Великая замятня

Небывалая смута

После манифеста 17 октября 1905 года плодились как грибы после дождя политические партии. И все они без исключения уделяли крестьянскому вопросу очень большое внимание, отводили ему в своих программах одно из первых мест. Более того, многие из партий именно в этом вопросе видели корень революционного преобразования страны, увлечение народа в пучину социальных бурь. Суть этих программ была изложена в газете «Русь» 3 марта 1906 года.

Все партии, как крайние правые, так и левые, признавали необходимость прийти на помощь крестьянской нужде, но для этого предлагали разные средства. Так, крайние левые партии — социалисты-революционеры и социал-демократы, бунд — отрицали право частной собственности на землю, требовали перехода всей без исключения земли в руки государства или общества (ибо некоторые отвергали даже идею государства), конфискации всех частновладельческих земель, настаивали не только на отмене всех падающих на крестьянство выкупных и оброчных платежей за землю, но и на возвращении ему денег, взысканных по этим платежам, Другие партии — радикальная, свободомыслящих, конституционно-демократическая, прогрессивная — предусматривали образование государственного земельного фонда за счет казенных, удельных, кабинетских, монастырских и частновладельческих земель, подлежащих отчуждению по справедливым, но отнюдь не рыночным ценам, и сохранение немногочисленных частновладельческих земель при действии ряда ограничений (арендные отношения, сельскохозяйственная инспекция, уголовные кары за нарушение охраны труда), а также некоторые меры повышения производительности земли и улучшения сельского хозяйства.

Еще одна группа партий — прогрессивная русских промышленников и торговцев, прогрессивно-экономическая, торгово-промышленная, правового порядка, союз 17 октября — признавала сохранение неприкосновенного права частной собственности на землю, в том числе и для крестьян, допускала в некоторых случаях расширение крестьянского землевладения вплоть до принудительного отчуждения за хорошее вознаграждение отдельных участков частновладельческих земель (для уничтожения чересполосицы, округления владений и т.п.), придавала существенное значение облегчению крестьянам выхода из общины с правом реализации надельной земли и расселению их на отрубные участки как главному условию улучшения сельского хозяйства и повышению производительности земли. В упорядочении переселения и улучшения крестьянского землепользования они видели мощное средство к поднятию крестьянского благосостояния, нежели в простом расширении землевладения.

Из всех программ левых партий вытекало, что вся беда крестьянства — в малоземелье, и потому ставилась задача — расширить крестьянские наделы за счет других видов землевладения, а в случае нужды пойти даже на полное уничтожение частновладельческих хозяйств. Это последнее стало главным требованием программ, опиравшихся на строжайшие карательные меры. Крайние левые партии стремились к полному уничтожению частной собственности на землю и ее социализации, не исключая и крестьянской, которая будет даваться лишь в той мере, в какой крестьянин сможет ее обработать личным трудом без права передачи по наследству своим детям.

Если крайние левые партии не только не касались улучшения сельского хозяйства, но и ставили ему преграды в виде ренты на избытки производства против потребительской нормы, то все другие партии, предлагая широкое содействие в деле улучшения сельского хозяйства, развития в нем культуры, поднятия производительности земли, своими проектами о ликвидации или сокращении частновладельческих хозяйств объективно вели к уничтожению существующих культур, упразднению поучительных примеров ведения сельского дела и возрождения продуктивности земли.

Программа так называемого всероссийского крестьянского союза предусматривала переход в собственность народа всей земли, в том числе и земель монастырских, церковных, удельных, кабинетских, а также частновладельческих, на условиях, которые впоследствии будут определены Учредительным собранием.

Как видим, еще в начале XX века крестьянский вопрос вызывал в умах столь большую замятню, что она готова была перерасти в смуту. Левые партии — главные заминщики — требовали разрушить нравственно-духовные устои крестьянского строя. Правые партий ратовали за сохранение общины, чересполосицы, малоземелья, что лишь углубляло бы нравственно-духовную несправедливость как по отношению к крестьянину, так и по отношению к земле, способствовало бы дальнейшему развалу сельского хозяйства. Умеренные партии, настаивавшие на закреплении земли на началах полной собственности, хотя и стремились сохранить нравственно-духовные устои крестьянской жизни, фактически ничего не делали для этого. Ни эколого-хозяйственному, ни общественно-правовому устоям крестьянства они не уделяли должного внимания. В 1905—1906 и 1916—1917 годах деятели всех партий считали, что они стали знатоками крестьянского дела и потому вправе вершить его. Все наперебой на своих собраниях — крестьянских, земельных, дворянских, промышленно-торговых, городских — настаивали на своих решениях крестьянского вопроса, и никто не хотел прислушаться к тому, как этот вопрос исторически был уже решен и решался не произвольно, а по «гласу земли». Многочисленные земгоровские общества решили, что государство в земельном вопросе бездействовало, что оно только мешало совершенствованию крестьянского строя.

Отъявленные зачинщики и смутьяны, заседавшие в IV Государственной думе, не жалели слов: «реакция», «застой», «паралич государственного организма», «власть в руках предателей», «Отечество в опасности», «государственная власть не решила и не разрешит крестьянского вопроса», «помещичья Россия», «нищая Россия», «крестьянство — тормоз революции» и т. д. Деятельность по благоустройству крестьянства изо дня в день принижалась, поносилась, развенчивалась, срамилась, отвергалась. Взамен ей предлагались противоречивые рецепты, которые сводили на нет все положительные усилия.

