Векфильдский священник

Глава XII Судьба словно нарочно подвергает семейство векфилдского священника новым унижениям, иная обида хуже горя

Возвратившись домой, мы посвятили остаток вечера составлению стратегического плана, с помощью которого нам предстояло одержать окончательную победу. Дебора в своих рассуждениях о том, которой из двух ее дочерей досталось лучшее место и которой из них суждено вращаться в более изысканном обществе, проявила немало тонкости. Теперь все дело было за рекомендацией помещика. Впрочем, мы уже столько видели от него знаков дружеского расположения, что с этой стороны не ждали никаких трудностей. Даже после того как мы все легли, жена никак не хотела угомониться.

- А что, Чарльз, между нами говоря, сегодняшний день прошел не напрасно!

- Пожалуй! - отвечал я, несколько потерявшись.

- "Пожалуй"?! Только и всего? - воскликнула она. - А я так очень довольна! Вот увидишь - девочки завяжет ценнейшие знакомства в столице. И если я в чем уверена, так это в том, что нигде, ни в одном городе мира нет такого богатого выбора женихов, как в Лондоне. К тому же, дружок, ты знаешь, каждый божий день на свете приключаются диковинные вещи. А если знатные дамы так очарованы моими дочерьми, что же скажут знатные джентльмены, когда познакомятся с ними! Entre nous {Между нами (франц.).}, я должна тебе сказать, мне чрезвычайно нравится леди Бларни - такая любезная, право! Впрочем, я всей душой полюбила и мисс Каролину Вильгельмину Амелию Скеггс. А все-таки неплохо я их на слове поймала, когда они заговорили о том, что ищут компаньонок! Признайся, дружок, что я для наших девочек постаралась, на славу!

- Что ж, - отвечал я, еще не сообразив, как на все это дело смотреть, дай бог, чтобы и через три месяца ты могла сказать то же самое.

К такому способу я прибегал всякий раз, когда хотел поразить жену своей прозорливостью: если бы поездка девиц увенчалась успехом, возглас мой можно было бы толковать как благочестивое пожелание, в противном же случае - как пророческие слова. Однако, как я и опасался, весь этот разговор служил лишь прологом к тому, чтобы ознакомить меня с новым планом, а самый план заключался в том, чтобы - поскольку отныне нам предстояло держать головы несколько выше - на ближайшей ярмарке продать жеребца (он ведь все равно старый) и купить верховую лошадь, на которой можно было бы ездить в одиночку и по двое, чтобы не зазорно нам было являться на люди - в гости или в церковь!

Я решительно возражал против этого проекта, но возражения мои были столь же решительно отметены. И по мере того как я одну за другой сдавал свои позиции, противник мой наступал, покуда наконец не вынудил меня согласиться на продажу жеребца.

На другой день как раз открывалась ярмарка, и я думал было отправиться на нее сам; но жена уверила меня, будто я простужен, и ни за что не соглашалась выпускать меня из Дому.

- Нет, нет, дружочек, - говорила она, - наш Мозес - мальчик смышленый, продать ли, купить - все у него превосходно получается, - ведь самыми удачными нашими сделками мы обязаны ему! Он берет измором и торгуется, пока ему не уступят.

Будучи и сам изрядного мнения о коммерческой сметке сына, я охотно поручил ему это дело, и наутро сестры уже хлопотали вкруг Мозеса, снаряжая его на ярмарку; стригли ему волосы, натирали пряжки до блеска, подкалывали поля его шляпы булавками. Но вот с туалетом покончено, и он садится верхом на жеребца, положив перед собой на седло деревянный ящик для припасов, которые ему поручено заодно купить на ярмарке. На нем кафтан из той материи, что зовется "гром и молния". Мозес давно уже вырос из этого кафтана, да жаль бросать, - уж очень сукно хорошее! Жилетка его зеленовато-желтая, как пух у гусенка, а в косу сестры ему вплели широкую черную ленту. Мы проводили его со двора и долго, покуда он совсем не скрылся из глаз, кричали ему вслед:

- Счастливого пути!

Едва успел он отъехать, как явился дворецкий мистера Торнхилла и поздравил нас: он слышал, как его молодой хозяин отзывался о нас с большой похвалой.

Положительно, мы вступали в полосу удач, ибо вслед за дворецким прибыл лакей оттуда же, с запиской к моим дочерям, в которой сообщалось, что столичные дамы получили от мистера Торнхилла обо всем нашем семействе отзыв самый благоприятный и что теперь им осталось всего лишь навести кое-какие дополнительные справки.

- Однако, - воскликнула жена, - не так-то, оказывается, легко попасть в дом к этим вельможам! Зато если уж попадешь туда, спи себе спокойно, как говорит наш Мозес!

Эту остроту (ибо жена, оказывается, шутила) обе девицы встретили громким и радостным смехом. Словом, она так была утешена этой весточкой, что даже опустила руку в карман и выдала гонцу се ((ь с половиной пенсов.

