Глава 8

Сидя на скамье на Палатинском холме, леди Диана мечтала. Закат окрашивал красным золотом окаменелые реликвии Форума, зажигал выветрившиеся развалины базилики Максенция и ласкал хрупкую стройность трех колонн храма, посвященного Кастору и Поллуксу.

Леди Диана сидела одна. Туристов уже не было. Ничто не нарушало волшебства триумфальных арок, призрачной прелести храма весталок. В воде фонтана не отражались больше физиономии любопытных туристов. Исчезли надоедливые фигуры. Призраки могли бы теперь появиться между камнями, не рискуя осквернить свои неосязаемые крылья соприкосновением с цивилизацией.

Леди Диана мечтала. Она ждала Ручини, постепенно переходя от надежды к сомнению. В день своего приезда в Рим она получила телеграмму из Генуи, в которой венецианец взывал к ее терпению. Непредвиденные события задерживали его приезд, но скоро он присоединится к ней.

Дни проходили, медленные и прекрасные, в великолепной рамке вечного города. И леди Диана, не получая писем от Ручини, тосковала под безжалостным солнцем и вечно голубым небом.

Она покинула отель и поселилась в третьем этаже дома на углу площади Trinite-des-Monts и улицы Vicolo Mignanelli.

Диана думала о Ручини. Ее чистый профиль и обнаженные плечи выделялись на фоне балкона, длинные ресницы опускались над прекрасными глазами. И она надолго погружалась в мысли об отсутствующем.

В эти минуты она всем своим существом принадлежала человеку, которого так мало знала. Это было символическое обручение двух теней на паперти собора, где справляла службу Греза с пустыми впадинами глаз, с немым ртом, с замкнутой душой. Постепенно римские сумерки поглощали ее тоску, она садилась за стол и писала. Ее длинный и мелкий почерк, изящный, как арабески ее мыслей, бежал по тонкой розовой бумаге.

Она писала Ручини:


«Я вас жду, вас, человека, которого я так мало знаю. Я вас жду, трепеща от нетерпенья, как если бы связь, самая тесная, соединяла уже наши близкие души. И в тот час, когда вы выполняете, быть может, ваше таинственное задание, моя мысль бродит вокруг вас. Она бродит любопытная и дружественная, потому что это мысль женщины; она едва касается вас, как забытый аромат любовной записки, она старается быть молчаливой и невидимой, чтобы не беспокоить вас».

«Ручини! Ручини! Я призываю вас тихо, так тихо, что даже лебеди на спокойной воде не слышат меня… Я откровенно пишу вам, что ваш час пришел. Я отдаю вам душу и тело, которое жило, любило, вибрировало и страдало для того, чтобы вы покорили все одним взглядом… Ручини, пожалейте меня; теперь я только бедная женщина, которая ждет вас».


Она писала в лихорадке ожидания, поверяя свои желания невидимому лицу. И, окончив письмо, она прятала его в ящик стола, чтобы никогда не отправить.


Здание английского посольства было освещено. Огни ночного grande party[30] обнимали виллу на улице Venti Setembre, и две аллеи парка, разделенные центральной лужайкой, сверкали, как голубые светлячки.

В этот вечер сэр Арчибальд и леди Деклей принимали у себя высшее римское общество и наиболее знатных членов английской колонии. Несмотря на свое нерасположение, леди Диана вынуждена была принять настойчивое приглашение леди Деклей. Усталая и печальная, она отправилась в Порто-Пиа, твердо решив не оставаться долго в посольстве.

Ее вызвался сопровождать генерал сэр Ричард Бригбетт. Белокурый, с багрового цвета лицом, генерал-майор был симпатичным и веселым кутилой, любившим основательно выпить. Будучи военным атташе, он гораздо больше занимался изучением качества шипучего фалернского вина, чем состоянием фашистской милиции, и поражал римлянок пылкостью своего темперамента.