И великие потрясения не заставили себя ждать…

Как известно, одним из первых декретов Советской власти был Декрет о земле, принятый 26 октября 1917 года. Вот главные положения этого Декрета: «1) помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа; 2) помещичьи имения, равно как и все земли удельные, монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями, переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов, впредь до Учредительного собрания… 3) уездные Советы крестьянских депутатов принимают все необходимые меры для соблюдения строжайшего порядка при конфискации помещичьих имений, для определения того, до какого размера участки и какие именно подлежат конфискации, для составления точной описи всего конфискованного имущества и для строжайшей революционной охраны всего переходящего к народу хозяйства на земле со всеми постройками, орудиями, скотом, запасами продуктов и проч.; 4) для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен повсюду служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242-х местных крестьянских наказов редакцией «Известий Всероссийского Совета Крестьянских депутатов…». А в этом наказе говорилось, что «право частной собственности на землю отменяется навсегда», и что «земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема». В наказе указывалось, что «вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная и крестьянская и т. д. отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней». И еще говорилось: «землепользование должно быть уравнительным, т. е. земля распределяется между трудящимися, смотря по местным условиям, по трудовой или потребительской норме», и «формы пользования землею должны быть совершенно свободны, подворная, хуторская, общинная, артельная, как решено будет в отдельных селениях и поселках», и «все содержащееся в этом наказе… объявляется временным законом, который впредь до Учредительного собрания проводится в жизнь по возможности немедленно, а в известных своих частях с той необходимой постепенностью, которая должна определяться уездными Советами крестьянских депутатов». Но в Декрете о земле есть и один загадочный пункт, написанный самим Лениным: «Земля рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуется». Во-первых, было непонятно, кто такие «рядовые крестьяне и казаки», а во-вторых, было неясно, что значило «не конфискуется». Введение этого пункта в декрет могло только говорить об истинном его смысле: вся земля конфисковывалась у народа и формально как будто ему же передавалась, а на самом деле — вновь формируемой бюрократии в виде уездных крестьянских советов, а затем земельных отделов. Декрет начинался с положения о ликвидации помещичьих земель, то есть частновладельческих хозяйств, игравших большую роль в производстве продовольственных продуктов. Спустя два месяца, 12 декабря 1917 года, выходит положение о земельных комитетах — местных и главном. В этом документе примечательны следующие положения: на уездные и губернские (областные) комитеты возлагалось «фактическое изъятие земель, построек, инвентаря, сельскохозяйственных продуктов и материалов из владений частных лиц» и «распределение земельного фонда и сельскохозяйственного инвентаря в уравнительно-трудовое пользование». А 27 января 1918 года вступил в силу «Основной закон о социализации земли», подписанный Лениным, Свердловым, Володарским, Камковым, Ландером, Мурановым, Натансон-Бобровым, Окуловым, Петерсоном, Спиридоновой и Устиновым. Стояли подписи и секретарей ЦИК Аванесова, Смоляниского и наркома земледелия А. Колегаева. Вот главные положения этого закона: «Всякая собственность на землю, недра, воды, леса и живые силы природы… отменяется навсегда», «Земля без всякого (явного или скрытого) выкупа отныне переходит в пользование всего трудового народа», «Весь частновладельческий живой и мертвый сельскохозяйственный инвентарь переходит без всякого выкупа из нетрудовых хозяйств в распоряжение.., земельных отделов: уездного, губернского, областного и федерального Советов». В задачи распоряжения землей со стороны земельных отделов и центральной Советской власти, помимо справедливого распределения земель сельскохозяйственного значения среди трудового земледельческого населения, входило «создание условий, благоприятствующих росту производительных сил страны, в смысле увеличения плодородия земли, поднятия сельскохозяйственной техники и, наконец, поднятия уровня сельскохозяйственных знаний в трудовых массах земледельческого населения». Но это были общие фразы, а вот главные: «развитие коллективного хозяйства в земледелии, как более выгодного в смысле экономии труда и продуктов, за счет хозяйств единоличных, в целях перехода к социалистическому хозяйству». И еще: «торговля сельскохозяйственными машинами и семенами монополизируется органами Советской власти» и «торговля хлебом, как внешняя, так и внутренняя, должна быть государственной монополией». В разделе «кто имеет право пользоваться землею» говорилось, что «отдельными участками поверхности земли могут пользоваться… для занятия сельским хозяйством: 3) сельскохозяйственные коммуны и 4) сельскохозяйственные товарищества». Порядок предоставления земли в пользование устанавливался такой: «Земля предоставляется а пользование в первую очередь тем, кто желает работать на ней не для извлечения личных выгод, а для общественной пользы». А потому: «при установлении порядка передачи земли в пользование предпочтение отдается трудовым сельскохозяйственным товариществам перед единоличными хозяйствами». В § 8 закона частновладельческие хозяйства передавались в запасной земельный фонд, то есть не в руки крестьянам, а государству, и только тогда могли передаваться в распоряжение крестьянам, когда у них имелось земли менее потребительской трудовой нормы. Заключало закон следующее положение: «Российская Федеративная Советская Республика, в целях скорейшего достижения социализма, оказывает всяческое содействие преимущественно трудовому коммунистическому, артельному и кооперативному хозяйствам перед единоличным», и что «никто не может передавать прав на пользование находящимися у него участками земли другому лицу».

Итак, Россия встала на путь дотоле неиспытанный, руководствуясь новыми законами о земле и ее социализации. Принятые законы нарушали не только основы сельского хозяйства, они требовали переделки самой природы человека, его нравственно-духовной и физической сущности. А это не под силу ни одному человеку, ни всему народу, ни даже всей истории, ибо такая переделка равносильна уничтожению человека. Нелогичность и гибельность подобных законодательных актов была очевидна.

