Что можно сказать об организации эвакуации ночью 2 июля 1942 года у берега 35-й береговой батареи? Командирам катеров и тральщиков ничего не было известно о плане командования СОРа и флота по эвакуации в первую очередь старшего комсостава армии и флота, и потому они действовали по обстановке. Командующий ЧФ вице-адмирал Октябрьский, который смог бы дать более точные инструкции и сообщить фамилию ответственного за эвакуацию старшего комсостава армии и флота только в 5 утра 1 июля прилетел в Краснодар из Севастополя и находился в пути в Новороссийск, когда все предназначенные для эвакуации корабли уже были в море.
Получилось так, что этот непростой, деликатный, если его можно так назвать, вопрос по эвакуации в первую очередь старшего комсостава, по каким-то причинам не был доведен до командиров кораблей... Досекретничались… Попытки Ильичева организовать эвакуацию командного состава с необорудованного берега под 35-й береговой батареей не увенчались успехом, а резервного варианта не было предусмотрено. В результате более двух тысяч высококвалифицированных старших командиров и политработников Приморской армии и Береговой обороны флота оказались брошенными и в основной своей массе погибли или попали во вражеский плен.
Первым отрядом сторожевых катеров, ушедшим после 2-х часов ночи с рейда 35-й батареи, был отряд капитан-лейтенанта Захарова в составе СКА-0124, на котором шел он сам, СКА-0112 с генералом Новиковым и его штабом и СКА-028. Как уже говорилось, СКА-0124 и СКА-0112 погибли в бою с превосходящими силами морского противника, а оставшиеся в живых на СКА-0124 – 15 человек и на СКА-0112 – 16 человек с генералом Новиковым были взяты в плен.
Отряд сторожевых катеров в составе СКА-088, СКА-071 и СКА-046 ушел с рейда после 3-х часов ночи. Командир отряда капитан-лейтенант Глухов на катере СКА-029 выполнял особое задание. По приказанию члена военного совета дивизионного комиссара Кулакова он должен был эвакуировать из Казачьей бухты группу партийных работников. Катер принял с маленького причала в Казачьей бухте людей и вышел в Новороссийск значительно позже. То, что боевого донесения Глухова по результатам этого рейса не обнаружено в архиве, вполне объяснимо. В руководстве группой катеров на рейде 35-й батареи он не участвовал, а командир СКА-029 донесение подал от своего имени. Есть и другое объяснение: «особое» задание, данное СКА-029, не должно было стать достоянием «общественности».
Вокруг этого факта и без того не обошлось без некоторых спекуляций. В воспоминаниях капитана 1 ранга Решетова упоминается о том, что Глухов самостоятельно принял решение о заходе СКА-029 в Стрелецкую (?) бухту, якобы для эвакуации остававшихся там офицеров штаба ОВРа. И только пройдя вдоль причалов Стрелецкой бухты, Глухов направил СКА-029 в Казачью бухту. Зная лихость и решительность капитан-лейтенанта Глухова, этой информацией не стоит пренебрегать. Быть может, именно по этой причине СКА-029 «несколько задержался» и вынужден был самостоятельно возвращаться в базу.
Лет сорок назад мне попались воспоминания одного из членов экипажа СКА-029. В них шла речь о том, что в районе подхода катера к причалу в Казачьей бухте оборону держала группа под командованием пожилого майора. В отличие от того бедлама, что творился в районе 35-й батареи, защитники маленького плацдарма на восточном берегу Казачьей бухты организованно погрузили на катер раненых и передали мешок с почтой. О партийных работниках, ради которых катер был направлен в Качачью бухту, никакой речи не было.
Вышедшие из Новороссийска в Севастополь в 03.00 2 июля СКА-014 и СКА-0105 на переходе морем в 15.00 3 июля в районе между мысом Сарыч и маяком Ай-Тодор в расстоянии примерно в 25 миль от берега обнаружили СКА-029, который бомбили и обстреливали с бреющего полета самолеты противника. На катере висел флаг «Терплю бедствие, нужна немедленная помощь». Почти весь экипаж катера погиб. Глухов был тяжело ранен, ранено было и 80% «пассажиров». СКА-014 встал в боевое охранение. СКА-0105 перегрузил раненых и взял на буксир СКА-029. Все три катера до темноты отбивали атаки самолетов противника. Всего в Новороссийск ими было доставлено 14 человек комсостава и 50 младшего комсостава (Отд. ЦВМА ф. 10. д. 22738. л. 57).
Последним в 2 часа 50 минут 2-го июля покинул рейд 35-й береговой батареи отряд тральщиков. БТЩ «Защитник» принял на борт 320 человек, БТЩ «Взрыв» – 132 человека. В 24 часа 00 минут 3 июля тральщики благополучно прибыли в Новороссийск (ЦВМА. ф. 2092. оп. 1. ед. хр. 117. лл. 327-328.). Не совсем понятно, почему в боевом донесении командира ТЩ «Защитник» числится 500 человек, вывезенных с Херсонеса?
Прибывшие ночью 2 июля из Новороссийска подводные лодки «А-2» (командир – капитан 3 ранга Гуз) и «М-112» (командир – старший лейтенант Хаханов) только во второй половине дня 2-го июля смогли форсировать минный фарватер ФВК № 3 и подойти к берегу в районе Херсонесской бухты – 35-я батарея. То есть, принять какое-то участие в эвакуации они не имели возможности. Причиной тому явились все те же растреклятые минные поля.
Под утро 3-го июля из бухты Круглой (Омега – Б.Н.) вышло пять небольших катеров разного типа (торпедовозы, «Ярославцы») 20-й авиабазы ВВС ЧФ курсом на Новороссийск. В районе рейда 35-й батареи к ним присоединился шестой катер, вышедший из Казачьей бухты еще вечером 2 июля около 23 часов. Всего на этих шести катерах находилось около 160 человек – почти вся группа «017» парашютистов-десантников группы Особого назначения Черноморского флота (около 30 человек) и краснофлотцев-автоматчиков из батальона охраны 35-й батареи. Все были с оружием. Эта информация требует серьезного анализа. Судя по ней, в районе бухты Омега и устья бухты Стрелецкой до 2-3 июля продолжалась активная борьба с врагом. Более того, часть бойцов этих групп нашли средства для эвакуации и сами организовали свое спасение.
С восходом солнца группу катеров, шедшую в кильватер с интервалом в 150-200 метров, обнаружили самолеты противника. Начались атаки самолетов. Моторы катеров перегревались и часто глохли, так как катера были перегружены. По свидетельству командира группы «017» старшего лейтенанта В.К. Квариани и членов группы старшины А.Н. Крыгина, Н. Монастырского, сержанта П. Судака, самолеты противника, заходя со стороны солнца, стали их бомбить и обстреливать из пулеметов и пушек.
Прямыми попаданиями бомб были сразу же потоплены два катера. Катер, на котором находились Квариани и Судак, получил пробоины в корпусе, стал оседать от принятой воды. Заглох один мотор, и катер пришлось повернуть к берегу, занятому фашистами. Все это произошло в районе берега неподалеку от Алушты. На берегу произошел бой между десантниками и вооруженной группой татар. В результате неравного боя, все, кто остался в живых, были пленены. Раненых татары расстреливали в упор. Подоспевшие итальянские солдаты часть пленных отправили на машине, а часть – на катере в Ялту.
Катер, на котором шел В. Гуров в ходе первого налета самолетов противника отвернул от всей группы на юг, оторвавшись от «эскадры». В одном кубрике находилась тяжелораненая женщина с грудным ребенком. На палубе было много раненых. Шли на одном моторе, так как второй заглох из-за повреждения при налете. Ночью был шторм, катер несло к берегам Турции. На рассвете к ним подошел вышедший из Севастополя буксир «Турист», который принял обессиленных людей и доставил 5 июля в Батуми. Судьба остальных катеров группы Квариани неизвестна. Скорее всего, они были потоплены в результате атак немецких самолетов. Здесь надо отметить, что в группе «017» воевало немало знаменитых моряков-разведчиков, таких как М.М. Негреба, П. Королев, В. Богданов, С. Елисеев и других. Это о них писатель Леонид Соболев написал известный документальный рассказ «Батальон четверых».
Нескольким группам бойцов и командиров в эти ночи удалось спастись на рыбацких лодках, шлюпках, найденных в разных местах. Сооружались плоты из камер с кузовами машин сверху на них, и других подручных средств. Части из них сопутствовала удача и после многотрудного плавания они добирались до берегов Кавказа, а некоторые даже до Турции.
До сих пор информация о том, сколько катеров привлекалось для эвакуации защитников Севастополя, какие их номера, какие им ставились задачи, требует уточнения и анализа.
Что же в этих условиях предпринимает командование флота? Согласно донесения в Генеральный штаб от 5.07.42: Командование ЧФ на поиск плавсредств, вышедших от берегов Крыма, посылало сторожевые катера и подводные лодки. Так, 2.07.42 г. в 4.00 вышел на поиск плотов СКА-2, а в 9.00 СКА-5, а также подводные лодки «М-112» и «М-111». Последняя выделенная мной фраза, взята из донесения, отправленного штабом ЧФ 4 июля 1942 года в ответ на требование Генерального штаба продолжить спасение защитников Севастополя. Что за мифические СКА-2 и СКА-5, фигурируют в отчете, не понятно, но «малютки» «М-112 и «М-111», форсировавшие минный форватер во второй половине дня 3-го июля, не смогли выполнить поставленую командованием задачу и, тем не менее, фигурируют в донесении?
Операторов Генерального штаба можно понять: они ставят задачу перед штабом флота – принять все меры для спасения героических защитников Севастополя. Но как оправдать офицеров оперативного отдела штаба флота, принявших решение послать подводные лодки-«малютки» для спасения обреченных на смерть и плен десятков тысяч солдат и матросов? Как они представляли себе этот процесс спасения? Кстати, прецеденты были: на подвсплывшую для зарядки аккумуляторов подводную лодку был принят старшина, пытавшийся переплыть море на автомобильной камере. На «М-112» был принят с полузатопленной шлюпки полковой комиссар Дубенко.
Надо отметить, что указанный в сводке буксирный катер «Турист» вышел из Стрелецкой бухты в начале ночи 2 июля вместе с буксирным катером «СП-24», как написал в донесении военком разведотдела штаба ЧФ. На этих судах покинули крымскую землю бойцы и командиры отряда старшего лейтенанта Ищенко. Отряд был сформирон 1 июля из остатков разных подразделений наших войск. Основу его составил отряд разведотдела штаба флота. В течение дня 1 июля отряд отбивал с помощью орудия 24-й зенитной батареи яростные атаки фашистов, уничтожив несколько сот гитлеровцев. Отмечалось, что капитаны указанных буксиров не имели указаний на эвакуацию и, по сути, были брошены на произвол судьбы у причалов Стрелецкой бухты.
По информации ветерана флотской разведки полковника В. Стихина ночью с 1 на 2 июля среди оставшихся в Стрелецкой бухте разного рода непригодных плавсредств был обнаружен буксир «Таймыр» с исправными двигателями. Оказавшийся в отряде разведчиков механик – старшина 1-й статьи Жарков сумел завести двигатели. На буксире установили два пулемета ДШК, снятые с затопленного катера, и ночью, погрузившись, отряд ушел на Кавказ, умело маневрируя от артобстрела с Северной стороны. В пути следования успешно отбились от налета трех «юнкерсов».
Борьба продолжалась. Не прекращались попытки прорваться в горы к партизанам малыми и большими группами бойцов и командиров. Так по воспоминаниям начальника политотдела 9-й бригады морской пехоты Дубенко он вместе с группой работников Севастопольского горкома партии во главе с секретарем обкома партии Ф.Д. Меньшиковым договорились пробиться к партизанам в ночь с 1 на 2 июля.
Среди них были С. Багрий и Н. Краевая. Ночью к ним присоеденились еще около 150 бойцов и командиров. Но такой группой сразу не решились идти на прорыв и решили продержаться днем 2 июля, а ночью прорываться в горы. Что случилось дальше с этой группой, Дубенко не знал, так как вместе с моряками сел в дырявую шлюпку и попал на подводную лодку «М-112». О печальной судьбе секретаря обкома Меньшикова мы узнали из воспоминаний полковника Дмитрия Пискунова.
Ночью 2 июля прихода кораблей ждали не только у рейдового причала 35-й береговой батареи. Их ждали и на берегах бухт Казачьей и Камышовой и даже Круглой. Молча, с надеждой, что еще подойдут корабли, смотрели защитники Севастополя вслед уходящим катерам. Они не могли поверить, что помощи больше не будет. В сознании не укладывалось, что они фактически брошены на произвол судьбы, на милость врага.
