Великая Татария: история земли Русской

Иго умерло, да здравствует иго!

Современная публика уверена, что в 1380 году русский народ, под руководством Великого князя Московского и Владимирского Дмитрия Ивановича Донского и по благословению Православной церкви, поднялся на борьбу с иноземными захватчиками «монголо-татарами», вышел на Куликово поле, встретил там супостатов и разгромил их. После сего славного события, как уверяет нас Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия, татарское иго стало носить «номинальный характер». Ну да Бог с ним, номинальный так номинальный. Экий, понимаешь, словесный выверт.

Но вот задайте себе вопрос: почему при «номинальном характере ига», через три года после славной Куликовской битвы, Дмитрий Иванович Донской испрашивал великого княжения в Орде? О чем и соответствующая запись в летописи прилагается:

«В лето 6891, априля 23, князь великый Дмитрей Ивановичь посла въ Орду сына своего князя Василиа изъ Володимеря, въ свое место, тягатися съ князем Михайломъ Тверским о великомъ княжении. И поидоша на низ в судехъ на Волгоу къ Орде» (Типографская летопись).

Тягался Дмитрий Иванович за великое княжение с Михаилом Тверским. Это уж не тот ли Михаил Тверской, который рати литовские водил на Москву и который учи

Известие относим к разряду «междоусобица».

нил такое зло Торжку, которого и от «поганых татар» видано не было? Тот, конечно…

Того же года в Орду ездили и другие князья.

«Тогда же поиде въ Орду князь Иванъ Борисович ко отцу своему князю Борису Костянтиновичу, въ Орде бо емоу соущю, а князь Дмитрей Костянтиновичь Соуждал-скый посла въ Орду сына своего, князя Семена… Князю же Борису Костянтиновичю тогда въ Орде соущю у царя Тахтамыша и съ сыном своим Иоанномъ, и дасть ему царь княжение Нижнего Новагорода, и выиде на Роусь ноября въ 8 день. С ним же выиде изъ Орды братание его князь Се-менъ. Тое же осени князь Михаиле Олександровичь Тверьский выиде изъ Орды, а сынъ его князь Александр осталъ въ Орде. Тое же осени бысть в Володимери посолъ лютъ именем Адашъ Тахтамышовъ» (Типографская летопись).

Позволим себе задаться вопросом — как же это так, зря, что ли, на Куликовом поле кровь проливали, освобождая Святую Русь от бусурман? Здесь же получается, что ничего не изменилось, все те же самые русь-ордынские порядки, как все было до 1380 года, так и дальше продолжается. Чистая правда. Ничего не изменилось. Никто не хочет из-под татарского ига освобождаться. Т. е. перетянуть власть на себя вроде бы и не против, но с другой стороны — а кому это надо? И зачем?

Чем же закончились события 1380 года, после убийства Мамая в Кафе? А вот чем:

«Царь же Тахтамышь, шел, Орду взя Мамаеву и ца-рици его и казноу его и все оулоусы пойма и раздели богатство Мамаево дроужине своей. Потом же поусти послы своя на Русь к великому князю Дмитрею Ивановичи) и къ всемъ князем Роусскымъ, поведан имъ свой приход, како сель на царстве и победил споборника своего, а ихъ врага, Мамая и сяде на царстве Воложскомъ. Князи же Роуские посла его отпустиша с честию и съ дары, а на весну тоу

послаша во Ордоу къ царю кийждо своих киличеевъ съ многыми дары» (Типографская летопись).

Т. е. ликвидировали узурпатора и возмутителя спокойствия Мамая, затем пришел законный царь и все вздохнули с облегчением и обрадовались, давай подарки дарить друг другу, и все такое прочее.

Вернемся, однако, к вопросу, почему ордынская власть над Русью сохранилась, причем в виде явно далеком от «номинального», несмотря на результаты Куликовской битвы?

Читатели, которые знают русскую историю, могут рассудить — так ведь в 1382 году состоялся набег царя Тохтамыша на Москву, при этом Москва была разорена и пришлось великому князю Дмитрию Ивановичу подчиняться ордынским ханам. Что же, посмотрим, что в 1382 году произошло.