— Милая леди Уайнхем, — говорил он, поднимаясь по большой лестнице, украшенной портретом королевы Виктории, — не знаю, любите ли вы Италию; что же касается меня, то я очарован римлянками и ни за что не хотел бы быть отозванным из Рима.

— Я вижу, генерал, что одиночество холостяков, подобных вам, один только миф… Но так как вы знаете римское общество лучше меня, расскажите мне о местных красавицах.

Они прошли гостиную и уселись за одной из красных порфировых колонн в бальном зале. На хорах играл оркестр. Окна были раскрыты, и с лужайки доносился шум голосов.

— Не принимаете ли вы меня за ходячую газету? Правда, я посещаю Жокей-клуб, скачки в Париоли, обеды в Кастелло дель Чезари и вечера в Эксцельсиор-паласе, где принято танцевать в промежутке между двумя манифестами «черных рубашек». Французский Сирано нашел бы здесь материал для своего вдохновения, скорее остроумного, чем злого. Посмотрите на эту красивую женщину в платье цвета мов… Красивый профиль, не правда ли? Портрет Альма Тадема, исправленный Саржаном… Это маркиза Дель-Монте… Бианка Дель-Монте, молодая вдова, пользующаяся большим вниманием принца Томачелли, который сейчас беседует с женой посла. На днях я их видел вместе в дансинге «Бонбоньерка». Они вели такой разговор:

— Carissima, почему бы нам не провести медовый месяц на Капри? — спрашивал принц.

— О, вы ведь знаете, что я страшно боюсь морской болезни.

— Любовь, — возразил принц, — вернейшее средство против этого.

Тогда маркиза, сделав гримасу, живо ответила:

— Возможно… Когда мы будем ехать туда, это, пожалуй, поможет… Но как быть на обратном пути?

Леди Диана с любопытством посмотрела на скептическую невесту Томачелли и поднялась. В салоне было жарко. Герцог де Санта-Кроче, представленный ей послом, вызвался сопровождать ее в сад. Герцог был молодой человек, с бледным лицом и черной бородкой а-1а Франциск I. Усевшись рядом с Дианой у входа в освещенную голубым светом аллею, он заговорил с ней на чистейшем английском языке. Проходили пары, слышался разговор, из гостиной доносились заглушенные, синкопированные звуки джаза. Герцог де Санта-Кроче вынул сигару и, закуривая ее, сказал:

— У вашего посла, леди Уайнхем, встречаешь самых красивых женщин Рима, — вы первая из самых таинственных женщин.

Замечание герцога задело любопытство леди Дианы. Она ждала, чтобы он окончил, но, так как он молчал, спросила:

— Что побуждает вас так говорить?

— Ничего, леди Уайнхем; пустяки, например — присутствие на сегодняшнем вечере одного человека, деятельность которого меня интригует… Впрочем, к чему говорить вам об этом; все равно вы не знаете, о ком идет речь.

— Не будет нескромностью спросить, как его зовут?

— Пожалуйста. Я говорю об Анджело Ручини.

Леди Диана вздрогнула. С большим усилием подавив волнение, она проговорила почти безразличным тоном:

— Ручини… Я, кажется, слышала эту фамилию.

— Граф Анджело Ручини? Венецианец? Вы, вероятно, слышали его имя здесь?

— Я, кажется, знакома с ним… Да… Довольно красивый малый, не правда ли?

— Больше, чем красивый… красавец, большой характер, но странно загадочный. Даже его близкие друзья не знают, что он делает, чего он желает, о чем думает. Современная Италия слишком прозаична; если бы он родился лет триста тому назад, он был бы больше у места. Во времена Сфорца он перевернул бы всю Ломбардию.

— Граф сегодня здесь?

— Я видел, как он прошел, когда мы входили в сад. Если вам угодно, я представлю его вам. — Почему же нет; любопытно рассмотреть поближе вашу редкую птицу. Деловой венецианец — явление довольно редкое. Герцог отправился на поиски Ручини. Леди Диана обмахивалась веером, сидя в кресле. Сумрак парка помогал ей скрывать предательскую бледность, выдававшую се непобедимое волнение. Жалобные звуки джаза причиняли ей страдание, а минорные завывания саксофона действовали на нервы.

