезболивания — величайшей победы прошлого века.

Мистер Джефери и «веселящий газ»

В один из осенних вечеров 1844 года жители американского городка Гарфорда собрались в здании суда, чтобы послушать приехавшего из Англии лектора. Англичанин рассказывал о химии — модной в те времена науке.

— А теперь, — сказал он, сходя с кафедры, — я прерву ненадолго лекцию и продемонстрирую несколько химических опытов. Желающих испытать на себе действие закиси азота — «веселящего газа» — прошу подойти ко мне.

Пожилой учитель воскресной школы мистер Джефери, человек степенный и скромный, решительно встал со своего места во втором ряду и направился к кафедре.

— В тысяча восьмисотом году, — сообщил лектор, усаживая мистера Джефери в судейское кресло с высокой спинкой, — блистательный ученый нашего столетия сэр Гемфри Дэви издал книгу, в которой описал разработанные им способы добывания и хранения закиси азота.

Учитель воскресной школы нервно потер ладони и вцепился в подлокотники кресла. Очевидно, он струсил, но отступать было уже поздно, да и стыдно, пожалуй. Очутиться в роли подопытного всегда страшновато...

— Смелее, мистер Джефери, смелее! — подбодрил его из зала местный зубной врач Уэльс и, поправив пенсне на переносице, всем телом подался вперед.

Джефери натянуто улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

— В этой склянке закись азота. — Лектор показал залу флакон темного стекла. — Ученый Гемфри Дэви писал в своей книге, что, вдыхая этот бесцветный газ, который обладает обезболивающим эффектом, он всякий раз испытывал приятное ощущение, необычайную легкость во всем теле и неудержимое желание смеяться. Вот почему он назвал закись азота «веселящим газом».

В зале раздались легкие смешки.

— Леди и джентльмены, я приступаю к опытам. Прошу тишины и внимания.

Зал насторожился.

Вынув пробку, лектор поднес к носу испытуемого флакон.

— Вдыхайте! — приказал он. — Глубже!

Веки Джефери медленно опустились. Лицо расплылось в блаженной улыбке. Через минуту-другую он начал потихоньку насвистывать веселый мотив, отбивая такт ногой и неслышно барабаня пальцами по подлокотникам. Казалось, пожилой учитель вот-вот пустится в пляс.

— Обман! — выкрикнул кто-то из зала. — Шарлатанство! Джефери подкуплен!

Англичанин нахмурился.

— Я не только ученый, но и джентльмен, — строго проговорил он, вглядываясь в зал. — И не потерплю подобных оскорблений.

Он хотел добавить что-то еще, но тишину зала вдруг расколол треск: Джефери ломал кресло и рвал на себе сюртук.

Лектор побледнел. Лицо его стало одного цвета с манишкой, выстиранной и накрахмаленной по случаю публичной лекции. «Что случилось?» — лихорадочно думал он, не в силах сдвинуться с места.

— А-а-а!.. — рвался свирепый вой из глотки Джефери. — Ы-ы-ы!..

Подопытный размахивал руками, яростно пинал обломки кресла. Глаза его расширились и налились кровью. Седые волосы поднялись дыбом. Всегда спокойного, корректного учителя невозможно было узнать.

Зал остолбенел. Первым в себя пришел доктор Уэльс. Он вскочил с места и в два прыжка очутился рядом с разъяренным Джефери.

Врач хотел было обхватить учителя, но молниеносным ударом в челюсть Джефери сбил его с ног. Потом поднял над головой и, словно куль, швырнул в зал.

Люди повскакали со скамей и бросились к обезумевшему учителю, валя его на пол и заламывая за спину руки.

Джефери сопротивлялся отчаянно. Он выл, кусался, наносил удары головой. Несколько дюжин горожан с трудом удерживали его.

Через несколько минут Джефери успокоился.

— Отпустите меня, — попросил он слабым голосом. — Что происходит, господа? Почему вы держите меня? Разве я натворил что-нибудь?

— Он ничего не помнит! — зашумели в зале. — Он был без сознания!

— Вот тебе и «веселящий газ»! — громко засмеялся кто-то. — Хорошо повеселились!

Сконфуженный учитель прошел в зал и уселся на пустующее место рядом с Уэльсом. Врач прижимал к носу окровавленный платок. Лекция продолжалась.

— Бога ради, расскажите, что натворил я? — шепнул Джефери врачу. — Я ничего не помню.

Уэльс улыбнулся.

— На несколько минут, достопочтимый мистер Джефери, в вас вселился дьявол. Обо всем расскажу после лекции, а теперь давайте послушаем.