«Исходящи второмоу летоу царства Тахтамышова, и посла Татар своих в Болгары, еже есть град на Волзе, и повеле торговци Русские избили и гости грабили, а суды ихъ с товаромъ отьимати и попровадити к себе на перевоз, а сам съ яростью, събравъ воа многыи, поиде къ Волзе съ всею силою своею, и превезеся на сю стороноу Волги съ всею силою своею и поиде изгономъ на великого князя Дмитреа Ивановича и на всю землю Роусскоую и идише безвестно, внезапоу, с умением и тако всемъ злохитриемъ не дадящи перед собою вести, да не оуслышанъ боудеть на Роусской земли приход его» (Типографская летопись).

С купцами, пожалуй, все понятно — или они уже забыли как налоги платить за время смуты в Орде или продолжали платить не тому. Разъяснение последовало. Затем Тохтамыш заворачивает на Москву и идет тихо, очевидно боясь кое-кого спугнуть. Непонятно, впрочем, на что он рассчитывал, поскольку все тут же узнали о царском «скрытном передвижении»:

«Слышав же то князь Дмитрей Костянтиновичь Со-уждалскый, посла два сына своа къ царю Тахтамышу: князя Василиа, князя Семена. Они же, пришедше, не обретоша его, бе бо вборзе идый на Роусь; они же гнаша въследъ его неколико дни и переаша дорогу его на Серначе и поидоша за нимъ съ тщанием дорогою его, състигоша его близ Рязаньскихъ пределъ. А князь Олегъ Рязанъский срете царя Тахтамыша, донеле лее не вниде в землю Рязанскую, и би челом ему и бысть помощник ему на хрестъане и обведе царя около отчины своеа, земли Рязанъские, и оука-за ему все броды нареце Оце. Потом же, едва прииде весть к великому князю Дмитрею о некоторых доброхотящихъ хрестьаномъ, живущих тамо на пределехъ Татарскихъ, възвещающе емоу рать Татарскоую, соуть бо ти на то оус-троени тамо, поборници соуще земли Роусстеи…» (Типографская летопись).

Что делает Дмитрий Донской?

«…великий же князь Дмитрей, слышавъ весть сию, яко сам царь идеть нань съ множеством силы своеа, и нача совокоупляти свои полци ратнии и иде изъ города Москвы, хотя ити противу Татар, и начать с братьею своею и съ всеми князи Роусскими о томе думали, яко ити противоу безбожнаго царя Тахтамыша. И обретеся разность в нихъ: не хотяхоу помагати, не помяноуша бо пророка Давида, глаголюща: „Се коль добро и коль красно, еже жиги и браги вкоупе“, и дроугому приснопомнимоу рекшоу: „Дроугь дроугоу да пособлна и брать братоу помагаа, яко град твердь есть“. Бывшоу же промежи ими неодиначству и неимоверьствеу, и то познавъ и разоумевъ великий князь Дмитрей Иоанновичь, и бысть въ недооумении и в размышлении, и поиде в град свой Яраславль, такоже и на Кострому» (Типографская летопись).

Т. е. вроде бы состоялось совещание, где выяснилось совершенно удивительное обстоятельство, что драться с

Тохтамышем никто не хочет. Великий князь «в недоумении! и размышлении» отправляется в Кострому. На Москве за| начальство он оставляет митрополита Киприана. Тут вот что интересно: когда в 1395 году, по сообщению Типографской летописи и Пискаревского летописца, к Москве подошел Тамерлан, то никаких сомнений у русских «воевать или нет» не существовало вовсе. Однозначно, воевать!

«И се слышавъ князь великый Дмитреевичь Василеи, събравъ воа многы, поиде с Москвы к Коломне, хотя ити противу его (против Тамерлана. — К. П.) въ стретение его. И пришел ратию и ста не брезе оу рекы Окы. Темирь Аскаку (Тамерлан. — К. П.) же стоящю въ единомъ месте две недели…» (Типографская летопись.)

Далее следует обратить внимание на то обстоятельство, что Тохтамыш пошел на Москву «изгоном», т. е. налегке, без обоза и каких-либо осадных орудий, данное обстоятельство заставляет предполагать, что вести осады и какие-либо долговременные мероприятия в его задачу не входило.