Вдруг она вскрикнула от прикосновения чьей-то руки к ее обнаженному плечу. Она обернулась. За ней стоял Ручини, незаметно подошедший по луговой траве. Без слов он скользнул до кисти ее руки и пожимал ее вместе с браслетами и кольцами, как господин, уверенный в своем праве.

Леди Диана не говорила и не могла говорить. Она была как бы заколдована этим внезапным появлением, обезоруживавшим ее и внушавшим тяжелые предчувствия. Веселые звуки джаза казались ей трагической пародией на тему вагнеровских норн. Она инертно оставила свою руку в руке человека, которого ждала столько дней, о котором столько думала. Сколько писем писала она ему; но он никогда не прочтет их…

Ручини, не поздоровавшись с ней, как будто видел ее пять минут тому назад, наклонился и сказал:

— Пойдемте в глубь парка. Мне нужно поговорить с вами, Диана!

Она повиновалась, не удивляясь и не колеблясь. Ей казалось нормальным подчиняться его воле. Это был закон природы, как и закон всемирного тяготения. Никто их не видел. Ручини предложил ей сесть и, усевшись совсем близко возле нее, взял ее руку в свою, нежно лаская ее. Приблизив свои черные сверкающие глаза, он заговорил у самого ее рта:

— Объяснения после, Диана! Я расскажу вам причину моего долгого молчания; я расскажу вам все, но сегодня вечером у нас есть более интересное занятие. По крайней мере, для меня. Я не пришел сюда пить шампанское и выслушивать нелепости представительниц великосветского общества… Диана, я ставлю вам прямо вопрос. Вы увидите, что я отдаю свою честь и жизнь в ваши руки. После того, что я вам скажу, вы будете вольны помочь мне или передать меня в руки вашего посла… Ставка на ваше сердце!

С похолодевшими висками и сжимающимся горлом леди Диана пробормотала:

— Говорите, Ручини!

— Я верю вам. Так вот. Мы знаем, что ваш посол получил в десять вечера очень короткую телеграмму. Мне нужно знать точное содержание депеши, без сомнения, сейчас уже расшифрованной. С моей стороны было бы безумием пытаться это сделать самому. Вы же, как подруга леди Деклей, можете мне помочь. Разверните же ресурсы вашей дипломатии… Я следую за вами на расстоянии… Возвращайтесь в большую гостиную и, когда исполните поручение, подайте мне знак, два раза открыв и закрыв ваш веер из перьев… Я незаметно уйду и буду ждать вас на площади, у вашего дома. Дайте мне ключ от вашей квартиры и вот этот маленький надушенный платочек с вашими инициалами. Вы найдете меня на вашем балконе, мечтающим при звездах и вдыхающим с закрытыми глазами ваши, дорогие для меня, духи.

Леди Диана посмотрела на Ручини. Если бы кто-нибудь другой осмелился заговорить с ней подобным тоном, он получил бы в ответ лишь ироническую улыбку и решительное «прощайте». Теперь же Диана подчинилась. Удивительный язык Ручини не поражал ее, она находила его естественным. Не колеблясь, она вручила ему свой платочек и ключ от квартиры и очень просто прошептала:

— Я попытаюсь.

Она поднялась; тогда Ручини схватил вдруг ее руки, поднес их к сердцу и торжественно проговорил:

— Диана, я выиграл свою ставку… Но я хороший игрок… Я заплачу свой долг после… Идите!

Зашатавшись от волнения, охваченная лихорадочной дрожью, леди Диана хотела что-то ответить, но взгляд Ручини повернул ее к веранде, где двигалась толпа. Она пошла по аллее. Ручини следовал за ней на расстоянии нескольких шагов. Она чувствовала его волю, как могучую, непобедимую волну, направлявшую, толкавшую ее к белому дворцу, где она должна была рискнуть на опаснейшую из партий.

