Ведьма отлива

Глава 12

Тепло воскресного полдня, блеск яркого солнца на воде и протянувшиеся вдоль моря сады придавали Фэрфилду такое очарование, которое могло бы ввести в заблуждение новичка.

Правда, хотя прилив и пошел на убыль, пляж был пуст: купание в воскресенье не допускалось. Все горожане, направлявшиеся в церковь, были одеты в выходные костюмы, и вдоль всей набережной, от памятника Флоренс Найтингейл до «Ройял Альберт аквариум», солнце то и дело вспыхивало на приподнимавшихся цилиндрах и величаво склонявшихся зонтиках.

На Виктория-авеню, параллельной набережной, располагались два роскошных отеля, «Палас» и «Империал», с башнями, вывесками, написанными золочеными буквами в два фута высотой. По самой Виктория-авеню тряслись машины с такой приличной скоростью, что лошади пугались. На садовых клумбах алые герани, синие лобелии, белые алисоны образовывали круги и треугольники в стиле рококо.

Июнь, 16-е, воскресенье.

Дэвид Гарт посмотрел вдоль набережной, будто надеялся кого-то увидеть, но в то же время кого-то избегал.

Он поднялся по ступеням к «Ройял Альберт аквариум», постоял немного, повернувшись спиной к чугунным украшениям фасада, и оглядел сады. Он уже дважды посмотрел на часы, когда увидел Каллингфорда со свежим цветком в петлице и в сверкающем цилиндре.

– Но, мальчик мой, – спросил Эббот, осторожно поднимаясь по ступеням, почему здесь? Почему вы выбрали это место? – Он вздел свой монокль и начал изучать фасад. – Знаете, это настолько ужасающе безвкусно, что мне даже нравится. – Он перевел взгляд на Гарта: – Кстати говоря, об ужасах…

– У меня была ужасная ночь, я не мог заснуть.

– Вы выглядите так, будто не спали месяц. Так все плохо?

– Да. Это одна из причин, почему я вам позвонил.

Даже в чванливом Фэрфилде все же звенели голоса, звякали велосипеды. Афиша на двери большими красными буквами извещала об автомобильных гонках на треке в Уэйбридже.

Здесь, на залитой солнцем набережной, среди празднично одетых людей, тревоги Гарта немного отступили.

– Скажите, – продолжал он, – насколько велик ваш авторитет в департаменте уголовного розыска?

– Хм… Полагаю, я получу все, что мне нужно, если захочу.

– Я так понимаю, что дело Глинис Стакли поручено Твиггу?

– Я тоже так понимаю. – Черты лица Эббота заострились. – И что?

– Зайдемте внутрь, – сказал Гарт.

Из парка с эстрады донеслись звуки настраиваемых инструментов. Там начала собираться толпа. Внутри здания аквариума было темно и влажно, хотя вода, заключенная за стеклом, казалось бы, не должна была пропитывать все вокруг.

– Одна из причин, почему я выбрал это место, – продолжал Гарт, – в том, что Твиггу неудобно было бы следить за мной здесь. Я собираюсь защищаться.

– Защищаться?

– Да. Вы знаете, что является лучшей защитой? Как вы смотрите на то, чтобы заключить соглашение?

– В зависимости от того, что вы предлагаете.

– Конкретно, я хочу договориться с вами о Твигге. Я хочу, чтобы вы не дали ему допрашивать Бетти или Марион – их обеих – в течение ближайших суток и чтобы вы сами этого не делали.

Собеседники шли по гулкому, безлюдному залу, не столько рассматривая рыб за стеклом, сколько наблюдая друг за другом. Потом они остановились, и Эббот заявил:

– Мой милый мальчик! Не слишком ли много вы просите?

– Согласитесь, я прошу только краткое перемирие. И при этом…

– О, не волнуйтесь. – Усы Эббота приподнялись в сардонической ухмылке. Я – не самый ярый защитник правил. Хотя вы приглашаете меня перейти на сторону противника.

– Нет-нет! Я говорю о соглашении.

– А что вы предложите в обмен?

– Думаю, что смогу предложить вам разгадку убийства. Подождите!добавил он. – В других обстоятельствах, знаю, такое высказывание было бы абсолютной нелепостью. Любитель, который соперничает с полицией, – это только в книгах бывает.

– Совершенно верно. Твигг думает, что вы именно этим и занимаетесь.

– Я мог бы придумать такой рассказ.

– Да, вроде того.

Они двинулись дальше мимо скучных рыб. В стекле отражалось обеспокоенное лицо Гарта и цинично-веселое – Эббота.

– Черт возьми, у вас крепкие нервы! – бросил Эббот. – Только не знаю, насколько это выполнимо, вот в чем вопрос. Твигг считает, что вы вредный тип – сердитый малый, как он выражается. А кроме того, он и на меня имеет зуб. – Эббот колебался. – Послушайте, что произошло с прошлого вечера?

– О, со вчерашнего вечера все горит веселым, синим пламенем! Вы представляете себе, что это значит – иметь на руках двух обезумевших женщин?

– Эту, мой милый, ремарку можно неверно истолковать.

– Да. Хорошо. – Гарт закрыл глаза, потом открыл и пошел дальше: – Я, кажется, потерял чувство юмора, так же как чувство меры и желание говорить правду. Беда в том, что взрыв может грохнуть в любую минуту. Твигг приехал в Рейвенспорт из Лондона рано утром. Между прочим, почему это дело ведет рейвенспортская полиция? И почему вы все устроили там штаб-квартиру? Разве дом Бетти относится не к Фэрфилду?

– Формально да. Но полиция Фэрфилда, пожалуй, слишком похожа на жителей Фэрфилда. Рейвенспорт, хоть он и древнее, более современен. Кстати, о Твигге: он кое-что раскрыл, о чем непременно намекнет Бетти. Одно обстоятельство касается ее велосипеда.

– О?..

– Другое связано с куском белого шнура. Я не сумел выяснить подробностей. Твигг даже самой Бетти собирался только намекать, а мне и подавно не скажет. – Эббот задумался. – Ладно, Гарт, предположим, я соглашаюсь на ваше фантастическое предложение. Держитесь!

– Да?

– Я не думаю, что из этого что-нибудь получится, но попробуем. А что, если я сам присоединюсь к охоте и буду иметь удовольствие увидеться с миссис Боствик…

– Вы не должны встречаться с Марион. Это часть моего плана.

– Проклятье, – Эббот холодно улыбнулся во весь рот, – и вы собираетесь действовать на свой страх и риск! Что у вас за план?

Над садом проплыли первые звуки увертюры.

Эббота, казалось, раздражала музыка. Он развернулся, пошел назад и, даже не спросив ни у кого разрешения, закрыл большие входные двери аквариума. Все звуки сразу стали глуше, только где-то капала вода. Помещение, кажется, стало еще более влажным и мрачным. Но у Дэвида Гарта наконец-то появилась надежда.

– Сегодня после завтрака, – ответил он, – я ходил на главпочтамт Рейвенспорта. Как вы и советовали.

– А, чтобы отправить телеграмму Филдингу?

– Я не стал рисковать с телеграммой. Майкл мог не получить ее вовремя, он мог вообще ее не получить. Сегодня утром он должен был быть в больнице Барта. Я поговорил с ним по телефону.

– И?..

– Эббот, здесь я был совершенным глупцом. Если чувствительный простофиля Майкл увлекся покойной Глинис – или, точнее, если она нарочно подцепила его, – то это, конечно, никакое не совпадение. Все не случайно. И если Майкл сможет ответить нам на два вопроса, это уже первый шаг к тому, чтобы загнать убийцу в угол. Но я не могу ждать: Твигг слишком близко.

– Особенно если учесть, что вы все еще не рассказали мне о своем плане наступления! Что вы задумали?

Гарт достал часы, проверил время и убрал их обратно.

– Поезд Майкла прибудет в Фэрфилд через двадцать минут. Бетти привезет Майкла в кебе в отель «Палас». Если я в это время буду стоять возле отеля, значит, что вы приняли мой план, и кеб останавливается. Если меня возле отеля нет, они поедут в другое место.

– Что-нибудь еще?

– Да. Винс и Марион Боствик тоже туда придут. Эббот, – добавил Гарт с прямотой отчаяния, – я прошу вас простить меня за то, что поставил вас в такое положение. Я прошу у вас прощения за то, что все это может показаться вульгарным или мелодраматичным…

– Мой мальчик, – прервал его Эббот, сдержав смешок, – никогда не извиняйтесь за такого рода мелодрамы. Это доставляет мне удовольствие. Клянусь Юпитером!

Гарт и Эббот смотрели друг на друга совсем уже в ином настроении. Гулкое эхо их голосов запуталось в железных фермах.

– На таком сборище, знаете ли, – продолжал Эббот, – что-нибудь должно выясниться.

– Надеюсь.

– Присутствие мистера и миссис Боствик на этой конференции необходимо?

– Да. Им это не нравится, но ведь это никому не нравится, особенно Бетти. Хочу только добавить, хотя в данный момент это не имеет для вас никакого значения. Как ни смешно, Марион Боствик на самом деле понятия не имеет, кто настоящий убийца.

– А с какой стати ей это знать?..

– Простите меня, – спохватился Гарт, – но этого нельзя говорить, и, возможно, это не будет сказано никогда.

– Послушайте, а если ваш план провалится?..

– Если он провалится, – сказал Гарт, – полиция потеряет только сутки. Если же я преуспею, то, по крайней мере, три человека сохранят то, чем они дорожат больше всего на свете. Что вы скажете?

– Действуйте! Я говорю «да».

В зале было жарко; солнце на мгновение осветило влажные плитки пола, когда одна из створок распахнулась, впустив человека с улицы. Хэл Омистон словно принес с собой звуки музыки, притихшие, как только он закрыл дверь.

– Возьмите, – сказал Хэл, подходя к Гарту и протягивая две скомканные бумажки по пять фунтов. – Я вообще не должен был их поднимать. А теперь заберите их, понятно?

Даже всегда невозмутимый Эббот широко раскрыл глаза, отчего его монокль выпал и повис на шнурке. В полумраке Гарт не видел выражения лица Хэла. Молодой человек был, что называется, разодет в пух и прах: кремовый костюм с черной окантовкой по карманам и отворотам, высокий воротничок и широкий голубой шейный платок. Одним словом, он был одет (как сказал бы сам Хэл) в лучших традициях хорошего вкуса.

– Вот, – Хэл чуть не кусался, – и я никогда больше не буду называть вас Нанки!

– Благодарю. Это уже кое-что. Но лучше оставь деньги на случай крайней необходимости.

– Так вы снова? – взвился Хэл. – Позвольте мне быть честным, для разнообразия. Не думаю, чтобы вас когда-нибудь так оскорбляли, как можете оскорбить вы. О, не своих пациентов! Они – люди пожилые, а то и дряхлые. Но вы не понимаете молодых людей; вы их терпеть не можете. Вы, должно быть, и родились-то уже стариком.

– Ну, может быть, это и правда.

– Ваш автомобиль отремонтировали, – сказал Хэл. – Я уговорил своего друга, здесь, в Фэрфилде, починить его даже в воскресенье. И приехал я из Лондона только для этого. А теперь, мой уважаемый предок! Вы заберете свои десять фунтов или мне придется самому заталкивать их в ваш карман?

– Говорю, оставь их себе. Оставь себе и делай с ними что хочешь. Я был бы рад думать, что эта замечательная перемена…

– О, я не изменился. Это вы начали меняться. Возможно, и к лучшему.

– Хэл, скажи мне только, что…

– Да. У старушки Бет – простите, леди Колдер – неприятности. Я не понимал, насколько они велики, пока не побеседовал полчаса назад еще раз с инспектором Твиггом. Этот хитрец перво-наперво просит, чтобы вы дали показания, а сам никогда не скажет, что к чему. А я хочу помочь. Что бы вы, что бы Ваше Высокомерие ни думали, у меня тоже есть чувства!

– Молодой человек, – вклинился Эббот, неприязненно подняв монокль, – так вы просто хотели помочь, когда позвонили, не назвавшись, в полицейский участок?

– Вы ничего не докажете, дружище Эббот, а я ничего не признаю.