Но этого мало: земельные законы 1917— 1918 годов, проповедуя дележ земли как премию за беспорядки, запускали страшный механизм разрушения, ввергали народ в пучину всеобщего грабежа и разбоя. Сегодня разрешили грабить помещика, завтра — монастырь, а послезавтра — почему бы не пойти на грабеж зажиточного крестьянина, а там и всякого, кто имеет имущество и достаток? И потянутся нескончаемой чередой земельные неурядицы, перераспределение имущества и смуты. Известный французский экономист и государственный деятель Мелин писал в начале текущего века в своей книге «Возврат к земле»: «Коль скоро это начало (право собственности) будет затронуто и разрушено в лице хотя бы одного только собственника, то же неминуемо постигнет и всех, кто бы они ни были, крупные или мелкие. Нужно быть очень наивным, чтобы думать, что, когда государство конфискует и распределит между нуждающимися крупные владения, оно на этом пути остановится и пощадит остальные. Хотя бы оно того и хотело, оно уже этого не сможет. Все те, кто не получит своей доли добычи, — а таких всегда останется большинство, — сумеют его убедить в необходимости предпринять новую серию экспроприаций, чтобы дать и им место на пиру. Пусть мелкие владельцы, которых хотят, отведя им глаза, увлечь в этот поток, хорошенько подумают: они рискуют своей головой так же, как и все остальные, а когда благодаря их слабости революционеры станут господами, она не долго уцелеет у них на плечах». Крупнейший знаток сельского дела в России А. С. Ермолов в 1906 году в книге «Наш земельный вопрос» также писал: «Крестьяне сами сознают, что на этом пути им нельзя будет остановиться, и если сегодня они поднимутся против помещика, то завтра восстанут село против села, мужик против мужика, и пойдет тогда уже не смута, а взаимный грабеж, взаимное друг друга истребление по всей русской земле, перед которым побледнеют все ужасы пережитых нами аграрных беспорядков и погромов… Неужели можно воображать, что народ, который будто бы не ныне-завтра со всеми господами по-своему расправится, с такими полумерами примирится? Уж если разрушать, то так, чтобы и звания не оставалось, уж если брать, так все, уж если отчуждать, так даром, — коли земля принадлежит мужикам, и помещики ее неправо от них отобрали и удерживают, то за что же их еще и вознаграждать, — просто землю от них отобрать, и делу конец. Но я именно хотел доказать, что делу тут не конец, а разве только начало…».

Нельзя не вспомнить и слова П. А. Столыпина, сказанные им 10 мая 1907 года перед Второй думой:

«Словом, признание национализации земли поведет к такому социальному перевороту, к такому перемещению всех ценностей, к такому изменению всех социальных, правовых и гражданских отношений, какого не видела еще история… вообще, стимул к труду — та пружина, которая заставляет людей трудиться, была бы сломлена… Все будет сравнено—сравнять всех можно только к низшему уровню. Вследствие этого культурный уровень страны понизится. Добрый хозяин, хозяин-изобретатель, самой силою вещей будет лишен возможности приложить свои знания к земле.,, и эта распыленная земля будет высылать в города массы обнищавшего пролетариата».

И события, предсказанные французом Мелином и русскими Ермоловым и Столыпиным, не заставили себя ждать. Вступившие в силу первые советские законы о земле и последовавшие за ними декреты подхлестывали и ускоряли эти события, Декретом от 15 февраля 1918 года национализировались все зернохранилища, в том числе бывшие в ведении государственного банка, созданные по почину П. А. Столыпина. Весь содержащийся в них хлеб был монополизирован, став якобы собственностью государства. Еще раньше был ликвидирован Совет главного земельного комитета, который негласно и робко, но все же защищал крестьянство. Учредительное собрание было распущено специальным декретом.

Из центра летели депеши во все губернии и уезды: ускорить ликвидацию частновладельческих хозяйств, которых в европейской части России насчитывалось около 110 тысяч. Они имели около 8 миллионов десятин посевных площадей (около 1 миллионов — зерновых) и около 9 миллионов голов скота, из них 1,5 миллиона породистых лошадей и около миллиона высокопродуктивных молочных коров.

Центр также торопил с ликвидацией монастырских хозяйств, В 1912 году за монастырями числилось 740 тысяч десятин земли, а в 1919 году — около 900. Никто точно не знал, сколько сельскохозяйственной продукции поступало из монастырей на всероссийский рынок, но то, что поступало ее много, сомнений нет.

К 1921 году были изъяты не только церковные ценности; но и разгромлено 673 монастыря. У них было отнято капитала на сумму 4 млрд. рублей, 827 тысяч десятин земли, 84 завода, 1112 домов для престарелых и странноприимных домов, 704 гостиницы, 277 больниц и приютов, 436 молочных ферм, 603 скотных двора и 311 пасек. На произвол судьбы было выброшено более 58 тысяч монахов, монахинь, послушников, послушниц и еще большее количество призреваемых в монастырях людей.

Урон, понесенный страною от разгрома архитектурных ансамблей монастырей, памятников истории и культуры и богатейших хозяйств, составил страшные цифры, а утрата произведений искусства, древле и книгохранилищ не поддается какой-либо оценке в рублях. Это было подлинное национальное бедствие.

Ликвидация частновладельческих и монастырских хозяйств была проведена успешно, хлеб из них был конфискован и монополизирован, Но на этом дело не кончилось. Началось массовое ограбление крестьян через конфискацию имущества, изымание хлеба и продуктов, обесценивание денег и др. Так называемые твердые цены на сельскохозяйственные продукты были в 46 раз ниже цен вольного рынка. Стихийный выпуск бумажных денег облегчал дополнительное изъятие сельхозпродукции у крестьян за бесценок. Еще в 1918 году 1 золотой рубль стоил 7 руб. 85 коп. «бумажками», а в 1921 году он пошел за баснословную цену — 11 300 бумажных рублей! В 1918—1919 годах разверстка извлекла у крестьян продуктов на 127 миллионов рублей, а эмиссия дензнаков — на 523 миллиона, В 1919—1920 годах соответственно — 253 и 390 миллионов рублей, в 1920—1921 годах — 451 и 200 миллионов рублей. В «Истории ВКП(б)», под редакцией Ем. Ярославского (М. Губельмана), изданной в 1929 году, читаем; «При сокращении денежных поступлений государство вынуждено было нажать на печатный станок, ибо дефицитность бюджета возрастала. С 66 процентов в 1918 году до 88,9 процента в 1929 году». Крестьянство презрительно именовалось «мешочниками», то есть спекулянтами, Еще 10 ноября 1917 года в декрете новой власти России была дана установка: «спекулянты... расстреливаются на месте преступления». А такими «спекулянтами» была большая часть крестьянства, то есть подавляющее большинство народа. И не только тогда так считалось, но и потом — на десятилетия вперед укоренилось такое отношение к народному кормильцу. По отношению к пролетариату даже «некулацкая часть» крестьянства была отнесена к классовому врагу. Этот зловещий лозунг, катившийся по стране десятилетия, был прославлен теоретиком нового мира Н.И. Бухариным и послужил руководством к действию по уничтожению крестьянства.