Что же происходит на Москве в отсутствии князя? Возникает мятеж.

«А Кипреанъ митрополитъ виде в граде Москве мя-тежь великъ, и бяку людие смоущении, яко овца, не имуща пастыря, возмятоша бо ся гражане, овии хотяхоу сести въ граде и затворитися, а дроузии бежали помышляхоу. И бывши распри промежи ими велице, овии с рухлядию въ град вмещающеся, а дроузии изъ города бежахоу, ограблени суше; и пакы сътвориша вечие, позвониша въ все колоколы и сташа соуимомъ народ, мятежников же и крамолниковъ, иже хотяху изыти изъ града, не токмо не поущахоу ихъ, но и грабляху, ни самого митрополита не постыдешяся, ни бояръ великихъ не оустрамишяся, но на всехъ огрозишяся и сташа на всехъ воротехъ градныхъ и свръху камениемъ шибаху, а доле на земли стоаху съ ороужии обнаженными и не

Гпущаху никого же выйти изъ града; едва оумолени быша, |позде некогда выпустиша ихъ изъ града и то ограбивше. Граду же единаче мятоущеся, аки морю в велице боури, ни откоуду же оутешение обретши, но паче болшихъ золъ ожидающе, потом же приеха к нимъ в город некоторы князь Литовский, именем Остей, вноукъ Олгердовъ, и той скрепи народы и мятежъ градный оустави и затворися с ними въ граде и седе съ множеством народа, соущаго въ осаде» (Типографская летопись).

Очевидно, чисто случайно поблизости оказывается внук литовского князя Ольгерда (который в свое время в компании с Михаилом Тверским приходил к Москве с известными намерениями) Остей и организует защитные мероприятия в городе.

Затем к Москве подъезжает Тохтамыш с татарами. Первым делом татары выясняют, есть ли в городе Дмитрий Иванович:

«И прииде ратию къ городоу к Москве съ всею силою Татарскою месяца августа въ 23 день, в понеделникъ. И приидоша не все полци к городу и начаша въпрашива-ти, кличюще: „Есть ли зде в городе великий князь Дмитрей“? И отвещеваху имъ изъ города съ забрал, глаголюще: „Несть его въ граде“» (Типографская летопись).

Итак, князя в городе нет.

Татары осматривают город на предмет возможностей его штурмовать.

«И Татарове же отстоупиша и поехаша около всего города, обзирающе и расмотряюще пристоуповъ и рвовъ и врать и забрал и стрелниць. И пакы сташа, зряши на град».

Народ московский грабит склады с вином, напивается и ругается на татар.

«…инии же недоблии человеци и начаша обходили по дворомъ, износяще изъ погребовъ меды господьскыя и пиахоу до великого пиана и къ шатанию дръзность приложиша, глаголюще: „Не оустрашаемся поганых Татар нахождениа, великъ твердь град имуще, егоже соуть стены камены и врата железка, не стерпите бо ти долго стояти под городом нашим, соугоубъ страх имоуще, изъ града соуть бойци, а вне града князей наших совокупляемыхъ нахождениа блюдоутся“. И пакы възлязящи на град и пиани соуще шатахуся и роугающеся Татаромъ образомъ безстоуднымъ, досаждающе и словеса износяще исполнь оукоризны и хоулы кидаху на ня, мняхуть, яко толко силы Татарские».

Руганью дело не заканчивается, люди готовятся к обороне, кипятят воду, точат боевые топоры, некоторые стреляют в разъезжающих перед стенами татар.

«Един же некто Москвитинъ соуконникъ, Адамъ именем, иже бе над враты Фроловскыми, и той примети единого Татарина, нарочитый, славный, иже бе сынъ некоторого князя Ординского, и напявъ самострел и испоусти стрелоу напрасно на него, еюже язви его сердце гневливое и вскоре смерти ему наносе».

Тохтамыш стоит у города три дня, взять его штурмом возможностей нет, начинаются переговоры.