«Наутро, – написал в своем письме воентехник 2 ранга Г.П. Сорокин, начальник артснабжения из 134-го артполка 172-й стрелковой дивизии, – у берега, сколько было видно, в 7-8 человеческих тел толщиной тысячи полоскались волной. Факты достоверны». Но даже в этот трудный час не все защитники Севастополя думали о спасении. Старшина 1-й статьи Смирнов из манипуляторного отряда № 1, которому удалось пробиться к 35-й батарее с мыса Фиолент, в ночь на 2 июля написал в своих воспоминаниях так: «…мы окопались вперемешку с бойцами 7-й бригады морской пехоты, подчиняясь неистребимому желанию сопротивляться. Когда пришли наши корабли ночью с 1 на 2 июля, почему не подбросили патронов и пищи? А немцы все время молчали. Они рады были избавиться от нас».
Интересная мысль, тем белее, что она высказана была ни одним только Смирновым. В последних боях на Херсонесе немцы избегали больших потерь, они обошли стороной Севастополь, и тем обиднее, что это условие не было использовано в полной мере при спасении наших воинов на берегу Херсонеса. Было бы хорошо, если бы Смирнов вспомнил фамилию того начальника, который дал указание на выключение створных огней в районе 35-й батареи. Именно это явилось причиной возвращения на Кавказ двух тральщиков, не рискнувших форсировать минное поле без ориентиров.
К утру 2 июля 1942 года на берегах Херсонесского полуострова оказались брошенными на произвол судьбы десятки тысяч героических защитников Севастополя, в том числе раненых, без боеприпасов, без продовольствия и пресной воды.
Мы уже обращали внимание на тот факт, что Октябрьский, убывая на Кавказ, не позаботился о сохранении тех каналов связи, которые обеспечили бы связь Новикова и Ильичова с кораблями, выделенными для снятия людей с плацдарма. Эту проблему был обязан решить начальник штаба СОР капитан 1 ранга Васильев. «Морские охотники», направленные в Севастополь, не были оборудованы аппаратурой для приема-передачи шифрованных донесений, а все переговоры с КП на 35-й батарее велись в закрытых каналах. Командиры групп и командиры катеров не были проинструктированы и сориентированы по действиям в районе приема личного состава с берега.
Так, на КП 35-й батареи не имели информации об отдельных группах катеров и подводных лодок. О группе сторожевых катеров № 015, 078, 052 под командованием капитан-лейтенанта А.П. Скляра мы уже речь вели. Не дошли до Севастополя и подводные лодки «Д-4» и «Щ-215». Атакованные торпедными катерами и самолетами они вынуждены были возвратиться на Кавказ.
03 ч. 00 мин. 2 июля. С уходом двух тральщиков и семи сторожевых катеров на береговой территории района бухт Камышовой и Казачьей, ББ-35 и Херсонесского полуострова остались 55-60 тысяч человек, из которых половина была ранена (вопрос спорный, по немецким данным, 37 тысяч раненых не входили в это число – Б.Н.).
Всю ночь 2 июля 1942 г. на берегу сплошной массой простояли защитники Севастополя, безмолвно глядя на море, ожидая спасения. Ночью было предпринято несколько попыток группами прорваться на Балаклаву и дальше в горы, но прорвать плотную оборону противника удалось немногим.
03 ч. 00 мин. – 04 ч. 00 мин. В казематах ББ-35 состоялось совещание старших командиров и политработников армии. В связи с убытием генерал-майора Новикова на совещании на демократических началах было избрано временное руководство Приморской армией в виде Военного совета армии. Это временное руководство армией руководило обороной Херсонесского полуострова до утра 4 июля.
Сам факт образования временного Военного совета армии сразу же после убытия Новикова и деятельность этого совета в течение двух последующих суток является тягчайшим обвинением штатному командованию СОР и лично адмиралу Октябрьскому. Генерал Новиков, приняв на себя роль невольного заложника ситуации, в течение суток делал судорожные попытки организовать оборону плацдарма, но после первой же неудачной попытки эвакуации покинул порученную ему группировку. Последние годы из Новикова усиленно и небезуспешно делают героя. Новиков мог стать героем, но обстоятельства были против него, да и по своей сути, он не был той фигурой, которая могла бы переломить практически безнадежную ситуацию: он даже не смог погибнуть с честью, как это был обязан сделать в подобной ситуации кадровый боевой офицер.
Основной задачей образованного временного Военного совета стала подготовка и организация эвакуации, то есть то, с чем не справился генерал-майор Новиков и его штаб.
Теперь уже можно было понять и Октябрьского: после оставления Новиковым своего КП на 35-й батарее предпринимать решительные меры по эвакуации войск с Херсонесского плацдарма было уже опрометчиво не столько с тактической, сколько с «политической» (?) точки зрения. О моральной стороне проблемы пока помолчим.
Имеет смысл немного остановиться на деятельности временного Военного совета, образованного после убытия с 35-й батареи генерала Новикова. Сообщение о создании и практической деятельности временного руководства армией в те тяжкие июльские дни 1942 года впервые прозвучало на военно-исторической конференции в Севастополе в мае 1961 года в докладе Пискунова о последних боях за Севастополь. И хотя это временное руководство армией действовало только до утра 4 июля, значение этого факта выходит далеко за рамки обычного события и составляет одну из важнейших, до конца не изученных и не в полной мене не оцененных страниц героической обороны Севастополя.
Здесь уместно отметить, что полковник Пискунов был членом названного временного руководства Приморской армией. В процессе обороны Севастополя полковник Дмитрий Пискунов был в числе заметных руководителей, являясь начальником артиллерии 95-й Молдавской стрелковой дивизии, с которой он прошел боевой путь с первых дней Великой Отечественной войны от реки Прут на границе с Румынией, участвовал в боях за Одессу. В Севастополе к прежним обязанностям начальника артиллерии дивизии добавились функции командующего артиллерией 4-го сектора обороны. Имеется информация, что за боевые и организаторские заслуги в деле обороны Севастополя командованием Приморской армии Д.И. Пискунов представлялся к воинскому званию генерал-майора и званию «Герой Советского Союза». Плен помешал получить ему эти высокие награды за свой ратный подвиг. В 1945 году после освобождения из плена и прохождения государственной проверки Пискунов был восстановлен в прежнем воинском звании «полковник» и продолжил службу в рядах Советской Армии. Что касается информации и представления Д. Пискунова к званию «генерал-майора» и Героя Советского Союза, то она вызывает некоторые сомнения. Так, до конца обороны в звании полковника оставался комендант 4-го сектора Капитохин, а начальник артиллерии Приморской армии Рыжи стал генерал-майором только в июне 1942 года. Но разве это так уж важно? Мы нисколько не сомневаемся в заслугах полковника Дмитрия Пискунова.
По воспоминаниям Дмитрия Пискунова: «В ночь на 2 июля 1942 года на 35-й береговой батарее состоялось совещание старшего командно-политического состава армии. Кратко была обсуждена создавшаяся обстановка и принято решение принять все меры к эвакуации армии, тем более, что к этому времени мы имели сведения, что в следующую ночь должны были подойти транспорта. Я назову некоторых людей, которые оказались в руководстве, начиная с утра 2 июля 1942 года. Бригадный комиссар, фамилию не знаю, майор Белоусов, помощник начальника штаба артиллерии 25-й Чапаевской дивизии, начальник штаба артиллерии полковник Гроссман, полковник Бабушкин, командир одного из артполков. Я тоже был введен в состав руководства и занимался деятельностью левого фланга обороны и формированием резервов. На Херсонесском мысу был майор Дацко. Я называю фамилии тех, кого знал».
Вызывает некоторое недоумение, что Дмитрий Пискунов не называет среди своих ближайших сотрудников по подготовке к приемке катеров капитана 3 ранга Ильичева. Осталось немало свидетельств того, что всем процессом подготовки к приемке катеров на необорудованном берегу Херсонесской бухты занималась группа офицеров штаба и разведывательного отдела под руководством Ильичева. Другое дело, что после очередной неудачи с эвакуацией Ильичев несколько отдалился от участия в работе временного совета. В этом нет ничего удивительного. Имеются многочисленные свидетельства, что после неудачи, постигшей наши войска утром 2-го июля, борьба на плацдарме приняла очаговый характер и ни о каком централизованном руководстве уже не было речи. После неоднократных попыток группе, в которую входил Ильичев, удалось прорваться в горы. К сожалению, голодных и обессиленных членов этой группы спящими захватили татары. В плену Ильичев погиб.
Как объяснял Пискунов, воссозданное руководство армией действовало от имени штатного командования, эвакуированного на Кавказ. И нет ничего необычного, что временное руководство армией впоследствии стало называться Военным советом, каковым оно в сущности и было на тот момент.
К сожалению, стенограмма выступления Пискунова на майской 1961 года конференции была записана с искажениями, о чем имеется отметка в архивном томе. «Там ничего этого нет», – заявил Пискунов, когда получил по почте ее копию. Видимо, Дмитрий Пискунов имел ввиду отсутствие в стенограмме ряда важных сведений, о которых он доложил на конференции.
По вполне объяснимым причинам сообщение Пискунова было принято на конференции только «к сведению», хотя в шестидесятые годы имелись все возможности для выяснения всех обстоятельств, сопутствующих трагическим событиям последних дней обороны Севастополя, в том числе и подробности работы временного руководства Приморской армией. В те годы были живы многие участники тех последних боев. К сожалению, должного интереса к этому сообщению со стороны командования и политуправления Черноморского флота по инициативе которого была созвана конференция, не последовало.
По прошествии 20 лет после трагедии на мысе Херсонесс сам факт признания того, что дважды брошенные командованием старшие офицеры Приморской армии и флота нашли возможным сплотиться вокруг избранного ими на демократических началах Временного военного совета, предпринять ряд мер по организации обороны плацдарма и по подготовке эвакуации личного состава, был «оскорбителен» (?) и неприемлем для так называемого «руководства». Того «руководства», что являлось прямым наследником тех руководителей, что сознательно бросили на погибель и плен свою армию; того «руководства», что, наследуя «лучшие» партийные традиции, теперь стояло горой за новоявленных «героев» обороны Севастополя: адмиралов Октябрьского и Кулакова. Принятие факта образования временного Военного совета означало бы признание бывшего командования СОР в своей несостоятельности как военного органа руководства обороной, допустившего разгром армейской группировки и не принявшего решительных мер по ее спасению. Фактически, членами Временного совета предпринимались действия, на которые не решились командующий СОР и командующий Приморской армией, и с которыми не справился их полномочный преемник – генерал-майор Новиков.
На момент проведения конференции Филипп Сергеевич Октябрьский – полный адмирал, почетный гражданин Севастополя, в недавнем прошлом – первый заместитель Главнокомандующего ВМФ, с 1958 года – Герой Советского союза; Николай Михайлович Кулаков – вице-адмирал, начальник политотдела Ленинградской военно-морской базы, в 1965 году ему тоже «предстоит стать» Героем Советского Союза. О каком признании своих преступных деяний этими, с позволения сказать, «героями» могла идти речь? Ведь звезды героев им вручали «…за заслуги» в обороне Севастополя.
Рассмотрим некоторые подробности, связанные с временным Военным советом Приморской армии.
В 1963 году в партийный архив Крымского обкома партии поступили материалы от Д.И. Пискунова, написавшего по просьбе заведующего партархивом об обстоятельствах гибели секретаря обкома партии Ф.Д. Меньшикова. Ф.Д. Меньшиков до той поры считался пропавшим без вести в июле 1942 года на Херсонесском полуострове. Последний раз Пискунов виделся с Меньшиковым 2 июля 1942 года на берегу Херсонесской бухты. Подтвердив факт смерти Меньшикова, Пискунов представил краткий обзор последних дней обороны Севастополя по день своего пленения – 12 июля 1942 года. В сокращенном варианте этот материал был опубликован в сборнике «Крым в Великой Отечественной войне 1941-45 гг.» доктором исторических наук А.В. Басовым. В этом обзоре-воспоминаниях Пискунов впервые называет фамилию бригадного комиссара Хацкевича – комиссара 109-й стрелковой дивизии, как руководителя временного Военного совета армии, добавляя слова «...если память мне не изменяет».
В 1987 году в Кишиневе вышла книга Д.И. Пискунова «95-я Молдавская», в которой впервые для массового читателя было дана информация о временном руководстве Приморской армией, образованном в ночь на 2 июля 1942 года с уточнением подлинных должностей и воинских званий всех членов этого руководства.