Но ради чего было уничтожено дворянство и монастырское духовенство, ради чего было поставлено на грань истребления крестьянство? Исчерпывающий ответ не эти вопросы должны дать историки. Но одно несомненно; это было сделано ради торжества построения мирового социализма любой ценой и даже жертвой всего народа России! Эта задача легче всего решалась с помощью хлебной монополии, которая могла заставить весь народ гнуть спину на новую власть, и гнуть ее безропотно и бесплатно. В 36-м томе Собрания сочинений В. И, Ленина (с. 144 и 201) эта идея сформулирована достаточно четко!

«От трудовой повинности в применении к богатым Советская власть должна будет перейти, а вернее, одновременно должна будет поставить на очередь задачу применения соответствующих принципов (трудовую повинность и принуждение, — Ф.Ш.) к большинству трудящихся рабочих и крестьян».

«И вся наша задача... встать во главе истомленной и устало ищущей выхода массы, повести ее по верному пути, по пути трудовой дисциплины, по пути согласования задач митингования об условиях работы и задач беспрекословного повиновения воле советского руководителя, диктатора (вождя. — Ф.Ш.), во время работы».

«Преобразователи» России устроили инспирированный голод в двух столицах. Поход за хлебом нужен был не для прокормления этих городов, — в округе хлеба было достаточно, — а для осуществления хлебной монополии — основы построения «нового общества». И чтоб хлеб не проник в столицы и не сорвал задуманный социальный эксперимент, были учреждены на железных и других дорогах заградотряды, которые следили за движением каждого мешка. Ленин объявил крестовый поход рабочих против дезорганизаторов и против укрывателей хлеба. А за этим последовал декрет о продовольственной диктатуре, в котором говорилось; «Вести и провести беспощадную и террористическую борьбу и войну против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба; точно определить, что владельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами народа (вот он откуда, термин-то! — Ф.Ш. ) и подвергаются заключению в тюрьму на срок не ниже десяти лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины». (с. 316). Формировались рабочие продотряды, успех которых измерялся успехами работы по добыче хлеба, В этих продотрядах изучались директивы, в которых говорилось; «Задачей борьбы с голодом является не только выкачивание хлеба из хлебородных местностей, но ссыпка и сбор в государственные запасы всех до конца излишков хлеба, а равно всяких продовольственных продуктов вообще. Не добившись этого, нельзя обеспечить решительно никаких социалистических преобразований». Так вот зачем понадобился хлеб России; не для борьбы с голодом, а для продовольственной диктатуры, с помощью которой можно было удержать власть. И не для тех же ли дел понадобился вездесущий Троцкий (Бронштейн), который по решении СНК РСФСР возглавил чрезвычайную комиссию по продовольствию. Этот «спаситель Отечества», опираясь на директиву РКП(б) от 29 января 1919 года, подписанную его содельцем Свердловым, принял простое решение: отобрать весь хлеб у донского казачества, а чтоб не было свидетелей грабежа — истребить это казачество поголовно и заселить Дон пришлой беднотой. Накопленный здесь за последние годы хлеб начисто конфисковывался, а его держатели расстреливались. В считанные месяцы на Дону были уничтожены сотни тысяч казаков, включая детей, женщин и стариков. И не только хлеб уходил с Дона, но и все имущество, нажитое вековым трудом. Палачами, разорившими и потопившими в крови донское казачество, были высшие руководители тогдашнего государства и его уполномоченные: Свердлов, Троцкий, Ходаровский, Смилга и Гиттис, а также руководители Донбюро РКП(б) — Френкель, Якир, Сырцов и им подобные. В верховьях Дона, в Воронежской губернии в это время орудовал Л. М. Каганович, который был назначен сюда предревкома и предгубисполкома. Под его безжалостным давлением начались здесь повсеместные репрессии против крестьян, изымание у них хлеба и конфискация имущества, В считанные месяцы крестьянство этой губернии было обескровлено и обречено на голод и вымирание. Е. Б. Бош, имея не меньшие полномочия, изымала хлеб и занималась террором вначале в Пензенскей и Орловской губерниях, а затем на южной Волге. Полномочного комиссара Землячку (урожденную Залкинд) центр бросал то в Ростов-на-Дону, то в Уральскую область, то в Крым, где она проводила конфискацию хлеба и имущества. В результате деятельности таких уполномоченных новой власти к 1920 году общая численность расстрелянных репрессированных казаков только на Дону составила 1,5 миллиона человек, а на Урале — более 900 тысяч. 1

К началу 1920 года все наличные запасы хлеба не только с Дона, Поволжья и Урала, но и из многих других губерний были изъяты, и их судьба оставалась неизвестной, так как столицы продолжали испытывать тяжелейшую продовольственную нужду.

Но осуществления только одной хлебной монополии было недостаточно. Надо было наряду с ней организовать из единого центра жесткий учет и распределение не только хлеба и продуктов, но и предметов широкого потребления. Еще 21 ноября 1918 года было введено «Положение об организации снабжения», по которому на Наркомпрод, возглавляемый Шлихтером, возлагалось распределение среди населения по твердым ценам не только продуктов сельского хозяйстве, но и промтоваров, 5 августа 1919 года был издан декрет о товарообмене и обязательной сдаче населением продуктов сельского хозяйства и промыслов, намечался очередной грабеж народа под видом продразверстки. По России зашагала карточная система распределения продуктов и предметов широкого потребления. А следом вводилась обязательная приписка населения к кооперативным организациям, которые превращались в наркомпродовский аппарат распределения. Состоявшийся в декабре 1920 года VIII Всероссийский съезд Советов принял декрет о посевкомах. Этим делалась попытка урегулировать сверху крестьянское хозяйство путем административного увеличения посевных площадей. Другими словами шаг за шагом вводились всеобщие учет и распределение продуктов на основе столь же всеобщей принудиловки или трудовой повинности народа. С этой же целью был взят курс на отмену денег, но на самом деле, как мы уже видели, на скрытое расширение их выпуска.