«И стоявшю бо царю 3 дни около города, а на четвертый день въ сутре в полобеда по велению цареву приеха под город князии Ординьстии и болшие Татарове, рядци царевы, и два князя с ними Суждалскии: Василей да Семенъ, сынова князя Дмитреа Костянтиновичу Соуждалсково, и приидоша под град близ стенъ градныхъ и начата глаголахи к народу, соущему во граде: „Царь васъ, своих людей, хощеть жаловати, понеже песте повиннии, ноже достойни смерти, не на васъ бо воюя пришел, но на князя вашего великого сточился есть. Вы же милованиа достойни осте и ничего же иного требуете отъ васъ, разве толко изы-дете противу ему въ стретение с честию и с дары, купно же и съ князем своим, хощеть бо видети град сей и внити в него и побывати в нем, а вам дароуеть миръ и любовь свою, а вы ему врата градные отворите. Такоже князи Суждалские глаголаху: 'Имете нам веры, мы бо князи ваши семь хрестъанстии, вам бо глаголемъ и правдоу даемъ на томе'“.»

Данную ситуацию кроме как трагикомедией назвать нельзя. Три дня назад татары спрашивают про князя у мятежных горожан и узнают, что великого князя в городе нет. Москвичи знают, что Тохтамыш знает, что они знают, что великого князя нет в городе. И тут же татары говорят, что им нужен князь, а прибыли они с туристическими целями: «хощеть бо видети град сей и внити в него и побывати в нем». Похоже, что московский народ пьян в стельку и никто ничего не соображает.

Князья Суздальские делают честные глаза, божиться, бьют себя кулаком в грудь и вопиют: «Имете нам веры…», дескать они тут по путевке туристической фирмы «Татар-вояж».

Если татарам нужен князь Дмитрий Иванович, то что стоило установить его местонахождение? Однако Дмитрий Иванович татарам и не нужен совсем, иначе бы они за ним и гонялись.

В общем, пьяные москвичи открывают ворота, в город врывается злющая солдатня, начинается резня и погром. Литовского князька Остен, самозванно возглавившего город, заранее, «льстивыми словами», выманивают за стены и убивают.

Интересно следующее. Во время всех этих событий Дмитрий Иванович находится в Костроме, митрополит Киприан, которого Дмитрий оставил в Москве возглавлять гарнизон (что поп может смыслить в военном деле?!), бежит в Тверь («Кипреаноу же митрополитоу, избывшу ратнаго нахождениа въ Твери»), а «маги княжь Володимерова и княгини его избыша в Тръжкоу, а владыка Коломенский Герасиме бе в Новегороде Великомъ». Короче говоря, кто где, но вовсе не на своих местах. Чего это все разбежались? В принципе понятно — испугались татар. Однако не все так просто.

Тохтамыш после Московского погрома идет в Рязанское княжество и устраивает погром уже здесь, после чего, очевидно с чувством исполненного долга, идет в Орду.

«Царь же Тахтамышъ, отшедъ отъ Москвы и взя град Коломноу и перевезеся оттоудоу за рекоу за Окоу и взя землю Рязанскоую и огнем пожже, а людей изсече, а инии разбегошяся, а инии полонъ поведоша многое множество, а князь Олегъ Рязанский оубеже».

Далее события набирают обороты. Дмитрий Иванович с братом и боярами, по уходу Тохтамыша, не мешкая, приезжают в Москву, пускают слезу над печальной картиной и, недолго думая, идут походом… на все то же Рязанское княжество!

«Не по мнозех же пакы днехъ и князь велики Дмитрей Ивановичь посла рать свою на князя Олга Рязанского. Князь же Олегъ сам оубеже, а землю его ратнии до останки пустоу оучиниша, поуще бысть емоу и Татарские рати».

За что мстит князь Дмитрий понятно: Олег Рязанский навел на Москву татар. Но за что Рязань громил Тохтамыш, которого Олег Рязанский наводил на Москву и, стало быть, помогал?

Ответ ясен, Олег Рязанский во время известных событий 1380 года активнейшим образом помогал сопернику Тохтамыша Мамаю. «Олег же, отступникъ нашь, приединився ко зловерномоу латаному Мамаю и нечестивому Ягайлоу и нача выходь (дань. — К. П.) ему давати и силоу свою ему давати на великого князя Дмитреа Ивановича. Оуведав же князь великый лесть лоукаваго Олга, кровопийца крестьянского, новаго Июлоу предстателя, на своего владыкоу бесящася, великий же князь Дмитрей въздохноувъ изъ глоубины сердца и рече: „Господи, съветы неправедных разори и зачинающихъ рать погуби“» (Типографская летопись).