Когда лекция закончилась, Джефери пожаловался врачу:

— Ужасно болит нога. Не могу ступить.

Обхватив учителя за талию, Уэльс проводил его в боковую комнату и осмотрел ногу.

— Сильнейший ушиб стопы, растяжение связок в голеностопном суставе. Нельзя исключить перелом лодыжки, — диагносцировал он. — Когда это все произошло с вами?

— Не знаю. Не помню. — Джефери пожал плечами. — Возможно, когда я буйствовал, а вы пытались утихомирить меня? — неуверенно предположил он.

— А боль? Неужели вы не чувствовали боли?

— Не было никакой боли.

— Странно.

— Боль появилась с полчаса назад, — смущенно рассказывал Джефери. — Она родилась как-то исподволь, незаметно.

— Сейчас заедем ко мне! — распорядился врач. — Я наложу вам на сустав тугую повязку. Несколько дней проведете в постели. К больной ноге будете прикладывать холод.

В ту ночь доктор Уэльс долго не мог уснуть. «Неужели «веселящий газ», — думал он, — оказывает обезболивающее действие? Но если это действительно так, то почему же никто из врачей не заинтересовался им? Свойства закиси азота описаны почти полвека тому назад...»

На другой день, отменив утренний прием пациентов, Уэльс отправился в гостиницу «Роза», где остановился заезжий лектор.

— Между прочим, — заметил англичанин, выслушав Уэльса, — сэр Дэви в своей книге отмечал обезболивающий эффект закиси азота. Великий химик страдал постоянными головными болями. При вдыхании «веселящего газа» боли эти исчезали, правда, ненадолго. Любопытен и другой факт, подмеченный ученым. Вам, зубному врачу, известно, как порой болезненно прорезываются зубы мудрости.

Уэльс кивнул.

— Так вот, Дэви пишет, что закись азота снимала и эти боли.

— Не продадите ли вы мне немного закиси азота? Ужасно хочется поэкспериментировать...

Вернувшись из гостиницы, Уэльс уселся в зубоврачебное кресло, сделал несколько глубоких вдохов из склянки с закисью азота и удалил у себя зуб. Экстракция прошла безболезненно.

Это был успех, в который невозможно было поверить.

Уэльсу он казался случайным. Да так оно и было, пожалуй. Слишком уж просто разрешалась проблема боли.

Зубной врач из Гарфорда начал экспериментировать. Он заставлял собак вдыхать закись азота и удалял у них зубы. Собаки вели себя спокойно. Они не чувствовали боли.

После десятка успешных опытов над собаками Уэльс решил заявить миру о своем открытии. Он торопился, боясь, что его смогут опередить другие.

После недолгих колебаний он написал письмо в Бостонский университет с просьбой разрешить ему продемонстрировать обезболивающее действие закиси азота перед студентами и преподавателями медицинского факультета. Вскоре пришел ответ. Безвестного провинциального врача приглашали в Бостон.

Демонстрация в Бостоне закончилась полным провалом. Боль оказалась непобежденной.

Тайна эфира

— Помогите! — закричала миссис Брайтон, выбегая на крыльцо дома. — Помогите!.. Скорее врача! Мой квартирант умер!

На крик сбежались соседи. Появился полицейский.

— Я вхожу в комнату, — всхлипывая, рассказывала женщина, — а он мертвый лежит на полу. Голова обвязана платком. В комнате пахнет аптекой... Я сорвала платок, распахнула окно... О господи! — разрыдалась она. — Такой молодой и — умер!..

— Миссис Брайтон, — протиснулся сквозь толпу полицейский, — если ваш квартирант умер, врач, как я понимаю, ему уже не поможет. Пройдемте в дом. Мне необходимо осмотреть труп и начать следствие.

— О бедный мистер Мортон! — причитала женщина, поднимаясь по лестнице следом за полицейским. — Через полгода он должен был получить диплом врача. О бедный Уильям! Что я сообщу его родителям?..

Дверь комнаты, в которой квартировал студент медицинского факультета Бостонского университета Уильям Мортон, была приоткрыта. Хозяин комнаты сидел на полу, прислонясь к стулу, и улыбался.

— Вы живы, Уильям! — воскликнула миссис Брайтон. — Какая радость!..

Полицейский прошел в комнату и опустился на корточки перед Мортоном.

— Что стряслось с вами, молодой человек? В комнате стоял густой запах эфира.

— Великий день в моей жизни, — слабо проговорил Мортон, продолжая улыбаться.

Он попытался встать, но тут же беспомощно рухнул на пол.

— Вы скоро услышите обо мне, господин полицейский. А пока помогите, пожалуйста, мне подняться... Сильно кружится голова.