В своем выступлении на военно-исторической конференции в мае 1961 года полковник Дмитрий Пискунов рассказал, что он занимался не только вопросами формирования резервов для обороны, но и подготовкой мест подхода катеров в Херсонесской бухте для последующей перегрузки людей на транспорта. Согласно воспоминаниям Пискунова Временное руководство армией в составе бригадного комиссара Хацкевича и начальника штаба майора Белоусова разместилось в штольне берега Херсонесской бухты, где ранее отдыхали летчики с Херсонесского аэродрома. Свой командный пункт Пискунов расположил в гроте берега той же Херсонесской бухты, в его пониженной части. По его словам подполковник Бабушкин через восстановленную радиостанцию на узле связи 35-й батареи держал связь с Новороссийском через подводную лодку в море. На прямую связь с командованием на Кавказе выйти не могли ввиду ограниченной мощности радиопередатчика. Командовавший правым флангом обороны полковник Гроссман свой КП держал на 35-й ложной батарее. На все КП была подана проводная связь с 35-й батарей.
Следует отметить, что выбор места приема катеров в Херсонесской (Малой Казачьей) бухте был исключительно удачен. Во-первых, этот район несколько удален от рубежа обороны, удерживаемого по линии 35-я батарея – устье бухты Казачьей. Во-вторых, на пологом берегу имелись песчаные участки, годные для непосредственного подхода катеров. Следует принять к сведению, что по положению рубежей обороны в период июльских боев имеются расхождения с воспоминаниями других участников обороны и архивными данными.
Моргунов в воспоминаниях отмечает, что 2 июля около 10 часов 30 мин радиоцентром штаба Черноморского флота была перехвачена радиограмма открытым текстом на волне командования СОРа: «Танки противника реагируйте немедленно Колганов». До сих пор не удалось установить кто ее передал и кому она была адресована. Но сам факт управления войсками по радио является документальным свидетельства того, что части на рубеже обороны управлялись командами с КП секторов. Это означает, что полковник Бабушкин смог не только установить связь с подводной лодкой в качестве ретранслятора для связи с КП флота на Кавазе, но и организовать радиосвязь с войсками на рубеже обороны. Эти факты являются косвенным подтверждением деятельности временного совета Приморской армии. Те, кто считает, что одних воспоминаний Пискунова по этому вопросу недостаточно, могут вернуться к мемуарам «основных источников информации» – «сказителям» Моргунову и Кулакову, которые к тому времени уже вторые сутки «реабилитировались» после глубокой моральной травмы эвакуации в Сочинском санатории. Уж они-то точно знали, что и как происходило в эти часы на Херсонесском плацдарме.
Следует учесть, что из пяти членов Временного руководства армией в живых остался только Пискунов. По немногочисленным свидетельствам участников событий этих трагических дней и информации, почерпнутой из немецких архивов, 12-го июля в плен к немцам попали четыре полковника. Числя среди них Пискунова, Бабушкина, Гроссмана и Хомича, несложно предположить, что еще одним «полковником» мог быть Хацкевич. В это несложно поверить, так как полковника Гроссмана по национальному признаку быстро вычислили, и в симферопольскую тюрьму он уже не попал. Сейчас никто уже не скажет сколько офицеров в званиях подполковников, полковников, полковых комиссаров и им равным по категории юристов, врачей, интендантов, финансистов, особистов было пленено в те дни на Херсонесском полуострове. В последние часы перед сдачей в плен шло массовое уничтожение партийных и служебных документов, переодевание моряков в армейское обмундирование и гражданскую одежду.
Об этом пишет в своих воспоминаниях бывший секретчик разведывательного отдела флота мичман Шаров. Сам Шаров переоделся в армейское обмундирование и имел при себе «солдатскую» книжку, естественно, на чужое имя. Такая своеобразная «маскировка» помогла Шарову пережить три года плена и успешно пройти послевоенные проверки всех уровней. Более того, по воспоминаниям его сына – отставного мичмана Евгения Шарова, отец был восстановлен в воинском звании и до 1948 года служил продовольственным баталером в госпитале Черноморского флота. Зная специфику «фильтрации» пленных немцами, было бы в высшей степени неразумно тому же Хацкевичу красоваться в плену «комиссарскими» звездами и «ромбом» бригадного комиссара. Кстати, в период обороны Севастополя в полевых условиях политработникам разрешалось носить общевойсковые знаки различия.
Документами Хацкевич вполне мог воспользовался чужими, чему вполне соответствовала правдоподобная «легенда» о том, что бригадный комиссар находился вместе с генералом Новиковым и погиб на катере МО-0112. Другое дело, что такой заметной и известной в армии фигуре, каковой являлся бригадный комиссар Хацкевич, «затеряться» в массе пленных было нереально. Поэтому вполне естественным стало его появление в Симферопольской тюрьме вместе с генерал-майором Новиковым и Зарубой.
По существовавшим «чекистским» нормам для подтверждения достоверности сведений того уровня, что пытался довести до «общественности» Дмитрий Пискунов нужно было найти как минимум двух свидетелей. Наверное их ищут до сих пор. Если вы готовы полностью принять на веру противоречивые, а иногда и откровенно лживые оправдания Ф.С. Октябрьского – это ваше право… Я больше верю Дмитрию Пискунову, переболевшему в плену тяжелой формой туберкулеза, три года хлебавшему лагерную баланду, и уже этими фактами заслужившим большее доверие.
В неопубликованной работе «Заключительный этап обороны Севастополя 1941–42 гг.», утвержденной в 1980 году бюро военно-научной секцией при ЦДСА, Пискунов пишет: «…на совещании при выборах Военного совета Приморской армии я не присутствовал, а был кооптирован в его состав утром 2-го июля в штольне Херсонесской бухты, куда временный Военный совет перешел из 35-й батареи, лично бригадным комиссаром А.Д. Хацкевичем». В 1985 году на вопрос: «почему на военно-исторической конференции в 1961 году он не смог назвать фамилию бригадного комиссара?», Пискунов сослался на обычное явление с памятью. «А бывает так, что выскочило из головы. В общем, – добавил он, –что в моих воспоминаниях написано – это точно».
А как быть с тем, что Заруба и Звездкин называют Хацкевича среди командиров и политработников, плененных вместе с Новиковым? Ни Звездкин, ни Заруба в лицо Хацкевича наверняка не знали и в той ночной кутерьме могли все перепутать. Тот же Иван Заруба называл среди «пассажиров» катера МО-0112 бригадного юриста Кошелева, в то время как Линчик подтвердил факт гибели Кошелева под скалами Херсонеса. Новиков, похоже, не спешил признать тот факт, что при эвакуации он «забыл» своего комиссара. Конец этому спору должен был положить тот очевидный факт, что после нахождения в больнице Симферопольской тюрьмы Хацкевича живым уже никто не видел. По утверждению Зарубы, Хацкевич погиб в Симферопольской тюрьме. По воспоминаниям Дмитрия Пискунова, Хацкевич 2-го июля застрелился вместе с Меньшиковым под скалами Херсонеса. Это утверждение Пискунова вызывает некоторое недоумение. Ночью 2-го июля бригадного комиссара Хацкевича избирают членов Временного военного совета, а вечером следующего день он застрелился?
В своем выступлении на конференции в 1961 году в Севастополе бывший начальник штаба 345-й стрелковой дивизии полковник И.Ф. Хомич не обмолвился ни единым словом о своем участии в работе временного Военного совета армии. На этот счет Пискунов в беседе с Маношиным в 1984 году привел сказанные Хомичем врезавшиеся в память его слова в те отчаянные июльские дни 1942 года: «Ты знаешь, что за это будет?», имея в виду участие во временном руководстве армией. Видимо, страх за работу в нем, образованном без санкции сверху, довлел над Хомичем и после войны. После выступления Пискунова он не выступил с опровержением, либо уточнением факта своего участия во временном руководстве и, стало быть, тем самым молча подтвердил истину.
Что временное руководство армией было образовано и действовало, сомнений нет. Обстановка на Херсонесском полуострове, где скопились десятки тысяч вооруженных воинов, куда до 2-го июля отходили остатки частей и подразделений армии и Береговой обороны, предполагала продолжение организованной борьбы и после убытия с плацдарма генерала Новикова.
Помимо информации Пискунова для подтверждения факта о деятельности Временного совета Приморской армии нужны и другие факты, доказательства. Трудности поиска заключаются в том, что временное руководство действовало кратковременно и поэтому его членов знало в лицо ограниченное количество лиц, из которых тогда мало кто остался в живых. Из воспоминаний Пискунова: «Только под утро 3 июля 1942 года собравшаяся на берегу Херсонесской бухты большая группа командиров и политработников, пришедших с передовой, узнали в лицо свое новое командование и были удивлены, узнав эту новость».
Наверное, они были в большей степени удивлены очередной сменой руководства армией. Вообще, тогда на передовой мало кто знал, что командование СОРа, а затем и его преемник – генерал Новиков покинули Севастополь, как это следует из многих воспоминаний участников последних боев на Херсонесе.
Прямых свидетельств, дополняющих информацию Пискунова, пока не найдено, но по результатам ограниченного анкетного опроса Маношиным было получено несколько сообщений, косвенно подтверждающих информацию Пискунова, в том числе от С.Д. Якунина, от Г.А. Воловика, от Н.А. Анишина, от Г.П. Зюзько и других лиц.
Раннее утро 2-го июня.
06 ч 00 мин. – 22 ч. 00 мин. Защитниками Севастополя было подготовлено 6 мест на берегу Херсонесской бухты для приема катеров. Херсонесский аэродром был подготовлен для приема самолетов. Был составлен план прихода войск на посадку с фронта.
22 ч 00 мин. Разрозненные части наших войск к исходу 2 июля продолжали удерживать район 35-й береговой батареи и отдельно район Херсонесского аэродрома. Гераклейский полуостров почти весь был занят противником. Отдельные группы бойцов продолжали оказывать упорное сопротивление.
Подводя итоги боевых действий за 2 июля 1942 года, следует отметить, что в этот день наша оборона устояла и в Херсонесской бухте готовились к приему сторожевых катеров.
В своем выступлении на военно-исторической конференции в части приема катеров и транспортов в Херсонесской бухте и на ее рейде Пискунов кратко отметил следующее: «Я возглавлял всю подготовительную работу. Было принято решение принимать транспорта в районе мыса Херсонес – бухте Херсонесской. Было подготовлено 6 причалов для приема катеров, так как понимали, что транспорта вплотную к берегу не подойдут. Вот почему было подготовлено 6 причалов для подвоза к транспортам катерами людей с учетом большого погружения транспортов в воду. Затем на каждый причал были выделены группы автоматчиков для поддержания порядка. Был подготовлен Херсонесский аэродром для приема самолетов, так как имелись сведения, что они должны были прилететь. Был спланирован приход войск на посадку с фронта. Вокруг меня вырос огромный актив моряков-специалистов. Я был, собственно, центром, вокруг которого все вращалось. Со мной советовались по делам моряки-специалисты. Я был начальником 1-го причала. В штольне было 50 человек старшего командного и политического состава соединений. В основном, это были те, кто остался в живых из 2000 человек, ранее собранных в потернах 35-й батареи. Принимались меры, чтобы их во что бы то ни стало эвакуировать. Были приняты меры к тому, чтобы эвакуировать тов. Меньшикова. Он был предназначен на посадку на катер на 3-м причале, где размещался штаб руководства в эти дни».
Можно не сомневаться в том, что большая часть офицеров, находившихся на момент взрыва башен в потернах и коридорах батареи, была ранена, контужена или погибла от отравления угарным газом. Поэтому, правильнее было бы считать, что в это число «50», указанное Пискуновым, вошли те старшие офицеры и политработники, которые оставались живы и не потеряли надежду на спасение.
Некоторые пояснения к этим воспоминаниям. Подготовка причалов, как это следует из последующих пояснений Пискунова, заключалась в промерах глубин у берега для возможности подхода катеров вплотную к берегу. На каждый причал был выдан по электрическому фонарику для обозначения места подхода катеров.
Еще в полночь со 2-го на 3-е июля был запрошен Новороссийск, откуда пришел ответ, что самолетов не будет, но следует ожидать катеров.
09 ч 20 мин – 11 ч 10 мин 2-го июля. Из Новороссийска отошло пять сторожевых катеров: СКА-019, СКА-039, СКА-0108, СКА-038, СКА-082.