Любопытно, что во время московского погрома, когда князь Дмитрий находился в Костроме, его брат Владимир Андреевич находился близ Волока.

«Стоащу же емоу близ Волока, совокоупивъ силу около себя, приидоша ратнии Татарове, не ведоующе его тоу. Наехавше имъ на него, онъ же, о Бозе оукрепився, судари на нихъ: и тако милостию Божиею иных иссекоша, а иных живы поимаша, а инии побегоша. Прибег же къ царю Тахтамышу, поведаша емоу бывшее. Он же, слышавъ то, нача боятися и тако по мялу нача отступали отъ града Москвы».

Т. е. татары попутали («не ведоующе его тоу»), не разобрались и «наехали» на Владимира Андреевича. Тот, соответственно, помолился и вдарил. Татары поняли в чем дело и побежали к Тохтамышу, который якобы убоялся и отступил.

Что же Владимир Андреевич раньше не вдарил, ждал пока татары сами наедут? Так если бы они не попутали, то вовсе бы его не тронули.

По окончании всех мероприятий состоялся «разбор полетов». Пискаревский летописец сообщает любопытные подробности:

«Приде посол к великому князю Дмитрею Ивановичю от царя Тактамыша, именем Карачь, о миру и з жалованьем от царя. Князь же великий повеле християном дворы стави-ти и град делати. Тое же осени сьеха Киприян митрополит на Киев, разгневася на него князь великий Дмитрей того ради: не седел на Москве в осаде, и посла по Пимина митрополита, и приведе его из заточения на Москву, и прият его с великою честию и тобоеию парусную митрополию».

Непонятно. По роду занятий митрополит Киприян — священнослужитель, а князь Дмитрий вроде как, из военных. Кто же был должен возглавлять оборону Москвы? Ну не было у самого Дмитрия возможности, так поставил бы брата, которого Тохтамыш «испугался». Почему же Дмитрий Иванович разгневался на Киприана?

Великий князь удаляет Киприяна и зовет митрополитом Пимена. Вот уж Пимен-то, очевидно, в ратном деле был зело искусен!

В чем же дело?

Получается, что Дмитрий Иванович, самым недвусмысленным образом, подставлял Киприана Тохтамышу. Вполне возможно.

Утверждение Никоновской летописи, восходящей к Своду 1408 года, подготовленному перед смертью самим Киприаном, состоит в том, что: «Не возхоте князь великий Дмитрей Ивановичь Московский пресвященнаго Киприана митрополита всея Русин и имяше к нему нелюбые».

Нелюбовь Дмитрия Ивановича к Киприану, безусловно, не имела характера личного, основанного на каких-то бытовых и психологических антипатиях, а строилась на, политических расчетах.

Ситуацию способны прояснить русские летописи. Типографская летопись сообщает:

«По преставлении же иже въ святых отца нашего Алексиа, митрополита всея Руси, взыде на степень некоторый анхимандрить, именем Михаил, нарицаемый Ми-тяй, здеа же незнаемо некако и странно: облечеся в санъ митрополичь, възложи на ся белый клобоукъ и монатию съ источникы и скрижалми и перемонатку митрополичю и посох и, просто реши, въ весь санъ митрополичь сам ся постави. Преже бо сего князь великый Дмитрей Ивановичь просил того у Алексея оу митрополита, дабы благословиль прежереченнаго Митяа по своем животе на митрополию, онъ же не хотяше того сътворити, понеже новооуку емоу сущю в чернечестве, якоже апостол глаголеть: „Подобаеть епископу непорочну быти и не новоукоу, да не развеличався в сеть владеть дияволю“. Князь же великий много о семь ноужаше митрополита, овогда сам приходя, овогда же бояр старейших посылай к нему, дабы сътворилъ волю его, благословил бы Митяа на митрополию, Алексий же митрополить, умоленъ бывъ и принуже-нъ, и ни тако посоули быти прошению его; но известоуа святительскы и старческыи, паче пророческыи рече: „Азъ неволенъ благословили его, но оже дасть ему Богъ и святая Богородица и пресвященный патриарх и вселеньскы со-боръ“. И бысть на нем зазоръ отъ всехъ человек, и мнози негодоваху о семь, и священици неключимоваху о нем, понеже не поставленъ сый вселенскымъ патреархомъ, но сам дръзну на таковые превысокый степень. И на дворе митрополичи живяше, казну и ризницю митрополичю взя, и боляре митрополичи слоужахуть емоу, и отроцы предстояхуть ему и вся, елика подобаеть митрополиту, темь всемъ обладаша…