– Вам и не надо признаваться, дружок. Ваш дядюшка все знает так же хорошо, как и я. Некто позвонил в полицейский участок и сообщил об убийстве…

– Об убийстве? – Голос Хэла стал выше и тоньше. – Я ничего такого не говорил!

– Кто-нибудь другой позвонил бы в Фэрфилд, не в Рейвенспорт. Но вы только что привезли в Рейвенспорт высокое должностное лицо из Скотленд-Ярда. И, как я понимаю, решили, что так будет лучше. А?

– Я был зол. И вы бы разозлились на моем месте.

– Ага! – буркнул Эббот.

– Мой благочестивый дядюшка волочится за старушкой Бет. Он скрывается, но на самом деле так оно и есть. Я подумал, что забавно было бы сказать полицейским, что они найдут кое-что «интересное», если явятся в коттедж поздно вечером. Представляете, какие толки пошли бы по Фэрфилду? Я сказал «вечером». Какой-то бестолковый сержант неправильно понял, вот и все.

– Значит, вот и все?

– Да! Я сожалею, что поступил так. Вот.

Хэл сделал стремительное движение. Гарт и подумать не мог, что мальчик на такое способен. Хэл бросился вперед, затолкал свернутые банкноты в боковой карман Гарта и отскочил. Жар накаленного дверного стекла опалил его лицо.

– И зачем лицемерить, словно во времена старой королевы… Это вам не раз-два-три, как теперь. Взять хотя бы Марион Боствик.

Пока Гарт не осознал, что музыка сменилась беззаботными мелодиями Гилберта и Салливана, он не понимал, что в аквариуме появилось довольно много людей и все они смотрят на них.

– Молодой человек, – настороженно спросил Эббот, – что это вы такое сказали о миссис Боствик?

– Не спешите, мистер полисмен! Я ничего не имею против Марион, если вы об этом. Может, мне просто не повезло.

– В самом деле?

– Вы меня слышали. Я говорил о притворстве. Они взяли ее в дом еще в Индии, когда ей было четырнадцать; красотка, даже тогда, я бы сказал. Я встретил ее четыре года спустя, в девятьсот пятом, за три месяца до того, как Винс Боствик положил на нее глаз. Если есть что-нибудь, о чем эта девушка может говорить без конца, так это о том, как она любит молодых людей. Спросите у доктора Дэвида Гарта, если сама Марион вам этого не говорила.

Гарт промолчал. Он смотрел в пол и едва ли слышал, о чем идет речь.

– Ну так она лжет, – выпалил Хэл. – Я довольно настойчиво пытался, после того как она вышла замуж. И вот случайно узнал, что и Майкл Филдинг тоже. Я тогда думал, что у нее, должно быть, специфические сексуальные вкусы, но…

– Сексуальные вкусы, – повторил Эббот, – сексуальные вкусы.

Эббот, этот на вид беспутный человек, был, казалось, до глубины души оскорблен подобными словами.

– Молодой человек, – сдержанно сказал он, – вам никто никогда не объяснял, что не следует говорить о леди в таких выражениях?

– Говорили, и не раз. Вы меня поняли насчет притворства? Впрочем, вы уже старый…

– Я достаточно стар, чтобы быть вашим отцом, – сказал Эббот. – И я еще способен задать вам такую порку, что вы запомните ее на полгода.

– Это да, мистер Каллингфорд Эббот, и потом хорошо заплатите мне, чтобы дело не дошло до суда.

Монокль Эббота опять повис на шнурке. Он потянулся к горлу Хэла.

– Спокойно! – сказал Гарт. – Возьмите себя в руки, я вам говорю!

В чем дело, Нанки? – обратился к нему Хэл. – Я извинился, так? Я стараюсь для вас и старушки Бет как могу, так?

– Хэл, тебе лучше уйти. Хотя погоди немного. Если бы понадобилось, ты бы поклялся, что ты и Майкл Филдинг самым галантным образом ухаживали за миссис Боствик и что она отказала вам обоим?

– Гарт, – сказал Эббот, – неужели и вы тоже утратили все понятия о приличиях?

– Тихо! Хэл, ты и Майкл согласились бы дать такие показания?

– Могу держать пари, Майкл возражал бы. У него в роду пасторов больше, чем на двадцати страницах Крокфорда, и он собирается стать доктором, как и вы. Однако, если я получу кое-что в компенсацию за свои хлопоты, я не против.

– Ты получишь компенсацию, я обещаю. («Держитесь, Эббот!») Это все, Хэл. Спасибо.

Хэл выскочил, оставив дверь открытой, снова донеслись звуки музыки. Эббот с сердцем захлопнул ее. Повисла пауза.

– Извините, – через мгновение проворчал Эббот. – очень глупо с моей стороны. Вспылил.

– Все в порядке.

– Вы обошлись со мной сегодня так же, – сказал Эббот, – как я обошелся с вами вчера, когда вам хотелось свернуть шею Твиггу. Ну, вернемся к нашим баранам. Все одно и то же! «Сексуальные вкусы». Прямо так и говорится! Куда идет мир?

– Я теперь понимаю, что Майкл Филдинг не такая уж юная невинность. Придется немного по-иному разложить карты для нашей встречи. Нам не нужна Марион, и тем более Винс.

– Хм… Этот ваш план, хотелось бы верить, включает в себя объяснение убийства?

– О да. И в этом вся загвоздка.

– Фу-ты! Но…

– Я не сказал, что эту тайну трудно разгадать, совсем нет. Я сказал, что в этом вся загвоздка.

– Вы заметили, – уже спокойней поинтересовался Эббот, – что говорите совсем так же, как принц Ариман в одном из ваших рассказов?

– Простите. – Гарт посмотрел на часы. – Эббот, мы должны поспешить. Поезд уже прибыл. Как бы ни повернулась судьба, мы приблизимся к разгадке. Вы готовы?

Яркое солнце ослепило их на набережной. Шелест аплодисментов стоящих и сидящих вокруг эстрады зрителей приветствовал окончание попурри из мелодий Гилберта и Салливана. Аплодисменты, не слишком бурные, но и не холодные, не равнодушные, не экстравагантные, соответствовали небу, морю и порядку вещей.

На набережной вовсю звонили в свои звонки велосипедисты. Каллингфорд Эббот и Дэвид Гарт прошествовали мимо эстрады в сторону отеля «Палас».

Эббот о чем-то размышлял, но был уже не так мрачен и грозен, как прежде. Когда на них налетел какой-то ребенок с обручем и с испуганным криком «Пожалуйста, сэр!» отскочил, Эббот сунул руку в карман и дал ребенку даже не шестипенсовик, а золотой соверен. А потом, когда они уже почти добрались до Виктория-авеню, оркестр вдруг грянул «Страна надежды и славы».

Не нашлось никого из расположившихся вокруг эстрады, кто не выпрямился бы гордо: медленные, торжественные звуки разбудили даже тех, кто задремал на полдневном воздухе. Эббот резко остановился и, сверкнув моноклем, коснулся руки спутника.

– Послушайте, – с напором начал он, – я смеялся над Фэрфилдом и его чванством. Мы все воображаем себя остроумными. Но в глубине души город мне нравится.

– И?..

– Вы не поняли? Я сказал, что Фэрфилд мне нравится.

– А почему бы и нет, хотя от такого человека, как вы, странно слышать подобные речи. От вас, юриста двадцатого века, сторонника прогресса.

– Прогресса науки, да! Мой отец в него верил, я тоже. Но это совсем другое дело. Фэрфилд принадлежит прошлому…

– Фэрфилд – это не прошлое, Эббот. Рейвенспорт – да. А Фэрфилд – это настоящее, самое что ни на есть настоящее, хотя каждый городок утверждает, что он старинный.

– Тогда что будущее? – Эббот обернулся к Гарту. – Не Банч? Не говорите мне, что это Банч – с его полированными машинами и вымученным хохотом на пирсе, где люди носят перстни с печатками на каждом пальце, только чтобы доказать, что таких ни у кого больше нет.

– Да, возможно, Банч. Все меняется.

– Я понимаю. Но, боже мой, Гарт, мне это не нравится!

– Возможно, в глубине души мне это нравится не больше вашего. Но это не перечеркивает того факта, что дети растут и все меняется.

– Вы так думаете? Есть, по крайней мере, одна вещь, которая не меняется. Слушайте!

И Эббот кивнул по направлению эстрады. Исполненная величия музыка пленяла каждого слушателя.

Надежды и славы страна, свободы отчизна!

Нам ли не восхвалять тебя?

Эббот в щегольском цилиндре, поблескивая моноклем, стоял, расправив плечи и весь обратившись в слух.

Торжествующая хвалебная песнь медленно взмыла вверх и оборвалась в грохоте ударных и громе аплодисментов, к которым, казалось, пока дирижер раскланивался, присоединилось полгорода.

– Пойдемте! – вдруг сказал Эббот, срывая цилиндр, словно собирался швырнуть его, как это делают футбольные болельщики. – Хватит этой ерунды. У нас есть дело. Кроме того, – он показал на другую сторону Виктория-авеню, если я не ослеп, мистер и миссис Боствик в эту минуту входят в отель. А вон там, со стороны Парламент-стрит, приближается экипаж; в нем леди Колдер. Так что молодой парень рядом с ней, должно быть, Майкл Филдинг. Если вы ожидаете взрыва, мой мальчик, готовьтесь.

Но взрыв грянул раньше, чем кто-либо из них ожидал.

Глава 13

– Я не совсем понимаю вас, доктор.

– Не понимаете, мистер Филдинг?

– Нет, сэр! Я счастлив помочь вам всем, чем могу, конечно; но вы мало что сказали по телефону.

– Разве так уж необходимо было говорить много, мистер Филдинг?

Вмешалась Марион:

– В самом деле, Дэвид, если этот молодой человек не может ничем помочь, так он не может!

Винс сказал:

– Марион, лапочка, не щебечи.

Бетти Колдер и Каллингфорд Эббот молча наблюдали за беседой.

Все шестеро сидели за столом в зале отеля «Палас». В центре зала под высокой и безвкусной крышей из цветного стекла среди необыкновенно высоких пальм плескался фонтан.

Позже Гарт припомнил и другие детали: белое платье Марион и сизо-серое Бетти, Марион в позе, которая, по ее представлению, повторяла позу миссис Патрик Кемпбелл на сцене. На обеих дамах были большие шляпы. Все взгляды обратились к Майклу Филдингу, который выглядел так, словно провел ночь еще хуже, чем Гарт.

Он, несмотря на воскресенье, предусмотрительно оделся в черное. Высокий воротник закрывал горло. Люди редко замечали, что он некрасив, ибо смесь дерзости и застенчивости придавала ему редкостное обаяние. Жесткие, песочного цвета волосы Майкла резко контрастировали с ореховыми глазами, блестевшими, словно у какого-нибудь божка на дневном спектакле.

– Сэр! – с напором начал он.

На столе, как символ респектабельности, лежали три цилиндра, котелок Майкла и трость Винса Боствика с серебряным набалдашником. Майкл мог не бояться, что его услышат, – этот зал с позолоченными карнизами и претенциозными украшениями был огромен, как Юстонский вокзал. Несколько посетителей, сидевших в отдалении, уже заказали чай. Еще один заснул прямо в шикарном красном кресле. Монотонно журчал фонтан.

Потом Майкл поднялся.

– Это нечестно! – вскричал он. – Чего вы от меня хотите, сэр? Зачем вы притащили меня сюда?

– Майкл, – сказал Гарт, отбросив официальный тон, – я стараюсь быть с вами вежлив. Я не хочу ставить вас в неловкое положение. Я только…

– Минутку, старина, – прервал Винс, наклонившись вперед и слегка постучав костяшками пальцев по столу. – Мы все оказались в очень неловком положении. И Марион, и я. А мы ведь здесь совершенно ни при чем. Так ведь, старушка?

– Разумеется! – Марион дернула одним плечиком, как это делала Стелла Кемпбелл в печально известной «Миссис Эббсмит». – Я вообще не понимаю, зачем нас сюда позвали, и нахожу это совершенно, совершенно невыносимым!