Одновременно по России катился, уничтожая все на своем пути, тяжелый каток новых законов о земле, действия которых усиливались на местах десятикратно. Вся земля была объявлена государственной. Она перешла в ведение центрального и местных земельных отделов. Принцип собственности на землю заменился принципом временного ее использования как ничейной без права передачи по наследству. А потому личная нравственная ответственность за землю как неотчуждаемую собственность исчезла. Один из самых главных законов жизни человека на земле, за действие которого было пролито столько крови, был признан недействительным. Предпочтение в таком обезличенном пользовании землею было отдано социалистической общине, в которой всецело ни земля, ни труд, ни продукты уже не принадлежали личности, хотя бы даже временно, как в старой общине, где часть продуктов была неотчуждаема от крестьянина. Местные Советы и их земельные отделы, опираясь на вышедшие законы и под нажимом комитетов бедноты, гласно или негласно, правдой или неправдой стали притеснять и изгонять личные крестьянские хозяйства, являвшиеся важнейшим поставщиком товарного хлеба. Более 1,5 миллиона крестьянских и особенно хуторских, оскорбляемых и гонимых как кулацкие и мироедские, были разогнаны и побросали свои ухоженные земли. По крестьянскому миру пошел ропот. В августе 1918 года восстали крестьяне пяти уездов Пензенской губернии и нескольких южных уездов Орловской губернии. Из центра полетели грозные приказы о беспощадном подавлении этих выступлений крестьян. Вот некоторые из тех приказов.

Через два дня снова телеграмма Ленина на имя предгубисполкома и Бош:

Ответ Бош Ленину: «Будет исполнено».

И еще одна телеграмма Ленина:

1

Здесь комментарии излишни. Крестьяне всех пяти уездов были разграблены, разорены, оставлены без хлеба, пошли по миру, в голодовки и на расстрелы, в концлагеря.

В то же время доведенные до отчаянья крестьяне Ливенского уезда Орловской области также восстали за свои права, за свою жизнь. Восстание было жестоко подавлено: шли расстрелы в каждом селе и деревне, концлагеря набивались мужиками. В этой губернии свирепствовали предгубисполкома Б. М. Волин и особенно председатель Орловской ВЧК Мирон Абрамович Переславский. В центр пошла телеграмма:

2

И тут комментарии также излишни.В великой и изобильной сельскохозяйственной державе начался жестокий и небывалый продовольственный кризис. Крестьяне то тут, то там решались на отчаянное сопротивление всеобщей трудовой повинности и рабству. Однако это не мешало устроителям новой России, и они «железной рукой гнали ее народ к счастью». Все крепче брала за горло такая «железная рука» именно крестьянство. Всеми мерами развертывалось разрушение остатков сложившегося за последние пятьдесят лет крестьянского строя. Так, еще 11 декабря 1918 года I Всероссийский съезд земельных отделов, комитетов бедноты и коммунн потребовал повсеместного перехода крестьян к общественной обработке земли. А 11 февраля 1919 года ВЦИК издал «Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию», в котором подтверждал необходимость перехода от единоличных норм землепользования к товарищеским.

Шел 1920 год, но продовольственный оброк под именем продразверстки ужесточался. Насильственное изымание хлеба не только в личных крестьянских хозяйствах, но и в общинных катилось широкой волной по всем губерниям, где только мог расти хлеб. Свирепствовали продотряды. Крестьянскую семью с поднятыми вверх руками грабители ставили под стволы пистолетов к стенке дома, выгребали из амбаров последний хлеб, даже семенной. Так было на Украине, на Дону, в Поволжье, на Северном Кавказе, Алтае, в Казахстане. Под жерновами этого небывалого насилия крестьяне сокращали посевные площади, снижали урожайность, забивали скот, бросали инвентарь, хутора и заимки. На несчастном Дону осенью 1920 года поля остались незасеянными. И не только на Дону. Страдания и слезы голодных, обираемых людей — обычная картина тех лет всюду…

К 1921 году уровень сельского хозяйства упал, как свидетельствовал Краткий курс истории ВКП(б), на 40 процентов по сравнению с дореволюционным, а посевы хлебов сократились на 25, технических культур — на 56 процентов (на самом деле — намного больше!). Сельское хозяйство с трудом обслуживало нужды самого крестьянства. Против такой политики ширились выступления крестьян, среди них самое крупное — Тамбовское. Крестьянство в этой губернии было доведено до отчаяния. Не только отбирался весь хлеб, но и творилось жестокое насилие. В этом особенно преуспевали начальник Тамбовской милиции И. И. Мейснер, заведующий губотделом труда, член президиума губсознархоза Б. А. Васильев, который с 1919 года был здесь членом оперативной четверки по борьбе с дезертирством, а с 1921 года — секретарем губкома. А еще раньше здесь орудовал и бесчинствовал моршанский партийный секретарь Н. Д. Скрипник. ВЦИК создал по тамбовским делам полномочную комиссию во главе с В. А. Антоновым-Овсеенко — тем самым, который в 1919—1920 годах по «революционным законам» руководил Тамбовским краем в качестве секретаря губкома. А следом на подавление крестьянского восстания, имевшего в своих рядах до 50 тысяч человек, была брошена особая армия под верховенством М. Н. Тухачевского и его заместителя И. П. Уборевича. Что оставалось крестьянам? Либо погибать голодной смертью, либо выжить с оружием в руках. Они избрали второй путь. В Моршанском, Борисоглебском, Кирсановском, Козловском и Тамбовском уездах уже стояли начисто вымершие деревни с пустыми глазницами домов. Такая же участь ждала все села и деревни Тамбовщины. А сколько крестьян погибло в разрывах снарядов, под пулеметными очередями да под саблями полков Котовского и в лагерях смерти? Об этом история умалчивает. Прославленные Тухачевский и Уборевич в убиении кормильцев России были столь же безжалостны, как и их вдохновители из центре. Валить на эсеров: они, дескать, в том виноваты, — по меньшей мере преступный обман.