По преставлении же Алексиа митрополита оставль анхимандритию и на преболший санъ оустремися, повеле-ниемъ великого князя, на превысокоую степень взиде и тво-ряше все, еже достоитъ митрополиту по всей митрополии: и с поповъ дань збираше, зборное же и рожественое, оброки же и пошлины митрополичи, то все взимаше, готовяся на митрополию и пристраяше собе вся соуща к путному шествию потребная къ Царюграду на поставление».

Итак, архимандрит Михаил (в летописи презрительно именуемый «Митяем») едет в Константинополь на утверждение в митрополичий сан и вдруг, ни с того ни с сего, заболевает и быстро умирает:

«И бысть же, буже проплывающему имъ пучину морскоую, яко и Царьградъ бе видети, тогда внезапу разболеся Митяй и оумре на мори. И не сбысться мысль его и не ело учися быти емоу митрополитомъ на Руси».

Затем происходит довольно темная история: «По оумертвее же Митяеве бысть замята въ всехъ бывьшихъ с нимъ и недооумевахоуся, что сътворити, и въс-колебахоуся, яко пиани. Вся же мудрость ихъ поглощена бысть. Еще же к тому бысть распря межи ихъ, розность: овии хотяху поставити Иоанна в митрополиты, а друзии Пимина. И тако потом съгласившеся вси вь едину доуму и яшяся за Пимина, Иоанна оставиша, и Иоан же рече: „Азъ имамъ не обинуяся глаголати на васъ, яко не истиньствуе-те ходящи, но съ лжею глаголете ходите“. Они жъ съветъ сотвориша, яша его и железа возложиша нань, не единомудръствоваше с ними по Пимине. Пимин же съзираа ризницю и казну Митяеву и обрете прежереченную оноу хара-тию, имоущю подпись и печать Великого князя, а писания неимущю, и тако оумысливше, сице написаша на ней: „Отъ великого князя Русскаго къ царю и патреарху Цареградскима. Послах к вам, избравъ во своей земли, архимандрита Пимена, моужа честна, да поставите ми его на Роусь митрополитомъ, того бо единого избрахъ на Руси, иного же паче того не обретохъ“. Явлена же бысть грамота си и всемоу собороу, юже прочетше цари и патреархъ, рекоша Роуси: „Что сице пишет князь великий и Рускый о Пимине, а пос-тавленъ есть готовь митрополить на Роусь Кипреянъ, давно бо поставил есть его святейший патреархъ Филофий, того и отпустили есмя на Роусскоую землю митрополитомъ, а кроме того иного не требоуемъ поставите“. Пимин же кабалою оною великого князя съ своими съветникы позаимова-ша сребро в рост на имя князя великого оу Фрязъ и оу Бесерменъ — ростеть же сребро то и доселе — и россоулиша посулы и роздаваша много на все стороны, якоже кто ихъ свидьтельствоуеть, но съборъ соуетныхъ исполнь мздою десницю ихъ. Царь же и патреархъ много истязаша Пимина и соущихъ с нимъ. Бывшу бо собору и опрашиванию многу и истязанию и распытыванию бывшю, и изволивше сице, яко поставити Роуси Пимина митрополитомъ, ркоуще Грены: „Аще Русь право или неправо глаголют, но и мы истиньс-твуемъ и правду деемъ и творим и глаголемъ“. И тако постави патреархъ Нил Пимина митрополитомъ Руси».