– Это точно, сэр, – сказал Майкл, серьезный и бледный. – Никто ничего такого не сделал. Вы заходите слишком далеко.

Тот и другая сказали это с видом оскорбленной невинности, вполне им подходящим и казавшимся естественным, что очень действовало на нервы Гарту. Гарт поднял глаза на Майкла:

– Я сказал вам по телефону, что Глинис Стакли была убита вчера днем?

– Да, сэр, сказали. Похожее имя упоминалось в утренних газетах.

– Майкл, полиции известно, что вы были хорошо знакомы с этой леди до ее гибели.

Повисла напряженная тишина. Марион даже вытянула шею, чтобы лучше видеть Майкла.

– Вы? – спросила она с недоверием. – Вы? Зачем? Зачем, глупый малыш? Вот уж поистине удивительно!

И она начала смеяться. Майкл стал белым как привидение. Марион сразу спохватилась и опять стала такой благопристойной, что впору было молиться.

– Господи, – пробормотал Майкл. – Я встретил ее. Да, это правда. Осмелюсь сказать, нам всем в жизни встречаются одна-две женщины, которых лучше было бы не встречать.

– Вот, – заметил Каллингфорд Эббот, – перед нами история человечества, изложенная с замечательной краткостью.

– Эббот, ради бога! Я благодарен вам за поддержку, но нельзя ли обойтись без сентенций.

– Смиреннейшие извинения, мой дорогой Гарт. У меня у самого есть несколько идей, которые мне хотелось бы сей час высказать. Однако, как простой полицейский, я прошу прощения за неуместное вмешательство.

– Я только имел в виду…

– Я понял, что вы имели в виду. Продолжайте!

– Майкл, – сказал Гарт, – вы не очень состоятельны, не так ли?

– Нет, господи, вы знаете, что нет. Не обессудьте.

– Вы знали, что Глинис Стакли никогда не дарила свою, скажем так, благосклонность, не ожидая чего-нибудь взамен?

– Что вы подразумеваете под словами «дарила свою благосклонность»?

– Между вами ничего не было?

– Ничего, клянусь!

– Вы никогда, хотя бы раз, не делили с ней постель? И не совершали ради этого по крайней мере двух поступков, на которые она вас уговорила?

В воцарившейся тишине похоронно звенел фонтан.

Трудно сказать, какую реакцию вызвали бы эти слова, достигни они слуха пожилых леди, сидевших за столиком всего в тридцати шагах, или официанта в полосатом жилете, который развозил чай на тележке. Даже на собеседников Гарта они произвели впечатление. Марион встала.

– Винс, – сдавленно проговорила она, – я ухожу. Ты как хочешь, а я ухожу. Я не собираюсь здесь оставаться: мне неприятно.

– Марион, – Винс начал нервно озираться, – что тебя так шокирует?

– Винс, ты глупец! Если Дэвид завел подобный разговор, никто не знает, что он скажет дальше. Но если ты пойдешь со мной, мой ненаглядный, то сможешь узнать больше, чем подслушивая под дверью глубокой ночью.

Винс тоже поднялся.

– Что ты имела в виду, – шепотом спросил он, – говоря про «подслушивая под дверью»?

Бетти Колдер закрыла лицо руками.

Марион, великолепная в своем белом платье, вздернула бровь и посмотрела на Винса. Потом повернулась и, не говоря больше ни слова, в пене шелестящих юбок, направилась к двери.

– Извините меня, – сказал Винс, беря со стола цилиндр и трость, – я должен ее проводить. Я всегда ее сопровождаю.

Он еще потоптался с разочарованным лицом, потом тоже ушел, едва ли не на цыпочках передвигаясь по очень мягкому ковру.

– Гарт, вы – порядочная свинья, – бросил Эббот, неожиданно вскочив и снова сев. – Вы намеренно это сделали? Вы их выпроводили? Что за игру вы ведете? А?

Но ни Гарт, ни Майкл Филдинг не обратили на него внимания.

– Выслушайте меня, о господи, – умоляюще бормотал Майкл. – Если вы, может быть, считаете, что я убил Глинис Стакли, то вы выжили из ума. В то время, когда в субботу после обеда, по вашим словам, ее убили, я разговаривал с поверенным.

– С поверенным?

– Ну, – и Майкл сделал неуверенный жест, – один мой друг, который стажируется у поверенного, он сказал…

– Майкл, меня не заботит, что вы делали в субботу после обеда. Я хочу знать, что вы делали в пятницу вечером?

– В пятницу вечером?

– Да. После того как позвонила миссис Боствик, я уехал с Харли-стрит в Хэмпстед. Что вы делали после этого?

– Я закрыл приемную и пошел домой, вот и все.

– Вы кого-нибудь встретили?

– Нет, сэр. Я не видел даже своей квартирной хозяйки на Ормонд-стрит. Испуганный Майкл говорил, глядя куда-то поверх головы Гарта, чуть отвернувшись в сторону, как будто боялся встретиться взором с горгоной Медузой. – Я не знал, что она была вашей сестрой, леди Колдер! Слово чести! Мне никогда бы в голову не пришло…

– Мистер Филдинг, я умоляю вас, не расстраивайтесь так. – Бетти явно еле сдерживалась, чтобы не закричать.

– Никто не скажет, что Глинис была моей любовницей. Но они говорят, что я убил ее!

– Да, Майкл, – вмешался Гарт, – именно так. Подумайте над этим.

Майкл облизнул губы.

– Леди Колдер, умоляю вас, примите мои извинения. Вы не можете знать всего, иначе вы простили бы меня. Когда вы в пятницу вечером появились с Хэлом Омистоном, я глазам своим не поверил.

– Почему? – повелительно спросил Гарт. – Потому что леди Колдер похожа на сестру? Или потому, что вы с Хэлом и раньше ухаживали за одной и той же дамой?

– Сэр, я…

– Дэвид, оставь его! Он так юн!

– Бетти, он уже достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за свои действия. Ты думаешь, мне это доставляет удовольствие? – Гарт сделал паузу. – Бетти, будь добра, ответь еще раз на вопрос, на который ты отвечала вчера. Твоя сестра приехала в Фэрфилд в субботу утром. Ты не говорила ей ни о том, что ждешь меня, ни о письме, прибывшем дневной почтой. И тем не менее она знала, что я приеду. Когда ты запретила ей идти купаться, она заявила: «В чем дело, голубушка? Ты не хочешь, чтобы меня видел твой молодой человек?» Правда?

– Да!

– Откуда Глинис знала, что ты ждешь меня?

– Я не могу ответить на этот вопрос, Дэвид!

– Ты – нет, но, возможно, Майкл сумеет нам помочь. Могу я еще раз посмотреть на записку? И на конверт?

Бетти достала из плетеной сумочки письмо. Гарт положил конверт и записку на стол и разгладил.

– Моя бумага, заметьте. Здесь сказано: «Дорогая, буду у тебя в субботу в шесть часов. Неизменно твой». Это напечатано на моей личной печатной машинке. На конверте штамп почтового отделения: Лондон, Вест, 23.30, суббота. Вы это раньше видели?

– Нет, богом клянусь, нет.

– Майкл, не лгите мне, – устало сказал Гарт. Потом хлопнул ладонью по столу так, что пожилые леди оглянулись, а официант двинулся к ним. – Вы единственный, кто имеет доступ к моей личной печатной машинке на Харли-стрит, как и ко всему остальному моему имуществу. Я не в обиде на вас…

– Вы не в обиде на меня?

– Нет, какой смысл? Но не лгите.

– Дэвид! – воскликнула Бетти, широко раскрыв глаза. – Ты же сказал, что ты…

– Я не мог иначе. Я тогда солгал, признаю, но Майкл должен сейчас сказать правду. – И Гарт поднял спокойный взгляд на молодого человека. – Вы напечатали эту записку по просьбе Глинис Стакли, не так ли? И что вы еще сделали?

– Нет, это все!

Гарт продолжал смотреть на него.

Майкл так растерялся от этого взгляда, что случайно смахнул одну из шляп со стола. Он наклонился вперед и оперся обеими руками о столешницу, так что его лицо оказалось не более чем в десяти дюймах от лица Гарта. Шикарные красные кресла, лес пальм вокруг плещущегося фонтана, купол из цветного стекла – все заставляло их держаться с подобающей респектабельностью.

– Я написал записку, ладно! – На самом деле Майкл не кричал, так только казалось. – Хоть убейте, не знаю, зачем ей это понадобилось…

– Не знаете? Вы, такой проницательный молодой человек, даже предположить не можете?

– Могу присягнуть, сэр, это все, что я сделал. Ничего, кроме записки! Ничего больше!

– Присягнуть? А вы присягнули бы, если бы Глинис Стакли была жива?

– Присягнул бы.

– Вы присягнете сейчас перед леди Колдер? Бетти…

Он повернулся и протянул руку, чтобы коснуться руки Бетти и привлечь ее внимание. Но Бетти ушла.

Ничего загадочного в этом не было, как Гарт понял, едва первый суеверный ужас прошел. Бетти испытывала отвращение к подобным процедурам. Пока внимание Гарта было целиком обращено на Майкла, а Эббот, завороженный, как зритель на теннисном матче, наблюдал за происходящим, она незаметно выскользнула в фойе.

Но все происходящее в отеле «Палас» сразу, или так показалось Гарту, стало смертельно скучным. Два официанта приближались к столу: один из дальнего конца зала, другой со стороны фойе. Рядом со вторым, чуть позади, шагал инспектор Твигг. Гарт поднялся и вполголоса выругался. Майкл отступил.

– Сэр, – начал первый официант, обращаясь персонально к Эбботу, – вам что-нибудь угодно?

– Мне угодно знать…

– Сэр?

Второй официант подошел к Майклу Филдингу и начал что-то торопливо говорить ему шепотом.

– Какая леди? – удивленно переспросил Майкл. – Где?

А потом, когда скороговорка кончилась, на его лице явственно проступило нетерпение.

– На две минуты, честное слово, – заверил он Гарта. – Все уладится. Вы ведь извините меня?

Протестовать не было смысла. И уже не в первый раз Гарт замечал, что инициатива уходит из его рук с появлением Твигга.

– Доктор, что за суета и спешка? Я никогда не спешу. Вы садитесь, садитесь, доктор, и мы хорошо проведем время. Э-э! Шикарное место.

– Вам когда-нибудь приходит в голову, инспектор, – сквозь зубы спросил Эббот, – что ваше появление в самое неподходящее время может помешать?

– Счастлив извиниться, сэр, раз уж вы говорите мне, что я помешал.

– Доктор Гарт…

– Джентльмену задавали вопросы? Вы собираетесь немножко помочь полиции? Может, даже думаете, что сумеете докопаться до истины раньше нас?

– А если смогу?

– Ну, сэр, естественно, такой человек, как доктор Гарт, – Твигг засмеялся, – он что угодно будет делать, лишь бы…

– Инспектор Твигг, – прервал его Эббот, вставая, – а что, если бы однажды, только однажды, вам, в вашем простом и понятном мире, случилось бы оказаться неправым?

– О, я могу быть не прав, сэр! Осмелюсь сказать, я во многом могу быть не прав. Но я прав сейчас. А теперь, с вашего позволения, перейдем к делу и я проведу допрос. Возможно, вы не слышали, сэр, что расследование поручено мне?

– А вы, возможно, не слышали, сэр, что вы будете выполнять мои распоряжения, когда бы и что бы мне ни потребовалось?

– И что же это будут за распоряжения, сэр?

– Если вы собираетесь допрашивать леди Колдер или миссис Боствик…

– Леди Колдер? Миссис Боствик? Господи помилуй, зачем? – В словах Твигга звучала такая же глубокая сердечность, как в молитве перед едой. – Кто вам это сказал? Я никогда не считал, что мы что-нибудь можем узнать от леди Боствик. А леди Колдер? Я уже услышал то, что хотел услышать об этой молодой даме с прошлым, простите за выражение; поверьте, это весьма занимательно. Нет, сэр! Единственное, чего я хочу, – это поговорить с доктором Гартом. Если у доктора Гарта нет возражений. А?

– У меня нет возражений, – отозвался Гарт, – а даже если бы и были, едва ли это чему-нибудь помогло бы. И кстати, кто эта леди?