Леди Диана встретилась с леди Деклей в маленькой зеленой гостиной.

— Что же это, Диана, — проговорила жена посла, — вы дали обет запереться в монастыре, здесь в Риме?

— Нет, Эдит!.. Но светская жизнь мне надоела. Взмахи веера между двумя мадригалами кажутся мне теперь особенно ребяческими.

— Какое превращение, дорогая, кто совершил это чудо? Церковь или мужчина? Коснулась ли вас благодать или вас пожирают демоны?

— Я во власти гномов одинокого размышления. Это остановка каравана между двумя этапами пути, колодезь среди пустыни, где грешница останавливается, чтобы изучить свои ошибки в чистом зеркале источника.

Они обменялись признаниями. По гостиной прошел Ручини с каким-то итальянским офицером. Леди Диана видела его мельком, но почувствовала его повелительный взгляд, поощрявший ее.

— Пойдемте на несколько минут в ваш будуар, Эдит, — проговорила Диана, вставая. — Расскажите мне откровенно о политическом положении. Жена римского посла вправе сделать это для жены бывшего русского посла.

Леди Деклей засмеялась.

— В самом деле, дорогая, мы коллеги. Я осталась здесь в то время, как вы, счастливая женщина, ушли от карьеры, где культивируют ложь между двумя реверансами.

— Не говорите о лжи, Эдит! Ложь — это часто предположение в одиннадцать часов, становящееся истиной в полдень.

— Пойдемте со мной в кабинет мужа. Они заговорили языком профессионалок, получивших свое воспитание в серале Форин-Оффис.

— Ваш первый секретарь — светский человек?.. А как ваши отношения с дуче[31]?.. Удивительный человек, не правда ли? Железный человек под черной шведской перчаткой… Вас хорошо приняли во дворце Чиги? А вы помните наши интрижки в Зимнем дворце со старым бароном Фредериксом?.. Каковы ваши отношения с французским послом в Риме?.. Очаровательнейший дипломат и, по-видимому, очень умный.

Разговаривая, леди Диана, сидевшая перед столом сэра Деклей, машинально играла с бумагами. Вдруг она извинилась и воскликнула:

— Боже мой, какое кощунство!.. Я нечаянно смяла важные государственные документы.

— О, важные!.. Не преувеличивайте, дорогая… В сущности, мы не более, как наборщики, набирающие уже готовое общественное мнение. Я часто говорю это моему мужу, который принимает все это всерьез, и поддразниваю его, указывая на бесплодность его иллюзий. Нас терпят еще по традиции, как кучера лорд-мэра, с его париком и золотыми галунами, но пройдет еще столетие, и мы окажемся за витринами будущей мадам Тюссо, восставшей из пепла… Это, моя дорогая, телеграмма с Даунинг-Стрит относительно дела о контрабанде на Мальте. Истребитель «Эссекс» немного потрепал какое-то маленькое итальянское судно, не поладившее в чем-то с господами из таможни. А эта маленькая телеграмма, это немного посерьезнее… Арчибальд только что расшифровал ее.

Леди Деклей протянула руку к депеше и небрежно прочла вполголоса:


«Правительство его величества решило отправить восьмой батальон гренадерского гвардейского полка в Александрию. Транспорты „Бристоль“, „Аркадия“ и „Фингал“ должны прибыть в Саутгемптон для перевозки. Благоволите срочно переговорить с итальянским правительством по поводу перевозки контрабандного оружия через Триполитанию и прийти к соглашению о необходимости уничтожить этот источник снабжения египетских повстанцев».


Леди Диана деланно зевнула:

— О, в общем, ничего сенсационного. Восстание на Ниле идет своим чередом и через месяц будет подавлено. И комедия в театре фараонов будет закончена… Сфинкс вернется в суфлерскую будку, и над пирамидами опустится занавес.