Казалось, гостям конца не будет - один сменял другого! Следующим явился мистер Берчелл с ярмарки. Он купил мальчикам печатных пряников на два пенса, и жена приняла их на хранение с тем, чтобы выдавать каждому по одной буковке зараз. Дочерям он подарил по шкатулочке для хранения почтовых облаток, нюхательного табака, мушек и даже денег, буде таковые заведутся, - жена, правда, больше жаловала кошельки из хорьковой кожи, ибо они, по ее мнению, приносят счастье, - ну, да это так, к слову пришлось. Мы все еще питали добрые чувства к мистеру Берчеллу, хотя и сердились на него за его вчерашнюю грубость. Разумеется, мы поделились с ним своей радостью и стали спрашивать его совета: хоть мы и редко следовали чужим советам, но советоваться все же любили. Прочитав записку, которую нам прислали дамы, он покачал головой и сказал, что такого рода дела требуют очень большой осторожности. Сдержанный этот ответ навлек на него неудовольствие моей жены.

- Я знаю, сударь, - вскричала она, - что вы всегда рады придраться ко мне и к дочкам моим! Уж очень вы, сударь, осторожничать любите. Ну, да правду молвить, за разумным советом надо обращаться к тому, кто сам умел им воспользоваться.

- Сударыня, - отвечал он, - мое былое поведение не является предметом настоящей беседы. И хоть это верно, что я в свое время сам не воспользовался разумным советом, долг мой - давать его всякому, кто в нем нуждается.

Опасаясь, как бы на его слова не последовал язвительный ответ, в котором недостаток остроумия восполнялся бы избытком яда, я поспешил переменить разговор и стал вслух гадать, что бы такое могло заставить сына так долго задержаться на ярмарке, - дело шло совсем уже к вечеру.

- О сыне не беспокойся! - воскликнула жена. - Кто-кто, а он не пропадет! Не бойся, он не из тех, что торгуют курами в дождливый день. Я сама своими глазами видела, как он заключает сделки, - чудо! Я вам сейчас расскажу такую историю, что вы животики надорвете. Да вот и он, ей-ей! Вот идет Мозес, пешком, и тащит ящик на своем собственном горбу!

И в самом деле Мозес медленно плелся домой, обливаясь потом под тяжестью деревянного ящика, который он закинул за спину на манер уличных разносчиков.

- В добрый час, Мозес, в добрый час! Ну, мой мальчик, покажи-ка, что ты нам принес с ярмарки.

- Я принес вам себя, - сказал Мозес с лукавой усмешкой, сваливая ящик на кухонный стол.

- Это-то мы видим, Мозес, - воскликнула жена, - но где же лошадка?

- Я ее продал, - вскричал Мозес, - за три фунта пять шиллингов и два пенса!

- Молодец, мой мальчик! - воскликнула она. - Я знала, что ты их вокруг пальца обведешь. Между нами говоря, три фунта пять шиллингов и два пенса это не так плохо. Дай же их сюда!

- Денег у меня нет! - отвечал Мозес. - Я пустил их в оборот. - Тут он вытащил из-за пазухи какой-то сверток. - Смотрите! Двенадцать дюжин зеленых очков в серебряной оправе и сафьяновых футлярах.

- Двенадцать дюжин зеленых очков! - повторила жена слабым голосом. - И ты отдал жеребца, а взамен привез нам двенадцать дюжин каких-то несчастных очков!

- Матушка, дорогая! - вскричал мальчик. - Послушайте же разумное слово: это выгоднейшая сделка, иначе я не стал бы покупать их. Одна серебряная оправа стоит вдвое больше, чем я отдал за все.

- Что толку в твоей серебряной оправе? - вскричала жена в исступлении. - Я уверена, что если пустить их в продажу как серебряный лом, по пяти шиллингов за унцию, то мы и половины своих денег не выручим.

- Об этом не беспокойтесь! - воскликнул я. - За оправы вам и шести пенсов не дадут, - это посеребренная медь, а не серебро.

- Как?! - вскричала моя жена. - Не серебро? Оправы не серебряные?

- Да нет же! - воскликнул я. - В них не больше серебра, чем в твоей кастрюле.

- Итак, - сказала она, - мы потеряли жеребца и взамен получили сто сорок четыре пары зеленых очков в медной оправе и в сафьяновых футлярах! Да провались он пропадом, весь этот хлам! Этого олуха надули - надо было знать, с кем имеешь дело!

- Вот тут-то ты, душенька, и ошибаешься, - сказал я, - он совсем не должен был иметь с ними дела.

- Нет, такого дурака повесить мало, - продолжала она. - Что он вздумал притащить ко мне в дом! В печку эту дрянь, в печку, да поскорее!

- Опять, душенька, позволь не согласиться с тобой, - перебил я, - хоть они и медные, а все оставим их; лучше медные очки, чем ничего.

Между тем у бедняги Мозеса открылись наконец глаза. Он понял, что попался на удочку ярмарочному плуту, который, должно быть, с первого взгляда угадал в нем легкую добычу. Я попросил его рассказать, как было дело. Оказалось, Мозес, продав лошадь, пошел бродить по ярмарке, высматривая другую для покупки. Там он повстречал человека почтенной наружности, который пригласил его в какую-то палатку под тем предлогом, что у него якобы имеется лошадь для продажи.

- Тут, - продолжал Мозес, - к нам присоединился еще один джентльмен; он был прекрасно одет и просил двадцать фунтов под залог вот этих очков, говоря, что нуждается в деньгах и готов уступить все за треть цены. Первый джентльмен под видом дружеского участия шепнул мне, чтобы я не упускал такого случая и очки непременно купил. Я вызвал туда же мистера Флембро, и они заговорили ему зубы так же, как и мне, и вот в конце концов мы оба решили взять по двенадцать дюжин очков каждый.