– Леди? Какая леди?

Та, с которой хотел поговорить Майкл Филдинг. Пару минут назад к нему подошел официант и передал, что какая-то леди снаружи или где-то желает его видеть. Вы знаете Майкла: прошлым вечером вы видели его на Харли-стрит. К тому же вы шли позади официанта и могли слышать, что он говорит.

– И, доктор?

– Кто позвал Майкла и зачем?

– Это, по-вашему, важно, да?

– Возможно, и нет. Но вы, по крайней мере, можете спросить об этом у официанта. Он таких просьб за день передает не менее полусотни, и, если вы протянете чуть дольше, он все забудет.

– Вот что я скажу вам, доктор. – Лицо Твигга побагровело. – Вы только и делаете, что задерживаете меня, мешаете мне и пытаетесь сбить с толку. Я с этим покончу. – У него даже голос охрип. – Попробуйте еще раз, и окажетесь на Куир-стрит. И там вы обнаружите…

– Стоп, – прервал его Эббот. – Гарт, дорогой, вы правда думаете, что юному Филдингу грозит опасность?

– Честно говоря, не знаю.

– Ха! – буркнул Твигг.

Гарт, погруженный в глубокие раздумья и пытавшийся свести вместе все известные ему факты, был слишком далеко отсюда. Он смотрел на записку, разложенную на столе.

– Вчера вечером, – добавил он, – я опасался еще какого-нибудь акта насилия. Ночью я расспрашивал миссис Боствик, а кто-то подкрался к дверям моей комнаты и подслушивал. Но вам это не поможет, мистер Твигг. Во-первых, я не знаю, кто это был. Во-вторых, сейчас я полагаю, что у меня просто разгулялись нервы.

Лицо Твигга обрело обычный цвет.

– Грозит опасность, – повторил он за Эбботом и взмахнул блокнотом. Этому молодому человеку? В субботу, в чайное-то время? Перед самым большим зданием Фэрфилда? Да еще притом, что в парке идет концерт?

– Мистер Твигг, я уже сказал, что теперь я изменил свое мнение. Убийство совершено потому, что этот загадочный убийца был страшно перепуган. Как это обычно и случается, верно?

– Откуда вам знать, как это обычно случается? Если вы больше моего знаете об убийцах, доктор Дэвид Гарт…

– Я знаю о них вполне достаточно, – побледнев, ответил Гарт, – чтобы дюжину раз свидетельствовать на Олд-Бейли. Глинис Стакли убили потому, что убийца был в панике. Вот и все. Ничего подобного больше не произойдет. Не может произойти. До тех пор, конечно, пока… – Он вдруг остановился. Кстати, мистер Твигг, не в Олд-Бейли ли вы узнали, что я пишу рассказы под псевдонимом Фантом?

– Истинная правда, доктор! И вы хотите меня посрамить? Дли я недостаточно получил на свою голову? Мистер Эббот! Сэр! Я вас умоляю.

– А я скажу вам обоим, – с величественной и суровой невозмутимостью возвестил Эббот, – что меня вышвырнут из отеля, как нежелательного постояльца, если вы не сбавите тон и не начнете вести себя прилично. Ясно?

По крайней мере в одном пункте Твигг оказался не прав. Концерт закончился. В разгар их разговора в зале стали появляться группки людей, чтобы выпить чаю, и голоса собеседников за большим столом казались тем громче, чем медленнее двигались люди. Если бы не появление посетителей, неизвестно, чем кончилась бы перепалка Твигга с Гартом.

– Это ясно? – неумолимо повторил Эббот.

Гарт поклонился и сел.

– Очень хорошо, – сказал Эббот. – Если у вас есть какие-нибудь вопросы, инспектор, как раз время их задать. Если вопросов нет, то давайте на сегодня закончим.

– У меня есть вопросы, сэр, благодарю вас. Хотя, по мнению доктора, проще было бы закончить.

– Или по моему мнению, может быть? – спросил Эббот, учтиво блеснув моноклем. – Не беспокойтесь. Так что за вопросы?

– Доктор, – сказал Твигг, с большим и явным усилием сдержавшись, – вы спросили: «Какая женщина?» Мне кажется, я тоже обязан это спросить. Но с одной женщиной, не с леди Колдер и не с миссис Боствик, я уже имел сегодня очень интересную беседу.

– Миссис Монтегю, вы имеете в виду?

– Ха, как же! – сказал Твигг. – Если это та пожилая больная женщина, которую чуть не убили в пятницу ночью, то я думаю, мы можем дать ей отдых. Нет, доктор! Я говорю о миссис Ханшю. Миссис Ханшю, – Твигг заглянул в блокнот, – сейчас находится у своей замужней дочери в Банче, Акация-авеню, 27. Вам это имя что-нибудь говорит?

(Осторожно! Берегись!)

У Гарта не было причин, сейчас по крайней мере, защищаться. Но охота возобновилась, и намеченной жертвой был он.

– Миссис Ханшю? Экономка леди Колдер, по-моему.

– «По-моему»? Бог мой, доктор, я хоть раз могу получить простой ответ на простой вопрос? Вы ведь знаете, что она – экономка леди Колдер, не так ли?

– Да.

– Ага! Вы встречались с миссис Ханшю не один раз, осмелюсь сказать. Похоже, она была кем-то вроде компаньонки леди Колдер, когда вы и леди Колдер и другие люди ходили плавать? Или на берегу занимались упражнениями по спасению утопающих?

(Осторожно! Берегись!)

– Если вам так нравится, называйте ее компаньонкой, мистер Твигг…

– Не важно, что мне нравится и что не нравится. Только ответьте на простой вопрос, если не возражаете. Знаете ли вы, доктор, что я делал, возвращаясь поездом в Лондон вчера вечером?

– Боюсь, не будучи провидцем, я не в состоянии ответить вам, мистер Твигг. Нельзя ли сформулировать ваш простой вопрос как-нибудь иначе?

В одном я вам откроюсь, ладно? Ну хорошо! Тогда я не спрашиваю вас; я говорю вам. – Твигг сделал паузу. – Я читал книжку под названием «Тайна желтой комнаты».

Глава 14

Хотя шагов спешащего по мягкому ковру официанта слышно не было, весь зал зашевелился. Люди выстраивались в очередь у дребезжащей тележки с чаем. Георг Альберт Твигг, подумал Гарт, всегда атакует с неожиданной стороны. Он рассматривал край стола. В этот момент вмешался Каллингфорд Эббот.

– «Тайна желтой комнаты»? – жестко спросил он. – Где вы ее взяли? Не в доме у леди Колдер?

– Нет, сэр, в этом не было необходимости, – с достоинством ответил Твигг. – Книжка – из шестипенсовой серии. Ее можно купить в книжном киоске на любом вокзале. Что я и сделал.

– Зачем?

– Господи, мистер Эббот, зачем покупают книжки? Я хотел посмотреть, что это такое. Вы ее читали, сэр?

– Нет, но начинаю думать, что надо прочесть. Вы нашли что-нибудь полезное в одном из презираемых вами полицейских романов, инспектор?

– Чудные законы у них во Франции, сэр, как получается из этой книги. И судопроизводство тоже чудное. И журналисты такое себе позволяют, что волосы встают дыбом. Видите ли, мистер Эббот, – продолжал Твигг, не спуская глаз с Гарта, – там речь идет о старом ученом и его дочери, тоже ученой, если можно в это поверить. Они работают над какой-то подозрительной темой вроде «мгновенного распада материи», что-то типа того, как если бы вы уничтожили целый город бомбой так, что даже следов от него не осталось.

– И?.. – спросил Эббот. – Они кого-нибудь убили?

– Нет, сэр.

– Тогда в чем суть?

– Именно это я и пытаюсь вам сказать! – Твигг все еще смотрел на Гарта. В книге молодая леди (хотя не такая уж и молодая) спит в небольшой комнате с желтыми обоями, закрытая, как в сейфе, но закрытая изнутри. Среди ночи слышатся крики, шум борьбы и один или два револьверных выстрела. Когда дверь ломают…

Эббот слушал с кислым видом.

– Ломают, да? И что?

– Молодая леди жива, но находится при смерти. Следы пальцев на горле, сильный удар по голове, и везде следы крови, в том числе и кровавый отпечаток руки на стене. И никого в комнате, кроме жертвы, ну и еще то, что все закрыто изнутри.

– Хм… Вы полагаете, что это может помочь нам в нашем деле?

– Сэр, я абсолютно уверен, что решение есть! Вы читали книгу, доктор Гарт?

– Да, – поднял глаза Гарт. – Я ее читал.

– И что вы, доктор, назвали бы ключом к этой загадке?

– Полагаю, то, что вы для себя уже выбрали.

– О! И что же? Поведайте нам.

– С удовольствием. – Гарт поднялся. – Но мне хотелось бы выяснить одно обстоятельство. Поскольку вы упомянули сцену в суде, вы, должно быть, дочитали книгу до конца?

– Не ваше дело, до какого места я дочитал! Какая разница!

– Разница очень даже есть. Вам не удалось бы прочитать в поезде книгу в несколько сот страниц на коротком перегоне от Фэрфилда до Лондона. Мистер Твигг, почему бы вам не признать, что вы приготовили заранее эту западню, в надежде подловить меня любым способом, каким только сможете?

– Я задал вам вопрос, доктор! Что было ключом к разгадке?

– Понять, кто убийца. Убийцей был некий Фредерик Ларзан, детектив-полицейский, притворявшийся, что занимается раскрытием серии преступлений, которые сам же и совершил. Не сомневаюсь, что именно этот пункт вы сочли самым важным.

– Истинная правда! – завопил Твигг.

Одним коротким восклицанием Каллингфорд Эббот сразу оборвал его и резко отвернулся, возможно, для того, чтобы скрыть улыбку. Когда же он повернулся снова, то в странном, из-за цветных стекол купола, освещении лицо его имело обычное циничное выражение.

– И в этом разгадка? – переспросил Гарт.

– Ну нет, – сказал Твигг, но с видом еще более зловещим, чем прежде. Нет, доктор, не это главное, и вы это знаете. И я тоже могу насмехаться. Возможно, я сыграл бы лучше.

– Примите мои уверения, – безнадежно бросил Гарт, – что никогда в жизни я не был так серьезен.

– Тогда зачем вы валяете дурака?

– Мистер Твигг, я не могу разговаривать в расчете на склад ума полицейского. Я не понимаю ход мыслей. Но ваше переложение «Желтой комнаты» – нонсенс, и фактически и эстетически.

– Эстетически, – глуповато повторил Твигг. – Эстетически. Хо! – Казалось, это слово приводит его в такое же бешенство, как и другое, сказанное прошлым вечером. – А теперь скажите мне, что значит «эстетически»?

– Я имею в виду, что вы не можете выделять одну часть вымышленной истории, которая поддерживает вашу теорию, и пренебрегать другой частью, которая полностью ее опровергает. Ситуация в желтой комнате не напоминает убийство в павильоне, и леди Колдер непричастна.

– Тогда я спрошу вас о леди Колдер. Сколько у нее купальных костюмов?

– Что такое?

– Вы слышали меня, доктор. Сколько купальных костюмов у леди Колдер?

Еще одна косвенная атака. Страх, пробуждавшийся всякий раз, когда речь заходила о Бетти, целиком поглотил его. Он чувствовал, что его лишают свободы маневра на каждом шагу. Он даже начал сомневаться, не был ли гнев Твигга напускным, и все отчетливей понимал, что не может тягаться с полицией… И все же он должен через это пройти.

– Да, доктор? Мы ждем.

– Я не знаю, сколько у нее купальных костюмов, – честно ответил Гарт. – Я у нее никогда не спрашивал.

– Но не один? Вы с этим согласны?

– Не один? Да, думаю, да.

– Гм-м… Леди Колдер не нравится, когда другая женщина пользуется ее купальным костюмом? Или купальной накидкой, если уж на то пошло?

– И снова я не могу ничего вам сказать, – честно признался Гарт, – мы никогда не обсуждали этот вопрос.