«…Согласно разработанному плану эвакуации с фронта начали подходить подразделения армии. На это время рубеж обороны оголялся. На берегах Херсонесской бухты скопилось много бойцов и командиров. Подошедший начальник штаба майор Белоусов проявил тревогу, так как катеров не было, а на марше все новые подразделения, фронт был совсем оголен. Но вот катера прибыли и стали приближаться к берегу. По словам Пискунова, он хорошо видит командира сторожевого катера и предупреждает, что здесь будут грузиться тяжелораненые старшие командиры и политработники. Командир катера отвечает, чтобы начинали выносить раненых поближе к берегу и бросает швартовный конец. В это время случилось непредвиденное. Люди, стоявшие на спуске в бухту, лавиной бросились вдруг на берег, смяли охрану и столкнули вынесенных раненых в воду. Катер дал задний ход и отошел от берега. Толпа утихла. Но когда катер стал снова подходить, то толпа снова бросилась к катеру, стали плыть к нему. Катер отошел в море. Такая же картина наблюдалась и на других местах подхода катеров к берегу».
Пискунова масса людей столкнула в воду. Когда выплыл на берег, он подошел к бригадному комиссару и майору Белоусову, которые стояли в окружении комсостава частей у командного пункта и выражали свое недовольство организацией посадки. Произошел обмен мнениями. Все пришли к выводу, что нужно драться до конца. По призыву идти в оборону бойцы и командиры стали уходить на позиции. Таким образом, организация посадки из-за «буйной стихии масс» была сорвана. Расчет Пискунова на то, что вместе с катерами прибудут транспорта, не оправдался. Когда Пискунов встретил после войны моряка, спасшегося 3 июля на одном из катеров, тот сказал, что никаких кораблей на рейде в ту ночь, кроме сторожевых катеров, не было. Спрашивается, что или кто мешал командованию флота направить к берегу Херсонеса в эту ночь с десяток сейнеров и шхун? Им бы и минные поля не стали бы помехой…
В качестве уточнения событий 2-го июля и в ночь со 2-го на 3-е июля взяты выдержки из записки, написанной полковником Дмитрием Пискуновым по запросу Симферопольского обкома о судьбе секретаря обкома Ф.Д. Меньшикова. Меньшиков с секретарем Севастопольского горкома комсомола А. Багрием и другими сопровождающими товарищами в первой половине дня 2 июля пришел в штольню со стороны маяка. Об этом написал Пискунов и подтвердила бывший секретарь Балаклавского горкома комсомола Р.С. Холодняк. По словам Пискунова, Меньшиков читал и одобрил воззвание к бойцам и командирам Приморской армии, подписанное от имени Военного совета армии Пискуновым и представителем политотдела армии батальонным комиссаром Файманом. Пискунов утверждает, что после неудачи с посадкой на катера Меньшикова с бригадным комиссаром Хацкевичем ушли по берегу и находились внутри 35-й батареи, где позже, чтобы не попасть в руки врагов, покончили с собой.
Хотим мы это признать, или нет, но к воспоминаниям полковника Дмитрия Пискунова следует относиться осторожно. Это касается не только данных по судьбе бригадного комиссара Хацкевича. Пискунов либо случайно повторяется в своих воспоминаниях, либо путает отдельные эпизоды. Так, по воспоминаниям получается, что его дважды сбрасывали в воду: и при первом этапе эвакуации в ночь с 1-го на 2-е июля, и при эвакуации в ночь со 2-го на 3-е июля. Так ли это было?
О некоторых обстоятельствах организации обороны 2 июля и эвакуации в ночь на 3 июля из Херсонесской бухты рассказал лейтенант С.Н. Гонтарев из 134-го гаубичного артполка 172-й стрелковой дивизии. По его словам, он со своим подразделением отошел 2 июля к 35-й береговой батарее и затем перешел к маяку. Проводилась организация обороны. Организовывались группы. Было сказано, что придут корабли. В его группе было 600-700 человек. В организации обороны участвовал майор Кац. Слышал, что полковник Пискунов руководит обороной на участке, где был Гонтарев. Отбирали всех здоровых. Одних раненых отправили к маяку, других – под берег, третьих –в 35-ю батарею.
Николай Гонтарев вспоминает: «Со 2 на 3 июля организация обороны существовала, но не знаю, кто это делал. Часовые были расставлены на спусках к берегу Херсонесской бухты. Катера пришли с запозданием, когда засветился слегка утренней зарей восток. Видел там Пискунова. Что получилось. Все в обороне, так как был приказ отбросить ночью со 2 на 3 июля немцев. Патроны были не у всех. Но здесь попытки прорваться не было. Надо было прикрыть эвакуацию. Я был ранен и находился в Херсонесской бухте на камне. Ночь. Раненые уснули. Вдруг видим, что идут 4 катера, а один из них прямо к большому камню, где находился я. Катер подошел, слегка толкнулся носом о камень. С катера бросили конец. Поймав его, хотел закрепить за камень. Бросилась толпа и катер отошел, а я полетел в воду. Катер отошел в море, остановился. На местах погрузок утонула масса людей.
Когда взошло солнце, увидел Пискунова без фуражки, худой, черный и рядом с ним Л.И. Ященко из 95-й дивизии. Пискунов смотрит в море, стоит, как статуя, лицо неподвижное, как парализованное.
Потом говорит: «Какая армия погибает!», а Ященко: «Такую армию за год не подготовишь». А Пискунов: «Такую армию и за десять лет не подготовишь».
Ведя речь о событиях в ночь со 2-го на 3-е июля, стоит вспомнить о благородном, геройском поступке одного из местных севастопольских рыбаков, который, рискуя жизнью, доставил раненого майора на один из катеров на рассвете 3 июля. Об этом написал бывший автоматчик из 747-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии А.И. Почечуев, находивший тогда на берегу под обрывами берега у 35-й батареи: «Поутру, только начало сереть, со стороны моря на плоту из досок гребет человек. Немец с берега надо мной дал по нему очередь. Тот прилег. Потом снова начал грести руками. Очень больно было смотреть на это, и я снял последним патроном немца. Немцы это сразу не заметили. Я помог ему сойти на берег. Ему было лет 55–60. Сказал, что с вечера взял раненого майора на плот, а теперь возвращается домой, а дома его старуха ждет. Одет он был в морскую робу».
О том, как происходила эвакуация из Херсонесской бухты 3 июля, написали батальонный комиссар А. Кулаков из Особого отдела штаба ЧФ. Кулаков с группой был принят на борт СКА-039. Краткие воспоминания оставил командир СКА-019 лейтенант Н.А. Оглы-Аскеров.
Что касается батальонного комиссара А. Кулакова, то он прибыл на СКА-039 во главе группы разведчиков для выполнения особого задания командования, о котором можно только догадываться… Судя по тому, что Кулаков остался жив, можно предположить, что и задание он выполнил…
Читаем боевое донесение: «От 4-й пристани холодильника Новороссийской ВМБ с 09.28 до 11.10 отошли сторожевые катера: СКА-019, СКА-039, СКА-0108, СКА-038, СКА-059. Сгруппировавшись, отряд под командой командира звена старшего лейтенанта В.П. Щербины снялся на Севастополь. На борту катеров находилось 4 командира и 16 краснофлотцев под командой А. Кулакова, имевших особое задание. К заданной точке катера подошли на рассвете 3 июля 1942 года. На море стоял туман, тишина. Спустили резиновую шлюпку и послали на берег лейтенанта Дебирова для установления связи с командованием и уточнения организации приема людей. Через 15 минут услышали шум, крики, послышалась пулеметная и автоматная стрельба. Приблизились к берегу. Туман стал рассеиваться. Увидели, что к катерам плывет масса пловцов. Сбросили с катеров концы. Приплыл Митрофанов и сообщил, что лодку перевернули, а Дебиров утонул. Немцы открыли артиллерийский и минометный огонь, услышав стрельбу на берегу. К командиру СКА-039 привели приплывшего связного командира с берега, который сообщил, что надо прислать шлюпки, так как многие не умеют плавать».
Н.А. Оглы-Аскеров рассказывает так. Свой катер он приблизил к берегу на 13–20 метров. С катера на берегу заметили большую группу людей, некоторые из них вошли по грудь в воду. Слышались просьбы подойти ближе. СКА уткнулся носом в песок. На катер хлынули люди. Дали задний ход, но моторы заглохли. Катер плотно сидел на песке, а люди продолжали взбираться. Аскеров крикнул в мегафон проходившему недалеко флагманскому катеру СКА-059, чтобы тот стянул его с берега, что тот и сделал. На борт СКА-019 было принято более 100 человек.
Согласно сводке о поступлении личного состава частей РККА и РККФ из Севастополя за 2–7 июля 1942 года, по состоянию на 12.00 7 июля 1942 года: 4-го июля прибыло из Севастополя на СКА-082 – 108 человек, на СКА-0108 – 90 человек, на СКА-019 – 79 человек, на СКА-038 – 55 человек, в том числе, 39 человек начсостава. На подводной лодке «М-112» – 8 человек. Почему в сводке не указан СКА-039, и почему на СКА-019 оказалось менее 100 человек, как это утверждал Аскеров, неясно.
Что касается приплывшего с берега на СКА-039 связного «командира» (?), то скорей всего им мог быть пулеметчик из пулеметной роты 381-го стрелкового полка 109-й стрелковой дивизии красноармеец П.В. Егоров из Сталинграда. Вот что написал Маношину этот высокого воинского долга и личной ответственности защитник Севастополя: «Ожидали эскадру, как нам обещали. Вместо эскадры появился катер. Все взоры были обращены к нему. Он стоял на рейде метров 150–200 от берега. Услышал у собравшихся командиров, чтобы кто-то поплыл на катер. Сказал, что я плавать могу. Спросили откуда я, ответил – из Сталинграда. Тогда кто-то сказал: «Волжанин, плыви и скажи, чтобы катер подошел к выступу, а они перейдут туда. Снял обмундирование и поплыл к катеру. Подплывая к катеру, сказал, что направлен специально сказать, куда надо подойти катеру. Матрос бросил швартовный конец, не успел ухватить, как катер пошел на то место, куда сказал. Он уткнулся в берег и дал задний ход. Несколько человек зашли на него, и он ушел в открытое море. Возвратился на берег, оделся и с группой командиров пошли в партизаны».
Картину эвакуации из Херсонесской бухте дополняет авиамеханик из 40-го авиаполка ВВС ЧФ В.М. Осотов из сводного батальона ВВС: «Прошел в сторону аэродрома по берегу. Вся дорожка усеяна трупами людей. Отдельные капониры для самолетов разрушены. Под скалами берега множество военных и гражданских людей. Опустился под берег по «лазам», сделанных нами раньше напротив каждого капонира нашей эскадрильи. Была еще ночь, ближе к рассвету 3 июля 1942 года. Вдруг слышим гул моторов, всмотрелись, катера-охотники идут со стороны Херсонесского маяка вдоль берега и направляются в наш район. Остановились по одному вдоль берега в 200–500 метрах. И тут началось! Все море от берега заполнили человеческие головы, все плыли к катерам. Это что-то невероятное! Над катерами и над местом 35-й батареи сделал один или два круга самолет с бортовыми огнями. Я понял, что это был наш самолет. Покружив, он ушел в море. От скалы отошел один армейский товарищ и говорит мне, что не плывешь, плыви, а я не умею плавать. Спасибо ему. Я поплыл, наметив курс на самый крайний катер, так как видел, как на другом катере матросы вытаскивали из воды канатами бойцов. На моих глазах два матроса тянут канат с человеком, а за него цепляются два-три, потом все обрываются в море и так почти на всех катерах. Я, подплыв к катеру, ухватился за металлическую пластину, отошедшую от привального бруса. Матросы меня вытащили на палубу. Лежал, а потом, придя в себя, посмотрел на воду – просто ужас берет, от самого берега до катеров все люди. Время стоянки истекло и катера взяли курс на Новороссийск».
Раннее утро 3-го июля.
Несмотря на неудачную очередную попытку эвакуации сопротивление наших воинов продолжалось. Здесь уместно привести слова старшины 2-й статьи О.П. Григорьева, пулеметчика отдельного батальона дотов: «Несправедливо замалчивать тех, кто был брошен на произвол судьбы нашим командованием и коварно подставлен под бомбовые удары авиации и артиллерии противника на обрывах Херсонеса».
Спрашивается, зачем, зная, что кораблей для эвакуации не будет, собрали столько участников обороны, сняв с передовой, где еще можно было оказывать сопротивление. Участники боев говорили: «Будь мы в окопах, только последний солдат Манштейна дошел бы до Херсонеса» (Е.Г. Попов. Воспом. Фонд музея КЧФ. д. НВМ. л. 365).
Позже, по приказанию Генерального штаба командованием Черноморского флота в течение еще нескольких последующих дней в район 35-й береговой батареи посылались сторожевые катера и подводные лодки для эвакуации оставшихся защитников Севастополя, но это были явно запоздалые меры.