Тамбовские события — это, может быть, последний отчаянный крик многострадального крестьянства ко всему народу о помощи! Начались жестокие голодовки как раз в наиболее цветущих и плодороднейших губерниях. От бесхлебья страдало более 25 миллионов душ, И никто не считал жертв умышленных голодовок, но они вряд ли были меньше 6 миллионов человек! К марту 1923 года донское казачество сократилось с четырех миллионов до полутора, то есть за два года было истреблено два с половиной миллиона казаков! 1 Россия в муках вымирала. Но куда же шел хлебушко крестьянский? На железнодорожные станции Курской губернии было свезено 1380 тысяч пудов ржи и овса и из-за отсутствия вагонов весь этот хлеб погиб. То же было на десятках железнодорожных станций от Алтая до Днепра! По указанию Советского правительства «Внешторг» распорядился о вывозе за границу русского зерна до 500 миллионов пудов (условия Брестского мира надо было исполнять!). Голод сопровождался тифом, от которого погибло самое малое три миллиона душ. Вслед за Тамбовским повеяло всероссийским крестьянским бунтом против власти: восстали крестьяне Украины, Самарской губернии, южней Волги, Урала и Алтая. Заволновалось крестьянство Забайкалья, загудел казачий Дон. И Ленин в 1921 году на X съезде партии заявил: «В условиях кризиса бескормицы, падения скота крестьянин должен был оказывать кредит Советской власти — во имя крупной промышленности». Хорош кредит — разгром крестьянства и миллионы человеческих жизней! Этот же съезд отменил продразверстку — небывалый за всю историю государственный оброк — и заменил его продналогом — смягченным оброком, составлявшим около половины планировавшихся прежде изъятий хлеба, а СНК РСФСР своими декретами освободил потребительскую, сельскохозяйственную и кустарную промышленность, кооперацию от подчинения Наркомпроду. Все эти меры считались временным отступлением от основной колеи новой жизни. Месяц (март), когда они были оглашены, был выбран удачно: чтобы вовремя затянуть крестьян на посевную, предполагалось, крестьян «подстегнут» обещания, что «реквизиций» больше не будет. А о свободной торговле хлебом, оставшимся после уплаты налогов, — ни слова! Хлебная монополия считалась уже прочным завоеванием Октября. «Свобода торговли… все-таки неминуемо приведет к этой белогвардейщине, к победе капитала, к полной его реставрации». 1 И никак тут не получалось у новой власти: или теряй власть, или разрешай основную часть продуктов сельского хозяйства свободно продавать. Пришлось — ради сохранения пролетарской власти — пойти на эту свободу торговли, ее узаконили под видом нэпа, но опять на время: все равно в истории с нэпманами не по пути!

Но откуда было знать крестьянству тайную подоплеку «отпущения ремней» (кто ее раскрывал, тот в концлагеря гремел!): авось и пойдет так — и земля, поди, будет скоро наша, и хлебушек тоже наш! — предполагала власть. И потянулись земледельцы на свои земельные участки, которые теперь выдавались им только во временное пользование. Появились рынки и базары сельскохозяйственной продукции. Именно в эти годы началось кооперирование крестьянских хозяйств. К 1926 году оно достигло 30 процентов всех хозяйств. Мелочная кооперация охватила до 90 процентов хозяйств, картофельная — 66-77, а свекловичная — до 80 процентов. Прошло массовое развитие снабженческо-сбытовых форм кооперации (маслоцентр, льноцентр, союзкартофель и др.)

Земля была отобрана из собственного подворного и даже общинного владения крестьян, но вечный ее зов, боль за кормилицу, лежавшую «в пусте», был сильнее. И они ее возрождал. К 1927 году землей на правах временных пользователей владели более миллиона крестьянских хозяйств, насчитывавших 5,6 миллиона душ. Им принадлежало 10 миллионов гектаров зерновых посевов, которые давали более 20 процентов товарного зерна и более половины другой сельскохозяйственной продукции. Три четверти из них пользовались в среднем 16 гектарами посева.1

Как никогда, подтверждались такие слова выдающегося ученого экономиста-аграрника А. В.Чаянова: «идеальным нам мыслится крестьянское семейное хозяйство, которое выделило из своего организационного плана все те его звенья, в которых крупная форма производства имеет несомненное преимущество над мелкой, и организовало их на разные степени крупности в кооперативы». В те годы именно крестьянское семейное хозяйство как основа крестьянского строя, кооперированное лишь на определенней ступени более крупного производства — снабженческо-сбытовой, обрабатывающей и других, предохранило сельское хозяйство от полного развала, и только оно и могло вывести страну из разрухи.

Но наряду с таким крестьянским миром, временно пользовавшимся землёй как бы на условиях аренды, продолжал насаждаться иной сельский мир, основанный на коллективно-общинных формах владения землей. Вся государственная деятельность была направлена на помощь только ему. Еще с 1918 года по селам и деревням группировались и заседали комитеты бедноты. Они-то и способствовали оживлению строительства этого нового сельского мира. Многие первые коллективные хозяйства, особенно коммуны, вначале создавались в бывших помещичьих имениях и монастырях, получая в свое распоряжение конфискованные имущество, орудия, семена. Но к 1926-1927 годам этот источник сельскохозяйственных капиталов иссяк, и такие хозяйства стали разваливаться. «Коммунарский сельский рай» не состоялся. Чтобы как-то поправить положение, Постановлением ЦК ВКП(б) от 30 декабря 1926 года была начата организация коллективных хозяйств на основе самодеятельности крестьянского населения, получавшего помощь от государства. Наиболее массовой формой такой коллективизации были признаны товарищества по совместной обработке земли (ТОЗы). XV съезд ВКП(б) предложил переделывать индивидуальные и раздробленные производственные единицы в крупные обобществленные хозяйства, а совхозы сделать одной из ведущих сил в социалистическом переустройстве деревни.