– И снова я знаю ответ, – сказал Твигг, – потому что сегодня днем перекинулся парой слов с миссис Ханшю. Что говорит леди Колдер по поводу того, что ее сестра надела днем в субботу ее купальный костюм? Она говорит, что Глинис Стакли взяла этот костюм без ее ведома и надела его, тоже без ее ведома. Леди Колдер говорила это, не так ли?

– Ладно. Что с того?

– Тогда она говорит неправду. Она держала эти вещи под замком. Миссис Ханшю присягнет об этом. Глинис Стакли могла взять костюм и накидку, только если ее сестра дала их ей.

Это только один пункт против леди, доктор. Второй пункт – велосипед. Она держала этот велосипед в небольшом сарайчике с северной стороны дома рядом с дорожкой, ведущей прямо на дорогу. Она говорит, что каталась на велосипеде до шести и что мимо нее проехал мистер Омистон. Мистер Омистон клянется, столь категорически, что ничего подобного не было.

А теперь насчет шнура, которым задушили Глинис Стакли. Так ли уж это вероятно, чтобы человек, совершенно незнакомый с домом, пошел туда в поисках орудия убийства? И нашел его в дальней спальне, где с неделю назад его оставили рабочие?

– Секундочку, мистер Твигг! Вы можете доказать, что шнур взят именно из дальней спальни?

– О! Можем, можем! Миссис Ханшю клянется в этом.

Каллингфорд Эббот начал насвистывать сквозь зубы. Шумная беседа разносилась по всему залу.

– Теперь послушайте меня, доктор. Вы не хотите, чтобы я допрашивал леди Колдер, да? Ладно! Я ее не допрашиваю! Вы хотите попытаться защитить ее сами, да? Ладно, я даю вам шанс. Предположим, вам было бы поручено это дело, что бы вы предприняли?

– Если вы имеете в виду, что…

– Именно так. Проверьте меня!

– Во-первых, – сказал Гарт, – я прочел бы книгу под названием «Чьей рукой?». Во-вторых, я бы спросил, что случилось с Майклом Филдингом.

– Майкл Филдинг? О господи, вы опять про эту глупость?

– А где он? Он сказал, что вернется, но его нет. Вот, на столе перед вами, его шляпа. А где сам Майкл?

И в этот момент Гарт увидел Марион Боствик.

Он смотрел поверх плеча Твигга в конец зала, туда, где высокие двери из полированной и инкрустированной древесины открывались в фойе. Марион, в белом платье, стояла возле дверей, подняв голову и глядя в пространство, но было ясно, что она никого не ищет, а скорее кого-то ждет. Она была одна.

– В пятницу вечером, мистер Твигг, – резко сказал Гарт, не сводя глаз с Марион, – я одному человеку дал обещание. Я пока не собираюсь нарушать слово, хотя, чтобы не допустить несправедливости в отношении леди Колдер, мне, возможно, скоро придется это сделать.

– А? Какое обещание, доктор?

– Еще узнаете. Если вы не желаете искать Майкла, то я намерен его найти. А теперь извините меня.

И он направился к выходу.

Позади раздался рев Твигга, затерявшийся в гуле голосов, и окрик Каллингфорда Эббота, но он не обратил на это внимания.

Дэвид Гарт не мог идти быстро, чтобы не привлекать к себе внимание. Ему казалось, что прошла пара минут, хотя на самом деле, чтобы добраться до дверей, ему потребовалось секунд пять. Гарт пытался вспомнить лицо официанта, говорившего с Майклом; но того, как это часто случается с официантами, как раз тогда, когда он нужен, нигде не было видно.

В холле было довольно много народу. Электрический свет отражался на полированной древесине, но в холле царил полумрак, только подчеркивавший его пышность. По стенам, на высоте дюжины футов, тянулся фриз из двадцати с лишним панелей, на каждой из которых был изображен какой-нибудь из кораблей Королевского флота в дыму сражения. Центральная панель, как раз над большими дверями, ведущими на Виктория-авеню, представляла самый современный корабль, только что пополнивший флот.

Портье расположился за своей стойкой и не обращал внимания на звонивший телефон. Два лифта, приводимые в движение с помощью натяжного троса, постоянно двигались с первого до шестого этажа и обратно. По вестибюлю, как кареты по Гайд-парку, медленно и церемонно двигалась вереница дамских шляпок.

Они казались еще больше оттого, что поля их украшали цветы или плюмажи. Все женщины были в перчатках, как и большинство мужчин. Здесь Твигг при всем желании не смог бы снять отпечатки пальцев, даже если бы…

И Марион исчезла тоже. По крайней мере, Гарт ее не видел.

Где же Майкл?

Все эти шляпки и шляпы, с солидными лицами под ними, мешали Гарту, заставляя его чувствовать свое бессилие. Потом мимо него проплыла фигура в полосатом жилете, которую, как ему показалось, он узнал; а поскольку он не знал, как окликнуть официанта, он просто преградил ему путь.

– Вы ведь тот самый?

– Сэр?

– Вы – тот официант, который передал просьбу, примерно пятнадцать минут назад, от какой-то леди молодому человеку, бывшему со мной в зале?

В возмущенном взгляде официанта сквозила ледяная суровость, как и во взорах проходящих мимо.

– Нет, сэр, не я. Всякие просьбы такого сорта, сэр, передает посыльный. Извините меня, сэр…

– Минутку, пожалуйста. Вы дежурите здесь или в зале?

– Здесь, сэр.

– Как давно вы здесь?

– Около получаса, сэр. А теперь будьте добры…

– Значит, вы, по крайней мере, видели его. Тогда людей в вестибюле было меньше. – Гарт коротко описал Майкла. – Он немного спешил и был при этом без шляпы и без перчаток. – Несколько монет перешли из одной руки в другую. – Не смогу ли я освежить вашу память? Вы его здесь не видели?

Официант боязливо оглянулся, потом опять повернулся к Гарту:

– Я передал просьбу от леди, сэр. Такое иногда случается.

– Кто была эта леди? Можете ее описать?

– Нет, сэр, не могу. Я ее не разглядывал. Это была просто леди.

– Послушайте, друг, я не ревнивый муж, выслеживающий свою жену. Здесь дело куда важнее. Вот, позвольте мне еще немного освежить вашу память!

Официант вдруг перешел на шепот, совсем человеческий.

– Я не могу брать деньги, сэр, – сказал он страдальческим тоном. – Во всяком случае, это будет нехорошо, если вы дадите мне десять фунтов. Нам не дозволяется передавать просьбы, и я не передаю. А говорила она сзади, прямо у меня над ухом. Клянусь богом.

– Тогда как же вам удалось вообще что-то запомнить?

– Потому что леди просто просила, чтобы он встретился с ней в гротто.

– Что такое «гротто»?

– Бильярдная в нижнем этаже. Она по воскресеньям закрыта.

– Если она по воскресеньям закрыта, как он мог встретиться там с леди?

– Я не имел в виду, что она закрыта на замок, просто там темно и бильярдные столы накрыты покрывалами. Сэр, извините меня…

– Последний вопрос. Молодой человек спускался туда?

– Да, спускался. Один.

Воскресенье не воскресенье, но кошмар затягивался и затягивал Дэвида Гарта. Телефон возле портье продолжал надрываться. Официант нырнул в сторону и исчез.

Вестибюль, в котором было полно женщин, благоухал парфюмерией и цветами или и тем и другим вместе. Стрелка на стене из полированного дерева указывала в сторону коридора, и надпись позолоченными готическими буквами извещала: «В грот».

Чем дальше по коридору, тем становилось темнее. Воскресные законы соблюдались. Но здесь тоже лежали мягкие ковры. Широкий коридор был бы совсем темен, если бы кто-то не оставил открытым витражное окно в дальнем конце. В падавшем из него слабом свете Гарт увидел лестницу, ведущую вниз. Над ней виднелся еще один указатель со стрелкой и надписью «В грот».

– Майкл! – громко позвал Гарт.

Он не ожидал ответа, и его не было.

На левой стене, обшитой деревом, висели картины с чудовищного вида рыбами. Но глаза у этих чудовищ были такие же, как у тех рыб в аквариуме.

Лестница уходила во мрак.

Гарт сбежал до половины, потом заколебался и остаток пути прошел медленно. Низкий сводчатый проем, ведущий в грот или бильярдную, или как там ее еще, был абсолютно темным.

Он крикнул:

– Майкл! – Потом громче: – Кто здесь?

У Гарта не было времени думать, что произойдет, если ему встретится кто-то, кого он не желал бы встретить в темноте. Без вопросов, даже не различив шорохов или какого-либо движения, он знал, что там кто-то есть.

Стоя в проеме, Дэвид вынул из кармана коробок спичек и зажег одну. Он прикрыл рукой ровное пламя, но не увидел ничего, кроме края накрытого тканью бильярдного стола невдалеке от себя.

Слева, тут же, прямо в дверном проеме, была прикреплена плоская деревянная коробка. Как раз перед тем, как спичка погасла, Гарт увидел на ее передней стороне замочную скважину. Перчатки на нем были тонкие, а дверца не заперта. Кончиками пальцев Гарту удалось подцепить дверцу, и чей-то голос что-то крикнул ему, когда он один за другим начал дергать выключатели.

Три люстры, свисавшие с низкого потолка, мягко засияли над зачехленными столами в комнате с каменным полом и арками вдоль стен, на которых также висели картины с изображениями рыб. Все это напоминало замороженный аквариум. Позади первого бильярдного стола стояла Бетти Колдер.

Никогда прежде Дэвид не видел Бетти в гневе, а сейчас она была в ярости.

– Что ты здесь делаешь? – закричала она. – Чего ты хочешь? Неужели ты не можешь оставить меня одну?

– Что я здесь делаю?

– Да!

То ли она, увидев его потрясенное лицо, поняла, что он испуган, то ли гнев Бетти был на редкость бессилен и она вообще не умела ненавидеть, тем более того, кого любила, но, когда она стукнула кулаком по краю стола, в этом жесте было гораздо больше отчаяния, чем какого-нибудь другого чувства.

– Что толку желать? Какой прок мечтать о том, что мы когда-нибудь будем счастливы? Ведь мы таимся друг от друга даже сейчас!

– Да, Бетти, мы сейчас не откровенны друг с другом.

– И никогда не будем! Никогда не сможем! Почему ты не уйдешь и не оставишь меня одну?

– Господи, Бетти, что ты говоришь? Где Майкл Филдинг?

– Я не знаю, где он! Откуда мне знать? Он меня не волнует!

– Будет волновать, дорогая. И очень сильно, если этот молодой человек умер, а Твигг опять застанет нас вместе в самое неподходящее время.

Рот Бетти приоткрылся. Никто не назвал бы ее лицо злым или некрасивым, но оно казалось таким сейчас, когда она была вне себя. Шляпка с плоским плюмажем, сизо-серое платье и короткий сизо-серый жакет с перламутровыми пуговицами придавали ей столь не соответствовавший ее состоянию нелепо церемонный вид.

– Умер? Почему ты говоришь «умер»?

– Во всяком случае, он исчез. Какая-то женщина вызвала его из зала ровно через минуту после того, как ты ушла. Бетти, это не ты его звала?

– Нет!

– Он должен был спуститься сюда один. Ты видела его?

– Нет!

В бильярдной было прохладно. В каменных нишах тускло светили лампочки, но их света хватало лишь на то, чтобы прочесть надписи под картинами. Гарт напряженно смотрел на край стола, возле которого стояла Бетти.

Пятнышко, даже при свете люстры почти неразличимое на темно-сером холсте покрывала, привлекло его внимание.

– Бетти…

Он шагнул вперед, сдернул перчатки, спрятал их в карман, заодно достав носовой платок, коснулся указательным пальцем края стола и, поспешно обтерев пальцы платком, убрал его обратно.

Теперь успокойся, – сказал Гарт, – и постарайся впредь не терять голову. Но это, – он ткнул в край стола, – кровавое пятно.

Глава 15

– Я не знаю. Я не видела его. Ты с ума сошел, если думаешь, что это я сделала.

– Как давно ты здесь?

– Д-две, может быть, три минуты. Не дольше. Вот и все. – Бетти глубоко вздохнула.

– Если есть еще что-нибудь, Бетти, не бойся, скажи мне.

