Великая молочная река

Самый знаменитый артист

Бабушка Хуршида всегда любила цветы. С приходом весны она высаживала на грядках все виды базилика — и корарайхон, с его фиолетовыми листьями, и ошрайхон, и шарообразный садарайхон. Между базиликом у нее росли алтеи, целозии, маргаритки. Там же, на солнечной стороне, сеяла она и семена усьмы. Поглядывая на нее, папа Хуршида тихонько посмеивался:

— Зачем вам усьма? Вы что же, собираетесь красить брови?

— А тебе что до этого? — обижалась бабушка. — Если мне уже не надо красить брови, это еще не значит, что усьма никому не понадобится.

Хуршид тоже помогал бабушке. Он рыхлил землю, выпалывал сорные травы. Вот это, например, что за сорняк? Листочки зеленые, зазубрены, как пила. Выдернуть?

Он уже наклонился, но бабушка вовремя поняла его замысел:

— Не рви его, Хуршид. Это тоже цветок. Пускай растет. Это мак-самосейка. Он всегда расцветает незаметно, редко кому удавалось видеть, как раскрывается его бутон.

Вот с того дня, как он услышал про это, Хуршид внимательно следил за маком-самосейкой, решив обязательно увидеть, как раскрывается его бутон.

Но прошла неделя, а мак и не собирался расцветать.

Прошла еще одна, а бутон на нем все был такой же зеленый и плотный.

«Может, завтра расцветет?..»

Каждое утро Хуршид первым делом бежал к грядке, но бутон оставался зеленым и плотным.

«Вот так просплю однажды и не увижу, как расцветает мак».

Но в это утро Хуршида будто кто-то подтолкнул.

Он открыл глаза, но тут же снова закрыл их — очень уж не хотелось вылезать из теплой постели.

— Вставай, вставай, соня!

Он прислушался. Что это за голоса доносятся из утреннего сада? Вот даже бабушка Луна еще не ушла с неба, кто же там разговаривает?

Он стряхнул остатки сна и выбежал в сад.

Прежде всего — к цветнику. Почему это так возбуждены все цветы? Целозии, вытянув свои длинные шеи, всматриваются куда-то, райхоны, наклоняясь друг к другу, перешептываются неслышно.

«Уж не мак ли собирается расцвести?»

Нет, тут явно что-то другое. Мак-самосейка еще спит, он и не собирается расцветать. Больше того, когда целозия толкнула его просыпайся, дескать! — он обиженно и капризно заявил:

— Отстаньте от меня! Я еще спать хочу.

— Ишь, какой! — рассердились райхоны. — Сейчас в саду появится самый знаменитый, самый известный артист мира, а ты и слушать его не хочешь! Вот совсем зазнался, а всего-то навсего — мак-самосейка!

А роза — алая и душистая — гордо вскинула голову, заявив маку:

— Сорняком ты был, сорняком и останешься.

Этого Хуршид не выдержал. Пусть мак немножко и зазнается, но нельзя же так.

— Эй, зачем вы обижаете самосейку? И что это за самый знаменитый артист мира?

Цветы замолчали. Вроде как растерялись от того, что Хуршид их подслушал.

— Ладно, не бойтесь, — решилась наконец маргаритка. — С Хуршидом можно дружить, он нас никогда не обижает. Пусть он тоже увидит самого знаменитого артиста и послушает его песни.

— Ладно, оставайся, Хуршид, — зашелестели цветы.

— Но кто он, этот артист?

— Посиди спокойно, скоро увидишь.

Все смолкло, стихло, а потом вдруг легко потянуло прохладным нежным ветерком, и цветы радостно захлопали в листики-ладошки. Это прилетел самый знаменитый артист в мире, и Хуршид, конечно, тут же его узнал.

Соловей!

Серый чапан на певце серебрился, соловей наклонял голову то вправо, то влево, смотрел на слушателей то правым, то левым глазом, а потом произнес:

— Первую песню я посвящаю алой красавице — розе, самому красивому цветку в мире!

Цветы радостно захлопали, а черешня даже замахала всеми своими ветками. Алая роза еще выше подняла свой бутон и презрительно скосила глаза на мак: слышит ли соловья этот невежа? Хуршид даже подумал: вот задразнят они самосейку, вот доведут они его до слез, эти садовые цветы.

А соловей уже начал песню.

Кем бы он ни был, как бы он себя не держал, с кем бы он там ни дружил, но это был певец, и певец настоящий! Даже бабушка Луна, уже сошедшая за горизонт, снова высунулась посмотреть — кто это так сладостно поет? Даже звезды одна за одной снова высыпали на небо.

Да, было что слушать!

Цветы так и замерли в восхищении, и когда раскатилась последняя трель, не шевельнулись, боясь нарушить установившуюся восторженную тишину.

Но чей-то тоненький голосок сказал:

— Ой!

Цветы, вздрогнув, оглянулись. А-а-а, это опять мак-самосейка, совершенно не умеет себя держать в обществе. Вон, даже обронил на землю какие-то листки.

Да что это с ним?

Он, этот мак, расцвел! И как красиво расцвел! Как гордо стоит, как переливается его алая головка в нежных лучах бабушки Луны!

— Уважаемый артист, — тем же тоненьким голосом сказал самосейка, — меня зовут Гузал, то есть Красавец. Обычно я расцветаю попозже, но сегодня не смог. Ваше пение было таким чудесным, что я решил расцвесть. Считайте, это я сделал вам подарок.

— Спасибо, — важно ответил соловей, глянув на мак и левым и правым глазом. — Лучшего подарка просто быть не может. Позвольте мне спеть специально для вас.

И соловей снова запел.

Роза же все косилась на мак-самосейку и с завистью шептала:

— Настоящий дикарь! Совершенно не умеет себя вести!

Но мак уже не боялся розы. Песнь соловья была столь прекрасна, что все, кто ее слышал, становились добрее и чище. Даже роза. А на Хуршида пение подействовало еще сильнее — глаза его начали слипаться, и он погрузился в теплый и нежный сон. Последнее, что он помнил, это шепот черешни: «Давайте, давайте его сюда, кладите на мои тонкие ветви, пусть мальчик поспит».

…Он проснулся и сразу вспомнил свой сон: и то, как пел цветам соловей, и то, как роза обижала мак-самосейку.

А может, то был не сон?

Хуршид вскочил и побежал в сад.

Райхоны на грядке еще дремали, целозии, положив головы на плечи друг другу, тоже подремывали, как и роза. Зато тут же на грядке стоял мак-самосейка, и цветок его сиял и переливался, как алый бархат в лунном свете.

— Привет! — сказал Хуршид маку. — Как ты красив!

Мак застыл, будто не понял Хуршида.

— А я знаю, как тебя зовут, — шепнул Хуршид, наклонясь к самому цветку. — Тебя зовут Гузал, я не ошибся?

Мак-самосейка вздрогнул и еще сильней покраснел. А райхоны, притворяющиеся, что они спят и ничего не слышат, все же зашевелились. В конце концов, у каждого есть что-то свое, чем можно гордиться. Пусть они, райхоны, не такие красивые, как роза или этот невежа-мак, зато они пахнут сладко и необыкновенно.