В 1925 - 1927 годах землеустройство ориентировалось на широкие полосы больших деревень, то есть на будущие крупные коллективные хозяйства, Устройство частновладельческих и личных крестьянских хозяйств белее 10 лет не проводилось. Вместе с тем организовывались смотры групп бедноты, и после октябрьского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП(б) выдвигалась идея массовой коллективизации как единственного средства преодоления продовольственных затруднений. Началась неутомимая государственная деятельность по коллективизации крестьянского мира. Однако по РСФСР на 1 июня 1927 года она составляла всего 0,8 процента всех крестьянских хозяйств, В 1928 году процент коллективизации достигал всего 1,71.

Апрельский (1929 г.) Пленум ЦК ВКП(б) определил источники средств для индустриализации и запретил внутридеревенскую куплю и продажу хлеба. Низкие цены на сельскохозяйственную продукцию и высокие цены на промтовары, большие налогообложения крестьянских дворов, изымание всего, что нарабатывало крестьянство, — один из главных таких источников. Опять все тот же крестьянский кредит Советской власти во имя крупной промышленности. Хлебозаготовки 1927 — 1928 годов и шли по таким ценам, а когда основные поставщики товарного хлеба — личные крестьянские хозяйства отказывались сдавать хлеб по таким ценам, они объявлялись «врагами хлебозаготовок» и их хлеб конфисковывался согласно 107-й статье Уголовного кодекса. Зерновые забирались по 4 — 8 копеек за килограмм, картофель по 4,7, овощи по 19,2, говядина по 20,3, свинина по 67,2, молоко по 25,2 копейки. А стоимость затрат труда и ресурсов на производство этих продуктов была в несколько раз выше. По всем сельским местам шли обыски и бесчинствовали заградотряды. На десятилетия воцарилась небывалая за всю историю крестьянства государственная барщина, то есть фактически бесплатная работа на земле.

Крестьянский мир после потрясений 1917 — 1921 годов немного оправился к 1928 году, однако он никак не мог достичь успехов дореволюционного времени. Не в полную отдачу работал крестьянин на чужой, пусть арендованной у земотдела земле, не приучал и детей своих к ней, не передавал им свою страсть радетеля, как бывало встарь, при Столыпине, и оглядывался на центр, на Москву, где готовилась еще более непроглядная тьма, очередная смута чуялась сердцем, виделась из газет и угрожающих окриков уполномоченных разных рангов да и своих доморощенных начальников.

А подумать было о чем.

Так, в 1913 году валовой сбор зерновых составлял около 5 миллиардов пудов, в 1928 году — 4,4, из которых почти миллиард пудов давали личные крестьянские хозяйства, владевшие землей на правах временных пользователей-арендаторов. В 1913 году было собрано около 1,6 миллиарда пудов ржи, пшеницы — 1,7, а овса — 1,1 миллиарда пудов, а вот в 1928 году (соответственно) — 1,5; 1,3 и 0,8 миллиарда пудов. Средняя урожайность зерновых была в том же 1928 году около 50 пудов с десятины, то есть ниже, чем в 1910 — 1914 годах. Поголовье скота, особенно крупного рогатого, несколько превысило дореволюционный уровень. Это были последние годы относительно спокойного мирного крестьянствования. Заметим, что так называемый социалистический сектор в сельском хозяйстве составлял тогда всего 2,7 процента 1.

15 декабря 1928 года был дан ход новому закону «О землеустройстве и землепользовании», которым запрещалось предоставление земли бывшим помещикам и другим землевладельцам из принадлежавших им хозяйств и ограничивались права «кулацких хозяйств» на аренду земли. Под последнюю категорию хозяйств подпадали еще сохранившиеся хуторские, «отрубные», однодворные личные крестьянские хозяйства — столыпинский корень крестьянствования. А постановление ЦИК и СНК СССР от 8 февраля 1929 года «О едином сельскохозяйственном налоге и облегчении обложений середняцкого крестьянства» положило начало массовым гонениям на личные крестьянские хозяйства, арендовавшие землю. От налога освобождались маломощные, в основном общинные хозяйства (35 процентов всех хозяйств), а льготы предоставлялись коллективным хозяйствам, тем самым на зажиточные хозяйства возлагалось 30 — 45 процентов всей суммы налогов (общая сумма налога составляла 375 миллионов рублей). Продолжал действовать денежный государственный оброк. Около 720 — 800 тысяч крестьянских хозяйств, или 3 процента всего их числа, было обложено индивидуально с таким расчетом, чтоб больше им не подняться.

Если до конца 1928 года в РСФСР преобладали ТОЗы; то весною и летом 1929 года уже появились первые селения и районы сплошной коллективизации. На 1 октября 1927 года коллективизированных хозяйств было около 11 тысяч, а через год уже 26 тысяч. Весной 1929 года в такие хозяйства было объединено по РСФСР 688 тысяч хозяйств, или 4 процента всех крестьянских дворов. Из 257 самых крупных коллективных хозяйств треть составляли коммуны, 34% — артели и 38 — ТОЗы. Что тогда представляли собой эти хозяйства? По какому признаку относили их к той или иной категории? Личные же хозяйства считались отсталыми и подлежали уничтожению. В коммунах нобобществлялись лишь предметы личного потребления, в артелях полностью обобществлялись все хозпостройки кроме жилых, крупный рогатый и мелкий скот. В ТОЗах обобществлялся весь сельскохозяйственный инвентарь, посевной материал, рабочий и частично рогатый скот.

В 1928 — 1929 годах в деревне фактически свирепствовала продразвёрстка, и сопровождавшаяся голодом. На города навалилась карточная система, а торговля заменялась прямым продуктообменом.

К январю 1930 года для успешного про ведения коллективизации по четырнадцати областям и краям только РСФСР было сколочено 24 тысячи групп бедноты, в которых насчитывалось более 280 тысяч человек — нового «корпуса строителей колхозной жизни» (вспомним о двадцати процентах крестьян, составивших деревенскую «бедноту»). На бесконечных совещаниях, конференциях, слетах говорилось об опоре на уже коллективизированные хозяйства. А они по СССР на ноябрь 1929 года составляли в среднем 7,5 процента.

