Венеция не в Италии

Вторник 27 марта

Спал я неважно, как и следовало ожидать. Проснулся от холода: я обычно оставляю форточку приоткрытой, чтобы не было душно, а ночью, должно быть, подморозило. Хотя ведь уже неделя, как наступила весна. Но надо было повторить себе это раз сто, чтобы поверить. После того как я встал, принял душ и оделся, я перешел улицу – вернее, тупик, который упирается в лес, – и залез в трейлер, стоявший у громадной ямы, где должны были построить наш дом. Там меня ждала кружка горячего шоколада. Когда я вошел, мама обняла меня – это было странно, когда я прихожу утром, она обычно ограничивается легким поцелуем. Я удивился и дал себя обнять. Признаюсь вам, мне не было неприятно, когда мой нос оказался между ее нежных грудей. Она явно была не в лучшей форме, если повела себя так. Я заметил темные круги у нее под глазами и понял, что в эту ночь она спала еще хуже меня. Мы не говорили ни о доме, ни о разрешении на строительство, делали все, как в самый обычный день. Но я постоянно думал о Полин, и потому, наверно, не вполне отдавал себе отчет, к каким последствиям приведет эта история с домом.

После шоколада мама подала мне противную теплую кашу, которую она называет «твои мюсли»: зерновые хлопья «био» с молоком, потому что, как ни трудно в это поверить, мы живем в трейлере, но питаемся продуктами «био». То есть здоровыми продуктами. И мне не приходится выбирать еду, потому что – мне часто об этом напоминают – у нас тут не ресторан. Честно говоря, можно было бы и не напоминать, я и так это вижу. В общем, иногда она дает мне с утра мюсли, они абсолютно невкусные, зато насыщают до самого полудня, можно не бояться, что в десять часов вдруг зверски захочется есть, брюхо набито под завязку. А если, на мое счастье, на завтрак у нас тартинки, то всегда из хлеба, который продают в магазинах «Здоровый образ жизни», такие коричневато-серые прямоугольники, точнее, параллелепипеды, с темной, очень плотной мякотью, их, наверно, легче пилить, чем резать: однажды нам пришлось пустить в ход электрический нож, в общем, это не хлеб, а блоки для фундамента.

А теперь – вишенка на торте: раз в год мне положен полуторамесячный курс магнезии. Родители где-то вычитали, что это очень полезно для мозга, а поскольку они уже поняли, что профессионального теннисиста из меня не выйдет, то решили сделать ставку на умственные способности. И в результате я пью большие стаканы воды, в которой растворен порошок с непередаваемым запахом (как бы его получше описать? Ну, скажем так: омерзительный). Каждый раз, когда мама ставит передо мной очередной стакан, очень хочется умереть. Я его выпиваю и, дернув головой, с жуткой гримасой на лице набрасываюсь на то, что осталось от мюсли, или на тартинки, чтобы перебить этот вкус. А мама, улыбаясь, говорит мне: как видно, они все же не такие уж противные, твои мюсли. Она садистка. Она часто повторяет: это пойдет тебе на пользу, но такими вот заявлениями можно здорово навредить. Даже если они приносят мне какую-то пользу, думаю, вреда от них больше. Или наоборот: я не знаю, чего тут больше, а чего меньше, все время думаю об этом, но не могу прийти к окончательному решению. Иногда жизнь бывает слишком сложной.

К счастью, курс магнезии у меня закончился в середине февраля. Когда наступил последний день курса, я почувствовал себя, как парень, который выходит из тюрьмы после тридцати лет заключения. Когда я выпил магнезию, мне тут же дали стакан апельсинового сока «100 % сока без добавок»: остальные соки, сделанные из концентрата, – это чистый сахар. Мама сказала, что в любом случае мы скоро перейдем на киви, потому что на самом деле в апельсиновом соке витамина С совсем не так много, как думали раньше. Сначала было, потом пропало: это можно сказать обо всем, что окружает нас в этом мире.

В нашей семье со здоровьем не шутят, мы принимаем все меры, чтобы оставаться бодрячком, что называется, на пике формы. Я не имею права болеть, мама этого не потерпит. Говорят, есть мамы, которые всячески угождают своим чадам, если у тех поднялась температура, но только не моя: в таких случаях она чувствует что-то похожее на брезгливость. Она воспринимает мое недомогание как свою личную недоработку. Нет, она не становится более жесткой, чем обычно, но и провоцировать ее тоже не стоит. Она ходит с таким видом, словно провалила какое-то важное дело. А поскольку она категорически против антибиотиков, то вместо лечения готовит мне овощные отвары и удваивает дозу магнезии, так что у меня очень быстро пропадает охота соблюдать постельный режим.