– Да, – сказала она. – Я понимаю, что бояться не нужно. Я знаю, ты защитишь меня. Ты всегда оберегаешь меня, да?

Голос не подчинялся ей и звучал хрипло, хотя она говорила тихо. Гарт взглянул в помертвевшие карие глаза. Без толку говорить ей, что женщина обычно выбирает самый неподходящий момент для выплеска обиды или ревности, которые доводят ее до крайней степени исступления.

– Я понял, – сказал он. – Это ты стояла под дверью моей комнаты ночью и слышала все, что я говорил Марион Боствик.

– Да. Я все слышала. Даже после того, как во второй раз ты чуть не обнаружил меня.

– Бетти, ты можешь понять…

– Нет, не могу. До того я винила себя и ненавидела себя за то, что так ужасно с тобой обращаюсь. Теперь это даже смешно. Чем я хуже твоей дорогой… твоего дорогого друга миссис Боствик? Разве я, хоть на одну десятую, хуже? А теперь я тебе расскажу, что на самом деле произошло в субботу.

– Нет, не расскажешь.

– Я хочу сказать тебе…

– А я сказал – нет! – закричал Гарт, двигаясь вокруг стола вслед за нею. Серые перчатки Бетти взмыли, словно она хотела вцепиться в его лицо когтями, но выглядел этот жест неубедительно. – Я уже догадался, и времени нет. Если что-нибудь случилось с Майклом Филдингом, тебе лучше объяснить свое поведение сегодня.

– Ты воображаешь, меня волнует мое поведение сегодня?

– Тебе придется объяснять. Что ты делала здесь, внизу? Почему ты убежала из зала?

– Я пришла сюда потому, что во всем этом жутком отеле бильярдная единственное место, где в воскресенье можно побыть одной. Одной, одной, совсем одной. Тебе никогда не хотелось побыть одному, чтобы никто тебя не видел? Едва ли. Ты один из этих, самодостаточных. Я знала, что ты не доверяешь мне, и убедилась в этом еще раз вчера. Но я не догадывалась, как мало ты мне веришь, пока ты не показал своему Майклу Филдингу эту напечатанную на машинке записку и не заявил, что был вынужден солгать, что сам писал ее.

– Ты слышала, что я говорил Марион ночью? Слышала и ничего не сказала об этом, а из-за такого пустяка, как записка, впала в истерику?

– Пустяк? Ты назвал записку пустяком? Боже мой, как я тебя ненавижу! Я в жизни еще никого так не ненавидела!

– Бетти, успокойся!

– Да, ударь меня. Почему бы нет? Я знаю, тебе этого хочется. Ну, подними на меня руку. Почему бы и нет?

– Успокойся, я сказал! Мы должны найти Майкла, иначе…

Иначе, подумал он, последует взрыв таких рыданий, остановить которые сможет только самая варварская пощечина, и именно это он хотел бы сделать; его напугало то, что ему захотелось ударить Бетти или тряхнуть ее с такой силой, чтоб у нее клацнули зубы.

Гарт резко отвернулся и оглядел комнату.

Он почувствовал, как пот выступил у него на лбу. Здесь, в этом так называемом гроте, они словно оказались в подводном мире; сюда не долетал ни один звук, кроме звука его собственных шагов. Гарт шагнул к ближайшему алькову.

В каждом алькове стоял небольшой круглый столик и мягкий диванчик, обтянутый зеленой кожей. Медленно переходя от одного алькова к другому, он обследовал каждый из них, заглянул под все диванчики и даже осмотрел каменную кладку арок над головой.

– Больше смотреть негде, – сказал он. – Майкла здесь нет.

– Ты удивлен? Наверное, он исчез. Может быть, я заставила его исчезнуть, как та колдунья в одной из книг, которые ты мне дал.

– Так, Бетти, кое в чем тебе лучше разобраться здесь и сейчас. Я не только дал тебе эти книги; я написал некоторые из них.

– О силы небесные, о чем ты говоришь?

– О чем слышишь! Я, возможно, плохо тебя защищал. Но я не желаю, чтобы тебя повесили только потому, что я написал полдюжины дурацких романов о невероятных преступлениях.

– Не оправдывайся. Не нужно. Ты ведь преуспел в другом, не так ли? Ты замечательно выгородил свою дорогую миссис Боствик.

– Что вы там говорите, – прервал ее чей-то голос, – насчет дорогой миссис Боствик?

Уголком глаза буквально за полсекунды до того, как прозвучал голос, Гарт уловил какой-то дополнительный свет, который, возможно, зажегся не только что. Сводчатый вход в бильярдную был ярко освещен снаружи. Отрезок винно-красного ковра, ведущий к лестнице, такого же цвета ковер на лестнице, прижатый медными прутьями, полированные стены – все было залито светом. Винсент Боствик, с прижатым к груди цилиндром и тростью под мышкой, стоял в шаге от лестницы.

– Да, миссис? – осведомился Винс. – Могу я осведомиться, о чем вы тут говорили?

Бетти не двигалась, ее лицо совершенно ничего не выражало. Но Гарт в три длинных шага покрыл расстояние до арки.

Весь коридор наверху был освещен хрустальными люстрами, висящими под расписным потолком. На середине лестницы у левых перил стояла Марион Боствик, и голубые глаза ее были так же невыразительны, как у Бетти.

– Я спрашиваю… – повторил Винс.

– Да, – прервал его Гарт, он и сам уже кипел, – но мы думали, что ты ушел, Винс. Точнее, что вы с Марион ушли. Мы думали, ты всегда сопровождаешь Марион.

– Старина, – проговорил Винс уже другим тоном, – так и есть. Именно поэтому я вернулся. Марион подумала, что ты захочешь поиграть здесь, и я дал денег портье, чтобы он зажег свет.

– А с какой стати Марион подумала, что я готов играть?

– Ну, старик…

– Не позволяй ему запугивать тебя, Винс! – закричала Марион, губы ее подергивались от страха и злости. Она смотрелась восхитительно в своем белом платье на фоне винно-красного ковра и полированных дубовых панелей, но почему-то рот бросался в глаза. – Не позволяй ему запугивать тебя, – повторила она, наклонившись вперед. – Ты вечно всем уступаешь. Нам нет нужды бояться, что бы Дэвид ни сказал.

Винс склонил голову набок.

– Временами, старушка, тебе недостает благопристойности. А порой тебе недостает кое-чего другого. Я не собираюсь устраивать здесь скандал, чего, очевидно, ты от меня ждешь.

– Тогда я устрою, Винс, дорогой. Будь уверен!

– Попробуй, Марион, – сказал Гарт.

Но он так и не узнал, что могла бы сделать или сказать Марион. Еще две фигуры появились наверху лестницы – бледный молодой человек и озадаченный пожилой мужчина с пышными седыми усами, крепко державший молодого человека за руку выше локтя. Они стояли и смотрели на троицу внизу.

Свет хрустальных люстр хорошо освещал новоприбывших. Пожилой мужчина был Каллингфордом Эбботом, молодой человек – Майклом Филдингом.

– Идите туда, – прорычал Эббот Майклу, отпуская его руку. – Идите туда, прошу вас, и объяснитесь. Сегодня утром я собирался выпороть юнца примерно вашего возраста. И подобное желание возникло у меня снова. Спускайтесь, сэр!

И Майкл заковылял вниз по лестнице.

Его появление, казалось бы, должно было бы разрядить напряжение, но этого не произошло. По затравленному взгляду, оцарапанным ноздрям, неестественному глянцу высокого воротничка Гарт многое понял и подумал, что, возможно, дело обстоит хуже, чем он ожидал.

Все произошло слишком неожиданно, и Гарту не удалось разглядеть выражение лица Марион. Все – и Марион, и Винс, и Гарт – смотрели вверх. Выбежавшая из-под арки Бетти тоже смотрела туда.

Эббот, стоя наверху лестницы, вытащил из рукава носовой платок и промокнул губы, как ловкий фокусник стерев гримасу. Убрав платок обратно, он сделал правой рукой знак кому-то невидимому. Люстры погасли, весь свет погас, кроме слабого отсвета из бильярдной. За спиной Эббота Гарт видел прямоугольник дневного света в приоткрытом витражном окне и (чего он раньше не заметил) вертикальную полоску света из боковой двери.

В темноте Майкл споткнулся и едва не упал. Первой заговорила Бетти.

– Надеюсь, ты доволен, – бросила она, поворачиваясь лицом к Гарту. Надеюсь, вы все довольны!

Гарт успел прочитать отчаяние на лице Бетти, но тут она, придерживая юбки, как слепая побежала вверх по лестнице. Марион засмеялась, когда Бетти пробегала мимо нее. Гарт не пытался остановить девушку. Сейчас его чувства (и очень сложные) были заняты в первую очередь Марион Боствик, а во вторую Майклом Филдингом.

– Теперь, дорогой Гарт, – продолжал резкий голос Каллингфорда Эббота, величественно спускавшегося по лестнице, – давайте выясним некоторые недоразумения.

– Обязательно.

– Первое: я избавился от Твигга. Умоляю, не спрашивайте как, но с этого момента он вас не побеспокоит. Второе: вы, со своими тревогами и догадками, поставили в глупое положение всех, в том числе самого себя.

– Не совсем понимаю вас.

– Нет? – Эббот не спеша вставил монокль. – Твигг наводнил полицией весь отель, чтобы найти вас. Мой добрый друг секретарь (зовите его, пожалуйста, секретарем, а не управляющим отеля) был крайне возмущен. А я всего лишь пошел в… вымыть руки. И там обнаружил этого молодого человека, которого вы искали, целого и невредимого, как видите.

– И все-таки я не понял. – Гарт резко обернулся. – Майкл, что случилось?

– Да, Майкл, – закричала с лестницы Марион, – что случилось?

Майкл бросился вниз по лестнице, в то время как Бетти бежала вверх. Он ворвался в бильярдную и прислонился к ближайшему столу. Взгляд у него был диким и недоверчивым.

– Господи помоги, вы сошли с ума. – Голос Майкла стал тоньше. Случилось? Ничего не случилось! Это был обман.

– Что?

– Обман. Шутка. Хотя и не очень удачная. Вы сами там были, правда ведь, когда этот официант подкрался ко мне в зале и зашептал?

– Да, я там был. Что сказал официант?

– Он сказал, что какая-то леди желает приватно поговорить со мной в «гротто» (именно такое словечко он употребил) по какому-то «делу». Ну, естественно, что я подумал в первую очередь? – Майкл сглотнул, будто у него что-то застряло в горле. – Я подумал, что он имеет в виду убийство. Я даже не знал, что это за «гротто», но здесь везде висят указатели и стрелки.

– Он сказал, кто эта леди?

– Нет. Он не видел ее. Потом, по дороге, я опомнился и удивился. Под словом «дело» можно ведь понимать все, что угодно.

– Ах, – вздохнул Каллингфорд Эббот, стоявший рядом с Марион Боствик, и пригладил усы. – И, осмелюсь предположить, вообразили себе красотку, страстно ждущую тайного свидания? Разве не так?

Они все столпились вокруг Майкла. Юнец раздраженно мотнул светловолосой головой:

– Что бы я себе ни воображал, длилось это недолго. Бильярдная не лучшее место для романтического свидания. Я подождал здесь, в темноте, минут восемь-десять. Потом понял, что это была глупая шутка, и ушел. – Майкл повернулся к Гарту: – Доктор, к чему вся эта суматоха? Кто здесь рехнулся? Я всего только пошел вымыть руки и освежиться, а этот пожилой джентльмен с моноклем схватил меня, словно я украл королевские драгоценности. Возможно, я говорил с ним немного резко: я сказал ему, чтобы он занимался своим делом. Но у меня и так сегодня много чего было.

– И будет еще больше, если станете себя так вести, – сказал ему Эббот. Однако все уладилось, извинения приняты. Вам понятно, Гарт?

– Что?

– Что все уладилось!

– Значит, Майкл, – мягко спросил Гарт, – вы никого здесь, в этой комнате, не встретили? И ничего плохого не случилось с вами в темноте?

– Но, доктор, что могло со мной случиться? Со мной все хорошо, сами не видите? Даже воротничок в порядке. А в чем дело?