Согласно сообщению летописи, патриарх утвердил митрополитом Пимена, однако далее летописец утверждает, что Дмитрий Иванович воспротивился этому назначению (еще бы!) и даже отправил Пимена в ссылку, а вместо него пригласил Киприана:

«И приидеть весть к великому князю, яко Митяй оумре, а Пиминъ в митрополиты сталь, князь же великый не восхоте Пимина въ митрополии, рек: „Азъ не послал Пимина стати на митрополию, но послах его яко единого отъ служащих Митяю, что се ныне слышно таковая“. И посла на Киев по Кипреана митрополита Феодора, игумена Симановского, отца своего духовнаго. И поиде с Москвы на великое заговение по Кипреана митрополита, зовущи его на Москву отъ великого князя. Кипреан же прииде с Киева на Москву в четверток 6 недели по Писце на праз-дникъ Вознесения, и срете и весь народ города Москвы. Князь же великый Дмитрей Ивановичь приять его с великою честью и любовию. По седми же месяцехъ прихода его прииде весть, яко Пиминъ идеть изъ Царяграда на Роусь митрополитомъ. Князь же великый посла противу ему. И егда бысть на Коломне, и ту разведоша отъ него вся соущаа люди, бывшая с нимъ, и сняша с него белой клобоукъ и весь санъ митрополскыи отъяша отъ него и пристанища к нему Иоанна, сына Григория Чюриловича, нарицаемаго Драницю, и ведоша Пимина в заточение с Коломны на Охну, не заимка Москвы, и оттоле к Переславлю, такоже к Ростову и къ Костроме и к Галичю. Приведше же его на Чюхломоу, тоу и посадиша его».

То, что Дмитрий Иванович пригласил и принял Киприана с великой честью, еще ни о чем не говорит, поскольку, по результатам всех интриг и пертурбаций Киприан был отправлен в Киев, а Пимен вызволен из узилища и водворен на митрополичье место.

Итак, в наличии две версии Тохтамышева наезда на Москву:

1. Тохтамыш восстанавливает порядок в империи и приводит к повиновению не в меру самостоятельного великого князя Дмитрия Донского.

2. Тохтамыш действует по просьбе Дмитрия Донского, выполняя работу определенного рода, которую сам великий князь не хочет брать на себя, чтобы не рисковать отношениями с Константинопольским патриархатом.

Относительно первой версии вызывает удивление тот факт, что Дмитрий сохранил за собой не только жизнь, но и великое княжение.

Достоинства и недостатки обеих версий можно обсуждать долго, но не следует забывать то обстоятельство, что Тохтамыш являлся политическим должником Дмитрия Донского за сокрушение великим князем соперника Тохтамыша Мамая и, безусловно, должен был оказать ему ответную услугу.

Каким же образом развивается взаимодействие Руси и Орды после событий 1382–1383 гг.? Посмотрим в летописи. Следующее упоминание о русско-татарских отношениях в Типографской летописи относится к 1384 году:

«5 лето 6893 (1384)… Тое же осени беже изъ Орды, ноября 26, князь Василий, князя великого сынъ, Дмитреевъ».

И далее:

«5 лето 6894 князь Борисъ Костянтиновичь иде въ Орду, да того же лета прииде. Того же лета побеже из Орды князь Василей Дмитреевичь Суздалский; и срете его посолъ, изнима его и приведе его въ Орду къ царю, и за то приатъ отъ Татар истомоу велику… Тое же осени прииде изъ Орды князь Александр Михайлович Тверскый… Того же годоу князь Василей Дмитреевичь прибеже изъ Орды в Подлескоую землю, въ великие Волохы, къ Петру воеводе».

«В лето 6897 (1389)… Того же лета, августа 15 день, седе на великомъ княжении въ Володимери князь Василей Дмитреевичь, а посаженъ царевымъ посломъ Шихаматомъ».

Великий князь Дмитрий Иванович умирает и передает власть старшему сыну Василию. Посол царя Шихамат утверждает того на княжении. Что же это Василий Дмитриевич из Орды бегал? И какое же это «номинальное татарское иго», если на великое княжение утверждает ордынский посол Шихамат?

«В лето 6899 царь Тахтамышъ посла царевича, именемъ Бехтоута, на Вяткоу ратию. Он же, шел, взя Вяткоу, а люди посече, а иных в полонъ поведе».