Папа вычитал в какой-то книге – он читает уйму книг, но, как правило, максимум до тридцатой или сороковой страницы, потому что дальше, как он утверждает, только все повторяется; не знаю, откуда он это взял, наверно, есть такая теория, но, во всяком случае, ему вполне достаточно: он может поддержать разговор на самые разные темы, рассуждая о книгах, которых на самом деле не читал, а лишь выхватывал из них кое-какую информацию… В общем, когда дело касается духовной пищи, он только поклевывает крошки, точно воробей. Зато когда подают обед, лопает так, что за ушами трещит. Но я не об этом. Папа вычитал в какой-то книге по психологии, что современное слово «болезнь» происходит от старинного «болесть», а то, в свою очередь, – от словосочетания «боль есть». И это не одна из тех дурацких шуточек, на которые он мастер и над которыми, должен признаться, я иногда смеюсь. Нет, тут смысл в том, что человек хочет сказать о терзающей его боли, но не может – или не знает, как это выразить. В нашей семье общаются без передыху, болтают без умолку: вот он, пик формы, и хлорид магния не нужен. Но этим утром, должен вам сказать, нам не очень хотелось разговаривать. Я доел завтрак до конца, мама терпеть не может остатков, а главное, мне не хотелось распространяться о том, что тревожило нас обоих.

Я взял велик и поехал через лес. Небо было грязновато-белое, между деревьями, в метре над землей, плавал легкий туман: при приближении он рассеивался. Некоторые вещи часто бывают видны только на расстоянии. Я энергично крутил педали, времени до начала уроков оставалось не очень много. Холодный воздух покалывал щеки, голова мерзла. Весь тупик, до леса, пока мама может меня увидеть, я обычно проезжаю в вязаной шапке, а в лесу ее снимаю. В этой шапке у всех дурацкий вид. Ну, не то чтобы у всех, я видел очень симпатичных девчонок, которые натягивали ее до бровей, и это привлекало внимание к их красивым глазам, но мне она совсем не идет.

Я доехал до велосипедного гаража, это огромное крытое помещение, где ученики лицея оставляют велики, скутеры и мопеды. Поставил велик на обычное место и стал прицеплять к нему противоугонное устройство. Когда я снова поднял голову, передо мной стояла Полин: она ставила подпорку под новенький красный скутер и с мягкой улыбкой сказала мне: «Привет». Значит, она не умерла. Я тоже сказал: «Привет», но не знал, что говорить дальше, и в разговоре возникла пауза; наверно, я еще не совсем проснулся или был слишком удивлен, но она приняла это за выражение недовольства.

– Извини за вчерашнее, мамина машина сломалась, и я не смогла приехать в лицей. Зато вечером родители купили мне скутер. Классный, правда? – Я кивнул. – Мне жутко надоело каждый день приезжать сюда с мамой, для нее это хоть какая-то активность, ей очень скучно, а меня это уже достало, ведь это немножко стыдно, правда?

– Смотря какая машина, – ответил я.

– Нет, смотря какая мама, – возразила она. – Ты, наверно, решил, что я не плачу по своим долгам? – И вытащила из сумки кассету с фильмом Луиджи Коменчини «Непонятый». – Знаешь этот фильм?

– Нет, я его не видел.

– Он замечательный, я увидела его на полке – и сразу вспомнила о тебе.

Я не знал, что ответить.

– По-твоему, я похож на непонятого? – Я не продумал ответ, и он прозвучал достаточно сухо.

– Не знаю, я не говорю, что это ты, только я увидела кассету – и подумала о тебе.

– Так или иначе, спасибо. – Я достал свою кассету и протянул ей. Она улыбнулась.

– А по-твоему, при взгляде на меня кажется, что жизнь прекрасна?

И она рассмеялась. Мне так хотелось сказать: «Да, жизнь прекраснее, чем когда-либо, Полин, жизнь прекрасна уже потому, что в ней есть ты», но это было бы слишком, такой энтузиазм навел бы ее на мысль, что я к ней клеюсь. В любом случае у нее возникло бы подозрение. Или даже уверенность. Лучше было продвигаться вперед постепенно, как в покере, не рисковать всем слишком быстро. И я ответил, что случайно выудил эту кассету из стопки моих любимых фильмов. Она обещала вскоре посмотреть ее и рассказать о своих впечатлениях.

