Великосветские произведения

Ночью вчера, задремав очень рано,

В грезах увидел я Юстиниана.

В мантии длинной, обшит соболями,

Так говорил он, сверкая очами:

«Русь дорогая, тебя ли я вижу?

Что с тобой? Ты не уступишь Парижу.

Есть учрежденья в тебе мировые,

Рельсы на Невском, суды окружные;

Чтоб не отстать от рутины заморской,

Есть в тебе даже надзор прокурорский,

То, что в других образованных странах.

Есть и присяжные… в длинных кафтанах.

В судьи ученых тебе и не надо,

Судьям в лаптях ты, родимая, рада.

Им уж не место в конторе питейной —

Судят и рядят весь мир на Литейной.

Вечно во всем виноваты дворяне,

Это присяжные знают заране:

Свистнуть начальнику в рожу полезно,

Это крестьянскому сердцу любезно.

„Вот молодец, — говорят они хором.

Стоит ли думать над этаким вздором?“

Если ж нельзя похвалить его гласно,

„Он сумасшедший! — решат все согласно.

Но ненадолго ума он лишился,

Треснул — и тотчас опять исцелился!“

Публика хлопает, и в наказанье

Шлют ее вон, — под конец заседанья.

Злы у вас судьи, но злей адвокаты;

Редко кто чешется: все демократы!

Как я любуюсь на все эти секты,

Я, написавший когда-то пандекты.

Как бы министры мои удивились,

Знавшие весь „corpus juris civilis“,

Если б из дальней родной Византии

Ветер занес их на север России.

Там, в Византии, сравненный с Минервой,

Законодатель считался я первый;

Здесь же остаться мне первым уж трудно:

Здесь сочиняет законы Зарудный!»

Смолк император при имени этом,

Словно ужаленный острым ланцетом,

И, в подтвержденье великой печали,

Слезы из глаз его вдруг побежали.

Чтоб усыпить его силой целебной,

Дал я прочесть ему «Вестник Судебный»,

Сам же прочел об урусовском деле,

И, к удивленью, проснулся в постели.

Видно, недаром все это виденье!

Было ужасно мое пробужденье:

Солнце в глаза уж смеялось мне резко,

От мирового лежала повестка,

И осторожно, как некие воры,

В спальню входили ко мне кредиторы.