А крестьянин уже бежал с земли или пахал и сеял кое-как, не удобряя землю и не ведя севооборота, зерновые бросал по плохо ухоженной яри, а то и по весновспашке. И следом разразились суховеи и засухи, погубившие семь миллионов гектаров озимых на Украине и Северном Кавказе. Урожайность в других областях юга упала, возникла тяжелая напряжённость в хлебозаготовках. 1929 год вошел в историю крестьянства как межевой знак, разделивший крестьян, лично владевших землей и зажиточных общинных, на три категории по налогообложению — на индивидуальнообложенных, индивидуальнообложенных с надбавкой и лишенных льгот по налогу. У тех крестьянских хозяйств, которые лишались льгот по налогу, имущество продавалось по статье 61 Уголовного кодекса, передавалось общественному сектору или индивидуальным бедняцким хозяйствам. Одновременно в том же году ставилась задача сплошной коллективизации только отдельных районов и округов, но с ноябрьского (1929 г.) Пленума ЦК ВКП(б) — уже и областей. Создавался союзный Наркомзем под руководством Я. А. Яковлева (Эпштейна). А ему в помощь были приданы уже созданные колхозцентр (председатель Г.Н. Каминский), союз союзов сельскохозяйственной кооперации (председатель М. Ф. Владимирский — он же Камский), хлебоцентр (председатель Беленький) и трактороцентр.

5 декабря 1929 года была создана комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) для подготовки проекта постановления «О темпах коллективизации в различных районах страны» под председательством Яковлева-Эпштейна. В эту комиссию входило 8 подкомиссий: по темпам и срокам коллективизации, по ликвидации кулачества, по типизации хозяйств коллективизированных районов, по организационным вопросом, по распределению материальных ресурсов, по кадрам, по мобилизации средств, по вопросам культурного и политического обслуживания.

Главными были две подкомиссии: по темпам и срокам коллективизации Г. Н. Каминского и по ликвидации кулачества К. Я. Баумана.

Но мысли и решения пока не облеклись в конкретные дела. Наркомзем и колхозцентр торопились с коллективизацией прежде всего по РСФСР. Они срочно разработали план коллективизации, а СНК республики утвердил его 11 декабря 1929 года, не дожидаясь окончания работы комиссии Политбюро. В течение 1930 года предложено было по зерновым районам коллективизировать до 90 процентов бедняцко-середняцких хозяйств, а по другим — до 75. И даже было определено количество колхозов, которые надо было создать, — 55 666 (!) с посевной площадью в 24 миллиона гектаров. Число районов сплошной коллективизации было определено в 300 на 12 миллионах гектаров. Крупных колхозов вне районов сплошной коллективизации надо было создать более 1660 на 7 миллионах гектаров посевных. В районах сплошной коллективизации предложено было согнать в общий загон весь рабочий скот, а крупный рогатый — только 80%. В мелких колхозах подлежали обобществлению пашня, инвентерь, рабочий скот, продуктивный скот на 60 процентов.

22 декабря 1929 года комиссия Яковлева, Каминского, Баумана и других предложила коллективизировать крестьянство по стране за 5 лет, в зерновых районах — за 2—3 года, а в потребительской полосе - за 3 — 4 года. В полном «крестьянском раю» — коммунах — должно было жить 25 процентов, неполном — артелях — не менее 50 и предтечах его — ТОЗах — тоже 25 процентов крестьян. И об оплате труда позаботились заранее — авансирование в течение года в счет фактических заработков членов колхозов в размере 50 процентов, а окончательный расчет — в конце года после отчислений в их неделимые фонды и платежей государству. Коллективизацию надо было провести в основном за счет средств самого крестьянского населения, а потому и было оговорено: кредиты предоставляются при условии выполнения коллективизированным населением обязательств по обобществлению орудий труда и средств производства. Еще не закончила работать комиссия Политбюро, но услужливый Наркомторг, руководимый Л. А. Хинчиком, предложил «контрактацию» — плановый переход к продуктообмену между городом и деревней, а потому рынки и базары не потребовались, и вскоре их закрыли. И СНК СССР поспешил издать постановление «О весенней посевной кампании 1930 года». Так завязывался узел управления согнанным в колхозы крестьянством центром из Кремля, сплоченной группой безжалостных парто и бюрократов. Да и легко становилось это делать: сначала отобрали землю, скот и инвентарь, а затем весь наработанный продукт. О чем думать крестьянину? Его освободили от крестьянских забот и передали их Москве, аж в ЦК и СНК! А ТОЗы, артели, коммуны становились только разными формами принуждения и рабства крестьянина. Да, комиссия Яковлева-Эпштейна уже расписала заранее будущее крестьянства, как и где ему жить, чем ему можно пользоваться и чем нельзя, какую ему иметь свободу или совсем ее не иметь. Подкомиссия Баумана указала: сопротивляющихся «кулаков» (первая категория) подвергать госнасилию, вытекающему из диктатуры пролетариата; тех же «кулаков», которые не столь активно сопротивляются (вторая категория) — выселять на окраины СССР; у «кулаков», не проявляющих активного сопротивления (третья категория), конфисковать имущество в колхозный фонд, а их самих брать на положение испытуемых в колхозы без избирательных прав с тем, чтобы они использовались как рабочая сила, почитай, как рабочий скот, и ежели они не исправятся — отправлять туда же, в дальние края. Яковлев-Эпштейн дал точнейшие расчеты о том, сколько в стране «кулаков», сколько ими хозяйств держалось и сколько в них душ кормилось. Этот «великий аграрный деятель» прикинул заранее, что на всех просторах бывшей России во всем крестьянстве наличествовало 5 процентов «кулаков», которые содержали 1,5 миллиона хозяйств с 7 — 8 миллионами душ! Комиссия Политбюро рекомендовала: «С переходом к сплошной коллективизации такая мера борьбы с «кулачеством», как недопущение его в колхозы и исключение из колхозов, недостаточна, что сама жизнь (а не Яковлев, Каминский, Бауман и им подобные) поставила вопрос о ликвидации «кулачества», об экспроприации его средств производства, о раскулачивании»1.