Вы сами опять можете убедиться ордынская власть вовсе не имеет «номинального характера» после 1380 года. Татары били вятичей вовсе не номинально, а саблей по голове.

«В лето 6900 (1394)… Тое же осени, октября 24, прииде изъ Орды отъ царя Тахтамыша князь великый Василей. Царь же тогда даль ему Новгород Нижний, Городец и Мещероу и Торосу».

Опять же, где «номинальный характер» ига, если через 12 лет после Куликовской битвы князья едут в Орду и там утверждаются на княжении? Татарская власть вполне реальна.

Вывод. В целом, исходя из вышеприведенных летописных сообщений, нет никакого основания говорить о «номинальном характере» татарской власти. На мой взгляд, татарская власть на Руси после 1380 года продолжает оставаться вполне реальной.

Татарская власть над Русью реальна потому, что Русь и Орда — единая и целостная система и если через некоторое время произошла «номинализация» власти, так это вовсе не означало «освобождения» Руси, это означало развал системы и, в принципе, ничего хорошего в этом не было. Разве развал СССР принес гражданам России или иных союзных республик какие-то дивиденды? Нет. Выгоду от этого развала получила только узкая группа хищников, нажившихся на этом трагическом событии.

Далее в сообщении от 1392 года содержится следующая любопытная информация:

«Тое же зимы преставися, февраля въ, Данипъ Фе-вановичъ, нареченный въ мнишескомъ чиноу Давыд, иже бе истинны бояринъ великого князя и правый доброхот, слоужаше бо осподарю без льсти въ Орде и на Роуси паче всехъ и голову свою складывайте по чюжимъ землям, по незнаемымъ местом, по неведомым странам, многы троуды поносе и многы истомы претръпе, егда же беже изъ Орды, и тако оугоди Господеви. И тако тогда великый князь любве ради, иже к нему, на погребение его сжаливси по нем и прослезися и тако плана на многы часъ, и поло-женъ бысть в монастыри оу Михайлова Чюда близ гроба дядь его, Алексея митрополита».

У вышеупомянутого в летописи Даниила Февановича очень богатый послужной список. И по чужим землям, и по незнаемым местам, по неведомым странам… т. е. возможно в Египте у мамлюков, возможно в Византии, Иране и т. д. Идет Даниил Феванович по улицам Константинополя, а вслед ему говорят: «Вот монгол пошел…» или «Вот татарин идет…»

«Тое же осени приехаша изъ Орды к великому князю три Татарины двора царева, постелници его суши, хотяще

Гкреститися и слоужити великому князю; веша же имена |ихъ: Батыхозя и Хидырхозя, Маматхозя. И крести же ихъ сам митрополитъ Кипреанъ на реце на Москве, а нарече имена ихъ: Онаниа, Озариа, Мисаилъ; бе же тоу на крещении томе сам князь великый и вси князи и бояре ихъ и весь народ града Москвы».

Явление персон такого ранга, более чем очевидно, первое в истории, поскольку на их крещении были не только все князи и бояре, но и тьма простого народу. Вот с этого-то момента, скорее всего, а вовсе не с Куликовской битвы, власть в Ордынской Руси стала понемногу перемещаться из Сарая в Москву.

С чем же было связано это движение?

Орда стала слабеть.

Решительный удар Орде был нанесен вовсе не Дмитрием Донским на Куликовом поле.

«„Великая замятия“ 1359–1381 гг. показала, что наиболее лояльным к Золотой орде и династии был Русский улус. Это неожиданно, но объяснимо. Камские болгары, мордва, хазары Волжской дельты, заволжские ногайцы и куманы степного Крыма, обретая свободу, не теряли ничего, так как никто из соседей им не угрожал. А великое княжество Владимирское, со столицей в Москве, граничило с воинственной Литвой, держалось за союз с Ордой, которая была противовесом Литве. Стоило любому русскому княжеству отказаться от союза с татарами — оно немедленно становилось добычей литовцев или поляков, как, например, Галиция в 1339 г. Поэтому 20 лет „замятии“ воспринимались в Москве весьма болезненно» (Гумилев Л. Н. «Древняя Русь и Великая степь»).

Решительный удар Орде нанес Тимур.