— Вы оптимистка, Диана!.. Арчибальд уже видит весь Ислам в огне.

— О, ваш муж слишком много читает Шопенгауэра… Пропишите ему два приема Марка Твена утром и чайную ложку Свифта после первого завтрака… Но я очень виновата, дорогая; я отрываю вас от ваших гостей. Возвращайтесь скорее в гостиную. Я люблю ваше гостеприимное посольство. Оно без претензии и напоминает старый американский отель.

— Дворец Фарнезе французского посольства слишком величествен… Я предпочитаю жить здесь, с несколькими белыми павлинами в парке и прудом посреди лужайки.

Они вернулись в большую гостиную. Леди Деклей занялась вновь прибывшими гостями; леди Диана почувствовала взгляд Ручини, следившего за ней из-за одной из красных порфировых колонн. Она раскрыла два раза свой веер и улыбнулась герцогу де Санта-Кроче, предлагавшему руку, чтобы вести ее к столу, расцвеченному вазами с малиной. К ним присоединился генерал Бригбет в сопровождении секретаря французского посольства, напыщенного и важного. Скоро к ним подошли вождь фашистской организации во фраке со значком партии и американский миллионер с светлыми ресницами. Они окружили леди Диану, нетерпеливую и нервничавшую и от этого еще более обольстительную.

Был уже час ночи, когда ей удалось уйти. Ее автомобиль скользнул подобно черному болиду, покрытому никелем, через пустынную улицу 30 сентября и повернул к углу улицы Quattro fantone. Леди Диана, погруженная в раздумье, не замечала величественной темной массы дворца Барберини, окруженного высокими пальмами, где Беатриче Ченчи Гвидо Рени умиляет прохожих своим невинным взглядом. Автомобиль проехал Сикстинскую улицу и остановился на маленькой площади.

Леди Диана поднялась по лестнице с учащенным пульсом и дрожащими руками. Дверь ее квартиры была полуоткрыта. Она остановилась передохнуть и прошла через переднюю. Гостиная была пуста. Она тоскливо приблизилась к прямоугольнику лунного света, отбрасываемого окном, выходящим на балкон.

Ручини был там. Он ждал, сидя в кресле с папиросой в зубах. Леди Диана приблизилась. Ручини, не поднимаясь, взял ее холодную руку, неподвижно повисшую, и пожал ее. Это был властный жест хозяина, ласкающего молодое покорное животное и дарящего ему свою благо склонность. Он посмотрел на нее и спросил без всякого предисловия:

— Что было в этой телеграмме, Диана?

Леди Диана передала слово в слово содержание депеши. Ручини правой рукой погладил руку Дианы, а левой вынул из кармана лист, сложенный вдвое, и протянул его Диане. Та прочла следующие строчки:


«Правительство его величества решило отправить восьмой батальон гренадерского гвардейского полка в Александрит…».


Удивлению Дианы не было границ. Бумага упала на балкон.

— Но… Но… если вы знали, зачем же… — прошептала она, расстроенная. Ручини вскочил.

— Чтобы судить о силе вашей любви, — проговорил он глухим голосом.

И, схватив Диану в объятия, страстно, почти жестоко, он с силой прижал ее к груди, смяв ее роскошный парчовый наряд.

— Диана, — проговорил он, — с сегодняшней ночи я ваш. Я отдаю вам свою жизнь, распоряжайтесь ею, как хотите!

Ослабевшая, охваченная головокружением, Диана уронила голову на плечо Ручини, впившегося горячим поцелуем в ее холодные губы… Они стояли так, обнявшись, на маленьком балконе, охваченные тишиной уснувшего Вечного города.

Колоколенки Trinite des Monts и обелиск садов Саллюстия благословляли их первое и незабываемое объятие. Блестели купола молчаливого города, и серебристый газ легкого тумана покрывал верхушки деревьев Пинчио.

Загрузка...