– Интересно, – спросил Гарт, помолчав, – зачем вы вообще упомянули про воротничок? Хотя иногда люди берут с собой запасной воротничок в жаркое воскресенье. Здесь на чехле большое кровавое пятно, примерно в четырех дюймах от того места, где сейчас лежит ваша рука.

– Доктор!..

– На вас напали, да? И до безумия напугали? Как медик медику, вы не позволите взглянуть на ваше горло и ноздри?

Майкл отбежал на другую сторону стола. В спертом воздухе бильярдной, казалось, большинству присутствующих трудно было дышать. Марион стояла выпрямившись, презрительно скривив рот и прищурившись. Винс оперся на трость и смотрел в пол.

– Молодой человек, – отрывисто сказал Эббот, – это правда?

– Нет! Нет! Клянусь вам, нет!

– Если вы будете бояться убийцу, Майкл, на вашей совести будет невинно повешенная женщина. Вы видели леди Колдер? Вам нравится такая перспектива?

– Бога ради!

– А если вы позволите Дэвиду Гарту запугать вас и заставить наговорить невесть что, бедняжка Майкл, – сказала Марион Боствик с великолепной уверенностью, – вы сильно упадете в моих глазах. Нам нечего его бояться! Он просто старается выгородить свою любовницу из приморского коттеджа. Разве не так, Дэвид?

Гарт сделал еще два шага к столу, потом повернулся.

– Марион, – сказал он, – не начинайте войну. Ради старой дружбы, не делайте этого.

Марион повела плечами:

– Дэвид, дорогой, вы говорите полную чушь! Что это за высокопарный вздор! Какую войну?

– Войну между нами. Я стараюсь избежать этого.

– Ох, какие образы! Я и в мыслях не имела…

– Если вы не имеете, так Винс имеет.

– У меня, знаете ли, есть много разных хороших мыслей, – сказал Винс, спокойно разглядывая Марион, – которые, несмотря на свою болтливость, я держу при себе. Марион, лапочка, я был бы на твоем месте чуть поосторожнее. Ты думаешь, что Дэвид тебе больше не нужен. Ты думаешь, что он не посмеет выдать тебя. Ты как сумасшедшая несешься по очень тонкому льду, любовь моя; но будь осторожнее. Я предупреждал тебя однажды, что ты никогда не умела думать на два шага вперед.

– Кстати, раз уж мы заговорили о сумасшедших, – бросила Марион, – здесь таких немало. Майкл, скажите еще раз этим беднягам! Был здесь кто-нибудь, когда вы сюда спустились?

– Нет, Марион, никого не было.

– Кто-нибудь нападал на вас, дорогой Майкл?

– Нет! Нет! Нет! И никаких синяков на моей шее нет!

– Если кто-то хочет добраться до истины и рад поверить, что я хочу того же, – тоска, звучавшая в голосе Марион, походила на страдания ангела во плоти, – то это совсем не так трудно. Вот в чем суть! Вы должны понять, что это так. И если вы не понимаете этого, то вы – кучка дураков! Мистер Эббот, неужели и вы мне не верите?

– Эббот… – с некоторым усилием начал Гарт.

– Если вы мне помешаете… – взвизгнула Марион.

Их голоса прозвучали одновременно и отразились от каменных стен. Майкл так и стоял позади стола. Винс опять уставился в пол.

– Слушайте меня, вы все, – сказал Каллингфорд Эббот.

Сразу наступила тишина.

Опять вытащив из рукава носовой платок, Эббот приложил его ко рту, потом вытер лоб. Он явно колебался: подошел к арке, словно собирался уйти, потом вернулся.

– Двадцать четыре года назад, – заявил он, – я заявлял, что не растеряюсь в любой ситуации. И вот я в растерянности. Я не бог. И, несмотря на все мои громкие заявления, не всесилен. Гарт, Твигг сообщил мне кое-какие новости.

– Да?

– Дознание по поводу убийства Глинис Стакли пройдет завтра в фэрфилдской ратуше. Вы об этом знали?

– Нет, конечно. Что имеется у полиции?

Эббот отправил платок обратно в рукав.

– Не могу точно сказать. И полагаю, что Твигг мне не скажет. – Черты его лица заострились. – В принципе, до знание могут отложить. Но, учитывая настроение Твигга, они могут выдвинуть обвинение против леди Колдер и настаивать на ее аресте.

– И в таком случае суд последует скоро?

– Опасаюсь, что да.

– А Майкла не будут допрашивать в качестве свидетеля?

– Фу-ты! – гипнотически блеснул монокль. – Делишки этого молодого человека с Глинис Стакли не имеют отношения к убийству, с юридической точки зрения по крайней мере. Хэла Омистона тоже не вызовут, если уж на то пошло, так же как и миссис и мистера Боствик, даже если они что-нибудь знают. Единственным свидетелем будет сама леди Колдер. И, вероятно, вы, как обнаруживший тело.

Казалось, тени в гроте сгустились еще больше.

– Вот что я хочу сказать. – Эббот сделал неопределенный жест рукой. Гарт, есть у вас какие-нибудь аргументы, кроме психологических? Если бы в данный момент вы получили возможность дать показания в интересах леди Колдер, вы могли бы отвести от нее обвинение в преднамеренном убийстве?

– Нет, не смог бы. Многое из того, что говорит Твигг, возможно, правда.

– Значит, грубо говоря, вы все это время валяли дурака?

– В данный момент я совершаю нечто худшее.

По лицу Марион скользнула улыбка, едва заметно вздернувшая уголки ее губ, и тут же исчезла. Но Винс Боствик ее заметил. Как и Эббот.

– В самом деле, – жестко сказал Эббот, – я надеялся… – Он умолк, но через мгновение заговорил снова. – Послушайте! – заявил он. – В той дуэли, которую затеяли вы с Твиггом, оба вы нападаете и парируете удары вслепую. Ни о чем не говорилось прямо. И все же я следил за вашей дуэлью, как мне представляется, достаточно долго, чтобы…

– Что?

– Как раз перед тем, как вы покинули зал, Твигг спросил вас, что бы вы предприняли на его месте. Вы посоветовали ему прочитать роман «Чьей рукой?». Помните?

– Конечно.

– Но это вам не поможет. Я читал эту книгу. Мнимая ведьма, поймавшая в ловушку и одурманившая человека много старше себя, никакая, конечно, не ведьма вообще. Она не виновна. Ее «невозможные» преступления – просто трюки, придуманные настоящим убийцей, другой женщиной с холодным и острым умом, которая пыталась переложить вину на первую. Я спросил Твигга, что он думает о вашем заявлении. Твигг сказал, что согласен с вами.

– Твигг согласился со мной? – недоверчиво отозвался Гарт.

– Да, и он записал в свой блокнот несколько слов из последней главы романа. Я постараюсь их воспроизвести. – Эббот сосредоточился. – «Я не добилась цели, – сказала убийца, – хотя могла бы. Это – вопрос закона. Никто не вправе обвинить вас в преступлении, не объяснив, каким образом вы могли его совершить».

Гарт опустил голову. Он не видел ни Марион, ни Винса, ни Эббота. Твигг загнал его в угол, воспользовавшись слабым местом его аргументации.

– Ну что, мой мальчик? Эти слова есть в книге?

– Есть.

– Прав ли Твигг со своей стороны, хоть в какой-то мере? И если прав, чем вы собираетесь опровергать обвинение?

– Не знаю. – Гарт поднял глаза. – Господи, помоги! До сих пор не знаю. И все же, пока не поздно, я должен найти выход.

Глава 16

В наступающих сумерках прекрасного июньского вечера поезд пришел на вокзал Чарринг-Кросс. Дэвид Гарт вышел с вокзала и собирался подозвать такси, тогда еще казавшееся непривычным новшеством.

Он погрузился в знакомую атмосферу: тот же запах нагретой древесины, те же отблески заката над Трафальгар-сквер, ровный гул движения, нарушаемый лишь звяканьем колокольчиков да гудками случайных машин.

Но сейчас Гарт пребывал совсем не в том настроении, что четыре вечера назад.

Был понедельник, 17 июня. Проводник тащил за ним тяжелый чемодан и шляпную коробку: его багаж из «Кавалера и перчатки». Он даже не надел вечерний костюм. На нем был тот же цилиндр и сюртук, в которых он в полдень присутствовал на дознании в Фэрфилде.

Дознание. Да.

В этих сумерках все казалось немного нереальным, и Гарт не удивился бы, если б инспектор Георг Альфред Твигг окликнул его снова. Возможно, еще не поздно. Но пока он видел лишь магазины на той стороне площади, «Голден-Кросс» и отель «Морлис», обращенный фасадом на Трафальгар-сквер.

Двигатель автомобиля ожил и затарахтел, когда водитель провернул стартовую ручку. Носильщик бросил багаж Гарта на сиденье рядом с шофером.

– 316, Харли-стрит.

– Хорошо, сэр.

Сидя позади водителя, пока автомобиль мчался по полупустым улицам, в час, когда поднимаются театральные занавесы, Дэвид Гарт старался ни о чем не думать. Но несколько раз коснулся сложенных листков бумаги, лежавших во внутреннем кармане. Он писал их от руки всю долгую ночь перед дознанием. И рассказ удался.

Справа мелькнули огни «Кафе-Руайяль». Интересно, не дает ли Эббот сегодня прием в этом огромном сине-золотом зале, где по другую сторону стеклянной перегородки за столами с мраморными столешницами пили по большей части представители богемы?

На Риджент-стрит афиши объявляли о кинематографическом сеансе под названием «Скачки глупца». Говорили, что этот фильм стоит посмотреть: маленький инцидент вызывал дикие гонки по улицам Парижа, и это было бы ужасно, если б не было так смешно, хотя Марион Боствик заявила, что она скорее умрет, чем заплатит целых четыре шиллинга за такую чушь, как ожившие картины.

Аи да Марион! Вот это Марион!

Но она не должна занимать его мысли – полностью, по крайней мере. Такси повернуло на тихую Харли-стрит, к его дому. Сумерки сгущались. У обочины стоял автомобиль Винсента Боствика, двадцатисильный «даймлер», с краснобелыми колесами, горящими фарами и услужливым шофером.

Сам Винс на тротуаре под фонарем беспокойно курил сигарету. Как только Гарт расплатился с таксистом, Винс шагнул к нему:

– Ну, как прошло дознание?

– Всему свое время, Винс.

Гарт отпер дверь, втащил багаж и со стуком захлопнул ее. Знакомый холл, с белыми деревянными панелями и черно-белыми квадратиками пола, показался еще более унылым, когда он включил, свет.

– Газеты ничего не сообщают, – сказал Винс, бросив сигарету на пол и затушив ее ногой. – Понимаешь…

Сейчас модно было носить белый галстук и белый жилет со смокингом, так же как и с фраком. Ясно, что Винс обедал в своем клубе. Хотя он говорил и двигался размеренно-лениво, как всегда, вино обнаружило синюю жилку на его виске и подчеркнуло морщинки вокруг глаз.

– Понимаешь, – продолжал он, – я не осмелился спросить своих друзей с Флит-стрит. Поскольку многие нас знают, мы с Марион не заинтересованы в огласке. Так чем кончилось дознание?

– Его отложили.

– Как и предполагалось, верно?

– Единственным свидетельством были показания Бетти, как ближайшей родственницы, опознавшей тело своей сестры, что требовалось по закону. Сразу после этого встал Твигг и просил коронера об отсрочке. Других свидетелей не было. Даже меня не вызывали.

– О? Значит, все твои тревоги позади, да?

– Вряд ли, – сдержанно ответил Гарт. – Твигг готовится к прыжку. А возможно, просто выжидает, поскольку Бетти сбежала.

– Бетти сбежала? Куда?

– Хотел бы я знать. Ее нет в коттедже, и в Патни-Хилл никто не подходит к телефону.

На лице Гарта выразилась тревога. Холл действовал на него угнетающе мертвой тишиной, когда никто не говорил, и гулким эхом, если кто-то заговаривал. Он сразу направился к дальней комнате, той, что называлась малой библиотекой.