Мортона перенесли на диван, накрыли теплым пледом, обложили грелками и напоили горячим чаем. Лицо его было очень бледно, но с губ не сходила счастливая улыбка.

— Мистер Уильям, — спросила квартирная хозяйка, когда полицейский ушел, — скажите, пожалуйста, чему вы так радуетесь? Может быть, вы нашли богатую невесту? Может быть, умер ваш дядюшка в Канзасе и оставил вам миллионное наследство?

— О нет, дорогая миссис Брайтон! Нет у меня ни богатой невесты, ни дядюшкиного наследства.

— Так, бога ради, поделитесь со мной, старой женщиной, вашей радостью.

— Охотно. Вы спасли мне сегодня жизнь, и я вам очень благодарен, и не только я — все человечество. Да, да, миссис Брайтон, я не оговорился — все человечество.

Миссис Брайтон всхлипнула. Ей показалось, что ее квартирант бредит.

— Я сделал великое научное открытие, — продолжал Мортон слабым голосом, — которое навсегда обессмертит мое имя и принесет много денег. Миллионы... Миллиарды...

Квартирная хозяйка теперь уже не сомневалась, что Уильям спятил. Она и раньше замечала за ним некоторые странности.

— Я не шучу, миссис Брайтон, — серьезно проговорил Мортон. — Я, действительно, сделал великое открытие.

— Уильям, вам худо. Я позову врача.

— Если уж вам непременно хочется кого-то позвать ко мне, — засмеялся Мортон, — то пошлите соседского мальчишку за мистером Лори — моим однокурсником.

Когда квартирная хозяйка ушла, Мортон поднялся с дивана, подсел к распахнутому окну. Счастливые мысли кружили ему голову. Будущее было обеспечено. Два года, пропуская лекции в университете, с трудом переползая с курса на курс, он занимался опытами, веря и не веря в успех задуманного. «Кто знает, — думал он, сидя у окна и поглядывая на пустынную улицу, — может быть, и мне суждена была невзрачная судьба рядового врача где-нибудь в глухой провинции, если бы не Его Величество Случай?»

Два года назад совсем случайно он оказался в одной из университетских аудиторий, где зубной врач из Гарфорда демонстрировал обезболивающее действие закиси азота.

Демонстрация не удалась. У подопытного не наступило обезболивания после вдыхания закиси азота. Помнится, студенты освистали неудачливого экспериментатора и кто-то даже назвал его шарлатаном и проходимцем.

Фамилия врача из Гарфорда была Уэльс. Внешне он не был похож на шарлатана. Но почему не удались опыты? Почему в Гарфорде закись азота давала обезболивающий эффект? Может быть, Уэльс поспешил с публичной демонстрацией? Может быть, он недостаточно четко разработал методику обезболивания закисью азота?

Как-то, вскоре после этого случая, Мортон зашел к знакомому аптекарю Джексону и рассказал ему о враче из Гарфорда.

«Знаете, мистер Мортон, — сказал тогда аптекарь, — я ничего не слышал о закиси азота, но вдыхание паров эфира иногда снимает зубную боль. Кто-то из моих коллег рассказывал об этом. Да и сам я однажды испытывал на себе эфир». — «Боль прошла?» — спросил заинтересованно Мортон. «Боль стихла, но, может быть, помог не эфир, а сорок капель настойки опия, которые я принял, прежде чем поднес к носу флакон с эфиром?»

Эфир, купленный в аптеке Джексона, не давал обезболивающего эффекта. Мортон работал в университетском виварии по ночам, когда смотритель уходил домой, а сторожа крепко спали. Десятки опытов на собаках — и ни одного удачного.

Больше года его преследовали неудачи, но он почему-то фанатично верил в эфир. Великая вещь интуиция и — одержимость!

Он раздобыл химически чистый эфир, и сразу пришел успех. Эфир быстро погружал собак в сон. С ними можно было делать все — они не чувствовали боли.

Настало время экспериментировать на человеке. На ком? На себе!

Все опыты Мортон проводил в строжайшей тайне. Даже ближайший из его друзей Лори ничего не знал о них.

Мортон выглянул в окно. В конце улицы он увидел долговязую фигуру своего однокурсника. Рядом с Лори семенила квартирная хозяйка.

«У эфира специфический запах, — подумал Мортон, — его ни с чем не спутаешь. Запах необходимо замаскировать, чтобы никто не догадался, каким веществом я пользуюсь. Тайной обезболивания должен владеть только я и никто больше...»

Он выдвинул ящик стола и достал несколько склянок с ароматическими жидкостями, купленными в аптеке Джексона.