Борьба на Херсонесском полуострове продолжалась.
3 июля.
«…Страшно становится, когда вспоминаешь, что произошло в Херсонесской бухте утром 3 июля 1942 года. На моих глазах утонуло много людей. Их тела в самых разнообразных позах хорошо были видны в воде», – так подвел итог этой эвакуации полковник Д. Пискунов. Он пишет: «После того, как я выплыл на берег, присоединился к бригадному комиссару и майору Белоусову, которые стояли в окружении командного состава частей у командного пункта батареи. Состоялся серьезный обмен мнениями о создавшейся обстановке. Все пришли к выводу, что нужно драться до конца. По приказу уйти в оборону, люди возвращались в оборону, но тут произошла неприятность. Наши люди встретились с противником на полпути на линии Камышевой бухты – мыс Фиолент. В то же время в Камышевую бухту вошли катера противника и ударом в спину лишили нас возможности восстановить положение. По желанию, по упорству, по духу я считаю, что в этот день мы восстановили бы положение, но удар противника в спину решил исход».
По сведениям капитана В. Смурикова ранним утром 3 июля к берегу Казачьей бухты в районе расположения раненых и наших бойцов вышли немцы, которые их пленили.
С наступлением рассвета 3 июля 1942 года на поле аэродрома и вокруг него разгорелись жестокие бои. Начались танковые атаки фашистов. Со всех сторон из капониров, предназначенных для самолетов, на танки бросались с гранатами красноармейцы и краснофлотцы. В этот день отражением атак руководили инициативные командиры.
По воспоминаниям военврача И. Иноземцева, возле землянки, где он находился по ранению, руководил боем и стрелял по щелям танков инженер-майор, высокий и широкоплечий, из аэродромной команды. При каждой танковой атаке он выбегал из землянки и кричал: «Товарищи! Способные держать оружие, выходите, на нас опять идут танки!» Из его землянки то и дело выскакивал с наганом легкораненый лейтенант в армейской форме. Он бежал со связкой гранат во весь рост, а затем после броска гранаты полз по земле по-пластунски. В этих боях подбили два танка. Один загорелся и ушел, второй опрокинулся в воронку из-под авиабомбы. После контратаки собирали патроны и набивали пулеметные ленты, готовились к следующему бою. Атаки чередовались с бомбежками и артобстрелами. Землянки переполнены ранеными. Жарко, душно, жажда, морская горько-соленая вода вызывала еще большую жажду. Всех не покидала надежда на приход наших кораблей.
День 3 июля 1942 года, как отмечает старший лейтенант Г. Воловик, который находился на позициях 55-го зенитного артдивизиона, был днем кошмара. В этот день погибло и было ранено множество людей.
15 ч 00 мин. Военный совет флота получил телеграмму с резолюциями Буденного и Исакова: «На побережье СОР есть еще много отдельных групп бойцов и командиров, продолжающих оказывать сопротивление врагу. Необходимо принять все меры для их эвакуации, посылая для этой цели мелкие суда и морские самолеты. Мотивировка моряков и летчиков невозможности подхода к берегу из-за волны неверная, можно подобрать людей, не подходя к берегу, принять их на борт в 500-1000 м от берега. Прошу приказать не прекращать эвакуацию, а сделать все возможное для вывоза героев Севастополя. Ватутин, Рыжков».
16 ч 00 мин. Ответ Октябрьского: «Москва, Генштаб. Ватутину, Буденному, Исакову, Алафузову. Операции по съемке и вывозу отдельных групп начсостава, бойцов СОР не прекращались и не прекращаются, хотя это связано с очень большими трудностями и потерями корабельного состава. Подводные лодки прорваться в Севастополь не могут. Все фарватеры противник закрыл своими катерами. О трех подлодках еще не получены сведения, где они, хотя все сроки их возвращения прошли. Вернувшиеся лодки весь путь преследовались авиацией, катерами-охотниками, на каждую лодку сброшены сотни бомб. Еще не вернулись два катера МО. Сегодня посылаю еще шесть катеров МО, которые вернулись. Каждый доставил больше сотни человек. Буду продолжать операции. Докладываю, что сопротивление врагу оказывается нормально (?). Октябрьский».
Как вам нравится такое развитие событий? Московское командование уговаривает адмирала Октябрьского активизировать действия по спасению гибнущих защитников Севастополя, а он отказывается, приводя какие-то несерьезные аргументы!!!
В 18 часов наши части отошли к 35-й батарее, и к вечеру линия фронта оказалась между верховьями Камышовой и Казачьей бухт. Таким образом, к исходу дня 3 июля, подытожил Пискунов, противник вышел на побережье юго-западной части Гераклейского полуострова, а начиная с утра четвертого июля, приступил к очистке бухт от осевших там воинов Приморской армии. Причем, район бухт Песчаной, Камышовой, Казачьей и Херсонесской он очистил от наших войск 4-го июля. Район Стрелецкой и Карантинной бухт – 5 июля. Очистка Ново-Казачьей (Голубой) бухты и 35-й батареи растянулась до 12 июля 1942 года и повторялась дважды 9 и 12 июля.
4 июля 1942 года.
00 ч 15 мин. Более двух тысяч защитников полуострова предприняли попытку прорваться в горы, прорвалось менее 200 человек. Фашисты открыли огонь по всем площадям Гераклейского полуострова. Район прорыва был освещен осветительными ракетами.
04 ч 00 мин. Начались массовые опускания бойцов к воде под скалы. У защитников осталась территория в районе мыса Херсонес размером примерно 3 на 5 км, где находились десятки тысяч бойцов и командиров.
05 ч 00 мин. Бои возобновились с новой силой. Вражеская пехота и танки рвалась к 35-й батарее и аэродрому. В течение дня атаки врага чередовались с бомбежками и артобстрелами. Группы приморцев и моряков, потеряв последнюю надежду на эвакуацию, на плотах, лодках, досках и вплавь уходили в море в надежде, что их подберут наши корабли. Немецкие самолеты расстреливали их из пулеметов.
06 ч 00 мин. Немцы с воздуха разбросали листовки с призывом сдаваться в плен. Реакции не последовало.
06 ч 30 мин. Началась огневая обработка всего участка обороны на Херсонесском полуострове.
07 ч 00 мин. Немецкая пехота начала штурмовать последнюю линию обороны. Атаки чередовались с бомбежкой и артобстрелами.
09 ч 00 мин. в газете «Правда» было опубликовано сообщение Совинформбюро о том, что 3 июля наши войска оставили Севастополь.
09 ч 00 мин – 10 ч 00 мин. Немцы расчленили оборону полуострова на участки, начали брать в плен оставшихся последних защитников Севастополя.
12 ч 00 мин. Немецкие танки с берега стали стрелять по плывущим в море морякам и приморцам, с моря заходили немецкие самолеты, расстреливая плывущих из пулеметов.
13 ч 00 мин. Некоторые группы, сопротивлявшиеся в районе аэродрома и батареи № 35, понеся огромные потери убитыми и ранеными, прекратили бой. 35-я батарея, где было много армейцев и моряков, упорно оборонялась, и гитлеровцы боялись туда врываться. В районе аэродрома собрался большой отряд из моряков и приморцев и продолжал ожесточенно сражаться с превосходящими силами противника.
14 ч 00 мин – 15 ч 00 мин. Измотанные в кровопролитных боях бойцы и командиры, последние защитники города, без пищи, воды, медикаментов и боеприпасов не могли больше продолжать сопротивление, немцы брали их в плен.
18 ч 00 мин. Противник занял побережье юго-западной части Гераклейского полуострова. Разрозненные подразделения защитников города продолжали отходить к ББ-35. Катера противника подошли с моря к Херсонесскому полуострову и, проходя вдоль берега, вели огонь по скрывавшимся в нишах и пещерах, но не сдававшимся защитникам Севастополя.
19 ч 00 мин. Противник очистил от наших войск район бухт Песчаной, Камышовой, Казачьей и Херсонесской.
5 июля 1942 года
00 ч 00 мин. В ночь на 5 июля в развалинах 35-й батареи собрался старший военно-политический состав защитников. Было решено пробиваться в горы, а там перейти к партизанским методам борьбы. Такие попытки отдельными группами предпринимались и раньше, но все они были обречены на провал. И все же, как и было решено, ночью было решено прорваться. Завязался бой, защитники города понесли значительные потери, но прорваться в горы не смогли.
02 ч 00 мин – 03 ч 30 мин. Из Новороссийска в Севастополь снялся последний отряд сторожевых катеров в количестве 6 единиц: СКА-039, СКА-0175, СКА-0108, СКА-088, СКА-074 и СКА-071.
05 ч 00 мин – 18 ч 00 мин. Укрываясь от сильного огня противника, защитники Севастополя спустились под обрывистые скалы. И под кручей, разбившись на группы, продолжали сопротивление. Враги прочесывали пулеметно-автоматным огнем скалы, бросали вниз сотни гранат. Немцы стали закладывать динамит и подрывать скалы, ибо со стороны суши укрывшиеся под скалами севастопольцы были малоуязвимы. В выступах и пещерах крутого берега образовалось несколько ярусов, где томились обессиленные от голода и жажды герои.
17 ч 00 мин. По приглашению отдела пропаганды 11-й армии в Севастополе побывала группа иностранных журналистов, осмотревшая руины города и его окрестности.
18 ч 00 мин. Противник зачистил от наших войск район Стрелецкой и Карантинной бухт.
11 ч 00 мин – 14 ч 00 мин. Несколько вражеских катеров подошли в район ББ-35.
Немцы в мегафон кричали: «Рус, сдавайсь! Мы откроем огонь и уничтожим всех!» Сделав несколько выстрелов, катера удалились.
11 ч 35 мин – 19 ч 08 мин. Отряд катеров: СКА-039, СКА-0175, СКА-0108, СКА-088, CKA-074 и СКА-071 на переходе из Новороссийска в Севастополь подвергался семи атакам самолетов противника.
23 ч 00 мин – 24 ч 00 мин. Катера СКА-088 и СКА-0108 прибыли в район Херсонесского полуострова. Противник отвел свои войска с Гераклейского полуострова и оставил по всему побережью от Херсонесского маяка до Георгиевского монастыря усиленные посты.
6 июля 1942 года
00 ч 00 мин – 01 ч 00 мин. Катера СКА-088 и СКА-0108 подошли на расстоянии 100 метров от берега от м. Фиолент до Херсонесского маяка. В 00.11 по катерам был открыт с берега огонь. Людей не было видно. В 01.00 катера взяли курс на Новороссийск.
00 ч 53 мин – 02 ч 09 мин. Катера СКА-039 и СКА-0175 подошли к пристани ББ-35. С берега начался ружейный обстрел. Подобрали людей с плота. В 02.09 был убит командир отряда катеров – ст. лейтенант Щербина, катера легли на обратный курс.
01 ч 20 мин – 02 ч 25 мин. Катера СКА-074 и СКА-071 подошли к берегу, прошли от мыса Фиолент до Херсонесского маяка. Людей не обнаружили. Легли на обратный курс и в тот же день прибыли в Новороссийск.
00 ч 40 мин. Попытка прорыва наших бойцов в горы между мысом Фиолент и Балаклавой. Практически все наши бойцы погибли или попали в плен.
04 ч 55 мин. Катера СКА-088 и СКА-0108 обнаружили шлюпку, с которой сняли 12 военнослужащих.
13 ч 42 мин. Катера СКА-088 и СКА-0108 прибыли в Новороссийск.
18 ч 15 мин. Катера СКА-039 и СКА-0175 прибыли в Новороссийск.
23 ч 00 мин. Отдельные группы пытались пробиться к партизанам.
7 июля 1942 года.
00 ч 00 мин. Отдельные группы пытались пробиться к партизанам.
10 ч 00 мин. Со стороны моря к ББ-35 подошли два немецких катера и открыли огонь. Затем немцы предприняли попытку прорваться внутрь помещений ББ-35, но были отбиты, отошли на катера, которые через 10-15 минут ушли.
23 ч 30 мин. Отдельные группы пытались пробиться к партизанам.
8 июля 1942 года.
00 ч 00 мин. Отдельные группы пытались пробиться к партизанам.
16 ч 00 мин. Немцы начали лить в башни ББ-35 мазут, смешанный с керосином и бензином. Набросали зарядов и подожгли. Начались взрывы и пожар.
9 июля 1942 года.