Когда он нащупал выключатель за дверью и включил свет, стало немного легче. Четыре лампы в стеклянных колпаках в виде цветов ярко осветили довольно неудобные стулья, напольную пепельницу и застекленные книжные шкафы с рисунками на дверцах. Книги придавали комнате некое подобие уюта, как и отражение света в стекле. Но ничто не могло разрушить полностью неприветливую, казенную атмосферу этого дома.

Гарт бросил взгляд на письменный стол справа от камина. Потом обернулся к Винсу:

– Однако это пока подождет. Послушай, когда вы с Марион возвращались в город, я попросил вас кое о чем. Верно? Где он?

– Майкл?

– Да. Кто же еще?

– Я довольно легко нашел его. Но привести сюда не смог. Он заперся в своих меблирашках под охраной врача и двух священников. – Глаза Винса вдруг остановились. – Стой, старик! Этот Майкл так важен?

– Да, Винс. Сам знаешь.

– Может быть, просто парень заболел! Хотя Майкл не единственный, кто прикрывается авторитетом медицины, чтобы уклониться от допроса.

– Если ты имеешь в виду миссис Монтегю, – отрезал Гарт, – то с ней я поговорил перед дознанием. А также с полковником Селби. Они оба могут быть очень полезны.

– Дэвид, вчера вечером ты сказал, что тебе нужно вдохновение, чтобы найти выход. Ты что-нибудь придумал?

– Думаю, да. По крайней мере, надеюсь. Где сегодня Марион?

Винс хотел что-то сказать.

Здесь, в этой небольшой комнате, куда из-за закрытой двери не доносился уличный шум, человек чувствовал себя как в сердце египетской пирамиды. Каждый цвет, казалось, приобретал тем большую глубину, чем пристальнее смотришь. Винс сложил свой складной цилиндр и упал в кресло.

– Старик, я еще с утра воскресенья хочу кое-что тебе сказать.

– Да?

– В воскресенье утром, – Винс уставился в пол, – этот парень, Эббот, допрашивал Марион на Гайд-парк-Гарденз.

– Да?

– Марион повторила свою историю о… о нападении Глинис Стакли на миссис Монтегю. – Винс все еще смотрел в пол, с некоторым трудом выталкивая слова. – А потом она сказала Эбботу о тебе. Заявила, что ты почему-то ей не веришь и она никак не возьмет в толк почему.

– И?..

– Тогда Эббот спросил меня, и я сказал, что тоже не могу этого понять. Другими словами, я подвел тебя, и это после того, как ты нас прикрыл. Мне всегда хотелось улыбнуться, когда герои романов называли кого-то предателем или что-нибудь в таком роде. На самом деле это не так уж забавно. Я предал тебя.

– Забудь, Винс! Не оправдывайся.

– Все то же…

– Я высоко ценю, – и Гарт похлопал в ладоши, – я высоко ценю твой кодекс школьной этики. Отчасти я его разделяю. Но это очень серьезное дело, которое может кончиться полным крахом.

– Согласен. Дэвид, что ты собираешься делать? Если ты что-то затеваешь против моей жены…

– Нет! Не затеваю. Даже по закону это невозможно.

– Тогда в чем суть?

– Выдержишь, если я скажу честно?

– Надеюсь, старина.

– Мне нелегко решить, о чем ты уже сам догадался, а что окажется для тебя ужасающей новостью. Но вы с Марион прожили два года. Самый злейший твой враг не назовет тебя дураком.

– Ты обратил внимание, – сказал Винс, скосив глаза на угол ковра, – что любимое определение Марион «глупый»?

– Нет, не согласен, – возразил Гарт. – Ее любимое словечко «старый». Она даже тебя зовет стариком. Припоминаешь?

– Дэвид, сознаюсь, в наших отношениях с Марион много фальши. Мои представления о жизни почерпнуты в основном из книг, из Бенсона, из «Диалогов Долли» и тому подобных. Все остальное (смейся не смейся!) из кодекса школьной этики и из этих проклятых детективных историй. Кстати, ходят слухи, – не спрашивай откуда! – что ты и есть Фантом. Это правда?

– Да.

– Я не слишком удивлен. Я нечто подобное подозревал. Но в случае с Марион все это не годится. – Тон Винса изменился. – И предупреждаю тебя, если ты что-то затеешь против Марион!..

– Что бы я ни затевал, я обещаю не навредить Марион. Только все же лучше взглянуть в лицо некоторым фактам. В каком-то смысле она мало отличается от Глинис Стакли. Она жадна, неразборчива в средствах и не совсем нормальна.

– Это все говорит твой венский психоанализ?

– Нет. Это говорит простой здравый смысл, как подтвердит тебе любой опытный практикующий врач, даже не специалист по нервным болезням. Глинис Стакли хотела только денег. Марион спровоцировала убийство…

– Я протестую…

– Протестуешь или нет, но это правда, – поднял голос Гарт. – Она, возможно, сделала это не сознательно и не преднамеренно, хотя я сомневаюсь. Но она не переживает из-за этого. Она не может переживать. И не важно, что случилось, не важно, что разрушена чья-то жизнь, Марион, возможно, немного поплачет, а потом пойдет дальше своим путем. Такова ее натура. И оба ее опекуна знали это с самого начала.

– Что ты собираешься делать, Дэвид?

– Если коротко, то я собираюсь в Хэмпстед. И если бы ты согласился сопровождать меня…

– Если ты хочешь повидать миссис Монтегю и полковника Селби, то они все еще в Фэрфилде.

– Нет, они в Лондоне. По моей просьбе они вернулись сегодня днем.

– Чтобы выдать Марион? Чтобы рассказать всем, что…

– Разве я не убедил тебя, Винс? Вреда Марион не будет. Она в безопасности. В полной безопасности, как… как и ты сам. Возможно, я не вправе рассчитывать на твою помощь. Но ты развеешь большую часть моих тревог, если ответишь на простой вопрос. Где сейчас Марион?

– Я не знаю.

– Винс…

– Я сказал, я не знаю, – выпалил Винс. – Она ушла из дому вскоре после нашего возвращения из Фэрфилда, и с тех пор я ее не видел. Вот почему я обедал в клубе. И ты говоришь, что твоя подруга Бетти Колдер тоже сбежала? Странно, а? Странно, что обе леди исчезли в один и тот же день?

– Да, – ответил Гарт, которому пришла в голову неожиданная мысль. – Это странно. Может быть, не настолько, как тебе кажется, но странно. Интересно…

– Что?

В холле на столике возле лестницы зазвонил телефон. Было ли тому виной выпитое вино или неожиданно прозвучавший в тишине дома телефонный звонок, но на виске у Винса Боствика опять забилась голубая жилка.

Гарт открыл дверь в холл. И в это время кто-то начал дергать ручку входной двери. Дэвид, уже направившийся к телефону, остановился.

– Подойдешь к телефону? – кинул он через плечо. – Если это по работе, скажешь, что меня нет. Я к кому-то вышел, только не к Бетти. И не к Марион, конечно, хотя это вообще неправдоподобно.

– Почему ты сам не ответишь по этому проклятому телефону? Разве это не важнее, чем какой-то шутник у двери?

– Может, и важнее, если у двери не Твигг с очередным сюрпризом.

– Они не нравятся друг другу, да? Не нравятся?

– Кто?

– Марион и твоя… Марион и леди Колдер.

– Нет, не нравятся. Подойди к телефону.

Телефонный звонок прервался за секунду до того, как Гарт, стиснув зубы, открыл дверь. Но волноваться не стоило; по крайней мере, он в первый момент подумал, что тревожиться не о чем. Это был Каллингфорд Эббот.

Очевидно, Эббот, как обычно, устраивал прием в «Кафе-Руайяль». Как и Винс, он был в смокинге, алая подкладка короткой пелерины отблескивала в свете уличного фонаря. На той стороне улицы бренчала шарманка, шофер за рулем белого «даймлера» подсвистывал ей.

– А! – сказал Эббот и вставил монокль. – Мне говорили, что вы здесь живете и что у вас здесь же кабинет. Я не был уверен, что свет в окне на первом этаже что-нибудь значит и что я правильно поступил, отпустив такси. Однако, как я вижу, у вас есть второй автомобиль.

– Машина для меня слишком дорогая игрушка, чтобы иметь больше одной. «Даймлер» принадлежит мистеру Боствику. Однако входите, прошу вас.

Винс что-то тихо и торопливо говорил по телефону. Эббот снял шляпу, на лице его проступила тревога.

– Дэвид, что-нибудь случилось?

– Я потерял леди Колдер. То есть, – быстро поправился Гарт, – я не знаю, где она. У мистера Боствика такие же трудности с женой.

– Фу-ты! Значит, у нас у всех похожие трудности: я потерял Твигга.

– Прискорбный факт, не так ли? – спросил Гарт, впрочем без сарказма. Нашему инспектору Твиггу, я бы сказал, трудно затеряться.

– Это весьма прискорбно, сэр, что я не знаю, чем он занимается, когда хотел бы знать.

Эббот замолчал, потому что Винс закончил разговор и повесил трубку на рычаг. Гарт резко повернулся к нему:

– Да, Винс? Кто это был?

– Полковник Селби. Он хотел поговорить с тобой. Я сказал, что ты вышел. – Он заметно встревожился. – Что, старик, разве я сказал не то, что ты просил?

– Я не это имел в виду…

– Нет, стоп. Играем честно! – Винс облизнул губы. – Он хотел, чтобы ты немедленно приехал туда. Я сказал, что могу приехать вместо тебя. Я думаю, нам надо пойти ехать вдвоем.

– Разумеется. О чем он хотел поговорить со мной?

– Он не сказал. Нет, похоже, ничего ужасного. Он сказал, что это не важно; он может подождать. Идем в машину.

– Да. Помнишь, Винс, два года назад летним вечером мы тоже ездили в Хэмпстед? Когда ты впервые представил меня Марион?

– Дэвид, что происходит? Откуда ты знаешь полковника Селби? Стоп, подожди, ну конечно! Ты же говорил, что беседовал с ним сегодня в Фэрфилде.

– Это еще не все, Винс. Теперь я получил разрешение сказать тебе. Он беседовал со мной по делу в пятницу вечером.

– По делу?

– Как с врачом. Хотел проконсультироваться по поводу кого-то, кто, на его взгляд во всяком случае, психически нездоров.

Винс кончиками пальцев коснулся телефонного столика и промолчал. Но Каллингфорд Эббот был не тот человек, которого можно долго игнорировать. Он привлек к себе внимание Винса громким покашливанием.

– Мистер Боствик, – начал он со зловещей учтивостью, – вы, возможно, припомните, что мы с вами встречались. Я некоторым образом представляю полицию. И кажется, есть несколько вещей, о которых доктор Гарт не поставил меня в известность. Могу я просить вашего разрешения сопровождать вас в вашем автомобиле?

– Можете, сэр, – откликнулся Винс. – Есть вещи, о которых доктор Гарт не поставил в известность и меня тоже.

Винс прошагал к остававшейся открытой парадной двери и махнул шоферу.

– Ладно, Дэвид! Я не буду расспрашивать тебя. Но не означает ли это все, что мы приближаемся к развязке?

– Да, Винс. Я полагаю, что так. Осталось немного!

– Ну что ж, если нам суждено вместе пройти через это, – Винс снова стал самим собой, – давай пройдем. Что еще?

– У меня есть еще небольшое дело. Нет, подожди! Я не долго.

Шофер выскочил из машины со стартовой ручкой. Показав жестом, чтобы Винс и Эббот оставались, где стоят, Гарт вернулся в библиотеку.

Он быстро подошел к письменному столу рядом с камином, но не сел за него. В вечерней тишине ему были слышны скрежет и кряканье: стартовая ручка проворачивалась в непокорном двигателе. И это могло символизировать настроение Гарта.

Из внутреннего кармана он достал полдюжины исписанных листов и взвесил их на руке, словно взвешивал свои сомнения, риск и страшные последствия, которые повлекло бы за собой неверное решение.

Но ошибки не должно быть. Не должно быть ошибки.

Потом, ожив, заревел и ровно застучал мотор. Гарт сел. Он взял со стойки длинный конверт, засунул внутрь сложенные листы и твердым почерком написал на конверте чье-то имя.