Мы прошли от велосипедного гаража до двора лицея, впервые мы с ней шли вдвоем, пусть и на совсем крошечное расстояние; может, между двумя галактиками расстояние и больше, но мне показалось, что мы вместе проделали долгое путешествие. Когда мы проходили мимо того места, где должны были встретиться вчера, она спросила, долго ли я ее ждал и стал ли волноваться. Я представил все в смягченном виде, – нельзя же было ей сказать, что я подумал, будто она умерла от аневризмы аорты или попала под тяжелый грузовик: сейчас это показалось бы смешным. День явно начинался лучше, чем вчерашний. И тут произошло нечто невообразимое. Перед тем как попрощаться, она вдруг остановилась и улыбнулась мне:

– Слушай, а ты не хочешь посмотреть его вместе со мной? Завтра, после обеда? Или тебе будет скучно пересматривать его еще раз?

– Нет, мне не будет скучно, – ответил я, – обожаю этот фильм. Только где мы будем его смотреть?

– Ну как где: у меня дома. В среду после обеда я часто смотрю фильмы. У тебя запланировано что-то другое?

– Ммм… Постараюсь выкроить время, – ответил я с видом крайне занятого взрослого.

– Да? А что ты собираешься делать?

Вау, она что же, хочет меня подловить?!

– Извини, но я любопытная…

– Обожаю любопытных, – бросил я, не подумав о последствиях.

Ты слишком раскрываешься, Эмиль, сказал я себе, ты весь как на ладони, и еще пожалеешь об этом.

– Вообще-то я собирался поиграть в теннис, – выдавил я из себя наконец. И понял, что маленькая загадка, которую мне удалось создать, намекнув на мою будто бы занятость в среду после обеда, теперь сдулась самым жалким образом. В то же мгновение по ее лицу пронеслась тень разочарования. Я подумал о поезде, который на полной скорости проносится мимо коровы, и я уже не знал, кто я – корова или поезд.

– Тогда до завтра, улица Карно, 27, в четыре часа – тебе удобно?

– Да, – сдержанно кивнул я.

И она пошла к главному зданию лицея, как будто ничего не случилось, а ведь она только что пригласила меня в гости. Если бы она предложила мне жениться на ней, я и то не был бы так удивлен.

Ко мне подошел Жереми; он увидел меня с ней и решил подождать в сторонке, чтобы не мешать. Он настоящий друг.

– Ну как, дело в шляпе?

– Не думаю. Она классная, у нас общие вкусы, но я понятия не имею, что из этого выйдет, – попытался я убедить самого себя.

– Если ты можешь ее уделать, ты ее уделаешь, верно?

– Может быть. Но пока я ничего предпринимать не буду.

– Боишься сесть в лужу? – спросил Жереми, улыбаясь во весь рот. – Но с тобой такого не бывает! Да и что за важность, одной больше, одной меньше…

– Ты ошибаешься…

– Ну да, конечно, по сравнению со мной ты новичок! – хихикнул Жереми. Но это была неправда. Жереми парень очень сдержанный, а возможно, еще и закомплексованный. Он никогда не появляется с девушкой, даже не пытается с кем-то познакомиться, я уверен, что он еще ни разу ни с одной не целовался.

А вот я целовался, но это было в летнем лагере, там это легче, там сама атмосфера сближает, девчонка была не та, что мне нравилась, всего их там было три; две, на мой взгляд, просто потрясающие, но третья захотела этого сама, она улыбнулась мне, у нее расширились зрачки, и все такое. Я должен был соответствовать. Это происходило в июле прошлого года, в летнем лагере в Камарге, мы там катались верхом, играли в теннис, но главным образом тусили. И на одной из тусовок она потянула меня за собой, в парк, а там прислонилась к дереву и стала смотреть на меня, а вокруг уже темнело. Я обнял ее, и мы поцеловались. Мы старательно прижимали язык к языку и крутили ими по часовой стрелке, так долго, как только могли. Ее звали Стефани, у нее были веснушки, и ей было тринадцать, а мне ненамного больше. Я был доволен, что поцеловал ее рот в рот – так говорят об искусственном дыхании, которое спасает жизни. И в то же время, помню, я чувствовал себя как-то странно: там, у старого дуба, сердце у меня не забилось чаще, а ладони не стали влажными. Потому что хотя она была вообще славная и далеко не самая некрасивая из всех, но она была не той, что мне нравилась на самом деле. А это, конечно, не идеальный вариант для первого поцелуя. И я сказал себе: главное, чтобы история моей жизни не свелась к этому вечеру.