07 ч 00 мин. Первая зачистка от наших войск района Ново-Казачьей (Голубой) бухты и ББ-35. На горизонте показались катера. Многие приняли их за свои, увидев в этом спасение. Катера все ближе подходили к берегу, но огня никто не открывал. Вскоре стало ясно, что это вражеские катера, которые блокировали осажденных защитников с моря.
08 ч 00 мин – 12 ч 00 мин. В боях против защитников Севастополя участвовали итальянские сторожевые и торпедные катера, которые получили приказ принять участие в штурме, т.е. заблокировать выходы из форта. В море вышли 4 катера, экипажи которых были вооружены автоматами и ручными гранатами. Маленькая группа итальянских моряков проникла с моря в галереи. Поднятый ими шум, стрельба из автоматов и взрывы гранат ввели обороняющихся в заблуждение относительно количества атакующих, что помогло врагу сломить оборону наших воинов.
08 ч 00 мин – 19 ч 00 мин. Немецкие катера 30-40 минут вели огонь из пушек и пулеметов и потом ходили целый день вблизи ББ-35. Немцы повторили выкуривание из батареи, начали лить в башни ББ-35 мазут, смешанный с керосином и бензином. Снова большой рпожар.
10 июля 1942 года.
00 ч 00 мин – 24 ч 00 мин. Катера противника лежали в дрейфе вдоль побережья, огонь по берегу не открывали.
08 ч 00 мин – 18 ч 00 мин. Противник закрыл выходы из башен и проник в командный блок ББ-35.
11 июля 1942 года.
00 ч 00 мин – 24 ч 00 мин. Катера противника лежали в дрейфе вдоль побережья, огонь по берегу не открывали.
12 июля 1942 года.
08 ч 00 мин – 11 ч 00 мин. Противник занял позиции по краю берега у батареи и забрасывал берег ручными гранатами.
11 ч 00 мин – 14 ч 00 мин. Вторая зачистка от оставшихся защитников района Ново-Казачьей (Голубой) бухты и ББ-35. С катеров на надувных лодках были высажены на прибрежную полосу автоматчики. Наши воины, полуживые от голода, ран, жажды и усталости были взяты в плен. Перед автоматчиками, цепью стоявшими вдоль берега, шли измученные, но не покоренные воины, защищавшие Севастополь до последней возможности и до конца выполнившие свой долг перед Родиной.
Что касается зачистки берега Херсонесского полуострова между маяком и 35-й батареей, то по данным В. Мищенко за Херсонесской бухтой в сторону маяка был участок берега, где до 17 июля скрывалась группа наших воинов. Отдельные группы бойцов продолжали прятаться в различных районах Гераклейского полуострова до 17 июля и, возможно, до начала августа 1942 года.
Хронологическая таблица, фиксируя основные события, не способна дать полной объективной картины происходящего в эти дни на Херсонесском полуострове, но имеемые в ней данные являются основой для дальнейшего накапливания информации по последним дням борьбы за Севастополь.
Подведем итог. С 1 и по 10 июля всеми видами транспортных средств (катера, подводные лодки, авиация, в том числе транспортная) из Севастополя было вывезено 1726 человек. Это, в основном, командно-политический состав армии и флота, раненые защитники и некоторые ответственные работники города.
Согласно архивным документам на 1 июля 1942 года в строю в войсках СОРа насчитывалось 79 956 человек. Можно считать, что в Севастополе оставалось 78 230 человек (без учета потерь, раненых, умерших в госпиталях и вывезенных на Кавказ в июне 1942 года). Почти такое же количество войск (79 539 человек) называют авторы второго тома «Военно-Морской Флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Однако, нельзя утверждать, что весь этот состав войск был пленен. Защитники Севастополя в июльских боях понесли потери, которые не поддаются учету. Остальные же были пленены, в их числе было немало раненых.
Основная задача защитников Севастополя сводилась к тому, чтобы как можно больше приковать на Севастопольском участке фронта немецко-фашистских войск и как можно больше уничтожить живой силы и техники противника.
Сколь успешно выполнил Севастопольский гарнизон свою задачу, это лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма практически были обескровлены 22-я, 24-я, 28-я, 50-я, 132-я и 170-я немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1-я, 4-я и 18-я румынские дивизии и большое количество частей из других соединений.
За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150 тыс. солдат и офицеров, из них не менее 60 тыс. убитыми, более 250 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тыс. своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же руины. Немецкая авиация, в течение многих дней производившая массовые налеты на город, почти разрушила его.
С учетом наших потерь погибшими и пленными в последние дни борьбы за Севастополь, не следует слишком превозносить наши успехи, достигнутые в процессе обороны Севастополя.
На майской 1961 года военно-научной конференции впервые прозвучали обвинения в адрес командования СОР в том, что оставление позиций, которые войска занимали вечером 30 июня, лишило воинов возможности до конца исполнить свой долг и погибнуть в бою, и при отсутствии реальных условий для эвакуации привело к тому, что десятки тысяч защитников Севастополя были обречены на массовую гибель или позорный плен. Особенно убедительно и смело эти обвинения прозвучали из уст бывших военнопленных. После резкого выступления полковника Дмитрия Пискунова организаторы не решились ее продолжить на следующий день и объявили о завершении работы конференции.
Можно ли было всерьез принимать объяснения адмирала Октябрьского по низкой организации эвакуации с плацдарма, если сразу же после оставления города, оправдывая свои действия, Филипп Сергеевич напишет: «Последний мой приказ от 1.07.42 г. перед вылетом из Севастополя генерал-майору Новикову, который был оставлен старшим начальником, – «Драться до последнего, а кто останется жив, должен прорываться в горы к партизанам»? (Краткий отчет по итогам обороны Севастополя за июнь 1942 года. Июль, 1942 г. Краснодар).
Самое время ознакомиться с выдержкой из выступления адмирала Ф.С. Октябрьского на конференции: «Товарищи, обстановка тогда сложилась трудная. Севастополь был блокирован с земли, с воздуха и моря. В конце июня при помощи воздушных сил блокада достигла наивысшего предела. Даже подводные лодки не были в состоянии достигнуть берегов Севастополя, а о достижении их надводными кораблями и говорить не приходилось. В этих условиях встал вопрос, как быть? Если эвакуировать армию, то были бы потеряны армия и флот, оказавшийся (?) сильно приуменьшившимся из-за потерь в боях. В конечном счете была потеряна армия, но сохранен флот» (Из речи на конференции 1961года после роспуска президиума).
В работе этой конференции, проходившей в доме офицеров, принимало участие более 600 человек, многие их них прошли плен. В основном, это были бывшие младшие офицеры, старшины и матросы, которых такое объяснение не удовлетворило: они были свидетелями того, что именно подводными лодками вывозились с плацдарма материальные ценности, старший командный состав Приморской армии… А где же были обещанные Октябрьским корабли?
В 1962 году, к двадцатилетию борьбы за Севастополь на экраны вышел фильм «Трое суток после бессмертия». Хороший правдивый фильм, хорошие играли в нем актеры, один только Крючков чего стоил… Быть может и борьбу на мысе Херсонесс после 2-го июля так же назвать – «Десять суток после бессмертия»?
Несомненный интерес представляет интервью, взятое у участника этой конференции Григория Замиховского. Григорий Ефимович – одессит, со студенческой скамьи призванный на флот, матрос-радист эскадренного миноносца «Бойкий», доброволец 1-го полка морской пехоты в боях под Одессой, защитник Севастополя, награжденный медалью «За Отвагу». Его свидетельства дорогого стоят:
«…Кто расскажет, что чувствовали тысячи голодных и израненных бойцов на скалах Херсонеса, когда немцы сверху закидывали их гранатами, да на головы мочились. Вы даже не представляете всю бездну отчаяния и черной убивающей тоски, которую пришлось испытать людям, брошенным своим командованием и обреченным на смерть и плен. А комиссар флота Кулаков, вдохновитель наш идейный. Узнал меня на последней встрече, подошел. Помнил он меня по одесским боям, – нас моряков, отличившихся в атаках, тогда ему лично представляли. Говорит мне – «Привет комсорг!». Взгляд мой увидел, сразу на часы смотрит – «Пора обедать» и отчалил. А я многих других комиссаров помню, которые с винтовкой в руках в атаку ходили и пулям не кланялись.
Не постеснялся адмирал после войны себе звезду Героя на китель повесить…
Я бы все понял и простил, если бы был у этих «полководцев» готов план эвакуации защитников города, но немцы его, скажем, – сорвали и не дали осуществить. Война, что поделать… Но когда до нас, бывших севастопольцев дошло, что никто и не думал нас спасать!... – как потом видеть эти «личности» в расшитых золотом мундирах?
Уже 20 июня мы все понимали, что шансов отстоять город нет. Одними штыками и геройской кровью мы немецкую технику не остановили бы… Тогда, на встрече, в 1961 году люди вставали с мест и спрашивали прямо у сидящих за длинным столом, на сцене, наших бывших руководителей обороны. – Почему нас предали? Почему нас бросили?
Октябрьский с трибуны: – «Успокойтесь товарищи. У нас был приказ Сталина и Буденного оставить город с целью организации эвакуации оставшихся защитников морем на Кавказ». Чекистов и политотдельцев вывезли… Ценные кадры, которые решают все. Я не обвинитель. У каждого своя правда, да и вообще, кому эта правда нужна сейчас? Я свое мнение никому не навязываю. Для кого-то Октябрьский, может, и герой, а для меня… Мы на послевоенных встречах спорили, обсуждая поведение Октябрьского в июле 1942 года, кто-то говорил, что командующий флотом был обязан находиться в штабе флота, в Поти и нечего ему было в осажденном Севастополе делать…
Сидим мы тогда на встрече, большинство в затрапезной одежде, потертых пиджаках, стоптанных ботиночках. Многие прошли через плен, а потом у них жизнь не особо заладилась, времена-то какие были… Октябрьский увидел как мы одеты, приказал всех одеть в парадную морскую форму и выдать по солидному денежному подарку. Многие приняли. А некоторые, не смущаясь, сказали – «Мы не девки, чтобы с нами заигрывать, нам этих подачек не надо. Вы бы лучше, товарищ адмирал, в сорок втором году о кораблях для эвакуации позаботились, тогда бы мы сейчас в обносках не ходили». И пусть нам не говорят, что не было ни кораблей, ни возможности спасти севастопольский гарнизон. Могли нас выручить. Были корабли и на Тамани, и на Черном море. И даже не «тюлькина» флотилия. Если бы захотели, и самолеты бы нашли, чтобы прикрыть эвакуацию с воздуха…».
В подтверждение этих слов приводятся факты, когда с Тамани по личной инициативе отдельных решительных граждан, к берегу Херсонеса подходили шхуны, большие рыбацкие баркасы и брали на борт моряков… Что же тогда говорить о боевых кораблях?
Может быть и нам, в своих оценках деятельности Ф.С. Октябрьского по посту СОР, не стоит быть лояльнее матросов, солдат и офицеров свой кровью, страданиями плена и последующими загубленными судьбами, определившими ему настоящую цену?
Выводы по последней главе:
1. Преждевременное сворачивание работы 110-го отдельного полка связи Приморской армии. Как следствие – нарушение или потеря управления войсками в секторах.
2. Не предприняв всех возможных мер для организации жесткой обороны на тыловом рубеже и последующей эвакуации группировки войск, командующий СОР адмирал Ф.С. Октябрьский, командующий Приморской армией генерал-майор И.Е. Петров убыли на Кавказ, мотивируя это необходимостью руководить эвакуацией с Кавказа. Перед генерал-майором Новиковым, остававшимся за начальника СОР, стояла конкретная задача – обеспечить эвакуацию двух тысяч старших офицеров и политработников, собранных для этого в потернах 35-й батареи. Свою задачу Новиков не выполнил, прежде всего, из-за того, что с Кавказа не было прислано достаточное для эвакуации число кораблей.
3. При подготовке взрыва 35-й батареи, специалисты-подрывники не могли не знать о последствиях взрыва. Тем не менее, находившиеся в потернах и помещениях батареи офицеры не были предупреждены о грозящей им опасности и практически все были контужены, обожжены и отравлены при взрывах и пожаре. В живых остались только те, кто знал о готовящемся взрыве и вовремя покинул опасную зону. Это уже полностью на совести генерала Новикова и офицеров его штаба.