«Я заявлю, — решил он, капая во флакон с эфиром ароматические жидкости, — что открыл абсолютно новое химическое вещество, еще неизвестное миру. Как назову я его?»

На лестнице послышались шаги Лори, взволнованный голос квартирной хозяйки. Мортон быстро убрал со стола склянки с ароматическими жидкостями.

— Что случилось с вами, Мортон? — спросил Лори, входя в комнату. — Бы до смерти перепугали миссис Брайтон.

Мортон лениво выбил трубку о подоконник и улыбнулся.

— Я испытывал на себе летон.

— Что? — переспросил Лори.

— Летон. Новое химическое вещество, которое мне удалось синтезировать. Вот оно, — протянул он флакон Лори.

Флакон заполняла прозрачная жидкость. Она пахла одновременно и лавандой, и эфиром, и уксусом, и мускатом, и скипидаром, и еще чем-то.

— А я уж совсем было собрался к дантисту, — рассказывал Лори, касаясь щеки, обвязанной платком, — как прибежала ваша хозяйка. Она была так взволнована, что я моментально забыл о боли и поспешил к вам.

— Давно болит зуб? — деловито осведомился Мортон.

— Третий день... Его давно пора вырвать, но я ужасно боюсь боли.

— Боль... — задумчиво проговорил Мортон, разглядывая жидкость в флаконе на свет. — Пари, я удалю вам зуб безо всякой боли, — неожиданно предложил он.

— Дружище, когда у человека болит зуб, он не понимает шуток.

— Да я серьезно, черт возьми! — вскочил из-за стола Мортон. — С помощью летона можно сделать безболезненной любую операцию. Так вы согласны?

Он уложил Лори на диван, обильно смочил эфиром платок и прикрыл им нос и рот пациента. Через несколько минут Лори спал. Сон его был глубок и ровен.

Когда Лори проснулся, Мортон протянул ему удаленный зуб,

...На другой же день по университету пошли слухи, что студент медицинского факультета Уильям Мортон синтезировал обезболивающее средство. Говорили, что профессор хирургической клиники Уоррен согласился испытать его.

17 октября 1846 года операционный зал одной из клиник Бостонского университета был переполнен. Студенты, преподаватели и врачи города пришли посмотреть на первую операцию под ингаляционным наркозом («ингаляция» — от латинского слова «вдыхаю», «наркоз» — от греческого «оцепенение»).

На операционном столе лежал больной с большой опухолью на шее. Лицо его было бледно. На лбу поблескивали капельки пота. Вряд ли он верил, что операция пройдет безболезненно.

В зал вошли профессор Уоррен и Мортон.

Мортон ловко обвязал лицо больного полотенцем, достал из кармана склянку и стал капать на полотенце прозрачную жидкость с незнакомым запахом.

— Можете приступать, господин профессор, — проговорил он, отходя от операционного стола. — Больной спит.

Уоррен быстро удалил опухоль, наложил швы.

Зрители молчали, потрясенные увиденным. Профессор крепко пожал руку Мортону и вышел из операционной.

Больной открыл глаза.

— Операция закончена, — весело сказал ему Мортон, — Сейчас вас отвезут в палату.

Уильям Мортон подошел к своему открытию как делец. Он взял патент на монопольное использование эфирного обезболивания. Приоритет Мортона стали оспаривать аптекарь Джексон и зубной врач из Гарфорда Уэльс.

Судебная тяжба длилась почти двадцать лет. Она разорила конкурентов, привела их к трагическому концу. Аптекарь Джексон окончил жизнь в психиатрической лечебнице. Мортон дошел до нищеты и умер на тротуаре в Нью-Йорке. Было ему в то время сорок три года... Доктор Уэльс покончил жизнь самоубийством...

* * *

Изучил действие эфира на человека, разработал технику ингаляционного наркоза и даже изобрел специальную наркозную маску наш соотечественник Николай Иванович Пирогов. Не одну сотню русских врачей обучил Пирогов технике ингаляционного наркоза.

Он первым в мире начал оперировать под наркозом в полевых условиях. В 1847 году на Кавказском театре военных действий, при осаде крепости Салтов. Пирогов проделал более ста операций под наркозом. Операционной ему служила палатка, изба, сарай. Порой приходилось оперировать и под открытым небом.

Впоследствии великий хирург писал: «Россия, опередив Европу нашими действиями при осаде Салтов, показывает всему просвещенному миру не только возможность в приложении, но неоспоримо благодетельное эфирование (эфирный наркоз) над ранеными на поле самой битвы. Мы надеемся, что отныне эфирный прибор будет составлять так же, как и хирургический нож, необходимую принадлежность каждого врача во время его действий на бранном поле...»