Обзорно ознакомившись с боевыми сводками, донесениями по этапам и по дням обороны, просмотрев фрагменты воспоминаний участников событий, подытожив информацию по этапам обороны, остается сделать общие выводы:
Для начала следует заметить, что в подавляющем большинстве случаев, оценивая итоги обороны Севастополя, и прежде всего, деятельность руководства СОР, основной упор традиционно делался на последние 20-30 дней обороны – самый напряженный и трагический этап обороны города в ходе 3-го штурма его противником. Никто не спорит, именно в этот период борьба была направлена на изматывание дивизий и полков противника. Каждый день этой борьбы, связывая 11-ю армию Манштейна под Севастополем, отдалял начало решительного наступления немецкой армии на кавказском направлении и ослаблял натиск на Сталинград. Именно в этот период наши войска, защищавшие севастопольские рубежи в течение девяти месяцев, понесли самые большие потери, именно в этот период руководителями обороны были допущены самые серьезные ошибки, способствовавшие сворачиванию обороны и в конечном итоге, приведшие к трагической гибели армейской группировки в первых числах июля 1942 года. В процессе анализа всего хода обороны Севастополя мы убедились в том, что ошибки и очевидные просчеты руководители обороны допускали в течение всех этапов борьбы, только слишком очевидными они становились в критические моменты отражения штурмов – 1-го, 2-го и, особенно, 3-го.
Убедились мы и в том, что ряд ошибок, имевших печальные последствия, были совершены в результате грубого и не обоснованного обстановкой вмешательства вице-адмирала Октябрьского в вопросы планирования и проведения ряда операций армейского уровня. Пятаясь оправдать и легализировать факты отсутствия адмирала Октябрьского в Севастополе в критические периоды 1-го и, особенно, 2-го штурмов города, нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов, должно быть, сам удивляясь своей проницательности, заявлял, что «…даже в отсутствие членов Военного совета флота в Севастополе, они продолжали руководить обороной». Следуя мысли «мудрого» наркома, мы можем ответственно утверждать, что за все последствия, что случились с армейской группировкой Приморской армии после убытия на Кавказ вице-адмирала Октябрьского и дивизионного комиссара Кулакова, они должны были нести личную ответственность. Никто не снимает моральной ответственности за трагедию, постигшую Приморскую армию с ее командующего – генерал-майора Петрова и члена военного совета Чухнова, но юридически, убывая на Кавказ, они выполняли решение все того же пресловутого Военного совета главной фигурой в котором оставался Филипп Сергеевич Октябрьский.
C Ф.С. Октябрьского особый спрос, как командующий СОР и командующий флотом он должен был нести ответственность по нескольким пунктам обвинения:
1. Низкая организация процесса обеспечения группировок войск в Севастополе и Керчи, когда были загублены многие вспомогательные суда, сохранив которые можно было бы продолжить оборонять Севастополь, либо эффективно использовать их для эвакуации группировки войск. О многочисленных фактах гибели судов на своих же минах, о недостаточных силах охранения конвоев, о слабом зенитном вооружении судов и кораблей охранения, мы вели речь в соответствующих главах исследования.
2. Без должных на то оснований тратился моторесурс боевых кораблей, катеров и подводных лодок. Это и поиск мифических подводных лодок противника в первый период войны, это и охрана кораблями районов, в которых, по определению, не мог появиться морской противник. Все это привело к преждевременному износу материальной части, что в условиях ограниченных ремонтных возможностей явилось одной из причин уменьшения числа кораблей, способных выполнять боевые задачи по поддержке Севастополя.
3. Нежелание или неспособность конструктивно взаимодействовать с командующими Закавказским и Крымским фронтами, что пагубно отражалось на боевой и повседневной деятельности Севастопольского оборонительного района.
4. Ряд принципиальных ошибок в планировании и проведении боевых операций в секторах обороны, приведших к большим, неоправданным потерям и перерасходу боеприпасов, как результат, к ослаблению боевой устойчивости группировки. Это обвинение относится в равной степени к Октябрьскому и Петрову как основным руководителям обороны.
5. Отсутствие реального, оправданного обстановкой плана на эвакуацию.
6. Неоправданное обстановкой прекращение обороны на тыловом рубеже в ночь с 30-го июня 1942 года. Прекращение руководства войсками на плацдарме до полного истощения сил и средств обороны. Крайне непоследовательные действия по организации обороны на рубеже прикрытия эвакуации.
7. По прибытии на Кавказ, адмирал Октябрьский не принял всех возможных мер для эвакуации войск с Херсонесского плацдарма.
Каждый из пунктов обвинения требует обоснований и доказательств. Свидетельства участников событий, выдержки из документов по этим пунктам были представлены и обобщены в соответствующих главах исследования.
НИКТО НЕ ЗАБЫТ… НО И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО…
В качестве эпилога
До конца 50-х годов приезжих в Крым поражало обилие немецких кладбищ. Очень много их было под Севастополем. Сохранились фотографии, на которых квадраты 200 на 200 метров с правильными рядами могильных крестов занимали целые поля. Удивляла геометрическая правильность рядов и колонн крестов из бетона, поставленных словно по нитке, – на каждом свастика, табличка и каска. В первые послевоенные годы такая «живописная» картина окрестностей Севастополя должна была радовать и местных жителей, и участников войны: смотри и радуйся, сколько мы их «наваляли»! Затем эта живописная, но противная славянскому менталитету системность, аккуратность и правильность стали раздражать… Кого, вы спросите?… Работников совхозов «Золотая Балка» или «Софьи Перовской»? Или кого-то другого, чересчур мнительного и осторожного? Не раздражали же наших русских крестьян скифские «бабы» и целые поля дальменов и мельгиров на курганах, буграх и косогорах того же Причерноморья и степного Крыма. Так почему же, вдруг (?) кресты на немецких могилах стали раздражать? Тем более, что со временем каски с крестов в плановом порядке были сданы в утиль, да и располагались кладбища в основном, на возвышенностях и пологих склонах холмов. Хозяйственные и дальновидные немцы, старались не задействовать под кладбища пахотные массивы. Так что сетовать на то, что немецкие кладбища мешали увеличению сельскохозяйственных площадей не совсем верно.
Причина массовой запашки мест захоронения немецких воинов была в другом. Видя перед собой обширные и тщательно оформленные немецкие кладбища, наши не в меру «пытливые» граждане все больше и больше стали задавать вопрос: а где кладбища наших воинов? На первых порах «нездоровый» (?) интерес любопытной публики можно было удовлетворить показом братских захоронений советских воинов, погибших при освобождении Севастополя, и это до какой-то поры вполне удовлетворяло вопрошателей, большинство из которых слабо разбиралось в этапах сражений под Севастополем. Большая часть памятников, возникших в окрестностях Севастополя, было возведено воинами тех полков и дивизий, что освобождали Севастополь в апреле-мае 1944 года. Так появился памятный знак на высоте «Геройской» над Балаклавой, на 7-м километре Балаклавского шоссе на братских могилах воинов армян и грузин, на мысу Северной стороны воинам 51-й армии, на Сапун-горе, под селом Терновка и пр. Но войска, освободившие в кровопролитных боях Севастополь, очень скоро были отправлены дальше, на Запад, а подразделения тыловых частей, состоявшие в большинстве из перепуганных новобранцев, мудрые военачальники опасались активно задействовать на этом скорбном похоронном поприще. Процесс «увековечивания памяти» ограничился скромными обелисками, изготовленными из подручных материалов, а затем и вовсе затормозился…
В течение длительного времени захоронением останков наших воинов занимались румынские военнопленные, более послушные и более напуганные пленом, чем гордые тевтоны… Проблема захоронения наших павших в апреле-мае 1944 года воинов – отдельная тема разговора. Почитайте воспоминания военных журналистов, прибывших вслед за войсками в Севастополь 12-13 мая. Склоны таких высот как Сапун-гора, Федюхины высоты, Мекензиевы горы были не фигурально, а фактически завалены горами трупов. Особенно поражали склоны Сапун-Горы, где полегли целые полки и бригады…
Для Крыма середины мая такое «явление» грозило массовыми инфекциями для войск и экологической катастрофой для населения. Можно ли было в этих условиях вести речь о систематическом и «правильном» захоронении? Хоронили в громадных братских могилах, часто с нарушением всех норм должного системного контроля, не говоря уже о положенном ритуале… Так что у нашей военной и новоявленной гражданской администрации на этот счет была реальная «отмазка». Так или иначе, но громадные братские могилы образовались в местах наиболее интенсивных боев, и в последствие особых вопросов по их числу и содержанию первые десятки послевоенных лет не возникало, по крайней мере, у непритязательных родственников воинов, павших в боях за освобождение Севастополя.
Появление отдельных памятников, а затем их внезапное «перемещение», либо исчезновение – уже тема отдельного разговора. К примеру, первые два года после окончания боев вдоль Балаклавской долины, и дальше – по направлению к мысу Херсонес скорбно чернели многие десятки наших сожженных танков… Очень большое число подбитых и сгоревших танков для столь небольшого района боев. Вполне закономерно, что консервативные танкисты, связанные особой корпоративной спайкой, погребли своих погибших однополчан в отдельной братской могиле, поставили солидный памятник. Любопытно было бы узнать, куда подевался этот памятник танкистам, стоявший ранее в районе хутора Пятницкого?
В майские дни 1964 года мне пришлось быть свидетелем весьма необычного зрелища: прямо рядом с этим памятником было организовано грандиозное застолье, среди участников которого офицеров в званиях от капитана до генерала было не менее пяти Героев Советского Союза. Нас, севастопольских мальчишек, было трудно удивить обилием наград на мундирах собравшихся, но тот факт, что один из «героев» был военным врачом в звании капитана, нас необычайно заинтересовал. Хорошо подвыпившие офицеры дружелюбно восприняли наше любопытство и объяснили, что героический медик – бывший санинструктор танковой бригады. Что же эта были за танковые атаки, где даже санитары становились героями?
Своим появлением и последующим существованием этот памятник вызывал массу вопросов, на которые у местных властей не всегда находились вразумительные ответы. Видимо, это и явилось основной причиной того, что со временем, обелиск с перечислением наших потерь в танках и их заживо сгоревших экипажах «заменил» (?) обезличенный танк – пямятник на склоне Зеленого холма, нависающего над автовокзалом. Кстати, мало у кого возникает вопрос, а как этот танк оказался на Зеленом холме, каким ветром его туда занесло? Атака нашей танковой бригады из района Максимовой дачи по Лабораторному шоссе в направлении железнодорожного вокзала – это тема отдельного разговора… Поставили памятник, перенесли памятник, разрушили памятник… По крайней мере, есть предмет и есть проблема… Сложнее все обстояло с воинами, павшими в период обороны города с ноября 1941 по июль 1942 года.
В первых же отчетах по обороне Севастополя была озвучена цифра потерь германской и румынской армий под Севастополем в 300 тысяч человек. На удивление достоверность этого числа потерь поначалу не оспаривал даже Манштейн в своих мемуарах, опубликованных в России в 1956 году. Потери же наших войск в ходе обороны Севастополя в разные времена назывались от 120 до 200 тысяч человек. И только когда в последние годы мы были вынуждены признать гибель в последние дни обороны и пленение после завершения борьбы за Севастополь более 80 тысяч человек, цифра наших потерь в 100-120 тысяч уже стала восприниматься не более, как откровенная издевка над памятью павших бойцов…
По сопоставлению этих чисел выходило, что за время напряженных и кровопролитных боев за Севастополь мы до мая-июня 1942 года и потерь-то не имели? Из плена по народной статистике возвращался каждый пятый… Но эта статистика не годилась для защитников Севастополя, оказавшихся в плену. С ними у немцев был особый «разговор», в процессе которого и образовался особый «счет»…
Итак, возник вопрос о потерях советских войск в период обороны Севастополя, учете этих потерь и местах захоронений погибших воинов и жителей города.
До сих пор на бескрайних российских просторах от Бреста до Сталинграда, где огнедышащим железным катком прокатилась война (причем, сначала – на Восток, затем – на Запад) остались многочисленные кладбища. Кладбища наших воинов и кладбища наших врагов: немцев, венгров, финнов, австрийцев, словаков, итальянцев и пр. Особо варварского отношения к кладбищам наших врагов до определенного времени не наблюдалось. К примеру, в районе города Балтийска, бывшего прусского порта Пиллау, по сей день мирно соседствуют старые немецкие и русские кладбища. До определенного времени даже бытовала такая присказка: «С мертвыми врагами не воюют».
В парке Кулибина Нижнего Новгорода на месте старого городского кладбища, сровненного с землей в 50-е годы, у вандалов в чиновничьем обличье с партбилетами в нагрудных карманах до некоторых пор не поднималась рука на уничтожение захоронений немцев, умерших в плену в период Первой мировой войны и и погребенных рядом с католической часовенкой. И так, примерно, везде по России.
Как же так получилось, что в Севастополе и на рубежах его обороны, где фактически вся земля была пропитана кровью нашей и немецкой, вдруг не осталось русских могил? Когда вы зададите вопрос именно в такой резкой постановке, то вам заученно покажут кладбище Героев Севастополя в районе бывшего хутора Дергачи и попытаются объяснить, что в послевоенные годы была проведена большая работа по перенесению останков наших воинов с разных мест захоронения на это кладбище. Вы с недоверием посмотрите по сторонам, оцените размеры кладбища, прикинете примерную площадь, занимаемую мемориальными захоронениями периода обороны города, и зададите очередной наивный вопрос экскурсоводу или сопровождающему вас чиновнику: «Как же так получилось, что Братское кладбище, где в 432 братских могилах захоронено более 40 тысяч воинов, занимает площадь в 18 гектаров, а участок где захоронены воины, погибшие в период обороны Севастополя в Великую Отечественную, занимает 400 квадратных метров?».
Да, действительно, во время 1-го и особенно 2-го штурмов города погибших воинов хоронили вблизи рубежей обороны, и в исключительных случаях – на городских кладбищах. Анализ боевых сводок между 1-м и 2-м и, особенно, между 2-м и 3-м штурмами позволяет сделать вывод о больших потерях в личном составе во всех секторах, особенно, в 3-м и 4-м. Так, даже во время условного затишья (?) между январем и мартом 1942 года наши официальные безвозвратные потери составили более 15 тысяч человек. Где в эти периоды хоронили павших воинов? Где хоронили павших воинов во время третьего, последнего и самого кровопролитного штурма? Быть может, не было достойного примера или массовой гибели людей на Руси давно не наблюдалось?
Во времена «недоброй» (?) памяти Императора Николая Павловича в ходе Первой обороны Севастополя мертвецов соборовали полковые и экипажные священники, хоронили их похоронные команды на небольших кладбищах, стихийно образовавшихся за каждым бастионом. Так, защитники 1-го и 2-го бастионов использовали для захоронения павших кладбище, расположенное между 2-м бастионом и Малаховым курганом. Защитники Малахова кургана и Третьего бастиона использовали Корабельное кладбище в Доковом овраге. Защитники 4-го бастиона хоронили своих павших воинов в балочке между Театральной площадью и левым фасом 5-го бастиона, ниже нынешнего кинотеатра «Дружба». Защитники 5-го бастиона хоронили своих павших в бою товарищей в районе нынешнего кладбища Коммунаров и площади Восставших. Надгробный памятник над могилой мичмана Мейснера еще в 90-е годы ХХ века оставался в районе центральной клумбы на площади Восставших.
Считается, что распоряжение свозить павших во время Первой обороны воинов на Северную сторону дал адмирал Павел Степанович Нахимов. Кто бы ни сделал это разумное и дальновидное распоряжение, но с января 1855 года, когда число ежедневных жертв обороны стало превышать все разумные пределы воображения в масштабах гарнизона павших воинов стали организованно собирать и перевозить на Северную сторону для последующего захоронения на Михайловском военном кладбище и на вновь образованном Военном кладбище. По способу формирования могил это кладбище вскоре получило название «Братского».
Как водится при нашей российской безалаберности параллельно с кладбищами Северной стороны продолжали использовать и старые «бастионные» кладбища, особенно если это касалось погибших офицеров, друзья и сослуживцы которых могли организовать индивидуальные захоронения. В этом случае, если местом захоронения и была Северная сторона, то в основном для индивидуальных захоронений использовалось Михайловское военное кладбище. Последующие 20 лет после Первой обороны предпринимались серьезные усилия для формирования и обустройства воинских кладбищ и, прежде всего, – оборудования Братского кладбища. Этот процесс лично курировал император Александр Второй, а после его кончины – Император Александр Третий. Но даже при этом, у России на международном уровне было немало проблем с Францией, Англией и Италией по проблемам захоронений, содержанием могил, охране кладбищ и пр.
Нам же остается поставить вопрос резче и конкретнее: где погребались советские воины, погибшие с января по май и, особенно, в ходе отражения третьего штурма Севастополя с конца мая до первых до конца июня 1942 года? Уверен, что мой вопрос нашим «окультуренным» и «обысториченным» чиновникам может показаться провокационным. То есть, как это где? А вот так, без «то есть», где? Как говорил мой маленький племянник: «…а покази!».
Наибольшее число потерь в период третьего штурма пришлось на потери от огня крупнокалиберной артиллерии и авиации противника. Бойцы на позициях в большинстве случаев были засыпаны землей, щебнем, осколками бетона, либо разорваны на части. До тех пор пока существовала такая возможность тела погибших по ночам свозились специальным автотранспортом в район причалов Камышевой бухты, загружались на баржу, которая выходила на рейд; ботопорты правого и левого бортов отбрасывались и останки людей, связанные телефонным кабелем с привязанным балластом, сбрасывались в воду. Судя по всему, баржа не всегда далеко отходила от берега, и сброс скорбного груза происходил на глубине 10-15 метров.
В 1962 году я – двенадцатилетний севастопольский мальчуган с группой своих ровесников впервые в жизни получил возможность нырять в маске с ластами. Не стану скрывать, интересовали нас не только крабы, но и предметы военного снаряжения, оставшиеся в море с военных лет. Ныряли мы в основном в прибрежной зоне с глубиной от 3-х до 5-ти метров, но иногда заплывали и глубже. Бывали дни, когда прозрачность воды была поразительной и достигала 10-15 метров. В один из таких дней мы и обнаружили человеческие кости, лежащие слоями на грунте. Насколько обширна была это подводная «костяница», сказать сложно. Наше внимание привлекли кости, лежащие на небольшой «баночке» – возвышении грунта, расположенном справа от фарватера, идущего в Камышовую бухту, ближе ко входу в Казачью бухту.
Из своей необычной «находки» мы не делали секрета, рассказывали о ней во дворе и в школе. Мы уже тогда были наслышаны о громадных человеческих жертвах последних дней обороны и отнесли свою мрачноватую находку именно к этой категории. В те годы в районе Камышевой и Казачьей бухт активно велось строительство и оборудование рыбного порта. Работала техника, предназначенная для углубления и расширения судоходного фарватера. Впредь место это мы старались обходить стороной, благо на побережье было много доступных для ныряния мест. Кстати, войсковые части освободили побережье в районе мыса Херсонес только в конце 50-х годов.
О происхождении этих костей на дне моря я узнал в 1987 году от своего однофамильца Никольского Николая Михайловича, полковника в отставке, в свое время служившего уполномоченным особого отдела в 8-й бригаде морской пехоты. От него я впервые услыхал о существовании заградительных отрядов из моряков, использовавшихся в ходе боев на севере Крыма, а затем – при боях под Севастополем. Назывался такой прием просто – второй эшелон войск для обеспечения боевой устойчивости первого… Любопытен тот факт, что эти «специальные» мероприятия проводились задолго до введения приказа Наркома обороны № 227. Николай Михайлович поведал и о практике внесудебной расправы с паникерами, трусами и потенциальными дезертирами. Расстрелы их производились в особо отведенных местах каждого сектора обороны, но если позволяла обстановка: на месте старой 24-й батареи, на южном берегу Стрелецкой бухты недалеко от Щитовой станции. Тела расстрелянных паникеров, трусов и пр. по ночам топились с баржи. Николай Михайлович рассказал о секретной директиве Военного Совета флота, предписывающей столь своеобразный способ «захоронения» тел расстеляных преступников. На мой вопрос о происхождении большого количества костей вблизи того же мыса, старый «особист» не исключил подобной практики «захоронения» воинов, погибших большими массами в последних боях за Севастополь. Также возможно, что немцы и румыны, освобождая прибрежную зону от громадного количества мертвых тел, попросту сбрасывали трупы в воду...
Однозначно можно утверждать, что это было преступное решение и оно повлекло преступное действие. Можно ли было ожидать другого решения в стране, где десятилетиями в армейских строях и на рабочих митингах с надрывом распевалась песня:
«На Дону и в Замостье треют белые кости,
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы, помнят польские паны,
Конармейские наши клинки…»
При этом мало кто из поющих сомневался, что рядом с «белыми» костями тлеют точно такие же «красные» (?) кости, и те же самые ветерки над ними шумят…
Кстати, а быть может, и не совсем кстати, уже другие слова все той же героической песни попадают в унисон с нашей темой: «…мы с Буденным ходили, на рысях, на большие дела…». Героический командарм Первой конной, командую летом 1942 года Закавказским фронтом, уже только по своей должности был обязан контролировать напрямую подчиненный ему СОР, со всеми его делами, большими и малыми… Это пусть жителям московского мегаполиса, задыхающимся в автомобильных пробках, дышащим выхлопными газами и толкущимся в многоярусной толпе площадей, рассказывают сказки об ограниченном севастопольском плацдарме, о нехватке рабочих рук, о бесконечных артобстрелах и бомбежках, не позволявшим по-христиански, или, хотя бы по-людски, похоронить покойников…
В тылу Севастопольских оборонительных рубежей, в треугольнике, образованном бухтами Стрелецкая, Камышевая и мысом Фиолент по сей день существуют большие массивы земли, в то время не особо привлекательные для немецкой авиации, где при желании можно было разместить и оборудовать с десяток кладбищ, подобных «Братскому». Не было желания заниматься этой малоприятной проблемой. Да и потом, при скотском отношении руководителей обороны к живым людям, стоило ли ждать более трогательного отношения к павшим воинам? Заслуживают ли руководители обороны Севастополя осуждения за подобные деяния? Даже если предположить, что соответствующее разрешение на захоронение было получено из Главного политуправления, суть дела не меняется. Прежде всего, потому, что подобный вариант «захоронения» (?) был, наверняка, предложен самим местным командованием, либо «грамотно» подсказан московскому руководству, не забывая о том, что выполнение заведомо преступных приказаний не снимает ответственности с исполнителей.
Кто виновен в этих кощунственных действиях? Прежде всего, члены Военного Совета – дивизионные комиссары Кулаков и Чухнов. По своим функциональным обязанностям – это их сфера деятельности. Что касается конкретного вопроса, не стоит «переводить стрелки» на командующего СОР – вице-адмирала Октябрьского и командующего Приморской армии – генерал-майора Петрова. С них ответственности никто не снимал – они также входили в состав военного совета СОР, но у них в последние недели боев и без того проблем хватало.
Всякий раз когда сталкиваешься с подобными явлениями невольно возникает вопрос: как же нужно ненавидеть свой народ, свою землю, защитников этой по истине Святой земли, чтобы сначала заваливать трупами эту землю в бесталанных тупых атаках, а затем тела убитых воинов закапывать в траншеях, или как пустой, отработанный шлак сбрасывать в море? Здесь неуместны запоздалые всхлипывания о ценности человеческой жизни, о бессмертной душе, о врожденной славянской жертвенности…
Во все времена советской власти были неумелые и часто незрелые попытки сравнивать наших политработников с военными священниками прежних времен, хотя, по сути дела, в деятельности и тех и других всегда прослеживалось нечто общее. Политработники, как водится, очень болезненно реагировали на подобные сравнения, вполне законно рассматривая такие проявления как попытку подорвать их авторитет. Главное же в том, что подобное сравнение являлось более оскорбительным не для политработников, а для священников… Священники в своей искренней заботе о душах живых и павших воинов, не забывали и о земных заботах до последней минуты жизни своих подопечных и считали своим святым долгом пристойно обеспечить похоронный ритуал.
Для того, чтобы сделать окончательные выводы по последней проблеме, «…организация процесса захоронения воинов Севастопольского оборонительного района, павших в боях и умерших от ранений и болезней в период обороны города», можно было бы «поднять» переписку и отчетность по потерям в отдельных батальонах, полках, бригадах, дивизиях, где отдельной графой следует «…место захоронения».
Сразу скажу, что дело это бесперспективное… Достаточно ознакомиться с приказами, директивами командования СОР по «претензиям» (?) к командованию отдельных частей, с обвинениями командиров и политработников в сокрытии истинных потерь, в фальсификации данных о перемещении личного состава и пр., и пр.
Более того, прослеживается общая тенденция «…списать потери личного состава, имевшиеся в течение многомесячной обороны двумя последними месяцами, когда по многим причинам, прежде всего – расхлябанности и безответственности «ответственных» (?) лиц, учет личного состава был окончательно загублен».
Видите, как все ясно и просто? И виновных нет… Великое дело состоит уже в том, что на месте 35-й береговой обороны создан мемориальный музей и своеобразный пантеон в память воинов, погибших при защите Севастополя в период с октября 1941 года по июль 1942 года. Все предыдущие годы об этом можно было только мечтать.
© Copyright: Борис Никольский, 2014
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги